Первый раз в первый класс Мария Натановна Боровская пошла как все нормальные девочки, с бантиком на макушке, а вернулась с порванным букварем. В школе Марии Натановне не понравилось буквально все: и первая учительница, и мальчик, с которым ее посадили, и фикусы в пластмассовых кадках, от которых нельзя отрывать листы. Мария Натановна ухитрилась сделать то, что до сей поры не удавалось ни одному российскому школьнику: она получила двойку в первый день. Даже отпетым лодырям и тупицам не ставят двоек в первый день школы, но для Марии Натановны сделали исключение. Никто не хотел крови, но топор войны был отрыт, и первое полугодие младшая дочь Боровского окончила из рук вон плохо. Преподаватели подметили странную семейную особенность отпрысков ученого-физика: каждое следующее чадо оказывается на порядок глупее предыдущего. Каждой следующей дочери труднее дается золотая медаль, каждая следующая берет меньше призов на олимпиадах. Единственное, что отличало четырех предыдущих сестер Боровских, это способности в области точных наук. Марии Натановне одинаково не давались все науки без исключения, но главным образом – дисциплина. Свою первую двойку она получила за то, что в кровь разбила мальчику нос. С тех пор ни один мальчик, ни одна девочка в классе не желали сидеть с хулиганкой. По итогам первого полугодия Мария Натановна получила двойку, в том числе, и по математике. «Никогда! – восклицала Розалия Львовна в кабинете директора. – Никогда дочерям Натана Валерьяновича не требовался репетитор с первого класса!» Розалию Львовну можно было понять. Ее убеждали на педсовете и на родительском собрании, в присутствии школьного психолога и в кабинете участкового инспектора по делам несовершеннолетних. Розалия Львовна обвинила всех и забрала дочь из школы. Она оставила квартиру в Москве и переехала с двоечницей на дачу, подальше от негодных мальчишек, поближе к свежему воздуху. Второе полугодие первого класса Мария Натановна постигала дома. Профессор Боровский преподавал Марии правила приличного поведения, его недавняя супруга – все остальные науки. На той же даче погожим весенним днем на свет появился Лев Натанович, и это событие радикально перевернуло жизнь семьи. С этой минуты Розалия Львовна стала считать свою миссию на Земле исполненной до конца. Сначала она продала квартиру в Москве, полученную супругом и отошедшую ей при разводе. Затем продала квартиру, принадлежащую семье старшей дочери, и собственное жилье, принятое в наследство от покойного дяди. Следующей в списке оказалась дача, но желающих купить ее не нашлось, и Розалия Львовна оставила дачу в покое. На этом перемены в жизни Боровских не закончились, а только начались. Вслед за имуществом, Розалия Львовна продала Родину и перебралась на Землю Обетованную.
Мотивация переезда была проста: мальчик родился слабым, часто болел, а лучшие в мире врачи приходились Розалии Львовне родственниками, и долгие годы уговаривали ее воссоединиться в Израиле большой и дружной семьей. Натану Валерьяновичу не было позволено возражать, поскольку неважное Левкино самочувствие объяснялось вредной работой отца, и других причин не имело. Все потомство супругов Боровских отличалось отменным здоровьем до той поры, пока подвал дачи не превратился в физическую лабораторию. За лето Розалия Львовна перевезла на новое место жительства старый хлам, взяла ссуду, заняла у родственников и приобрела второй этаж на одном из бульваров Тель-Авива, в трех минутах от городского пляжа, в пяти автобусных остановках от своей родной тетки, бывшего педиатра. Три просторные квартиры на общем этаже подверглись немедленному ремонту, который требовал затрат, и Розалия Львовна решила покончить с дачей, но желающих ее купить не нашлось даже за полцены. Дача с нехорошим подвалом была оставлена в покое навек. «Пусть будет, – решила Розалия, – мало ли как жизнь сложится».
По окончании ремонта семейство принялось осваивать новую территорию. Только Натан Валерьянович своего согласия на переезд не давал. Он просто попал в турбулентный поток переселенческого энтузиазма своей второй половины, и сам не понял, как оказался в кресле перед дверью балкона, с которого виден тенистый бульвар и пестрый ларек, увешанный связками фруктов. Натан Валерьянович понять не успел, что за перемены ворвались в его жизнь, только волосы на его голове отчего-то стояли дыбом, и очки запотели. Новая реальность превратилась в мутное пятно непонятного мира, похожего на сон, от которого невозможно проснуться.
Розалия Львовна выделила супругу кабинет для работы, поставила компьютер и привезла из России часть библиотеки, которую посчитала наиболее важной. В нее вошел учебник иврита, справочник молекулярной физики и несколько монографий с автографами известных ученых. Все это богатство она со вкусом расставила на полках кабинета и разбавила мебельными каталогами в надежде, что со временем библиотека станет пополняться сама. Натан Валерьянович ни разу не подошел к столу. Так и сидел перед распахнутой дверью балкона с видом на тенистый бульвар. Наблюдал, как хозяева выгуливают собак, как студенты подходят к киоску, как отходят от него с оранжевым соком в высоких стаканах. Никто не мешал Натану заняться наукой. Напротив, с момента приезда в Тель-Авив, квартиру Боровских посетила масса ученого люда. Коллеги приходили поздравить с сыном и с переездом, приглашали прочесть цикл лекций. Издатели делали коммерческое предложение по поводу учебника, за который профессор давно горел со стыда. Однажды Натан Валерьянович нащупал в своем кармане пучок визиток, но не вспомнил, откуда они взялись. Вспомнил только Леду Ефимовну Кац, близкую подругу Сары Исааковны, педагога с тысячелетним стажем, которая преподавала иврит еще первым переселенцам. Натан прекрасно помнил старуху. Прежде, чем взяться за русских евреев, она лет двести преподавала немецкий в российском университете, и Натан еще успел сдать ей зачет. До этого Леда Ефимовна Кац так же успешно преподавала французский в Германии. До Германии она проживала в Париже, а до Парижа являлась супругой Британского посла в королевстве Испании. Прежде чем угнездиться в Европе, эта почтенная дама пережила немало душевных драм. Черт носил Леду Ефимовну по Южной Америке за каким-то миссионером. Туда она попала, вероятно, с кораблями конкистадоров, а, будучи брошена любовником, преподавала «кастильяно» местным индейцам. Среди учеников почтенной старухи было немало известных людей. Стены ее квартиры пестрели фотографиями и благодарственными посланиями учеников, среди которых ученые и политики, журналисты и бизнесмены, даже министр правительства Венесуэлы ухитрился быть лично обязанным этой невозможной особе. Теперь, угомонившись на старости лет, Леда Ефимовна согласилась уделить внимание лично Натану. Боровскому стало стыдно перед Ледой Ефимовной, и он сунул визитки обратно в карман. Последний раз они виделись на похоронах бабушки Сары, потом лишь передавали друг другу поклоны, и вот, наконец, поселились жить в одном городе. «Ты умрешь, – вспомнил Натан напутствие покойной бабки, и мурашки побежали по спине. – Умрешь также как я. Также как все. Состаришься и умрешь. Все умрут, только Леда Кац останется жить. Мало ли кому пригодятся ее услуги».
Время текло. Натан Валерьянович созерцал бульвар. Младшим дочерям было строго запрещено беспокоить отца, старшие – сами забыли, где дверь отцовского кабинета. Только Розалия Львовна заходила без стука, влажной тряпкой протирала пол, сухой тряпкой – очки, возвращала их на нос Натану и тяжко вздыхала. – Позвонил бы Леде Ефимовне, Натик! – уговаривала она. – Подъехал бы. Как ни крутись, а язык учить надо.
Но время текло, а Натан Валерьянович не поднимался с кресла. Розалия приобрела машину и поставила ее под балкон. Огромный белый пикап, который занял весь тротуар и половину проезжей части, но как иначе разъезжать по родственникам всей семьей? – Мама, на что мы живем? – не понимала Алиса. – Если папа не начнет работать, мы все пойдем на панель! Не то, чтобы Розалия оценила угрозу, не то чтобы в корне пересмотрела свою расточительную политику, но… выслушав доводы дочери, на некоторые уступки пошла, а именно: уволила Левкину няньку. Теперь обязанность гулять с ребенком была распределена между сестрой и отцом. Великому сидению Натана перед раскрытой дверью был положен конец. Два раза в день по два часа он гулял по бульвару с сыном, чтобы дать Розалии время на отдых и домашние хлопоты. Теперь Натан Валерьянович катал по бульвару коляску и встречал из школы младшую дочь. – Я хочу такой оранжевый сок, – заявила однажды Мария. – Купи мне большую порцию. Натан Валерьянович пришел в ужас от размера стакана и цвета напитка. – Там химия, Маша! – сказал он. – Такого оранжевого цвета в природе нет. Мама запретила пить химию. Это вредно. – Что ты, папа?! Там только морковка. Купи! Натан Валерьянович подкатил коляску к киоску и увидел, как огромная морковь на его глазах за секунду превратилась в сок. Профессор задумался: совершенно твердый предмет вдруг стал совершенно жидким. «Надо что-то менять, – подумал ученый, – однажды стрелки часов наберут обороты, перемелют пространство в эфир и сдуют все, что не сможет удержаться за жизнь». Подумав, Натан Валерьянович пришел к выводу, что порядком деградировал. Сидение у двери, распахнутой на бульвар, не добавило ему интеллекта. «Нет, – убедился Натан, – в этой жизни надо что-то менять, если еще не поздно». – Маша, – обратился он к дочери, которая с хлюпом извлекала остатки сока со дна стакана, – тебе нравится Тель-Авив? Тебе не хочется вернуться в Москву? – Конечно, нет, – ответила дочь. – Почему? – Ты забыл? Мы же завтра идем на море. – Только поэтому? – Конечно, не только! – Мария Натановна покончила с соком, раскрыла портфель и вынула бутылку с водой, на дне которой плавала маленькая красная рыбка. – Смотри, что у меня есть. В школе их полный аквариум. Там так интересно. – Ты украла рыбку из аквариума? – Нет, я поймала ее, – с гордостью сообщила девочка, – теперь она будет жить у нас. Мы будем ее кормить и плавать с ней в море. – Как же тебе не стыдно! – возмутился отец. – Если мама узнает, она накажет тебя. – Но это же рыбка, – обиделась Маша. – Она же не вещь. Нужно спрашивать разрешение, когда хочешь взять чью-то вещь. А эта рыбка живая! – По-твоему, рыбку можно взять без спроса только потому, что она живая? Маша, ты же взрослая девочка! – Но ведь мама взяла Левку совсем без спроса, и теперь он живет у нас, – сказала девочка, указывая на брата, спящего в коляске. – Знаешь, почему? – Почему? – Потому что Левка живой. Натан Валерьянович задумался, насколько сильно он деградировал, сидя в кресле перед раскрытой дверью балкона. Так сильно, что утратил способность понимать элементарные вещи, доступные младшим школьницам. Он отстал от жизни настолько, что разучился пользоваться телефоном и с ужасом отметил: с момента приезда он не позвонил никому, даже Оскару не сообщил адрес, не пригласил любимого ученика погостить. Впрочем, организационную работу за него всегда выполняла Розалия Львовна. Она же поздравляла с днем рождения его родственников, покуда те были живы. Она же напоминала, что пора бы взять отпуск. Она же в один прекрасный день собрала его чемодан, заказала такси до аэропорта и объявила бывшему супругу, что прежняя жизнь для него закончилась, а новая скоро начнется. То, что старая жизнь закончилась, Натан Валерьянович, с трудом, но все-таки осознал. Однако новая, обещанная ему жизнь, так и не началась.
В следующий раз, когда Розалия Львовна протирала супругу очки, ее тон уже не был таким снисходительным. – Не понимаю, Натик, что ты о себе думаешь?! Кто за тебя позвонит Леде Ефимовне? Я позвоню? Как ты себе представляешь жить дальше, Натик? Ты собираешься занять кафедру, или хочешь зарабатывать игрой на виолончели у магазина, как тетя Фая? – Я не умею играть на виолончели, – ответил Натан и продолжил созерцать бульвар. Мимо Натана протекала жизнь, которая никак его не касалась. Жизнь за мутными стеклами очков, такая далекая, такая странная. Жизнь, которая однажды его заставит… Однажды она его просто вынудит позвонить Леде Кац. Эта чужая, такая ненужная ему жизнь.
Розалия Львовна перестала нервничать, когда Левкино здоровье пошло на поправку. Она молча обтирала тряпкой пустые полки, молча подавала кофе и вытрясала пепельницу. Лишь изредка позволяла себя напомнить супругу о том, что жизнь продолжается, что бывшему тестю Натана, Льву Марковичу, исполняется девяносто лет, семейство отправляется в Беер Шеву на торжество, и звонок от бывшего зятя не испортит семейного ужина. Даже наоборот. Льва Марковича, как бывшего кардиолога, всегда беспокоило здоровье Натана. А неблагодарный зять, который не хочет ехать, мог бы помочь упаковать в машину Левкину «колесницу». Натан Валерьянович поднялся с кресла и выполнил просьбу Розалии. Он положил в багажник белой машины сумки и сложенную коляску. Положил и задумался: та ли это машина? Натан Валерьянович почесал затылок, обошел автомобиль, заглянул в салон, но, заметив на сидении старшую дочь с внучкой на коленях, успокоился и отметил про себя, что девочки здорово подросли. – Хочешь сесть за руль? – спросила отца Алиса. – Если не хочешь, тогда, может быть, я сяду? – Конечно, садись, – разрешил Натан. – Тогда отойди от двери. Натан отошел. Белая машина с коляской в багажнике уплыла и утонула в фонарях светофоров. На ее месте остался стоять молодой человек. Кудрявые волосы были собраны в хвост, руки утопали в карманах, глаза закрывали массивные зеркальные очки. У Натана Боровского екнуло сердце. – Оскар… – прошептал он и сделал шаг, но человек исчез. Натан не видел глаз за очками, но ученика узнал, потому что не мог не узнать. Оскар стоял перед ним на том месте, где только что находилась машина, и смотрел сквозь него, словно не видел в упор. Натана Валерьяновича пробил озноб. Он понял, что больше не может доверять глазам, но на всякий случай достал носовой платок и протер очки. Молодой человек опять предстал перед ним. За спиной человека не было ни бульвара, ни светофоров. За спиной человека была абсолютная, кромешная, серо-зеленая пустота. – Оскар, – повторил Натан и сделал еще один шаг, но ударился коленом о бампер чужой машины, и боль на мгновение вернула его в чувство. Боль вернула на место светофор и бульвар. Молодого человека в очках больше не было. Натан огляделся вокруг, прошелся по тротуару, глянул за угол, и испугался, что сходит с ума. С этой мыслью и с ушибленным коленом он поплелся домой, но обернулся у двери подъезда, как будто кто-то окликнул его. – Оскар! – в последний раз произнес Натан, но виденье не повторилось. Боровский поднялся в кабинет, взял телефон, но не нашел кода Флориды. Он раскрыл телефонный справочник, но не смог прочесть ни слова на чужом языке. Он взял тетрадку и карандаш, вернулся в насиженное кресло и сосредоточился: «Что произошло? – спросил себя физик. – Почему контакта не получилось?» Он поймал идею одного несложного расчета, но не успел коснуться страницы. Вечности океан снова потек по бульвару в направлении моря. Натан задумался и не заметил, как пришел новый день, а за ним другой, третий. Розалия Львовна с влажной тряпкой снова вошла в кабинет. Заметив на коленях супруга тетрадь, она просто вернула ее на полку, а заточенный карандаш положила на стол.
Удивительное явление человека в зеркальных очках наблюдал нотариус семейства Боровских на даче, брошенной на его попечение, и тоже немало удивился. – Неужели с автобуса шли пешком? – обратился он к человеку. – А я все слушаю, думаю, машина подъедет. Как добрались? – он разложил документы на капоте своей машины. – Попрошу ознакомиться с доверенностью. Имеете право проживать на площади Боровских, а также прописаться самому и прописать членов семьи. У вас есть семья?.. Вот мои телефоны, – сказал нотариус, не дождавшись ответа, и протянул человеку визитную карточку. Ему не понравились зеркальные очки, сквозь которые клиент осматривал его дипломат. Человек осматривал дом и сад, и даже трещины в фундаменте. – Дом новый, – отметил нотариус. – В прекрасном состоянии. Вот, ознакомьтесь с техническим паспортом… договора на воду, на электричество… Вас интересует, откуда трещина? – Я знаю, откуда, – ответил человек. – Желаете получить ключи? – Спасибо у меня есть. – Тогда распишитесь здесь, что ознакомились с документами, и здесь… распишитесь, – нотариус тыкал пальцем в бумаги, пока не заметил, что человек в зеркальных очках подозрительно рассматривает его самого. – Мы ничего не забыли? – спросил человек. – Как будто бы нет, – нотариус пересчитал бумаги и вопросительно посмотрел на клиента. – Вы забыли мне сообщить о судьбе младенца. Мальчика, привезенного сюда в начале лета. А я забыл вам предложить гонорар за полезную информацию. – Мальчика? – Разве Натан Валерьянович не предупредил, что я приеду за ним? – Но… семья Боровских увезла ребенка в Израиль. – Сын Натана Валерьяновича меня не интересует. Я спрашиваю про сироту, которого привезла из Америки гражданка по фамилии Виноградова. – Впервые слышу. – Разумеется, информация стоит денег. Назовите сумму. – Но у меня нет на этот счет никакой информации! – испугался нотариус и стал спешно собирать бумаги в портфель. – Что вы хотите? Я не слышал о привезенных младенцах и не видел здесь никого. Почему бы вам не спросить об этом лично Натана? Причем здесь я? Мне поручено передать доверенность и ознакомить вас с документами. Не мое дело устраивать судьбы сирот! – И, тем не менее, – настаивал Оскар, – я заплачу, если вы соберете для меня информацию. Мне известно, что ребенок не переехал с семьей в Израиль. Он может быть только здесь. Найдите приют или семью, которая усыновила его.
Нотариус семейства Боровских ничего не обещал человеку в очках. История с сиротой его слегка напугала, а упоминание о гражданке Виноградовой отбило желание исполнять поручение. Он понятия не имел, кто эта дама, только слышал, как Розалия Львовна умоляла Алису близко не подходить к гражданке с такой фамилией. Не общаться по телефону и всяким способом избегать встреч, потому что эта женщина чрезвычайно опасна. Вероятно, Алиса нечто подобное замышляла, но Розалия Львовна была уверена: как только гражданка Виноградова появится здесь, непременно случится беда. Всем дочерям следовало усвоить технику безопасности проживания на одной планете с данной гражданкой. Нотариус семейства Боровских не на шутку обеспокоился за семью, когда однажды во сне увидел ведьму с младенцем. Он поменял замки, установил в подъезде видеокамеру и не велел супруге ходить по рынку одной, но человек в зеркальных очках с тех пор не появился ни разу. Даже не позвонил.
Человек в зеркальных очках появился у сибирского хутора и долго стоял на холме, рассматривая дом, словно ждал приглашения. Человек стоял, прохожие подозрительно косились на человека. В доме не происходило ничего. Толстый кот Мартин сидел на форточке, по двору носилась вислоухая овчарка, прихрамывая на лапу. Лишь однажды приподнялся край шторы, и тень скользнула по подоконнику. Легкая и воздушная, словно шлейф за платьем принцессы. Мальчишка с удочками снисходительно хмыкнул, проходя мимо гостя. – Хм, – сказал мальчишка, – еще один стоит. Не стой. Все равно не покажут. Теперь его никому не показывают. – Кого? – удивился приезжий. – Гуманоида. Его прячут на чердаке. Уходи, а то на тебя собаку напустят. Вислоухая овчарка, что бегала по двору бабушки Серафимы, грозного впечатления не производила, и гость остался стоять на холме. Тень еще раз мелькнула за шторой, кот Мартин попятился в дом и рухнул на подоконник. Тяжелая рука легла на плечо приезжего, и тот вздрогнул, потому что не слышал шагов. – Физик, мать твою!!! – раздался бас за спиной. – А я иду, смотрю: ты или нет? О, черт! Какими судьбами? Двухметровый сибирский богатырь стоял против света и Оскар не сразу его узнал. Зеркальные очки потемнели, на сером пятне проступили черты лица. – Ты чо? – хлопнул его по плечу здоровяк. – Не признал? Забыл, как мы с тобой по тайге шатались? – Паша? – удивился Оскар. – Пашка Воробьев? Ты что ли? – Ну! – обрадовался Павел и приобнял товарища одною рукой, потому что другая была занята сумкой. – А тебя, блин, не узнать! Оброс, как леший. О, черт! Здорово, что к нам заглянул! – Что ты здесь делаешь? – Дембельнулся я, – объяснил Павел с гримасой пережитых неприятностей. – Помогаю хозяйство вести. – А Федька?.. – Федька? Так я ж дембельнулся раньше, чем прикрыли отдел. Ничего не слышал про Федьку. Я ж как побегал по лесу за шизиками, так понял, что с меня хватит. От жизни такой недолго и спятить. Подал рапорт и свалил на гражданку. Так чо? В дом идем? Во, Женька обрадуется! Во, дела! И тачку гони во двор… Ты без тачки? – спросил хозяин и оглядел пустую дорогу. – Ну… в дом так в дом, – согласился гость.
Не то, чтобы Женя обрадовался визиту товарища, не то, чтобы огорчился. Женя приехал из поселка на ночь глядя, сильно рассерженный и уставший. Если бы не Оскар, он бы сразу лег спать. Теперь доктор вынужден был маяться за столом в ожидании, когда Павел разогреет картошку. – Не узнал? – спросил Оскар, чем рассердил хозяина еще больше. – Считаешь меня идиотом? Вы все меня идиотом считаете? – Я просто спросил. Спросить нельзя? Паша принес на стол шипящую сковородку и ситуация перестала накаляться. Женя положил себе немного еды, оторвал кусок хлеба и запустил большую ложку в банку сметаны. – Не обижайся, – сказал он. – Я с утра на винтах. Серафима совсем раскисла, достала ее больница, а куда забирать? Надо оборудование ставить. Что ты будешь делать, если на хуторе аккуратно раз в день отрубается электричество? Надо ж тогда генератор, а где денег взять? – На, – Оскар выложил на стол пачку долларов, и Женя подавился куском. – За убогого меня держишь? – Нужны деньги – бери. Нет – не жалуйся. Минута прошла в тишине. Паша принес на стол чайник и высыпал баранки в миску для сладостей. – Паша! Кончай бегать, садись с нами. – Мы с физиком жрали, – доложил с кухни Павел. – Так посиди! Что за люди, не понимаю! Все не по-человечески! Не обижайся, – обратился к Оскару доктор. – Я с утра дерганный. – Пашка говорит, Деев от вас сбежал? – Слава Богу!.. Не сбежал бы сам – я б его выгнал. – Когда это случилось? – Паш, когда у нас были уфологи? В мае? – Так точно, – подтвердил Павел. – Вот тогда и сбежал. Ходил за ними, ходил… Хотел на городскую работу устроиться. Черт с ним, с Деевым! Еще прибежит. Расскажи лучше, как живешь? Про Америку расскажи. Или уже вернулся в родные края? – Я вернулся забрать ребенка. – Какого ребенка? – Того, что привезла сюда Мирка. – Мирка? – удивился доктор. – Она нам сто лет ничего не возила. Что за ребенок? Твой? – Женя неловко улыбнулся, потому как понял, что полез не в свои дела. – Парень. Родился в конце весны. Довольно прожорливый. Громко орет. Что тебе еще о нем рассказать? – Нет! – уверенно ответил Женя. – Графиня сюда только девиц поставляет. И те в возрасте. Паш, девиц запер? – В семь часов, как ты велел, – отозвался Павел. – Видел девиц? Мы сами по себе – они сами по себе, – сообщил Женя. – Общаться не хотят, ни одна, ни другая. Обе дуры и хамки. Мое дело их накормить и проследить, чтобы не бегали за забор. Серафима строго настрого запретила. Хоть, говорит, на цепь сажай, только чтоб за калитку не выходили. – Достали уфологи? – Эти сами кого хочешь достанут. Та, которая Нина, как была поленом, так и осталась. А та, которая немка, штучка себе на уме. Страшно отлучиться из дома. Если б не Павел… Паш! Она сегодня просилась гулять? – Никак нет! – донеслось из-за кухонной занавески. – Мы куклу деревянную делали. – Что с ней? – спросил Оскар. – Ничего особенного. Видишь ли, мы для нее – люди низкого сорта, все, кроме Симы. Симу девицы любят. Когда Сима дома – они лапочки. Но стоит ей лечь в больницу – одна на чердак, другая через забор и лови ее. Знаешь, куда забрела? На военную базу, к ракетчикам! Ведь надо же, тварь такая, километров двести проехала на попутках, прошла звериными тропами и чуть не в самый бункер залезла. Я не поверил, когда мне позвонили. В следующий раз я ее перехватил на подходе к шахтам. Никому неизвестно, что там добывают, только ограждение вокруг, как на зоне, и охрана с собаками. Тоже перлась на попутке, как будто знала, куда. Что это за шиза такая, объясни? Она агент разведки, засланный в наши края? Я с ней в лес пошел за грибами... Оська, ты не поверишь, она ориентируется на местности, как будто у нее спутниковый навигатор в башке зашит. В любое место ее заведи с завязанными глазами, хоть на северный полюс, она тебе точно покажет координату на карте. Откуда в ней это? Серафима говорит, запоминает все: куда очки положила, где лопату оставила в огороде. Просто клад, а не девка. А я сижу и трясусь: куда этот клад завтра смоется? – У слабоумных бывает хорошая память. – Послушай, я возил ее к неврологу в Туров, где она в жизни никогда не была. Так она лучше меня знала дорогу. Ни разу не сбилась. – Была она в Турове. – Не была! – Была. – Я не знал... – Лучше расскажи, как Сима? Она поправится? – Куда она поправится? – рассердился Женя. – Бабке под девяносто. Второй инсульт. Половина конечностей не работает, и губа обвисла, вот так, – Женя вывернул губу, чтобы продемонстрировать ужас положения. – Говорит и то еле-еле. Девицам здесь долго не жить, я их вечно пасти не буду. Если б не Пашка… Пашка тоже долго на хуторе не задержится. Куда их девать? Только что в зоопарк. Хочешь – забирай с собой. – Мне нужен мальчишка, – повторил Оскар. – Младенец, которого привезла сюда Мирка. – Только младенцев здесь не хватало. – Куда она его дела? – Нет, ты точно держишь меня за дурака! – Я знаю, что она спрятала его в России! Женька, знаю! Кроме Серафимы – некуда. Я все объехал, всех опросил. Я даже с папашей ее родным пообщался, и со всем остальным семейством. Если она не подкинула его Учителю, значит только вам. – Почему тогда я не знаю? Пашка, ты слышал что-нибудь о младенце? – Я уже ему объяснил… – сказал Павел. – Пашка тебе объяснил, что здесь не ясли? Здесь реальный дурдом! – Пойми ты, доктор хренов, что это необычный ребенок. Если я не найду его сейчас, пока он лежит поперек скамейки, будет поздно. – Чего ты пристал? – возмутился Женя. – Я похож на коллекционера младенцев? Я врал тебе когда-нибудь, что ты мне не веришь? – Но она заезжала в начале лета? – Кто? Графиня твоя? Да я забыл, как она выглядит! Встретишь – привет передай. Скажи, что недурно иногда навещать подкидышей. А еще лучше, забери эту Лизоньку и отвези ей в подарок. Скажи, что мне ее Лизонька всю печенку проела. – Мне нужен мальчишка. – Твой все-таки… – решил Женя. – Или с кем она его пригуляла? – Все-таки привозила? – Вот, деблоид! Я ж тебе русским языком объяснил. Пашка, он мне не верит! – Если узнаю, что ты его спрятал в приют и скрыл от меня… – Точно, твой! Надо же! Считает, что мне нужен здесь его отпрыск. Сними очки, посмотри мне в глаза. – Это не очки. Это детектор лжи. – Послушай сюда, физик! – обратился Женя к гостю и отодвинул пустую тарелку. – Только мое большое человеческое уважение к Натану Валерьяновичу мешает мне сейчас запустить тебя по приютам, чтобы ты намотался, как я сегодня, и оставил меня в покое. Продолжишь наезжать – так и сделаю. – Да, верю я тебе, верю! Угомонись. Я думаю, куда ж она могла его деть? – Откуда мне знать? Учителя своего расспроси. Вот, кто хороший человек! В жизни меня не попрекнул. Только выручал и поддерживал. А ты… не научился у него самому главному, – Женя перевел взгляд на пачку долларов, которая продолжала лежать на столе. – Валерьяныч бы… никакому подкидышу в приюте не отказал. Думай, физик, думай! Сегодня ты не по адресу обратился. – Что ж… – подвел итог Оскар. – Погостил и хватит. Деньги я тебе передал, помощь по хозяйству не предлагаю, а от проблем избавлю прямо сейчас, чтобы ты не думал плохо об учениках Натана Валерьяновича. – Он посмотрел на часы и поднялся из-за стола. – Буди девиц, собирай в дорогу. Увезу обеих. Обещаю, что больше ты о них не услышишь. А деньги возьми. Они не для тебя, для Серафимы. Еще мне не хватало здоровым мужикам милостыню подавать. Оскар вышел во двор. Женя Русый вылетел за ним следом. – Куда ты? На ночь-то? Перестань! Заходи в дом, переночуешь, утром обсудим… Блин, я сегодня с утра кручусь как ненормальный, уж и соображать перестал. Оська, ты чего, обиделся? – Я сказал, буди девиц, мы уезжаем. – Куда? Зачем? Пашка, ты слышал? Он хочет уехать с девицами! Прямо сейчас! На чем? – Чо за дела? – вышел на порог Павел. – Я ж ему постелил. – Хочешь, я завтра сам тебя отвезу? А сейчас не дури, иди спать, – уговаривал Женя. – С девицами в ночь!.. Вот придумал! – Отвезешь меня завтра к пещере Лепешевского? – спросил Оскар. Сквозь зеркальные стекла Женя вдруг увидел глаза товарища и оторопел. Два светлых обруча опоясывали радужные оболочки. – Что это? Такой компьютер? – догадался он. – Удаленный монитор, – сказал Оскар. – База у меня во Флориде. – А управляешь как? Мозгами? – Да, настроил на свою частоту, но он еще хреново отлажен. – А где ты видишь экран? На внутренней стороне стекла? – Система стерео. – Ух ты! – воскликнул Женя. – Дашь посмотреть? – Сказал же, что система настроена на меня. Тебе опять снесет крышу, а я виноватым буду! – Не снесет. Моя крыша держится на «колесах». Дай… Оскар снял очки и отдал товарищу. – Жень, выручай. Нужно найти карапуза. До смерти нужно. – Вопрос жизни и смерти? – спросил доктор, приглядываясь к внутренней поверхности стекол. – Хуже. Вопрос смысла жизни. Не только моей. – Слушай, ну… если мы с Пашкой не в теме, то, может, Деева допросить? В конце концов, она могла подкинуть ребенка в любой приют. Зачем делать из нас свидетелей? – В любой не могла. Там особый ребенок. За ним должен присматривать свой человек, и в случае чего, передать информацию. Мирка не дура, чтобы бросить ребенка на произвол судьбы. Кто-то, посвященный в наши дела, должен постоянно быть в курсе. Кто-то из людей, которым она доверяет. – Деев звонил неделю назад. Должен быть в памяти номер. Может, Деев? С графиней он общается чаще, чем я, это факт. Да я б и не взялся... У меня свой детсад. Иди спать. Завтра отвезу, куда скажешь, а сегодня я – труп. Слушай… а как ты обмениваешься информацией с базой во Флориде? Через спутники? – Нет, – ответил Оскар и забрал у Жени очки, – через другой прибор.
Прежде чем лечь, Оскар снял контактные линзы и выждал время, когда в сумерках все предметы встанут на свои места и обретут резкость. Тень, похожая на женский силуэт в больничной пижаме, мелькнула на фоне окна. Худая женщина невысокого роста встала у изголовья кровати, выжидая, когда гость ляжет. «Этого не хватало», – решил Оскар. Прошла минута, и кто-то присел рядом с ним. Легкий ветерок, похожий на дыхание, пробежал по руке. – Оскар, – Женя приоткрыл дверь, и свет брызнул в комнату, сметая видение вместе с сумеречным интерьером. – Она у меня. – Я уже понял. Ты как? В порядке? Прости, не предупредил… – Женя приблизился к гостю и оглядел пространство вокруг него. – Собственно, я хотел поговорить об этом отдельно, но как-то заболтались не в тему. Слушай… такой дурацкий вопрос: не знаешь, реально вернуть покойницу на тот свет или нет? Я всякие мнения слышал. – Если Ангела можно вернуть на небо, то уж покойницу… Закопать не пробовал? – Не смешно! – Увезти от тебя еще и эту девицу? – А что, сможешь? – Слушай, доктор, ты не боишься остаться совсем один? – Уж я не знаю, что лучше, – признался Женя, усаживаясь на кровати – совсем одиночество или такая компания? Мне ее по-человечески жаль. Все-таки мать. Но я не виноват, что у нее совесть проснулась за год до смерти! Я просто хочу, чтобы ее душа успокоилась. – Ты уверен, что помнишь, кто я такой? – А ты? В самом деле, считаешь меня идиотом? – Гражданочка Ушакова – твоя мать? – Ты знал? Натан Валерьянович тебе не рассказал? Конечно, были сомнения. Мы делали экспертизу. Точнее, ведомство Карася по просьбе Натана Валерьяновича установило, что да. Тот же генетик, что когда-то ужаснулся твоей ДНК. До сих пор в себя не пришел. Представь, мы у него все на особом контроле, в отдельной папке под грифом «секретно». – Уверен, что в этой папке не перепутали фамилии? – Помоги мне избавиться от нее. Нам обоим нехорошо от такого союза. Прошу тебя, как друга, если знаешь способ вернуть ее в лучший мир, верни. Если нет – Бог с ней. Будем считать, что она – мой крест. – Можешь избавиться от нее, когда захочешь. Я расскажу, как. – Как? – поинтересовался Женя. – Поедешь в Москву, возьмешь прижизненные анализы этой дамы и вместе с ними обратишься в любую лабораторию, подальше от нашей с тобой общей папки. Еще раз сдаешь кровь или что там… и я тебе обещаю, что между вами родства не найдут. – Смеешься? – Если окажусь не прав, позвони мне во Флориду. Я вернусь специально за тем, чтобы увезти ее от тебя. Если прав – уберется сама. Чего ей тебя опекать? – Освобожусь на недельку, попробую, – решил Женя. – Думаешь, ошибка? Какая ошибка? Там только твои анализы, да мои… да этой, Ниночки, дуры глазастой. Или ты намекаешь, что она твоя… Точно! – осенило Женю. – Ведь первоначальная версия именно такой и была. Ведь я поэтому отвез тебе книгу. Как я мог забыть? Но Марина вбила себе в голову, что я – ее сын. Я, а не ты. И оказалась права. – С чем я вас обоих и поздравляю. – А если нет, то кто же тогда моя мать? Теперь-то я точно знаю, что меня усыновили. – Тебе так важно узнать? – А тебе? Разве не хотелось узнать, откуда ты взялся? – Мне – нет. – Тогда… – доктор поднялся с кровати, – приятных сновидений! Слушай… а если надеть твои линзы… я увижу экран на стеклах? – Испортишь глаза. – Понял. Едва за Женей закрылась дверь, призрак склонился над Оскаром. Длинные локоны коснулись плеча, дыхание пустило сквозняк и наполнило холодом душу скитальца. – Не смей ко мне прикасаться, – сказал он, и виденье шарахнулась прочь. – Не смей никогда.
Машина доктора Русого стояла по утру в каплях росы и отвечала всем требованиям бездорожья и маскировки. Заднее сидение, предназначенное для перевозки девиц, было закрыто темными стеклами. На лобовом был наклеен пропуск в гараж областной исполнительной власти. До какой-то степени эта мера предохраняла Женю от контакта с дорожными инспекторами, потому что его права были просрочены, а новые получить – оказалось задачей невыполнимой без связей и денег. – Прав физик, – рассуждал Павел, протирая стекла машины, – надо девиц увозить. Скоро от зрителей житья не будет. Сейчас они деньги предлагают за гуманоида, пройдет время – приедут с волынами и ни фига не заплатят. Не, прав физик, увозить надо. – Все равно… – сомневался Женя, – без Серафимы не могу. Что я ей скажу? Как объясню, куда они подевались? Пусть хоть съездят, простятся.
Сонных девиц Павел рассадил на заднем сидении и каждой дал по конфете. Девицы замерли, взявшись за руки. Только на подъезде к больнице слегка завозились, стали высовываться из окон, пока Женя не прикрикнул на них. – Если Сима не разрешит – ничего не получится, – предупредил он. – Кто мы такие, чтобы решать? Кто дал нам право? – Мы отсекаем лишние направления сюжета, – пояснил товарищу Оскар. – Бесперспективные направления. – Откуда это известно? «Автор» тебе сказал? Кто ты такой, чтобы решать, какие направления в сюжете лишние? – Это несложный сюжет, – уверил товарища Оскар. – В нем все очевидно. – Тебе очевидно, мне неочевидно. – Лишние завихрения сюжета отвлекают читателя от ключевых идей. Машина уткнулась в забор у больничного дворика. – Давай-ка выйдем, покурим, – предложил Женя, и товарищи перебрались из машины на скамейку. – Послушай, доктор! Не пройдет и ста лет, как баба Сима преставится, тут уж ничего не попишешь. Как говорится, светлая память старушке. Но девки останутся тебе в наследство. Тебе, не кому-то еще. И как ты справишься? Что будешь делать, если при Серафиме не смог найти общего языка?.. Я скажу: они от тебя удерут, и буду бегать по свету от приключения к приключению, а ты будешь бегать за ними. Неизвестно, смогу ли я помочь вовремя. Неизвестно, увидимся ли мы еще раз когда-нибудь. Ты знаешь, у меня опасная работенка. – Куда ты хочешь пристроить Нину? – Вернуть туда, откуда явилась. – Но это невозможно! – Много лет назад бабка Серафима писала в редакцию «УФО» и слезно умоляла найти ее родственников. Я нашел и собираюсь выполнить ее просьбу. Успокой свою совесть, это моя проблема, я ее и решу. – Когда это было! Нинка же боится «родственников», как чумы! Нет, я без разрешения не могу. – Женя! Нина не просто гуманоид, найденный в лесу. Она человек. Притом, человек из очень далекого будущего. Из будущего, неизвестного даже всевидящему Привратнику. Ее миссия здесь вполне определенная. – Может, ты знаешь, какая? – Знаю. Нина твоя – разведчик, засланный сюда со шпионской целью. Нина, а не Лизонька. – Нинка – полоумный ребенок. – Именно полоумных эта раса засылает в качестве разведчиков во все обитаемые частоты, чтобы наблюдать и собирать информацию, потому что будущего у их расы нет, а прошлого – сколько хочешь. Придет время и им некуда будет деться. Чем меньше у них информации о частоте – тем безопаснее на ней жить. – Ну, ты, физик, даешь! – Послушай меня, доктор! Твой гуманизм может дорого обойтись человечеству. У расы, которой принадлежит это глазастое чудовище, «интерхрональная поличастотная ментальная сеть». Они видят глазами друг друга на расстоянии, слышат и чувствуют все, что надо. По небу эти твари летают чаще, чем ходят по земле, поэтому не надо удивляться их уникальной ориентировке на местности. Не Лиза бегает от тебя на режимные объекты, а Ниночка нашла способ манипулировать ею, потому что слабоумной особью управлять легче. И считывать информацию с дуры проще, чем с умного человека, потому что никаких кодов доступа на файлах не стоит. Бери, что надо. Одна – дура, другая – еще дурнее, а в результате, обе делают полезную работу для анонимного заказчика. Сейчас они любят Симу, а представь, что будет, когда Симы не станет? Давай, я верну их родственникам, а ты вернешься на хутор и уничтожишь вакцину Гурамова, что осталась в бутылке. – Какой бутылке? – не понял доктор. – Не знаю. Той, что Мирка привозила сюда для лечения Лизы. Или, может, не привозила? – У Симы весь шкаф забит тарой с настойками. Я без ее разрешения ничего не трогаю. – Ладно, я сам. – Не знаю, не знаю, – мотал головой доктор. – Я так легко рассуждать не могу. С разрешения Симы – пожалуйста, делай с ними что хочешь, но пока Сима жива… – Уже нет, – сказал Оскар. – Почему? – Думаю, она уже отдала Богу душу. В противном случае… – Откуда ты знаешь? Что ты говоришь? – Если я что-то понимаю в сюжетах нашего «автора», бабушка Сима умерла в ту минуту, когда я решил забрать девок. То есть, вчера после ужина. Сходи, проверь. Если я ошибся, значит, действительно не имею права, – сказал Оскар и вернулся в машину. – И пытаться не буду! – крикнул он доктору, убегающему в больничный корпус. Девки продолжали сидеть, взявшись за руки. Тревожное ожидание начало свой отсчет сначала в секундах, потом в минутах. Оскар хотел подняться следом за Женей, чтобы утешить его, но передумал. Девицы на заднем сидении вдруг сдвинулись вправо, словно рядом с ними сел кто-то третий. – Хочешь, я стихи почитаю, – предложила Лиза с замечательным немецким акцентом. Так нежно и вкрадчиво, что Оскар едва не согласился на предложение, но в последний момент прикусил язык и ничего не ответил. – Ты не любишь стихи? – Стихи бывают разные. – А какие ты любишь? – Которые заставляют меня любить жизнь, – ответил молодой человек. – Разве ты не любишь жизнь просто так? – Ненавижу. – Тогда почему живешь? – Потому, что так решила моя мамаша, – ответил Оскар и затылком почувствовал, как девицы сдвинулись влево, словно кто-то третий, сидящий в салоне, внезапно вылетел в форточку.
Женя вернулся и сел за руль, ни слова не говоря. Молчание воцарилось в тесной компании и продолжалось, пока доктор не взял себя в руки. – Поди туда, – сказал он. – Зачем? – Поди, пообщайся с «покойницей». Второй этаж, палата номер восемь. С лестницы направо. Увидишь. Медсестра тебя пустит, я предупредил. – Сима жива? – Иди, пока они не закрыли этаж. Оскар поднялся в восьмую палату и встал перед бабушкой Серафимой. Пациентка возвышалась на больничной кровати. Медсестра ставила капельницу, монитор попискивал и рисовал синусоиды. Лицо Серафимы действительно съехало набок. Старушка говорила тихо, но соображала ясно и посетителя заметила сразу. – Поди сюда, – поманила она Оскара и дождалась, когда молодой человек склонится над ней. – Езжай на хутор, почитай письмо, что прислал Юра. Женя покажет, где письма… – Какой Юра? – Немец ее… Как его?.. На артиста похожий. Сразу увидишь конверт заграничный, но там внутри все по-русски, все понятно. Почитай… – Почитаю, тетя Сима, не волнуйтесь. Как вы? Сима едва заметно махнула рукой, свободной от капельницы. – Юра пишет, что они покупают дом, у себя в Германии. Пишет, чтоб мы к нему приезжали, но куда ж я поеду? Отвези ему Лизу. Отвези, сынок, пусть девочка в семью вернется. Лиза хорошая девочка, только дурная маленько. Юра обещал, что будет ее лечить. Отвези сынок, потому что они молодые… кто знает, как сложится… – бабушка Серафима перевела дух и дождалась, пока медсестра уйдет из палаты. – А Ниночку не вози, – тихим шепотом добавила Сима. – Ниночка Лизоньку с толку сбивает. То из дома погонит, то спичками балуются на крыше. Не дай Бог, новый дом ему запалят. – Тетя Сима… – Сделай, сынок. Женя сказал, что ты приехал за ними… – Я приехал за ребенком, которого привезла Мирослава. – Мирослава… – бабушка Серафима порылась в памяти и, судя по всему, наткнулась на что-то острое. – Не знаю, сынок, не знаю. У меня на маленьких деток уж силенок нет. Скольких я вырастила, Бог мой! Мое время прошло, а ты… Поди, возьми письмо, что прислал Юра. Там адрес есть, телефон его… всякое, что нужно. Почитай, разберись… – Серафима закрыла глаза, и Оскар испугался, что она умерла, что он нечаянно стал свидетелем последней фразы, хоть и не считал себя достойным такого события. Прибор продолжал пищать. Молодой человек продолжил стоять у кровати. – Увези от греха, – прошептала вдруг Серафима. – Лизоньку увезешь – Нинка сама уйдет.
Сборы не заняли много времени, но возвращаться на хутор пришлось дважды. Первый раз забыли жирного кота Мартина. Второй раз Женя решил вернуться за вислоухой овчаркой, которую тоже следовало пристроить. – Слушай, физик, – спохватился Женя, выезжая на трассу, – может и Пашку оттуда забрать? Нафиг там Пашка, если хутор пустой? Крупная собачья морда повисла между шофером и пассажиром, вывалила язык и уставилась на дорогу. Капля слюны шлепнулась доктору на рукав. – Тогда уже и козу забирай. – Козу соседка возьмет. Слушай, физик, а можно устроить так, чтобы хутор исчез? Просто провалился в хронал с концами, как будто и не было никогда. – Элементарно. – Ну, ты даешь! Как? – Просто найми бульдозер, – ответил Оскар.
Будучи новым сотрудником областной уфологической экспедиции имени профессора Лепешевского, Артур успел познакомиться лишь с начальством и сильно разволновался, когда получил приглашение спуститься во двор. – Скрываешься от алиментов? – спросил Артура начальник. – Не дрейфь, мужской голос. – С акцентом? – С каким акцентом?.. Друг приехал тебя проведать. – Бить будет, – догадался Артур, но спустился и очень обрадовался, узнав Оскара. Собака прижала уши, завиляла хвостом, побежала навстречу. – Шутов приехал! Пса притащил! Привет, привет, – поздоровался с собакой Артур. – И тебе привет, мистер! Давненько не виделись. Встретил бы – хрен узнал. – Где я тебе велел быть, Деев? – спросил Оскар. – Я не виноват! Доктор сам меня выгнал. – Идем, в машину. Посидим, потолкуем… – О чем? – Знаешь, о чем. Артур догадался, что речь пойдет не о спонсорских пожертвованиях, но прятаться было поздно. Он направился к машине доктора, как к эшафоту. – Жень, – сказал Артур, пожимая товарищу руку, – клянусь, через неделю все верну до копейки. Приеду живым из экспедиции – отдам все, что заплатят. – Не нужно мне твоих денег. Пса возьми. – Куда? Я у ребят живу. Нас семь рыл на пяти матрасах. – Будет восемь, – настаивал Женя. – Одной собакой больше, одной меньше. Восьмое «рыло» поспит на полу. – Жень, ну, честное слово! – Мы уезжаем. – Как уезжаем? Куда? – Сядь. – Вы чо, мужики? – испугался Артур и полез в машину. – Без меня? – Рассказывай, – начал Женя. – Чо рассказывать? – Куда пристроил младенца? – Какого младенца? Вы чо? – Того, что Мирослава привезла сюда из Америки, – спокойным голосом уточнил Оскар. – Рассказывай по-хорошему, а то придется сдать тебя сицилийской мафии. – Вы что, сдурели в натуре? Кого из Америки? Когда привозила? Мне? Причем здесь я? – Кажется опять мимо… – догадался Женя. – Когда общался с Миркой последний раз? – спросил Оскар. – Знаешь, где она прячется? – Я? – еще больше удивился Артур. – Она сказала, что едет к тебе во Флориду! – Ладно, брысь на работу! – Мужики, я клянусь… – настаивал Деев. – Пошел вон, – повторил американский гость. – А что с собакой? Может, я ее устрою сторожить офис? – Твое дело, – ответил Женя. – Только не вздумай явиться на хутор, когда уфологи тебя выставят. Имей в виду, там не осталось даже козы! – А Сима? – испугался Артур. – О Симе не беспокойся.
Командировка в Россию не удалась. Оскар признал этот факт еще до разговора с Деевым и винил только себя самого. По идее сюжета, который он прочел на двести страниц вперед, младенец был где-то здесь. В Европе спрятать его труднее. Оскар согласился с графиней: большая, мутная страна с полупьяным населением казалась ему тем болотом, где можно пропасть даже беглому гуманоиду. Он продумал все, включая логику ее сиятельства, и не понял, в чем прокололся. На всякий случай Оскар обратился в опеку и убедился, что в это время, в данном регионе, по какому-то анекдотичному стечению обстоятельств, не было найдено ни одного бесхозного младенца мужского пола. – Может, объяснишь, в чем проблема? – спросил его Женя. – Что за младенец такой необыкновенный? Может, судьба у него такая же сиротская, как у нас с тобой? – Нет, не может, – ответил Оскар. – Этот человек без судьбы. Может быть, первый и последний в истории человечества.
Дорога с первого шага не задалась: то мальчишки заметили гуманоида в окне гостиницы, то авария перекрыла трассу, то дорожные аптеки, все как одна, закрылись на переучет. Женя не успокоился, пока не закупил лекарства на все случаи жизни, а также бутылочку валерианы для пассажира, который рвал когтями последнюю сумку. – Как графиня его довезла? – удивлялся Женя. Девицы на заднем сидении заподозрили неладное. Они обнялись и не отпускали друг дружку даже для того, чтобы развернуть конфету. Женя кормил их сам. Только Оскар делал вид, что все идет по программе. В магазинчике при той самой заправке, где отпускали бензин привидению дамы с канистрой, он купил большую бутылку газировки. – Включи обогреватель, – попросил он Женю, – и окна закрой. На подъезде к зоне девицы прекратили обниматься и сняли куртки, потом расстегнули воротнички. Немного помаялись, обнаружили большую бутылку и опорожнили ее. В этот раз физик не промахнулся. К расчетному времени прибытия газировка сделала свое дело. Лизонька первая прыгнула за кусты, а Оскар, не мешкая, вытащил гуманоида из машины. – Все, – объявил он. – Я дальше пешком. – Может, мне лучше с тобой? – беспокоился Женя. – Справлюсь. Имей в виду, они могут позвать друг друга на расстоянии. Не спускай с Лизы глаз, пока не вернусь! – Понял. А если не вернешься – выхожу из зоны по Солнцу… или Луне. – Вернусь! – уверил товарища Оскар. – В крайнем случае, позвони из Флориды. Осторожней с Ниной, она очень хрупкая… Ниночка не поняла, зачем это злой человек повел ее в лес, а Лиза, вернувшись из-за куста, залезла в машину. – Вот, дураки эти люди, – сказала она, – только жрут и гадят, жрут и гадят, ничего полезного в жизни не делают. – Это ты о себе? – спросил доктор. – Это я про людей.
Ниночка стала проявлять беспокойство. Сначала она просто оборачивалась назад, потом начала вырываться, но Оскар крепче сжал ее холодную лягушачью лапку. – Иди спокойно, если не хочешь, чтобы я нес тебя на руках! – предупредил он и достал леденец. Красный фантик вмиг приворожил глазастое существо. Только у входа в пещеру Ниночка разволновалась всерьез. Она упиралась, но детские сапожки скользили по гравию. Она хваталась за стены, но мягким пальчикам не за что было цепляться. Перед железной дверью Ниночка зашипела. Она постаралась улизнуть из тамбура, но Оскар вернул ее без усилий, и вложил в ладошку красный камень, закрытый в коробочке из черного бархата. – Топай к своим, – сказал он, – Я вам ничего не должен – вы мне ничего не должны. Ступай с Богом и передай родственникам, чтобы не обижались: встречу еще раз – подарками от меня не откупитесь. Поняла? – Ниночкины огромные глаза стали влажными. – Если поняла – ступай! – он заперся в камере и через минуту быстрым шагом выбирался из «Вавилонского провала».
И этот расчет оказался точным. На мониторе его зеркальных очков был расписан каждый виток, каждый шаг, но Оскар успокоился лишь тогда, когда нашел на траве красный фантик. Чем ближе он подходил к дороге, тем легче становилось дышать. Он готов был радоваться первому удачному дню, но доктор в окровавленной рубахе вышел навстречу. – Помоги, – сказал он. – Прижми здесь, а я завяжу… На его лице был след от когтей, на лбу ссадина. Рукав был оторван. Доктор Русый делал себе перевязку уцелевшей рукой. У машины валялась вывернутая на землю аптечка. Кровавый след тянулся от джипа к примятым кустам. Оскар заметил, что в машине разбито стекло. – Башкой проломила, – пояснил Женя. – Все, спасибо, – сказал он и подобрал с земли упаковку бинта. – Рысь? – спросил Оскар. – Какая рысь? Тигрица! Откуда в ней столько силы? Еле справился. Представить себе не мог, что в собственной практике столкнусь с таким явлением. Читал, но не верил. Слушай… она чуть меня не убила! – Лиза? – догадался Оскар. – А кто ж? Связанная девушка лежала на заднем сидении с разбитой головой в испачканном кровью платье. – Приподними ее, перевяжу голову, – попросил доктор. – Не бойся, она уже без сил. Умаялась... Черт, вот уж не думал, что с девкой не справлюсь! Хорошо, что трос был в багажнике. Намочи полотенце водой, положи ей на шишку, – попросил он, – а то раздуется, в самолет не пролезет. – Женька, это она тебя так отделала? – не верил Оскар, придерживая за плечи хрупкую девушку. Лиза на секунду разомкнула веки, но глазные яблоки закатились наверх и застыли. – Она жива? – Приступ прошел. Надеюсь, не повторится, если ты, конечно, избавился от нашей бесподобной Нины. – Вы сдохнете, – прохрипела девушка. – Дотекут до вас кровавые реки. Всем вам на Страшном суде будет… – Приступ не прошел, – с сожалением констатировал доктор, продолжая перевязывать голову. – Вколол бы ты ей что-нибудь. Хоть наркоту какую, чтобы угомонилась. Мне бы ее довести живой до папаши, а там пусть как знают. – Где я возьму наркоту посреди тайги? – Не знаю. Тебе виднее. – Садись за руль. Поедем в туровскую больницу, – решил Женя, – был у меня один друг. Если он в ночь дежурит – считай, что нам повезло.
Приступ не повторился. Лиза замолчала, ушла в себя и слова не произнесла до самой больницы. Она и потом не произнесла ни слова, не взяла в рот конфеты, не купилась даже на предложение почитать стихи. Оскар заподозрил, что от сильного ушиба девушка забыла язык. Ее взгляд блуждал в небесах, зрачки расширялись, походка становилась неровной. В аэропорту Женя сделал ей последний укол и вручил Оскару упаковку таблеток. – Все, – сказал он. – Дальше не пойду со своей расцарапанной рожей. Не забудь ее документы. – Он вынул из багажника сумку, поставил на тротуар и пошарил в ней, словно искал монетку на дне. – Вот дает, – удивился доктор. – Не знал бы точно, что там сидит кот, ни за что бы его не нашел. – Будем живы – созвонимся, – ответил Оскар и пожал руку Жене. – Спасибо за помощь. – Сообщи, если найдется младенец. – Бывай! – Оскар! – окликнул товарища доктор в дверях аэровокзала. – Оставь ее, отойдем на секунду. Лизонька присела на чемодан и положила голову на сумку с Мартином. – Что? – Покажитесь в Европе врачам. Хант бросит ее на прислугу, а девице нужно лечение. – Разберусь. – Погоди! Я не должен был тебе говорить, потому что информация конфиденциальная, – смутился Женя, – но если это поможет… Короче, чтоб ты знал, Жорж объявился в наших краях. Хочет нанять меня на ту же работу. Я вот, думал, согласиться что ли? Привезу сюда Симу, Пашку в охрану устрою. – И что? – не понял Оскар. – После того, как вы с Валерьяновичем закрыли зону, комбинат строить вроде как перестали. Короче, Жоржу нужен свой человек у дольмена. Я подумал: он наверняка должен знать, где прячется твоя Мирка. Поговори с ним. Во всяком случае, к тебе он относится не так, как к нам, простым смертным. Мне известно, что до конца месяца он будет у себя в Монте-Карло. Только я тебе ни слова не говорил. – В Монте-Карло? – Сто пудов! Ни в дехроне, ни в параллельных частотах, ни в каких-нибудь там переходных мирах, или как вы их называете? До конца месяца его можно взять тепленьким. Из разговора с ним, я понял, что его в Монако держат дела, а потом… если я соглашусь на него работать, связь будет односторонней и непродолжительной. В лучшем случае ящик в сети. – Жорж до конца месяца у себя в Монте-Карло? – Да. Во всяком случае, именно туда я должен ему звонить, чтобы дать ответ. И самое невероятное, что это не мобильник, а городской телефон квартиры! По нему можно выяснить адрес. – Спасибо, – Оскар хлопнул товарища по плечу. – Адрес выясню. – Погоди. У меня же записная книжка с собой. – Не делай этого. Никогда не показывай телефон, который дал тебе Жорж для связи. – Почему? – Потому что после этого он изменится. Надумаешь на него работать, а дозвониться не сможешь. Уезжай, не жди! – Оскар еще раз хлопнул по плечу растерянного товарища.
Женя вернулся в машину, дождался, когда закончится регистрация, и решил убедиться, что молодого человека с фальшивым паспортом, с накачанной наркотиками иностранкой и котом без справки действительно пустили на рейс. Решил и очнулся оттого, что охранник постучал в лобовое стекло. – Эй! – сказал он. – Знак видел? Стоянка запрещена. Женя отогнал машину от знака и вернулся в здание аэровокзала. – Девушка, милая, – кинулся он к стойке регистрации, – ради Бога… Мой друг должен был вылететь час назад на Париж с пересадкой в Москве… – Самолет уже в воздухе! – ответила девушка. – Нет, нет! Мне важно знать точно, что он успел. Вы не могли бы посмотреть список пассажиров? – Как фамилия? – Шутов. Оскар Шутов и с ним гражданка Австрии, Элизабет Хант, будьте добры! Девушка пожала плечами, глядя в экран монитора. – Не было таких пассажиров. – Как, не было? Она еще раз пробежала глазами список. – Никого с такими фамилиями, – повторила она и грустно посмотрела на расцарапанное лицо доктора.
Письмо от Юргена Ханта, адресованное сибирской бабушке Серафиме, содержало несколько парижских адресов и телефон на случай, если в лыжный сезон в городе никого не окажется. Как и следовало ожидать, господа отдыхали в Альпах, а модный магазин, принадлежавший некогда Даниелю, исчез. Оскар решил позвонить и, к своему удивлению, дозвонился. Кроме того, Даниель чрезвычайно обрадовался звонку. Он не отрекся ни от письма, ни от девицы, которая спала у Оскара на плече. Только извинился, что не в Париже: его магазин переехал в Сен-Тропе и доставил ужасно много хлопот. – Ладно, – ответил Оскар, – время есть. Сен-Тропе как раз недалеко от Монако. – Конечно, недалеко! – обрадовался Даниель. – Я жду вас здесь с нетерпением. Червь сомнения заполз в душу Оскара. «Что-то здесь не так», – решил он, но не стал торопить события. Прибыв с Сен-Тропе поздно вечером, он снял отель и решил отдохнуть, прежде чем отправляться на поиск, но Даниель позвонил ему сам. Он целый день ждал гостей и уже начинал волноваться, поэтому без промедления назначил встречу. – Скажи, в каком ты отеле, и спускайся вниз. Через три минуты я буду. Оскар спустился в прокуренный бар, где сидели два пьяных турка. Сонный официант указал ему место у стойки. – Что мосье будет пить? – спросил он. Мосье заказал чашку кофе и не успел притронуться к ней, как Даниель оказался рядом, словно вырос из табуретки. От его появления тусклый бар засиял как ночная иллюминация. Турки съежились в углу, бармен вдруг ожил, заулыбался, глядя на гостя, словно узнал приятеля. – Что будет пить сеньор? – спросил он Даниеля по-итальянски, но Даниель не сводил восторженных глаз с товарища из России. – Ты их привез? – не верил Даниель. – Только Элизабет, – ответил Оскар и почувствовал себя виноватым, потому что его визави тут же сник, освещение бара померкло, а бармен спрятался за кофейный автомат от человека, принесшего дурную весть… по меньшей мере, о втором сошествии лавы Везувия на Помпеи. Даниель так расстроился, что не сделал заказ. Он закрыл руками лицо, и нехотя согласился на яблочный сок, чтобы притопить внезапное горе. – Как мне жаль, как мне жаль… – покачал он головой. – Я так надеялся встретиться с ней еще раз. Так верил, что наша прошлая встреча не станет последней. Мне даже хотелось съездить в Сибирь, но, к сожалению, нас так и не пригласили. – Там теперь не до вас. – Как я соскучился! Боже мой… До сих пор не верю, что наяву общался с пришельцем. Повторится ли еще раз такое?! – Если повторится, – предупредил Оскар, – сразу позвони мне. Его серьезное выражение лица заставило Даниеля обуздать эмоции. Сначала он рассматривал Оскара с надеждой. Потом убедился, что гость не шутит. Он действительно оставил пришельца в Сибири. Человек, к которому Даниель сорвался на встречу в поздний час, долго не спал и ему категорически не до шуток. – Поедем ко мне. У меня отдохнешь и расскажешь о ней… – Элизабет поедет с тобой и расскажет. Но сначала ей нужен врач, – Оскар кинул на стойку ключ от номера и остатки таблеток. – Сейчас она спит, а утром забери и отвези Ханту. Я тороплюсь. – Так срочно? – Очень. – Может, я могу чем-то помочь? Ты ищешь кого-то? – Да, ищу! Ребенка, которого привезла сюда Мирей из Америки. Очень хочу узнать, куда она его дела. – Какого ребенка? – Маленького и прожорливого. Даниель усмехнулся. – Вот это Мирей! Почему она мне не сказала? Почему не предупредила? Это же здорово! – Потому что прячется от меня. Уклоняется от получения алиментов, – ответил Оскар и слез со стула. – Прости, мне пора. – Чего-чего она делает? – не понял Даниель. – Подожди! Я так редко слышу английский, что перестал понимать. – Ничего страшного. Приезжай к нам во Флориду практиковаться. – Может быть, тебя отвезти? – Нет, просто покажи, в какой стороне Монте-Карло. – А!!! – понял Даниель. – Ты ограбил банк и хочешь спрятать чемоданы с деньгами! Прячь у меня в бутике и спи спокойно. Там сам черт своего хвоста не найдет.
Столица Монако сразила Оскара наповал. После маленького портового городка, в который сбежал из Парижа магазин Даниеля, Монте-Карло показался ему мегаполисом. Здесь дома были выше, улицы шире, и даже надписи на витринах крупнее. Яхты у пристани выглядели роскошнее, а чайки казались жирнее флоридских пеликанов. Сидя на парапете у яхтенной пристани Оскар понял, что прибыл в конечную точку маршрута. Дальше дороги нет. Он был бы не прочь остаться в этом городе навсегда, потому что его сюжетная колея пересчитала все углы этого замысловатого романа, который казался таким простым. Его мечты и надежды повалялись во всех колдобинах, прежде чем выброситься к разбитому корыту. Оскар пожалел, что не обыскал подвалы нового бутика Даниеля. Краденому младенцу самое место в подвале, а Даниель, большой любитель детей, прекрасно мог о нем позаботиться. Теперь Оскар трижды обдумывал всякий дурной вариант, потому что направлений поиска осталось немного. Проще говоря, совсем не осталось. Разве что возможность застать врасплох Жоржа Зубова. Но как использовать ситуацию, Оскар все еще не придумал. «Куда она могла деть ребенка, если его нигде нет? – спрашивал себя Оскар. – Человек не может исчезнуть с земли без следа, даже очень маленький человек». Но младенец куда-то делся, а Зубов был наиболее вероятным свидетелем. Одно обстоятельство смущало Оскара: он понятия не имел, как колоть «мосье Джи»? Чем шантажировать, и как заинтересовать в сотрудничестве?
Адрес Жоржа Зубова в Монте-Карло не знал никто. От телефона Оскар опрометчиво отказался, и теперь, вместо того чтобы думать о встрече, перебирал архивы компьютера. В базе старого зубовского ноутбука нашлись адреса ювелирных лавок, которые приторговывали «святыми» камнями. Несколько шпионских фотографий с воздуха; секретные чертежи, похожие на схему огранки камней; видеозапись с развалин дольмена и статьи из газет, как вдруг… у Оскара екнуло сердце: фото графини на балконе с видом на бухту. Оскар прошелся вдоль набережной, и сверил изображение с пейзажем. Гора была застроена домами миллионеров. Все они имели балконы. На некоторых даже сидели богатые дамы. Решение было близко. Оскар на минуту закрыл глаза, чтобы дать голове отдохнуть. Он устроился на скамейке и стал анализировать каждый балкон, по очереди приближая изображение, пока не нашел идентичную геометрию перил. Некоторое время Оскар посвятил вычислениям и привлек внимание полицейского. Мужчина в форме приблизился к молодому человеку, который совершал загадочные движения руками, словно искал невидимую точку в пространстве. Полицейский подошел еще ближе и был замечен. – Летчик? – спросил он туриста в зеркальных очках, но встретил непонимание. – Мосье говорит по-английски? Я хотел спросить, наверно вы летчик? Пилот? Мой друг решил научиться водить самолет и теперь, как вы, стоит на газоне и исполняет танец руками. Мосье?.. Все в порядке? Оскар промолчал. Полицейский достаточно хорошо владел английским и был слишком болтлив, чтобы удовлетвориться простым ответом. – Не понимать… – ответил турист с ужасающим русским акцентом. – Я очень извиняться, но я не понимать совсем.
Молодой человек дождался сумерек и убедился, что в нужных окнах присутствует свет. – Это Шутов Оскар, – представился он в домофон и отметил, что первый раз в жизни ввел в замешательство всевидящего и всезнающего хозяина квартиры. – Мне нужно кое-что вам отдать. Дверь открылась. Он поднялся по мраморной лестнице, украшенной цветами и картинами с морскими пейзажами. «Учитель бы не одобрил», – отметил Оскар, прежде чем толкнуть открытую дверь. Гостя никто не встречал у порога. В просторной прихожей стояло зеркало от пола до потолка. Из корзины для зонтиков торчала сломанная клюшка для гольфа. Оскар встал на пороге гостиной и увидел пейзаж, который только что изучал с фотографии. Тот же балкон и столик с серебряной пепельницей, то же плетеное кресло. Не было только графини. В этой квартире больше ничто не напоминало о ней. – Чай? Кофе? – услышал он за спиной. – Может, немного виски? Короче… – сбился с пафоса Жорж, – пиво пить будешь? – Буду, – ответил Оскар. Он достал из сумки старую камеру и жесткий диск – все, что осталось от машины Зубова, канувшей в уральской аномальной зоне. Пока хозяин возился на кухне, Оскар последний раз надел очки, осмотрелся в квартире, и спрятал их в дальний карман. «Конец мне, – подумал гость, – если Жорж в личном сговоре с «автором», мне в сюжете больше ловить нечего», – подумал, закрыл глаза и забылся, откинувшись на спинку дивана. Перед ним на столе возник деревянный бочонок. Жорж дополнил натюрморт бокалами и черный напиток с бордовой пеной хлынул из крана. Вишневый аромат напитал воздух воспоминаниями детства. – Что это? – удивился Оскар. – Мирка прислала в подарок, – объяснил Жорж. – Уникальное пиво. Ничего похожего раньше не пробовал. – Я, собственно, ищу ребенка, которого она привезла из Флориды, – неожиданно для себя признался молодой человек. – Знаю, – ответил Жорж без лишнего высокомерия. – Знаю, чей ребенок. Знаю, что Мирка увезла его из Америки, чтобы спрятать… – От меня? – От соблазнов. С недавних пор она перестала мне доверять, а я перестал задавать вопросы. Вот что, парень, я тебе скажу: даже если б я знал, где ребенок, я бы постарался об этом забыть. Не хочу посвящать себя в ваши дела, потому что не считаю, что они приведут к разумному результату. Это ваша жизнь, ваши игры… из которых я давно вырос. А вы – все не угомонитесь. Одна уже доигралась. Ты, я вижу, стремишься по ее следам. – Что с ней? – Ничего хорошего. – Она жива? – испугался Оскар. – Не уверен, что такая жизнь для нее. – Но вы не знаете, где она! – Как раз таки знаю. – Не можете мне сказать? – Отчего же? Могу. – Но она просила не делать этого… – Напротив. Она просила немедленно, как только ты появишься в Европе, сообщить ей об этом, но на этот счет у меня свои соображения. – Я даже догадываюсь, какие… – вздохнул гость и глотнул пива, чтобы сбить внезапный приступ злобы. – Брось, Оскар! Мы с тобой давно не соперники, а товарищи по несчастью. Я принял решение отправить тебя прямо к ней в гости, если не возражаешь. – Я? Возражаю? – удивился Оскар. – Смеетесь?! Я просто не верю в такую удачу! – Морской болезнью страдаешь? – Не очень. – Голова не кружится от дехрона? – Кружится и довольно сильно, но это не имеет значения. Жорж отставил стакан и пошел на балкон. Оскар последовал за ним. В сумерках все огни порта горели одинаково ярко и бестолково. Только один изумрудный фонарик на мачте вселял надежду. – Узнаешь «Рафинад»? Хорошо запомни, где он стоит. Лодка видна только с этой точки горы. Надо быть очень уверенным в себе человеком, чтобы подняться на борт, которого не существует. – Запомнил, – ответил Оскар. – До восхода Солнца отчалит. Не опоздай, – Жорж посмотрел в глаза Оскару. Оскар посмотрел в глаза Жоржу. Впервые в жизни эти двое улыбнулись друг другу. – Скажешь охране, что ты – мой сюрприз для ее сиятельства. – Неприятный сюрприз, – уточнил молодой человек. – Мирка ввязалась в историю, – сказал Жорж. – Я пытался вернуть ее в этот мир, но не смог. Теперь ты поезжай и попробуй.
Глава 3
– Человек без судьбы – абсолютный нонсенс. Он не может существовать, как не может существовать абсолют. Это недостижимое, воображаемое нечто, которое нельзя себе представить, как нельзя себе представить абсолютной свободы узнику, закованному в кандалы и запертому в темнице. – Только узнику известно, что такое свобода, Валех! Только узник сможет узнать ее, вдохнув свежего воздуха сквозь железные решетки окна. – Человек без судьбы не может жить в этом мире, потому что жизнь – есть судьба. Жизнь начинается там, где берет начало судьба, и заканчивается там, где ей суждено оборваться. – Там, где существует судьба, Валех, жизни нет. Есть исполнение закона бытия, игра по чужим правилам, никакого отношения к жизни не имеющая. – Человеку, лишенному судьбы, никогда не войти в Великую Реку Времени, что несет его к истине, ибо время Человеку дается только вместе с судьбой, и ровно столько, чтобы хватило преодолеть путь. – Человек, вошедший в Великую Реку Времени, никогда не приплывет к Истине, мой Ангел. Он приплывет к своей смерти и будет выплеснут в океан вместе с миллионами таких же, как он, почитателей судеб. Только стоя над Великой Рекой можно видеть ее берега, но даже тогда Человек не увидит Истины, потому что Истина – есть обман, придуманный Ангелами для того, чтобы заманивать человека в Великую Реку Времени. Заманивать для того, чтобы Человек никогда не познал истинного себя, потому что все его силы уйдут на то, чтобы не пойти ко дну. – Человек, лишенный судьбы, не познает себя самого, даже стоя на берегу, потому что никогда не увидит свое отражение в водах, проносящихся мимо. – Это значит, Валех, что он не будет введен в заблуждение, ибо все, что видит человеческий ум, только сбивает его с панталыку. Человеческий мир состоит из обмана, мой Ангел. Чем ярче обман, тем охотнее в него веришь. И если Человек, приходит в мир, повинуясь судьбе, значит, у него просто нет выбора. – Человек приходит в мир, повинуясь судьбе, – согласился Валех, – и возвращается, когда перестает повиноваться. По ту сторону он называется Человеком. По эту сторону он Ничто и имя ему – Пустое Место. Эта пустота стоит над высоким обрывом и созерцает Великую Реку Времени, в надежде узреть берега. Вот, что я скажу тебе, Человек, а ты подумай и постарайся понять. Та великая Пустота стояла над Рекой задолго до твоего появления в мире, и будет стоять, когда ты уйдешь… столько времени, сколько хватит на Великую Пустоту. Просто толку в ней совсем никакого. И если вдруг, поразмыслив, ты найдешь в этом великом стоянии хоть толику смысла, немедленно сообщи мне об этом.
Утром Оскар отчалил от берега в компании молчаливого Густава и ящиков с красным вином. Пустые каюты «Рафинада» оказались запертыми на ключ, словно перевозили призраков, и Густав не приложил усилий, чтобы сделать путешествие пассажира комфортным. После гибели «Гибралтара» он подозрительно относился ко всем пассажирам и редко подавал трап, но Оскар был уверенным в себе человеком, он хорошо запомнил, на каком расстоянии от пристани качается борт, и прыгнул в лодку, которой не было видно. Присутствие «Рафинада» выдавал лишь изумрудный фонарь, маячащий в пустоте над причалом. Оскар присел на ящик с вином и загрустил, провожая Ривьеру в туман. Ему понравилось Монте-Карло больше всех городов, в которых он успел побывать. И если бы жизнь дала ему выбор, он выбрал бы именно этот город.
Берег скрылся, и стало холодно. Голова закружилась, светлая пелена навалилась на палубу, а когда отступила, над горизонтом поднялся форт. Каменные стены выросли из песка до самого неба. Небольшой причал оккупировали роскошные катера и ветхие парусники, на одном из которых мотался пиратский флаг. Черные рабы таскали ящики и катили бочки к воротам. Потерпевший крушение вертолет ржавел на берегу, но люди шли мимо, словно не замечали. Оскар поднялся на верхнюю палубу «Рафинада», чтобы все рассмотреть, и не понял, что за флаги реют над башнями. Он не нашел среди них ни одного знакомого, словно форт представлял интересы фантастических государств. «Рафинаду» пришлось работать бортами, чтобы отвоевать себе место на пристани. Ящики с вином запрыгнули друг на друга, поднялись в воздух и, покачиваясь, поплыли в направлении главных ворот. Густав продолжал делать вид, что с Оскаром незнаком, но трап подал. Молодой человек последовал за вином, но рыцарь преградил ему путь в крепость. Коробки проплыли по тоннелю и пропали на площади, где суетился народ и слуги, обнаженные до пояса, поднимали метлами пыль. – Сюрприз для ее сиятельства графини Виноградовой, – представился Оскар. – Меня прислал Зубов. Охранник отступил. – Направо иди, – сказал он, – по лестнице до самого верха. На главной площади форта готовилось что-то грандиозное: либо отражение атаки неприятельских войск, либо пир на весь мир по случаю победы. Скорее всего, второе логически истекало из первого, но Оскару некогда было думать об этом. На втором этаже он нагнал коробки, плывущие вразвалочку над крутыми ступенями, а на третьем их обогнал. Под чистым небом, на просторной площадке верхнего яруса царило спокойствие и пустота. Графиня сидела у столика перед пустым фужером. Напротив графини стояло второе кресло. Оскар мог предположить, что кресло предназначалось ему, но не стал торопиться с выводами. Недалеко от графини, у самого края пропасти был огорожен теннисный корт. Ветер трепал рыбацкую сеть, натянутую вокруг. Рыцарские копья, на которых держалась сеть, вонзались меж досок настила. На корте трудился метлой загорелый брюнет. Что-то подсказало Оскару, что юноша – не прислуга. Не то роскошные кудри до плеч, не то осанка, достойная принца. Молодой человек мел корт, отскребал от покрытия птичье дерьмо, и Оскар заподозрил, что стройные молодые брюнеты – есть низкий вкус ее «бальзаковского» сиятельства, в который он не вписался ни ростом, ни возрастом, ни цветом волос. Тем не менее, Оскар сел за стол напротив графини, кинул под ноги сумку и позволил себе расстегнуть рубаху, потому что на верхнем ярусе форта стояло пекло, которое не мог остудить морской ветер. – Мне сегодня приснился сон, – произнесла задумчивая графиня, – …на Москву через океан летит истребитель с ядерными ракетами, и с ним еще один самолет, напичканный всякой наводящей аппаратурой. Они летят, а мы с тобой мечемся по магазинам, выбираем переносной унитаз. Пластиковый, похожий на ведро. Видел такие? С крышкой и с ручкой. Не знаешь, к чему? – Что ты здесь делаешь, Мирка? – А я знаю. Поняла, как только тебя увидела. – Ты умерла и не долетела до своей планеты? Юноша кончил подметать корт и помахал графине рукой. – Идешь? – крикнул он, но та лишь отмахнулась от приглашения. Ящики с вином подплыли к столу и опустились на пол. – Поаккуратнее, – сказала графиня. Она вскрыла ящик, вынула бутылку и указала грузу путь к лестнице. Ящики поплыли назад. – Будешь? – предложила графиня. – Знаешь, что я этого не люблю. Зачем предлагаешь? – Я б тебе пива предложила, но Крокодил еще не сварил. Приходится пока обходиться. Ты не знаешь, какое классное пиво он варит. – Знаю. – Знаешь? – удивилась графиня. – Что еще тебе Жорж успел разболтать? Боюсь, что вы хорошо посидели. Или ты по-прежнему не любишь тратить время на пойло и болтовню? – Я не люблю, когда ты напиваешься. – Должна же я пропустить рюмочку в честь твоего приезда, – сказала графиня и налила себе немного вина. – Разве ты сегодня недостаточно «пропустила»? – Воспитывать приехал? Юноша подошел к столу, но не был приглашен в компанию. Он был разгорячен, нетерпелив и озадачен внезапной помехой на пути к теннисной партии. – Будешь сегодня играть или нет, я не понял? – спросил он графиню, не замечая гостя. – Убрал дерьмо? – Ну, убрал! – Сетку подтянул? – Зачем? Она нормально натянута. – Тогда поди разомнись. – Да я затрахался разминаться! – огрызнулся молодой человек. – Спустись к палачу, пусть он массаж тебе сделает. Юноша нехотя отошел от стола и скрылся из вида. – Куда ты дела ребенка? – спросил Оскар, оставшись с подругой наедине. – Отправила к палачу на массаж. – Ты прекрасно поняла, о каком ребенке я спрашиваю. Сама ответишь или я останусь здесь, и буду «массажировать» тебе мозги, пока не расколешься? У меня время есть. – Как я ждала твоего приезда и как меня разочаровывает твое упрямство! Жорж не сказал, зачем я хочу тебя видеть? – Куда ты дела младенца Копинского? – Устроила в хорошие руки. – Адрес давай. – Не… Я тебе вместо адреса кое-что получше хочу предложить. Видел психа? – Какого психа? – Этого… – графиня кивнула вслед юноше, ушедшему на массаж. – Дарю! Можешь забрать его прямо сейчас и воспитывать, как пожелаешь. – Мне нужен ребенок Копинского! Этот не в моем вкусе. – Зачем? У тебя в жизни мало проблем? – Мне нужен ребенок Копинского! – Бери этого, пока предлагаю. Научишь его немножечко физике-математике. Будет тебе помощник. – Мы с Юлькой решили усыновить младенца. Спасибо, но этот для нас крупноват. – Какой ты упрямец! Я ж не барахло предлагаю. Элитный экземпляр! Юльке понравится. – Юльку устроит только младенец. Своих детей у нас не предвидится, а Юлька желает пройти путь материнства с начала. – Женись сначала на Юльке, а потом… наври чего-нибудь поумнее. – Куда дела парня? – Устроила в хорошие руки. Почему сразу не сказал, что он тебе нужен? – Я сказал, не трогать его без моего разрешения. Положить и не трогать. Мне надо было подумать. – Надо было думать быстрее! – Адрес, фамилия людей с хорошими руками… давай, давай! Раньше признаешься – раньше пойдешь играть в теннис. – Не спросила адреса и фамилии, – ответила Мира. – Я знала, что меня будут пытать. Либо ты, либо сподвижники Макса. У них тоже имеются приборы психического воздействия. Как можно хранить в дурной голове такую важную информацию? – Послушай, ваше сиятельство… – Если б ты женился на Юльке – я бы оставила вам ребенка. Мало того, что ты над девушкой издеваешься, еще над малышом издеваться будешь. – Кто над девушкой издевается? Я над девушкой издеваюсь? Эта девушка сама уморит, кого хочешь! – Сколько лет она у тебя в любовницах? Никакой жизненной определенности! Что ты за мужик?! Сначала сделай ей предложение. – Я что, не делал? – возмутился Оскар. – Делал перед самым отъездом. Знаешь, куда она меня послала? Где только слов таких набралась! Вот если бы я вернулся с младенцем – были бы шансы. Короче, я знаю, что он где-то здесь. Отдавай, и не будем ссориться. – Честно, не могу, – улыбнулась Мира. – Могла бы – отдала. Он мне на фиг не нужен. – Я не понял, зачем ты с ним смылась из Флориды? Можешь объяснить по человечески, что произошло? – Могу! – Тогда объясняй! – Видение мне было. – Да! Скажи еще, «автор» к тебе явился. – Именно Автор. Явился и спрашивает: «Виноградова, ты дура или умная?» Я говорю: «Дура, конечно». – А Он мне: «Раз дура, тогда давай… ребенка в охапку и катись отсюда, куда глаза глядят». – Я, по-твоему, тоже дурак, чтобы слушать все это? – Ну, испугалась я! Разве непонятно? Ведь мальчишку могли искать. Не один Копинский ждал его появления. Там целая банда. Всем нужен этот ребенок, а мне непонятны их замыслы. Юльке понятны, тебе понятны, а мне непонятны. Как можно было оставить им на съедение такую маленькую козявку? Без матери, без отца… кто за него заступится в этом диком мире? – Со мной нельзя было посоветоваться? – Прости, Оскар. Некогда было. И ты бы все равно не дал мне сбежать. – Конечно, не дал бы! Куда ты его увезла? Графиня поставила фужер на стол, а загорелый юноша снова явился в изрядном нетерпении. – Ну, ты идешь? – спросил он, только на этот раз психанула графиня. – Видишь, я с человеком разговариваю?! Или не видишь, что я разговариваю с человеком? – Не ори на меня! – обиделся молодой человек. – Лучше ответь, ты будешь сегодня играть? Если не будешь, для кого я готовил корт? – Иди, займись делом. Учебник почитай! Еще раз провалишь экзамен – отберу ракетку до конца сезона. Юноша вскипел от ярости, но никуда не пошел. Он стал с остервенением тренировать подачу. Сначала Оскар бесстрастно наблюдал, как мячи вонзаются в сеть и срывают ее с рыцарских копий, потом решил вмешаться в конфликт. – Выпороть не пробовала? – спросил он. – Если б ты знал, сколько ремней я стерла об его задницу! Он же упрям, как лось, и неуправляем, как бешеная торпеда. Чем больше его воспитываешь, тем круче его заносит. Если б не Крокодил, я и не знаю, как справилась бы. Я б наверно его убила. – И теперь ты хочешь подсунуть сокровище мне? – Ну, конечно! Я ж для этого тебя и жду. Мальчику нужен наставник, который может научить его чему-нибудь полезному. И дать по шее, если не захочет учиться. Крокодил, конечно, тоже по шее даст, но чему он его научит? Курить кальян и гонять по волнам на яхте? Этому малыш давно научился. Боевые искусства его не волнуют. Мальчик по натуре игрок, а у нас только покеры да преферансы. Оська, серьезно говорю, научи его физике. Той, которую знаешь только ты. Не пожалеешь. Будет у тебя ученик, а у него – учитель. – «Малыш» – твой новый поклонник? С какой стати он так фривольно себя ведет? – Малыш всегда себя так ведет. Он дурно воспитан, потому что у него дурные воспитатели. Я делала для него все, что могла, но мальчику нужна мужская рука. Пожалуйста, не отказывайся. Поживи здесь, присмотрись к нему. Малыш понравится. Он умеет расположить к себе, если хочет.
Чтобы не уподобиться юнцу с ракеткой, Оскар решил до поры до времени не демонстрировать свое раздражение. Он сильно устал за прошедшие дни, и не чаял свидеться с графиней. Он не верил своему счастью, оказавшись на борту «Рафинада», но причина, ради которой его пригласили сюда, казалась чистым недоразумением. Предлогом, необходимым «автору», чтобы перейти к следующей части романа. Предлогом, с точки зрения Оскара, весьма неуместным. Он наблюдал, как мячи вонзаются в корт, и обдумывал стратегию поведения, пока Мирослава читала этикетку на бутылке вина. – Не боишься играть с ним? – спросил Оскар. – Убить можно таким ударом, если по голове. – Двести тридцать километров в час, – с гордостью уточнила графиня. – Скорость подачи, близкая к мировому рекорду. Думаю, потренировать его как-нибудь при случае на грунтовых кортах и выставить в квалификацию на какой-нибудь серьезный турнир. Надеюсь, что в основную сетку он попадет, а там… как знать. Малыш может наделать сюрпризов. Бери его в ученики. Не разочаруешься. – Разве я похож на тренера? – Я серьезно. – Откуда он взялся? – Бери и не спрашивай! Он тебя в теннис играть научит, а ты его физике времени. Оскар, если б ты знал, какие спарринги к нему приезжают. Если б ты видел, какие бои они тут устраивают! Весь форт собирается за нас поболеть. Ставки делают вполне серьезные. Я подумала, мало ли… случись со мной что, куда девать крошку? Он ведь нигде не учился, ни черта не умеет в жизни. Если он останется здесь – превратится в медиума. В форте рано или поздно медиумом станет каждый, кто не найдет себе дела. Если ты его заберешь, у малыша будет шанс. Не потянет науку – черт с ним, теннисом себе на хлеб заработает. – Мирка, объясни мне, наконец, что ты здесь делаешь?.. кроме того, что напиваешься в хлам и тренируешь молокососа? – Отдыхаю от жизни. – Не слишком долго отдыхаешь? Не собираешься снова… немного устать? – Никогда. Милый мой Оська, отсюда, как с того света, обратного хода нет. – Поищем. Не обижайся, подруга, но я принял решение и без тебя назад не вернусь. – Только не вздумай орудовать здесь приборами! Имей в виду, в крепости девять синхронно работающих дольменов офигенной мощности. Я тебя умоляю, не надо! Захочешь уйти – просто скажи! – Ой, ой, ой! Целых девять! Быстро говори, куда дела ребенка и поедем его забирать! Черт! Девять дольменов… – осенило Оскара, но теннисист сбил его с мысли. – Если ты не хочешь играть, так и скажи! – обратился он к графине. – Мне до вечера ждать, пока ты натреплешься? – Так! – Оскар поднялся с кресла. – Кажется, тебя пора поучить манерам! – Сядь, я сама его поучу! – графиня схватила юношу за шевелюру, оттащила в сторону и отчитала по-французски так громко, что с нижнего яруса прибежал охранник. Прибежал, увидел, что происходит, и вернулся назад. Оскар не понял ни слова, но догадался, что речь идет об экзамене, к которому «малыш» не готов. И о том, что будущий чемпион до сих пор не понял, кто третий лишний в этой компании. В дополнение к сказанному, графиня выхватила ракетку и врезала ею по заднице молодого человека. – Чтоб я не видела тебя здесь до вечера! – добавила она по-русски и убедилась, что юный хам отправился вниз по лестнице, именно туда, куда был послан. – Еще раз понесет крошку… – предупредил Оскар, – я с ним сам потолкую. – Лучше научи его физике. Я бы Натана Валерьяновича попросила. Не могу. Пожалуйста! Он способный мальчишка, только немного нервный. – Ничего себе, «немного»! Даже в переходном возрасте я не вел себя так. – Это я виновата. Я неправильно организовала вашу первую встречу, но пока он не знает, кто ты такой, не делай выводы. Просто позанимайся с ним. Он сам задаст тебе вопросы, а ты разъясни, что ему непонятно. Пожалуйста, Оська! Никто лучше тебя в этих науках не разбирается. – Значит, говоришь, девять синхронных дольменов? – Ну, девять. – Сколько ему лет? – Какая разница? – Просто назови год рождения. – У малыша нет года… То есть, я хочу сказать, что эта дата не имеет значения для человека, который вырос в форте. – Назови дату! – настаивал Оскар. – Зачем? – Он родился в конце весны, так? Ты спрятала его здесь, чтобы скрыть возраст! – Думаешь, малыш – сын Копинского? – догадалась графиня. – Нет!!! – Теперь я в этом не сомневаюсь, – ответил Оскар не без гордости, и даже выпил немного вина. – Оскар, я тебе клянусь, – воскликнула графиня, – что сына Копинского здесь нет! Не было и не будет! Это совершенно другой ребенок! Чем хочешь, клянусь! – Ну, ты хитра! – улыбнулся Оскар. – Ну и хитра же ты, ваше сиятельство! – Честно! Ты ж его видел. Разве малыш похож на Макса? Скажи, он хоть капельку на Макса похож? – Ха! Ха! Ха! – сказал Оскар. – Он похож на печальную Эльзу. Мне сразу его морда кого-то напомнила. Теперь я понял, кого. Одну из проституток, что таскалась с Копинским на «Гибралтар». Быстро верни его в возраст, соответствующий родной частоте, заверни в подгузник и собирайся в дорогу. – Оскар! Малыш – не сын Копинского! – стояла на своем Мирослава. – Малыш никакого отношения к нему не имеет. Что тебя убедит? Как тебе доказать? – Просто засунь его в чистый подгузник. – Ах ты, упрямец! – графиня поднялась из-за стола. – Ты упрямее, чем лось, который жил у егеря. Ну-ка, вставай, и пошли! – Куда? – удивился Оскар, но последовал за подругой к лестнице. – Иди и не спрашивай. Представлю тебе убийственный аргумент. Как ты думаешь, – спросила графиня, – если б я не увезла ребенка из Флориды, как скоро полиция выяснила бы, чей он? Ты пустил Копинского на яхту! Он таскал туда шлюх! Редкий сосед не наблюдал в бинокль их оргии. Хозяин яхт-клуба – старый друг Макса, а может быть, товарищ по «обществу справедливости». Эльза наверняка пришла с ребенком к ним в офис, чтобы спросить, куда пропал «Гибралтар». Откуда еще она могла знать, что у нас новая яхта? Наверняка о его появлении на свет уже известно всем, кому надо. – Не переживай, я смогу его спрятать. Дольмен Копинского теперь мой. Никто туда не лазал при Максе, при мне – теперь тем более не полезет. – Иди за мной. Графиня спустилась на этаж, свернула под арку, прошла по узкому коридору и приоткрыла дверь комнатки, освещенной канделябром. Все пространство тесного помещения занимал стол. За столом сидела четверка картежников. Дым сигар висел плотной шапкой под каменным сводом. От внезапного сквозняка «шапка» зашевелилась, но картежники и ухом не повели. – Узнаешь?.. – спросила графиня. – Личность, в сером смокинге с пиратскими повязками на обоих глазах. – Бог мой, Копинский?.. – Оскар вгляделся в лицо человека, вслепую тасующего колоду. – Копинский… какого черта … он здесь?! – Не надо ничему удивляться. Мальчик, которого ты подозреваешь в родстве с этим типом, с ним прекрасно знаком, потому что именно Копинский учил его преферансу, а пока учил, проиграл приличную сумму. Мальчик очень способный. Оська, поверь мне, очень… – Что происходит? В самом деле, Копинский… – Когда Макс узнает о ребенке – нам всем мало не покажется. А он непременно узнает, как только вернется во Флориду. Имей в виду, и Юльку предупреди: мы первый раз слышим о подкидыше. И белая яхта не наша. Пусть докажет, что я его умыкнула. Пока он будет доказывать и таскать меня по «страшным судам», я надеюсь узнать об эзотериках что-то по делу. Сказки о справедливости, которыми они кормят Юльку, меня не впечатляют. – Ты теперь дежурная по Земле? – догадался Оскар. – Считай, что так. Заступила на пост вместо лодыря Жоржа. Оскар наблюдал за личностью в сером смокинге и отказывался верить, что это не мираж, не гипноз, не чья-то коварная шутка. – Черт бы его побрал… – Сам подумай, – рассуждала графиня, – держала бы я здесь мальчишку, под носом у папаши, который видит масть без обоих глаз. – В следующий раз я замурую его в ракету и выстрелю в космос. – Не вздумай. У Копинского очень дорогая страховка. Задашь работы не только врачам, но и космонавтам. – Я не понял, Мирка… Я ни черта в этой истории не понял. – У него пожизненный контракт с клиникой, которая гарантирует жизнь своим пациентам. В случае смерти клиента сотрудники обязаны выкопать его из могилы и восстановить по фрагментам. Если ты прокрутишь Макса на фарш и выстрелишь в космос, за ним поедут даже на край Галактики. Через день-другой вы встретитесь в казино за бутылочкой виски. Просто отстань от Копинского, ладно? Оставь его мне. – Ну, уж не знаю, что тебе ответить. – Хорошо, подари мне Копинского на день рождения и забудь, как дорогую безделуху. Тебе ведь не жалко для меня безделухи? – Даже не знаю, что и сказать. – Оставь его в покое хотя бы из сострадания. Видишь, человек глаза потерял, ждет имплантанты. Вырастить новый глаз – дело хлопотное. Без году неделя как мужик выписался из клиники. Пусть поправится. Не станешь же ты убивать калеку? – А что у нас с другим глазом? Второй раз на те же грабли? – Макс на те грабли наступил уж поди раз двести. – А глаза всего два? – догадался Оскар. – Ну! Ты понял? – Ни черта не понял! – Если он здесь… Если сидит тихонько, играет на ощупь и крупные суммы на кон не ставит, значит что? – Что? – Значит, скоро опять ложится в больницу. Пока Макс не приведет в порядок свою дырявую башку, он во Флориде не появится. А когда появится – украденный мною младенец будет вашим последним оберегом на свете. – Я его не боюсь, – ответил Оскар графине. – И младенец Копинского нужен мне, а не ему и не выдуманным тобою усыновителям. Сейчас же признавайся, куда его спрятала! – Пойдем наверх, потолкуем.
Загорелый молодой человек спортивного телосложения сидел в кресле гостя. Перед ним лежал ветхий учебник алхимии, основательно почерканный фломастером. Из наушников, небрежно брошенных на столе, доносился ритмичный звук. Точнее стол ритмично подпрыгивал от музыки, которая неслась из наушников. Заметив графиню с гостем, юноша уставился в книгу. – Иди к себе! – приказала графиня. – Я буду заниматься здесь! – Мне Крокодила позвать, чтобы ты услышал, о чем я тебя попросила? Крокодил должен придти и рявкнуть, чтобы дошло? Сейчас позову. После недолгого замешательства, юноша удалился. – Психует, – сообщила графиня, когда лохматая шевелюра ее подопечного скрылась из вида. – Его распирает от любопытства, кто ты такой и зачем пожаловал, но я вас не представлю друг другу, пока ты не дашь слово позаниматься с ним. Знаешь, кто его учит химии с биологией? Господин Гурамов собственной персоной. Ну... Соглашайся! – Найми Эйнштейна. – Не могу. Также как Натана Валерьяновича. Признанных ученых не имею права подписывать на такие дела. Нет, Оскар, ты сам говорил, что Эйнштейн – гениальный мистификатор, а нам позарез нужен физик. Реальный физик! Гениальный физик, который никак не мог быть признан своей эпохой. Ты ведь хочешь ученика? Признайся, что хочешь! – Никогда не думал об этом. – Потому что ты эгоист и даже не догадываешься, что тебе нужно на самом деле. Я предлагаю тебе замечательного мальчишку. Сам Гурамов на него имел вид, но малыш ждет тебя. – С какой стати? Погоди… Гурамов? Тот самый Гурамов, что нашел вакцину от вирусов мозга? – Именно. И он, в отличие от тебя, не ломался, а сразу составил расписание занятий. Раз в неделю Густав привозит его сюда. Сегодня будет экзамен и, вот увидишь, малыш обязательно его сдаст. С седьмой попытки он, как правило, сдает все экзамены. – Слушай, а у Гурамова нет противоядия от вакцины? Таких дел вы навертели с девицами бабки Симы. Такую завернули пургу. Ниночку пришлось вернуть родственникам, а Лизу – отцу. Не знаю, что с ней будет. Девица на наркоте. Иначе никак. Иначе рвется назад за подружкой. – Она наследственная наркоманка. Что поделать? Папашина кровь. – Причем тут папаша? С тех пор, как ты напоила девиц вакциной, Лиза через день на третий в бегах. И маршруты у нее интересные. Однажды ее подстрелят охранники на секретном объекте. Женька там из сил выбивается за всеми смотреть. Мира, пришельцы здесь не просто так глазами хлопают. Они собирают информацию, а ты им упрощаешь задачу. Зачем ты это сделала, я только не понял? – Если б я знала, что так получится. Вообще-то я не велела бабке Симе Ниночку поить зельем. Велела только Лизу. Кстати, как Сима? – Кстати, паршиво. Ее бы в клинику, которая пользует господина Копинского. Отбрыкнется бабка – никто кроме нее с Лизой не справится. Мне, честно говоря, жаль Даниеля. Ханни твой расчудесный даже не потрудился приехать, встретить дочь. Что если она опять удерет? – Не переживай. Она и до вакцины любила побегать. Я сама ее сколько раз ловила по соседним дворам. Думаешь, Ниночка ее использует? – Позвони Ханту, объясни ситуацию. – Ханни пальцем не пошевелит, – махнула рукой графиня. – Он наймет охрану и доктора. Это Женька, несчастный юродивый… храни его Бог! Что б мы делали без него! Это ему я должна позвонить, извиниться, за то, что нахамила. Ночью приедет Гурамов. Хочешь, я с ним поговорю? Покаюсь. Может, подскажет, что делать. – Поговори, – согласился Оскар. – А ты позанимаешься с крошкой? – Имя у твоей крошки есть? – Эрнест, – смущенно призналась графиня, и Оскар не сдержал улыбки. – Можно Эрни или «Э…», когда недостоин называться по имени. Чего улыбаешься? Он сам себя так назвал. – Ну, конечно! – Я хотела назвать его Рафаэлем. – Я так и подумал! Второе пришествие его бесподобия! Проще говоря, Эрнест Второй! – Кстати, – вспомнила Мира. – Первый не заявлялся? – Не заявлялся. – Ни к тебе, ни к Юльке? – Ни ко мне, ни к Юльке. – Так я и знала. По-моему мы его просто убили. – А, по-моему, мы договорились больше не касаться этой темы. И еще… мы договорились друг другу не врать, а ваше сиятельство пока не сказало ни слова правды. Крошку Эрни ты знаешь с пеленок, и не надо делать из меня дурака. – Разве я отрицала? – удивилась графиня. – Мы живем в форте. Здесь жизнь имеет другую физическую природу, поэтому я и хочу, чтобы ты, именно ты занимался физикой с крошкой. Только ты можешь объяснить ему, что вокруг происходит. А он сможет ответить на вопросы, которые стопорят вас с Валерьянычем. Крошка Эрни вырос в среде, которую вы только начинаете изучать. Подумай, Оскар, сколько лет человечество жило на земле, прежде чем написало учебник физики! В дехроне оно будет жить еще дольше, прежде чем опишет физику дехрона. Я тебе предлагаю ускорить процесс на несколько тысяч лет. Бери малыша и учи его! – Сначала ты мне расскажешь, откуда он взялся. – Крошка выжил в хаосе времени и пространства! Неужели это неинтересно? – Мне не нужна крошка хаоса. Мне нужен человек без судьбы, – уточнил Оскар и подождал, пока графиня обработает информацию. – Я слишком поздно понял смысл появления на свет ребенка Копинского. Понял, когда ты уже мчалась в Европу. Мирка, вопрос не в том, чтобы выжить. В конце концов, любой человек адаптируется к дехрону, если надо. Дело даже не в эзотериках ужасных, призванных управлять мирозданием. Дело в том, что человек в принципе не может управлять дольменом. Его жизненная программа пишется в одной конкретной пространственно-временной частоте. Любой существенный переход его отформатирует или включит иллюзорную память. – Ну и что? – Дольменом может управлять только человек, лишенный этой самой жизненной программы. Чтобы тебе было понятнее: о нем не должно быть ни строчки, ни слова, ни буквы, ни намека в нашей великой книге судеб, иначе все прахом. Его персона даже в голову «автору» придти не должна. Но фигня, видишь ли, в том, что такой человек не имеет шанса родиться. Практически не имеет шанса, но теоретически его программу самоуничтожения можно сбить. Вынести до поры за рамки сюжета. Если отец –инохронал с приличным удалением от частоты, в которой некая женщина выносит и родит от него ребенка. Именно отец-инохронал! Поняла, в чем фишка? – Ничего не поняла. – Теоретически программу можно сбить, – подчеркнул Оскар. – Практически же само зачатие маловероятно. А если произошло, выкидыш последует в течение суток. Поняла теперь? – Человек без судьбы не может родиться, – поняла графиня. – Ни практически, ни теоретически. – Правильно мыслишь, но если ты усвоила мои уроки физики, то должна знать, что абсолютной невозможности в живой природе не существует. А там, где есть хотя бы миллиардная доля вероятности, есть и решение. Две тупые половые клетки по статистике все-таки могут запустить процесс. – Копинский – стопудовый инохронал, – согласилась графиня. – И неплохой аналитик. Он вычислил условия, когда на земле возможен такой статистический сбой. Не знаю, где именно он добывал информацию для анализа, но с его Флоридским дольменом это реально. Теперь прикинь, что он имеет от жизни: дольмен, ключ дольмена, который я должен был ему подать на блюдечке, да еще человек, способный пользоваться этим ключом. Копинский не собирался стать правителем мира, нет! Он собирался занять место Господа Бога! А угомонился он не потому, что лишился глаз, а потому что прощелкал срок. Он не носится за мной с ружьем по Флориде, потому что ключ ему больше не нужен. Если он узнает о ребенке лет через пять – ему не нужен будет ребенок, потому что время уйдет. Этот мальчик сразу должен был жить в дольмене. С первых минут. Только в первые годы жизни в человеке могут проснуться природные навыки, о которых он не подозревает. Отдай мне ребенка, пока не поздно. – Сам претендуешь на место Господа Бога? – Не ожидал от тебя… – обиделся Оскар. – Да, Мирка, Жорж прав! Ты изменилась. – А может быть, ты изменился? – Не ты ли говорила, что мы будем последними дураками, если не узнаем то, что можем узнать, и не попробуем того, что человеку не положено. Раз уж нам представилась такая возможность, не ты ли меня убеждала, что в этом и есть смысл жизни, если этот смысл действительно где-то есть. Пойми, что я могу научить мальчишку тому, чему не учат в школах и институтах. Сейчас, с пеленок, пока педагоги не изуродовали ему мозги. Отдай сейчас. Второго шанса человечество может ждать еще миллионы лет. – Ага, – согласилась графиня, – вот я и говорю, бери крошку Эрни и скажи спасибо! – Ты не поняла ничего! – Не надо!.. Крошка – такой же сын инохронала. Его тоже в этом мире не ждали. – Чей сын? – Какая нафиг разница? Просто научи его работать с дольменом, и ты убедишься: малыш – тот человек, который тебе нужен. – Дура ты, ваше сиятельство! – огорчился Оскар. – Как хочешь! – Ты погубила в себе все разумное! Все, что отличало тебя от курицы, ушло прахом! Мира, зачем ты сделала с собой это? Ради молокососа, который играет в теннис? Он заменил тебе весь мир и даже саму себя? Зачем ты торчишь в этом форте? – Узнаю слова Жоржа… – Потому что он прав. – Он поручил тебе вытащить меня отсюда? – Как будто я без него не знаю, что с тобой делать? Как будто я без него не догадался, чем ты здесь занимаешься. Об этом мы мечтали, когда продирались с тобой через лес и ни на что не надеялись? Вспомни, как ты хотела жить. Вспомни, для чего ты хотела… – Оскар, я не могу покинуть форт. У меня контракт. – Дурь у тебя в голове. Мирка, если ты увлечешься такими играми, ты не сможешь жить в реальном мире уже никогда. – А я уже не могу. Разве ты до сих пор не понял? – Сколько сезонов ты здесь отыграла? – Не важно. Важно то, что я в принципе больше не могу жить в человеческом мире. – Но почему? – Потому что я не верю в человеческий мир. Это не мир, а игра в режиме нон-стоп, где я пешка, которая ничего за себя не решает. Здесь у меня хотя бы есть паузы между партиями. – В человеческом мире ты всегда была королевой. – Для тебя, но не для того, кто стоит над доской. – С «автором» я разберусь. А ты вернешься со мной на большую землю.
Когда юноша с книгой вновь явился на верхний ярус, на него никто не обратил внимания. Он потоптался вокруг стола, подошел к Мирославе и сверху вниз взглянул на ее сердитого гостя: – Хочешь, – предложил он графине, – я выкину его за борт? – Чуть позже, – ответила Мира. – Ну, так ты меня тогда позови. Я буду заниматься в библиотеке. Предложение прозвучало по-русски и достаточно внятно, чтобы Оскар мог расслышать каждое слово. Чтобы подчеркнуть презрение к сомнительным отношениям между графиней и крошкой, Оскар никак не отреагировал на угрозу. Юноша с книгой немного постоял над столом, но ничего интересного не увидел. – Я здесь, недалеко, – напомнил он, прежде чем удалиться. – Ревнует, – заметил Оскар. – Он меня зарежет на первом уроке. – Когда он узнает, кто ты, умрет от счастья. – Приятно, что вы сплетничали обо мне. Но я не могу обещать, пока не оценю его уровень. Может, для начала ему почитать учебники средней школы? – Как скажешь. Оскар, он способный малыш, но я хреновый наставник. Мало того, что я два на два не могу помножить без ошибки, у меня еще и терпения не хватает. Чему я его научу? Дохлым языкам, которые вряд ли пригодятся? Здесь одни схоласты да Густав. Что толку, что ребенок освоил навигацию и может управлять большой лодкой? На флоте ему не работать. Представь, если он загонит в дехрон нагруженный танкер. Еще и посадят. Крошке нужно учиться работать башкой, а личности, как ты и Гурамов, в форте нечастые гости. Я хватаюсь за любую возможность. Возьми его во Флориду и как следует поучи. Он такой же человек без судьбы, как сын Макса, даже лучше, потому что я его таким сделала. Я сама его лишила судьбы. – Кого-то мне напоминает твой «малыш», только не пойму, кого. – Он напоминает тебе человека, с которым ты проживешь лучшие годы жизни. Оська, тебе ведь нужен сын. И сын, и ученик, и друг, соратник, единомышленник… – Поговори с Гурамовым насчет Лизы. – Гурамов мне голову оторвет. – Девчонка загибается от транквилизаторов, бьется головой о стены… Мира, очнись! Кто говорил, что она тебе, как дочь? Кто довел ее до такого безумия? – Хорошо! – согласилась графиня. – Я же не сказала, что не буду говорить с Гурамовым. Я сказала, что боюсь его до смерти.
Когда «Рафинад» высадил на пристань господина Гурамова, была глубокая ночь. Ни одна звезда не освещала черного космоса. Яхты ушли. Только маячок изумрудного цвета качался на мачте, обозначая грань между морем и небом. В форте стояла тишина, но факела на стенах напоминали о присутствии жизни в этом ужасном месте. Эрнест вошел в библиотеку и удивился, заметив Миру и Оскара. Старец с орлиным носом и гордо поднятой головой возник на пороге. – В чем дело? – спросил он. Его голова задралась еще выше, а острый кадык кинжалом выпятился в сторону непрошеных посетителей. – Ашот Гургенович, мне надо с вами поговорить, – сказала графиня. Гурамов посмотрел на часы. – Если не ошибаюсь, сейчас время зачета. – Да, но… – Прошу покинуть аудиторию всех, кто не будет сдавать зачет. Графиня пошла на выход. Оскар последовал за ней. Когда дверь библиотеки закрылась, оба испытали облегчение. – Если б ты знал, как я его боюсь, – повторила графиня. – Давай отойдем, не стой под факелом, с них капает всякая гадость, – она увела товарища в тень и усадила на лестнице. – Хочешь, поговорю с ним сам? – предложил Оскар. – Не знаю. Конечно, жить мне не надоело, но и тебя потерять не хочется. Ты же не пациент клиники Копинского. – Потому что ко мне не ходят стрелки. – Да… Интересно, сдаст малыш свою химию? Если не сдаст, мне влетит дважды. – Жаль твоего малыша, но сдать за него химию я не смогу. – Малышу на Гурамова наплевать. Для него он просто алхимик. Знаешь, когда я рассказала вашу с Валерьянычем историю, малыш прослезился. Он часто просит меня рассказать ее снова, и каждый раз плачет. – Зачем? – удивился Оскар. – Он считает, что обращение «Учитель», это так трогательно. Знаешь, что он сказал мне однажды: «Если в моей жизни появится человек, которого я смогу называть Учителем, я буду счастлив, а если когда-нибудь так назовут меня, я буду считать, что не зря прожил жизнь». У них с Гурамовым хорошие отношения, но Учителем он его не зовет. – Ничего трогательного наша с Валерьянычем история не подразумевала, – признался Оскар. – Там была история? – А я тебе не рассказывал? У нас в интернате был физрук, – Оскар улыбнулся, – эстонец. Бывший боксер. Так вот, у них принято обращаться к учителям не по имени отчеству, а говорить «учитель» и называть фамилию. Имечко у него было то еще, а отчества не было вообще. То есть, у эстонцев опять же не принято обращаться по отчеству. Мы звали его просто Учитель. Потому что Учитель Тикс было как-то уже чересчур. – Я не знала. – Мне казалось, ты знаешь обо мне все. Между прочим, классный был дядька. Пожалуй, он единственный из учителей не боялся звать домой всех подряд, не только любимчиков. Его жена кормила нас пирогами. Тогда я впервые подумал, что жизнь – это не одна сплошная общажная дедовщина. Это может быть даже приятно. Так вот, к сведению сентиментальных мамаш и впечатлительных малышей: когда я познакомился с Натаном Валерьяновичем, он мне сразу напомнил Тикса. Даже внешне они похожи. Пару раз оговорился случайно, Учителем назвал, а он ничего… отреагировал с пониманием, как будто почувствовал, как мне это надо. Для меня действительно тогда было важно, кого-нибудь называть... не по имени-отчеству. – А что сейчас с твоим Тиксом? – Почему моим? Я никогда не ходил у него в любимчиках, и он не стремился меня усыновить. Просто каждый раз, когда я с кем-нибудь дрался, Тикс поднимал меня за шиворот и внушал: «Тебе, – говорил, – Оскар, надо беречь свою голову, и тренировать мозги, а не удары в челюсть. Так что, иди и учись». Потом они с женой уехали, но я не очень расстроился, потому что заканчивал школу. Кто-то из наших ему писал, а мне как-то было неловко. Я подумал, что если не поступлю, возьму адрес, поеду… чтобы жить с ним в одном городе. Мне тогда было все равно куда ехать. Нигде особо не ждали. Скажи своему «малышу», что для меня слово «Учитель» все равно, что «отец». Я ведь представить себе не мог, что это такое, обратиться к кому-нибудь словом «папа». – Ты б и не смог. У тебя был шанс обратиться к кое-кому словом «мама». Ты бы скорее к Розалии Львовне так обратился. – Мадам Ушакова сама отказалась признать меня. – Фигня это все. – Что же я, не общался с ней? И до ее смерти общался, и после. Она уверена, что Женька ее сын и знать ничего не хочет. – Ты сам не хочешь знать о ней ничего. Сто раз тебе говорила, что эта женщина хитрее и умнее нас. Она прекрасно знает, кто ее сын, и до смерти боится навести на тебя беду. Поэтому пристала к Женьке. И не отстанет. Бедный Женька! В этой истории он в самом глупом положении. Как я могла назвать его лишним персонажем? Он самый настоящий громоотвод для всех нас. А твоя мать – уникальная женщина. – Я не «крошка», чтобы меня усыновлял кто попало. – Странно, что тебя не усыновили в детстве. Умных мальчиков быстро разбирают по семьям. Ты, как сакральный кристалл, отводил от себя взгляды потенциальных родителей? – Совсем наоборот, – признался Оскар. – Ко мне кидались в первую очередь: «Посмотрите, какой худенький, бледненький, наверно скоро подохнет». Кормить кормили, а брать в семью опасались. Кто хочет тратиться на похороны? – Как я их понимаю. Надо быть альтруистом вроде Натасика, чтобы усыновить тебя прямо на вступительных экзаменах. – На олимпиаде, – уточнил Оскар, – которую я, кстати, выиграл. Я сам удивился, что профессор вспомнил меня через год на вступительных. Только меня это не спасало. Сочинение надо было по любому писать. Вот я и написал… На два с плюсом. – И что? – Пошел забирать документы, зашел к нему попрощаться, а Натан Валерьянович курил на кафедре и был уверен, что я поступил. – А потом? – Потом он пошел к ректору и сказал: «Если не возьмете этого парня, то и мне здесь нечего делать». Так мне первый раз в жизни по-настоящему повезло. Именно в этот день, а не тогда, когда я был зачат полоумной теткой от товарища по борьбе. Второй раз мне повезло, когда я встретил тебя, потому что… не знаю, кто бы еще меня заставил заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь. И теперь, если ты отдашь мне ребенка Копинского, буду считать, что мне повезло в третий раз. – Не знаю, почему ты не хочешь взять крошку. Эрни ничем не хуже. – Мне нужен ребенок Копинского, а тебе нужно время, чтобы смириться с этим. – Нет, Оська! Малыш – именно то, что надо. – Кто отец твоего алхимика? – Такой же инохронал, как Копинский, как ты, как я… Он не то, что человек без судьбы… он, можно сказать, самой судьбою вышвырнут из нашего веселенького романа. – Кто отец, я спрашиваю? И кто его мать? – Господи! Какая разница, будешь ты знать их имена или нет?! Крошка рос в форте и этим сказано больше, чем метрикой. – Как он у тебя оказался? – Случайно. Ну, хочешь, я упакую его в подгузник? Будет проявлять тупость, отдашь в школу тенниса. У вас во Флориде классная школа тенниса, а у парня – талант. Проверено. Малыш просто создан для спорта и тренируется с удовольствием. – Издеваешься… – пришел к выводу Оскар, и воздух вздрогнул от лязга дверных петель. Пламя факела дернулось. Тень легла поперек коридора. Крошка Эрни вышел из библиотеки и осторожно заглянул под арку. – Опять спрятались? – спросил он. – Зайдите. Ашот Гургенович ждет. – Сдал? – поинтересовалась графиня. – Я сказал ему о проблеме, чтобы ты не тряслась. – Что сказал? – Что ты напоила вакциной девочку. – Кто тебя об этом просил? – Иди… Лучше оба идите, – добавил малыш, немного подумав. Гурамов действительно ждал. Сидел у окна, задрав нос к потолку, и нервно постукивал пальцами по учебнику. – Сколько человек принимало препарат? – спросил он. – В каких дозах? – Двое, – ответила Мира. – Вторую девицу уже отправили далеко, а Лиза наша теперь бесится. Мне кажется, ее подруга сильно доминировала и подавляла девчонку. – Лиза убегала из дома, – добавил Оскар, – выполняя приказы подруги. До вакцины за ней такого поведения не замечено. – Не в таких масштабах, – уточнила графиня. – Раньше она от скуки по соседям бродила, а теперь лезет туда, где молодой девице совершенно нечего делать. Нервная стала, начала писать стихи и ненавидеть человечество, к которому раньше относилась терпимо. – Кто вторая персона? – спросил Гурамов и посмотрел на Оскара. – Инохронал, – коротко ответил он. – Пришелец. Похоже, что девочка работала на разведку. Может быть, есть способ нейтрализовать действие вашей вакцины? Гурамов воззрился в узкую щель окна, за которым не было видно ни моря, ни неба. Только непроглядная темь. Такая черная, что казалось, утро в этом мире никогда не наступит. На мгновение в библиотеке воцарилась пауза, в которой слышен был даже шелест огня. – Что было написано на таре с вакциной, которую вы получили? – Ничего, – ответила Мира. – Это был аптечный пузырек с запечатанной крышкой. – Объем? – Как стопарик для водочки. – Цифры на банке стояли? – Кажется, стояла какая-то дата, но я не помню, какая. Жидкость была похожа на йод. – Последней партии, значит… – Гурамов задумался. – Значит, очищенный… В каком соотношении разбавляли глюкозой? – Сахарной водой, – уточнила Мира. – Два литра на пузырек и четыре столовые ложки сахара, как в инструкции. – Юный граф! – обратился Гурамов к ученику. – Вы слышали? Потрудитесь изложить ваше мнение. – Я бы отменил транквилизаторы, – подал голос малыш, – и ввел пациента в состояние гипнотического сна или искусственной комы. – Далее, ваши действия? – Сделать анализ. Если процент инородных включений упал до критических показателей, я бы рекомендовал переливание крови. Несколько процедур. Потом повторил бы анализ. – Если ремиссии не происходит?.. – Тогда… надо делать снадобье, которое блокирует действие очищенных участков мозга. – Возьмите бумагу и напишите нам рецептуру. Юный граф составил список из пяти ингредиентов, но Гурамов, едва взглянув, покачал головой. – Потрудитесь написать классической латынью и найти аналоги, с помощью которых ваше снадобье изготовят в европейской аптеке. На эту задачу юный граф затратил времени несравнимо больше. То ли подзабыл латынь, то ли сомневался в названиях препаратов. Юноша торопился, но Гурамов терпеливо ждал, глядя в окно. На готовый рецепт наставник взглянул свысока и вручил графине. – Понятно, что нужно сделать? – Спасибо. – Теперь оставьте нас, Мирослава. Его сиятельство присоединится к вам позже.
В этот раз графиня вышла из библиотеки, потупив взгляд, и быстро нырнула в тень. Даже в темноте она старалась не смотреть на товарища, который сверлил ее вопросительным взглядом. – Да, он мой сын, – подтвердила графиня. – Не ври мне, Мирка! Лучше молчи, но не ври! Я сыт по горло твоим враньем! – Мне пришлось его усыновить. Так получилось. Но к ребенку Копинского это никакого отношения не имеет. – Об этом я буду говорить с крошкой-графом. Он выйдет, и ты представишь меня ему. – Неизвестно, когда он выйдет. Неизвестно, куда… Хочешь, я представлю тебя Крокодилу! Тебе понравилось пиво, которое сварил Крокодил? Гурамову очень нравится. Он без бочонка из форта не уезжает. – Не заговаривай зубы. – Хорошо, с Драным тебя познакомлю. Драный – фанат компьютерных игр. Каждый раз, когда он хорошо наиграется, ходит в синяках и царапинах. А однажды его проглотил виртуальный кит. Что было! У Драного по всему телу язвы и ожоги от желудочного сока. Не знали, чем мазать. Самые настоящие волдыри. Палач натер его змеиным клеем, и с Драного опять слезла шкура. Пойдем, по ночам все внизу, пиво пьют, байки травят. Они тебе точно скажут, что я не прячу младенца. – Иди. Мне надо понять, на кого похож «крошка», потому что эта история дурно пахнет. – Тогда пойдем ко мне, я устрою тебя на ночлег. – Я не сдвинусь с места, пока не поговорю с «малышом». – Ну, сиди, – согласилась графиня. – Только не спускайся на площадь. Надоест – позови охранника, он проводит.
Графиня ушла, и Оскар не взглянул ей вслед. Он сидел под дверью библиотеки, пока не понял, что его часы встали, а он понятия не имеет, что нужно сделать для того, чтобы наступило утро. Оскар сидел так долго, как не длится ни один экзамен, а когда открыл дверь, библиотека оказалась пустой. Он вошел в помещение с черным от копоти потолком, но не нашел никого, ничего, кроме горелой бумаги. Оскар вернулся в коридор и побрел наугад. За каждой дверью его ждала пустота. Рыцарские доспехи, расставленные караулом, оказались пусты. Он обошел этаж, спустился на площадь, заваленную столами и стульями. По каменным плитам стелился туман. Оскар почувствовал себя последним пассажиром затонувшего корабля и присел на сломанную скамейку, чтобы головокружение не свалило его. По прошествии времени Оскар не помнил, где бродил и при каких обстоятельствах потерял сознание. Молодому человеку казалось, что он упал со стены. Что какая-то сила затянула его на башню и шлепнула как теннисный мяч. Он летел стрелой через океан и вращался в полете, пока не наткнулся на рыбацкую сеть, а когда очнулся, над фортом светило Солнце. – Только самоубийцы ходят ночью по площади! Самоубийцы и дрессировщики! – услышал он голос Эрни. Сетка качнулась под его телом. Мокрое полотенце легло на лоб. – Тебя могли растерзать! – Разве мы перешли на «ты»? – Ну, прости меня, я не знал! Я думал, тебя прислал Зубов, чтобы вытащить Мирку из форта. Он всегда кого-нибудь присылает, но я никого из них со стены не кидал. Ты сам свалился. Зачем? Соскучился ждать? Запомни, если хочешь ездить к нам в гости: приличному человеку ночью лучше лежать в постели. Оскар приоткрыл один глаз и понял, что на верхнем ярусе ночью бушевал ураган, а может быть, резвились пьяные крокодилы. Ограждение корта было свалено. Копья разбросаны, теннисная сетка порвалась и образовала новый флаг неизвестного государства. – Ты будешь меня учить? – спросил он. – Нет, ты меня будешь. Ты ведь приехал за мной! – Я приехал совсем за другим человеком. – Тебе кажется. Людям часто кажется то, чего нет. И никто не знает заранее, зачем едет в форт. – Что еще мне кажется? – спросил Оскар, прислонясь больной головой к холодному рыцарскому копью. Он взглянул в глаза человеку, уверенному, что мир принадлежит ему одному: черные, бессовестные глаза, открытые до самого дна… – Мирка сказала, что ты ей не веришь. Спроси меня и узнаешь правду: я – человек, который нужен тебе. Ты – человек, который нужен мне. А те, кто ходит ночью по площади – не нужны даже голодному ящеру. – Зачем я вам нужен? – Мы хотим, чтобы ты объяснил, как устроен наш мир. – Мой друг… Этого тебе никто объяснить не сможет. – Мирка сказала, ты знаешь, – обиделся юный граф. – Наши с тобой миры слишком разные. Сегодня я объясню тебе законы механики, завтра ты придешь на урок с пустой головой, а послезавтра заявишь, что знаешь физику лучше меня… – А как ты хотел? Ведь это физика времени! – Да, не алхимия. Эта наука сделана из противоречий. – Люди тоже сделаны из противоречий. Я никогда не буду ученым, не открою новых законов, как ты, ничего не изобрету, потому что моя голова устроена не для этого. Но я хочу понимать, как устроен мой мир, и не верю учебникам физики, потому что там сплошное вранье. – Неужели сплошное? – Ты сам однажды сказал… – Видел свалку в углу библиотеки? – спросил Оскар. – Неугодные книги, приготовленные для сожжения… – Не только, – добавил граф. – Угодные тоже жгут. Наша инквизиция одинаково ненавидит любые книги, потому что все они не идут человеку на пользу. – Зайди туда лет через пятьдесят и поройся в куче. Обязательно найдешь учебник по физике времени, написанный мной. – Как же ты напишешь учебник без ученика? Для кого ты его напишешь? – Было бы тебе лет семь, малыш, можно было бы с тобой повозиться. Но ты уже вполне сформированный дурень. Я ничему не могу тебя научить, могу только открыть одну тайну, если захочешь, – предложил Оскар и заметил, что малыш напрягся. – Я понятия не имею, как устроено мироздание. И если начну объяснять, только больше запутаюсь. Задай этот вопрос Гурамову. – Что ты, Оскар! Гурамов изучает человека. Это такая малость по сравнению с тем, что изучаешь ты. – Один мой знакомый Ангел утверждал, что человек – это больше, чем все разумное мироздание. Разве он не был прав? – У Ангелов своя правда, у нас своя. Мы – люди, и правда в том, что мы нужны друг другу. Разве ты сам не почувствовал это? Разве ты пришел в форт не потому, что тебе нужен другой человек? – Мне нужен ребенок, которого увезли из Флориды. И если ты скажешь, что понятия не имеешь, где он, я никогда не смогу тебе доверять. – Имею, – не стал лукавить граф, но покраснел и опустил ресницы. – Тебе придется рассказать, если конечно, ты рассчитываешь на взаимную откровенность с моей стороны. – Но если я расскажу, то предам человека, который мне дорог. Ты первый назовешь меня гадом. – И как мы выйдем из этого противоречия? – Я знаю как, – придумал граф. – Давай, ты не будешь меня расспрашивать о ребенке. Ты же старше меня и мудрее, поэтому должен понять, что справедливость превыше наших желаний. Ребенок обрел отца, который долго о нем мечтал, и очень ждал его появления. Ждал как никто, потому что этому мальчику сам Ангел напророчил стать великим звеном, связующим мир земной с миром небесным. Никто не имеет права лишить человека того, что ему предназначено… Ну? – После короткой паузы крошка-граф посмотрел в глаза своему собеседнику. Он надеялся найти понимание, но почувствовал, как железные ворота захлопнулись перед ним и ощетинились копьями. – Ну?.. – повторил граф с тревожной надеждой. – Оскар, ты должен понять... – Да, – согласился Оскар, поднялся на ноги и хлопнул юношу по плечу. – Понял. Прощайте, ваше сиятельство. Приятно было поговорить! – А я? – удивился граф. Оскар спустился на галерею и не заметил графини. Он направился вниз, ускоряя шаг, и не придал значения тому, что графиня идет за ним. – Стой… Куда разогнался? Я могу узнать, что случилось? – Сговорилась с Копинским против меня и думала, я не узнаю? Долго надеялась морочить мне голову? – Что? Я сговорилась? – Хватит! – сказал Оскар и обернулся. – Ты знаешь, Мира, я многое от тебя терпел! Я прощал тебе то, что не простил бы никому, но моему терпению есть предел! – Он продолжил спуск, графиня последовала за ним. Не особенно церемонясь, Оскар преодолел площадь, все еще заваленную остатками пира, и отпихнул охранника, преградившего путь. – Оскар! – крикнула графиня, когда молодой человек ткнулся в запертые ворота. – Я могу узнать, в чем ты меня обвиняешь? – Ты предала меня, кукла. А хуже всего, что никому другому я не доверял так, как тебе. – Ты считаешь, что я тебя предала? – Как еще назвать сговор за моей спиной? Сговор с тварью, которого я человеком не считаю! Я только не понял, зачем ты так со мной поступила? Боишься меня? Зря… Именно тебе, Мирка, как раз не стоило меня бояться. Может, тебе нужны деньги? Сколько? Интересно знать, за какую сумму ты меня продала? Надеюсь, хватит на веселую жизнь, к которой приучил тебя Ханни! – Оскар пнул железную дверь. – Прикажи ему, пусть откроет. – Ты всерьез решил, что я сговорилась с Максом против тебя? – А ты решила отделаться от меня сказками? Собиралась вечно меня за нос водить? Кем ты меня считаешь, графиня? Кем вы с Копинским меня считаете? – Убирайся отсюда, – спокойно ответила Мира, – убирайся из моей жизни и имя мое забудь. Выпусти… – бросила она охраннику, и ворота упали в ночь, словно вовсе не было дня.
Оскар готов был убраться куда угодно, но не нащупал твердь под ногами. Он не был уверен, что стоит на земле, а над ним – беззвездное небо. Он не видел ни пристани, ни линии горизонта, но, сделав над собой усилие, шагнул вперед. Шагнул, чтобы снова замереть, потому что глаза еще не отвыкли от света. Он не видел совсем ничего, словно Черная дыра возникла на месте Вселенной. – Иди на маяк, – сказал охранник и указал рукой в сторону пристани. – Иди и больше не возвращайся. Изумрудный глаз «Рафинада» пробился из пустоты, и Оскар почувствовал себя на краю могилы. Меньше всего на свете ему хотелось идти туда, где жизнь не имеет смысла. Он понял, что нечаянно умер и все последующие годы ему придется прикидываться живым. Он побрел на маяк, с каждым шагом теряя надежду на чудесное воскрешение, но на подходе к причалу детский крик вернул его к жизни. – Оскар! – мальчишка выбежал с факелом в руке, и Оскар с ужасом узнал в ребенке юного графа. – Подожди меня! – Вернись! – крикнул Оскар, но мальчишка несся, как сумасшедший, и не остановился, пока не шлепнулся на песок. Он быстро встал, поднял факел и отряхнул коленки. Его заплаканное лицо опять напомнило что-то… – Оскар, я еду с тобой во Флориду! Меня тоже задолбала такая жизнь. Я тоже здесь ни дня не останусь. – Вернись к Мирославе! – Она меня больше всех задолбала! Я все решил и еду с тобой! – Еще раз скажешь такое про мать – по шее получишь, – предупредил Оскар, но мальчишка не отцепился. Он обогнал его и первым вбежал на трап. – Слышал, что я сказал? Или позвать Крокодила? – Нет, я поеду с тобой! Я решил! Оскар стащил «крошку» с трапа, но тот вцепился в канат. Факел шлепнулся в воду, зашипел, погас в глубине, и кромешная темнота вернулась в мир, на мгновенье освещенный глазами ребенка. – Да что это за наказание!.. Я сказал, немедленно возвращайся домой! – Оскар оторвал малыша от каната и удивился, сколько силы в этом упрямце. – Ты не бросишь меня здесь одного!.. Я несчастный сирота! Никто меня не любит! Никому я не нужен! – закричал мальчишка, и терпение Оскара лопнуло. – Ты сейчас же вернешься в форт, несчастный гаденыш! – приказал он и оттащил крошку-графа от трапа. – Иначе я спущу с тебя портки и выпорю прямо здесь! – Нет! – Вернешься, потому что кто-то из нас двоих должен остаться! Я уже не могу, а ты еще можешь! И не вздумай повторить мою глупость! – Нет! Я решил! – Пойми своей глупой башкой: твоя мать – самое дорогое, что у меня осталось в этом убогом мире! Она – все, что у меня есть! И только ты, маленький тупой ублюдок, можешь удержать ее на земле! Не будет тебя – не будет ее! Разве ты не понял? Разве не догадался, зачем она хочет отправить тебя во Флориду? Если ты ее бросишь – я просто тебя убью… – сказал Оскар. Сказал и, не дождавшись ответа, швырнул мальчишку в руки подоспевшей охране. В последний момент, он понял, на кого похож юный граф. Понял и успокоился, потому что данное сходство не проливало свет ни на один из мучавших его вопросов.
Глава 4
Видение повторилось на том же месте при схожих обстоятельствах. Натан Валерьянович не удивился. Он выгрузил из багажника сумку с детскими вещами, поставил на тротуар и увидел человека в зеркальных очках. – Тебе не нужна машина? – спросила Алиса отца. – Нет, не нужна. – Тогда я возьму ее на выходные. – Возьми. Белый автомобиль съехал на проезжую часть, скрылся из вида, а человек в очках продолжил стоять на бульваре. – Оскар, – робко спросил Натан, опасаясь, что видение растворится. Человек огляделся, убедился, что машин нет, и пошел через дорогу ему навстречу. Только обняв ученика, Натан поверил, что не сходит с ума. – Наконец-то, – с облегчением вздохнул он, – мы ждем тебя с начала сентября. Где ты был? Почему не звонил? Где твои вещи? Если остановился в гостинице, Розалия Львовна обидится.
Розалия встретила гостя с Левушкой на руках. – Где ж твоя красавица Мирослава? – спросила она с хитрой ухмылкой. – Что ж не приехала на нас поглядеть? Мы растем! Посмотри… – она повернула сонного Левушку лицом к гостю, – на кого мы похожи? – На Машку, – немедленно засвидетельствовал гость. – Так же уши торчат. – Ничего, – Розалия погладила сына по ушам, – волосы отрастут – торчать перестанут. Ну, что ж… передавай привет своей королеве. Она нам телефончик свой не оставит на всякий случай? – Она никому телефончиков не дает. – А то бы заехала. Что ж так? Не совсем же… чужие люди, – Розалия Львовна только что выписалась с сыном из больницы и не находила себе места в квартире. Она укладывала Левку в кроватку, бралась готовить обед, потом бросала все и опять ходила по комнатам с ребенком на руках. Левка сердито и сосредоточенно смотрел вокруг. – Передай ей, этой вертихвостке… – начала было Розалия, но вдруг запнулась и передумала. – Привет от нас передай. Скажи, что у нас все нормально, все хорошо…
Лев Натанович первым не выдержал суеты и уснул на руках у матери. В доме воцарилось спокойствие. Розалия Львовна ушла на кухню. Натан в свою очередь, запер дверь в своем кабинете. – Да, – согласился он с учеником, выслушав доводы, – мне самому показалось ее поведение странным. Мира мне сделала предложение, к которому… не знаю, как относиться. «Хотите сына? – спросила она. – Родится шестая дочка, оформите их как близнецов и никакой бюрократии». Конечно, я удивился, но, немного подумав, сказал, что не против усыновить мальчика, только об этом нужно разговаривать с Розалией Львовной. Ее слово решит вопрос окончательно. – Она привезла ребенка сюда? – Нет. Я приехал за ними в аэропорт, но рейс посадили в Варшаве. То ли из-за погоды, то ли по техническим причинам. Продержали сутки, вместо обещанных двух часов. С тех пор Мирослава ни разу не позвонила и не ответила на звонки. Когда самолет все-таки приземлился в Москве, ее среди прибывших не было. Я обращался в справку, звонил в аэропорт, где задержали вылет, надеялся что там, в гостинице, запомнили женщину с грудным младенцем. Я волновался. Даже поговорил с Розалией Львовной на случай, если Мира объявится. Как ни странно, Розалия согласилась. Тем более… что мы долго ждали мальчишку. Девочки взрослые. Малыши бы прекрасно росли вдвоем, но Мира не появилась. – М… да, – вздохнул Оскар. – Все-таки она везла его вам. Надо ж было сломаться самолету именно над Варшавой. – Возможно, ее решение было спонтанным. – Ее это не оправдывает, Учитель! Каким бы ни было решение, она должна была предупредить. – Не огорчайся. Родной отец для ребенка все-таки лучше. Кем бы он ни был. – Был у меня один враг. Теперь будет два. – Мира никогда не будет твоим врагом. – Этой дамы для меня больше не существует, – заявил Оскар. – А благодаря ее хлопотам, у меня одним врагом больше: старший отращивает глаза, младший сил набирается. Именно так, Учитель. Копинский не смог со мной справиться, для этой цели он вырастит сына. – Не знаю, не знаю… – Одно хорошо – у меня есть время подготовиться. Теперь я, по крайней мере, знаю, чего ожидать. – По-человечески Мира поступила правильно, и мы должны смириться с ее решением. – Но зачем она это сделала за моей спиной? Перестала мне доверять? Что произошло между нами? – Не знаю, Оскар. Это ваши с ней сложные отношения, которых я никогда не мог понять. Останься, отдохни. Море еще теплое, погода хорошая. – Я сыт по горло морем, Учитель. Если я не найду оправдания ее поступку, я не знаю, как мне жить дальше. Мне надо понять, что я сделал не так? В чем провинился? Непочтительно обошелся с Эккуром? Почему она не сказала сразу, что будет всю жизнь меня ненавидеть за это? Мне казалось, что мы всегда понимали друг друга! Учитель, я же ей доверял, а она считала меня подонком. Она всю жизнь считала меня подонком? – Что ты, Оскар! Какие глупости! Ты просто устал. Тебе надо хорошо отдохнуть и вернуться к работе, потому что работа лечит лучше любого лекарства. – Зачем, Учитель? Зачем мне все это? Я ведь только ради нее… а теперь эта дрянь пьет пиво с Копинским и надо мной смеется. – Не знаю, о ком ты говоришь, – качал головой Натан. – Мирослава не тот человек… Поверь мне, Оскар, все-таки я немного разбираюсь в людях. В этой истории много непонятного, недоговоренного, нелогичного. И ты наверняка торопишься с выводами. Вот увидишь, все еще прояснится. А сейчас тебе нужно успокоиться. Просто успокоиться и подумать. Сейчас… – сказал Натан и вышел из кабинета. – Не надо считать меня наивным, Учитель! – крикнул Оскар вослед, но вспомнил, что Левка спит и взял себя в руки. Оставшись один, Оскар выглянул на балкон и увидел пейзаж, который много дней стоял перед глазами Учителя, но в отличие от Натана его взгляд привлек не бульвар, а молодой человек, который вдруг обернулся, осмотрелся по сторонам, и Оскар вздрогнул. Он увидел юного графа, который заблудился в городе и приставал к случайным прохожим. На плече у графа висел рюкзак, лицо прикрывала кепка, а поношенная одежда выдавала паломника, нашедшего оазис после долгих скитаний в Иудейской пустыне. – У вас есть запасной выход, Учитель? – спросил Оскар, когда профессор вернулся. – За тобой кто-то гонится? – Не хочу его видеть. Учитель подошел к балкону. – Кто он? – Бесцеремонный тип. Перейдет на «ты» раньше, чем познакомится с вами. – Что же… К такого рода фамильярности я здесь привык. – А потом согласится пожить в вашем доме раньше, чем вы пригласите. – Хорошему человеку в любом доме рады. Если он ищет нас, почему не пригласить его? Вы знакомы? – Граф Виноградов, собственной персоной, – представил Оскар. Мимо проходящая барышня указала графу на дом и даже разговорилась с ним, заулыбалась, принялась кокетничать. Оскар получил минуту на размышление. – Пожалуй, я спущусь к нему сам, – решил Натан. – Подождите. Интересно, что он будет делать. – Что тебе известно об этом мальчике? – При мне сдавал зачет по алхимии. Владеет латынью, французским языком и теннисной ракеткой. Верит, что в учебниках физики написаны только глупости. Однако в любой момент может поменять возраст и разучиться читать. – Блуждающий инохронал, – поставил диагноз Боровский. – Если этот человек вырос в форте, иначе и быть не может. Возможно, ему нужна наша помощь. – Понятное дело, нужна. – Я могу поговорить с ним? Зачем он ищет тебя? – Боюсь, что он ищет вас, Учитель. – Тогда тем более стоит его пригласить. – У меня нет никакого желания с ним общаться. – Не всегда нужно думать только о своих желаниях, Оскар. Нужно выслушать человека, который, наверняка прошел долгий путь. Останься, поговори с ним. – Не могу. Не хочу ни вранья, ни иллюзий. Никаких воспоминаний о форте! Молодой граф тем временем не на шутку увлекся девицей, и сделал попытку ее обнять. Девица не возражала. Оскар получил на размышление еще минуту. – Этот человек вырос в дехрональной среде, – рассуждал Натан. – Не просто вырос, но выжил, и, вероятно, не потерял рассудок. Оскар, может быть, он тебе нужен больше, чем мы ему. – Мне больше никто не нужен. – Если ребенок, которого ты искал, действительно потерян для исследований, то почему не попробовать? Мирослава, вероятно, знает, о чем говорит. Почему нет? – Потому что я больше не собираюсь заниматься кодировкой дольменов. Все! Тема закрыта. – Помнишь, Илья Ильич Лепешевский нам говорил: каждое значимое событие, каждая ключевая персона, сколько-нибудь влияющая на нашу реальность, имеет дублера. А то и нескольких, в зависимости от важности задач, которые перед ними стоят. Конечно, он, как историк, по-своему понимает процесс, но ведь это понимание не противоречит нашим с тобой выводам. Помнишь, Илья Ильич доказывал, что перед возникновением христианства было, как минимум, пять претендентов на роль мессии? Многие научные открытия были сделаны одновременно несколькими людьми, независимо друг от друга. И такие примеры известны. Может, сама судьба нам предлагает замену? – Мне нужен человек без судьбы. Что тянется за этим парнем – не знаю. К тому же, не сомневаюсь, что господа Виноградовы затеяли против меня плохую игру. – Нет! – возразил Натан. – Поверь мне, Оскар! Если хоть немного мне доверяешь, поверь на слово, Мира не такой человек. – Да, – согласился Оскар, – не тот человек, за кого себя выдает. – Давай пригласим этого мальчика в дом. С чем бы он ни пришел, лучше узнать от него, чем гадать и таить обиду. Гость повернулся лицом к балкону и продолжил общаться с девушкой. Он уже забыл куда шел, и даже не старался прикрыться кепкой. Он уже искал в окрестности заведение, где можно провести время с подругой. – Удивительно знакомое лицо, – отметил Натан. – Если б не знал, что вижу этого человека впервые, вспоминал бы сейчас… – Эффект «знакомого лица» – первый признак инохронала будущего, – напомнил Оскар. – Нашего с вами будущего. Я мучился тем же ощущением, пока не понял, в чем дело. Это игра, Учитель. Пусть они считают меня идиотом и сволочью, но я не позволю им лезть в вашу жизнь. – Я пока еще сам решаю, кого пускать в свою жизнь, а кого не пускать, – заметил Натан, и направился к двери. Граф Виноградов не торопился в гости. Он продолжал беседовать с девушкой и, заметив Боровского, растерялся. – О! – воскликнул граф. – Натан Валерьяныч?.. Наваждение затуманило разум профессора. Он не видел ничего, кроме черных глаз незнакомого человека. Все, что окружало эти глаза, вдруг провалилось в туман, лишило его опоры и равновесия. Натан Валерьянович понял, что ему стало плохо, когда молодой человек подхватил его и усадил на скамейку. Оскар пулей примчался к месту события, но худшего не случилось. Боровский уже пришел в себя и отчетливо различал бульвар. – Что, Учитель? Надо вызвать врача! – Не надо, – ответил Натан и поглядел на графа. – Вы точно никогда у меня не учились? – Только сильно мечтал, – признался Эрнест. – Откуда я знаю вас? – Наверно… – предположил молодой человек, – я мечтал слишком сильно.
Появление в доме нежданного гостя всех застало врасплох. Розалия Львовна орудовала на кухне. Левка проснулся и всласть орал, пока незнакомый дядя не взял его на руки и не вынес в гостиную. – Левка Боровский! – представил он малыша, словно кто-то не успел познакомиться. Левка немедленно замолчал и выпучился на гостя. Розалия Львовна вышла из кухни, но, против ожидания, никого не стала ругать и сама замерла на месте, вытирая руки о фартук. Аппетитный запах обеда ворвался в гостиную вслед за Розалией. – Вот и мамочка, – точно заметил гость. – Давайте, возьму… – потянулась к сыну Розалия, – он наверно описался. – Ничего похожего. Он просто потребовал к себе внимания. Дверь комнаты тихонечко приоткрылась и Мария Натановна выглянула на шум. – Привет Машка, – поздоровался граф. – Привет, – ответила Маша. – Как жизнь? – Ты к папе или ко мне? – Я к Оскару. – Вот так всегда, – обиделась Маша. – Ко мне ты никогда не приедешь. – В следующий раз я приеду к тебе, – пообещал девочке гость, – и мы пойдем кататься на яхте. – В следующий раз! – объявил Оскар. – А теперь нам пора! Он, не церемонясь, вытолкал графа за дверь. Маша вышла за ними на лестницу. За ней последовал Натан и Розалия Львовна с Левушкой на руках. – А как же обед?! – растерялась хозяйка. – Нет, так дело не пойдет! Оскар, когда вы вернетесь? Оскар вытолкнул из подъезда графа и вернулся, чтобы принести извинения. Семейство Боровских продолжало стоять на лестнице. Лев Натанович первый отошел от оцепенения и стал реветь пуще прежнего. Розалия понесла сына в детскую. Маша закрылась в комнате, а Натан полез в карман за платком, чтобы протереть очки. Придя в себя, он постучался к Марии. Девочка сидела на полу перед телевизором и накручивала волосы куклы на бигуди. – Маша, ты знаешь дядю, который к нам приходил? – спросил Натан дочь. – Ну, знаю. – Кто он? – Какой-то артист, – ответила Маша, пожимая плечами. – Какой артист? Как его зовут? – Не помню, не знаю. – И с чего ж ты взяла, что он артист, если не знаешь? Девочка с раздражением отложила куклу. – Ну, папа, какой ты тупой! – возмутилась она. – Откуда же я могу его знать, если он не из телевизора?
Разгневанный Оскар, ни слова не говоря, прошагал по бульвару три квартала. Он прошагал бы больше, но Эрнест не выдержал паузы: – Обиделся, да? – спросил он. – За что обиделся? За то, что я сказал правду? Что обидного было в моих словах? Ничего обидного не было! – Заткнись и молчи, – приказал Оскар. Он остановил такси, и Эрнест послушно залез в машину. Он не позволил себе открыть рот, даже когда Оскар заспорил с водителем. Даже когда Оскар готов был с водителем драться, граф не напомнил о своем присутствии, только нахмурился, слушая спорщиков. – Какой тебе порт? – злился таксист. – Первый день работаешь, город не знаешь? – Какие яхты? Что ты мне голову морочишь? – Не твое дело, какие яхты! Слово «порт» понимаешь или русский язык забыл дома? Рассерженный таксист вышвырнул ездоков из машины. – Вон твой порт, – он указал на мачты, торчащие из-за бетонного парапета. – Иди и не морочь мне голову! Идиот! Таксист уехал. Лицо Эрнеста приняло виноватое выражение. Оскар издалека узнал «Рафинад». Огромный и ужасный «кусок сахара» среди прогулочных яхт, был похож на айсберг, на большую белую акулу, заплывшую в домашний аквариум. Всем своим видом он нарушал физические законы природы и здравого смысла. Оскару казалось, что «Рафинад» слегка накренился на бок, потому что уперся в дно килем. – Ты сказал заткнуться, – оправдывался Эрнест, – я и заткнулся. Не злись, лучше посмотри, что я принес, – он достал из кармана пузырек с порошком и потряс у Оскара перед носом. – Я пошел в аптеку и заказал лекарство по рецепту Гургеныча. Это еще лучше, чем то, что выписал я. Поедем к девочке, поможем ей, и, может быть, тогда ты поймешь, что я совсем не собирался тебя обидеть. Вот… дата изготовления, – пояснил Эрнест, – а это срок годности. – Нет, меня не только таксисты в этом городе держат за идиота… – Ну, хорошо, срок годности – это я перегнул, – принял упрек юный граф. – Я просто подумал, что ты за нее беспокоишься, и нужно поторопиться. – Поклянись, что ты приехал ко мне, а не Натану… голову морочить. – Клянусь! Иначе стал бы я позировать у балкона? Я рассчитывал, что ты все-таки выйдешь. Я не виноват, что Натан вышел раньше тебя. – Тогда зачем ты пришел в его дом? – Чтобы ты поскорей спустил меня с лестницы. Оскар, я ведь здесь стихийный инохронал на очень длинных подтяжках. В любой момент отдернусь со всеми пуговицами. Зачем народ пугать? Я вел себя так, чтобы мы скорее ушли. – Что ты сделаешь с пуговицами? – Отдернусь, – повторил граф. – Но я вернусь, просто мы потеряем время. Я явился к тебе сейчас, чтобы показать: я тоже что-то могу. И я не шутил, когда говорил, что мы необходимы друг другу. Не смотри на меня с укором, потому что пока еще ты ничему меня не научил. Но ведь научишь, правда? Я бы попросил Натана, но Мирка мне запретила. Пойдем на борт, ты увидишь, как классно я вожу яхту. – Сначала я дам тебе урок хороших манер, – сказал Оскар и развернул малыша лицом к «Рафинаду». – Смотри и запоминай! Чтобы я такого бреда больше не видел! На яхте есть кнопка визуальной маскировки. Густав показал, где она находится? Или мне показать? – Я думал… – Если б ты подумал, то понял, что проявил неуважение к людям, которые не обязаны наблюдать абсурд. Посмотри, ужаснись и запомни, как не надо ставить лодку у пристани, – сказал Оскар, повторяя рукой наклонную линию палубы относительно горизонта. – Да, здесь не хватает глубины для этого класса яхт, но я не хотел, чтобы ты промахнулся, когда будешь подниматься на борт! – Не надо считать меня дураком. И выключи свой дурацкий зеленый фонарь! Как-нибудь не пропаду без него! – Как скажешь, – согласился молодой граф.
Больше всего на свете Оскара раздражало название новой яхты, но мнения спонсора никто не спросил. Сначала не было времени спорить с графиней, потом появились другие, более важные темы, а сейчас… не только спорить, даже разговаривать стало не о чем. Оскар ушел в каюту, когда вода перестала быть видной под днищем судна, воздух напитался влагой и «Рафинад» растворился в нем, как мираж. Оскару показалось, что лодка плыла под водой, расправляя жабры, а шторм, бушующий на поверхности океана, ритмично качал ее «сахарные» борта. Теннисный мячик выпрыгнул из шкафа, стал кувыркаться от стены до стены. Оскар ухом не повел, когда волна стукнула в иллюминатор соленой пеной. Он думал над проблемой, которая не имела решения, и его качало между двух крайностей. Оскару не хотелось жить, но он не мог шагнуть в ад, не понимая, что за грех тяготит его душу. – Надо показать тебя хорошим врачам, – сказал граф. – Плохо выглядишь. – Я сойду в Сен-Тропе, а ты вернешься в форт и останешься там до тех пор, пока я не решу, что делать. – Мы сойдем в Сен-Тропе, – уточнил малыш. – Я должен убедиться, что вакцина работает, потом… как я узнаю о твоем решении, если буду в форте? Потом мы с тобой сядем и все обсудим. – Если ты не будешь слушаться, негодный мальчишка, если каждый раз будешь спорить со мной, убирайся к мамочке играть в теннис! – Конечно, я буду слушаться, – пообещал граф. – За кого ты меня принимаешь?! Когда ты даешь советы по делу, я всегда тебя слушаю.
На пристани Оскар не задержался и лишней секунды. Он боялся, что граф раздумает и помчится за ним. Быстрым шагом он вышел к дороге, но долго ловил такси, а когда, наконец, поймал, увидел Эрни на заднем сидении. Оскар сделал вид, что не заметил юного графа. У него не осталось ни сил, ни желания воспитывать мальчишку. Шофер привез их к двери закрытого магазина, похожего на разграбленный винный погреб: драные стены, тесные комнатушки, подвал, заваленный фрагментами манекенов и отслужившим век торговым инвентарем. Им не сразу открыли дверь. Рабочие, белившие стены, не понимали английский. К слову сказать, они и французский понимали с трудом, просто один из них слез со стремянки и взялся проводить гостей до двери кабинета, где грустный Даниель сидел на сундуке перед стопкой бумаг и созерцал, как по стене ползет мохнатый, жирный паук. – Все надоело, – сказал Даниель. – Возвращаюсь в Париж. Там постоянная клиентура, а здесь что? Проходной двор. Нет, это была глупая идея, продать парижскую лавку. – Я привез лекарство для Лизы. – Хорошо. – Что случилось? Ты разорился? Имущество идет с молотка? Тебя осаждают кредиторы? – Хуже, – ответил Даниель. – Я разочаровался в жизни. – Я тоже. Даниель вопросительно посмотрел на Оскара, но вопрос задать не успел, потому что Эрнест открыл дверь. – Подожди в коридоре! – сказал Оскар, и дверь закрылась, но разговор не возобновился. Даниель загрустил на развалинах будущего директорского кабинета. Он привез из Парижа осеннюю коллекцию, но не распаковал ни одной коробки. Рабочие залили их белой краской, закрыли в одной из подвальных коморок и потеряли ключ. – Едем, – предложил Оскар. – Надо проверить вакцину. – Куда? – К Ханту твоему, куда же? – Хант в Калифорнии. Продал дом и уехал. – Давно? – Уж с полгода. – Зачем же он писал Серафиме? – Это я написал письмо, – признался грустный хозяин бутика. – Соскучился. Серенького захотелось повидать. – А Лиза где? – испугался Оскар. – В приюте? – Нет, с ее проблемами в приют не берут. – Отослал в Калифорнию? – И отцу не нужны проблемы. Сначала он хотел их забрать, но потом передумал. Человеку свойственно менять решение. Разве нет? Хант считает, что заслужил свое место в аду. Никакие благие поступки ему не помогут, стало быть, не стоит выпендриваться. Можно расслабиться и дальше получать от жизни удовольствия. Чтобы приютить ребенка с проблемой, надо иметь хотя бы жилье, а от имущества Юргена угла не осталось. Все ушло. Мало того, у нашего героя не осталось ни грамма совести. – Даниель! Где Лиза? Молодой человек перестал пасти паука и направился к двери. Оскар вышел за ним в коридор, где невозможно было разминуться с графом. Даниель поздоровался с юношей так, словно сто лет его знал. Втроем, в затылок друг другу, они поднялись по узкой лесенке, прошли через торговый зал, через склад, заляпанный побелкой, и снова углубились в подвал. Даниель открыл ключом дверь и встал на пороге, потому что троим мужикам внутри не хватало места. Потолок каморки подпирал шкаф, инкрустированный перламутровой мозаикой. Серебряное зеркало шкафа почернело от времени и средиземноморского климата. В углу приютился ночной горшок. У крошечного окошка под потолком располагался антикварный журнальный столик с грязной коньячной рюмкой и конфетными фантиками. У столика стояло кресло неимоверных размеров, из-за которого в тесную комнатку невозможно было войти. К слову сказать, в ней трудно было даже стоять в полный рост. Оскару показалось, что Даниель отворил портал в прошлый век, только неразрешимая загадка не давала ему покоя: ни шкаф, ни кресло никаким образом невозможно было протиснуть в узкую дверь, не говоря о том, чтобы пронести все это добро по коридорчику с тесными лесенками и частыми поворотами. Эту задачу Оскар предпочел не решать, чтобы не сойти с ума. – Где Лиза? – повторил он. Даниель постучал по зеркалу и отошел, чтобы позволить скрипучей створке открыться пошире. На дне шкафа, на атласных подушках, прикрывая коленки пледом, сидела испуганная Лизонька и сосала конфету. Радом с ней, с такой же конфетой во рту, сидел серый глазастый гуманоид, сжимая в руке коробочку из черного бархата. При виде Оскара гуманоид вздрогнул, и протянул вперед руку с коробочкой. Его большие глаза приняли выражение мольбы и раскаяния. – Вот, – представил Даниель обитателей шкафа. – Элизабет решила жить здесь, а Серенький сам пришел. Хочешь, поделим их пополам? Тебе Лиза, мне – Серенький. Виноватое существо с большими глазами опустило коробочку, и вынуло изо рта конфету, самое ценное, что имело. Оно протянуло конфету Оскару, но физик не дрогнул. – Давай… – уговаривал Даниель. – Знаешь, как вылечить Элис – лечи и присылай мне счет. А Серенький… представь, что его не было. Договорились? – Нет, не договорились. – Честное слово, – Даниель приложил руку к сердцу, – мы с пришельцем не пропадем. Мы вернемся в Париж, снимем мансарду. Если надо, я поставлю затемненные стекла. Честное слово, Оскар! Зачем вам Серенький? Он же, в сущности, никому не нужен. Обещаю, что позабочусь о нем лучше, чем русская бабушка. – Если б все было так просто… – Посмотри, какие глаза! Это не глаза, а космическая бездна без звезд и туманностей. В эти глаза провалиться можно. Бывает, сяду вечером, налью себе кофе, свечи зажгу. Серенький выползет из шкафа и сидит напротив. Тихо сидит, не шелохнется, смотрит на меня, а я на него. Оскар, я просто улетаю от кайфа. Моя душа покидает тело и путешествует по иным мирам. – Именно поэтому я должен его забрать. Твои полеты добром не кончатся. – Но почему? – Посмотри, во что превратился твой бизнес! Хант от тебя сбежал. Еще немного и убегут рабочие. Сам будешь красить. Нет, я заберу обеих, пока ты с концами не улетел. Не хватало мне тебя возвращать на Землю. – Точно! – согласился Эрнест и хлопнул Оскара по плечу. – Здорово придумал! Заберем во Флориду и поселим в твой шкаф.
Дождавшись темноты, Даниель открыл черный ход и грустно проводил Ниночку до машины. Лиза побежала за ними, прихватив огромную куклу. Оскар улучил момент, чтобы задать вопрос: – Вы давно знакомы с Эрнестом? – Только что. – Раньше его не встречал? – Нет, – уверенно сказал Даниель. – И тебе не кажется, что ты знал его раньше? – Не кажется. – У тебя не бывает так, что видишь человека и не можешь вспомнить, встречались ли раньше? – Я художник, – напомнил Оскару хозяин бутика. – Если я видел человека хотя бы раз, я точно знаю, что видел.
Глубокой ночью машина вырулила на набережную, сплошь заставленную яхтами. Оскар удивился. Даже самые оживленные марины Флориды не выглядели такими свалками лодок, стоящих друг на друге, трущихся бортами, стукающихся мачтами. Всем, кому не хватило места на пристани, освещали огнями бухту. Вода у побережья кишела веселой жизнью. Вода была светлее, чем огни авеню с рекламой и ослепительно праздными отдыхающими. Оскару совсем не нравился город, в котором графиня Виноградова провела лучшие дни своей жизни. Еще больше Оскару не понравилось, что именно здесь графиня мечтала держать яхту и плавать мимо окон несравненного «Ханни». Он не представлял, как можно плавать у берегов Сен-Тропе, не стукаясь о чужие лодки. Его бесили все квартиры французской Ривьеры, выходящие окнами на бухту, словно в самом расположении этих квартир содержалось что-то порочное. Которая из них принадлежала «Ханни» и ушла с молотка, Оскар не знал, поэтому все дома не нравились ему одинаково сильно. Еще меньше Оскару нравился народ, толпившийся возле машины. Даниель вышел пообщаться с компанией подвыпивших молодых французов. Эрнест повел серого гуманоида к лодке. – Ни в коем случае не бери у него черную коробку, – крикнул вдогонку Оскар. – Эрни, слышишь? Ни за что не бери! Лизонька съежилась на сидении машины, но скоро поняла, что подругу уводят, и побежала за ней. Сначала Оскар решил, что Даниель будет драться и ему понадобится помощь. Потом он потерял из вида Эрнеста и Лизу.
Французы оказались знакомыми Даниеля, которые слишком громко кричали от радости, потому что долго не видели друга. Когда Оскар понял, что драки не будет, девицы были уже на борту. Он выбежал на пирс, но было поздно. Зеленый фонарь погас еще в Тель-Авиве. Оскару в голову не пришло запомнить место, где он сегодня сошел на берег. Он помнил лишь примерное расстояние между бортом и мостком причала, похожим на трамплин. Выбора не было. Он увидел просвет среди тесно прижатых лодок, разбежался, оттолкнулся и шумно плюхнулся в воду. Осознание нелепости произошедшего пришло минуту спустя, когда Оскар увидел красные от смеха лица Даниеля и его крикливых друзей, которые складывались пополам, пищали и стонали, указывая на человека в воде. Лишь один из них догадался протянуть ныряльщику руку. Оскар отдал ему кейс с промокшей аппаратурой. Ничего смешного в своем гнусном положении ныряльщик не видел, но народ, в поздний час гулявший по набережной, проявил к событию интерес. Когда мокрый человек вылез на пристань, на него глазели со всех сторон. Оскар заметил еще пару-тройку свободных мест, пригодных для стоянки подлого «Рафинада». Не обращая внимания на насмешки, он снял рубаху, выжал ее и швырнул в просвет между соседними лодками. Рубаха шлепнулась в воду и толпа, сбежавшаяся на зрелище, рухнула со смеху. Оскар снял ботинок и пошел дальше. Если б он мог понять, что кричат ему вслед французы, он бы нырнул еще раз и уплыл в открытое море, чтобы акулы сожрали его раньше, чем тело прибьет волной к берегу. «Что я делаю?» – думал он, стоя босиком у причала. Он ждал, что Эрни включит фонарь, но крошка не смел ослушаться, а может, умер со смеху вместе с французами. – Да, – согласился с Зубовым Оскар. – Чтобы взойти на борт «Рафинада», надо быть очень… бесконечно уверенным в себе человеком.
В Америку Оскар Шутов отправился самолетом, с испорченными приборами, в новой модельной куртке «ут-кутюр» из осенней коллекции Даниеля. Хозяин бутика сам выбрал модель и сам подогнал по фигуре. Он считал своим долгом сделать русскому другу подарок, потому что никто никогда так сильно его не смешил. За работой Даниель страдал припадками хохота, а его друзья, надорвав животы на пристани, разносили историю по округе. «Не знаю, какой ты ученый, Оска…р, – рассуждал Даниель, делая «французское» ударение на последнюю букву, – но артист из тебя замечательный. Надо тебя учить на артиста… Нет! Не надо! Можешь уже давать представления». Он подобрал к новой куртке рубашку, взамен уплывшей, и ремень, который прекрасно подчеркивал стиль, но не знал, что делать с длинными, кудрявыми и очень растрепанными волосами клиента. – Давай, я тебя подстригу? – предложил он физику. – Стриги, – согласился тот. – На лысо! Даниель доставил товарища в аэропорт и попросил охранника проследить, чтобы пассажир поднялся на нужный трап и не нырнул с него на асфальт. – Он принимал наркотики? – насторожился охранник.
Юля не сразу узнала лысого, модно одетого и чрезвычайно мрачного человека в толпе прибывающих пассажиров. Оскар не улыбнулся при виде подруги. Кивнул и поплелся к стоянке машин, но сообщение по радио застало его на выходе. – Кажется, тебя… – обратила внимание Юля. – Просят подойти туда, где получали багаж. – Меня? – Твой рейс назвали, твою фамилию... Наверно, ты сумку забыл? Оскар удивился. Из багажа он имел при себе только кейс с неисправной аппаратурой, который сошел за ручную кладь. Прочее барахло пошло ко дну у берегов Сен-Тропе. Чтобы не спорить с подругой, он вернулся и подал паспорт охраннику. – Мистер Шутов? – спросил охранник, сверяя фотографию кудрявого парня с лысым оригиналом. – Идите за мной. В служебном помещении на чемодане сидел зареванный мальчик в несуразно огромной майке. При виде Оскара он заревел еще громче, указывая пальцем на дядю. Женщина в форме, приставленная к мальчику нянькой, негодовала. – Я все понимаю… – ворчала женщина, – но чтобы забыть в самолете ребенка – это знаете ли сверх всякой меры! Это выше моего понимания! Не плачь, бэби. Папа вернулся. Или это не ваш ребенок? – строго спросила она. – Мой, – ответил Оскар, и никто из присутствующих не поставил под сомнение сходство. – Чемодан тоже ваш? – Если он на нем сидит, значит мой, – сделал вывод нерадивый «папаша». – Почему же он плачет, если вы его папа? – возмутилась женщина в форме. – Потому что я его выпорю.
Юля не удивилась ни ребенку, ни чемодану. Она взяла мальчика за руку, отвела в фойе и терпеливо ждала, пока Оскар отвечал на вопросы полиции. После беседы ее товарищ стал выглядеть вдвое мрачнее, а чемодан оказался так тяжел, что Оскар с трудом поставил его в багажник. – Кирпичами набит, что ли? – ругался он. – Куда ты отвез девиц, придурок? – обратился Оскар к малышу, когда семейство расселось в машине. – Я спрашиваю, куда дел девиц? Серенькую куда дел? И беленькую… ай? Разучился говорить по-русски? Мальчик надулся и приготовился снова реветь, но Оскар демонстративно отвернулся к окну, а Юля покачала головой, но не стала задавать вопросы.
Дома обиженный мальчишка выпил шоколадного молока, съел «кейк» и отказался отвечать на вопросы. Того, что удалось узнать о нем за обедом, не хватило бы для короткой анкеты. Ребенок заявил, что в школу ходить не будет, ни за что не наденет чистую майку вместо сопливой, а зубы будет чистить не чаще одного раза в день и то при условии, что ему купят пасту с ароматом индийского миндаля. Ребенок объявил присутствующим, что его «никак не зовут», никого из находящихся здесь он никогда в жизни не собирается называть ни мамой, ни папой; а больше всего на свете он презирает тихий час в середине дня. Сказал и уснул на стуле, потому что в Европе настала ночь, и потому что малыш устал и сильно понервничал в аэропорту. – Надо его во что-то переодеть. Посмотри, – Юля сняла с ребенка майку, больше похожую на широкое платье, – явно кто-то из взрослых одолжил ему шмотки. А это что? Боже, я думала, это шорты такие, а это натурально мужские трусы! Смотри! Малыш совсем голый… Оскар отнес крошку в спальню и накрыл одеялом. Постояв над спящим, он вернулся на кухню и застал подругу в раздумьях. Юля приготовила товарищу грустную новость и собиралась утешать, но появление малыша перевернуло все планы.
– …Не знаю, что это значит! Не знаю, и знать не хочу! – бушевал Оскар. – Я не могу отправить его в форт, потому что не знаю, как это сделать. Сейчас ему лет шесть на вид, так? – Откуда мне знать? – пожала плечами девушка и прикрыла дверь. – Тише! Проснется. – Пусть слушает! Не захочет учиться, отдам в школу тенниса. Мирка говорила, здесь хорошая школа. – Оскар, кто он такой? – недоумевала Юля. – Почему ты не расспросил о нем поподробнее? – Эта мерзавка мне не сказала ни слова правды, но упрямо предлагала взять его вместо отпрыска Макса! Нам с тобой предлагала! – Не смей, Оскар! Не смей при мне говорить о Мирославе в таком тоне! – И ты туда же? И ты не веришь, что она меня предала? – Не верю! – И ты такая же дура! – Сам дурак! – рассердилась Юля. – Если б Мира считала тебя врагом, ни за что бы не отдала тебе мальчика. Ведь она относится к нему, как к сыну. Никакая мать не отдаст ребенка человеку, которому не доверяет. – Не знаю, Юлька! Не знаю, что может ее оправдать! – Я знаю. – Если только мальчишка не детеныш Копинского. – Нет, не детеныш… Этот мальчик не имеет отношения к Максу. – Значит, она меня предала. – Нет! – Только не призывай меня к христианскому всепрощению! Я не христианин! И не смогу ее простить никогда! Даже если пойму правоту ее сволочного поступка, все равно не прощу! Не прощу потому, что сам бы так никогда не сделал! Юля, я органически… на клеточном уровне не способен прощать предательство тех, кому доверял! Может, это мое проклятье, но это так! Если ты считаешь, что ее поступок нормален – значит, мне нечего делать в этом сучьем мире! – Послушай! – Нет, ты послушай! Поклянись мне сейчас: ни слова больше об этой женщине в моем присутствии! Никогда! – Но Оскар… Мира ни в чем перед тобой не виновата! – Я сказал! – Ты сказал, а теперь послушай меня! – Если я каждый день буду слушать твои «адвокатские речи», я никогда не выйду из стресса! – Не выходи! Просто послушай. – Она меня убила, понимаешь? Все, что во мне было хорошего, взяла и втоптала в грязь. – Нет, – в сотый раз повторила Юля. – Она могла предупредить, принимая решение. Она должна была предупредить, чтобы не делать из меня посмешище. – О чем? Мира не возвращала ребенка Максу! – крикнула девушка и топнула ногой. Она дождалась, пока товарищ справится с приступом ярости, и повторила чуть тише: – Точно не возвращала. – С чего ты взяла? – Тебе звонил адвокат Натана Валерьяновича. Ему удалось пролить свет на эту историю. – И ты молчишь? – Ты же не даешь мне слова сказать. Малыш, которого нашли на яхте, к сожалению, умер. – Как умер? – опешил Оскар. – Думаю, он не смог адаптироваться на частоте, – предположила девушка и тяжко вздохнула. – Помнишь, мы говорили, что такая опасность вполне вероятна, и симптомы были похожи. Мирка не виновата. Она сделала все, что смогла. Только Натан Валерьянович мог помочь, если бы запустил генератор в подвале и создал нужное поле. Там мальчик мог бы жить без проблем, но они не доехали буквально несколько километров. Не успели. Что-то произошло с самолетом, он сел в Европе, и Мире пришлось добираться на поездах. – Что ты говоришь? – не верил Оскар. – Адвокат сказал, что ты знаешь его телефон. Если нужно, он может выслать все документы по делу, которые удалось собрать. Может на электронный ящик, может конвертом. – Как это случилось? – Адвокат говорил с водителем, который подобрал в дороге Миру с ребенком. Водитель дал показания, что конечным пунктом была именно дача Боровских, но мальчик умер в дороге, и они повернули к ближайшей больнице. Диагноз: внезапная детская смерть, остановка дыхания и сердцебиения. Чтобы определить точнее, требовалось вскрытие. Женщина, которая везла ребенка, предъявила в больнице паспорт на имя Виноградовой Мирославы и сказала, что малыша ей подкинули. Хотели заводить уголовное дело, но Мира смылась через окно. Они допросили только водителя, а тот ничего не знал толком. Просто показал место, где она голосовала на дороге, и сказал, куда просила везти. Мира не назвала точного адреса, поэтому Боровских не допрашивали, но это же понятно… – Что понятно? – Что она ехала к ним. Ты не должен злиться на Мирославу. – Если так, почему она не сказала? – Не знаю, – пожала плечами Юля, – наверно не хотела тебя расстроить. Она пошла в комнату, посмотреть на ребенка, и глаз не смогла оторвать. Малыш спал так сладко, словно не пережил ужасной дороги. Юля вернулась к чемодану, в надежде отыскать в нем детские вещи, но нашла лишь связки тетрадей, изрядно попорченные огнем. «Прекрасная Анабель» – было написано на одной из них. – Знаешь, почему Мирослава тебе ничего не сказала? – догадалась девушка. – Потому что не захотела лишить тебя смысла жизни. Она просто нашла подходящего парнишку и вырастила в форте без всякой судьбы. Надо было о нем расспросить, а ты что наделал? Обидел человека, которому мы с тобой жизнью обязаны, – Юля порылась в бумагах и убедилась: кроме рукописей там нет ничего, а значит ей предстоит поход по магазинам детских игрушек и нарядов. Она представила, как будет выбирать штанишки, кофточки, и эта мысль согрела ей душу. – Наверно перепутали чемоданы, – пришла к выводу Юля. – Нет, ни в какую школу тенниса я его не отдам. Будем считать, что в нашей реальности таких нет. Ты когда-нибудь слышал о школах тенниса? Я лично – нет. Мальчик будет развиваться разносторонне, а мы будем ему помогать, правда? – Юля подошла к товарищу, застывшему у окна. – Знаешь, почему она увезла ребенка? Она не поверила, что Копинский умер. Ты сам говорил, что Мирка знает больше нас всех, но не все может сказать, потому что у них с Жоржем свои тайны от человечества. Помнишь, ты говорил? – Да… – согласился Оскар и позволил подруге себя обнять. – Она боялась, что Копинский вернется за сыном, а тебя некому будет защитить. Согласен? Оскар, не молчи, скажи что-нибудь! – Оскар только пожал плечами. – Подумай об этом. Я тоже подумаю. И еще… Подумай, как вернуть чемодан. Наверняка его хватятся. А может, оставим его себе, почитаем… – Юля вернулась к чемодану и взяла тетрадь, посвященную Анабель. – Наверно, здесь рассказы и повести. – Положи! – испугался Оскар и выхватил рукопись. – Если чемодан из форта, я запрещаю к нему прикасаться. Ты не прочтешь ни слова, пока я не выясню, почему он здесь. – Хорошо, хорошо, – согласилась Юля, но Оскар сам закрыл чемодан. – Никогда, – потребовал он, – не прикасайся к нему без моего разрешения. – Ладно, только не увози его никуда. Если чемодан здесь, значит, Мира за ним вернется. Тогда и поговорим. Тогда все будет хорошо, потому что я больше никогда вас не отдам на съедение друг дружке. – Нет, – грустно ответил Оскар. – Мирка уже не вернется.
Глава 5
Портрет в серебряном медальоне чернел от слез. Бледное лицо с глазами, полными ужаса, словно женщина позировала убийце. Словно предчувствовала конец. Оборванная цепочка была затянута в узел. От предмета разило могильным холодом, но Собек принес его в апартаменты графини и положил на стол. – Анабель де Пьемонт, – представил он женщину с портрета. – Единственная дочь графа Пьемонта, она же наследница. Графиня вгляделась в портрет. – Если они прислали для переговоров тебя, значит, ее дела безнадежны. – Анабель умерла мучительной смертью. Когда отец узнал, что за участь постигла любимую дочь, едва не сошел с ума. Он искал сделки с дьяволом, душу предлагал на продажу, и, вероятно продал, если вышел на игроков форта. Сторговались неплохо: граф завещает ордену замок с поместьем, мы – возвращаем его в объятия дочери и даем состариться по-людски. – После того, как он искал сделки с дьяволом? – удивилась графиня. – Мы не знаем, что он пережил. Старик обезумел от горя. А теперь спроси, сколько стоят его земля вместе с рухлядью? – Сколько стоит земля? – Сначала поместье делало состояние на виноградниках, потом долину превратили в курорт: бассейны с термальными водами, спортивные площадки, роскошные отели. Корты, кстати, лучшие в мире. Замок попал в реестр памятников архитектуры, а когда Европу потрепал катаклизм, остался нетронутым и умножил цену. Потом в Пьемонте откроют пещеры с лечебным климатом, и деньги не будут иметь значения. Хозяин получит власть над дряхлыми старцами, что собираются жить и царствовать бесконечно. – Понятно, что форт волнуют не деньги. Они здесь не волнуют никого, кроме меня, поэтому, давай, не тяни, сколько предлагают за партию? – Я пришел, чтобы отговорить тебя. – Думаешь, мне предложат? – В первую очередь, ваше сиятельство. Пьемонты – люди твоего сословья, и старый добрый французский, на котором ругается наш палач, никто не понимает лучше тебя. Мира, я пришел, чтобы отговорить. Женщина умирала ужасной смертью. Хуже того, неизвестно какой. Подробности нигде не описаны. – Могу предположить, что на прекрасную Анабель напали разбойники, вымогали выкуп у отца, и пока граф Пьемонт откупоривал сундуки, развлекались с бедняжкой. Думаю, ее поколачивали, держали в помойной яме, кормили объедками. Милый мой Крокодил, посочувствуй дуракам, что вздумают со мной развлекаться, и не бери в голову. Я справлюсь. – Не знаю, – сомневался Собек, – вряд ли старик бы поставил на кон состояние, если проблема решалась так просто. – Если не было других наследников, почему не поставить? Не класть же состояние к себе в гроб. – Старик славился скупостью, но когда узнал, что за смерть приняла Анабель, поклялся отдать все до последнего экю тому, кто сможет предотвратить конец или... сделать его не таким ужасным. – Не пугай, Крокодил! Чем я рискую? В крайнем случае, мне нечем будет оплатить малышу карьеру. Если он не сыграет пару-тройку серьезных турниров, кто его пустит на Роланд Гаррос? Малышу надо набирать очки, пока есть возможность. – Если он потеряет тебя ради очков… – Собек! – возмутилась графиня. – Если малыш не войдет в сотню, ему конец! Профессии нет, образования никакого. Дури – полная голова. Что он будет делать за стенами форта? Чем будет на жизнь зарабатывать? – Если не сможешь решить проблему, в могиле Анабель останешься ты. – Мне плевать, что останется в той могиле… Как? – не поверила Мира. – Что за новые правила? – Форт уже закупил поместье. Договор подписан. Не найдется игрок – найдут жертву. – А если не найдут? – Обманут недотепу. Тебя обманут. Форту нужны земли Пьемонта. Здесь не игра, а чистая сделка. Откажись! – Меня не волнует, что будет лежать в могиле, – повторила графиня. – Это и настораживает. – В каждой могиле что-то должно лежать. Мои кости ничем не хуже костей Анабель. Того же сословия. И не смей меня отговаривать. Лучше пообещай, что выполнишь одну мою просьбу... – Откажись, Мирослава! – Беда может случиться когда угодно с любым из нас. Я никогда не просила тебя, но однажды придется... – О твоем малыше я позабочусь. Не стоит просить. Или речь не о нем? – О нем. Если когда-нибудь я не вернусь в форт, чтобы выпить кружку твоего черного пива… Сейчас или в какой-нибудь другой раз. Ты не должен о нем заботиться. Ты должен вернуть малыша родной матери. – У малыша есть мать? – Я оставлю адрес. Вернешь малыша, передашь письмо и извинишься за меня перед ней. Все, что нужно, я давно написала, но не могу положить бумагу в конверт. – И все же, – стоял на своем Собек, – я советую отказаться от авантюры. – Старый добрый французский, на котором ругается наш палач... – улыбнулась графиня. – А оружие? Если они опять пошлют меня в логово дьявола с одной Библией, пусть она будет хотя бы в жесткой обложке. – Медальон покойницы-матушки – все, что имела несчастная в смертный час. Отец заменил его потом на портрет Анабель. Может быть, еще мешочек сушеных трав, спрятанный под корсетом. Девицы в те времена не носили оружия. – Или не докладывали об этом отцам. – Анабель не из дьяволиц. Ее славила кротость и добродетель. – Меня введут в игру перед смертью или дадут время? – Достаточное, чтобы побороться за жизнь, но обратной дороги не гарантируют. Прошу тебя, откажись! – Не всякая жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Не бойся, Собек! Мне надо заняться делом, чтобы не лезли в голову глупости. Если проблему бедняжки можно решить, я решу ее. Если нет – смерть решит все проблемы.
– Стало быть, душа человеческая уносится прочь из тела, чтобы избавиться от проблем? – спросил Валех. – Если задуматься, Ангел мой, стоп-кран в самолете имеет не только синий цвет, но и скрытый смысл. – Лучше задумайся, Человек, от каких проблем душа залетает в тело? – Боюсь, не по собственной воле. – А вылетает по собственной?.. – Как сложится жизнь. – А что такое жизнь твоя, Человек? Почему ты поднимаешься в облака, чтобы видеть ее ничтожность? Что такое твоя душа, бегущая прочь от жизни? – Душа моя, Ангел, – разумная энергия, которая использует изощренную материю мозга, как окно в мир иной. В мир, где можно творить и плевать на то, что оставишь в могиле. – От чего же твой мозг изощрен, Человек? – Оттого, мой Ангел, что все живое стремится к развитию, а все разумное к совершенству. – Куда же уходит твой ум после смерти, Человек Совершенный? – Что вышло из праха, мой Ангел, возвращается в прах; что снизошло из иного мира, восходит обратно. – Если послушать тебя, Человек Разумный, выходит, что нет на свете ни жизни, ни смерти. Может быть, души в тебе тоже нет? – Может, нет и мира человеческого? Может, ты выдумал его, Ангел? – Кем же ты станешь, когда душа оставит тебя, Человек, Придуманный Ангелом? – Фантомом, Валех. От меня останется только дух, который будет бродить по свету и пугать живых своей пронзительной достоверностью. Или ты, мой Ангел, возьмешь меня за руку, и отведешь туда, где от меня совсем ничего не останется. – Жаль мне тебя, Человек Беспомощный, ни родиться ты не можешь без провидения свыше, ни умереть по-божески не умеешь.
На дне оврага гнили осенние листья. Солнце блестело средь веток. Клочья зеленого дыма катились по земле, уносимые ветром. Никаких разбойников. Только тесный корсет Анабель с непривычки давил на ребра, и ноги болели от вчерашней партии в теннис. Графиня поняла, что жива, что разбойники разбежались, узрев чудовище под маской добродетельной девы. – Сюда! – кричали сверху. – Она упала! Она умерла! «Ничего подобного», – возразила графиня и села среди поляны. Листья запутались в волосах, голова закружилась. Графиню понесли на руках, а зеленый туман поволокся за ней. Тело тряслось по неровной дороге, деревянные колеса бились о каждый камень. Графине казалось, что злодеи ее швырнули на дно телеги, но вокруг были слуги отца. Мокрая тряпка легла на лоб. Козья шкура согрела ноги. Мира вспомнила, как минуту назад почувствовала себя дурно, попросила остановиться и сама спустилась к оврагу, умыться у родника, но удушье свалило ее с ног и лишило чувств.
Прошло немного времени, и графиня познала ужасную мысль: Анабель больна, умирает мучительной смертью, и медицина не может предотвратить ужасный конец. Она нащупала на груди медальон с портретом матери и сжала его в кулаке, потому что силы оставили несчастную на разбитой лесной дороге, как раз, когда пришло время бороться за жизнь. К физическому бессилию Мира не была готова. Она опять потеряла сознание и пришла в себя среди ночи. Ее разбудили голоса, которые спорили из-за окон. Решали проблему: открывать или нет. Она слушала старый французский и вдыхала запахи. Сначала графине казалось, что спальня провоняла снадобьем, приготовленным на птичьем дерьме. Потом ей пришло в голову, что прислуга не вынесла из-под кровати горшок, а, может быть, год не меняла белье. Старуха запалила веник из трав, помахала над лицом умирающей. – Анабель, – обратился к дочери граф. – Пришла в себя, моя королева! Графиня пришла в себя и вдохнула незнакомую жизнь. Ее ноги еще ныли от тенниса, грудь давила болезнь, с которой мужественно сражалась средневековая медицина. Голова кружилась от дыма, который затмил отвратительный смрад не проветренной спальни, и зелень дехрона еще мерещилась в темноте. Графиня увидела потолок над задранным паланкином, узкое окно и девушку в чепчике, которая суетилась над медным тазом. «Вот попала!» – подумала про себя Мира. Она хотела сказать пару слов, чтобы утешить отца, но ограничилась печальной улыбкой. – Она улыбнулась, – заметил граф. Старуха приложила ко лбу графини влажное полотенце и лишила ее возможности видеть. – Пей, дорогая, – сказала она, тыча чашкой в рот пациентки. – Пей и уснешь, а когда проснешься, станет легче. «Какая брехня, – решила графиня. – Наверно эти сказки рассказывают всем безнадежным больным, прежде чем дать им яд. Может, не пить? Или выпить, чтобы не мучиться?» Чашка с варевом вполне тянула на роковое событие. Решение нужно было принять сейчас, на развилке. Но жгучая дрянь потекла по горлу раньше, чем графиня оценила ответственность. Боль вонзилась в грудь вместе с вдохом, с кашлем вылетела прочь душа, и туман укрыл бездыханное тело.
Все исполнилось в точности так, как сказала старуха. Графиня проснулась от далеких раскатов грома. Дышать было нечем, но корсет уже не давил. Тяжесть в груди прошла. Ей захотелось распахнуть окно настежь, потому что комнаты замка прокисли от смрада, а по случаю грозы доступ воздуха в помещения совсем прекратился. Мира открыла глаза и не увидела окон. Она не увидела ничего, только почувствовала, как сильно затекла спина. Графиня перевернулась на бок. Она не помнила, как свалилась с перины на пол, да еще забралась под кровать. Графине было значительно лучше. Она решила встать, поискать свечу или звонок для прислуги, сообщить отцу, что дела пошли на поправку, но, вылезая из-под кровати, наткнулась лбом на препятствие. – Дерьмо… – выругалась графиня и покрылась испариной. – Эй… – позвала она и ощупала дно перевернутого корыта, укрывшего ее с головы до ног. Колени уперлись в деревяшку, что-то хрустнуло, треснула ткань, крышка приподнялась и позволила сделать вдох. Пот градом потек на подстилку. Страшная мысль отрезвила сонную голову. Воскресшая «Анабель» скинула с себя ящик, вскочила с ложа и с размаха набила шишку о каменный потолок. Холодный мрамор окружал ее с четырех сторон. – Помогите!!! – закричала графиня. – Эй, сюда! Она утешала себя надеждой на чудо, на землетрясение, которое пленило ее в руинах. На то, что сейчас прибегут уцелевшие слуги, и будут искать под завалом хозяев. Но корыто, в котором графиня нашла свое тело, сомнений не допускало. Плита над ней была ровной, стены – прямыми, пол – гладким, а мешочек с сухой травой заменял подушку. Графиня ощупала ложе со всех сторон. – Вот, дерьмо! – прошептала она. – Неужели отец не спустится, погрустить у саркофага любимой дочери? Помогите!!! – она уперлась в плиту ногами, но не сдвинула ее с места. Страдалица Анабель слишком долго болела, чтобы орудовать плитами как заправский каменотес. – И ты считаешь, что в самолете нужен стоп-кран? – спросил графиню Валех. – Ты тоже веришь, что тормоз на небесах решает земные проблемы? – Плевать мне на ваши проблемы. – Тогда чего же ты испугалась? – Что будет с крошкой? – спросила графиня Ангела. – Если малыш не захочет вернуться домой, форт убьет его. Они превратят его в медиума или утопят в море. Один залп из крепости и от «Рафинада» не останется мокрого места. Что будет, если Собек не сможет крошку прогнать? – Там, в лучшем мире, тебя не будет волновать судьба крошки. – Пока что я в этом мире. Ничего, что я жива до сих пор, господин Валех? Или вам не терпится меня сплавить в Долину Мертвых?.. – Облегчить страдания, – поправил Валех. – Посмотрите, если не трудно, плита надо мной очень толстая? Или ее можно как-нибудь отпихнуть? – Едва ли. Если б на ней не стояла фигура скорбящего Ангела, выточенная из камня, можно было бы попытаться. – Ангел большой? – Большой, тяжелый и не на шутку скорбящий. – Дерьмо… – Смешные вы, люди. Ни черта не смыслите в жизни и смерти. Ломитесь в чужие миры, расталкивая друг друга, так хоть бы дверь за собой не запирали на ключ. Как думаешь, Человек, твоя душа способна скорбеть о теле также сильно, как каменный Ангел? – Вы мне, конечно, помочь не хотите, – догадалась графиня. – Как же тебе не помочь? Только скажи, я мигом найду стоп-кран той крылатой машины, что мчит вас сквозь время и называется жизнью человеческой. – Вы чертовски любезны. – А как же? Помощь Человеку – мой долг. – Можно одну предсмертную просьбу? – Буду рад исполнить ее. – Окажите любезность, не сочтите за труд… пойдите прочь!
Графиня поставила на бок нижнюю часть гроба, громоздкую и тяжелую, прижалась лицом к камням и втянула тонкую струйку воздуха, неизвестно откуда взявшегося на дне саркофага. Облачко, величиной с монету, словно таилось в щели и ждало приглашения. Графиня вдохнула еще и еще. В саркофаг сочилось еле уловимое дыхание подпола с ароматом кислой капусты. «На такой подаче кислорода можно протянуть день», – решила графиня. – Эй, там, внизу, кто-нибудь! – крикнула она в щель, и сердце заколотилось о каменный пол, словно теннисный мячик, с подачи загнанный под скамейку. – Уроды! Изверги! Выпустите меня отсюда! Камни пахли парижской улицей, промытой летним дождем, и Мира расплакалась от отчаяния. Она почувствовала грозу, ощутила телом громовые раскаты, такие далекие и прекрасные, запертые в недосягаемом мире за стенами замка. «Собраться! – приказала себе графиня. – Успокоиться, набраться сил и сдвинуть камень со статуей Ангела. Хоть немножко, хоть чуть-чуть… По миллиметру в час – и дело пойдет». Но силы покинули ее слишком быстро. Хуже того, графине стало все равно, куда отправится ее душа после смерти, и чем утешится там, где нет малыша.
Следующая попытка приподнять плиту саркофага была продумана до деталей. Графиня изготовила топчан из досок гроба, чтобы приподнять уровень и оптимально использовать силу ног. Подстелила тряпку под спину. Она отбила от крышки гроба металлический вензель Пьемонтов, чтобы зафиксировать возможную щель. Графиня съела горсть соломы из подушки и вспомнила молитву. Задыхаясь от недостатка воздуха, она сделала упражнение, которое привело в тонус мышцы. Графиня продумала оптимальную точку приложения силы, но, после бесплодных усилий, потеряла сознание.
Каждый раз, собираясь на новый рывок, Мира верила: Бог сжалится над добродетельной Анабель, пошлет ей Ангела-Спасителя вместо Насмешника. Но однажды, открыв глаза после обморока, поняла, что теряет счет времени. Графиня допустила мысль, что умрет. Она использовала все идеи, и не придумала новых. Ее уверенность шла на убыль. Тело, покрывалось занозами и синяками, переставало отзываться на боль, а разбитый в щепки гроб не годился для конструкции нового рычага. Графиня не просто исчерпала запас инженерных идей, она перестала верить, что усилия дадут результат. Мысль о смерти в чужом саркофаге показалась ей естественной и логичной. Последнее, с чем она не могла согласиться, это ожидание, растянутое до бесконечности. Ожидание избавления. Ожидание конца. Она перестала чувствовать тело и однажды не смогла припасть к щели, чтобы вдохнуть воздух. «Собек прогонит крошку из форта, – утешила себя графиня. – С чего я взяла, что не получится? Вышвырнет, как щенка. Собек обещал… Черт! Но почему Валех? Почему не Эккур? Если б Эккур был жив, то не позволил бы мне валяться здесь в отчаянии… Что ж я за дура! – корила себя графиня. – Нельзя было брать мальчишку в крепость. Лучше могила под елками, чем такая жизнь. На что я рассчитывала? – На что ты рассчитывала? – спросил графиню Валех. – На что надеялась твоя душа, пришедшая в человеческий мир? Что искала и чего не нашла? – Вы еще здесь? Значит, моя предсмертная просьба для вас пустой звук! – Отчего же? Я выполнил ее, но потом решил, что стоит вернуться. – Пойдите к отцу, скажите ему, что я здесь. – Ваше сиятельство полагает, что графу неведомо, где покоится дочь? – Скажите, что я не покоюсь. Скажите, что я убью его, если он сейчас же не пришлет людей снять с меня Ангела. И каменного, и живого! Скажите, что я буду являться к нему в кошмарах. – Непременно в кошмарах! Когда его сиятельство построит рядом саркофаг на двоих, чтобы упокоиться рядом с вашим сиятельством… Он сойдет с ума, увидев разметанный в щепки гроб и ваш скелет в углу с зажатым в костях медальоном. Графиня вздрогнула. Она действительно жалась в угол, тиская в руке медальон с портретом покойной матушки. Сидела, не чувствуя тела, как попрошайка на грязном тряпье, и что-то клянчила у сильных мира сего. Она поймала себя на том, что влипла в холодный угол и уже не в силах поменять позу. – Интересно, – спросила графиня Ангела, – что вы делаете с людьми, которые умерли, и все равно не хотят идти с вами? – Они продолжают сидеть в своих саркофагах, – ответил Валех. – Мне нужно вернуться в форт человеком, а не привидением. Тогда, в лесу, мне было все равно, а сейчас… Наверно, я не готова. Можно, я еще посижу? – Тогда, в лесу, ты просто искала смерти. – Тогда не было малыша. Сейчас малыш есть. – И хоть бы что-нибудь изменилось. Там, брошенная на пустой планете, ты не видела разницы между жизнью и смертью. Здесь, замурованная среди домашних и слуг, ты тоже не видишь разницы. – Послушайте, господин Валех, зачем вы ко мне привязались? Почему зовете туда, куда я все равно не пойду? Неужели мало со мной хлопот? Что вам стоит сдвинуть плиту и пойти домой, почитать полезную книжку? – Ничего не стоит, – согласился Валех, – только это тебе не поможет, потому что склеп заперт. – Что вам стоит сломать замок или выбить окно? – Ничего не стоит, но первый слуга, что встретит ваше сиятельство на пути, умрет от разрыва сердца. Замок Пьемонт будет проклят, а старый граф пошлет в монастырь за священником, чтобы изгнать из вас беса. В следующий раз красавицу Анабель похоронят в овраге и вобьют в могилу осиновый кол. – Разве отец не слышал о заживо погребенных? Разве не мог представить, что его дочь вышла из комы в гробу? – Все истинно так, но хрупкая Анабель ни за что не сдвинет плиту сама. А сделка с нечистью – хуже мучительной смерти. – Никуда я с вами не пойду, – решила графиня. – Я выйду отсюда только с Эккуром. Если мне действительно конец, пусть он придет, чтобы забрать мою душу. С ним мне есть, о чем толковать. С вами – не о чем. – Истинно так, – согласился Валех, – Человеку с Ангелом говорить не о чем. Скорее слепой договорится с глухим. Ты просишь о помощи и отвергаешь протянутую руку. Требуешь сломать замок, но не видишь распахнутой двери. Ты выйдешь отсюда, когда поймешь, что истинная свобода не требует поводыря. Выйдешь, когда поверишь, что ты не мудрее Творца, а мир придуман не для того, чтобы тебя потешать. Выйдешь и пойдешь, куда хочешь, если услышишь мои слова, обращенные к тебе, Человек, а не призыв повиноваться судьбе. Услышишь и не отвернешься от Истины, даже если она не похожа на чудесное избавление. – Оставьте меня в покое! – попросила графиня и увидела ноги Привратника на каменном полу склепа. «Все, – решила она, – мне конец…» Пол вокруг был выложен теми же плитами, что внутри саркофага. Рядом стояла матушкина гробница. Низкая дверь, выходящая в коридор, имела крошечное окошко, чтобы обитатели замка, прежде чем войти, могли убедиться, что покойники лежат по местам, а не пляшут менуэт под звуки клавесина. Графиня поняла, что минуту назад перестала дышать, и тело дернулось в конвульсии, чтобы заставить легкие сделать вдох. Мира испытала приступ агорафобии, таким просторным ей показался мир фамильного склепа. Глаза открылись, и стенка саркофага вернулась на место. Она не видела, но чувствовала, как Ангел ушел, и светлые шарики, притаившиеся в углах, заиграли под потолком, запрыгали по полу, заглянули к ней и кинулись прочь, испугавшись погрома. Графиня поняла, что не может дышать. Она вцепилась в тряпку, оторванную от подстилки гроба, и несуществующий мир вновь захлопнул ее в шести стенах. На мгновение стало легче, на мгновение тело ощутило легкость, но отчаяние вернулось к ней еще раз, словно забыло что-то перед уходом. Вернулось, оставив крошечный шарик под крышкою саркофага и глубокую рану от медальона, сжатого в кулаке. Шарик плыл ей навстречу, излучая удивительный свет, но, приблизившись к лицу, взмыл вверх и исчез. – Эпилог – еще не конец романа, – осенило графиню. Она опять увидела склеп и закрытую дверь с окошком, но пальцем не шевельнула, чтобы вернуться в сознание. – Эпилог – еще не обложка. Валех… Прости, родной! Не уходи без меня, – она встала и встретила взгляд скорбящего Ангела. – Мерзавец! Ты еще здесь? – рассердилась графиня. Мраморная физиономия Ангела вытянулась. Руки, в скорби вознесенные к небу, рухнули на колени. – Кыш отсюда! – приказала графиня и заметила, как у статуи опустились крылья. – Брысь! – графиня топнула ногой. Ангельские глаза, исполненные божественного испуга, вдруг закатились. Статуя стала валиться навзничь, стукнулась затылком о крышку, распластала крылья на саркофаге, но пост не оставила.
Не мешкая ни минуты, графиня вырвалась в коридор и вознеслась к опочивальне старого графа. – Проснись, проснись! – просила она. – Я здесь, я жива! Проснитесь, отец, пришлите людей! Пусть уберут плиту, пусть сгонят Ангела, – но руки насквозь проходили сквозь тело спящего, а мольбы не достигали ушей. – Отец, это не Ангел, это целый кабан. Полтонны, не меньше! Граф почивал. На столике у постели стояли снадобья. Рядом с кроватью дремала тучная женщина в чепчике набекрень. Из-под чепчика выбивалась седая прядь. – Проснись! Мадам! Проснись… Женщина приоткрыла глаза и уставилась сквозь графиню на спящего старика. Посмотрела и снова забылась. В отчаянии, графиня пустилась по замку и не нашла ни одной разумной души. Кухарка месила тесто в корыте, и не замечала вокруг ничего. Глухая женщина не обернулась даже на звук упавшей кастрюли. – Мадам! – взмолилась графиня, но кухарка высморкала нос в грязный фартук, не отрываясь от дела, и выругалась на дрожащее пламя свечи. – Сквозняк, сквозняк… – ворчала кухарка. – Не сквозняк, мадам, это я! Слуга менял свечи и дважды поднял упавшую на пол метлу, но не почувствовал на своем плече руки покойной хозяйки. Угольщики во дворе разгружали телегу. Графиня вспоминала, чему учил ее Жорж. Как вести себя в дехроне, чтобы заставить человека вступить в контакт. Если не увидеть, то хотя бы почувствовать присутствие существа параллельного мира. Слуга счищал с канделябров воск и шатался на хрупкой стремянке, но его упрямая слепота могла сравниться лишь с невежеством лекарей, упрятавших в гроб живого человека. «Есть люди, которым природой дано видеть объекты дехрона, – вспоминала графиня науку Жоржа, – но видеть – не значит верить глазам. Надо понимать, где происходит контакт: в реальности или в раздутом воображении контактера». Жорж учил графиню отличать медиума от личности с фантазией, но графиня была плохой ученицей. Она знала, что на миллион шизофреников приходится один контактер, и не питала иллюзий. Найти такого человека следовало раньше, чем тело Анабель начнет разлагаться. Для этого требовалось фантастическое везение. Проще говоря, участие Автора, которого графиня ни разу не просила о помощи. Везение оставило ее сиятельство, когда та отлучилась из родного романа, чтобы выручить персонаж, попавший в беду. К сожалению, в чужом произведении ей отводилась мимолетная роль. Роль женщины, которой суждено погибнуть нелепой смертью, писалась явно не про нее, но вряд ли посторонний Автор согласится менять сюжет. «На что я купилась! – ругала себя графиня. – Невозможно быть такой дурой! Таких, как я, нужно кидать в пропасть вниз головой, а не разоряться на постаменты!» Она смотрела на угольщиков из башни графского замка. Чумазые, ночь не спавшие мужики разгружали телегу и вряд ли готовились к встрече с покойницей Анабель. Грязные, черные… Такие, не мешкая, угостят графиню лопатой по голове, и не покаются на исповеди. Если бы идея пришла к ней чуточку раньше. Хотя бы днем. Идея прошвырнуться по замку, когда здесь больше народа. Мира посмотрела на небо с застывшими облаками, и вспомнила, что в дехроне не бывает грозы. Мира знала, как можно застопорить время, но не знала, как спихнуть его с мертвой точки. Как заставить молнию ударить в окно, пройти насквозь до подвала и расколоть саркофаг. Пока графиня билась о мрамор, много полезной информации утекло из ее головы. В памяти остался запах парижского тротуара, и ровным счетом ничего такого, что спасло бы ее от участи привидения. – Эй, там! – позвала она угольщиков, но мужики орудовали лопатами и не обернулись на крик.
Имение обезлюдило, будто несчастный отец выиграл День Галактики. Ни домика, ни поселка. Над полями нависали грозовые тучи и фантомные виноградники, вырубленные в позапрошлом веке. Пригорки сменялись ямами, лесные опушки искажались сквозными линиями построек, которые появятся на землях Пьемонта спустя столетия. Графиня наблюдала архитектурные формы грядущего века, похожие на висячие города, которые вот-вот взлетят в небо. Чем больше она вглядывалась в несуществующие дворцы и отели, тем ярче проявлялась картинка. Линии будущих сооружений срезали холмы, ровный ландшафт пересекали траншеи дорог. Мира видела яму, похожую на котлован для футбольного поля, и водную глыбу, повисшую ровным прямоугольником на месте будущего бассейна. Чтобы привести в порядок зрение, графиня зажмурилась, а когда открыла глаза, имение снова накрылось зеленым ковром, и фантомные виноградники снова повисли под облаками. Мира зажмурилась еще раз, чтобы очистить территорию от фантомов, и поняла, что разучилась смотреть. Это состояние природы требовало особых навыков видения, которыми измученная графиня не обладала даже в лучшие времена. Снова фантомы построек, похожие на бред, смяли поляны и разровняли холмы, снова глаза перестали видеть и начали «рисовать». Ни капли дождя не упало с неба, ни одной души человеческой не появилось у замка, только маленький вертолет летал возле башни. Графиня встала на подоконник, взялась за обрывок веревки, привязанный к потолочной балке. Пустая кабина беззвучно скользила мимо, фантом канатной дороги спускался на землю из облаков, терялся у горизонта там, где тяжелое небо лежало на мокрой траве, а из земли бил фонтан разноцветных брызг. Капли ритмично взлетали вверх и растворялись, окрашивая тучу яркими вспышками. «Не может быть! – решила графиня и впилась взглядом в фонтан. Маленькая, робкая надежда заползла в ее душу. – Не может быть…» Не отводя глаз от фонтана, она спустилась на землю, двинулась к цели и скоро ее достигла. Посреди строительной площадки, огороженной рвом, стояла длинная железная палка и ритмично стукалась о каменную плиту. Из палки вылетали «теннисные шары» всех цветов радуги, рассыпались в воздухе, лопались, извергая пестрые облака тумана. Но палка стояла не сама по себе. За нее держался огромный Ангел. Он же стукал палкой по камню во время разговора с другим, таким же здоровым товарищем, наряженным в костюм индейца. Кроме палки, в руке у Ангела была охапка бумаг с чертежами, за ухом торчало перо из индейского головного убора, чернильница висела на груди медальоном. Ангел распекал коллегу, угрожая ему по очереди то палкой, то охапкой бумаг. По нелепым нарядам и странному поведению графиня определила, что Ангелы – Гиды, существа сильные, властные и наименее прочих расположенные выручать неудачников. Самое время было вернуться в замок, но ноги отказывались идти назад, а надежда на чудо не желала покидать душу: Ангелы могли упасть в обморок при виде воскресшей Анабель, выронить Стрелы из рук. Ей хватило бы получаса. Но Гиды, – зрелище редкое, неизученное, меньше всего морочились мертвецами. Они были увлечены строительством во имя живых и возмущены несоответствием проекта и чертежа. Массивная чернильница ритмично покачивалась на цепи, потому что Гид со Стрелой сутулился. Гид-индеец был удручен и низко повесил нос, выслушивая критику. – А…а…алиллуйя, – приветствовала Гидов графиня и разговор оборвался. Палка перестала стучать о камень. «Теннисные мячики» прекратили летать и взрываться туманом. Бумаги упали в грязь. – Откуда я ее знаю? – Гид с чернильницей указал на графиню пальцем. Гид-индеец остался в недоумении. Листы с чертежами таяли в луже, как снег на сковородке, но никто не думал их поднимать. Гиды не готовились к появлению на объекте фантома. Гиды затруднялись с реакцией. Чтобы разрядить обстановку, графиня достала из грязи схему дренажа открытой спортивной площадки, удивительно похожей на теннисный корт, и протянула хозяину. – Пожалуйста, – сказала она. – Если это корты, я бы советовала развернуть их с учетом Солнца. Не могу сказать, откуда оно здесь восходит и куда садится, но если устроить так, чтобы лучи по минимуму светили в глаза игрокам, они будут вам благодарны. Графиня никогда не видела строительства кортов. В другой ситуации ей бы в голову не пришло давать специалистам совет. Ей совершенно не следовало и не полагалось по рангу цепляться к Гидам, тем более, заводить с ними речи. Но последняя надежда графини стояла так близко, что никакая разумная сила не могла заставить ее отступить. – То есть, я хочу сказать, – уточнила графиня, – что… если вы строите корт, надо делать это, по крайней мере, с понятием о движении светила в реальном мире. Я понимаю, что вам все равно, но если б вы знали, как неудобно играть. Графиня поняла, что во время комы порядком отлежала мозги. Она не знала, как заставить Стрелы работать без кристаллов дяди Давида. Она понимала, что Ангел, будучи в здравом уме, не позволит человеку прикоснуться к оружию. Но надежда была единственной и стояла так близко… – Ребята, вы не встречали Эккура? – спросила она. – Не могли бы вы передать, что мне нужна… – О! – осенило Гида с чернильницей. – Вспомнил! Виноградски! – Виноградов, – поправил его «индеец»! – Разве не Эрик? – Эрнест Виноградов, – уверенно заявил коллега. – Ассирион третьего года! Вечно ты все напутаешь! – Я? – удивился коллега. – Никогда! Я первый ее узнал! – Займись своим делом, – посоветовал коллеге «индеец» и подошел к графине угрожающе близко, чем резко понизил свой статус. Коллега пренебрег советом и тоже приблизился, презрев правила. Любому Ангелу полагалось общаться со смертным издалека, желательно сверху вниз, но Ангелы имели такой огромный рост, что по-другому и быть не могло. Эфемерное тело графини пробил озноб. Она отвернулась, чтобы не искушать себя соблазном вцепиться в Стрелы. Отвела глаза, но ни шагу не отступила, даже когда грозные лица склонились над ней, а чернильница замаячила перед носом. – Ребята, я попала. Мне нужна помощь! – Помощь? – удивился «индеец». – Ты еще не попала в беду, чтобы просить о помощи. Я еще не придумал, как тебя наказать. Графиня съежилась. Ужасная палка, извергающая «теннисные мячи» приблизилась к ней вплотную. – Вы меня с кем-то спутали. – Точно, – согласился Гид с чернильницей, – Виноградова. Была записана в анкете, как тренер. Тучи над графиней сгустились до космической черноты. Она не понимала и не старалась вспомнить, чем насолила двум незнакомым Ангелам. Графиня думала, как соврать… что сочинить, чтобы выпросить палку. Думала, пока в ее голове не образовалась каша. Гиды отступили, прочуяв недобрые намерения. Чернильная фляжка перестала маячить у носа графини. – Ты провалила турнир в Ассирионе! Ты должна за это ответить, – сообщил Гид-индеец. – Не знаю… – прошептала графиня. – В каком Ассирионе? Впервые слышу. – Турнир в Ассирионе семи тысяч двести третьего года от сотворения мира, – Гид с чернильницей выхватил кусок бумаги из рук графини, мигом набросал на ней карту материка и указал место. – Так бы сразу и сказали. Я ж не знаю ваших обозначений. Первый серьезный турнир крошки Эрнеста… будет там. Разве я совершу преступление? Малыш – человек. К тому же полноправный член Ассоциации. Сколько я заслала бабла, чтобы он стал профессионалом! Сколько сил угробила! Сколько нужных людей напрягла, чтобы малыш имел возможность заработать очки! Все честно. Ой… – испугалась графиня. – А разве… малыш прошел квалификацию? – Мосье Виноградов перешел границы приличия, – заявил Гид-индеец. – Мир не видел доселе такого срама! Никакой разумный Человек не начинает игру с проверки состояния корта. Для этого есть специальные службы. – Малыш проверял корт? Зачем? – Мало того, он нашел и извлек из-под рекламного щита прибор, заряженный источать флюиды духа великого индейского воина… – Не может быть! – воскликнула Мирослава. – Его никто не учил… – А после вернулся в гардероб и спустил прибор в унитаз. – Ценный прибор изощренной конструкции, – свидетельствовал Гид с чернильницей. – Который незаметно стоял за щитом и никому не бросался в глаза. – Источал флюиды в сторону соперника? – догадалась графиня. – В сторону достойного игрока, – поправили Гиды. – И все, что натворил малыш? – Если бы! – развел руками «индеец». – Первый день мосье Виноградов играл безупречно побритым, а в следующем круге вышел на корт с бородой. – Малыш забыл… Наверно я не положила бритву... – Ничего похожего. Он сделал это нарочно. Дал понять, что мы имеем дело с отпетым мерзавцем, не признающим авторитетов и правил. – У человека не может за ночь отрасти борода, – пояснил Гид с чернильницей бестолковой графине. – Так не бывает, чтобы человек отрастил за ночь бороду. – Малыш тщательно восстанавливается после каждой игры. Дня ему никогда не хватает. Зато он не принимает допинг. В чем, собственно, дело? Разве в правилах сказано, что игрок с бородой не может играть второй круг? Разве он опоздал на игру? Как? – осенило графиню. – Малыш победил в первом круге? Кого? – Она не знает, что творил мосье Виноградов потом, – сообщил «индеец» Гиду с чернильницей, и оба покачали головами! – Не знает, какими словами бранил зрителя, что истово болел за соперника. Мосье Виноградов не выбирал выражений. Он требовал прекратить игру, пока болельщик не удалится с трибуны. – Обещал «забить мяч в задницу по самую глотку», – уточнил Гид с чернильницей, – если тот «не захлопнет свой чемодан». – Нет! – ужаснулась графиня. – Таким словам малыша никто не учил. Видимо это был не зритель, а новый транслятор флюидов, которого вы посадили на смену утопленному... Так? Или нет? – Победить в турнире должен достойный, – заметил графине «индеец». – Если начнет побеждать кто попало, игра потеряет смысл. – Малыш не виноват, что среди вас ему не нашлось покровителя! – Покровительство нужно заслужить, а не добыть шантажом. – Но малыш так классно играет! – Тысячи «малышей» играют одинаково классно. Тысячи недоумков и грубиянов изнуряют себя тренировками. Тысячи мнят себя героями, выкладываясь до последней капли пота, но участь их решена. Чемпионом становится только тот, кто свято чтит закон и с уважением относится к покровителям. Мосье Виноградов превзошел своей дерзостью всех наглецов, когда заявил, что не потерпит «потустороннего произвола». Заявил на весь мир с телевизора… – «Если я еще раз подверну ногу, – процитировал Эрнеста Гид с чернильницей, – поскользнусь в душе или подавлюсь бананом…Если мне не позволят выдворить посторонних лиц с корта… Если у меня заклинит в раздевалке замок или лопнет струна на ракетке, я всем покажу, какая «пернатая сволочь» мешает спортсменам добиваться честных побед!..» – Да, – закивал головой «индеец» и перья заходили ходуном на его голове. – Кого обозвал «сволочью» самозванец ничтожный! Заслуженного мастера игры! Навигатора крученых мячей и укротителя ветров! Отца родного, вскормившего грудью всех чемпионов! Святого заступника, способного мертвому воину внушить волю к борьбе… Он «сволочью пернатою» обозвал! Гид-индеец выпрямился и мятая волосина, произраставшая на его груди, вдруг оттопырилась. – С телевизора… – обомлела графиня. – Кто ж его в телевизор пустил? С чего это вдруг… в телевизор? Нет, невозможно! Невероятно! Неужели малыш… мог такое сказать! Каков негодяй! Да как только язык повернулся! – Из-за непристойной выходки мосье Виноградова пришлось дезавуировать турнир и все играть заново! – негодовали Гиды. – Я очень… очень, очень сильно извиняюсь за малыша! Да, он псих, – согласилась графиня, – потому что я устроила ему такую жизнь. Ругайте меня! Мальчик тут ни при чем. Он еще дурачок, чтобы нести ответственность за такие возмутительные слова. Если он посмел… значит, я неправильно его воспитала. Я решила, что он достаточно глуп для спорта. Тренировала его день и ночь, но совсем упустила из виду правила поведения. Только я во всем виновата! Разрешите мне его выпороть! – Я запрещаю ему выступать в турнирах, – решил «индеец». – Пока наглец не научится себя вести, забери у него ракетку! Если я увижу мосье Виноградова в туре раньше, чем приму экзамен по этикету, он будет играть в очко, а не в теннис! – Это конечно! – согласилась с Гидом графиня. – Ну, я ему задам! Предоставьте мне этого грубияна! – Скажи своему подопечному, что правила придумывает не игрок, а тот, кто делает ставки. Нарушать эти правила позволено только раз, поскольку жизнь у Человека одна. – Я все поняла. Только, пожалуйста… Без вашей помощи мне домой не попасть, а малыш… Когда он поймет, что потерял меня навсегда, он посвятит моей памяти все четыре кубка Большого Шлема. Он будет думать, что это утешит мне душу, и пока не выполнит свое, не угомонится. Поверьте, я хорошо его знаю. Он такой же упрямый как я, и ужасно любит добиваться нелепых целей. Гиды отступили от графини еще на полшага, но в обморок не упали и оружия не выронили. – Пожалуйста, одолжите мне Стрелы. Я только спасусь и сразу отдам. – Стрелы? – не понял Гид с чернильницей. – Это еще что за новости? – Хорошо, помогите мне сами. Пока гроза не закончилась, надо, чтобы молния ударила в стену, прошла в подвал и расколола крышку над саркофагом. Гиды повернулись к замку. Надежда затрепетала в душе графини, расцвела одуванчиком, проломила асфальт и потянулась к небу пушистой макушкой, но вдруг попала под колесо самосвала. – Нет, – сказал Гид с чернильницей. – Этак придется ползамка разворотить. Народ прибежит, в чудеса поверит, паломничать будут. Негоже человеку в чудеса верить. От паломников только мусор. – Тогда пойдите к старому графу. Если вы можете внушить человеку волю к победе, внушите старику желание спуститься в склеп. Пусть посидит минуту у саркофага. – К графу? Еще чего не хватало! – И я не пойду, – согласился «индеец». – Я Пьемонтов боюсь. – Подкиньте ему транслятор. Нет, только зарядите «машинку», я сама отнесу. Маленький незаметный цилиндр, который никто не видит, решит все проблемы. – Сначала нырни за ним в унитаз! – Послушайте, ребята, не надо бояться. Граф очень любит свою Анабель. Он будет вам благодарен до гроба! – Пьемонты такие мерзавцы… – заметил Гид с чернильницей. – Уж скорей бы отдали Богу души свои нечестивые. Нам в той обители делать нечего. У нас другая забота. – А как мне достать свое тело из склепа? Интересно вы рассуждаете! Тогда найдите мне ведьму, а лучше святого, который может говорить с привидением. Помогите найти посредника, пока мои кости не обглодали черви. – Зачем искать посредника у людей? – удивился Гид с чернильницей. – Его гораздо легче найти среди призраков. Этот народ сговорчив, его в любом замке полно. – Вот именно, – согласился «индеец». – Везде хватает. – Среди призраков? – Если ты не можешь найти человека-медиума, найди призрака, которого видит твой граф. Уж это совсем не редкость. – Совсем, – подтвердил «индеец». – Их прямо-таки везде… – Взять хоть привидение звездочета… Является к графу каждую ночь. Бедняга лишился сна от такого соседства. Договорись. Все-таки звездочет тебе дед. – Ага, – кивал головой «индеец», – старый граф-звездочет, что повесился в западной башне… До сих пор еще шляется.
Порывом ураганного ветра графиня вернулась в замок и обшарила старые башни с запертыми в них пауками; библиотеку, чуланы и чердаки, примыкающие к ней… Облазала все закутки и, наконец, нашла, что искала. Тщедушный старец с петлей на шее сидел в каморке под крышей у печной трубы, и что-то царапал на карте неба. Повешенный лишь слегка ослабил петлю, чтобы не давила кадык, но черный след был видел издалека. Старик не взглянул на внучку. Он кряхтел, делая пометки на карте, и морщился, когда не попадал трясущеюся рукою в нужную точку. Звездочет был занят, и всякому пришедшему давал понять своей костлявой спиной, что в собеседниках не нуждается. – Дедушка, – графиня встала перед ним на колени. – Пойдите, скажите отцу, что я жива, пусть пришлет людей открыть склеп. Пойдите сейчас! – Прочь от бумаги! – рассердился старик. – Замараешь мою работу! – Дедушка, у меня мало времени. Пока меня еще можно достать из склепа живой, поди... скажи, что я умираю мучительной смертью! – Значит такова твоя доля, – сказал дед, обмакивая перо в чернила. – Ах ты, дерьма кусок! – графиня поднялась с колен, взяла старика за обрывок веревки, выдернула из-за стола и потащила к графской опочивальне. Чернильница опрокинулась на грязное белье звездочета. Дед крякнул, вцепился руками в петлю, зашипел, зафыркал, но было поздно. Голые пятки старика уже развевались в воздухе. Графиня ослабила удавку только перед кроватью отца, подняла старика за шиворот с пола и усадила на край перины. – Если не сделаешь, что приказано, я клянусь Девой Марией… Именем короля, королевы и папы римского! Памятью покойной бабки клянусь, что вышвырну в печь твою астрономическую мазню! А следом за мазней полетишь и ты. Понял, жучара навозная? Немедленно разбуди сына и обрадуй, что Анабель жива!
– Определенно, Человек держит нас, Ангелов, за дураков. – Бог с тобою, Валех! Человек всегда считал Ангела венцом совершенства. Кто, кроме Ангела, приходит к нему сообщить, что медицина бессильна, а милость Господа имеет предел? – Человек видит в Ангеле врага, но не друга. – Человек видит в вас отражение божества, ибо кто кроме Ангела способен ответить на все человеческие вопросы, не сказав ни слова по существу. – Человек отвернулся от Ангела, потому что затаил на него обиду. – Ничего подобного! Человек только тем и занят, что ищет Ангелов вокруг себя и не верит глазам своим, когда не находит. Из всех галлюцинаций, присущих человечеству, образ Ангела наиболее частый, я тебя уверяю. – Нет, – возразил Валех. – Человек от Ангела не в восторге! – Что мне сделать для тебя, Ангел, чтобы ты изменил свое мнение о нас, недостойных. Скажи мне, чем обидела тебя Мирослава, и я отвечу за ее поступок. – Она знает нечто, чего не дано узнать мне, и ни за что не хочет со мной поделиться. – Я с тобой поделюсь, спроси. – Тогда ответь, Человек, почему твоей душе нигде нет покоя? Почему она не отличает ада от рая? Отчего она мечется по Вселенной, не помня себя вчерашнюю, и ищет завтрашний день в надежде себя потерять? – Потому что у нее сзади маленький хвостик, мой Ангел. Хвостик, который постоянно вращается. Он никак не сочленен с мозгом. Хвостик чувствует только холод и страх, оттого постоянно дергается и человеческая душа летит по Вселенной, не соображая, куда и зачем. – Так я и думал, – ответил Валех. – Так я и знал. Что для вас ни делай, как ни опекай, никакой благодарности в ответ не получишь. Все человечество считает Ангелов отъявленными злодеями. И ты туда же.
Рыцарь поставил у изголовья графини поднос с телефоном и удалился. Собек налил пива. – Выпьешь? – Еще спрашиваешь! – графиня оторвала голову от подушки. В голове шумело. На подносе у телефона лежала записная книжка, которую графиня трижды кидала в огонь и дважды топила. Книжка обгорела и немного расклеилась, но все еще годилась в дело. – Зачем это? – графиня с трудом подняла тяжелую кружку. – Эрнест считает, что ты должна звонить во Флориду. – Он не нашел учителя математики? С кем он занимался сегодня? – Со мной, – ответил Собек. – То есть, вы играли в рулетку на деньги. – За кого ты нас принимаешь? Только на водку. – Хорошие мальчики, – сделала вывод графиня. – Позвони… – присоединился к просьбе Собек, – парню, что приезжал к тебе из Америки. Эрнест сказал, вам пора помириться. – Не его щенячье дело. – Парень страдает. – Еще не хватало, чтобы он радовался, обидев меня! – Эрнесту нужен наставник. Графиня выпила половину кружки и снова уронила голову на подушку. – Не вспоминай о нем, Крокодил! Не вспоминай, если не хочешь со мной поругаться. – Тогда не упрекай судьбу за то, что Эрни стал картежником. Упрекай себя. Если малыш уверен, что та дорога ему открыта, значит с ним бесполезно спорить. Успокойся и позвони кому-нибудь из друзей. Поговори с живым человеком, и все станет проще. Ну… Графиня развернула книжку, но игнорировала страницу с майамскими телефонами. Она пролистала свою «долгую жизнь» и убедилась, что в книге не осталось людей, которым можно «просто» звонить, не выискивая причин, не выдумывая предлогов, не рискуя отвлечь от дел. Не осталось, потому что не было. Никого, кроме Оскара. Никогда прежде и тем более после. Ничего на него похожего. Даже отчасти способного его заменить… – Позвони. Не ищи себе оправданий, – сказал Собек и оставил графиню наедине с телефоном.
Звонок застал Натана Боровского в кресле кабинета перед раскрытой дверью балкона, но Натан не обратил внимания. Он был уверен, что звонят родственники Розалии Львовны, хотят пригласить его в гости, чтобы в чем-нибудь упрекнуть. Телефон продолжал трещать в кармане его пиджака. Натан Валерьянович продолжал созерцать бульвар, пока Розалия не вошла в кабинет, не ответила на звонок и не вручила трубку Натану. – Мирослава, – Розалия Львовна напряглась, но тактично вышла из кабинета. Натан едва не выронил трубку. Он успел разучиться держать в руке телефон. – Мира!!! Мирочка, ты? – Я, Натан Валерьянович. – Где ты? – А вы? Не подскажете страннику, который сейчас год и месяц, а если еще назовете число, то большое спасибо. Вопрос застал Боровского врасплох. Он метнулся к столу, но не увидел календаря. Он выбежал в гостиную, но супруга, знавшая ответ, закрылась в ванной комнате вместе с Левкой. Он заглянул к дочерям, но нашел там один компьютер, играющий сам с собой. – Сейчас скажу, сейчас… я выйду на улицу и спрошу у кого-нибудь. – пообещал Натан, – только не вешай трубку. – Натан Валерьянович, сядьте, где сидели, и послушайте меня. – Да, Мира, – сказал профессор. – Слушаю тебя внимательно. – Можно вам задать один личный вопрос? – Конечно, Мирочка, можно… – Чем занимался ваш отец, если это не семейная тайна? И почему Илья Ильич обзывает его профаном и мистиком? Он вообще-то ученый или кто? – У меня нет от тебя тайн, Мира. Отец имел три высших образования и посвятил себя идее слияния основных направлений естествознания. Он доказывал, что только на стыке наук могут родиться истинные представления о природе. – А… ну, тогда все понятно. – Но его концепция не была принята, – добавил Натан. – Конечно, он был ученым. Серьезным ученым, возможно, опередившим время. Почему ты спросила? – А в каком году он родился? Сколько времени прошло между экспедицией на Урал и моментом его рождения? – Мира… – насторожился Натан. – Мы поговорим обо всем, когда встретимся лично. Или ты приедешь к нам погостить, или скажешь, куда мне подъехать! – Я хочу вам подкинуть ученика, – призналась графиня и заранее продуманный монолог застрял в горле. От волнения графиня потеряла способность дышать, но взяла себя в руки раньше, чем Натан опомнился от удивления. – Он хороший мальчик, только очень упрямый и неусидчивый, но… – приступ удушья вновь заставил ее замолчать. – Спасибо, – ответил профессор. – Что с тобой, Мира? Ты задыхаешься? – Не обращайте внимания. – Ты больна? – Нет. Вернее, выздоравливаю. Скоро пройдет. Рецидивы чужих недугов быстро проходят. – Как ты сказала? – не расслышал Натан. – Я насчет мальчика… Если у вас найдется немного времени… – Конечно, найдется. – Могу заплатить за уроки. – Разумеется, я не возьму с тебя денег, Мира! Что за разговоры? – Вы не представляете, какой он упрямый! – Дети есть дети. Не бывает упрямых учеников. Бывают некомпетентные педагоги. Если ты считаешь, что я должен его учить, значит так тому быть. Когда он приедет? Или… мне самому приехать? – Подумаю, – ответила Мира, и профессор почувствовал нерешительность в ее тоне. – Я подумаю, Натан Валерьянович. Если приму решение, позвоню. Спасибо, что согласились. – Пока еще не за что. Мира... – короткие гудки прорезались после паузы. Розалия Львовна вернулась в кабинет. – Ну? – тревожно спросила она. – Что? – Что? – не понял Натан. – Что она сказала? – Так… Ничего особенного. – Ничего особенного? И когда она к нам приедет? – Не знаю, приедет ли... – Зачем же звонить, если не собирается ехать? – Роза, в чем дело? Почему ты так всполошилась? – удивился Натан, и Розалия Львовна удалилась без объяснений. Прежнее спокойствие вернулось к профессору лишь вечером, когда семейство засобиралось в гости. Солнце склонилось к морю, и тень от киоска с фруктами легла поперек газона. Телефон не звонил. Дочери наряжались. Розалия зашла в кабинет попрощаться. – Натик, дорогой… – сказала она. – Если ты хочешь совсем погубить здоровье, можешь дальше сидеть и смотреть в окно. Но я должна предупредить, что не буду мириться с таким положением, и сама приму меры. Я только что звонила Леде и обещала, что утром ты приедешь к ней на первый урок. Натик, ты слышишь меня? – Да, Роза, слышу. – А раз слышишь, будь добр, подготовься. Ты достаточно времени уделил окну, пора подумать о будущем. Ты понял, Натик? – Понял, Роза, – ответил Натан и дождался, когда Розалия Львовна удалится из кабинета. Он слышал, как Левку собирали в поход, как катили по тротуару коляску, как забыли бутылочку с молочком, которую поставили греть, и возвращались за ней. Натан Валерьянович дождался, когда в доме наступит тишина, встал с кресла и закрыл балконную дверь. Он положил в карман телефон и паспорт. Кинул в сумку бритву, тетрадку и карандаш. Спустился на бульвар. Остановил такси и поехал в аэропорт.
