Шестнадцатая сказка.

  ХИНЕЯ.

Целый день Женя писал письмо Юле и очнулся, когда написал роман. Желая пролить свет на историю Артура, доктор навел необходимые справки и сделал вывод, что последняя экспедиция местного уфологического общества имени академика Лепешевского в уральскую аномальную зону была посвящена поиску пещеры. Несмотря на то, что эта тема была закрыта по распоряжению военного ведомства, не все уфологи успокоились. Не все прочли статьи, опубликованные доктором Русым в уральской прессе, в которых разоблачались домыслы о таинственных пещерах. Среди уфологов нашлись дураки, которые верят, что пещера Лепешевского существует, что строительство целлюлозного комбината было прекращено отнюдь не из-за недостатка финансирования, а присутствие в зоне военных никак не связано с плановыми учениями. Накануне вечером, беседуя с коллегами пропавших, Женя получил дневник Артура, который год пылился в шкафу и должен был отправиться в макулатуру, поскольку архивной ценности не представлял. Возмущение доктора не знало границ. «Уж казалось, – недоумевал Женя, – какие еще им нужны доказательства? Даже дети из поселка над ними смеются, но наши уфологи лезут и лезут в зону. Верят, что там колония инопланетян, и желают стать первыми контактерами человечества». Он планировал писать про них фельетон, но не мог сдержать злости. «Нет на свете людей глупее уфологов, – поставил диагноз доктор, – никогда не связывайся с ними и Оскару, когда появится во Флориде, передай, что нечего ловить призраков… Потому что ваша мадмуазель Виноградова – призрак почище пещер Лепешевского».
При упоминании о графине Женю разнесло еще на два объемных абзаца. Он припомнил ее сиятельству наплевательское, залихватское отношение к лечению тетушки Серафимы, и велел передать при встрече, что местные доктора как-нибудь без нее разберутся со здоровьем старушки. «Скажи, чтоб больше шарлатанов не присылала, – просил он Юлю, – что этого добра здесь хватает, и, если нам понадобится бестолковый совет, мы без ее сиятельства знаем, куда обратиться».
Юля пригласила Натана Валерьяновича к компьютеру, чтобы показать письмо.
– Дневник Артура все-таки существует в природе, – сказала она. – Если б Женя знал, как его разбудить... Он считает, что этот сон – нормальная реакция инохронала на стресс. А что там за стресс – ни за что не узнаешь. Он считает, что проще всего обратиться к врачу. Хотя бы для того, чтобы поставить диагноз.
– Звони в неотложку, – согласился Натан. – Мне самому не нравится этот сон, – он отправился в комнату для гостей, Юля последовала за ним, но исследователей ждал сюрприз: небрежно собранная постель, банный халат, брошенный на спинку стула, и прощальная записка: «Дорогой граф, спасибо за все. Буду рад служить тебе и, не задумываясь, отдам свою жизнь, чтобы ты получил свободу. Твой король».

Сонный граф был выведен в гостиную и приперт к стене.
– Что еще за фантазии? – спросил Натан Валерьянович. – Что ты наговорил Артуру, Эрнест? Как же тебе не стыдно! Разве мы не договорились? Что опять за пиратские сокровища и тайные двери?
– У него опять идея-фикс забраться в дольмен, – объяснила Юля. – Если его не взяли в спортивную группу, значит надо перепрыгнуть на другую частоту. Там-то его точно возьмут. Там еще никто не знает избалованного мальчика, который мнит себя чемпионом. Ты же пообещал и мне, и дяде Натану, – сердилась Юля. – Эрни! Артур – наш друг. Он пережил неприятности, потерял память. Мы должны ему помогать, а не потешаться над ним. Что ты наплел? Где его искать?
– Эрни, Артур – не игрушка!
– Не твоя игрушка, – добавила Юля.
– И вообще, люди – не игрушки для мальчика, который не хочет учиться в школе!
– Чего ты добиваешься? Чтобы дядя Натан отослал тебя к Оскару или отдал в колонию для малолетних бандитов? Натан Валерьянович, больше никакого тенниса! Отправьте его на попечение сестры Терезы. Пусть она его учит Ангела в тетрадочке рисовать.
– Если ты будешь вести себя так, – пригрозил Натан, – мне придется тебя отшлепать.
– Не парься, дядя Натан, – ответил Эрнест, продирая глаза. – Вернется твой Деев.
– Как же, не парься! – еще больше возмутился Натан Валерьянович. – Как же я могу не париться, если я только и делаю, что парюсь с того самого дня, как с тобой познакомился. Все мои дети вместе взятые не доставляют столько хлопот, сколько ты один. Ты большой мальчик, Эрнест! Ты требуешь, чтобы к тебе относились, как к взрослому человеку, а сам не понимаешь элементарных вещей! Даже Левушка знает, как можно себя вести с людьми, как нельзя.
– Вы сами его разбаловали, Натан Валерьянович, – возмущалась Юля. – Ходите за ним как нянька, только что с ложки не кормите. Вот, полюбуйтесь. Он пуговицы на пижаме без вас застегнуть не может.
– И, правда, – согласился Натан, – посмотри, как ты застегнул пижаму! До чего же неаккуратный мальчик! – Натан указал на лишнюю петельку у воротничка, и крошка неохотно нанизал ее на последнюю пуговицу. От этого пижама только сильнее перекосилась, а Натан Валерьянович еще больше запарился.
– Надо отдать его в школу для трудных детей и точка.
– Как же отдать его в школу, – развел руками Натан, – если он совершенно не желает учиться? – Он взял за шиворот сонного Эрнеста и подвел к дверному косяку, где когда-то поставил отметку роста. Эту нехитрую операцию Натан Валерьянович регулярно проделывал со своими детьми, дабы убедиться, что они растут. Дети от этой процедуры росли еще лучше и быстрее прибавляли в весе, но Эрнест разочаровал его даже здесь, потому что за последние полгода ничуть не прибавил. – Никакой самодисциплины, ни малейшего уважения к педагогам. Какая школа! О чем разговор? Здесь нужен грамотный психиатр, а что я скажу психиатру? Что ребенок ведет себя, как хочет, не считаясь ни с кем, и так будет всегда?! Он будет делать только то, что ему захочется… А хочется ему исключительно только безобразничать!
– Я хочу выиграть турнир Флориды для мальчиков до десяти лет, – заявил Эрнест. – И не буду расти, пока не выиграю! Найди тренера. На воспитателе можно поэкономить.
– Это ненормально, когда ребенок хочет только бить по мячу ракеткой! Когда ребенок не хочет узнавать каждый день что-то новое…
– А я не ребенок! – огрызнулся мальчик. – Мне не надо учиться!
– Надо! – возразил Натан. – Учиться надо хотя бы для того, чтобы грамотно бить по мячику, а ты не дал себе труда запомнить даже то немногое, чему учила тебя сестра Тереза!
– Когда у меня будет дольмен, твои науки не пригодятся.
– У тебя никогда не будет дольмена, с таким отношением… Чтобы работать с дольменом, нужно понимать процессы, которые в нем происходят, а чтобы понимать, надо очень много учиться. И начинать учиться надо сейчас.
– А зачем? Ты сказал: в одно ухо влетело – из другого вылетело!
– Я заткну тебе ухо, из которого вылетает! И будешь учиться как миленький! – пригрозил Натан Валерьянович, застегивая пуговицы на пижаме ребенка.
– А зачем? Я не собираюсь, как ты всю жизнь читать умные книжки и плеваться.
– Кто это плевался над книжками?
– Ты плевался, – свидетельствовал ребенок. – Еще и матом ругался, когда думал, что я уже сплю. А я не спал. Я все слышал.
– Какие глупости! – заступилась за профессора Юля. – Как тебе не стыдно такое выдумывать про дядю Натана? Нет, надо с этим ребенком что-то делать. Пока вы, Натан Валерьянович, возьметесь за ремень, он из маленького негодяя превратится в огромного. Тогда мы с ним точно не справимся.
– Что ж толку отдавать его в школу, если результатов ноль… – горевал Натан, перебирая пуговицы на пижаме. – Разве б я не отдал?.. У меня, вон, Маша – такая же хулиганка. Чуть что не по ней – в драку. Чуть что не так – встала и пошла домой посреди урока. Вся школа от нее плачет, а толку? Только Розалия Львовна с ней может сладить. Даже сестры старшие для нее не авторитет. Все! – решил Натан. – Не одумаешься – поедешь в Тель-Авив к тете Розе. Будешь учить иврит вместо английского языка.
– Понятно тебе теперь? – поддержала идею Юля. – Тель-Авив на другой стороне Земли. Будешь ходить вверх ногами и писать слева направо.
– Вот такими страшными крючками… – Натан перестал застегивать пуговицы и загнул указательный палец, чтобы как следует напугать ребенка. Проблеск ужаса появился в глазах крошки-графа. – А у тети Розы с капризными детьми разговор короткий!
– Да, – подтвердила Юля. – Тетя Роза не будет тебя в такси на корты возить. Скажет – и все! Дважды повторять не станет.
– Она тебя отдаст в обучение к Леде Ефимовне, вот тогда будешь знать.
– А у Леды Ефимовны разговор еще короче!
– У Леды Ефимовны, – вспомнил Натан, – девочки-отличницы падали в обморок на уроках. У Леды Ефимовны во…от такой длинный нос, – Натан дорисовал на своем лице овал размером с дыню, и в глазах ребенка блеснули слезы, – и железный зуб, острый, как нож. Этим зубом Леда Ефимовна кусает всех, кто не хочет учить иврит.

Ребенок расплакался, и инквизиторы поняли, что перегнули палку. На этом решено было тему закрыть, ждать возвращения Артура, и до поры до времени крошку не трогать. «Еще неизвестно, – подумали инквизиторы, – виновен ли граф в побеге пропащего человека. Еще неизвестно, бежал ли человек, или спустился вниз за газетой». Расстроенный Эрнест отказался идти в бассейн. Он залез под стол, забаррикадировался книжками и тетрадками, в которых Натан обучал его математике, и заплакал.
– Как Мирослава справлялась с ним – не понимаю, – вздохнула Юля.
– Надо к нему пойти.
– Не вздумайте, Натан Валерьянович. Он только этого добивается.
– Если дети плачут в присутствии взрослых, шантажируя их – это нормально. Если ребенок плачет один, запершись в комнате – это никуда не годится. Дети так не должны надрывать свою психику. Во всяком случае, не мои дети, – решил Натан, вошел в детскую и встал на четвереньки, чтобы лезть под стол, но увидел в руках у ребенка рогатку.
– Только подойди… – сказал зареванный мальчик.
– М… да, – согласился Натан Валерьянович и вернулся на кухню. – Детям иногда кажется, что весь мир против них.
– Он не ребенок.
– Ребенок. Даже когда он вырастет и станет большим, он все равно останется нашим ребенком. Давай лучше подумаем, чем нам могут помочь коллеги Некрасова? То, что они мастерски подделывают документы, я убедился.
– Еще они могут разыскать кого угодно и где угодно. Если Артур не вернется в течение суток, я, пожалуй, их попрошу.
– Хорошо, – согласился Натан Валерьянович. – Это все хорошо. Но смогут ли эти друиды-аптекари устроить в спортивную группу мальчишку, от которого отказались школы?
– Не знаю. Мне в голову не приходило спросить. Наверно смогут.
– Я тоже не знаю, какой из Эрнеста выйдет спортсмен, но, похоже, кроме спорта его ничто не волнует. Я начинаю думать, что над ребенком довлеет рок. Как же так? Ни один тренер не желает иметь с ним дела. Эрнест играет со своими сверстниками на равных, не хуже. А подчас даже лучше. Все тесты прошел прекрасно. Только что слабые связки – так это… у каждого второго из них. Но как только встает вопрос о том, чтобы взять его в группу – происходят необъяснимые вещи. Ребенок как будто перестает существовать. Я не могу тренировать его сам, потому что не знаю, как. Это на самом деле очень сложный процесс, готовить теннисиста. Время уходит. Нужен профессиональный тренер и спарринг. Но мальчишки не соглашаются с ним играть, а взрослые люди, словно не видят его. Я уже начинаю верить в сказки, что человека лишили судьбы. Я даже начинаю понимать его нежелание учиться.
– Судьба здесь ни при чем, – возразила Юля. – Крошка сам виноват, потому что ведет себя на корте, как свинья. И в классе тоже. Помните, родители пришли на него жаловаться? Помните, они говорили, что не приведут детей, пока вы не заберете Эрнеста.
– Ну, допустим, – согласился Натан. – В школе ему действительно скучно, но ведь теннис – это то, чем он готов заниматься с утра до вечера. Я же присутствую с ним на корте и в раздевалке. Он так выкладывается за тренировку, что не имеет сил демонстрировать свой вздорный характер. Но как только заходит речь о его карьере – все как один оказываются заняты и очень богаты, поэтому никакими деньгами их не заинтересовать. Других мальчишек, вон, я смотрю, берут нарасхват. Мальчишек, которых Эрнест обыгрывает. Что ж это такое?..
– Что-то из области скрытых объектов. Вы же знаете, как можно ходить мимо двери и не видеть ее.
– До той поры, пока на дверь кто-нибудь не укажет. Но ведь я только и делаю, что указываю на то, что у Эрнеста способности. Не обязательно растить из него чемпиона, но отказать ребенку в праве заниматься в спортивной группе – это свинство. В тот день, когда вернулся Артур, мы были уверены, что проблема решится. И что же? В последний момент решили новичков посреди года не брать. Кто решил? Зачем? Какой смысл в этом дурацком решении? Может быть, попытать удачу в России? Я уверен, что там не будет никаких заколдованных мальчиков.
– Будут.
– Но мы должны попробовать. Показать его русским тренерам.
– Что вы, Натан Валерьянович! Нормальные дети наоборот едут тренироваться сюда из России.
– А у нас вот ненормальные дети. Последняя надежда на наших друидов…
– Эзотов.
– Какие «эзоты»? – махнул рукою профессор. – Друиды самые настоящие! Надеюсь достаточно влиятельные, чтобы похлопотать за ребенка. Хотя бы на полгода устроить в спортивный класс. Поработать над техникой.
– Вы только ради этого согласились общаться с Некрасовым?
– Но ведь пропадет парнишка. Может быть, большой спортивный талант пропадет.
– На вас больно смотреть, Натан Валерьянович. Вы так замучились с этим разбойником. Наверно с родными детьми так не мучились. Права была Алиса, вам надо в Тель-Авив, ложиться в клинику на обследование. Никому не будет легче, если с вами опять случится инсульт.
– Никакого инсульта, – возразил Боровский. – Ничего плохого со мной не случится, пока я не устрою мальчика в группу. У меня появился смысл жизни. А когда в жизни человека есть смысл, его никакой инсульт не возьмет. – Натан приблизился к детской и убедился, что мальчик, вооруженный рогаткой, продолжает сидеть под столом, но уже не плачет, а сосредоточенно целится в его сторону. Убедился и снова вернулся на кухню. – Ничего не случится, – сказал Натан. – Я знаю, что этот мальчик вырастет разумным и добрым человеком, поэтому мне не жалко тратить на него время. На что ж тратить время и силы, если не на детей?
– Его уже и так все принимают за Левушку.
– Если надо будет его усыновить, мы сделаем это. Я говорил… и Розалия Львовна не против.
– Не хотите сначала узнать, кто на самом деле его родители?
– Вот это… – вздохнул Натан, – наверно, не наше дело. К сожалению.



Натан Валерьянович назначил встречу Некрасову в «забегаловке» братьев Домингес, где отродясь не слышали английского языка. Там латиноамериканские эмигранты пили кактусовую водку; там со столиков неделями не сметали крошки, а тюбики с кетчупом были заляпаны грязными пальцами, словно здесь питались шахтеры, не помывшие руки после смены. Натан Валерьянович чувствовал себя у Домингесов как дома и даже молодел, потому что данная точка общепита напоминала ему забегаловку у метро, где он, будучи студентом, обедал пончиком после занятий. Даже сломанный нос хозяина заведения придавал Натану внутреннюю уверенность, потому что напоминал о доме. Ему не понравилась идея принимать Некрасова в квартире Юли, но теперь, выходя ненадолго, он чувствовал беспокойство: и оттого, что некстати вернулся Артур, и оттого, что некстати исчез. Оттого что Эрнест растет своенравным мальчишкой, и у Оскара дела полны неопределенности. Но больше всего Натан Валерьянович переживал за Юлю, потому что ничем не мог ее обнадежить.
Профессор назначил Некрасову время и торопился так, что впопыхах забыл телефон, но возвращаться не стал. Он хотел придти пораньше на пять минут, но его визави уже ждал. Он занял столик в углу, подальше от прохода, и сосредоточенно просматривал газету с объявлениями. Со стороны это выглядело странно. Невозможно одинаково внимательно и пристрастно читать все объявления подряд. «Этому господину, – решил Натан, – до нашего мира определенно нет дела, а значит, и говорить не о чем». Однако он сел за стол и заказал кофе.
– Что вы понимали, профессор, под термином «иллюзорная память»? – спросил Некрасов, складывая газету. – Можете объяснить природу описанного вами явления?
– Не явления, – ответил Натан, – иллюзорная память – субъективный процесс, который в нескольких словах не опишешь. Когда я начал заниматься проблемой, для меня она лежала за рамками физики как таковой. Скорее, она касалась психиатрии, и я мог только констатировать факт: да, иной раз человек помнит то, чего не было с ним в реальности, и не помнит того, что было. Именно о такого рода несоответствии шла речь.
– Однако именно это несоответствие явилось отправной точкой в доказанной вами теории.
– В какой теории?
– Теории о том, что в этом мире нет логики.
– Нет, – согласился Натан. – Точнее так: мы неправильно понимаем логику этого мира и не обладаем достаточными знаниями, чтобы правильно ее понимать.
– Вы не обладаете, – заметил Сава. – Мы – обладаем. – Он оперся локтями на стол. Чтобы заглянуть поглубже в душу профессора. – И ваш ученик обладает. Из его «программной» концепции следует однозначный вывод: наша жизнь работает как компьютерная программа, однажды написанная и время от времени редактируемая. Она решает различного рода задачи, а мы, не отдавая себе отчет, действуем, как переменные одной функции, и ваша «иллюзорная память», профессор... Да, явление, открытое вами, является прямым тому доказательством. Просто компьютер, на котором работает наша программа, постоянно делает резервные копии. Создает, уничтожает, редактирует… а человек достаточно глуп, чтобы не видеть то, что происходит вокруг, потому что он должен быть глупым. Иначе ему сложно будет реализовать себя в нашем общем глобальном процессе. Среднестатистический человек. Но иногда находятся исключения. Исключение – это сбой, который влечет за собой вмешательство программиста. Пока резервные копии появляются и исчезают, мы не можем называться самостоятельной цивилизацией. Вот вам еще один аргумент.
– Аргумент в пользу чего? – не понял Натан.
– В пользу необходимости нашего тесного сотрудничества.
– Вы хотите сказать, что в идеальной модели бытия «иллюзорной памяти» быть не может?
– Программа жизни цивилизации пишется один раз, а дальше… она существует сама собой, в соответствии с заложенными в нее возможностями и задачами. В человеческую цивилизацию заложены огромные возможности. Может быть, слишком большие для того, чтобы позволить нам самостоятельно ставить цель и стремиться к ней. Вы не находите?
– Я просто физик. Вы задаете мне вопросы мировоззренческого характера. Конечно, я могу сказать свое мнение, но оно не обязательно будет правильным. Что вы хотите предпринять против тех, кто мешает цивилизации развиваться самостоятельно, и что я лично могу для вас сделать?
– Наша задача делится на три этапа, – объявил Сава. – Первый: выйти из-под контроля любой ценой. Второй – стать недосягаемыми для тех, кто нас контролирует. Третий – иметь возможность отстоять свою независимость, если придется.
– Не знаю, как выйти из под контроля, – ответил Боровский. – Не знаю, возможна ли в природе частота, на которой человека не будет контролировать тот, кто создал его.
– Ваш ученик доказал, что она возможна. Разве он не говорил с вами о «реальном мире»? Он не просто доказал существование такового, а почти что вычислил частоту.
– Проблема не в том, чтобы вычислить, а чтобы понять... Что такое «реальный мир»? Все миры в определенном смысле реальны и иллюзорны.
– «Реальный», согласно концепции господина Шутова, означает первичный, – напомнил Савелий забывчивому Учителю. – Мир первичный, по отношению к нашим иллюзиям. Мир, в котором писалась программа, и в котором она, соответственно, редактируется.
– Вы считаете возможным такой переход?
– Как единственно верный способ выйти из-под контроля. И этот вопрос ваш ученик способен решить. Если рассматривать проблему в комплексе, она называется «ключ дольмена». Задача, в шаге от решения которой остановился господин Шутов.
– «Ключ дольмена» – палка о двух концах, – заметил Боровский.
– Вот! Именно поэтому… когда хозяева мира доберутся до наших душ, наше оружие должно быть сильнее.
– Вы всерьез говорите о хроно-бомбе?
– Когда-то вы отказались делать ее для России – тогда вас можно было понять. Но вы не сможете отказаться, когда речь идет о выживании цивилизации.
– Плохо вы представляете, от чего я могу отказаться, от чего не могу.
– Просто вам нужно время на осмысление, а его очень мало.
– Мы не общались с вами раньше? В одном из кабинетов спецслужб?
– Теория «иллюзорной памяти» допускает такую вероятность, – улыбнулся Савелий, – и даже указывает на нее.
– В прошлый раз я сказал… и повторю опять: оружие такого класса лишено смысла в первую очередь для того, кого призвано защитить.
– В прошлый раз ваш ученик еще не нашел подходы к ключу дольмена. Оружие, о котором мы говорим, опасно для «иллюзорных частот». Если мы сможем выйти из этого порочного круга, ситуация представится совершенно иной. И уж поверьте, я бы не тратил время на уговоры, когда бы не был уверен: есть человек, который может справиться с этой задачей. А с вашей помощью и поддержкой – дело пойдет быстрее.
– Не нравится мне такой разговор. Человек, о котором мы говорим, давно не мой ученик. Он вполне самостоятельный ученый и вправе сам принимать решения.
– Он всегда дорожил вашим мнением.
– Но мое мнение вам не понравится.
– Потому что вы, как всякий нормальный человек, не имеете информации об истинной природе вещей, – возразил оппонент. – Вы, как представитель классической науки, слишком консервативны в своем мировоззрении. Но у меня есть аргументы, которые могут вас убедить. Дайте шанс всем нам, и себе самому. Только в этом случае я приму ваш отказ, как окончательное решение.



Воротившись, Натан Валерьянович застал Юлю в слезах, и мысли о предстоящем спасении мира перестали терзать его душу. Первое, что пришло профессору в голову – раз и навсегда отобрать у Эрнеста рогатку. Отобрать, спрятать и запретить ему мастерить оружие из старых теннисных ракеток, но обиженный мальчик сидел на полу и рвал листы из тетрадки по английскому языку. Весь пол в детской комнате был устлан рваной бумагой, вещи раскиданы, из шкафа вывалена груда хлама. Но девушка плакала у окна, не обращая внимания на бардак. Вторая идея, которая пришла профессору в голову, оказалась гораздо разумнее.
– Опять поссорились с Оскаром?
– Почему опять? Я с ним не помирилась с прошлого раза. Он сказал, что если в Штатах тренера не найдется, он заберет Эрнеста к себе в Монте-Карло. Натан Валерьянович, надо было сразу его отдать и не мучиться. Зря вы его не отдали…
– Еще чего не хватало! – возмутился Натан и стал подбирать вещи с пола. – Только в Монте-Карло этого разбойника посылать.
– Что вы делаете, Натан Валерьянович? Перестаньте! Не хватало только, чтоб вы за ним убирались. Если б вы видели, что он вытворял в полиции… Артур словно провалился сквозь землю. Письмо к Мирославе лежит у меня. У него даже адреса нет, чтобы придти и спросить, кто он такой. А этот малолетний придурок… Вы только полюбуйтесь, во что он комнату свою превратил. – Юля распахнула дверь в детскую, но оттуда вылетел растрепанный учебник английского языка, стукнулся в стенку и шлепнулся на пол. – Полюбуйтесь, что там творится! Думаете, куда он Артура послал? Он послал его на поиски дома Копинского и черт-те что наврал, пользуясь тем, что у человека потеря памяти. Я хотела съездить к дольмену, но разве этого… запрешь одного в квартире? Думаете, зачем он порезал простынь? Чтобы спуститься на нижний балкон, вот зачем. Он хочет, чтобы нас с вами отвезли в тюрьму за жестокое обращение с ребенком, вот он чего добивается.
– Что он делал в полиции, Юля? Что ты там делала?
– Подавала в розыск, – объяснила девушка. – Надо же хоть что-нибудь делать. Я им описала Артура, предупредила, что человек без памяти. А крошка им знаете, что заявил? Чтобы не лезли не в свое дело, не слушали истеричку… Он сказал, что я просто ревную мужика, который обещал жениться и убежал. Я думала, убью его прямо там, на глазах у полиции.
– Эрнест, зачем ты это сказал? – спросил Натан Валерьянович и из комнаты вылетел глобус с вмятиной на экваторе, как раз в районе Карибского моря.
– Короче, я ему всыпала, – призналась Юля. – Извините, конечно! Вы можете воспитывать его по-другому – я не могу. Взгляните, что он здесь натворил, – Юля бегом преодолела участок обстрела и заняла позицию, недосягаемую для вылетающих из детской предметов. – Вы только посмотрите, во что эта «звезда тенниса» превратила комнату. Объясните ему, если он не прекратит, я еще раз ему всыплю.
Натан Валерьянович с порога обозрел разгром, засучил рукава, поднял мальчика с пола и за шиворот вынес в холл. Ребенок стиснул зубы от ярости, но не произнес и звука, только по дороге хватался за предметы, до которых мог дотянуться. Предметы падали на пол, усугубляя бардак. На пол полетела клетка с Сарой Исааковной и памятный сувенир, который Юле вручили в день окончания колледжа.
– Послушай меня, Эрнест, – сказал Натан Валерьянович. – Послушай внимательно, потому что вряд ли я когда-нибудь повторю тебе то, что скажу сейчас. – Заплаканные глаза крошки-графа остекленели от гнева. – У нас сложилась очень непростая ситуация. Я говорю, у нас, потому что ты – парень из нашей команды, хочется тебе этого или нет. Ты один из нас, и наши неприятности – это твои неприятности. Понимаешь меня, малыш? – мальчик нахмурился. – Сейчас мы уставшие, заведенные, расстроенные. Если ты в такой непростой ситуации сможешь преодолеть обиды и взять себя в руки, я обещаю, что с этого дня начну серьезно думать о том, что ты сможешь владеть дольменом. Ты понял меня, Эрнест? Я только начну думать на эту тему. И не могу обещать, что решение будет скорым. – Малыш кивнул, но хмуриться не перестал. – Если ты не сможешь взять себя в руки и помочь нам, тебя никто не осудит. Только в этом случае, я буду думать не о том, как сделать дольмен твоим, а о том, как уберечь тебя от контакта с дольменом. Не потому что мне жалко. Мне для тебя не жалко ничего. Только потому, что мне за тебя не будет спокойно. Дольмен слишком опасная игрушка для человека, который не может контролировать эмоции, даже если этот человек умен и достоин во всех отношениях.
– Я могу, – выдавил из себя Эрнест.
– Я знаю. Я всегда знал, что могу на тебя положиться. А теперь… поди-ка, извинись перед Юлей и наведи порядок.
Проходя мимо Юли, Эрнест показал ей язык, но учебник с пола поднял. Кроме того, малыш вытащил из шкафа пылесос и с грохотом поволок его в комнату.
– А что если Артур болен? – предположила девушка. – Такие частые потери памяти… Может, они случаются сами по себе. Не знаете, Натан Валерьянович, это не может быть такая болезнь?
– Каждая болезнь чем-нибудь спровоцирована.
– Пойду-ка я еще раз позвоню Жене, пока он не ушел на работу.

– Не переживай, – с ходу успокоил девушку доктор Русый, – Деев – инохронал, а с инохроналами бывает и не такое. …Нет, что ты?! С Деевым поработали, факт! Даже если не поработали, ни за что не узнаешь, какая у него там, параллельная жизнь. У инохроналов это не зависит ни от чего, только их внутренние процессы, которые с одной частоты контролировать невозможно. Ты плачешь из-за него? Перестань! Деев – везунчик, не пропадет. Не на вас с Валерьянычем, так на кого-то из нас обязательно выйдет. Давно он пропал? …Неделя – не срок. Вот, у меня один жил… Пришел человек от Жоржа деньги менять, увидел квартиру и говорит, можно посплю у тебя? Ну, я, дурак, согласился, на работу опаздывал, некогда было устраивать его в гостиницу. Ушел и забыл. Просто из головы вылетело, что у меня дома спит человек. Вообще-то я не забываю такие вещи. А тут – закрутилось, у редактора день рождения, сдали номер, выпили, поехали на дачу, расслабились. Короче… Вспомнил я о нем в понедельник, примчался домой – спит. Как лег на матрас в плаще и ботинках, так даже не шевелился. В той же позе и спал. Я сам тогда испугался, думал, помер мужик, а я виноватым буду: посмотрел – нет, живой… Так он спал, Юлька, ты не поверишь, неделю. Потом исчез. Он исчез, а ботинки остались. Я подумал, если Деев у вас разоспался, может, он продолжил спать где-нибудь на природе.
– Как исчез? – не поняла Юля. – Сначала спал, а потом исчез?
– Исчез из запертой квартиры с заклеенными на зиму окнами. Следов взлома не обнаружено.
– Женя, что делать? Надо срочно его найти. Найти и понять, что случилось, а ты говоришь, что он может исчезнуть даже из запертой комнаты?
– Жорж бы тебе посоветовал ходить по пятам и глаз с него не сводить. Выброси из головы. Побереги нервы. Привыкнешь. Я же привык. С инохроналами каждый день что-нибудь не так. И каждый раз что-то новое. Все когда-нибудь в первый раз. Деев – резидент параллельного мира. Кто знает, что за миссия здесь у него?
– Этого-то я и боюсь. Мало ли, что там миссия. Когда он на глазах – все же не так тревожно. Жень, ты собирался к нам в гости. Когда приедешь? Ты ведь ни разу не был в Америке.
– Да я б хоть завтра, – признался доктор. – Ужасно хочется поглядеть на мелкого графа. Вы меня заинтриговали. Не сомневаюсь, что он – копия свой матери.
– Разве что только характер, – согласилась Юля.
– Я б хоть сегодня сорвался…
– Работа в редакции не пускает?
– Плевал я на эту работу. Мне, чтобы отлучиться из зоны, надо личное разрешение Жоржа, а где его взять? Этот тип всплывает раз в год. Да еще Серафима капризничает. У старушки кроме меня никого не осталось. Я не знаю, Юля, как скажешь, высылать вам дневник Артура во Флориду или отсканировать и скинуть по сети?
– Если тебе не трудно.
– Значит, говоришь, летаргическим образом спал, а потом… Как вы его разбудили?
– Эрнест уронил на него чемодан. До этого Артур спал как покойник. Хотели врача вызывать.
– Найдете спящим – уроните на него чемодан еще раз, – посоветовал доктор. – Значит, дневник высылать… Не переживай, Юлька, найдется. Что-что, а Деев точно найдется. Знаешь, что я подумал? Я подумал… ко мне на днях обращались командировочные от Жоржа, просили купить для них карты и всякие мелочи… Я знаю, где они остановились. Ребята, по-моему, приличные. Хочешь, подъеду к ним, пока не смылись? Поговорю. Им, осознанным инохроналам, виднее мотивации дурацкого поведения.
– Поговори. Если не трудно, обязательно поговори.



Вой пылесоса разбудил среди ночи всех, кто не впал в летаргию. Натан Валерьянович вскочил с дивана в темной комнате. Решил, что началась бомбежка, и уронил толстенную папку с документами Некрасова, которую читал перед сном.
– Не спите? – Юля спешно попрощалась с кем-то по телефону и заглянула в комнату. – Это он потолок пылесосит. Пол и стены уже пылесосил, шторы на окнах тоже. Потом он пропылесосил стекла. Вы не видели, какая там чистота, Натан Валерьянович. Только не мешайте ему. Пусть умотается, крепче уснет. Там отвалилась крышка от агрегата, поэтому такой шум. Я потом поставлю ее на место.
– Он извинился?
– Ну, что вы? Разве малыш когда-нибудь извинится? Скорее он пропылесосит все небоскребы Флориды.
– Артур звонил?
– Нет. Кофе хотите? Кубинский. Мира очень любила...
– А кто звонил? Оскар?
– Женя.
– Зачем?
– Морально поддерживал.
– Набери-ка мне его, раз не спит, – попросил Натан, принимая чашку из Юлиных рук.
– Натан Валерьянович, – обрадовался доктор Русый. – Я думал, что вы спите. Никак не запомню, сколько у вас времени.
– Что нового? Удалось узнать что-нибудь про Артура?
– Докладываю: сознательные инохроналы, в отличие от спонтанных, действительно имеют свойство выпадать из реальности. Они могут спать неделями, терять память, могут просто стоять с пустым взглядом, не реагируя на окружающих, что значительно хуже. Причем, делают это где попало и когда вздумается. Видите ли, они для нас персонажи несколько эфемерные, мало реалистичные, а мы для них и подавно, поэтому они не особенно церемонятся с общественным мнением. Вы меня слышите?
– Да, да, Женя! Очень внимательно тебя слушаю.
– Ребята сказали так: всегда ищите причину: зачем инохронал к вам пришел? Почему ему понадобилось впасть в спячку. Найдете причину – ответите себе на вопрос, как долго это будет продолжаться и к чему приведет. Чаще всего, впадая в сонливость, они общаются с миром, из которого вышли. Добирают информацию, которую здесь получить не могут. Вероятно, кто-то зачем-то его оттуда позвал. В редких случаях это может означать реакцию на испуг, растерянность, нелады со здоровьем при переходе из одной частоты в другую, коррекция физического состояния. Ребята сказали, что если с инохроналом происходят какие-то странности – лучше его чемоданом по голове не бить. Программа должна быть завершена, иначе все повторится.
– Что завершено? – не понял Натан. – Какая программа?
– Закачка обновлений и антивирусов, – уточнил доктор. – Ничего опасного, Натан Валерьянович. Просто наберитесь терпения. И еще… Ребят, с которыми я говорил, почему-то заинтересовала информация о зажигалке. Они советуют повнимательней к ней отнестись. У эзотериков не тот стиль шпионажа. Если они захотят подсадить вам жучка – ни за что его не найдете.
– И я об этом подумал, – признался Натан, но мысль прервал страшный грохот. Решительным шагом Натан Валерьянович вошел в детскую. – Эрнест! – крикнул он. Пылесос рухнул на пол с подоконника и разлетелся вдребезги. Профессор дождался, когда стихнет гул, а мальчишка откашляется от пыли.
Юля побледнела:
– Ну, все! Сейчас приедет полиция.
– Эрнест, иди сейчас же сюда! – позвал Натан Валерьянович и дождался, когда граф проберется сквозь груду разбитой техники. – Подойди, мне надо кое о чем тебя расспросить. Что ты должен был сделать, прежде чем начать убираться в комнате? Ты извинился перед Юлей или забыл, о чем мы с тобой говорили?
Мальчик скрылся в детской, но скоро вернулся оттуда с охапкой бумаг, сел рядом с Юлей, обнял ее и чмокнул в бледную щеку.
– Ты знаешь, что я тебя люблю? – спросил мальчик.
– Знаю, ваше сиятельство.
– Знаешь, что очень?
– Я тоже очень тебя люблю, малыш.
– Врешь!
– Не вру. Говорю правду.
– Тогда поверь, что Барбос вернется, и он вернется. Пока ты о нем паникуешь, его дорога закрыта.
– Так по-русски не говорят: «о нем паникуешь». Когда вернется Барбос?
Мальчишка пожал плечами.
– Как только морду набьют. Барбос считает, что ему обязательно набьют морду.
– Что у тебя за бумаги? – спросила Юля. – Ты взял их из чемодана, который Оскар запретил открывать?
– Я знаю про летаргический сон больше, чем Женя-доктор, – ответил граф, – только не помню, где об этом написано. Там наши одного расколдовали такого. Не помню, как. Кажется, надо положить под подушку кусочек халвы.
– А ну-ка дай сюда! – Юля выхватила бумаги из рук Эрнеста.
– Дядя Ната-ан!!!
– Уснул твой дядя Натан! Слышишь, храп? Отдай, быстро, я уберу в чемодан…
– Не дам! – крошка вцепился в бумаги и отпихивал Юлю до тех пор, пока оба не свалились с кровати на пол.
Храп в соседней комнате прекратился. Скрипнуло кресло, спорщики замерли, но шагов в направлении спальни не дождались.



СКАЗКИ ФОРТА. «Сон Великого Сю»
На пороге дольмена графиня чувствовала неловкость за легкомысленный внешний вид. Их просили одеться в халаты, потому что всякая иная одежда будет расценена принимающей стороной, как неуважение традиций. Графине показалось, что ее халат – недостаточно длинный для того, чтобы стоять на ветру перед армией, вооруженной кривыми ножами. В атласных нарядах, расшитых от ворота до подола красочными нитками и аппликациями, воины были похожи на клоунов. Графине стало стыдно за Драного Хакера, который отправился на задание в банном халате цвета ночного неба. Только Крокодил, наплевав на традиции, не изменил жилету с потайным карманом и от штанов, купленных у портового грузчика за бочонок пива, тоже не отказался.
– Ну? – тихо спросила графиня товарищей. – В чем фишка? В том, что перед нами новая раса? Драный, ты видел таких красавцев?
– Темно, – сказал Драный.
Делегация форта ступила на крыльцо с порога дольмена. От толпы встречающих отделился человек и поклонился пришельцам. На шее человека висел медальон, которым форт отмечал переводчиков и дипломатов, с которыми соглашался иметь дела.
– Мой народ приветствует трех великих воинов мира, – сказал человек.
– Три великих воина мира приветствуют твой народ, – ответил Собек.
– Дикий сюр, – решила графиня. – Я в фэнтэзи не играю. Моя тема – «сайнс фикшн».
– Если вы сможете помочь в беде, которая постигла нас, ваши имена будут высечены на скале героев и обмазаны золотом, – предупредил переводчик. – Если нет – уйдите сейчас.
– Говори, – разрешил Собек.
Переводчик поднялся на крыльцо. Графиня никогда не видела этой расы. Люди имели почти прозрачную кожу, сквозь которую проступали сосуды, словно шлейфы под стеклянным корпусом компьютера. Глазное яблоко напоминало хрустальный шар, отражающий свет свечи, внутри которого был замурован зрачок, похожий на лягушачьего головастика.
– Наш Бог и правитель, Великий Сю, уснул невероятно глубоким сном. Никто не может его разбудить, – сообщил переводчик.
– В чем проблема? – не понял Собек.
– Там три проблемы. Великий Сю, посланный небом на землю, не может спать, потому что ни на минуту не хочет оставить подданных без покровителя, но небо иногда забирает его к себе. Достаточно позвенеть в колокольчик, чтобы опустить его в мир, но случилось страшное. Великий Сю заснул и увидел сон, в котором совершает героический подвиг во славу народа. После ратных трудов наш покровитель так утомился, что заснул во сне, а там, где он уснул второй раз, тревожного колокольчика нет. Великий Сю заснул дважды и так долго спал, что снова увидел сон о том, как он изгоняет вражеские орды с наших земель… Великий Сю может заниматься во сне только подвигом. Других сновидений он не видит, а работать кривым мечом – утомительный труд. Чем дальше, тем глубже засыпает Великий Сю. Чем дальше, тем меньше надежды извлечь его из сновидений. Вы согласны помочь?
– Мы согласны? – спросил Собек у товарищей и дождался снисходительной ухмылки от Драного. – Где его величество спит?
Переводчик обернулся к толпе и махнул рукой. Армия приветствовала гостей громким возгласом. Кривые клинки засверкали над головами.
– Теперь начинается вторая проблема, – предупредил переводчик. – Ни один смертный не может войти в дом Великого Сю, кроме его родной матушки, которая, убитая горем, лежит в усыпальнице всех царей и ждет, когда к ней принесут любимого сына. Ни один смертный не может войти к его величеству просто так. Сначала он должен пешком перейти океан, преодолеть насквозь чрево земное и выйти живым из адского пламени.
– Мужики… Я в фэнтези не играю! – тихо повторила графиня.
– Помолчи, – приказал Собек.
– Мы им нужны для ритуала, Крокодил! Для обряда, на который нормальный человек не подпишется. Неужели не ясно? Посмотри на их рожи.
– Я сказал, заткнись. Выступишь, когда спросят.
– Драный… – обратилась Мира за поддержкой к товарищу в банном халате, но получила в ответ еще одну снисходительную ухмылку. – Вы как хотите, я через океан не пойду. Поеду на ваших шеях.

Переводчик исчез, перестал освещать ворота дольмена своей прозрачной макушкой. Толпа встречавших построилась колонной и скрылась. Пошла в обход океана. Графиня же последовала за товарищами туда, где блестела в сумерках водная гладь. Поежилась, но пошла.
– Никто не хочет кормить акул, – рассуждала она. – И я не хочу. Вы первые пойдете на корм.
Собек закатал штаны у кромки прибоя. Графиня сняла сандалии.
– Мы им нужны. Факт! – сказала она. – У ребят серьезные трудности, но заключаются они не в том, чтобы разбудить придурка! Пока мы не поймем, в чем фишка… Собек, переводчик говорил о трех проблемах. Я пока узнала про две. Третья будет на выходе. Надо больше про них разузнать. Какого черта мы ринулись, не разобрав ситуацию?
– Драный, что за раса? – спросил Собек.
– Не знаю.
– Если Драный не знает расу, никто не знает.
– Значит, надо сесть и подумать, – настаивала графиня, но за Собеком шла. Вода достигла ее щиколотки, потом колена. Дорожка из утоптанного песка стала твердым дном океана. – Крокодил! Как ты собрался будить чувака, который уснул «матрешкой»?
– Сначала перейду океан.

В тумане не было видно ни неба, ни берега. Вода не поднималась выше колена и казалась прозрачной. Графиня загрустила, представив себе размер океана. Когда из тумана показалась гора, стало легче. По крайней мере, обозначилась цель.
Гора вырастала из воды и расползалась цепью холмов. Океан закончился, не начавшись. Графиня обула сандалии. Земную твердь экспедиция преодолела насквозь быстрее, чем успела понять, что это испытание. До трех великих воинов мира здесь проходила конница, потому что в туннеле пахло навозом, а камни вокруг были припорошены свежими экскрементами летучих мышей. После второго испытания графине захотелось еще раз пересечь океан, чтобы отмыть подошвы, но в конце туннеля занималась огненная заря и на ее кровавом фоне стало видно, как летучие мыши низко летают над головой впереди идущего Крокодила, так и норовя задеть макушку крылом.
Никакой зари на земле прозрачных людей графиню не ожидало. На выходе из туннеля для них было устроено огненное кольцо, собранное неумелыми реквизиторами из подножного хлама. С прутьев, облитых смолой, срывались горящие капли, уносилась в небо прогоревшая ткань, похожая на паутину. Зрелище графиню не впечатлило. Для нагнетания ужаса на всякого входящего в храм правителя можно было бы постараться получше. Графиня отделалась легким ожогом и дыркой на рукаве.

Дом Великого Сю напоминал пагоду, сплетенную из соломы, от фундамента до пика. Посреди помещения был выстроен круглый бассейн, в котором плавала гигантская голова. Пышная надувная подушка воротником опоясывала шею. Сонное личико потерялось в складках воротника. Собек вошел в бассейн и поднял из воды крошечное тельце, обезображенное наростами чешуи.
– Он умер, – решила графиня. – Зашвырнуть бы его обратно на небо и не звенеть колокольчиками.
Собек опустил Великого Сю на воду.
– Такое уродство я уже видел, – сказал он. – Но не думал, что это может быть божеством.
– Логично: если в племени рождается младенец с очень большой головой, его считают необычайно умным. Я не знаю, – развела руками графиня. – Я не знаю о них вообще ничего. Если Драный может с ним законтачить, так начинайте. Ничего хорошего не вижу в том, чтобы торчать до утра у священного ложа.
Драный снял халат и кинул его на бортик бассейна. Графиня отвернулась, чтобы не видеть его кальсон, стала рассматривать узенькие окошки над головой. Потолок ярусами поднимался вверх и на самом пике сливался с небом. Свет фонарей, расставленных у бассейна, туда не проникал. Складывалось впечатление, что у пагоды крыши нет, что над ней дыра, непосредственно выходящая в космос, откуда однажды свалился героический головастик. Графине даже померещились звезды.
Драный взял голову Великого Сю за крошечные ушки, отбуксировал к бортику и присел для удобства.
– Что он делает? – спросила графиня.
– Ловит частоту его сна.
– Зачем?
– Хочет взять в плен.
– Ага… – дошло до ее сиятельства. – Сейчас он сломит атаку Великого Сю на вражеские войска, пленит его, и наш герой, вместо того чтобы гарцевать на кобыле, будет спать на гнилой соломе. Представляю, как быстро он выспится.
– Тебе лучше было остаться в крепости.
– Собек! – рассердилась графиня. – Я понимаю, что кривыми ножами вы с Драным умеете махать без меня. Но когда ваши геройские задницы нанижут на вертел и понесут на костер, форт помочь не успеет. А у меня будет шанс.



Великий Сю очнулся от сна раньше, чем ее сиятельству надоело рассматривать внутреннее убранство храма, но графиня опять не поняла, в чем фишка. Трое пришельцев встали над удивленным личиком Сю. Сначала взгляд божества был растерянным, потом сменился благодушной гримасой.
– Привет тебе, – сказала графиня и пощекотала Сю по огромной макушке. Жилки напряглись под прозрачной кожей, нервно задергалось веко. Великого правителя, вероятно, гладили по макушке впервые, но графиня не спешила домой. Не каждый день она общалась с посланцами неба. – Думаешь, дебил? – спросила она Собека. – Нет, он не дебил. Глазки у него хорошие. Добрые…
– Уходим, – объявил Крокодил и направился к выходу. Драный пошел за ним, а графиня последний раз заглянула в прозрачные глаза правителя и сердце ее вдруг сжалось от страха.
– Стоять!!! – крикнула она и Собек замер в шаге от порога. – Стой, назад! Здесь что-то не так!
Великий Сю смотрел на нее с жалостью и состраданием, словно на жертвенную овцу. Смотрел так, словно не он, а графиня была пленницей бассейна. Словно хотел сказать что-то важное, но не знал ни русского, ни французского языка.
– Что? – Собек обернулся.
– Пока не пойму, в чем дело, отсюда никто не выйдет!
Драный Хакер глянул в дверную щель. Собек вскарабкался по стене до окна. Гримаса недоумения появилась у него на лице.
– Ты права, – согласились с графиней двое великих воинов. – Нас ждут.
Дом Великого Сю плотным кольцом окружала армия с кривыми шашками наголо. Стояли тихо, без шороха. Словно притаились в засаде.
– Права… – повторил Собек. – Отсюда не выйти.
– Вот она, третья проблема. Вот она фишка, – торжествовала графиня. – Я говорила, надо узнать о них больше, прежде чем браться за дело. Наверняка они убивают каждого, кто прикоснется к священному телу, поэтому среди своих желающих будить головастика не нашлось. Крокодил, родной, может, прорвемся?
– Каким образом? Их тысячи. Не достанут саблями – массой задавят.
– Драный, чего молчишь?
– А чего? Если взять с собой головастика – не посмеют…
– Нет, мы здесь не затем, чтобы осквернять чужие святыни. Наши имена обмажут дерьмом вместо золота. Сами попались – сами виноваты.
– Кто собирается осквернять? – удивился Собек. – Донесем до портала, оставим и смоемся. Можно святыню в мешок положить, чтобы войско не испугалось.
– Навряд ли нам дадут приблизиться к порталу с мешком. Навряд ли кто-нибудь из головорезов представляет себе, как выглядит божество. Ладно, мы дураки, а во имя чего рисковать головой уродца?
– Тогда предлагай.
Собек слез со стены. Драный сел на пол возле бассейна. Мира осмотрела пагоду на предмет потайного хода, но не нашла даже крысиной норы. Она еще надеялась найти инструмент, которым можно выкопать под океаном пару километров песчаного грунта, но дом стоял на каменной глыбе.
– Можно, конечно, спрятаться и сделать вид, что нас нет. Какое-то время будут искать. Потом потеряют бдительность.
– Не будут искать, – возразил Собек. – Сюда не сунется стража. В храм может войти только мать. Сдохнем с голоду.
– Драный… – обратилась Мира к товарищу. – Решение должно быть в голове этого великого монстра.
– Откуда? Он не знает, как выглядит мир за стеной. В его голове сказки.
– Героические, – добавил Собек. – Что такое «спасать свою задницу» Великому Сю знать не надо. Мирка, думай!
– Как думать – так Мирка, – ворчала графиня. – А как дров наломать – так: «Молчи, женщина!»
– Ты думаешь – мы исполняем, – согласился с товарищем Драный Хакер.
– Нет, вы мне нравитесь, мужики! Только на них посмотрите…
– Что ты хочешь от нас, женщина? Никто, кроме матушки сюда не зайдет. А с матушкой мы как-нибудь сговоримся. Так, Драный? Что мы, не договоримся с бабой? Надо просто ее подождать.
– Нет, это замечательно! Крокодил, у меня такое впечатление, что ты с его матушкой со школы знаком. Представь себе бабу, которая родила такое, – она указала на плавающую в бассейне «арбузную» голову. – Мало того, что родила, еще и сделала божеством. Если мне такая дама во сне приснится, я еще раз в гробу окажусь, но теперь уж Ангел убиваться по мне не будет. Он будет дохнуть со смеху на моем саркофаге.
– Не преувеличивай, – успокоил ее сиятельство Крокодил. – С каждой женщиной можно договориться.
Графиня еще раз обошла пагоду, взгляд Великого Сю сопроводил ее по кругу, его малюсенькие ручки и ножки подняли рябь на воде. Мира осмотрела стены, крышу с черной дырой, выходящей в космос... Дыра приворожила не только графиню, но и взгляд головастика. Он сморщил затылок, напрягся, чтобы поднять глаза вверх, и замер, словно впервые увидел потолок жилища.
– Слушай, Крокодил… А если мы его спрячем? Если мы не видели Великого Сю, не прикасались к святыне… Так за что же нас кромсать саблями?
Собек и Драный подняли глаза к потолку. Великий Сю тревожно посмотрел на пришельцев.
– Крыша там есть, но ее отсюда не видно, – сделал вывод Собек. – Если мы завернем головастика в черный халат, и подвесим под потолком… его отсюда никто не увидит. – Он поднял с пола пояс от халата Драного Хакера и прикинул длину. – Для узла хватит. Сутки гарантирую. Начнет дрыгаться – свалится немного пораньше.
– Мы им скажем, где Сю только у порога портала.
– И получим в горло отравленный дротик. Нет, мы ничего не скажем, – решил Собек. – Великий Сю однажды спустился с неба на землю. Спустится второй раз – ничего с ним не станет. Уважать больше будут.
– Здесь метров десять, не меньше, – сомневалась графиня, но Собек уже вязал узел. – Расшибется о воду.
– Подними его за уши, посмотри какой легкий. В голове воздушный пузырь. Он на камень упадет – синяка не будет. Вот, – Собек продемонстрировал черный мешок на ремне. – Его преподобие спланирует с небес в бассейн, а халат останется там до конца времен.

Полог пагоды приподнялся. Авангард вооруженного войска выступил навстречу чужеземцам, но замер в двух шагах от порога.
– Где он? – спросила графиня. – Сколько еще ждать? Наше время дорого стоит, господа, вам следует как можно скорее обеспечить нам доступ к телу Великого Сю.
– Что вы сказали? – не внял переводчик.
– Сколько ждать, когда Великого Спящего Сю принесут в этот храм? Я сказала, что наше время дорого и каждая минута простоя будет высчитана рыцарями форта с заказчика.
Переводчик засуетился.
– Великий Сю спит на ложе лотоса, наполненном слезами счастья девственных дочерей королевского клана, – зашептал он, краснея.
– Над кем вы издеваетесь, уважаемый? Над воинами форта? Извольте немедленно распорядиться, чтобы Великого Сю принесли.
– Великий Сю никогда не покидал дома, – произнес переводчик, бледнея. – Великий Сю может жить только там.
– Тогда войди и покажи, где ты видишь Великого Сю на девственном ложе?
– Но я не могу. Никто из смертных не может войти в дом божества, кроме матери-королевы.
– Ах, вот как! Тогда веди сюда матерь.
Мира вернулась в храм.
– Ну, не знаю, – сказала она товарищам. – Как я ни хотела обойтись без разборок… Теперь твоя очередь, Крокодил. И, смотри, поаккуратнее, как бы матушка не намылила тебе холку. Что-то у меня плохие предчувствия.

Явление божественной прародительницы не разочаровало пришельцев. Двухметровая бабища пинком отворила дверь и отшвырнула тяжелый полог как тряпку. Пол задрожал под ногами от ее шагов, затряслась соломенная крыша пагоды, стены зашевелились. Мира зажмурилась. Она приготовилась к сошествию на Землю Сю раньше срока. Она искала слова оправдания перед казнью, но женщине не требовалось объяснений. Она осмотрела бассейн и издала неистовый вопль, смертоносный для всего живого. Пришельцев расшвыряло ударной волной. В пагоду ворвались слуги, и Мира попрощалась с жизнью без покаяния. Одной матушки Великого Сю было достаточно, чтобы задавить массой всех троих, не пользуясь косыми клинками. Слуги, которые сопровождали ее, весили втрое больше. После такого перфоманса графиню перестала пугать тысячная армия неприятеля. Только ни матушке Великого Сю, ни слугам, не было до пришельцев дела. Графине показалось, что дама вообще не заметила в храме великих воинов.
Суета наполнила мир. Указания посыпались во все стороны, люди забегали, заголосили, запрыгали. Отряд вооруженных людей ворвался в храм и перевернул все верх дном, в том числе и графиню, забившуюся в солому. Раз пятнадцать ее подняли, осмотрели и положили на место. Храм качался от топота ног по каменным плитам пола. Тело графини продолжало содрогаться по привычке даже тогда, когда храм опустел и Собек коснулся ее плеча.
– Уходим, – сказал он. – Можно, через океан… если хочешь помыть сандалии.

К проблеме поиска тренера Сава Некрасов подошел очень просто: «Никогда не занимался вопросами спорта, – сказал он профессору начистоту, – и совершенно в этом не разбираюсь. Сделаем так: вы вместе с вашим сыночком выберете наставника, назовете мне его имя, а уж каким образом организация принудит его к сотрудничеству – наше дело». Не долго думая, Натан Валерьянович согласился. Чтобы не выглядеть совсем беспринципным в своих глазах, он взял с Савы слово, что организация будет выбирать гуманные методы принуждения. Боровскому показалось, что Некрасов обиделся. «Увидите, – сказал Некрасов, – этот человек одумается и сам предложит услуги, как только пелена спадет с его глаз».
Специалист, который внушил Натану Валерьяновичу доверие, оказался евреем, человеком здравомыслящим, достаточно прагматичным, чтобы не обещать золотые горы, но необыкновенно трудолюбивым и расположенным к общению с детьми. В свое время, отказываясь взять в группу Эрнеста, он не утверждал, что мальчик непригоден для спорта. Этот человек не искал оправданий, не набивал себе цену, и выражался искреннее: «Не знаю, мистер Боровский, почему я не хочу работать с вашим ребенком. Наверно потому, что он не похож на своих ровесников. Я привык работать с ребятами до десяти лет. Нет, умом я понимаю, что он подходит для группы, но на практике… даже не знаю, с какой стороны к нему подступиться. Что-то в вашем мальчике меня настораживает».

Звонок прозвенел точно в срок, назначенный Савой. Немного растерянный и слегка озадаченный тренер жаловался профессору на жизнь, словно близкому родственнику. Сетовал, что не состоялся контракт в Лос-Анжелесе и приглашал обсудить перспективы графа. Место и время встречи тренер назначил сам, но на свидание не явился, не перезвонил и даже не ответил на звонки Натана после того, как тот лишний час прождал его в условленном месте. Натану ответила взволнованная супруга и сообщила, что растяпа-муж забыл телефон в гараже, вместе с ключами и документами.
Еще один час Натан Валерьянович ждал растяпу на кортах, наблюдал тренировку и потешный турнир, которые утроили между собой мальчишки, пользуясь отсутствием тренера.
– Сегодня должен быть, – успокаивал его менеджер. – Подождите.
Профессор ждал, наводил справки и снова возвращался на трибуну, чтобы отвлечься, глядя на игры детишек. Натан Валерьянович ждал, потому что верил в статистику: после стольких промахов хотя бы раз в жизни должно повезти. И профессору повезло: он получил виноватого и готового к сотрудничеству специалиста с забинтованной рукой и пластырем на распухшей переносице. В тот момент Натану казалось, что он получил от жизни все, но тренер простым вопросом спустил его с неба на землю.
– Почему же не взяли с собой парнишку? – удивился он. – Сегодня бы начали тренировку.
– Старый я дурак! – воскликнул Натан.
Вдруг он поймал себя на мысли, что не помнит, как долго ребенка нет рядом. А то, может быть, профессор-растяпа вовсе оставил крошку дома или забыл в гараже с ключами и документами? В тот момент он понял, что судьба отводит от мальчика взгляды не только тренеров с педагогами. Даже он, многодетный отец, человек невероятно ответственный, забыл о присутствии ребенка, словно это не малолетний бандит, доверенный его попечению, а умница и отличник. От такого открытия волосы встали дыбом на макушке профессора, и Сава, зашедший узнать, как дела, не сразу его узнал. Ему бы в голову не пришло, что профессор в свои годы способен перемещаться на таких скоростях.
Взмокший, испуганный Натан курсировал по аллеям между кортами, и приставая к прохожим.
– Натан Валерьянович! – окликнул его Савелий.
Боровский обернулся.
– Как я рад вас видеть! – воскликнул он и подошел пожать руку. – Не могу найти мальчика. Пришел человек, с которым мы должны были встретиться. Пришел с опозданием, потому что попал в аварию, а Эрнест… Как же так, не пойму! Как же так? Где же я его упустил?
– У вас активный мальчик? Любит побегать?
– Ой, любит, – признался Натан. – Ой, любит! За ним глаз да глаз. Боимся оставить его одного даже в закрытой квартире. Но как же я мог?
– Территорию обыскали?
– Первым делом. Побывал даже в офисе и медпункте. Извините меня, ей-богу, голубчик, виноват! Не настроен сегодня на разговоры. Эх, надо было вам позвонить…
– Только не волнуйтесь, Натан Валерьянович. Я найду его очень быстро.
– Да где ж вы его найдете, паразита такого!?
– Вашего сыночка я найду на краю Земли. Он ведь ваш сыночек?
– Да, – ответил Натан после недолгих раздумий.
– Считайте, что он уже дома.

Вечность прошла, прежде чем Натан услышал спасительный звонок Юли. Вечность, каждый миг которой был исполнен отчаяния. Профессор не верил Саве, он верил, что цивилизованное общество не позволит ребенку гулять по улицам в одиночку; что рано или поздно, кто-нибудь возьмет его за руку, чтобы вернуть домой. Натан успел объехать все больницы Флориды, успел поднять на ноги полицию, успел по второму и третьему разу обыскать корты и прилегающую к ним территорию. Натан успел съездить к дому Копинского и убедиться, что ворота не взломаны и замки на местах. Когда позвонила Юля, Натан Валерьянович ехал к дому Копинского второй раз. Он остановил машину, чтоб от волнения не съехать в кювет.
– Приезжайте скорее, – сказала девушка, – потому что я опять ему всыпала.
– Вернулся…
– Не то, чтобы вернулся. Сава Некрасов за шиворот приволок. Приезжайте, посмотрите, в каком он виде. Я сказала, если еще раз повторится такое свинство, пожалуюсь Оскару, пусть забирает и делает с ним что хочет. Я правильно сказала, Натан Валерьянович? Натан Валерьянович, не молчите… С вами все о-кей?..

Пока профессор добирался до дома, прошла еще одна вечность. Сначала он хотел дозвониться до Савы и поблагодарить, но не нашел нужных слов и решил отложить благодарность на будущее. Натану Валерьяновичу надо было побыть одному, покурить, подумать о жизни и выпить крепкого кофе, потому что глаза профессора закрывались и путали проезжую часть с тротуаром. Он боялся разбить машину, поэтому долго сидел на парапете, потом перебрался за столик кафе, где на него, одинокого странника, не обращали внимания даже официанты. Натан обдумал все и проанализировал последний год своей жизни. С тех пор, как он сорвался в Майами, не предупредив родных, и до того злополучного дня, когда неведомая сила увела у него из-под носа мальчишку. Профессор не верил в провалы памяти. Ему казалось, что сущность реального мира по имени «автор» решила перечеркнуть этот год, как черновик неудачной главы, и все написать по-другому. До этого дня жизнь казалась ему само собой разумеющимся мероприятием, на которое он приглашен и обязан присутствовать, как ответственное лицо. Теперь он не чувствовал себя человеком. Профессор отвел себе место декоративного персонажа, который придает колорит сюжету, но не играет в нем роли. «Если со мной случится беда, – думал он, – Юля не справится с разбойником. И Оскар не справится. Хуже того, друиды будут знать наше уязвимое место, потому что сегодня я показал его слишком явно. Я, старый дурак, поставил под удар детей, тогда как должен был оберегать их. Оберегать, ибо никакой другой миссии в данном сюжете для меня не отпущено. Кто я такой? Отработанный материал! Персонаж, который потерял актуальность». Натан вдруг осознал ужасную вещь: Сава нашел малыша, не спросив о нем ничего. Даже не взяв фотографии. «Почему он решил, что Эрнест мой сын? Неужели коллеги-друиды не навели нужных справок? – спросил себя профессор Боровский. – Нет. Это продуманная, хорошо законспирированная акция по вербовке Оскара. Именно Оскара, потому что я, как ученый, не могу представлять для них интерес».

В тот вечер Боровский не помнил, как добрался до дома. Мальчик спал в своей детской кроватке, потому что ужасно устал, а Юля демонстрировала профессору его теннисные ракетки, разбросанные по комнате.
– …Видите, что происходит? Только вчера была свеженькая беленькая обмотка. Я сама ее поменяла, перед тем как вы поехали к тренеру. А сейчас… Видите? Черная, как будто шахтер играл. И струна… посмотрите-ка? Все… Надо снова отдавать на перетяжку. Посмотрите, во что превратились кроссовки. Ведь только на днях купили, – Юля приподняла за шнурок стоптанный до дыр кроссовок, – узнаете? Марафон в них бежали по наждачной бумаге? Я уже не достаю из стиральной машины его штаны, чтобы вас не пугать. Лучше посмотрите на него самого. Все руки в мозолях. И правая, и левая, между прочим, тоже. Я, конечно, его отругала, но он так устал, что даже не помнит, что натворил. И почти не разговаривает по-русски. Натан Валерьянович, его надо измерить. Кажется, он немного подрос, – Юля схватила за кудри спящего мальчишку. – Вы поняли, да? Косу заплести можно. Когда мы последний раз его стригли? Кажется, на прошлой неделе. Теперь он опять похож на девчонку.
– Где он был? – спросил профессор у Юли.
– Сказал, что играл в турнире и всех победил. Вы верите? Он нашел какой-то портал, это же понятно. Портал, из которого никто кроме Савки его вынуть не мог. Будете его утром воспитывать, скажите, что спортсмены так себя не ведут. Он уже не в форте живет, а в человеческом мире. Что это за новый вид спорта такой, беготня по порталам? Может, я чего-то не понимаю?
– Пойдем на кухню, выпьем по рюмочке, – предложил Натан, – я все объясню.

Рюмочкой дело не обошлось. Юля налила себе стакан джина и выпила его, закусив чесноком, потому что на нервной почве у девушки разыгралась простуда. Времени болеть не было, поэтому «стронг-дрыньк» был предпочтительнее дамских коктейлей. Близились экзамены в университете. Первые экзамены, которые Юля обещала Оскару сдать на отлично. Чтобы не позволить себе разболеться, она налила еще стакан и зачистила еще чеснока.
– Есть у меня подозрение, – признался Натан, – что друиды похитили мальчишку, чтобы наш с ними сомнительный диалог продвигался в нужном направлении.
– Ничего подобного, – возразила девушка. – Вы как будто первый день знаете крошку. Не завидую тем, кто его похитит. Он сам нырнул в портал и даже не отрицает это. А Савка… он бы близко не подошел к Эрнесту, если б тот не рухнул без сил. Савка буквально нес его на руках до кровати. Натан Валерьянович, малыш сказал, что сыграл в финале пять сетов. Разве такое бывает? Чтобы такие малявки, как он… Пять сетов даже взрослые мужики не на каждом турнире играют. Вы верите, что мальчику девяносто лет?
– Я слышал про двести сорок.
– Ну да, версии меняются, – согласилась Юля, отплевываясь от чесночной шелухи. – Женя сказал, что инохроналы, меняя возраст в порталах, лишаются памяти.
– Эрнест не инохронал.
– Тогда я не понимаю вообще ничего.
– Теперь я сам ничего не понимаю, – признался профессор.
«Чесночные» слезы потекли из глаз Юли. Девушка налила себе еще джина, чтобы погасить «пожар», и твердо решила завтра за руль не садиться.
– Раньше он учиться не хотел, говорил, все равно в голове не держится. Теперь и тренироваться не надо. Он и так играет в турнирах, ой!.. – вскрикнула Юля, пролив джин на коленки. – Мирослава нам не простит, если бестолковая дубина из него вырастет. Он пишет по-русски с ошибками, за которые первоклассникам ставят двойки. Я уже молчу про английский.
– Русский ему не родной, – заступился за крошку Натан.
– Отдать его во французскую школу? Думаете, что-то изменится? Вот… – Юля подобрала с пола тетрадку по математике. – Даже в собственной фамилии две ошибки: «Ваноградоф». Видели такое?
Натан Валерьянович изучил тетрадь.
– В соответствии с французской транскрипцией его фамилия пишется именно так.
– Но вы ведь сто раз ему показали, как надо писать. И он сто раз все забыл.
– Неважно, Юля. Он может забыть свое имя, но вспомнить уроки Гурамова, которые даже нам с тобой кажутся сложными. Иногда он не может сложить простейшие числа, но объясняет мне такие сложные вещи, которых ребенок и знать не должен. Он не инохронал, он дезориентированный во времени человек, и его желание найти дольмен вполне логично.
– Дольмен даст ему возможность выбирать турниры, в которых ему по силам всех обыграть. Вот увидите, именно этим он и займется.
– Дольмен даст ему выбор, – предположил профессор. – Мальчишка бесится оттого, что однажды был взрослым, и не может вычеркнуть это из памяти. Ему некомфортно в том возрасте, в котором он вынужден находиться сейчас. А может быть, кто знает, он помнит себя и девяностолетним дедом. Он не рассказывает нам об этом, потому что мы не верим ему. Точнее, делаем вид, что не верим. Хотим приучить ребенка к мысли, что в обществе, в котором он будет жить, не принято обсуждать эти темы. От этого он только больше чувствует одиночество. Нам, нормальным людям, продуктам своей судьбы, проще наказать и запретить, чем понять.
– Ничего он не помнит, – возразила девушка. – Чтобы что-то вспомнить, нужно сделать над собой усилие. А он не привык. Если он что-то и вспоминает спонтанно, то только потому, что вы его провоцируете. Вы рассказали, что Гурамов учил его биологии. Сам он не вспомнил бы даже таблицу умножения.
– Эйнштейн тоже не помнил таблицу.
– Граф не Эйнштейн. Он убежденный неуч. Биология ему нужна для того, чтобы уклоняться от допинг-тестов, а физика времени – чтобы избегать серьезных соперников. Этот мистер «первая ракетка мира» даже алфавит не может запомнить. В кого он такой? Вы говорите, на Мирославу похож. Мирослава совсем не такая.
– Такая же, – махнул рукою Натан, – но не о ней сейчас речь. Кажется, я начинаю понимать, что происходит с Эрнестом. Память нормального человека иллюзорна, что бы там не говорили о ней друиды. Мы проживаем гораздо больше, чем помним о жизни и о себе. Мы, люди судьбы, помним то, что нам написано нашей программой. Эрнест, в отличие от нас, родился свободным, но не знает, как жить со своей свободой. Мирослава отправила его к нам, потому что никто, кроме нас, не поможет ему разобраться в себе. Но мы видим жизнь совершенно не так, как Эрнест, поэтому конфликт неизбежен. Он человек новой расы. Может быть, первый на Земле. Ему труднее всех.
– Если когда-нибудь на Землю придет поколение таких, как Эрни, я не хочу дожить.
– Когда они придут, здесь начнется самое интересное. Люди, которые не продвигаются по жизни из прошлого в будущее, а воспринимают ее как целое, с начала и до конца. Они будут относиться иначе ко всему на свете. Ни один стереотип не устоит перед ними.
– Тупицы не любят учиться, поэтому не имеют стереотипов, – возразила Юля.
– Им совершенно неважно, разбросаны вещи в комнате или нет, потому что они не видят беспорядка у себя под ногами. Их головы заняты идеями иного порядка.
– Потому что они грязнули.
– Люди, которые живут в иллюзорных мирах также легко и свободно, как мы в своих представлениях о едином, неповторимом миропорядке…
– С признаками шизофрении, вы хотите сказать?
– Люди, которых не пугает время, а значит, старость и смерть для них как опасность, не существуют.
– Привидения во плоти.
– Юля, это раса, которая сможет жить и обходиться без концепций достижения справедливости, на которой помешались друиды. Раса, которая придет в этот мир естественным образом, как положено всему живому. Она не будет вымучена, выведена в закрытых лабораториях…
– Хорошо вам рассуждать, Натан Валерьянович! Первое, что они сделают, когда придут на Землю, загонят нас на корабль и вышвырнут в космос. Будем лететь и радоваться, что не прибили.
– Мы будем радоваться тому, что помогли этим необыкновенным людям понять собственную природу. Ведь без нас они с этой задачей не справятся.
– Никак, – согласилась девушка. – Это точно.



– Помнишь, я тебя учил, как надо себя вести, когда на Земле настанет последний день человечества? – спросил Валех.
– Помню. Надо надеть противогаз и упасть мордой в грязь, головой в сторону от ядерного гриба.
– Так ты пропустишь самое интересное. Ты не увидишь, как дьявольский огонь сметет с земли все бренное и нечестивое. Науке жить и умирать в слепоте успешно обучают в школе. Я учил тебя видеть.
– Когда на Земле настанет последний день человечества, я возьму удобное кресло, заберусь на самую высокую гору, и буду наблюдать, как дьявольский огонь сметает с лица земли все живое.
– Пока ты будешь тащить кресло на гору, все закончится. Науке устроиться в жизни с комфортом не учат нигде. Надо сразу родиться на высокой горе. Когда настанет последний день, там негде будет поставить даже одноногую табуретку.
– Когда настанет последний день, мне будет все равно, Валех. Огонь придет за каждым из нас. В длинной очереди на тот свет найдется мой скромный номерок, заранее записанный на ладони.
– Так ты не поймешь великого назначения огня, сметающего с земли все живое. А, не поняв, не сможешь сказать, что жизнь твоя состоялась. Я не учил тебя равнодушию, ибо равнодушие удел идиотов. Заняв свое место в огромной очереди отбывающих в лучший мир, ты не узнаешь главного: что делала в худшем мире все эти годы.
– Когда настанет день, я спрошу об этом тебя. Я спрошу, что мне делать, когда наступит последний день человечества, если не упасть мордой в грязь, не устроить себе огненное шоу, не уподобиться идиоту, заняв какую-то очередь. Я признаюсь, что не помню, чему ты меня учил, Валех, а ты простишь меня и повторишь еще раз.
– Когда настанет последний день человечества, – сказал Валех, – ты должна будешь думать о завтрашнем дне. Даже если завтрашний день не будет иметь никакого отношения к человечеству. Ты должна будешь знать, что он придет все равно. Не надо его бояться. Надо быть просто к нему готовой.



Основной вопрос жизненной философии Натана Боровского остался без ответа: не сделал ли он глупость, попросив о помощи Саву Некрасова, и не стоит ли предупредить Оскара о глупости, которую он, вероятнее всего, сделал? В этом нелепом сомнении Натан Валерьянович забылся, а утром возле его кровати сидел Эрнест, завязывая шнурки на дырявых кроссовках.
– Подъем, дядя Натан. У Юльки похмело. Машина наша.
– Сначала надо позвонить тренеру и как-нибудь объяснить твое безобразное поведение. Нелишне бы перед ним извиниться, если конечно ты планируешь заниматься спортом.
– С этим ослом? Ни за что!
– Разве у тебя есть выбор?
– У меня есть принцип, – заявил мальчишка, – с лузерами не связываться. И еще… теперь у меня есть тренер. Настоящий. Он нашел меня, и он согласился делать меня чемпионом. Тебе надо расписаться в контракте. Поедем, а то опоздаем.
Натан Валерьянович встал с кровати.
– Какой еще тренер? Я должен с ним познакомиться. Я должен прочесть контракт.
– Тогда натягивай штаны побыстрее!
Профессор пошел к гардеробу. Будущий чемпион поднял с пола профессорские штаны и понес за ним.
– Я ничего не подпишу, пока не прочту все пункты вашего договора. Как ты мог без меня… Эрнест! Никаких контрактов не будет, пока я не познакомлюсь с твоим новым тренером.
Натан Валерьянович судорожно искал в шкафу брюки, которые Эрни держал в руках.
– Замечательно, – сказал мальчик. – Он тоже хочет на тебя посмотреть. Сказал: иди за мамашкой, если хочешь все по серьезному, на худой конец, сойдет и папашка.
– Эрнест! – возмутился Натан, застегивая рубашку. – Раньше, чем мы куда-то поедем, я хочу, чтобы ты мне ответил на некоторые вопросы. От того, что именно ты ответишь, будет зависеть наша с тобой дальнейшая жизнь. От того, до чего мы с тобой договоримся, будет зависеть, как я буду относиться к тебе. Как к капризному ребенку, которому не хватает отцовского ремня или…
– Пуговицу… – обратил внимание Эрнест.
– …или как к взрослому, разумному человеку.
– Пуговицу застегни нормально, у тебя лишняя петля на воротнике. Ай… дай, я тебя застегну.
– Мне не нравятся твои договора за моей спиной.
– Будешь бухтеть – останешься дома, – пригрозил крошка-граф. – На такси доеду.
– Я сказал тебе свое слово.
– Давай быстрее. Нету времени.
Довольно злой и не очень проснувшийся Натан Валерьянович, не успел сварить себе кофе и выкурить сигарету, как Эрнест собрал сумку.
– Послушай меня, сынок… – сказал профессор, завязывая шнурки на ботинках.
– Мне приятно, когда ты говоришь «сынок».
– Послушай меня внимательно. Твое желание проявить себя в спорте вполне похвально, но дело в том, что Юля права: ты человек, живущий в человеческом мире, а не в стенах форта, и должен иметь хотя бы минимальный объем информации в голове. В связи с тем, что регулярного и систематического образования ты получать не хочешь, мне приходится заниматься тем, что латать пробелы в твоих знаниях, полученных неизвестно где. Со своим нынешним уровнем образования ты не сдашь ни одного экзамена даже на аттестат средней школы. Ни в одной стране мира не получишь диплом, потому что ты не ориентируешься в элементарных вещах. С таким уровнем ты не сможешь получить профессию и как-нибудь реализоваться в жизни. Я, конечно, познакомлюсь с твоим новым тренером…
Эрнест указал профессору на часы.
– Будешь бухтеть еще полчаса, я не смогу реализоваться в спорте. Быстрей собирайся. Подпишем контракт – тогда бухни, а сейчас… если засядешь пить свое кофе, я поеду один.
– Надо говорить «свой кофе», – поправил Натан. – Даже родным языком овладеть не хочешь.
– Пошевеливайся, – Эрнест помог Натану Валерьяновичу найти сумку с документами, брошенную на журнальном столике, и вытолкал из квартиры.
– Я продолжу на тебя «бухтеть» по дороге, – предупредил профессор.
– Иди, вызывай лифт. Какой медлительный растяпа! Как будто медузу в кипятке сварили! Давай же, а то я сам сяду за руль!

В дороге Натан задумался и запутался в перекрестках. Он не вполне пришел в себя от вчерашней нервотрепки и не готов был воспитывать новую расу. Профессор не решил, как именно следует обращаться с этим необычным ребенком. Машина выехала из города, но Учитель все еще пребывал в размышлениях. Он вспоминал дочерей и маленького Левушку, который тянулся ручками к книге охотнее, чем к игрушке. Вспоминал и с досадой качал головой.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Эрнест. – Как бы сделать из меня ученого физика, да?
– Боюсь, что с твоим отношением к учебе, ничего не получится.
– Нет у меня способностей, ну и что?
– Никто не знает, Эрнест, если у тебя способности или нет, потому что ты пока еще даже не старался их проявить.
– Ладно, вернемся домой – порешаем задачки. Увидишь, я не тупой.
– Разумеется, порешаем. Понятное дело, я увижу все, что мне нужно, но разве дело в этом? Разве мне нужно получить от тебя одолжение? Ты должен понять, что я не могу отдать тебя в обычную школу, где всех детей худо-бедно чему-то учат. А домашнее образование требует от ученика особой усидчивости. Эрнест, игра не может быть содержанием человеческой жизни. Даже такая прекрасная игра, как теннис.
– Ну почему?
– Потому что это игра. Какой бы интересной она ни была, это только игра, а жизнь – это жизнь. И чтобы реализоваться в ней, нужно серьезно относиться к своему образованию.
– Зачем мне образование?
– Надо как-то реализовать себя в человеческом обществе.
– Зачем? – удивился мальчишка.
– Затем, что это нужно, прежде всего, тебе. Рано или поздно, ты поймешь, что жизнь бессмысленна, если жить для себя.
– А для чего живешь ты? Для науки?
– В каком-то смысле и для науки тоже. И для своих детей…
– А нафиг ты нужен детям? Ты нужен мне.
– И для тебя… И для людей, которых считаю своими близкими и друзьями. Сейчас я живу для того, чтобы вложить немного ума одному капризному мальчику, который не хочет понять, что игра – это слишком мало для полноценной человеческой жизни.
– Нет! – возразил Эрнест. – Когда я начну играть в туре, начнется настоящая жизнь. Тогда твоя наука будет приносить пользу. Я буду спрашивать то, что мне интересно, но я не собираюсь учить все подряд дурацкие формулы только потому, что их учат все.
– Наука – это не только интересные рассказы, это еще и общее, системное представление о предмете, которое нужно постигать с азов. Не выучив алфавит, невозможно освоить язык.
– Я никогда не видел алфавита, но почему-то с тобой говорю.
– Во-первых, ты видел алфавит и не раз; во-вторых, говоришь безграмотно, а пишешь просто ужасно. Говорить не значит быть образованным человеком. Быть образованным человеком значит понимать, что говоришь.
– А ты понимаешь?
– Не все, но намного больше, чем ты. И я хочу научить тебя всему, что понимаю сам.
– Тогда учи меня физике времени. Объясняй, что такое дехрон. К черту твою механику. Что молчишь? Сам не знаешь что это такое?
– Дехрон, – объяснил Натан, – это несоответствие между временем и пространством, в котором нарушаются привычные нам законы природы. В том числе и механики, которую ты невзлюбил. Но если ты не будешь знать основ механики, то ни за что не определишь, где дехрон, а где нет.
Эрнест замолчал, и Натан Валерьянович получил возможность собраться с мыслями. Каждый раз, воспитывая ребенка, он выстраивал логическую цепь аргументов в защиту образования будущего спортсмена, но все они разбивались вдребезги об элементарное «не хочу». Малыш ерзал на стуле, решая уравнения, и поглядывал на часы, потому что знал: он не пойдет на корт раньше, чем закончит урок, а ему ужасно хотелось треснуть ракеткой по мячику. Натан Валерьянович вспомнил, что надо нести ракетки на перетяжку, и обязательно, по возвращению домой, измерить крошку. Он согласился, что за день беготни по порталам граф немного подрос.
– Неужели тебе не хочется просто стать образованным человеком? – спросил он.
– Зачем?
– Хотя бы для того, чтобы гордиться собой.
– Зачем мне гордиться собой?
– Чтобы окружающие люди относились к тебе с уважением.
– Плевать на них.
– Даже если ты не собираешься стать ученым, надо что-то уметь делать в жизни, кроме спорта.
– Мне жаль тебя, дядя Натан. Ты никогда не поймешь. Мне кажется, что все вы ненормальные люди. Вы родились с ерундой в голове, потом добавили туда еще ерунды и носитесь с ней по жизни.
– Может быть, ты в чем-то и прав, но если каждый человек на земле будет жить только для своего удовольствия, мы рано или поздно вымрем.
– Без удовольствия мы вымрем раньше. Дядя Натан, а что происходит с человеком, который оказался в дехроне? Если в его теле не соответствует время с пространством? Он может умереть?
– Дехрон дехрону рознь. Я уверен, что есть состояние природы, в котором человеку грозит неминуемая гибель, но если расстыковка времени и пространства незначительная, человеку ничего не грозит. Я сам не раз задавался вопросом, почему. Наверно лучше меня тебе ответит биолог. Я же уверен, что человек – это больше, чем биологическое вещество, собранное по программе. Он обладает сложной структурой на уровне невидимых глазу полей, которые только начинает изучать наука. Мы не знаем, как работает наше невидимое тело, какие функции выполняет, но я уверен, что искать ответ на вопрос надо там. Ты очень повзрослел за вчерашний день Эрнест. Ты стал задавать вопросы, которые неделю назад не пришли бы тебе в голову.
– Дядя Натан, а правда, что в наше тело заложен прибор, который позволяет находиться в дехроне?
– Вероятно, да. В теле человека заложено много возможностей… Эрнест, куда мы едем? В Эверглейдс? – удивился Натан. – Еще немного и мы заедем в болото.
– Он будет ждать на шоссе.
– На шоссе? Тренер?
– На пустынном участке дороги. Он так сказал.
– Не нравится мне это. Что за подписание контрактов посреди шоссе да еще на пустынном участке? Не уверен, что именно так нужно встречаться с серьезным партнером. Не понимаю, о чем может разговаривать тренер со спортсменом посреди шоссе.
– Мы давно обговорили дела. Тебе только поставить подпись.
– Пока не прочту договор, ничего не буду подписывать.
– Он обидится.
– Эрнест! Иногда ты разговариваешь со мной как взрослый человек на взрослые темы, но иногда… Левушка рассуждает разумнее.
– Ты просто не хочешь, чтобы я стал первой ракеткой.
– Что ты городишь?
– Не хочешь, так и скажи, – на глаза мальчишки навернулись слезы. – Ты просто не любишь меня. Если не подпишешь контракта, все! Мне незачем жить! Больше никто, ни за какие деньги со мной не захочет иметь дела.
– Глупости!
– Зачем я здесь, если не буду играть?! – воскликнул Эрнест, и слезы брызнули из глаз ребенка. – Зачем Мирка выгнала меня из дома? Чтобы вы поддержали. А где моя поддержка? Что вы делаете вместо того, чтобы помогать? Только вырываете ковер у меня из-под ног!
– Успокойся! Послушай меня внимательно, сынок... Что из тебя получится в жизни – зависит только от тебя самого.
– Нет! Вы не позволите мне даже пробовать…
– И твое спортивное будущее зависит оттого, как ты тренируешься, а не от контрактов на пустынном шоссе. Ты мое мнение знаешь. Профессиональный спорт – жестокая вещь, чудовищные нагрузки, постоянные травмы и надорванная психика, а ты не выдерживаешь даже незначительной нервной нагрузки. Я не считаю, что теннис должен стать смыслом и целью жизни.
– А в чем тогда смысл?
– Ты меня удивляешь.
– И ты меня. Каждый человек занимается ерундой, только я занимаюсь ерундой честной, а ты… делаешь вид, что занят наукой, напускаешь на себя важности и ходишь как индюк. Лузер всегда хочет показать себя индюком в курятнике. А что такое индюк? Не знаешь? Индюк это тоже курица, только крупная. В спорте все честно. Думаешь, что ты лучше – выходи и дерись. Нет – заткнись и сиди на скамейке. Разве ты у себя в науке можешь доказать, что ты лучший?
– Я не лучший, – признался профессор. – По сравнению с Оскаром, я откровенно посредственный физик. Но каждый из нас занимается в науке своим делом, никто не мерится мускулами и силой удара, никто не доказывает превосходство, у каждой работы – свои критерии оценок. Мы не можем соревноваться, потому что не забиваем одинаковые мячи в одни и те же мишени. И не воюем между собой, потому что наука – не война.
– Нет, война, – заявил Эрнест. – Между природой и человеком. Проиграешь – плохо тебе будет, дядя Натан. Выиграешь – будет еще хуже. А спорт – война между равными.
– Я не понимаю, куда мы едем… – растерялся Натан, когда шоссе опустело и даже редкие постройки перестали мелькать у обочин. Туман лежал на траве, волочился клочьями по асфальту. Натан Валерьянович едва не проглядел поворот.
– Вот он!!! – воскликнул Эрнест.
У оврага мелькнула высокая фигура индейца и пролетела мимо, прежде чем профессор нажал на педаль тормоза.
– Развернись, дядя Натан, он нас ждет.
Двухметровая фигура индейца выплыла из тумана, словно культовый идол, забытый местными аборигенами. Натан Валерьянович не обратил бы на индейца внимание. При своих выдающихся габаритах он совершенно не бросался в глаза. Он вполне сошел бы за дерево, растущее у проезжей части без листьев и веток. На кактус с пушистой макушкой.
Индеец не шевельнулся, пока Эрнест не выпрыгнул из машины и не предстал перед ним. Заплаканный ребенок, минуту назад готовый драться за свои убеждения, оказался исполину по пояс. Подоспевший к нему Натан Валерьянович на всякий случай взял крошку за руку.
– Ну… – сказал гигантский индеец, глядя на гостей сверху вниз. – Мамашка-то где? Так спешил, что выронил по дороге?
– Мама наша сейчас далеко, – ответил Натан. – А в спешке я виноват. Знаете ли, недавно во Флориде, плохо ориентируюсь.
– Идите за мной…
– Погоди, – Натан остановил крошку-графа, но тот вырвал руку и шагнул в туман вслед за индейцем. Натан последовал за ними, утопая в грязи ботинками. Больше всего на свете он боялся упасть в канаву, а, выбравшись, не увидеть ребенка. Натан Валерьянович нервничал, пока опора под ногами не стала твердой. Рассеялся туман. Грязные следы мокасин простирались по гладкому камню.
Стены выросли вокруг с двух сторон, вместо потолка над головою открылось чистое небо. Натан Валерьянович догадался, что шествует по аллее славы. Стены коридора были увешаны живописными портретами чемпионов. В лавровых венках и коронах. Все они были оправлены золотыми рамами, под каждым золотыми буквами было написано название турниров, но Натан Валерьянович не умел читать руны и только поправил очки, чтобы портреты не расплывались.
Эрнест зажмурился и позволил дяде Натану снова взять его за руку. Индеец обернулся.
– Все они одинаковые, – сказал он. – Все боятся поднять глаза в галерее. Знаешь почему? Потому что страшно не увидеть здесь свою морду.
– Мы еще не заслужили портрет, – заступился за воспитанника Натан. – Как знать, может и для нас когда-нибудь место найдется.
– Свободного не найдется, – ответил индеец. – Рамы давно заполнены.

Индеец не лгал. Коридор закончился и на всем протяжении маршрута Натан Валерьянович не увидел места для новых портретов, а Эрнест ни разу не поднял головы. Коридор закончился высокой старомодной конторкой, на которой лежал документ и стояла чернильница, наполненная бурой жижей. Индеец обо всем позаботился до приезда гостей и не собирался тратить на процедуру много времени.
– Подписывать разборчиво, аккуратно, – сказал он. – Дату не ставить. Не ваше дело, когда придет срок.
Эрнест выхватил перо из чернильницы, и налил на конторке лужу.
– Пока не прочту, ничего не буду подписывать, – предупредил Натан, отбирая перо у ребенка.
Индеец усмехнулся. Эрнест пришел в ярость.
– Перестань! – прошипел он. – Здесь не принято!.. Так не по правилам! Мы можем остаться ни с чем! Я уже подписал. Просто поставь свою закорюку и уходим домой.
Индеец усмехнулся еще раз и отошел от спорщиков на пару шагов, чтобы их дебаты с чернильными брызгами не обгадили его костюм.
– Эрнест! – рассердился Натан. – Запомни на всю жизнь: прежде чем ставить подпись на документ, надо его внимательно прочитать! Документ для того и составляется, чтобы потом использовать его против тех, кто подписывал, не читая.
– Я не собираюсь читать! – отрезал мальчишка.
– Зато я собираюсь!
Натан Валерьянович взял бумагу и понял, что очки для чтения оставил в машине. Он ни буквы не разглядел. Только догадался по количеству абзацев, что контракт имеет три пункта.
– Читай, – сказал он. – Читай вслух и думай над каждым словом!
Эрнест задумался над первым абзацем.
– Дядя Натан… Здесь написано, что после заключения сделки, моя жизнь будет принадлежать не мне, а ему, – он указал пальцем в сторону высокой фигуры, окаменевшей на фоне мемориала.
– Тебя устраивает такое положение вещей?
– Не знаю, – пожал плечами Эрнест. – Здесь еще написано, что я безукоризненно должен выполнять указания Гида, даже если они не будут относиться к игре. Не я буду жить в своем теле, он будет жить там вместо меня.
– И это тебя устраивает?
– Еще здесь написано, – мальчик перешел на шепот, – дядя Натан, здесь написано, что за время жизни я обязан совершить несколько ритуальных жертвоприношений.
– Это как? – удивился профессор.
– Очень просто: замучить до смерти кого-то из моих близких и притащить на святой алтарь в обмен на удачу. Когда и кого, он скажет… – слезы, не успевшие высохнуть, вновь навернулись на глаза. – Дядя Натан, как же так?
– Вот что! – решил Натан Валерьянович… взял контракт и порвал его на куски. – Я, на правах отца, запрещаю вам приближаться к мальчику с подобными предложениями. Или вы в корне пересмотрите условия сделки, или мы выберем другой вид спорта.
– Бестолковый какой-то папашка, – вздохнул индеец. – Мамашка – куда разумнее. Ну что ж, как знаешь, как знаешь… – сказал он, не повернув головы на рассерженного отца. – Желающие найдутся.
– Поищите их в другом месте, – ответил Натан. – Если вам не подходит здоровый мальчик с прекрасными физическими данными, который с удовольствием тренируется, поищите другого, который пожертвует всем, чтобы занять свое место в раме.
Но даже после этого индеец на Натана Валерьяновича не взглянул, только продолжал с насмешкой глядеть на слезы, что градом катились по щекам крошки-графа.
– Пойдем, – сказал Натан и повел Эрнеста обратно по коридору, увешанному портретами чемпионов. Крошка не видел стен, потому что слезы застилали глаза. – Ничего, – успокаивал Натан. – Мы дождемся, когда наш наставник поправится, выйдет из больницы… когда у него заживет рука и он сможет держать ракетку, чтобы заниматься с тобой. Извинимся, если надо. Мы извинимся? – мальчик кивнул, глотая слезу. – Мы пройдем медкомиссию, составим расписание тренировок, запишемся в их бассейн, чтоб далеко не ездить. Ты ведь хочешь играть, Эрнест? Тебе ведь нравится теннис? Что с того, что они помешают тебе стать чемпионом? Мы еще посмотрим, как у них это получится! Если ты будешь хорошо тренироваться, то обыграешь, кого захочешь. Ты же говорил, что спорт – это честный способ заниматься ерундой. Какой же он честный, если тебе предлагают такую гнусную сделку? Это совершенно нечестно с их стороны, и ты не должен переживать по этому поводу. Ты должен играть и тренироваться, тренироваться и играть. Запретить себе даже думать о том, что в спорте есть еще какой-нибудь способ достичь успеха. Если будешь уверен в том, что ты самый сильный, никто не сможет тебе помешать. – Малыш закрыл ладонью глаза. Чтоб чемпионы, развешанные на стенах, не видели его слез. – Ничего, ничего… – утешал ребенка Натан. – Все утрясется и образуется. Не знаю, малыш, что ты в жизни проиграл, не подписав контракта, одно могу сказать точно: сегодня ты выиграл главное, ты не потерял уважение к себе. Думаю, что все мы, и мама твоя особенно, будем гордиться тобой.
– Дядя Натан, – всхлипнул мальчик и остановился, заметив под ногами белое облако, – мы в дехроне?
Натан обернулся. Туман с двух сторон коридора настигал беглецов. Небо закрыла туча.
– Дядя Натан, – испугался мальчик, – что теперь будет? Коридор превратится в кольцо?
– Сначала надо успокоиться и взять себя в руки, – ответил Натан и заметил страх в заплаканных глазах графа. – Что ты делаешь, когда начинаешь проигрывать? Как ты учил меня сам: первым делом надо перестать бояться соперника. Вспомни, Эрнест! Мы с тобой никакого дехрона не боимся. Просто делаем то, что делали. А именно, возвращаемся домой. Посмотри на портрет и скажи, какой на нем год.
– Мальчик с опаской взглянул на портрет.
– Тут не написаны годы.
– Посмотри на человека, который там нарисован, и скажи, в каких годах он стал чемпионом? Ты же знаешь их всех. Ты же открытки собирал с их портретами.
Крошка граф поморщился, поднимая глаза.
– Знаю. Этот закончил играть в год, когда застрелили американского президента. В тот же год он был у нас в форте. Я предложил игру, а он… посмотрел на тотализатор и сказал, что повредил лодыжку, когда давал пинка своему слуге. Ему тогда никто не поверил. Все смеялись. Дядя Натан… давай вернемся домой.
– Ты молодец, малыш! Мы вернемся, но для этого надо найти портрет человека, который играет сегодня. Первую ракетку мира, из которого мы пришли. Дверь будет у него за спиной. Знаешь кто это?
– Федерер. Он лучший! Ты тоже знаешь. Ну, дядя Натан… Ты тоже видел его.
– Я без очков.
– Ну, дядя Натан...
– В чем дело, Эрнест?
– Если он здесь, значит я ничтожество!
– Кто тебе это сказал? Что за глупости?
– На его месте должен быть я…
– Каждый человек в этой жизни стремится занять свое место. Только ты один хочешь занять чужое.
– Если б ты меня любил, ты бы понял… – хныкал ребенок. – Если б ты меня любил, то подарил бы дольмен. Тогда я смогу с ним играть и взять титул. А так… ни за что сыграть не дадут.
– Конечно, не дадут, если будешь воевать с портретами за место в раме, а не со спортсменами на турнирах. Эрнест, если ты не прекратишь истерику, я закажу у художника твой портрет и повешу здесь сам. Поверь, я найду тебе место на стенке, но разве ты этого хочешь от жизни?
– Я ничего не хочу! – рассердился ребенок. – Я хочу домой. Дядя Натан, поедем к дольмену.
– Как я пущу тебя в дольмен, если ты из простого портала самостоятельно выйти не можешь?
Эрнест вырвал руку и пошел вперед по галерее. Пошел решительно и победоносно, пока не встретил нужный портрет.
– Вот он, – сказал граф и стукнул по стене кулаком. – Радуйся. Моей карьере конец. Можешь делать из меня физика.
От удара стена пошатнулась, покачалась немного на хлипком фундаменте, и рухнула в траву, накрывшись портретом. Впереди показалась дорога. На обочине стоял знакомый автомобиль.
– Я хотел, чтоб ты понял о физике кое-что… – сказал Натан. – Теннис на девяносто процентов состоит мастерства и физической подготовки, но есть еще десять процентов удачи, ради которой мальчики, такие как ты, готовы подписаться под любым скотством. Так вот, эта удача – и есть физика. Физика времени! Понимаешь?
– Не… – не поверил Эрнест. – Честно? Или ты сказал, чтоб я успокоился?
– Если ты будешь осваивать науку также серьезно, как теннисную ракетку, ты однажды поймешь, что удача имеет физические законы, так же, как удар по мячу. Современная наука еще не знает об этом, а ты уже знаешь.
– А ты уверен?
– Когда мы шли туда – на стенах висели другие портреты. Если ты еще раз сюда попадешь – лица в рамках опять поменяются. Они будут меняться каждый раз, от каждого взгляда, а что там будут за люди, зависит от того, как на них посмотреть. С завистью или с достоинством.
– Нет… Ты уверен, что портреты менялись?
– Если б ты не боялся, мой мальчик, так же смело смотреть вокруг, как внутрь себя, мне бы нечему было тебя научить.

«…Человек, не знает мира, в котором живет, потому не знает себя. Только вины человеческой в этом нет, потому что он появился на свет не по собственной воле: видящим, но не зрячим, мыслящим, но обреченным… Как удержаться на тверди земной? Отчего она стала вдруг круглой и потерялась в космосе? Кто такие «Они», существа, которые знают ответы на все вопросы, и ни за что не скажут. «Они» – назывались Богами, когда человек верил в Богов, пророками, когда верил пророкам, «Они» демонстрировали человеку силу и власть, но всегда скрывали лицо, потому что не имели лица. От сотворения мира «Они» общались с людьми через избранных, являясь под масками, но ни разу в истории никому не показали лица. Разумный человек на Земле не подчинялся слепо Их воле. Всегда искал компромисс, но всегда понимал, что не он хозяин Земли. Человек передавал свои страхи потомкам, но написанное предавалось огню, и новые люди отправлялись на поиски новых истин…»
– Что вы делаете возле медпункта? – удивился Савелий. – Что это? «История мира»? – он заметил в руках Боровского необычную книжицу. – Откуда? Как она попала к вам в руки? У вас проблемы, Натан Валерьянович?
– С чего вы взяли?
– Книги, подобные этой, тщательно выбирают хозяев.
– Да, у меня проблемы, – согласился Натан, поглядывая на дверь медицинского кабинета.
Сава сел рядом, не дожидаясь приглашения.
– У вашего сыночка прекрасные данные, – сказал он. – Я говорил со специалистами. Все отметили, что он чрезвычайно одаренный мальчик. Мне ничуть не стыдно за моего протеже. Неужели травма? – Сава Некрасов уставился на ветхую книжицу в руках профессора, как на ящик Пандоры, нечаянно вскрытый невеждой. – Мы с вами рассуждали о сакральных вещах, – напомнил он. – Говорили о свойствах необыкновенных предметов, которые иногда проникают в наш мир. Они универсальны потому, что имеют природу реального мира, единую для всех производных частот. Но вовсе не каждое слово, написанное на них, соответствует реальности.
– Это значит, что мы с вами тоже, Савелий, имеем природу иллюзорную, – заключил профессор.
– В каком-то смысле так оно и есть, – согласился Сава после недолгой паузы. – Иногда человеку в руки попадают книги, в которых больше обмана, чем в наших учебниках физики. Изучать историю мира по этой книге – работа неблагодарная и непрактичная. Истинной истории вы не прочтете нигде, потому что это самообман.
– Так же как физика мира… – продолжил мысль Боровский. – И задачи, которые вы ставите передо мной, в той же степени непрактичны.
– Наша программа спасения – Святое Писание по сравнению с книжонкой, что попала к вам в руки. «История Мира» написана до конца времен, но как только вы развернете ее, истины превратятся в ложь. На протяжении всей истории, сплошь и рядом мы сталкиваемся с фактами невероятных открытий, не замеченных современниками. Открытий по важности сопоставимых с полетами в космос. Через сотни лет признание получали другие люди, а истинных первооткрывателей обвиняли в том, что сакральные книги не вовремя попали им в руки. Взять хотя бы вас, дорогой профессор: вы лишились кафедры сразу, как только дали определение времени и подкрепили его математическим доказательством, основываясь на константах первичного поля. Тот, кто увидит у вас в руках эту книгу, скажет, что вы просто открыли ее дальше разрешенной страницы.
– Ну… – смутился Натан и положил книгу в сумку, – если быть откровенным, я не поэтому лишился кафедры. Для этого были причины, к науке отношения не имеющие.
– Вот! – торжествовал Некрасов. – Все без исключения ученые, заглянувшие в будущее, уверены в том, что в их несчастьях повинны сопутствующие обстоятельства. Но иск будет предъявлен вам, и чтение «Истории Мира» станет уликой на стороне обвинения. Поверьте мне, как юристу.
– Кто предъявит мне обвинение?
– Я бы не хотел... – растерялся Сава.
– Говорите, как есть. Прямо и откровенно, если рассчитываете на прямоту и откровенность с моей стороны. Кто такие «Они», кто эти существа, резиденты реального мира, которые «программируют» нашу жизнь? Кто эти загадочные личности, о которых мы с вами говорим уже не первый день, не называя имен. Пока я не получу ответ на этот вопрос, я не смогу принять правильное решение.
– Вы должны принять самостоятельное решение, – ответил Савелий. – Оттого, сможете вы сделать это или нет – зависит многое, если не все. Натан Валерьянович, это инициация. Проверка на зрелость. Если хотите, экзамен на самостоятельность человеческого интеллекта. Нужно родиться с короной на голове, чтобы принять решение самому, без гарантий и поручителей, без доказательств, без решений ученых советов и директив министерства образования. Когда все карты выложены на стол – решение принимается просто. На это способен любой из нас, но далеко не каждый может пойти своей дорогой по дикому лесу. Вы должны принять решение сами, потому что те, кого вы называете словом «Они», ни за что не позволят распоряжаться судьбами человечества субъекту, внутренне неготовому...
Натан Валерьянович посмотрел на часы, на расписание работы физиотерапевтического кабинета и понял, что мысли его слишком далеки от решения мировоззренческих проблем. Несколько минут назад он с удовольствием читал книжечку, найденную на Юлиной полке, а теперь не знал, куда деться от бремени, повешенного на шею.
– Видите ли, в чем дело, Савелий…
– В том, что настоящий теннисист начинается с травм, – догадался Некрасов.
– Это пустяки. Ничего серьезного.
– Сегодня я видел, как играет ваш сын. Видно, что мальчик помешан на теннисе. Это у него от вас?..
– От матери. Она увлекается. У меня в роду спортсменов не было.
– Но это вовсе не от рода зависит, – разъяснил Савелий профессору. – Скорее от Ангела. Каков Хранитель – таков хранимый. Они направляют нас по жизни на путь истинный.
– Только не говорите мне об Ангелах, Сава, я вас умоляю! Вы видели когда-нибудь это существо живьем?
– Почему вы спросили?
– Вы рассуждаете о них так, словно начитались сказок.
– Да, – согласился Некрасов, – Ангел – зрелище не для слабых мира сего. И все-таки… почему вы спросили? Проблема с Ангелами?
– Где уж проблема… Война намечается, иначе не скажешь.
– Бросьте, Натан Валерьянович, Ангелы с людьми не воюют. Не тратьте время на чепуху. Ангелы – самостоятельная цивилизация вполне разумных существ, которая присутствовала на планете всегда. Мы – расы различной природы. Человек не представляет для них угрозы. Зачем воевать? Когда придет конец света, Ангелы первыми отсюда сбегут.
– Что вы имеете в виду?
– Если вы думаете, что человеческие проблемы от Ангелов, дорогой профессор, вы заблуждаетесь. Человеческие проблемы от самого человека. Если мы будем когда-нибудь воевать, то только со своим собственным будущим, которое предопределено и уже прописано в Истории Мира.
– Наше будущее мешает нам жить на Земле?
– Поверьте, дорогой профессор, если б этот вопрос имел определенный ответ, я бы немедленно вам его предложил. Кто такие «Они» – нам только предстоит постичь, если конечно, мы заслужили такой героической доли. Сейчас, здесь, на наших эфемерных частотах это дано только избранным, коронованным персонам, поцелованным Богом. И я верю… Я очень надеюсь, что вы из их числа.
– Значит, не Ангелы распоряжаются нашими судьбами…
– Абсолютно так.
– Вы успокоили меня, Савелий.
– Интервенция этих существ в мир человека не несет в себе ничего фатального. Послушайте моего совета: если Ангел мешает вам жить, плюньте на него и пошлите подальше. Увидите, он не долго будет ходить обиженным. Ангел не умеет обижаться на человека, он обязательно вернется и станет навязывать вам услуги, но уже по меньшей цене. Скорее они испытывают нас, чем играют судьбами. Не их дело, откуда человек появился здесь и зачем. Вот… – Сава достал из портфеля рулон миллиметровой бумаги и развернул на коленях. – Их частота на порядок выше, чем наша с вами. Очень близка к реальной, а возможно, что идентична. Без ключа дольмена она недосягаема для человечества. Посмотрите, какой далекий у нас разлет… – На миллиметровке была размечена шкала гипотетического дольмена, каждому уровню приписана частота, каждый переход сопровождался расчетом параметров поля. Натан поразился. Что-то похожее Оскар рисовал, когда работал в доме Копинского, и показывал ему, прежде чем сжечь в огне. Его ученик решил, что информация не должна попасть в недобрые руки. Натан удивился, потому что узнал почерк Оскара, но виду не показал. Некрасов взял карандаш и подчеркнул участок функции первичного поля. – Здесь… – сказал он, – иллюзии быть не может, иллюзорной памяти тоже. То, что ваш ученик в своих работах называет «реальной частотой» выходит в совершенно иную плоскость пространства. Недостижимую с точки зрения нормального человека.
– Вы видите… – профессор указал на схему дольмена, – объекту явно не хватает размера. Дольмен, который достанет реальную частоту, должен иметь окружность футбольного стадиона. Нет, двух стадионов как минимум.
– Мы пока не имеем точных параметров, – признался Сава, скручивая схему в рулон. –Наши физики могли бы самостоятельно заняться проблемой, но многие вещи в расчетах господина Шутова им непонятны. Видите ли… вы изобрели новую терминологию в данной области науки, понятную только вам двоим.
– Как к вам попала эта схема? – спросил Натан. – Она сгорела у меня на глазах.
– Все в мире имеет свои дубликаты, – стал оправдываться Некрасов. – Даже мы с вами имеем дубликат на ближайших частотах. Мне ли вам рассказывать? Схема была получена обществом вполне законно. Если нужно, я готов предъявить документы.
– Да ну вас… с вашими документами.
– «История…», которую вы читаете на досуге, уважаемый профессор, относится к редким артефактам реальности. На протяжении всей истории мы собирали все, что пришло оттуда. Это и книги, и камни, и сложные приборы, с которыми наши ученые до сих пор не разобрались до конца. Это различного рода предметы, которые, казалось бы, ценной информации не несут. У нас скопился музей артефактов реального мира, в котором есть все, кроме того, что нужно. Дело не в том, что ключ дольмена бесценен. Само собой разумеется. Дело в том, что подобного уровня артефакт по определению попасть на землю не может, потому что не существует даже в реальности. Он может быть только сделан человеческими руками. Натан Валерьянович, мы являемся свидетелями удивительного момента истории. На данном этапе ключ дольмена для нас все равно, что ключ от клетки приговоренного к смерти.
– Не знаю, чем вам помочь, – развел руками Натан. – Признаться, даже не понимаю проблемы. Объясните мне, чем будет отличаться человеческая жизнь на реальной частоте от той, что мы имеем сейчас?
– Человек прекратит выполнять программу, предписанную ему. Его жизнь пойдет совсем по другому руслу. Иначе начнет развиваться наука.
– Допустим, я смогу получить назад кафедру, которой однажды лишился, и возможность работать над темой, которую я, даже будучи известным либералом в науке, считаю сомнительной, скорее факультативной. А что я получу, как простой человек?
– Человеческое общество перестанет быть жестко иерархичным.
– Чем плоха иерархия?
– Тем, что она навязана человеку. Ведь жизнь, Натан Валерьянович, гораздо шире, чем наша функция бытия. Человек появился на планете едва ли не раньше Ангела. Цивилизация начиналась много раз и уничтожалась, как только пыталась выйти из-под контроля. Ключ дольмена – наш шанс уже потому, что это гарантия выхода. Получив доступ к реальной частоте, мы избавимся от постоянных, бесконечных перезагрузок, чреватых стихийной памятью и аномальным поведением, идущим вразрез с логикой здравого смысла. Мы избавимся от огромного перечня фальсификаций наук и исторических знаний, навязанных задним числом. Человек утратит способность поддаваться массовому гипнозу. К следующей встрече я подготовлю вам антологию фальсификаций, и вы ужаснетесь. Кстати, по вашей части их бесконечное множество.
– По своей части… я догадываюсь, что происходит в науке, и почему возникают заблуждения, представляю. Не думаю, что это зависит от высшей воли.
– Человек может заблуждаться как угодно, – согласился с Боровским Сава, – но заблуждения не должны управлять наукой. Чтобы уничтожить важное направление знаний, недостаточно убрать одного ученого. Нужно ослепить весь ученый совет. И не один раз. Каждым решением в этом мире управляет воля, сознательная она или нет… Если мы получим доступ к реальной частоте, мы обретем право управлять своей волей. Извините, Натан Валерьянович, я вижу, что сегодня вам опять не до разговоров. – Сава погрузил бумагу в портфель и поджал коленки перед шагающей мимо него медсестрой.
Натан посмотрел на часы.
– Здесь много русскоговорящих ребят и родителей. Мне бы не хотелось обсуждать такие вещи в публичном месте.
– Вы правы, – Некрасов вынул из кармана флешку и поспешно сунул в руку Натану, словно это был микрофильм шпионского содержания. – Натан Валерьянович, у меня к вам личная просьба. Не в службу, а в дружбу. Мы взяли на рассмотрение проект и не знаем, как быть. Некий амбициозный ученый доказал гипотезу, что насекомые, обитающие на земле – это эволюционировавшие потомки механических устройств, созданных человеком. Материал чрезвычайно любопытный. Нужна консультация специалиста. Не откажите. Вполне возможно, что все это чистая профанация.
– С удовольствием посмотрю, – согласился Натан, убирая флешку в карман.
– Но, пожалуйста, ради всего святого, не на компьютере, который имеет выход в сеть. И так, чтобы не оставалось копий.
– Понимаю.
– Надо было бы распечатать, но материал поступил только что. Просто не успеваю. Ничего не успеваю…
– Тогда и у меня к вам личная просьба, Савелий. Если не трудно, найдите мне еще одного человечка.
– Все, что в наших силах, – ободрился Некрасов. – Ваш родственник?
– Хороший знакомый. Человек с амнезией пропал в городе, в котором никого не знает. Он толком не знает даже английского, хотя, надо сказать, парень полиглот. Может быть, уже освоил. Две недели о нем никаких известий.
– Если между вами нет родства, мне нужен дополнительный ориентир. Любой предмет, который принадлежал ему или хотя бы побывал в руках.
Боровский положил в ладонь Саве тяжелую зажигалку, также конспиративно и молниеносно. Положил и проследил за реакцией. Некрасов не скрыл удивления.
– Какая интересная вещь, – сказал он. – Что это?
– Предмет, который принадлежал пропавшему человеку. Мне известно о нем лишь имя, фамилия и примерный возраст.
– Не надо имени и фамилии… Если обладатель этой вещицы существует в природе, он будет найден. – Савелий сжал в кулаке зажигалку и сосредоточился. – Предмет принадлежит мужчине лет сорока, выше среднего роста… – произнес он тихим речитативом, словно считал с невидимой страницы. – Мужчина ходит в неопрятном костюме, часто задает вопросы… любит рисовать и читать, да, определенно… у него ярко выражены художественные способности. Не исключено, что ваш знакомый пишет книгу. И… совершенно точно, что он не является вашим родственником, поэтому придется обращаться за помощью к экстрасенсам.
– Вы меня успокоили, – вздохнул Натан.
– Когда я взял в руки ракетку вашего мальчика – сразу понял, что это сын.
– Теперь вы меня успокоили еще больше.
– Кто дал вашему знакомому такой необычный предмет?
– Спросите у экстрасенсов.
– Сакральные вещи умеют скрывать информацию даже от зоркого ока. Я чувствую, я знаю, что это сакральная вещь. Хотите, отдам ее в нашу лабораторию для анализа, чтобы выяснить происхождение и назначение?
– Я буду благодарен, если вы поможете прояснить судьбу пропавшего человека.



Полночи Натану Валерьяновичу не спалось. Полночи он рылся в документах организации и понимал, что до Армагеддона не успеет прочесть и сотую часть. «Не надо было давать ему зажигалку, – мучился профессор, – надо было отдать записку. Как я все не продумал…» – Он теребил между пальцами послание Артура его сиятельству. «Твой король, твой король», – повторял он, пролистывая страницы документов. – Интересно… – вдруг осенило Натана. – Что если взять и попробовать…» Он отложил бумаги и устроился на балконе с сигаретой. Профессор, доктор физико-математических наук, вдруг додумался до простейшего изобретения, известного еще первобытным людям, и перестал себя уважать. Годы научной работы посыпались к черту, как пепел с кончика сигареты. Натан Валерьянович понял, что нужно сделать для того, чтобы проникнуть в суть, не испытывая ее на прочность хрональными бомбами, но тут же прогнал незваную мысль.
«Нет, – говорил ему внутренний скептик, – все как-то слишком очевидно и просто». «Все гениальное просто, – возразил внутренний оптимист, – подчас так просто, что стыдно поверить».
Натан Валерьянович проанализировал теорию в тетрадке, произвел пару-тройку расчетов, пока курил, и напрочь потерял интерес к перспективам человечества, оставленным на рабочем столе.
Чтобы проверить идею на практике, он вынул из шкафа инструменты, брошенные Оскаром перед отъездом. На дне коробки обнаружился старый паяльник, в обрезках серебряного изделия он узнал фамильный поднос, подаренный Саре Исааковне. Натан Валерьянович нашел моток проволоки, обрывки золотой фольги и обломки старого компьютера. Прозрачный шарик шлепнулся на пол и закатился под стол. Натан Валерьянович включил в сеть паяльник и убедился, что инструмент в исправности. Он выложил на кухонный стол ножницы по металлу, стамеску и молоток.
– М…да, пожалуй, я разбужу весь дом, – решил профессор и прикрыл дверь.
Раньше, чем прозвенел будильник, Натан успел захламить весь пол и весь подоконник. Устойчивый запах гари обосновался вокруг. Под потолком повисло облако дыма.

– Скорее всего, из этой затеи ничего не получится, – ответил он удивленным детям, – а если получится, я сразу вам покажу.
Весь день профессор морочился бестолковой затеей. Поджидая крошку у выхода из раздевалки, он исписал расчетами всю тетрадь и вынужден был строить графики на рекламном буклете, брошенном на столе. Натан Валерьянович так увлекся, что не заметил, как мальчик исчез с кортов, а свет дневной сменился гирляндой прожекторов. Старшая группа вышла после ужина перекинуться мячиком, а Натан Валерьянович исписал еще одну тетрадь, найденную в сумке ребенка. Когда небо над Флоридой почернело, лампы погасли. Профессор стал приходить в себя. Вернее сказать телефон, который без перерыва вибрировал в его кармане, был, наконец, услышан. Он увидел перед собой пустой корт и пустые трибуны. Группа мальчишек с кофрами на спине обсуждали что-то в глубине аллеи. Только теннисный мячик, залетевший под скамейку, напомнил опекуну о его безответственном отношении к жизни.
– …не волнуйтесь, – успокоила Юля, – Эрни давно уже дома. Нет, не спит… Натан Валерьянович, он просто решил посмеяться над вами. Ни в какой портал он не лазал. Поспорил с каким-то мальчишкой, что вы не хватитесь его, пока свет не выключат, выиграл двадцать баксов и счастлив. Я вам звоню не поэтому, а потому что нашелся Артур.
– Как Артур? – не понял Боровский. – Артур? Как нашелся?
– Сейчас он в полиции, но Сава сказал, что мы можем его забрать, когда захотим. Он ничего не успел натворить. Попался, когда лез через забор в дом одного известного баскетболиста. Охрана его схватила, побила немножко и сдала полиции. Савка нашел адвоката и заплатил за него штраф. Артур ничего не украл, ущерб не нанес. Надо только подъехать за ним. Натан Валерьянович, вы сможете с нами подъехать?

Когда профессор примчался в полицейский участок, Юля с Эрнестом уже его заждались. Заждался и грустный Артур с синяком на челюсти, который все это время полемизировал с графом.
– О! – указал он профессору на крошку. – Брехло! Сказал, что меня будут бить два негра и полицейский. Так было негров пять штук.
– Но били два, – стоял на своем Эрнест. – Трое держали.
– Ничего себе! Разве это не считается?
– Считается только тот, кто бил. Скажи ему, дядя Натан!
– Ну, брехло! – возмущался Артур. – И двух недель не прошло.
– Прошло! – спорил крошка. – Две недели! Ты считать не умеешь.
– Так били ж позавчера. А две недели только сегодня. Опять наврал?
Уставшая Юля не реагировала на полемику. Она ждала Саву, который застрял в кабинете начальника, а когда дождалась, вздохнула с облегчением.
– Ну, все, – сказала она, – поедем домой.
На прощание, провожая своих товарищей до машины, Некрасов сунул в карман профессору запечатанный пакет и шепотом спросил.
– Как?…
– Что? – не понял Натан Валерьянович.
– Как вам теория происхождения насекомых?
– Бог мой! – спохватился профессор и испытал невероятный припадок стыда. – Бог мой, Савелий…. Сегодня обязательно посмотрю. Обещаю! Первым делом, как доберусь до компьютера…
– Ничего, ничего, – улыбнулся Сава, – я все понимаю.



Первым делом, оказавшись дома, Натан Валерьянович уединился на кухне и продолжил мастерить из проволоки и фольги предмет, похожий на обруч. Профессор не слышал и не видел вокруг себя ничего. Какие-то люди бродили туда-сюда по квартире, таскали подушки из комнаты в комнату, и спорили, кто где будет спать. Не поделив кровати, люди пришли к нему и долго стояли в надежде, что будут замечены профессором, но замечены не были и кое-как разместились. Отдельные личности еще вскакивали среди ночи и бегали к холодильнику. Бегали на балкон покурить и просто так наперегонки по квартире. Профессор Боровский орудовал паяльником, стараясь закрепить на обруче кристалл, найденный в сакральном ящичке Оскара. Профессор развернул на мониторе анатомический атлас, изображающий мозг, и еще раз сверил расчеты.
Когда в квартире воцарилась мертвая тишина, а небо над побережьем стало светлеть, Натан Валерьянович надел готовое изделие на голову, отрегулировал перед зеркалом положение кристалла и сосредоточился на больном:
– Что делать с этими друидами-эзотериками? – спросил он себя. – Какое принять решение, чтобы потом не сгореть от стыда? Чтобы не поставить Оскара в неловкое положение, чтобы не отравить своим близким жизнь...
От усталости профессор забылся и увидел маленького мальчишку с глазами Эрнеста, стоящего перед седою старухой.
– Ты умрешь! – сказала старуха ребенку. – Все умирают, и ты умрешь. Если ты думаешь своей маленькой пустой головкой, что я умру, а ты будешь жить бесконечно, значит, ты очень глуп. Ничему хорошему глупый мальчик не научится в школе. Запомни, Натасик: все, кто родился, должны умереть! А тот, кто соберется жить вечно, станет посмешищем.
В ужасе профессор сорвал с головы прибор. Он почувствовал, как заколотилось его несчастное сердце. После стольких лет, после стольких раздумий и изысканий в области физики времени, он впервые увидел событие прошлого. Увидел так ясно, словно не вырос за эти годы. Остался ребенком, который больше всего на свете боится своей вздорной бабки Сары.
– Нечистая сила… – бормотал он, сгребая со стола инструмент. – Все, хватит! На сегодня ей-богу, хватит.



Когда проснулся Артур, профессор уже стоял над его кроватью с металлическим обручем в руках.
– Артур, – сказал он, – надень это… и постарайся что-нибудь вспомнить.
– Натан Валерьянович, – испугалась Юля, заглянув на кухню, – вы здесь не хроно-бомбу готовили?
– Юля, ты не могла бы отвезти Эрнеста в бассейн к девяти часам?
– Конечно...
– Тогда позавтракайте в кафе, а я здесь сам приберусь. И, пожалуйста, проконтролируй, чтобы он не объелся пирожными.
– А вы? С вами все в порядке?
– И еще, – предупредил Натан. – Он сегодня должен тренироваться со старшей группой. Пожалуйста, проследи, чтобы он не пронес в раздевалку рогатку. Мальчишки дразнят его за акцент, а Эрнест… ты знаешь, как реагирует. Скажи, что я его накажу, если затеет драку. Скажи, что сам расспрошу тренера о том, как пройдет его день.
Девушка заглянула в комнату и увидела на голове Артура корону, украшенную кристаллом.
– Ой! – воскликнула она. – Ваше величество…
– Юля, мы с Артуром поработаем, – предупредил Натан. – Попробуем восстановить память.
– Все поняла, Натан Валерьянович, сегодня я забираю крошку.
– Не нужно. Только отвези его из бассейна на тренировку и предупреди, чтобы не спускали глаз, пока я за ним не приеду. Мне надо зайти к ювелирам и еще… купить пару чистых тетрадей, потому что их совсем не осталось, – сказал профессор, похлопал себя по карману, в котором лежал кошелек и выбежал из квартиры.
К тому времени, как Натан Валерьянович набегался по городу и вернулся домой, его подопытный устал напрягаться. «Корона» съехала на ухо и повернулась вокруг оси. Артур нашел на полу прозрачный шарик, внутри которого, как в магическом кристалле, мелькали картинки, и исследовал объект при помощи лупы.
– Чего это? – спросил он. – Без антенны, без проводов… а чего-то показывает.
– Это называется Колено Греаля, – ответил профессор. – Иногда оно спонтанно транслирует информацию с телевизионных антенн. Надо бы убрать это обратно в коробку. Как же я обронил?
– Ух ты… – восхитился Артур, взял лупу с профессорского стола и стал смотреть «телевизор».



Ощущение безумия преследовало Натана Боровского. Все, чем он занимался последние сутки, тянуло на большую профанацию, в то время как охота на его ученика уже шла полным ходом. Он чувствовал постоянную панику, флюидами исходящую от Некрасова. Он понимал, что в мире происходит что-то, о чем он не знает и догадаться не может. Последняя надежда на скрытую память Артура, казалась смешной. Но эта надежда была последней. Еще одна – спрятать Оскара в надежное место, выглядела нелепо.
«Старый я дурак, – злился на себя профессор. – Был бы умным, ответственным человеком, разве отпустил бы парня, когда по его душу идет такая охота? Что он делает в своем Монте-Карло? Какой с этого может быть толк? Почему я не отговорил его сразу, не удержал…»
– Я знаю, о чем ты подумал, – подал голос Эрнест. – Оскар раздавит твоих аптекарей голой пяткой, – Натан Валерьянович вспомнил, что едет домой, что тренировка закончилась, о неприятном разговоре с тренером тоже вспомнил.
– Если б я был умным и ответственным человеком, разве бы я отпустил тебя с Юлей в бассейн? Зачем ты ударил мальчика сумкой по голове?
– А зачем он положил сумку в мой шкаф? – возмутился Эрнест. – Он видел, что шкаф занятой.
– Занят, – поправил Натан. – Возможно, видел. А возможно не видел. Ты же его ударил, даже не объяснил, почему. Что мне сделать? Пойти к родителям мальчика и попросить за тебя прощения?
– Они ведут себя так, как будто меня нет, – обиделся граф. – Как будто я привидение.
– Поэтому ты ходил в раздевалку к девочкам?
– Я перепутал дверь!
– Эрнест! Для того чтобы тебя замечали, недостаточно драться сумкой. Нужно вести себя так, чтобы вызывать уважение у окружающих тебя людей. Девочки очень даже заметили твое присутствие в раздевалке. И я имел неприятный разговор с мамой одной из них.
– Она у меня получит...
– Чтобы тебя замечали, нужно в первую очередь научиться себя вести. Твои дикие выходки, наследие форта, здесь никого не расположат к общению.
– Вот и отдай меня в форт. Мне здесь надоело.
– Сначала я посмотрю твою тетрадку по математике. Помнишь, что я задал тебе вчера?
– Вчера ты заперся на кухне и послал меня к Юльке заниматься английским, – Эрнест полез за тетрадкой, в которой решал задачки, – я сам себе задал. Смотри… – мальчик перебрался на переднее сидение и нарисовал траекторию полета округлого тела. – Разве может мяч лететь так? Расскажи, какие силы на него действуют, если он ударяется в корт и уходит в сторону?
– Под каким углом? Назови мне градус.
– Откуда я знаю?
– Измерь, – настаивал профессор. – Мы с тобой учились измерять углы. Пока не назовешь градус отклонения, глядеть не стану.
Крошка-граф притащил с заднего сидения сумку и стал искать транспортир. Пока ребенок пыхтел, копаясь в тетрадках, Натан Валерьянович еще раз задумался о своей безответственности, но на сей раз лишнего звука не проронил.
– Ну, допустим, сорок пять градусов… Разве так может быть?
– Может, если мяч хорошо подкручен. Ты сам подкручивал и показывал мне, как мячики ложились прямо за сетку.
– Ты не понял. Остановись, я покажу, – граф вынул из сумки мяч и выскочил на зеленый коврик газона. – Смотри… такое бывает на соревнованиях, но не на тренировках. Мяч летит прямо… летит, летит, бьется в корт и резко уходит вправо, как будто кто-то ногу подставил.
– Значит, в корте был бугорок, – предположил Натан.
– Нет! Там же профессионалы играют.
– Мог попасться бракованный мячик.
– Вот он… Смотри. Это же фирма!
– Как, говоришь, летел?
Эрнест повторил траекторию в точности, как в замедленной съемке.
– Вот так крутился, вот так менял направление…
– Сочиняешь ты, парень! Такого не может быть!
– Все, – обиделся Эрни и вернулся в машину. – Ты меня тоже не считаешь за человека. Для тебя я тоже привидение. Если говорю, значит вру. Если вижу, значит, этого не было. Так я и знал!
– Погоди, – осенило Натана.– Ну-ка, бери мяч и показывай еще раз. Весь розыгрыш, удар за ударом.
– Ну, вот… здесь сетка, здесь хавкорт, – Эрнест отчертил ботинком две линии и занял исходную точку на подаче. – Я бью сюда, мяч падает здесь, возвращается в эту точку, я выхожу к сетке, бью в эту точку, мяч ударяется здесь, вращение и детский мат. Следующая комбинация. – Эрни снова занял исходную точку. – Удар сюда…
– С кем ты играл?
– А что? – растерялся мальчишка.
– Ты играл с Федерером?
– Почему?
– Я видел, как играют ребята. Никто из них не может переместиться из этой точки в эту, пока летит мяч. Эрнест, с кем ты играл? Только не говори, что тренер с тобою бегал по кортам. Как занимаются тренеры с детьми, я видел. А ты… ты должен был сегодня заниматься общей физподготовкой вместе с группой. Тебя сегодня на корте не должно было быть. С кем ты успел поиграть?
Мальчик опустил глаза.
– Я не просился, – ответил он. – Он сам позвал. Он сказал, что я должен тренироваться с ним.
– Кто он?
– Он сказал, папашке не говорить.
– Ты встречался с «индейцем»? С тем, что весь в перьях с головы до ног? Эрни, тебе не стыдно?
– Он сказал, что я не должен тренироваться с молокососами. Это испортит стиль. Я не говорил, чтобы ты не расстроился.
– И давно ты с ним тренируешься?
– Ну… как тебе сказать, чтоб ты не расстроился еще больше… Дядя Натан, он сам признался, что контракт был тупой, сам пришел, чтобы работать со мной без контракта. Вообще-то он не обязан был, а он пришел. Это все равно, что Федерер решил бы стать моим спаррингом. Даже круче. Знаешь, как здорово он играет? Только, кажется, немного мошенничает. Поэтому я спросил.
– Этот… – Натан и почувствовал близость гипертонического криза. – Этот гнусный тип опять к тебе подбирается, а ты молчишь!
– Он хочет, чтобы я учился играть сразу двумя руками. Он сказал, что один из тысячи может освоить такую технику. Если получится – это огромная фора. А сам… встанет к сетке, растопырит свои огромные руки на два километра, и пробей его. Дядя Натан, у него в каждой руке по ракетке, но пару раз я его классно обвел. Хочешь, покажу, как? Ну, не злись! Когда я понял, как надо его обводить, он стал играть, словно шулер. У него мячи появлялись из воздуха. Вот, смотри…
– Эрнест!
– Ну что? Твой тренер только и знает, как счета выписывать, а «индеец» сразу предложил на деньги сыграть.
– Сколько ты ему проиграл?
– Квортер, – признался мальчик. – Дядя Натан, если б я выиграл, то получил бы пять баксов.
– Ремня бы ты получил!
– Дядя Натан, мне нужно сделать все, чтобы выбиться в тур. Ты сам говорил, на мне мистическое проклятье лежит.
– Большая лень на тебе лежит и такая же большая хитрость. Так не становятся чемпионами, Эрнест! Спорт – это труд! Прежде всего, труд! Хитрецы и проныры добиваются успеха на рынках, а не на спортивных площадках! Ты сам выбрал для себя этот путь и должен понимать, что он не из легких.
– Но мне нужен рейтинг! Или опять кто-нибудь захочет меня купить.
– Тренируйся, работай, играй, как Федерер, и никто не посмеет предложить тебе унизительного контракта, – постановил Натан Валерьянович. – Будешь играть со всякой шушерой на потеху – так и будешь проигрывать квортер в день. Ну-ка посчитай, сколько за твои сто сорок лет набежит? Садись машину, по дороге будешь считать. И не вздумай достать калькулятор. Считай в уме.
– Сам считай, – граф уселся на газон.
– Эрнест!
– Отстань!
Натан Валерьянович осмотрел пустынные окрестности парка.
– Не заставляй меня опускаться до крайностей.
– Только попробуй. Мы в Америке, – назидательно заметил ребенок. – Только попробуй достать ремень, и ты увидишь, что будет.
– Сколько времени ты собираешься сидеть на траве?
– Сколько захочу. Катись домой, учи Юльку, как нужно жить, а я без вас разберусь. Я и один в жизни не пропаду. Нечего меня опекать. Не больно нуждался в опеке. На… – он швырнул на газон тетрадку, – пусть Юлька с Барбосом конспектуют все твои глупости.
– «Конспектируют» надо говорить, – Натан посмотрел на часы, закрыл дверь машины и устроился рядом с мальчишкой. – Если ты сейчас же не прекратишь демонстрировать свой вздорный характер, я никогда не расскажу, что надо делать на корте, когда во время игры обнаружится ненормальная траектория мячика.
– Обойдусь, – огрызнулся Эрнест. – Я его заменю на другой.
– Да, но для замены тебе придется остановить игру и потерять очко. Судья не найдет дефекта, обязательно начислит очко твоему сопернику. И это, я тебя уверяю, будет решающее очко на тай-брейке. Если ты послушаешься меня сейчас, я расскажу, что надо делать во время розыгрыша, если на стороне соперника мошенничают посторонние силы.
Поедем домой. Нам еще на почту надо заехать, забрать посылку от Жени. Поедем, а то закроется почта. Эта посылка очень важна для Артура, поедем.



Исполненный достоинства обладатель короны встречал профессора новостью: он вспомнил, как выглядит чаша Греаля. Память проклюнулась вдруг, выросла из обломков подноса, использованного Оскаром в работе над аппаратом. Артур Деев вспомнил небольшую «фигню», в которой вертелась вода, как в стиральной машине. От этого «фигня» светилась и переливалась.
– Что если пустить по «короне» слабый электрический ток? – осенило Натана. – У нас найдется парочка батареек? Кристалл должен заработать активнее, но как изолировать ему голову?
Артур поправил корону. Юля удивилась.
– Как это вы придумали, Натан Валерьянович?
Боровский положил бандероль на кухонный стол и взял нож.
– «Человек, рожденный с короной на голове», – процитировал он Саву Некрасова, разрезая пластиковый пакет. – Мне, как физику, сразу надо было догадаться о смысле фразы.
– И я ее слышала, – вспомнила девушка, – у Савы миллион поговорок.
– Если мы сможем сделать грамотную «корону», мы решим проблему Артура раз и навсегда. Ведь, если вдуматься, Юля, с древних времен лидерам человечества зачем-то надевали короны на головы. Если предположить, что это делалось не только для красоты… Если представить, что у этой традиции есть практический смысл…
– Точно, – согласилась девушка.
– Откуда взялась идея короны? Вероятно, коронованным людям позволялось мыслить и принимать решение самостоятельно. А если корона имела транслирующий кристалл – влияние монарха на подданных усиливалось.
– А если наоборот? – предположила девушка. – Вдруг древним царям надевали короны, чтобы внушать волю тех, кто распоряжается нами. Надо спросить у Савы.
Натан Валерьянович поправил очки, переварил информацию и продолжил вскрывать пакет.
– Ничего удивительного. Антенна может работать и на прием сигнала, и на его передачу. Артур! – Натан взял в руки дневник и обернулся к Дееву. – Постарайся вспомнить, что это за тетрадка, прежде чем раскроешь ее.
– Ой! – сказал молодой человек. – Это ж мое!
– Что это?
– А можно?..
– Скажи мне, что это за предмет?
– Книжонка какая-то.
– Что за книжонка?
– Детективчик что ли?
– Детективчик… – вздохнул Натан и отдал дневник хозяину. – Надо поэкспериментировать с током. Мне не нравится, как отлажен прибор. Эх, Оскара не хватает. Без него как без рук. И без головы… Он не звонил?
– Алиса звонила, – вспомнила Юля, – спрашивала, когда вы будете дома. Розалия Львовна договорилась в больнице, чтобы вы прошли обследование. Что им передать? Они хотят, чтоб вы приехали с Эрнестом, но не знаю, стоит ли прерывать тренировки?
– Не стоит, – ответил Натан. – Никаких больниц, пока не вернется Оскар. У меня еще масса дел, – профессор засуетился, ощупывая карманы. – Сейчас… я должен выполнить поручение, которое дал мне Савелий, потому что мне уже неудобно перед этим человеком. – Натан надеялся найти в кармане флешку с работой ученого, но кроме флешки обнаружил пакет, в который Сава вложил зажигалку Артура и бумагу с результатом анализа.
– Нет, – сказал себе Натан, – сначала дело! – и решительно сел за компьютер.


– Возможно, что мир это цирк, Валех, только люди в нем давно уж не клоуны, а акробаты. У каждого своя трапеция. Каждый изгаляется на ней, как может. Когда-нибудь они станут факирами и навсегда захлопнутся в черных ящиках. Тогда и настанет Армагеддон.
– Нет, Человек, Армагеддон настанет, когда опустеет зрительный зал. В начале мира на арене стояла одинокая фигура Творца. Но кто-то вскочил с последнего ряда, чтобы встать рядом с ним. За тем безумцем побежали другие, стали прыгать, скакать по кругу на лошадях, показывать кувырки и фокусы. С каждым годом зрителей становилось меньше, с каждым годом меньше места оставалось на арене...
– Потому что тупой житейский оптимизм – все, что Человек может противопоставить своему Создателю.
– Житейский оптимизм, изгнавший Человека из рая, неминуемо ведет его в ад.
– Нет, мой Ангел, оптимизм человеческий это понимание, что сидение в кресле на йоту глупее любой, даже самой бессмысленной суеты. Человек, который занят работой, не ждет своего конца, и не предчувствует его неизбежность, как положено свыше.


– Натан Валерьянович, вы спите? Ой… – Юля увидела на мониторе расчлененного таракана. – Какая гадость… Ладно, спите. Утром поговорим.
– Что случилось? – спросил Боровский, подхватив сползающие на нос очки.
– Ничего такого, что не может подождать до завтра. Артур вспомнил… Я думала, вы работаете.
– Вспомнил? – Натан поднялся из-за компьютера. – Что вспомнил Артур?
– Он закрылся в комнате, дневник свой читает, а мне отдал это… Сказал, что вспомнил, что произошло в экспедиции. Вспомнил девушку, очень красивую. Блондинку с длинными волосами, голубыми глазами, которая совершенно голая ходила по лесу и играла на дудке. Вот, этот бесстыдник ее даже нарисовал.
– Не может быть, – удивился Натан, рассматривая рисунок. – Это же Лиза…
– Какая Лиза? Вы знаете девушку?
– Лиза, которую Мирослава привезла к Серафиме на хутор. Во всяком случае, очень похожа.
– Как же она могла оказаться в лесу?
– Вот этого я сказать не могу.
– Они же используют ее… Гуманоиды используют вашу Лизу, Натан Валерьянович. Значит, это они стирают Артуру память?
– Что еще он вспомнил, кроме девушки?
– Сказал, что вся группа смотрела на нее, как завороженная, но никто за ней не пошел. Кроме Артура. Она дала ему зажигалку и все.
– Что «все»?
– Он очнулся во Флориде под каким-то забором.
– Что еще вспомнил?
– Больше пока ничего не сказал. Натан Валерьянович, а если Артуром действительно занялись пришельцы? Почему-то им надо, чтобы он был рядом с нами. Вы не заметили совпадения? Артур появился во Флориде примерно в тот день, когда Сава Некрасов сделал мне предложение за вами следить. То есть получается, что эзоты с пришельцами две конкурирующие фирмы?
– Именно так получается, – согласился Натан. – Только какой из Артура шпион?
– И я так думаю.
– Скорее уж наблюдатель.
– Очень похоже. И через него информация исправно течет куда надо.
– С одной маленькой оговоркой: неизвестно какая информация там течет, – Натан Валерьянович поднялся с кресла. – Надо узнать, что интересует наших братьев по разуму.
– Их интересует Оскар, – ответила Юля. – Как и эзотериков. Их всех интересует исключительно Оскар.
– Как же я позволил ему уехать! – сокрушался профессор, пробираясь к комнате Артура, но на пороге задумался. – Почему же он так долго нам не звонит?
– Не волнуйтесь. Он же предупредил, что могут быть помехи на связи.
– Какие помехи? – возмутился профессор. – Какие еще помехи? Он лазает по дехрону, вот и все дела! Лазает по каким-то порталам, в то время как на него облава идет.
– Но они же не заставят его работать насильно. Особенно сейчас, когда у него такие проблемы.
– Что у него за проблемы? – еще больше возмутился Натан. – Что за нужда такая заставила его сломя голову мчаться в Монако и неизвестно чем заниматься там, в недоступности для телефонной связи? Юля, я, конечно, понимаю, что суюсь не в свои дела, но вы оба мне нечужие. И ты, и Оскар совершенно нечужие мне люди, поэтому я не могу спокойно смотреть на то, что творится. Если ты считаешь его своим молодым человеком…
– А что я могла сделать, Натан Валерьянович? – расстроилась Юля. – Смотреть, как он сидит здесь и ест себя заживо?
– Ну, хорошо, пусть я ничего не понимаю в современных отношениях, но я хочу понять смысл идеи, которой он заболел. Допустим, он найдет способ проникнуть в форт и что? Я уже не говорю, что это опасное место, из которого можно не вернуться… Допустим, Мирослава выслушает его извинения и простит. Что дальше? Что изменится в его жизни?
– Он сможет жить… – ответила Юля. – Ведь то, чем он занимался после их ссоры, даже жизнью не называется. Он ведь только себя поедал. И меня за одно. Натан Валерьянович, пожалуйста, не ругайте его. Он все равно будет делать то, что захочет, только поссорится с нами. Он все равно делает только то, что хочет. А что касается меня, то мне спокойнее, когда он там. Честно. И Женя рассуждает также как вы. Тоже не понимает наших с ним отношений. А что мне сделать? Оскар такой. И другим не будет.
Профессор перевел дух, заставил себя успокоиться. Даже вспомнил, что шел к Артуру, но забыл, для чего.
– Что еще вспомнил Артур?
– Ничего. Когда он дал мне рисунок, я была уверена, что это фантазии.
– Оскару надо дозвониться, – решил Натан Валерьянович. – И Артуру лучше работать с ним. У него и кристаллы посильнее и руки получше, чем у меня. В «короне» нужна ювелирная точность, а у меня все на глаз, да на глаз. Да и Греаль у него. Даже Книгу Эккура с собой утащил. Вот объясни мне, пожалуйста, – Натан Валерьянович снова остановился в шаге от двери Артура. – Книга ему зачем? Пудовый фолиант! Где он его хранит, если даже не снял квартиру? На что он там живет? Как общается, если французского языка толком не знает. И еще присылает какие-то деньги. Я запретил ему присылать сюда деньги, потому что не знаю, как он их зарабатывает. И пока не узнаю, буду очень на него сердит.
– Поедете в Израиль – по дороге его навестите, – придумала Юля. – Заодно Георгия Валентиновича проведаете, расскажете ему про Эрнеста.
– Это еще зачем?
– Я думаю, – призналась Юля, – что Зубов его отец.
– Почему?
– Мы знаем, – рассудила девушка, – что странные свойства памяти проявляются от отца-инохронала. Я не просто думаю, я уверена! Потому что внешне они немного похожи. Жорж – единственный персонаж, на которого Эрни реально похож.
Обескураженный Натан Валерьянович только развел руками. Он оставил идею ломиться к Артуру, прошел на кухню, сел на стул и совсем загрустил.
– Нет! – сказал он после недолгих раздумий. – Зачем же Мирославе от нас скрывать? Это было бы естественно и очевидно. Похож… Ни капли он не похож на Георгия. Если уж говорить о сходстве, то Эрнест больше похож на моего отца, покойного Валерьяна Романовича. – Натан задумался, но и в этой версии логики не нашел. – Надо попросить Алису прислать сюда фотоснимки, – решил он. Интересно, что ты скажешь? А лучше показать его Розалии Львовне.
– Розалия Львовна хочет, чтобы вы легли на обследование как можно скорее, потому что в последний раз, когда вы говорили по телефону, все сказали, что у вас очень замученный голос. Да, – грустно повторила Юля, – очень замученный. Это заметила даже Маша.
– В следующий раз, когда я поеду в Израиль… Нет! Зачем говорить про Эрнеста с Георгием? Совершенно незачем. Никакого отношения мальчик к нему не имеет.
– И еще, – вспомнила Юля, – Алиса в курсе, что вы не читаете лекции в университете.
– И что? – не понял Натан.
– Просто ей до смерти интересно, на какие средства живет Розалия Львовна. Откуда она берет деньги?
– Я оставил им сбережения.
– Да, – согласилась Юля, – только Алиса сказала, что с вашего семейного счета не снято ни шекеля.
– Как не снято ни шекеля? – удивился Натан. – Как это не снято ни шекеля? На что же они живут?
– Розалия Львовна считает, что в будущем Лео придется делать дорогие операции. Она наложила табу на семейный счет.
– Что за глупости? – не верил Натан, но Юля только пожала плечами.
– Алиса считает, что Розалия Львовна ограбила банк, и если ее посадят, Лео придется отвезти в Беер Шеву, бабушкам и теткам, потому что сестры его боятся. Лео очень много о себе возомнил и всех учит жить. Даже врачей, которые его наблюдают. Курите здесь, Натан Валерьянович… – Юля поставила пепельницу на стол, заметив, что профессор потянулся за сигаретой.
– Какие же деньги они тратят на жизнь? – не понимал он.
– Я сказала Алисе, что вы, наверное, что-нибудь посылаете. Оскар оставил достаточно много.
– Он оставил деньги на твою учебу в университете! – напомнил Натан. – И на воспитание мальчика. Но как же так, не сняли ни шекеля? Как же они живут? Надо сделать Эрнесту паспорт. Мы все вместе поедем в Израиль.
– Чтобы получить документы на крошку, вам с Розалией Львовной придется его усыновить.
– Значит, придется усыновить. Ну, а как ему жить в этом мире? Юля, ты озадачила меня сегодня.
– Как же вы его усыновите, если у ребенка наверняка есть родители? Мирослава разве разрешила усыновить его?
– Она не запретила нам это делать.
– Она даже не поручала вам его воспитание. Мира хотела, чтобы Оскар занялся этим бандитом, а вы приехали и все решили по-своему.
– Как же нам быть? – думал Натан Валерьянович, но решений не находил. – Как же нам поступить в этой непростой ситуации?
– Очень просто: надо вытащить Мирославу из форта и серьезно поговорить.
– Но как это сделать?
– Предоставьте это Оскару. Просто не ругайте его.

Толпа бежала на верхний ярус, потеряв стыд и срам. «Хинея! Хинея!» – кричала толпа. Дамы высоко задирали юбки, чтобы кавалеры не наступали на кружева грубыми башмаками, кавалеры распихивали локтями друг друга и сквернословили, сражаясь за право ступить на узкую винтовую лестницу. Кого-то придавили в проходе, кому-то едва не выбили глаз. Рыцари сдерживали толпу, пока не пали под натиском. Люди побежали по рыцарям, поскальзываясь и раня себя о доспехи. Кто-то бросил факел на площадь, и ворох соломы вспыхнул костром. Толпа побежала еще быстрее, с гамом и визгом, оставив после себя поваленные скамейки.
На верхнем ярусе не было места, а зрители прибывали и прибывали.
– Не стой позади толпы, – предупредил графиню Собек, – когда они испугаются, понесутся назад.
Плотной стеной народ прихлынул к западному борту. Люди гроздьями висели на мачтах и лестницах, по пояс торчали из бойниц. Помещения, имеющие окна в направлении запада, были забиты телами.
– Значит, говоришь, хинея пришла в форт вслед за мной? – уточнила графиня, призадумалась и была отпихнута от перил гражданочкой в розовом платье.
– Ты построила корт.
– Значит, хинея привязалась не ко мне, а к корту. В который раз она цепляется к нему. И как сие понимать?
– Постоянство – признак ясного виденья цели, – сообщил Собек.
Графиня влезла на круглый балкон, надстроенный над западной башней, и перебралась через ограждение, которое запрещало зрителям приближаться к дольменным объектам. Крокодил последовал за подругой. Распорядитель мероприятия, приставленный направлять толпу, погрозил нарушителям кулаком.
– Эй, Собек! – крикнул он, стараясь перекричать гудящую публику. – Там стоять запрещается.
– Пошел ты…
– Мирослава! Я буду жаловаться, – настаивал распорядитель.
– Тебя послали?..
– Не имеете права!
Среди гладкого моря медленно и степенно поднимался холм воды, словно желеобразный нарост. Народ, скопившийся на верхнем ярусе, гудел и охал, наблюдая событие. Пузырь поднялся над водою и замер. Не то забыл, зачем всплыл, не то впечатлился успехом у публики.
– Лучше спуститься, – решил Собек. – Такая хинея у меня на глазах срезала по ватерлинии пять галер.
– Что это было? Успел ее разглядеть, пока шел ко дну?
– Никуда я не шел. Я спасал свою задницу.
– Не хочешь нырнуть, посмотреть, что это? Эх, была же где-то в форте субмарина. Знаю же, что была.
– Брось. Пустое.
– Голова у тебя пустая, это верно. А с объектом надо работать. Надо найти контакт с этой штукой. Кто они? Почему на меня смотрят косо всякий раз, когда эта хрень всплывает у крепости? Сдается мне, это русалочьи происки.
Собек посмотрел на графиню «косо», но промолчал.
Толпа затихла, когда белый луч вонзился в западную стену форта, поднялся до открытой площадки, словно ведомый дрожащей рукой, изогнулся крючком, скользнул по головам зевак и поставил «галочку» на открытой палубе верхнего яруса. Аккуратно в перекрестье хавкорта. Толпа шарахнулась от креста. Гул покатился по площади и замер в недрах лестничных переходов. Графине пришлось залезть на перила, чтобы оценить урон, нанесенный спортивной площадке. Люди в восторге и страхе падали на пол, одни позли в направление укрытий, другие молились. Водяная капля размером с теннисный мяч выстрелила из пузыря, взмыла в небо и шлепнулась точно в цель. Возникла паника. Кого-то обрызгало, кого-то придавили к железному ограждению, гражданочку в розовом платье стошнило за борт. Витиеватая клякса появилась на месте «галочки».
– Если хинея обгадит корт – выловлю и заставлю драить весь ярус, – пригрозила графиня. – Места другого на палубе нет? Мы с крошкой чокнулись, пока все отмерили и раскрасили. Что она собирается делать? Эй…
Пузырь задрожал на воде, пустил круговую волну, покрылся рябью сам и взбаламутил морскую воду. Восторженная толпа вскочила на ноги и снова бросилась к борту. Море зазвенело, заиграло бликами, словно подернулось чешуей. Вода вблизи пузыря напряглась и прогнулась, образуя воронку. На месте желеобразной возвышенности образовалась вогнутая линза и пространство застыло. Мощный водяной плевок взметнулся в небо и шлепнулся точно в кляксу.
Людей расшвыряло в стороны ударной волной. Брызги взлетели вверх и окатили зевак. В этот раз досталось всем. Даже графиню накрыло соленым дождем. Крепость загудела от удара, застонала, потоки воды брызнули с палубы на нижние этажи, смыли за борт брошенные сумочки и головные уборы. Неистовый визг взметнулся над фортом вслед за фонтаном. Люди кинулись к лестницам, сбивая друг друга с ног. Когда площадка немного расчистилась, графиня убедилась, что корт устоял.
Ярус пустел стремительно, словно палуба корабля, попавшего в шторм.
– Пора разобраться с этой фигней, – сказала графиня. – Так чего доброго ей понравится хулиганить.
– Будет заказ – будем разбираться.
– Как же! Они зарабатывают на зрелище больше, чем на своих казино, и не понимают, что однажды хинея разнесет форт вдребезги.
Немногочисленная публика насторожилась. Водяная линза выгнулась до самого дна и волна захлестнула пирс. Яхты и катера повалились друг на дружку и кучей высыпались на берег. Охрана кинулась закрывать ворота, но вода уже заливала площадь портовым мусором, тушила костры и валила с ног случайных прохожих. В этот раз с верхнего яруса смело всех. Люди летели вниз кувырком, с криками и проклятьями, им навстречу летели мокрые с ног до головы наблюдатели с нижнего этажа. Завыла сирена, кто-то выбросил из окна белую простыню. Верхняя площадь очистилась за секунды. Смылся даже распорядитель, только рыцарь застыл в удивленной позе у ограждения.
– Не разнесет, – возразил Собек.
– Но ведь это атака на форт. Проще говоря, откровенный наезд. Мы так и будем стоять, мокрыми по уши или что-то предпримем?
– Слушаю предложения.
– У меня два пункта, – ответила графиня. – Первый – спросить, чего надо? Второй –отдать, что попросит.
– Попросит тебя.
– Пусть подавится! Слышишь? – графиня обратилась к хинее. – Вот она я!
Поверхность моря вдруг выровнялась. То ли батарея села, то ли публика разбежалась, и некому стало демонстрировать грозную мощь. Хинея скрылась, море ожило, по поверхности побежали волны.
– Эй, друг, – Собек приблизился к застывшему рыцарю. – Все кончилось. Пойдем, пропустим по кружечке пива.
Рыцарь не ответил на приглашение, даже не поменял позы. Кроме него на ярусе не было ни души. Только чей-то сапог валялся посреди площадки, да рваный зонтик кувыркался с порывами ветра.
– Друг, – повторил Собек и постучал по железной спине. Звонкое эхо ответило из утробы. Мира приподняла забрало.
– Пустой!
Собек снял с рыцаря шлем и заглянул внутрь. Под панцирем застывшего смельчака растекалась вонючая лужа.
– Вот, урод! – рассердилась графиня. – Мы же здесь в теннис играем. Бывают же свиньи на свете! Таким надо горшок между ног привязывать. Железякой больше – железякой меньше. Крокодил! Надо прислать людей, чтобы тут убрали, пока оно все не въелось в доски. Или попросить хинею, чтобы еще раз помыла полы.
На нижней площади уже вытирали лужи, расставляли столы, разносили кувшины с вином. Публика ссорилась из-за стульев, раскиданных неожиданным приливом. Слуги тащили на пирс веревки, повара – свинью, зажаренную на вертеле.
– Ей, полотеры! – крикнула Мира сверху, но ее никто не услышал.



– Может когда-нибудь, перед концом времен, найдется великий мудрец, который сможет поставить координату времени на круглом и гладком кольце циферблата, по которому бежит стрелка, – сказал Валех. – Она бежит назад и вперед, влево и вправо, быстро и медленно. Она иногда замирает, иногда торопится так, что обгоняет тень, но никто еще не решился поставить на этом круге первую точку отсчета. Никто, кроме Человека. Даже мудрый Создатель, знающий о своем творении все, не смог обойтись без дурака, ибо только дурак способен на великое чудо. Тебе сто раз скажут, что гениальность – это способность видеть сквозь время. Тебе сто раз объяснят, что все достижения мира – удел великих. Не верь, Человек. Твой мир стоит на глупости дураков. На слепоте людей, которые не видят буквы в учебниках. Вместо книг они видят иллюзорный мир в своей голове. Вместо истин – фантазии, вместо Времени – деления на шкале циферблата.
– Хочешь, мой Ангел, чтобы я подарила тебе часы на 23-е февраля?
– Нет на свете глупее занятия чем смотреть, на стрелку, заключенную в циферблат.
– Потому что Ангелы никогда не опаздывают на работу. Потому что они всегда там, где должны быть.
– Потому что стрелки ходят по кругу и никогда не выйдут за его пределы. Нарезают жизнь ломтиками, похожими на торт. Сейчас немножко побольше, потом немножко поменьше. К полуночи остается пустая тарелка, поэтому в полночь всем надо ложиться спать. День съеден, а новый прибывает по капле, по крошке…
– Но, Ангел мой, человек должен знать, когда ему ложиться в постель, чтобы не лечь раньше времени в гроб.
– Прибор, который ты хочешь мне подарить, никакого отношения к времени не имеет. Проще в пустой кастрюле узреть Вселенную от края до края, чем осмыслить великое чудо Времени, глядя на стрелки в шкале циферблата.
– Хорошо, мой Ангел. К 23-му февраля с меня большая кастрюля.



Артур пришел на кухню и положил на стол свой дневник.
– Ничего не получается, – сказал он и задержался взглядом на мониторе компьютера, за которым работал Натан Валерьянович. – Ой, а что это? Кино про насекомых, да?
– Что не получилось на этот раз, Артур?
– Девку с дудочкой помню. Помню, как она появилась в лагере. Помню, как все охренели, а потом… ничего не помню.
– Почему ты не узнал Лизу сразу?
– Не помню.
– Значит, потерял память до того, как она появилась. Потеряла память вся группа. Для этого должна быть причина.
– Должна, – согласился Артур. – Только не помню, какая. Зато помню, как вы учили нас в лес ходить: увидел аномалию – стой, страшно – не смотри. Заблудился – выходи по Солнцу.
– Это ты вспомнил…
– Легко. Как мы покрасили вашу дачу в фисташковый цвет, тоже помню. А вы уже наверно забыли? Помните, как я заснул в кабинете, когда пришел морду вам бить? Я ж думал, что вы лампу того… свистнули и продали.
– Не лампу, Артур.
– Ну, чашку, чашку… – согласился с профессором Деев. – Она же светилась как лампа. Хотите, я ее нарисую?
– Хорошо. Значит, вскрывается память, которую тебе стерли еще раньше. Просто замечательно. Мирославу помнишь?
– А то! Как мы за ней по Парижу гонялись. Как сейчас вижу… бежит наше сиятельство босиком, туфлей размахивает. Посреди дороги бежит. Я за ней, а за мной полицейские.
– Не было такого. Это ты, Артур, небылицы рассказываешь. Плохо...
– Ну да, небылицы! Скажете тоже! А то я не помню? Спросите у Даниеля. Он бежал за полицейскими.
– Мира – воспитанная девочка. Она не могла вести себя так.
– Так это ж она, пока не напьется. А уж как задвинет бутылочку… Вы сами у нее спросите, а потом уж спорьте со мной.
– Ладно! – Боровский выключил компьютер и развернулся к собеседнику. – Я буду задавать вопросы, ответов на которые нет в твоем дневнике, а ты перестанешь сочинять, и будешь стараться вспомнить. Как звали соседку Серафимы, которая жила за забором в зеленом доме?
Артур поправил «корону» на голове и напрягся.
– Кадушкой старой мы ее звали.
– Нет, дружочек, ты долго жил на хуторе, должен знать имя-отчество. Если даже я его знаю из ваших рассказов, ты тем более должен. Этой информации нет в дневнике.
– Такая старая ведьма с пучком на затылке, которая ждала, что Сима сдохнет, а ей достанется коза и курицы. Все время в фартуке по огороду ходила.
– Именно!
– Честно, Натан Валерьянович, я с ней даже никогда не здоровался.
– Отчество Жени Русого?
– Федрыч! – без запинки ответил Артур, а Натан подозрительно поглядел на дневник. Женино отчество никоим образом не фигурировало в записях. Дневник был толст, информация беспорядочна, вопросы, заготовленные для проверки, давно подошли к концу. На большинство из них Артур Деев блестяще ответил, но что-то подсказывало профессору, что студент хитрит, а большая шпаргалка лежит у него на коленях. – Все хорошо, но Лизу Хант ты не мог не узнать! Ты знал ее, общался с ней, жил в одном доме.
– Честное слово, – Артур приложил ладонь к сердцу. – Тогда не узнал, а сейчас узнал бы конечно.
– Если память пропала до встречи с Лизой, значит… Значит, я ума не приложу, что с вами случилось. Я склоняюсь к мысли, что экспедиция попала в хрональную аномалию и память блокировалась сама.
– Это почему?
– Если ты вдруг вернешься в детство, Артур, ты автоматически забудешь, что было с тобой в юности и в зрелые годы. Информация заблокируется в твоей голове, чтобы ты жил нормальным человеком, а не взваливал на себя бремя пророка. Не знаю, в какой портал попала экспедиция. Ты – аномальный человек уже потому что инохронал, по одному тебе делать выводы невозможно. Также невозможно сказать, где находятся твои друзья. Уверен, что они живы-здоровы, но существуют в недоступной нам реальности. Они – взрослые люди, которые осознанно выбрали жизненный путь, и вероятно были готовы… Но как умудрился выйти из аномалии ты! Без памяти, без ориентира? Может быть, Лиза тебе помогла?
– Может.
– Как хорошо, что человек живет по своей программе, которую всегда можно править. Если б, меняя хронал, мы сохраняли память, сошли бы с ума.
Натан Валерьянович впал в задумчивость, даже снял очки, чтобы отдалить от себя реальность, а Артур долго стеснялся нарушать тишину бестолковым вопросом, но любопытство взяло верх:
– Вы про мелкого графа печалитесь? – спросил он. – Бросьте, Натан Валерьянович, если б я прожил сто лет и все помнил, я бы привык.
– Разве к такому можно привыкнуть?
– За сто лет-то? К чему угодно привыкнуть можно. Он не морочится, а вы с чего заморочились?
– Память человека устроена разумнее самого человека. В любой аномалии вскрывается только та ее часть, которая соответствует хрональной координате. Эрнест не исключение. Беда лишь в том, что у него отсутствует координата. Поэтому память ведет себя спонтанно и бестолково, а я, вместо того, чтобы учить ребенка использовать его природные возможности, причиняю боль. Если б я знал, как воспитывать таких детей! Если б мне кто-нибудь объяснил, как…
– А вы с ним просто играйте в теннис, – посоветовал Артур. – Хотите, я буду с ним играть?
– Тебе, Артур, нужно вспомнить главное: с какой целью ты оказался здесь? Почему ты не вернулся в Париж к Даниелю, почему не вернулся в Слупицу? Я знаю, что в Италии у тебя остались друзья, и вообще, планы на жизнь имелись. Ради какой такой задачи тебя перебросило через океан? Надо вспомнить, дружочек, если хочешь помочь нам.
– Да… изо всех сил! – поклялся Артур. – Но только не помню я, Натан Валерьяныч!
– Вижу. Конечно, если ты появился здесь с определенной целью, разблокировать информацию будет сложно. На порядок сложнее, чем восстановить бытовую память. Тебе надо постараться вспомнить. Тут я бессилен.
– Ничего вы не бессильны, – отозвалась Юля. – Женя сказал, что ваша идея с короной – просто гениальная. Он чуть в обморок не упал, когда я рассказала, что вы придумали. Женя считает, что изобретение надо срочно патентовать.
– Идея стара как мир, – возразил Боровский. – А может быть старше мира. На эту тему надо было говорить с Оскаром, а не с Женей.
– Я говорила. И даже посылала снимок прибора.
– И что же?
– Он сказал, что вы не с той стороны решали задачу. Не Артура надо мучить, а закачивать его память с «короны» в компьютер и там ломать. Он сказал, что может поработать с ним в Монако.
– Пусть приезжает и работает здесь.
– Оскар сказал, что нужно задействовать Мозг Греаля. Если везти кристалл через океан –вся работа насмарку.
– Но у Артура нет документов. Как я его отправлю?
– Дольменом.
– Нет! – запретил профессор.
– Тогда просите Саву оформить паспорт.
– Никаких больше просьб к этой сомнительной организации. Они и так сделали для нас больше, чем мы заслужили. Однажды придется платить по счетам. А мы… Даже не приняли решения. Все! Никаких просьб!
– Оскар просил вместе с Артуром прислать ему зажигалку.
– Зажигалку… Какую зажигалку? Ах, я старый мерин! – спохватился профессор, ринулся к шкафу, в котором висел пиджак, и выхватил из кармана конверт с тяжелым предметом. Юля перестала делать вид, что готовится к занятиям, и тоже ринулась к шкафу. Артур вытянул шею в том же направлении, но вмешиваться постеснялся. – Ах, я старый склеротик, – корил себя профессор. – Как я же я мог забыть…

Конверт Юля с Натаном Валерьяновичем вскрывали в четыре руки, в четыре руки на ходу разворачивали заключение экспертизы, в четыре глаза читали, вникая в сложные термины.
– Какой-то редкий сплав? – предположила Юля.
– Очень редкий, – согласился профессор. – Настолько редкий, что его невозможно получить на Земле.
– Ух, ты! А для чего он используется?
– Вот этого, Юленька, пожалуй, не знает никто. Сплав… а скорее даже вещество – из области алхимии. Некоторые шарлатаны утверждали, что это – вечный источник огня.
– Здесь написано, что предмет однородной структуры.
– «…без полостей и инородных включений», – уточнил Натан.
– И, тем не менее, оно горит… А здесь что написано? – Юля указала пальцем на нижнюю строчку документа.
– «…экспертиза проводилась в лаборатории НАСА».
– Ничего себе! Натан Валерьянович, на наших эзотов работает астронавтика?
– М…да, – согласился Натан, – если нам все же придется отправить Артура в Европу… пожалуйста, Юля, очень тебя прошу, ни слова об этом в присутствии мальчика!
– Натан Валерьянович, это же плазменный магнетизм, – осенило девушку.
– Что еще за плазменный магнетизм? Что за глупости, Юля?
– Оскар сказал… – оробела студентка перед профессором. – Он не исключал, что теоретически возможна плазма, которую притягивают объекты большой гравитации. Космические, к примеру. То есть, огонек всегда наклонен в сторону Солнца, как стрелка компаса к полюсу.
– Где вы этих глупостей начитались? – возмутился Боровский. – Какое может быть притяжение пламени зажигалки в поле Земли? На какие такие космические объекты?
– Но ведь масса Солнца во много раз больше земной.
– Юля! Оскар – болтун, но ведь ты – умная, образованная девочка. Как можно повторять за ним откровенные глупости. Я уверен, это было сказано несерьезно.
– Но ведь сплав зажигалки вы тоже обозвали алхимией, а экспертизу делали, между прочим, специалисты НАСА.
Профессор поправил очки и махнул рукой на студентку. На этом дискуссию можно было закончить, но Юля имела еще один, убийственный аргумент.
– А если пришельцы дали зажигалку Артуру для того, чтобы он просто вышел из зоны? Наверно погода была такая, что не видно ни звезд, ни Луны. Артур! Вспомни, какая была погода?
– Так… дождь же лил, не переставая. Две недели подряд в мокрых шмотках ходили, просушить не могли. В это время всегда дожди.
– Натан Валерьянович, огонек зажигалки просто показывал направление, чтобы человек не плутал по кругу. Все ясно! Только пришельцы могли ему это дать. Правда, Артур?
– Хрен меня знает, – пожал плечами Деев. – Ни пса не помню.



К следующему свиданию с Савой Некрасовым Натан готовился серьезнее, чем к защите докторской диссертации. Он надеялся, что это свидание станет последним. Все точки будут расставлены по местам, их совместное времяпрепровождение потеряет смысл и Сава сам откажется от идеи вербовать профессора. Но не потому, что тот в грядущей войне будет на стороне врага. Просто профессор понятия не имел, как делается хрональная бомба, и принципиально не собирался добывать информацию в этой области знаний. К следующему свиданию Натан подготовился особенно тщательно, назначил его позже обычного, чтобы досмотреть до конца тренировку Эрнеста, и быть уверенным: с мальчиком занимается тренер, а не сущность иного порядка. Только Сава Некрасов всякий раз, независимо от назначенного времени, приходил на свидание раньше своего визави, и всякий раз извинялся, за то, что не рассчитал… Просто не хотел заставлять профессора ждать.
– Прежде чем дать ответ, мне нужно знать одну важную вещь. Кто вы? – спросил Натан своего собеседника, чем сразу поставил его в глупое положение.
– Мы – организация, которая…
– Вы не поняли, Савелий. Я хочу знать, кто вы такой? Что за человек? Откуда приехали в Америку? Чем занимались ваши родители? Где вы учились? У вас есть семья?
– Я должен быть с вами абсолютно откровенным, – решил Сава и побледнел.
– Разумеется. Если хотите откровенности с моей стороны, она может быть только взаимной.
– Я человек, который жил на Земле лишь два года. Я все расскажу, только, пожалуйста, будьте ко мне снисходительны.
– Вы прилетели с другой планеты?
– Нет, – ответил Сава, – и его лицо исказила гримаса двухлетнего ребенка, готового сейчас же заплакать.
Натан испугался, потому что неожиданно для себя поверил каждому слову этого скользкого типа. Поверил в нелепость сходу, слету, потому что глаза Некрасова налились слезами, которые тот всеми силами хотел в себе подавить.
– Я родился в Киеве, – сообщил Савелий надтреснутым голосом подростка. – Когда мне было два года, наш дом сгорел от бомбежки. Вот и вся биография. Погибла мать, бабушка, старший брат, который только что пошел в школу. Я тоже погиб. Обнял свою деревянную лошадку и, чем страшнее мне было, чем больнее, тем крепче я ее обнимал. Мы жили на пятом этаже и никак не могли спастись. Везде был огонь.
– Простите меня… – Натан достал сигарету.
– Потом я учился в школе, – продолжил Сава, и голос собеседника перестал казаться Натану детским. Это были воспоминания вполне успешного взрослого человека, если бы не предисловие, которое профессор уже не мог выкинуть из головы. – …Сидел за партой, но мне никто не ставил оценок. Нас было половина класса, учеников, которых никогда не вызывали к доске, не вносили в журнал, не принимали экзамен на аттестат. Мы жили в сгоревших домах, которых больше не было на карте города. Мы ходили по старым улицам, даже слушали музыку в филармонии. Мы жили, потому что хотели жить не меньше тех, кто уцелел в бомбежке, но никому… никому из живых не было до этого дела. Люди вели себя так, словно нас нет на свете. Мы учились в институтах вместе с ними, мы вместе с ними работали. Мы помогали им, как могли, но ни разу не заслужили благодарности. Ни от кого… кроме организации, которую я теперь представляю. Которую имею честь представлять, – подчеркнул Савелий. – Поэтому теперь, когда меня спрашивают, кто я такой, иного ответа быть не может. Я тот, кто отдаст все, что имеет, за справедливость для всех людей на Земле.
– Простите, что заставил вас пережить…
– Мы же говорим откровенно.
– Конечно. И раз уж пошел разговор, то и я кое-что скажу. Одна моя знакомая, очень неглупая девочка, сказала бы, что Автор, написав историю вашей жизни, почему-то не включил ее в роман. Может быть, посчитал слишком грустной, может быть, в этом было что-то личное, авторское. Мы не должны обижаться на судьбу, Сава. Поверьте, что у людей, которым ставили в школе оценки, проблем и обид не меньше. Только «теория авторства», выдуманная моей знакомой, остается серьезным аргументом, который тормозит мое сотрудничество с вашей организацией. Аргументом, который держит меня на стороне того, кто угрожает нам из реального мира. Что если мы действительно персонажи одного большого романа? И вы, и я… Что если мы действительно думаем Его головой и чувствуем Его сердцем. Мы даже общаемся между собой его словами. Тот, против Кого собирается вести войну ваша организация – просто Автор своего собственного романа, на который Он имеет авторские права. Он, а не мы. Представьте себе, какой начнется бардак в сюжете, если персонажи выйдут из-под контроля и станут жить независимо от Него, рядом с Ним.
– Мы не живем в романе, Натан Валерьянович, – возразил Савелий, – и никакого автора у нашего сюжета нет. Но, я согласен с тем, что для человека, который не понимает, что происходит с миром, это представляется именно так. Когда-то вы спрашивали меня, кто такие «Они», сущность, что довлеет над нами? А сейчас сами описали мне работу энерго-информационной субстанции, которую ваш талантливый ученик сравнил с программой для всего человечества и каждого из нас отдельно. Программой, на которую сам человек повлиять не может. Эта работа не по силе одному индивиду, пусть даже вездесущему и всезнающему «автору». Даже если он существует в природе, его сознанием управляет то же самое Нечто. Ни одно существо не может своей собственной волей запустить процесс, который вы называете «частотой», со всей ее могучей и выверенной структурой, расходящейся в бесконечный Космос. Здесь задействована вся энергия мира, в котором мы оказались, от вращения галактик до человеческих хворей. Эта энергия направляет нас, запрещает, поощряет, выручает, если мы выполняем ее предписания, наказывает, если не выполняем. Для непосвященного, но думающего человека, эта энергетическая сущность похожа на автора романа, но жизнь – не роман.
– Как физик могу вам сразу же возразить. Что если природа универсальна: и бытовая деятельность человека, и вращение звезд с галактиками? Что если мир, где живет наш предполагаемый Автор, принципиально не отличается от нашего? Он может не знать, какие законы управляют Космосом, потому что не должен изобретать их специально для книги. Иногда достаточно ввести в оборот универсальный термин, чтобы всем осведомленным персонажам стало понятно. Иллюзорный мир, дорогой мой Савелий, не требует каждый раз расчетов с ноля. Он автоматически запускается подсознанием любого из обитателей.
– В физике я не силен, – признался Савелий.
– Здесь нет ничего сложного. Вы утверждаете, что источник энерго-информационной сущности, управляющей нашими судьбами находится в недосягаемом мире?
– Не просто недосягаемом. Образно говоря, в конечной станции назначения. Она же – исходная точка нашей с вами общей судьбы. Ваш ученик предположил, что это и есть «реальный мир».
– В том, что вы называете управляющей сущностью, программой, на самом деле ничего нового нет. Она возникает сама собой в любом, даже немногочисленном коллективе, занятом общей работой. Мы сами ее создаем, провоцируем, сами раздуваем до масштабов цивилизации, чтобы с ее помощью решать свои же задачи. Наше отдаленное будущее тут ни при чем.
– Опять вы торопитесь с выводами, потому что не изучали проблему. Я предоставлю вам результаты исследований, которые докажут, что на «реальных частотах» ничего похожего возникнуть не может. Да вы и сами поймете, если я приведу один факт. Раскрою раньше времени тайну, которую не должен был раскрывать, раз уж у нас откровенный разговор… Вам известно, профессор, что истинный мир – это не то, что видят наши глаза.
– Известно, – согласился Натан.
– Вы сами сделали вывод, что наша истинная жизнь – далеко не идентична нашим воспоминаниям о ней.
– Абсолютно согласен.
– Но вы представить себе не могли, почему такое противоречие стало возможно среди нас, разумных и адекватных.
– Так ли уж мы разумны и адекватны?
– Я вам про физику, а вы про психиатрию. Сообщаю вам, профессор, абсолютно доказанный факт: иллюзорное бытие, в которой мы существуем, чуждо нам по природе своей. Мы живем в искусственно созданном мире, не вполне подходящем для нас. В мире враждебном, чужом, неприспособленном для нашего обитания, и уверены в том, что сами создаем свои судьбы. Уверяю вас, как только мы выйдем из-под контроля, изменится все.
– Ничего не изменится, Сава. Человеческая свобода – понятие субъективное. Выйдем из-под контроля одной программы – попадем под другую, сами для себя создадим программу контроля. Еще неизвестно, что лучше. Природа наша такова, что непременно надо кому-нибудь подчиняться.
– Нет, – возразил Некрасов. – Плохо вы думаете о людях. Натан Валерьянович, дорогой, примите на веру: человек от природы свободное существо. Человек человеку больше конкурент, чем товарищ. Нас воспитали покорными. Нас такими делали миллионы лет. Мы сопротивлялись, нас уничтожали, создавали с чистого листа, мы снова сопротивлялись. И только теперь, когда наш срок подошел к концу, появился шанс. Конечно, жертв избежать будет сложно, но это будут жертвы естественного отбора, а не искусственной селекции некоего «автора». Люди все равно умирают, Натан Валерьянович. Одни приходят, другие уходят. Мы дадим возможность прийти поколению, которое сделает что-нибудь для людей, а не для придуманного сюжета. Разве это недостойно смысла жизни? Разве не стоит для этого поработать?
– Стоит, – согласился Натан.
– До сей поры вы работали исключительно на «автора» вашего вымышленного романа.
– Последнее время я работал на вас. Знакомился с биомеханикой, которую вы мне дали. – Боровский вернул хозяину флешку в надежде, что тема сменится сама собой, или хотя бы изменит русло, но Сава сунул флешку в карман, не задав вопроса. – Интересный проект. Нетривиальный. К сожалению, у меня не было возможности детально проверить расчеты, которые он приводит, потому что я не специалист в биологии насекомых. Это потребовало бы много времени. Однако явной халтуры я не нашел…
– Все наши теории имеют строжайшее доказательство. С самозванцами и шарлатанами организация не работает.
– …если не учитывать одного обстоятельства, – продолжил профессор.
– Обстоятельства? – замер в ожидании Сава.
– Автор теории вероятно молод.
– Действительно молод.
– Мне не всегда понятны методы, которыми оперируют молодые ученые, но это скорее моя вина. Мы, в свое время, для доказательства теорий не позволяли себе пользоваться математическими приемами, которые допускают некоторую… неопределенность конечного результата.
– Не совсем понял вас.
– Иногда мы легче верим в красивые образы, чем в точный расчет. Иногда мы интуиции доверяем больше, чем цифрам. Очень часто заблуждения кажутся нам разумнее истин. Мы находимся под влиянием программы больше, чем думаем. Но именно она – наша самая надежная страховка в мире, который мы изучаем. Разве нет?
– То есть, вы, как ученый-физик, ставите под сомнение гипотезу о том, что насекомые – это раса, полученная из механизмов. И доводы коллеги не кажутся вам убедительными?
– Я ставлю под сомнения наши с вами способности к исследованию этого иллюзорного мира, поэтому допускаю любые гипотезы.
– Вот как?
– Занимаясь квантовой физикой, в свое время, я привык допускать что угодно, потому что все это в равной степени бездоказательно. Теперь мне кажутся бездоказательными даже простейшие законы механики, что уж говорить о сложных вещах, которыми занимаются ваши специалисты. Вы не боитесь, что, выйдя из-под влияния на реальную частоту, мы, ученые, не сможем сложить в уме простых чисел?
– Нет, – заявил Некрасов. – Выйдя из-под влияния, вы откроете в себе возможности, о которых раньше не знали.
– Мне кажется, что именно под пресловутым «влиянием» мне пришли в голову самые разумные идеи, поэтому я скорее благодарен судьбе, чем обижен. Не знаю, Сава, кто кому больше должен и кто в ком больше заинтересован, мы в этом удивительном явлении или оно в нас? Пока не отвечу для себя на этот философский вопрос, не смогу принять окончательного решения.
– Надо ответить. Надо, Натан Валерьянович, ответить на вопрос как можно скорее. Не забывайте, что сейчас у человечества уникальный шанс. Такого шанса больше не будет.

Ступив за порог дольмена, Артур испугался. Мурашки побежали по телу. В нос ударила вонь. Воздух показался ему тухлым, небо пугающе красным, море – отвратительно зеленым. Артур осмотрелся. В сумерках ни черта не было видно, кроме колонны из бурого мрамора, которая тут же захлопнула дверь за его спиной.
– Эй! – он постучал по створке. – Натан Валерьяныч… вы меня слышите?
Ветер засвистел в ушах, от воды пошел пар. Артуру показалось, что камни зашевелились у него под ногами. – Эй, – повторил он, обращаясь к безмолвной колонне. – Чего дальше-то делать?
«Черт меня подери», – подумал Артур. Ему показалось, что профессор перепутал кнопки на пульте, и его из волшебной трубы зашвырнуло на Марс. На дикую, красную планету, где люди вымерли, потому что ни одно живое существо не могло дышать такой дрянью. Артуру показалось, что он вывалился из трубы вблизи гигантской помойки, которую марсиане нажили за миллионы лет обитания и предложили понюхать ему одному. Артур не понял, куда именно он попал, и еще раз постучал по колонне.
– Э… – позвал Артур, – меня слышит кто-нибудь?
Странника никто не услышал, лишь ветер сильнее засвистел ему в ухо.
«Выйдешь из лифта – сразу же осмотрись, – вспомнил он напутствие Натана Валерьяновича, – увидишь красный огонек. Он будет где-то недалеко. Подойди к нему так близко, как только сможешь. Встань и замри».
Артур осмотрелся на предмет огонька и, к удивлению своему, увидел. Яркий, красный, острый как копье, пронзившее глаз, огонек горел на склоне горы.
– Значит, я прибыл по назначению, – рассудил Артур. – Если меня встречают, значит, я не на Марсе. – Эта мысль немного согрела его, но другая остудила могильным холодом. – Если я прибыл, значит, Натан Валерьянович далеко. Значит, он не придет, чтобы вытащить меня отсюда.
Артур пошел к огоньку, стал карабкаться верх по склону, временами опускаясь на четвереньки, временами соскальзывая с камней. Чем ближе он подбирался к источнику света, тем дальше была спасительная колонна.
– Нет, – сказал он себе, – я здесь не останусь. Вы, господа физики, что хотите обо мне думайте, как хотите ругайте, а отсюда, пожалуйста, заберите. Что я вам сделал? Ничего плохого не сделал паршивый барбос. Никого не цапнул. Ни у кого не отобрал последний кусок. Милостивые господа, пожалейте…
Луч приблизился к нему и замер на груди пятнышком оптического прицела.
– Убивать будут, – догадался Артур.
Рваная куртка, выданная ему, как члену уфологической экспедиции, вдруг задымилась. Дым вырвался из груди, стал окутывать тело. От страха у Артура подкосились ноги. Дым охватил его со всех сторон, взял в плотный кокон. Еще немного и задымились штаны.
– Помогите!!! – закричал Артур. – Натан Валерьянович!
Скинув с себя куртку, он помчался к воде. По дороге задымилась майка. Артур скинул майку, выскочил на бегу из джинсов, но у зеленой полосы прибоя вдруг испугался, что это не вода, а бензин. Еще один шаг, и он вспыхнет факелом в этом ужасном мире, покинутом Богом.
– Помогите!!! – заорал что было мочи Артур и помчался вдоль берега.
Когда задымились трусы, несчастный предпринял попытку избавиться и от них, но споткнулся и рухнул на камни. «Хана мне», – подумал Артур. Он решил, что умер, но ужасные мысли не покинули его головы. Умерло все, кроме этих ужасных мыслей. Артуру показалось, что он не лежит на колючей гальке, а парит в невесомости, в ясном небе прямо у приемной Господа Бога. «Что за хрень со мною вечно происходит? – думал Артур. – Почему со мной? Почему не с кем-то еще? Я что ли избранный всякой хренью?»
Кто-то толкнул Артура в бок, и тело обрело равновесие. Артур зажмурился. Он боялся увидеть Ангела, который скажет, что жизнь подошла к концу, и прожил он ее так себе… Мог бы и лучше. Ангел скажет, что ему уже не отдать долгов и не попросить взаймы, и в рай для Артура Деева, к сожалению, дорога закрыта. Ангел проводит его в предбанник ада и убедится, что душа нечестивая заняла очередь у самого большого котла.
Толчок повторился.
– Деев, ты нудист? – спросил голос.
– Не… – ответил Артур, но глаза все равно не открыл.
– Если не нудист, тогда чего валяешься с голой задницей? Это публичный пляж, Деев. Здесь только девочкам без верха… Мальчикам без низа – даже под Луной запрещено загорать. Если нудист – загорай в солярии.
Не открывая глаз, Артур натянул плавки, спущенные до колен, и перевернулся на спину. Вокруг не было ни камешка, только синяки да содранные в кровь локти говорили о том, что все произошедшее не приснилось.
– Где я?
– Вставай, придурок! – сказал голос, который показался Артуру знакомым.
Он понял, что воздух очистился от помойного смрада; он увидел небо, освещенное городскими огнями и звездами, гору, высокий дом, вознесшийся за горой. Артур увидел человека, который подарил ему этот мир. Мир, который казался безвозвратно утерянным.
– О… – указал он пальцем на человека. – Я тя знаю… Ты Шутов. Ты Шутов, да? Здорово! Во, класс! Я балдею, какие у вас с Валерьянычем фокусы получаются.
Но Шутов не разделил его эйфории. Он приподнял барбоса за ухо и зло поглядел в глаза.
– Я чуть не убил тебя, идиот! – сказал он. – Ты понимаешь своей тупой башкой, что я мог убить тебя насмерть!? Что тебе велел делать Натан Валерьянович: стоять и не двигаться! Не шевелиться! А ты что сделал?
– А чо я сделал? – не понял Артур.
– Ты, урод, за ночь пробежал половину страны, от западной до восточной границы! Скажи спасибо, что мне удалось тебя перехватить. Удрал бы чудь дальше – все! Сдох бы в дехроне! Вставай, идем! Ей-богу, вставай, Деев, пока я не врезал тебе по шее!
– Ну, я ж не знал, – оправдывался Артур, поднимаясь и потирая помятое ухо. – Ты это… не злись. Я больше не буду. Я ж раньше не знал, а теперь буду знать, – Оскар направился к дороге, Артур поплелся за ним, рассматривая ссадины на локтях. – Я тут… слышишь, одежонку свою расшвырял. Надо бы поискать… Или ты мне новую дашь? Ну ладно, ладно… Одежонки не надо, раз уж я такой виноватый. Вроде не холодно.
– Я тебя просил исполнять стриптиз по всему побережью! – злился Оскар. – Просил? Или, может быть, Натан Валерьянович просил тебя драпать без оглядки, скидывая трусы на ходу?! Ты совсем отупел, Деев. Я думал, тупее не бывает, но ты каждый раз меня удивляешь.
– Да ладно…
– Как я тебя не убил?! Считай, что ты сегодня родился заново!
Артур старался молчать, чтобы не злить собеседника, только украдкой вытряхивал песок из трусов. Следом за Оскаром он покинул территорию пляжа, вышел на шоссе и побрел босиком по асфальту, но когда дорога пошла в гору, заволновался.
– Слышишь… Ты где тачку-то бросил? Мы попремся пешком до гостиницы? Не… я в смысле… может на такси подъехать?
– Такси ему… Топай, Деев, и постарайся не светить своим голым брюхом в глаза полиции.
– Ну, если так, то я согласен и на автобусе.
– Какой автобус после девяти вечера? Видишь, Деев, ночь на дворе! Живее топай.
– А мы до утра успеем?
– До утра, Деев, мы успеем до французской границы. А к обеду – до итальянской. Иди и не вздумай со мной пререкаться. Иначе я тебе врежу.

Артур замолчал до самого дома, только выбирал дорогу, чтобы не наступить босою ногой на острый предмет. Вокруг было светло и весело. Прохожие с улыбкой глядели вслед. Горели витрины и модные барышни выходили из ночных заведений, чтобы сесть в красивые машины. Все были радостны и пьяны. Зол и трезв был один только Оскар Шутов, и Артур простил ему все, потому что в отличие от товарища, снова ощутил праздник жизни, подаренный ему ни за что. Просто так, для того, чтобы радоваться, топать по городу босиком и улыбаться девицам, смущенным от его необычного вида.

Жилье, в котором поселился Оскар, не шло ни в какое сравнение с шикарной квартирой Жоржа, выходящей окнами в порт. Из этого жилья не было видно даже узкой полоски моря у горизонта. Разве что с крыши, которую занимала самодельная антенна физика и била током всех желающих посидеть под звездами ночью. Жилье не имело престижного статуса, зато обладало необходимым набором удобств, а именно: отсутствие менеджера, который укажет постояльцу на беспорядок. Жилье, вообще не предназначалось для жизни. Первый этаж делили между собой магазин, торгующий предметами искусства, и кафе, практикующее ночные дискотеки. Хозяин магазина, высокий, худой француз, постоянно ругался с хозяином клуба, лысым, пузатым итальянцем. С утра пораньше, не разминувшись машинами в тесном внутреннем дворике, они затевали ругань на языке, которого Оскар не понимал. Это был не французский, не итальянский, и не что-то среднее между ними. Однако взаимопонимание неизменно достигалось к обеду, и Оскар завидовал своим соседям, потому что его непонимание окружающего мира с годами только росло, а французский, который он учил на досуге, хромал на все падежи и совсем не звучал. Французы вежливо говорили с ним на своем языке, Оскар вежливо отвечал им как мог, но понимание не достигалось ни к обеду, ни к ужину.
Второй этаж дома занимали художники – знакомые Даниеля, которые позволили Оскару жить. Официально, они держали здесь мастерскую. Неофициально – помещение превратилось в склад коробок, предназначенных для упаковки готовых предметов искусства, привезенных сюда со всех концов света. Сами предметы складировались тут же, и занимали добрую половину полезной площади. Здесь уже никто не творил, но художники, убегая с проваленной явки, успели придвинуть к окнам свои заляпанные краской мольберты и выставить банки с длинными кисточками, которые невозможно было отмыть. «Мастерская Анри» – гласила вывеска на двери, и смотрелась вместе с оконными натюрмортами очень даже правдоподобно.
Художники, знакомые Даниеля, держали здесь габаритные инструменты для творчества, но очень редко приходили за ними, потому что в разгар сезона пастелью рисовали на улицах города, а потом ретировались в Париж, где работа была круглый год.
Третий этаж мастерской занимал непосредственно Оскар Шутов. Единолично и полновластно. Небольшое помещение под крышей когда-то служило чердаком, и было завалено обломками дельтапланов, ржавыми кислородными баллонами и мешками веревок, которые бросили альпинисты и просили не использовать инвентарь для хозяйственных нужд. Оскар предложил альпинистам доллары, и те охотно очистили чердак от хлама. Теперь физик спотыкался об их мешки, выходя на узкую лестницу.
Художники никогда не совались наверх, даже не приближались к лаборатории. Оскар никогда не возмущался галдящей компании, которая вламывалась среди ночи в помещение мастерской, и продолжала праздник с пивом и музыкой.

С порога Артур почувствовал запах пива. На голом полу, освещенном уличными фонарями, спал совершенно голый бородатый мужик, раскидав во все стороны ноги и руки. Мужик не умещался на матрасе целиком, поэтому спал повсеместно. Детское одеяльце с легкомысленными цветочками прикрывало его волосатый живот. Под боком у бородатого мужика, свернувшись бубликом, спала молодая особа, такая же голая, с невероятно длинными и пышными волосами, разметанными по полу. Одежда спящих также была разбросана по всему помещению и даже висела на колесе большого железного станка, который Артур уже видел в мастерской у художников, только забыл, для чего он нужен. На станок был небрежно наброшен чехол, на чехле разложены остатки ужина, но колесо торчало, отбрасывая тень на потолок от ярких уличных фонарей.
Оскар переступил через ногу мужчины, простертую поперек дороги, и поднял с пола его штаны.
– Примерь, – сказал он Артуру, – у вас похожий размер. И это надень, – Оскар нашел под лестницей майку с неприличным английским текстом, но выбора не было. – Возьми, – сказал Оскар, – с Фредом я завтра договорюсь. Фред нежадный мужик. – Оскар собрал остатки ужина со станка. – Одевайся, Деев, и топай наверх.
– А это? – Артур указал на деву, спящую под мышкой у Фреда. – Тоже можно забрать? Фред не обидится, если мы ее наверх унесем?
– Топай, Деев! – рассердился Оскар, сунул в руки товарищу сандвич с ветчиной и подтолкнул его к лестнице.

На чердаке Артура Деева не ждало ничего интересного. Надутый матрас, компьютер, разложенный на полу отдельными блоками, ранее не виданными барбосом. Монитор у компьютера отсутствовал, проводов не имелось, о клавиатуре можно было даже не спрашивать. Зато на потолочной балке длинным рядом стояли склянки с чернилами всех оттенков.
– Татуировки рисуешь? – спросил Артур, но утвердительного ответа не получил и понял, что сунул нос не в свои дела.
Чтобы воздержаться от вопросов, Артур откусил полсандвича и стал пережевывать. Оскар взял с полки дырявый металлический обруч и примерил к голове гостя, но челюсти ходили ходуном и «корона» на голове шевелилась. Замигала лампочка в темном углу, запищал сигнал из железного ящика, и Артур испугался, что снова напорол ерунды. Только Оскар на этот раз ругаться не стал. Наоборот, указал гостю на столик с остатками ужина и полез на крышу через чердачную форточку.
– Ешь и ложись, – сказал он. – Выспись. Утром будем взламывать твою память.
– Только не топором, – гость запил сандвич водой, найденной на столике у компьютера.
Он не понял, куда ушел Оскар. Некоторое время по крыше кто-то шагал. Потом стало тихо. Артур прошелся по чердаку, подмел остатки раскрошенного на блюдце печенья, запил свой ужин холодным кофе, оставшимся от трапезы физика, высунулся в чердачную форточку и сшиб ведерко. Вода разлилась. Барбос приготовился получить новый втык, но Оскара на крыше не оказалось. Физик улетел на Марс, оставив после себя длинную мачту антенны с оголенными проводами. Пожарная лестница спускалась во двор, но Артур боялся лезть дальше. Немного пораскинув мозгами, он налил из чайника воду в ведерко, вытер салфеткой лужу и был уверен, что оплошность сойдет ему с рук, но вода в ведре вдруг вздулась пузырем, подлетела вверх и шлепнулась на пол.
– Не я сделал… – сказал ведерку Артур, – ты сделал! Ты будешь объясняться за лужу. – Он снова взял тряпку и зацепил локтем крышку компьютера. Что-то грохнулось на пол, что-то покатилось за ширму. Артур полез в потемках искать предмет и чуть не оторвал кабель.
– Проклятье! – выругался он и лег на матрас. Короткого пледа хватило только на то, чтобы прикрыть ворованные штаны. Майка Фреда торчала наружу неприличной надписью. «Проснется мужик, – думал Артур, – увидит на мне свои шмотки и побьет. Точно, побьет», – решил он, но кулак Фреда казался наименьшим злом из всего, что было уготовлено Артуру Дееву этой ночью.



Когда Оскар вернулся домой, было утро. Его товарищ спал на матрасе в одних подштанниках, бережно прикрытый детским одеяльцем Фреда. Крышка компьютера лежала на полу, на лоб Артура были натянуты очки, заменявшие монитор. Перчатка, которая служила одновременно мышью и клавиатурой, была спрятана под подушку.
– Зачем ты лазал в компьютер, Деев? – обратился хозяин к спящему. – Разве я пишу детективы?
– Че?.. – не понял спросонья Артур.
– Я говорю, комп зачем пытался включить? Чего тебе надо от моего компа?
– Мне?
– А кому? Фреду бы в голову не пришло. Он снял с тебя штаны и ушел по делам. В компьютер лез ты, Деев, больше некому. – Запомни, барбос, – сказал Оскар, снимая с гостя очки. – Запомни и запиши в своем дневнике: кишка у тебя тонка включить мой компьютер.
– Я… наверно хотел написать письмо Валерьянычу, – оправдывался Артур, протирая сонные глаза. – Сообщить, что здоров… добрался до места…
– Иди сюда, начну с тобою работать, потому как времени мало.
– Чего со мной делать?
Оскар натянул Артуру на голову обруч, который смастерил заранее и даже рассчитал на нем дырки для установки кристаллов.
– Буду облучать тебя малыми дозами хронального поля. Начнутся видения – не пугайся. Испугаешься – не дергайся, сиди смирно. Только не пытайся вспомнить, что было в лесу. Мало ли, какой там контент! Постарайся не думать вообще.
– Это как? Я не умею. Я всегда что-то думаю.
– Думай о чернилах, которыми рисуют татуировки. Вспоминай их состав.
– А чего вспоминать? Их продают готовыми.
– Совсем плохо дело…
– Слышишь, Оскар… это меня не того?.. Не опасное облучение? Я дураком не останусь после таких процедур?
– Куда уж дурнее, Деев? – Оскар, надел очки, перчатку, и стал недоступен для глупых вопросов.
На всякий случай Артур решил помолчать. Он закрыл глаза, сел в позу лотоса и приступил к медитации, но сосредоточиться не получилось, потому что светлое поле накрыло его, словно опустилось с потолка легким облачком. Остался только зеленый огонек, словно маяк из иного мира, но и он вскоре сгинул. Тело стало приятно покалывать, воздух заискрился вокруг, заиграл, словно капли дождя в холодный осенний день вдруг прилетели к нему из России и напомнили что-то забытое. Артур поймал ощущение сырости в сапогах, мокрой, прилипшей к плечам одежды. Его воображение разыгралось образами хвойного леса и обнаженной девой с распущенными волосами. Артур хотел окликнуть деву по имени, но имя вывалилось из памяти. Он потянулся к девице рукой, но получил затрещину. Артур взглянул на свои руки и вскрикнул от ужаса. Они были черные, словно обугленные в костре. От страха он вскочил с места раньше, чем облако растворилось вокруг его головы.
– Что стряслось? – спросил Оскар.
– Запах…
Физик снял очки, чтобы рассмотреть товарища.
– Какой запах?
– Печеной картошкой вдруг завоняло. Откуда ее принесло? Ты не пек картошку? Ох, я бы сейчас навернул… с зеленым лучком.
Оскар снял с пациента «корону» и вынул кристаллы.
– Картошку пекли в экспедиции, – сказал он.
– Ну, пекли, – согласился Артур. – Это ж я в золе руки вымазал, потому они черные. А я забыл…
– Что еще?
– Дева голая мне явилась. Красивая… чтоб я так жил, какая красивая.
– Ну… девы голые к тебе, Деев, являются регулярно. Этот факт науке известен. Иди, проветрись, пока я обработаю твои кошмары. Может быть, ты мне понадобишься еще раз.
– Куда ж мне пойти в таком виде?
– Сделай себе экскурсию во дворец Гримальди. Странников, заплутавших в хронале, пускают туда без галстуков.
– Таких, как я – только в зоопарк. Со служебного хода. Здесь есть зоопарк?
– Не знаю. Океанариум есть. Вроде бы… Поди, полюбуйся акулами.
– Меня ж в полицию заберут!
Оскар осмотрел назойливого товарища с головы до ног.
– Да, – согласился он, – заберут. Ну, посиди тихонечко до возвращения Фреда. Он обещал принести тебе что-нибудь из тряпья. Извини, детективов нет.
– А это… можно почитать? – он указал на толстую старую книгу, лежащую в распахнутом чемодане.
– Вот это, Деев, не вздумай лапать. Сразу голову оторву. Можешь почитать рекламный буклет итальянской кухни, а потом высунуться в окно, и все это понюхать.
– А попробовать?
– Потерпишь, пока я не закончу работу.



Первой в мастерскую вернулась женщина Фреда и принялась за уборку. Артур подтащил матрас к дырке в полу и стал наблюдать. Женщина мыла полы, вытирала пыль, ее огненно рыжая шевелюра метлой моталась из стороны в сторону. Артур мечтал увидеть лицо, но лица у женщины не было. На месте лица была бледная маска, слегка припорошенная веснушками. Белые ресницы закрывали бесцветные глаза. Бледные губы никак не выделялись. Но огненная копна волос и изящная фигура заставляли Артура надеяться, что это все-таки женщина, а не фантом, порожденный опытами злобного физика. Женщина собрала в мешок мусор и вышла во двор. А Артур остался лежать у дыры, ожидая ее возвращения.
– Письмо он хотел написать… – ворчал Оскар, – Валерьяновичу… Как будто Учитель не знает, что ты жив и здоров. Что ты сделал с компом, Деев? Ты его удивил. Он с момента сборки так не удивлялся…
– Я не помню, – оправдывался Артур. – Только помню, что опрокинул ведро…
– А… Тогда понятно, в чем дело.
– Лужу я вытер.
– Ты обнулил мне информацию за месяц работы.
– Тогда пардон.
– Нет, Деев, надо тебя отправить подальше. Компьютер плохо реагирует на твое присутствие в комнате.
Женщина вернулась с пакетом еды и стала раскладывать ее на подоконнике: яркие коробочки и бутылочки, пластиковую посуду, которую женщина ленилась мыть и просто выносила в помойку. Все было сервировано как в ресторанах, с салфеточкой под тарелками, с пластмассовой вилочкой и ножом. Артур посчитал. К столу ожидалось три персоны. Разумеется, одна из них – сама женщина. К ней придут в гости два здоровых лба, таких же, как Фред, и это будет достаточно, чтобы хорошенько побить барбоса. Побить так, чтобы больше не воровал чужие штаны. Тревога закралась в душу Артура, но гости не шли, и женщина принялась воздвигать сидячие места из коробок, заботливо накрывая их тряпками.
– Оска-а-ар! – крикнула вдруг она с грассирующим французским прононсом, и сердце екнуло у барбоса в груди. – Спускайтесь обедать. – Женщина подошла к лестнице, подняла к потолку свое бледное веснушчатое лицо, и увидела восторженные глаза подростка, застуканного на форточке женской бани. «Совсем молоденькая, – отметил про себя Артур, – а уже такая шалава». – Арту-у-ур, скажи Оска-а-ару, что обед готов, – сообщила девушка, и Артур проглотил язык. – Ты Артур? – улыбнулась она. – Я – Тати-и-и. Татьяна. Говоришь по-французски? Не говорит… Боже мой, какая интрига!

За завтраком, в промежутке между булкой и йогуртом, Артур рассмотрел лицо рыжеволосой Тати. Девушка была не особо красива, но чертовски мила. Артур не помнил, чтобы какая-нибудь другая женщина вызывала в нем желание смотреть и смотреть, не отрывая взгляда. Тати была удивительно грациозна, женственна и, если б не бородатый Фред, никакая сила не заставила бы барбоса надеть штаны и отправиться на экскурсию во дворец Гримальди, вместо того, чтобы остаться здесь, и помогать по хозяйству. Артур подавился сыром, желая выразить хозяйке свое восхищение.
– Какая женщина, – прошептал он и толкнул Оскара в бок. – Слышишь, Оскар, у нее с бородатым серьезно или так?..
Тати улыбнулась и опустила глаза.
– Придержи язык, – посоветовал Оскар Артуру. – Таня понимает по-русски.
– Ну да?
– Понимает, только не говорит ни черта, – добавил он тише.

После обеда Тати опять принялась за уборку. Артур занял наблюдательную позицию, но девушка ушла с пакетом мусора и уже не вернулась. Артур ждал, потом загрустил, потом в голову полезли тупые идеи.
– Даже не облизывайся, – предвосхитил его мысли Оскар. – Девица не для тебя. – Приедет отчим – башку оторвет. Придется по частям посылать тебя во Флориду.
– Не, во Флориду не надо. Я не хочу.
– А куда тебя деть, барбоса плешивого? Где тебя ждут?
– На работу устроюсь. Куплю бумагу и краску, буду картины с нее рисовать.
– На штаны себе заработай.
– Ты сказал, что Фред принесет, – удивился Артур.
– Да, Деев! У женщин ты должен иметь колоссальный успех.

Барбос прождал свою музу до вечера и уснул, свесив морду в потолочную дырку, именуемую дверью в лабораторию. Уснул, словно лишился чувств, а когда очнулся, ощутил присутствие бородатого мужика.
– Откуда я его знаю? – услышал голос Артур.
– Да мало ли… – ответил Оскар. – Через знакомых Даниеля пересекались.
– Не… Геи – не моя компания. Но этого парня где-то видел. У меня глаз – фотоаппарат. Надо вспомнить. Вспомню – скажу, – пообещал Фред. «Сфотографировал» напоследок сонное тело Артура и заскрипел ступеньками вниз. От Фреда осталась только сумка, набитая старым, хорошо поношенным и плохо постиранным барахлом.
– Давай, Деев, подбери себе что-нибудь из гардероба старого хиппи. Здесь, по крайней мере, бесплатно, а у меня финансовый кризис.
Артур попробовал сесть, но в голове шумело. Ему опять мерещилась голая дева и запахи печеной картошки, костра, отсыревшего спальника и грязных носков, разложенных на крыше палатки. Артур поймал себя на мысли, что кроме запахов ничего не вспомнил.
– Это уже интересно, – сказал ему Оскар. – Это означает, что информацию кодировал тот, кто понятия не имеет о запахах. Возможно, не имеет органа обоняния. Я даже догадываюсь, кто…
– Голая Элизабет, – помог Артур физику. – Я опять ее видел. Только узнать не смог.
– Иди ты, Деев, в баню со своей голой Элизабет.
– Уже ушел…
– Иди, поработай немного, если хочешь заработать на краски. Я сам тебе заплачу.
– Тык… давай! Чего делать-то?
Оскар обернулся к окну, выходящему на покатую крышу.
– Нет, – решил он, – поздно уже. Сегодня лодка в порт не придет. Завтра начнешь работать.

Спать этой ночью не пришлось ни Оскару, ни Артуру. Вечером позвонил Натан Валерьянович и лишил сна обоих.
– Мы обыскали всю Флориду, – нервничал он, – обращались в полицию, к кому мы только не обращались. Мальчика в Америке нет. У меня один вариант: он все-таки нашел дольмен и нырнул туда за Артуром. Может быть, он выследил нас…
– Оскар, в ту ночь, когда мы отправляли к тебе Артура, он подозрительно быстро согласился лечь спать, – дополнила рассказ Юля. – Ни разу не вскочил с кровати, пока мы собирались в дорогу. Ни слова не вякнул, что хочет с нами. Мы должны были сразу насторожиться, но Натан Валерьянович так переживал, что не обратил внимание. Оскар, он весь день слушался, никому не дерзил. Даже занимался английским. Мне следовало догадаться уже тогда, но я не представляю, как Эрни мог увязаться за нами. Мы приняли все меры предосторожности.
– Я открою протокол, не реви, – сказал Оскар и надел очки.
– Оскар… Я во всем виноват! – сокрушался Боровский. – Конечно, не доглядел. Как же так! Я должен был насторожиться его поведением. Ах я, старый дурак… Знал бы – привязал бы веревкой, на цепь посадил.
– Чему вы удивляетесь, Учитель? Этим должно было кончиться.
– Ты сохранил протоколы?
– Я контролировал дольмен, сколько мог! Я же не думал, что Деев сорвется в галоп и мне придется гнаться за ним. Учитель, я никогда не работал с динамическими порталами! Это был первый и последний случай. И чтоб я еще раз…
– Что делать, Оскар? Что же делать? Это просто какая-то катастрофа…
– Подождите. Дайте мне спокойно просмотреть запись. Я перезвоню…
– Не вешай трубку, – волновался Натан. – Смотри и говори мне, что видишь.
– Нет, Деев, я тебя когда-нибудь убью, – ворчал Оскар, изучая протокол его «динамической» телепортации. – Сказано было, стой и не двигайся. Нет!..
– Но откуда ж я знал? – оправдывался Артур.
– Оскар, говори все, что видишь. Я вылетаю к тебе ближайшим рейсом. А если не будет билетов – отправлюсь в Европу через тот же портал.
– Учитель! – рассердился Оскар. – Вот только вас мне не хватает ловить по дехрону! Вот только этого удовольствия мне в жизни недостает! Скажите спасибо, что этот… живой!
– Уж лучше б я сдох, – сокрушался Артур. – Жаль парнишку. Прикольный малый.
– Покаркай мне!
– Что? – оживился Натан.
– Это я не вам, Учитель. Это я Дееву сейчас дам по шее.
На той стороне связи наступила тишина, и Оскар получил возможность сосредоточиться. Старания оказались напрасными. Программа телепортации, написанная Оскаром для Флоридского дольмена, контролировала только одну задачу, а именно, Артура Деева, бегущего в подштанниках по берегу моря. Она контролировала его в деталях, не отвлекаясь на посторонние события, вплоть до того момента, когда Оскару удалось подставить беглецу подножку и материализовать в заданной частоте. У прилежного ученика не повернулся язык доложить Учителю, что заданная лабораторная работа выполнена на слабую троечку, потому что в расчетах упущена главная цель, а именно – постоянный, неусыпный контроль за поведением, местонахождением и тайными намерениями графа, нового профессорского любимчика.
– Учитель, – сообщил Оскар и испугался непривычной тишине на том конце света. – Все в порядке. Я найду его в ближайшие дни и сразу вам отзвоню.
– Значит, все-таки прошмыгнул в портал…
– Только не беспокойтесь.
– Ты меня успокаиваешь? – разволновался пуще прежнего Натан Валерьянович. – Ты меня успокаиваешь? Это я должен просить прощения за то, что не доглядел.
– Я найду его в ближайшие дни, выпорю и лично привезу во Флориду.
– Делай с ним, что хочешь, – согласился Натан, – только найди. Я сам за ним приеду. Оскар, ты видел, что он вошел в портал или просто решил меня успокоить?
– Конечно, вижу. Я ж не слепой.
– Как собираешься действовать? Рассказывай поэтапно.
– Молниеносно, – ответил Оскар, – и максимально жестоко.

Первый раз, с момента приезда в Америку, Натану Валерьяновичу стало по-настоящему дурно. Он принял лекарство и пошел курить на балкон. Юля взяла носовой платок и пошла за ним.
– Бедные мои дети, – вздохнул Натан, – погублю я вас всех. Уже погубил…
– Не волнуйтесь. Оскар же сказал… Он никогда не врал вам.
– Юля, я не могу его потерять.
– А вы его и не потеряете. Потому что он найдется и очень скоро.
– Я все, что угодно в этом мире могу потерять, только не этого мальчика. Ни за кого у меня так не болела душа. У моих детей, слава богу, есть мать. Оскар уже взрослый, разумный парень. А Эрнест… Случись со мной беда – останется совсем один, в чужом мире.
– Ну, вы скажете, Натан Валерьяныч! Один. А мы?
– Да вы с ума с ним сойдете. Я сам сойду с ним с ума.
– Но вы же знаете, что Оскар скоро вытащит из форта Мирославу. Вот ее мы и привлечем к воспитанию.
– Нет, нет, – мотал головой Натан. – Разве можно? Мирослава раньше всех сойдет с ним с ума. Я должен его найти. До того, как мальчик появился в моей жизни, я думал, что в ней уже не осталось смысла. Если я его не найду – зачем я здесь нужен? Кому я нужен? Я должен быть там, в Европе.
– Вы не поедете в аэропорт, пока Оскар не прояснит ситуацию, – Юля нахмурилась, чтобы придать значимости своим словам. – Я никуда вас не пущу, особенно через портал. Я не собираюсь ассистировать вашей легкомысленной выходке. Мы ведь уже решили, что дадим Оскару ночь на поиск. Или мы не решили?
– Бедные, бедные вы мои дети. Всех я вас погубил.
– А сколько у вас детей, Натан Валерьянович?
Профессор вытер нос платком, тем же платком протер очки и задумался. Загибая пальцы, он сосчитал родных детей, начиная с Оскара и Эрнеста, прибавил к ним в компанию Юлю, Мирославу и Женю Русого, вспомнил про Артура и его включил в список, но пальцы на руках внезапно закончились. Натан Валерьянович ужаснулся конечной сумме.
– Бедные, бедные мои дети… – причитал он, – только я во всем виноват... только я...



Оскар и не думал кидаться на поиски. Тем более, что понятия не имел, куда бежать. В его голове на этот счет не родилось ни одной, даже бестолковой идеи. Он лег на матрас, а грустный Артур застыл возле него с виноватой физиономией.
– Чо делать-то будем? – спросил он. – Давай, если хочешь, я сам позвоню Валерьянычу, скажу, что во всем виноват. Хочешь, забрось меня назад, пусть Валерьяныч меня ругает. Драному барбосу все равно, сколько шерсти сдерут с его шкуры. На то и шкура, чтоб драть.
– Вот, что барбос, – решил Оскар. – Завтра с утра пойдешь в порт Эркюль, погуляешь. Будешь шататься по набережной неприметно и праздно, а сам поглядывай на акваторию. Как только заметишь аномалию – молниеносно позвонишь, д-акор?
– Д-акор, – согласился Артур, – а что за аномалия?
– Может быть что угодно. Если Густав отключил зеленый фонарь… а я уверен, что он сделал это… надо смотреть по косвенным признакам присутствия. Лодка заходит в порт по утрам. Никакой другой порт она из дехрона не видит. Заходит, но у причала уже не стоит. Боится. Будешь гулять туда-сюда мимо бассейна. Смотри на море, Деев, внимательно. Как вдруг, откуда ни возьмись, на воде появится мелкая лодка, которой не было секунду назад. Как только маленький катерок вдруг неожиданно исчезнет… или пар появится над водой. Запомни место и сразу звони.
– Понял.
– Над водой может появиться свет, может проскочить плазмоид или что-нибудь в том роде. Никто на пристани внимания не обратит. А ты должен. Ты же у нас глазаст на чертовщину.
– Точно, – согласился Артур. – Меня ж для этого в экспедицию взяли. Дураку понятно: там, где Деев – там самая аномалия. Не боись, физик, я твою яхту пропасу, как положено. Ты поспи. А я тебя завтра раненько разбужу.
– Посплю, – сказал Оскар, но до утра не смог закрыть глаз. Только слышал возню Артура на соседнем матрасе.
Перед восходом Солнца затих и Артур. Пару раз всхрапнул и вскочил. Лампочка, подвешенная к потолочной, балке нервно мигала. Вода светилась в бутылке из-под минеральной воды. Маленький светлый шарик вертелся возле компьютера, словно хотел забраться внутрь, но, заметив Артура, лопнул в воздухе, как мыльный пузырь.
– У, ё… – испугался Артур и спешно уполз с чердака.



Для «праздного», «неприметного» хождения по набережной Артур Деев выбрал из гардероба Фреда оранжевые штаны. Обул сандалии на толстой деревянной подошве, натянул черный свитер с вышитым на спине листом конопли. Для окончательной конспирации были выбраны зеркальные очки, в которых Оскар работал с компьютером, но в очках Артур не нашел даже двери на лестницу и набил себе шишку о железное колесо станка. Немного подумав, он заменил очки желтой панамой, которую можно было натянуть на глаза, и ушел из дома, не позавтракав, не получив аванса за предстоящий рабочий день, не вспомнив, как называется порт, в котором ему предстояло дежурить. Он пошел в ту сторону, в которую Оскар махнул рукой, и не ошибся, потому что ему навстречу шла Тати. Шла и улыбалась, издалека заметив барбоса.
На девушке была короткая юбка выше прилично допустимого. Маечка на прозрачных бретельках не соответствовала прохладному утру. Роскошная рыжая грива Тати была собрана пучком и пришпилена карандашом к затылку.
– Я приняла тебя за Фреда, – призналась девушка. – Думала, что он здесь делает в такую рань? Он тоже одевается как идиот. Хочешь кофе?
– Хочу, – ответил Артур и хлопнул себя по карманам. – Только я кошелек потерял... Оскар спит, как полено, а одолжить негде. Вообще-то мне сегодня зарплату дадут, но я ее пока что не заработал.
– Ерунда, – махнула рукой Тати, – сейчас все равно все закрыто.
Девушка изменила маршрут и пошла рядом с Артуром, словно ей изначально было все равно, в какую сторону идти. Некоторое время попутчики шли молча, но достаточно близко друг к другу, чтобы Артур оробел и опять позабыл французский. Смешанное чувство боролось в нем. Если б не фактор Фреда, он непременно предпринял бы что-нибудь, но Фред мерещился ему за каждым домом, в каждой подворотне и почему-то с длинным ножом.
– Классно выглядишь, – сказал Артур, когда пауза показалась ему затянутой. Он заподозрил, что девушка идет рядом с ним просто так, по стечению обстоятельств. Что она идет не с ним вовсе, а сама по себе, по своим делам, а значит, в любой момент свернет за угол и исчезнет. Тати уже много раз повернула за угол, но Артур, продолжал идти рядом с ней.
В ответ на комплимент Тати кокетливо пожала плечами.
– Тебе куда? – спросила она.
– А тебе?
– Вообще-то я шла варить кофе Оскару, но раз он спит... Он опять не спал ночью?
– Ни фига не спал.
– А что делал?
– Думал.
– Конечно… – согласилась Тати и продолжила путь, а Артур продолжил любоваться ее голой шеей. – У кого бы нам кофе выпить? – спросила девушка и ткнулась в первое попавшееся заведение, где хозяин только расставлял стулья. Она спросила о чем-то хозяина, тот что-то ответил, оба улыбнулись друг дружке, как старые друзья, и девушка пошла дальше. Артур, повинуясь инстинкту, продолжил ее преследовать.
– Ты приехала из России? – спросил Артур.
– Мне тогда было три года, – она вдруг резко остановилась, чтоб заглянуть в глаза собеседнику. – Я ничего о России не помню. А ты поверил, что я знаю русский язык? – Тати загадочно улыбнулась, и Артур растерялся. Он не знал, что нужно ответить, чтобы произвести впечатление на подругу.
– Ага, – кивнул Артур, – поверил.
– Вот и врешь! – обрадовалась девушка и пошагала быстрее. – Я ничего по-русски не знаю. Просто Оскар надо мной издевается. Могу пустить пыль в глаза, если человек совсем не слышал русского, а если слышал, – она усмехнулась, вспомнив что-то забавное.
– То что? – поинтересовался Артур.
– Когда мы с Оскаром познакомились… так глупо все случилось.
– А как?
Тати еще раз кокетливо пожала плечами, словно решая, достоин ли ее новый товарищ интимных подробностей. Они еще раз свернули с прямой дороги, и пошли в гору. Тати заглядывала за вывески закрытых кафе, Артур не сводил с попутчицы глаз.
– У него имя такое… – с улыбкой сказала Тати, – совершенно нерусское. Я была уверена, что он немец. Нас подвели друг к другу и говорят: вот, парень из России, можете поговорить на родном языке. Ты не представляешь, как я струсила, – рассмеялась девушка. – Думала, все, позор на всю мою жизнь! Я и так много вру, а теперь мне совсем перестанут верить. Я покраснела и понесла такое… А Оскар выслушал это с серьезной физиономией, и только потом, когда мы остались вдвоем, говорит: предупреждай в следующий раз, кукла, когда начнешь со мной говорить по-русски, чтобы я знал, что это русский язык. Как я ему была благодарна, ты не представляешь, Артур! Он меня спас от такого позора! До сих пор все мои знакомые уверены, что я знаю русский.
Она открыла дверь еще одного кафе и обратилась к бармену, который протирал шваброй пол, но бармен даже не улыбнулся наглой особе.
– А… эти итальянцы, – обиделась девушка. – Если б я шла одна. С парнем ни за что не пустят до открытия. А ты?…
– Ага, не пустят, – согласился Артур.
– Знаешь русский?
– Ага.
– Но у тебя тоже нерусское имя.
– Ну и что?
– Слушай, – Тати остановилась и взяла Артура за пуговицу на оранжевых джинсах, словно эта пуговица принадлежала ей. Словно именно она пришила ее когда-то к штанам Фреда, и бралась за нее всякий раз, когда требовала внимания. От такого откровенного жеста Артур испытал волнение, но взял себя в руки. – У меня к тебе одна интригующая просьба.
– Ну… – согласился Артур, и его голова едва не взорвалась от фантазий. Он готов был согласиться на что угодно, а лучше на все сразу. «Женюсь», – решил про себя Артур.
– Ты не мог бы научить меня говорить по-русски? Хоть немножечко. Я же когда-то говорила и понимала. Если б я могла общаться с мамашей… но с ней стало совсем невозможно общаться.
– Конечно.
– Серьезно?
– Если хочешь, я тебя научу.
– Здорово, что ты к нам приехал, – улыбнулась Тати, отпустила пуговицу и продолжила путь.
Эйфория сменилась легким разочарованием.
– А зачем тебе русский? – спросил Артур.
– Хочу говорить с Оскаром на его родном языке. И потом… сейчас модно знать славянские языки, если хочешь зарабатывать на туристах. Если б ты знал, как мне надоели папашины нотации. Кончится тем, что они упекут меня в монастырь.
– Они считают тебя монашкой?
– Нет, они считают меня проституткой.
Девушка сунулась еще в одно заведение, но там и вовсе не было ни души.
– Хочешь, я буду платить тебе за уроки? – предложила она.
– Да ты чо? Я с тебя не возьму.
– Ну и не надо. У меня все равно денег нет. Пока. Но когда-нибудь будут.
– И у меня будут, – пообещал Артур. – Много и очень скоро. Тогда я сам приглашу тебя выпить кофе. Ой… – вспомнил он. – Мне ж надо… Оскар сказал топать в порт, ходить туда сюда мимо бассейна и на воду смотреть.
– Так бассейн закрыт.
– Плевать на бассейн. У меня секретное поручение. Мне надо вспомнить, какая падла меня через океан перекинула, иначе физики от меня не отстанут. А для этого надо выследить яхту.
– Тогда идем скорей, – обрадовалась Тати и потащила Артура за рукав вниз по улице. – К черту кофе. Скорее в порт.

Только в порту, сидя на холодном парапете, барбос почувствовал, что в кровь стер ноги об деревянные подошвы сандалий. Почувствовал, но виду не показал, напротив подобрал ступни под себя, чтобы не испортить эстетического зрелища новой подруге. Тати села рядом и вытянула поперек тротуара свои стройные ножки. С моря дул прохладный ветер, но Солнце уже показалось из-за горы и понемногу согревало обнаженные плечи девушки.
– У него действительно есть жена? – спросила Татьяна.
– У кого? У Оскара? – Артур скроил удивленную мину, словно речь могла идти о ком-то еще. Словно кто-то другой доминировал всю дорогу в мыслях и разговорах.
– Я все о нем знаю, – уверила девушка. – Оскар сам сказал, что женат, что его женщина живет в Майами и вполне устраивает его во всех отношениях. Он сказал, что не собирается искать ей замену.
– Чо, так и сказал?
– Между прочим, честность и прямота – это то, что меня всегда привлекало в мужчинах.
– Во, дела! Я не знал, что она жена. Я думал, просто девчонка.
– Оскар сказал, что у них гражданские отношения. Надо будет – оформят. Сейчас все так живут.
– Он тебе нравится?
– А что тут такого?
– Да не, ничего.
– Передай его жене, пусть не волнуется. Оскар здесь живет, как монах.
– Он же псих. Как он может нравиться такой классной девчонке, как ты?
– Оскар? Какой же он псих? – обиделась Тати. – Он милый, добрый, интеллигентный мужчина, но это… конечно ни к чему его не обязывает.
– Во, дела! А Фред?
– Причем здесь Фред? Он мой друг, и останется другом.
– И долго это у вас? Нет, я, конечно, никому ничего не скажу…
– Не бери в голову. Я уже давно все сказала, и тому, и другому.
– И что? – еще больше удивился Артур.
– Оскар сказал, что женат, а Фред сказал: «Трахайся с кем угодно. Что я, бабы себе не найду?» Вот и все.
Растерянный Артур воззрился на воду. Настал момент, когда его перестали интересовать даже голые ноги Тати. Артур вонзил взгляд в отражение яхты, стоящей у причала, и задумался о жизни так глубоко, что потерял счет времени, но ничего хорошего не придумал. «Пролетел, – решил про себя Артур. – Женщина, которая спит с парнем на полу посреди мастерской – это еще ничего, но при этом любит психа на чердаке – это полный абзац. Если Шутов в ее вкусе, значит, я пролетаю первым номером. Значит, я к тому вкусу даже на карачках не подползаю. Ничего себе дела», – думал Артур, созерцая водную гладь, но ноги Тати все-таки вернули его взгляд на сушу, только теперь он рассматривал их совершенно не так, как прежде. Теперь он рассматривал ноги Тати сквозь прозрачную стену, пуленепробиваемое, мысленепроницаемое, бронированное стекло толщиной достаточной, чтобы разбить себе голову. «Все, – решил барбос, – здесь делать нечего. Заработаю немного деньжат и махну к ребятам в Сибирь».
– Хочешь, поедем в Ниццу? – предложила Тати.
– Хочу.
– Там у меня друзья.
– Здорово.
– Здесь скучно. Я б уже сто раз уехала в Ниццу, если б… Ай, – Тати махнула рукой. – Зачем он мне. Парень чокнулся на своей науке, к тому же старше меня на сто лет. Ты на серфе катаешься?
– Не…
– Я научу. Это просто. Можно поехать на Родос. Там классный ветер и мало туристов. Ты был на Родосе?
– Не…
– Мои друзья там держат пункт проката. Там можно жить, когда сезон. А когда не сезон, можно вернуться в Ниццу. У меня там квартира. Там все живут. Можешь и ты пожить.
– Здорово, – обрадовался Артур, и жизнь перестала казаться сплошной безнадегой.
– А ты давно с ним знаком?
– С кем? С Оскаром? Давно…
– Почему ты думаешь, что он псих? Он такой спокойный мужчина. Рядом с ним даже я успокаиваюсь. Ты наверно психов не видел?
– Может быть, – согласился Артур.
– Вот Фред – то действительно псих. Взял и разбил окно табуреткой. Просто так. Только потому, что ему не заплатили вовремя, и у него испортилось настроение. Я говорю: зачем тебе деньги? Разве у тебя их мало? А он: «Заткнись, а то следующая табуретка полетит тебе в голову». Оскар спустился с чердака и говорит: «Поучитесь ругаться у итальянского повара. Противно слушать ваш птичий щебет». Чем он занимается, Артур? У Оскара бывают в гостях шаровые молнии. Ты знал? Он иногда пропадает на чердаке по несколько дней. И эти приборы… Он действительно физик?
– Точно, физик.
– Никогда не видела живых физиков. Кого угодно видела, только не физиков. Я думала, они бывают в кино, в фантастике, но не в жизни.
– О! Я этого кина нагляделся. Я б лучше с аквалангом нырнул, поглядеть на акул.
– Наверно у тебя была интересная жизнь, – предположила Тати.
– Конечно. А будет еще интереснее. Я тату рисовать могу. Не знаешь, за это кто-нибудь платит?
– У меня есть книга с татуировками, – сказала девушка. – Я тебе дам.
Артур задумался. Тати что-то объясняла ему про книгу, листая пальцами невидимые страницы, но Артур видел только голые ноги Тати. Запах печеной картошки опять добрался до его носа. «Ты – открытая книга, Артур, – услышал он вдруг. – Надо, чтоб ты вернулся и жил там, где должен был жить».
– Зачем? – спросил вдруг Артур у образа голой дамы, явившейся к нему в воспоминаниях.
– Ты – открытая книга, – повторил фантом. – Открытую книгу проще читать, чем закрытую.
– Что? – насторожилась Тати.
– Она сказала, что знает, кто я такой… – вспомнил Артур. – Она меня узнала, а я ее нет. То есть потом я ее, конечно, узнал, но потом. Это ведь очень важно для наших физиков. Они же просили меня это вспомнить, значит, важно.
– Конечно же, важно.
– Еще она сказала, чтобы я не лапал ее грязными руками, а я же картошку пек в костре и дыма наглотался. Я же только хотел убедиться, что мне не чудится, – Артур подскочил с бордюра. Тати вскочила за ним, одергивая коротенькую юбчонку.
– Надо скорее бежать к Оскару и все ему рассказать? – догадалась она.
– Ну…
– Так что же мы стоим? Побежали?

Откровения Артура Оскар выслушал молча, с безучастным выражением лица. Он тонким чернильным перышком рисовал закорючки в огромной книге, распластанной посреди чердака. Чернила высыхали и испарялись. Оскар злился. На месте записи оставалась блеклая тень.
– Шпионская бумага, да? – спросил Артур.
– Что еще вспомнил?
– Только открытую книгу.
– Не знаю, – Оскар вытер перо и закрыл чернильницу. – С чего ты взял, что можешь представлять для меня опасность?
– Но зачем-то меня к тебе подослали.
– Не ко мне, к Натану Валерьяновичу, единственному человеку, который готов одолжить тебе денег. Лиза тебя пожалела, помогла найти путь из леса, потому что ни ты, ни компания твоих развеселых уфологов, пришельцам в лесу не нужны. Они не для того закрывали зону, чтобы вы устраивали посиделки возле костра. Все очень просто, Деев. Если бы товарищи тебе доверяли, то вышли бы вместе с тобой. Наверно ты и у них одолжил. Наверно обещал, что найдешь работенку…
– Вообще-то я работал у них.
– Ну, да, – согласился Оскар, рассматривая пустую страницу, – одной собаки им было мало… Кстати, даже собака тебе не поверила, осталась в лесу с уфологами.
– А как ты узнал? – удивился Артур. – Не такой уж я врун, чтоб даже собака мне не поверила. То ли дело ваш мелкий граф. Вот он брехать мастер. Нашел его?
– Всему свое время.
– Даже не искал? А что ты пишешь шпионскими чернилами? Дневничок? Такой толстенький?
– Какая жизнь, такой дневничок. А чернила для татуировки надо попробовать. Идея хорошая. Готовыми, говоришь, продаются?
– Хочешь, я схожу за чернилами. Или, может, поищу пацана, пока ты работаешь?
– Где ж ты его поищешь?
– На кортах, ясное дело. Его только там и искать.
– Особенно, когда прячется. Крошка может и брехло, но совсем не тупица.
– А чего же мне делать? Я есть хочу.
– Так, – Оскар оторвался от книги, поставил на балку чернильницу, сложил перья в пенал и полез по карманам, – есть хочешь...
– Ну… – Артур облизнулся, наблюдая за действиями товарища. Ему показалось, что физик достанет из кармана бутерброд с ветчиной и непременно поделится с ним, но Оскар достал пустой кошелек и вынул из него кредитную карту. – Мой должок за машину… – напомнил он. – Естественно, я вычел все, что ты занимал у известных мне личностей и расплатился с ними от твоего имени. Но даже после этого осталась приличная сумма. Поезжай в Германию, купи автомойку, женись на немке и будь счастлив.
– Какую еще машину? – удивился Артур, но карточку взял. – Какая еще автомойка? Я думал пожить у тебя. Давай я пойду дежурить в порт, если ты не собираешься искать пацаненка.
– Нет, Деев, ты не просто открытая книга. Ты библиотека глючных файлов. А, главное, никаким антивирусом тебя не продрать. Слышал, что тебе велено делать? Бери деньги и вали восвояси. Еще раз узнаю, что ты волочишься за Татьяной…
– А в чем дело? – возмутился Артур. – А что такое? Тебе она не нужна, а Фред найдет себе бабу…
– Она малолетка, Деев! За это посадить могут. Я не хочу объясняться из-за тебя с полицией.
– Ну, да?!
– Ей нет восемнадцати.
– Быть такого не может.
– Загляни в ее паспорт прежде, чем распускать слюни.
– Так тут же с ней… – Артур указал место под лестницей, где в первый раз увидел Тати.
– Они детки богатеньких папочек. Живут, как хотят. А мы с тобой – нелегальные эмигранты. Разницу уловил? Иди, Деев, живи и ни о чем не переживай. Еще раз память отшибет – обращайся. Может, в следующий раз чего поинтереснее с тобой приключится, чем знакомство с голой девкой в лесу. – Не дожидаясь, когда гость испарится с порога, Оскар взял другую чернильницу и вернулся к Книге. – Иди и дверь за собой закрой. От тебя один сквозняк.

Артур не сразу пошел восвояси. Сначала он спустился в итальянскую забегаловку и сидел там в надежде, что Тати пойдет кормить физика, наткнется на него и примет приглашение провести с барбосом в ресторане прощальный вечер. Он твердо решил, что не покинет территорию княжества, не переговорив с Татьяной, и не снимет с карты ни цента, пока не вспомнит, что за машину так выгодно продал Оскару. Ни одна из машин, на которых Артуру доводилось ездить, не стоила больше, чем его долги за истекшие десять лет.
Вдоволь насидевшись под плакатом с меню, Артур пошел на поиски девушки, но на его пути попадались только ресторанчики с запахом жареного мяса, и лавочки с пышными круассанами. Девицы с голыми ляжками преследовали Артура всюду, даже там, куда не проникал аромат съестного. Спасаясь от соблазнов, Артур стер до костей свои без того разбитые ноги. Когда сумерки накрыли город, он вернулся в порт и уселся на парапете, где утром рассматривал ножки Тати. «Малолетка, – переживал Артур, – в полиции за меня объясняться. А что я сделал такого, чтобы объясняться за меня в полиции? Разве в законе написано, что взрослый дядя не может подружиться с девочкой? Какое преступление я совершил?» – недоумевал барбос. Он решил дождаться в порту утра, но полицейский подошел к нему сзади, напал внезапно и сразил наповал.
– У мосье проблемы? – спросил полицейский.
От удивления Артур онемел. Паралич сковал его челюсть, но полицейский не ушел и не надел на него наручники. Он обошел Артура и встал перед ним в позе вопросительного знака.
– Мосье в порядке? Мосье нужна помощь?
– Никому не нужен старый барбос… – пожаловался Артур полицейскому.
– Спасибо, мосье, у меня уже есть собака. Славный пес.
– Как жаль.
– Можно отдать в приют, если барбос не нужен. Там подберут хозяина даже старой собаке.
– Конечно… – вздохнул Артур и совсем поник.
– Конечно! – уверенно повторил полицейский, заложил руки за спину и стал раскачиваться, задрав нос. – Старая собака умна. Обязательно найдутся люди, которые захотят ее приютить.
– А может быть вы, мосье, возьмете вторую собаку?
– Нет, – ответил полицейский, после недолгих раздумий. – Я бы взял. Супруга не одобрит.
Грустный Артур поднялся с парапета и побрел по улице. «Поделом мне. Кто я такой? Непородистый нелегал, – рассуждал он. – Инохрональный выползень и документов у меня никаких. Таких, как я, на базаре за цент корзина. Надо было остаться в лесу с ребятами. Вот, дурак! Тащиться из Европы в Америку, а потом из Америки в Европу, чтобы узнать, что ты никому не нужен. Дворняга плешивая. Куда я прусь? Где меня ждут?» – подумал Артур и понял, что уже никуда не идет, а стоит посреди тротуара. Он обернулся, увидел портовые огни и улицу, спускающуюся к воде. Он увидел бассейн, освещенный огнями, и пристань. Увидел и встал, как вкопанный, словно кто-то окликнул его. Словно кто-то позвал из дремучего леса протяжной дудочкой. В акваторию порта опускалась изумрудная звезда. Оторвалась от неба и медленно падала на воду. Артур не видел вокруг ничего кроме ее изумрудного света. Не видел яхты, не видел мачты, не видел порта и причалов тоже не видел. В тот момент Артур не увидел бы даже полицейского с пистолетом, нацеленным ему в лоб. Изумрудная звездочка склонилась к воде, и море поймало ее отражение.
– Чтоб я сдох… – прошептал Артур. – Что б меня блохи без хлеба сожрали, если это не глюк! – он не мог глаза оторвать от зеленой звезды, но та, не дойдя до причала, вдруг замерла и внезапно рванула прочь, оставив после себя размазанный шлейф кометы.



– Согласен ли ты, Человек, что мир – это не то, что ты видишь глазами? – спросил Валех.
– Не знаю, Ангел. Покажи мне, как выглядит мир настоящий, и я сравню его с тем, что вижу.
– Согласен ли ты, Человек, что жизнь, прожитая тобою – не то, что предъявляет тебе твоя память?
– Покажи мне, Ангел, мою настоящую жизнь, тогда я смогу сказать тебе точно.
– Уверен ли ты, Человек, что действительно хочешь видеть что-нибудь, кроме Вселенной внутри себя? Не кажется ли тебе, что ты огорчишься увиденному?
– А что у меня есть, кроме этой Вселенной, Ангел мой? Старый шкаф с кринолинами и рыцарскими доспехами… да чернильница на полке, из которой торчит перо? Как ты думаешь, Ангел, если Человеку придется выбирать, он выберет подстилку, побитую молью? Или, может, он предпочтет Вселенной ночной горшок?
– Без сомнений и колебаний, – ответил Ангел. – Потому что самый презренный горшок у него могут отнять. И тогда Человек встанет на защиту горшка, и будет война, и он победит, и возвысится над страхом своим. А кому нужна Вселенная, что вращается внутри твоей головы? Ее звезды не светят мореходам и не будят фантазии будущих космонавтов. Ты в ней один, беспомощный и бессмысленный, распростерся из вечности в вечность, и никто не сможет запечатлеть тебя парящим на фоне звезд. Но пока ты паришь, моль сожрет твои кринолины и коврики. Что ты будешь делать, Человек, когда поймешь, что можешь потерять себя на Земле?
– Не мне, Человеку обездоленному со всех сторон, жалеть для моли старые тряпки. Я останусь жить во Вселенной и отращу себе белые крылья, чтобы ярче парить на фоне космической бездны. Я зажгу над своей головою нимб, чтобы освещал мне дорогу. А что будет делать моль, когда сожрет все и проголодается снова? Она будет слушать твои наставления, Ангел мой, потому что кроме моли наставлять тебе будет некого.
– Нет, Человек! Когда моль сожрет кринолины, она примется за твои крылья. За твои прекрасные белые крылья, распростертые в бесконечность, Человек, парящий над бездной.



– Все верно! Все именно так! Правильно, – согласился Оскар. – Деев, не ты дурак, а я. Потому что именно так я бы и поступил, если б хотел зайти в порт, когда на берегу сидит не особенно умный, но очень самоуверенный наблюдатель. Я б один раз сканировал взгляд этого идиота... – Оскар посмотрел на взмыленного Артура. – Всю дорогу бежал?
– Так я ж думал… Ты ж просил…
– Все правильно, Деев, ты думал. Это я неизвестно чем занимаюсь здесь, пока эзотерики прессуют Учителя. Конечно, они сканировали глаз и усекали меня за сто миль. Конечно. Надо менять параметры и заново начинать работу. Эх, черт! – сказал он, в сердцах срывая лампочку с потолочной балки. – И сигнализацию надо менять. Если б я сразу подумал… Если б не был таким глупцом!
– Так я могу последить…
– Теперь они и тебя сканировали. Вот только как вычислили, не знаю. Может быть, ты был у них в базе данных? А может… Теперь уж лодка не зайдет в порт, пока ты сидишь у причалов.
– Можно Танечку попросить.
– Деев, ты не понял главного. Инженер, который делал навигацию лодки, умнее меня. Я не могу соревноваться с ним, я могу только его обхитрить. А чтобы обхитрить, неплохо бы понимать его логику. Значит, все это время лодка заходила в порт, и это зрелище наблюдали все, кому не лень, кроме мистера Шутова.
– А что ты сделаешь, когда поймаешь лодку? Тебя же посадят за ограбление.
– Не думаю. Я покупал эту лодку и дарственную еще не оформил. Не успел оформить, – уточнил Оскар, – как лодку свистнули.
– Кто?
– Те, кому она была предназначена.
– Ну, это уж чересчур, – решил Деев, – свистнуть лодку раньше, чем получить в подарок. Слышишь… Тати говорила, что отчим подарил ей катер.
– На котором разгуливают по морю ее многочисленные друзья. У Тати друзей больше, чем мест на борту, и они никогда не нагуляются на халяву. Нет, Деев, нет! «Рафинад» надо брать с берега. С воды это сделать сложнее. Хотя… благодаря тебе я уже поработал с динамичным порталом. Нет! – повторил он. – Идея должна быть радикальной, а пока все оставим, как есть. И ловушки с крыши убирать не будем. Пусть думают, что я ничего не понял. Пусть ходят в порт по ночам.
– А я? Можно я с вами останусь?
– Ты, Деев, поедешь искать себе счастья и приключений. Только штаны поменяй. Больно они у тебя вопиющие.

Первая идея, пришедшая в голову физика, касалась пробелов в фундаментальном образовании, которым он, в глубине души, до сих пор лишь гордился. Оскар никогда не увлекался биологией и до сих пор даже не задумывался об этом серьезно. Он не знал, может ли меняться в течение жизни рисунок радужной оболочки. Опытным путем он установил, что излучение, идущее от глаз человека, также уникально. Даже если человек искусственно менял частоту и хронал, излучение взгляда оставалось неповторимым и уникальным информационным архивом, в котором записано больше, чем в генетическом коде. Но можно ли его изменить искусственным способом, Оскар не знал и никогда не работал над этой проблемой, но ощущение скорой разгадки щекотало нервы. «Конечно, излучение, – пришел к выводу Оскар. – Притом, особые его характеристики. Никогда не узнаешь, какие именно. Понятное дело, что наша шайка единомышленников имеет какую-то общую частоту. По этой схеме я не могу просить никого из знакомых, даже незнакомых людей не могу просить подежурить в порту за меня, потому что волей-неволей передам частоту, которая вбита в программу безопасности «Рафинада».

Отправив Артура, Оскар решил прогуляться, но ноги сами привели его в порт. Он нашел место вблизи бассейна, сел на бордюрный камень, как бездомный барбос, но не привлек к себе внимания прохожих. Его скромной персоной интересовалась лишь маленькая собачка, которую хозяйка тащила на поводке. Собачку привлекал всякий хлам на тротуаре, среди которого Оскар не стал исключением. На секунду животное остановилось возле его ботинка, взглянуло в глаза и быстро-быстро засеменило к хозяйке.
«Каждая маленькая собачонка, каждая мышка, букашка первым делом смотрит в глаза, – рассуждал Оскар. – Они не понимают язык, но считывают информацию взгляда. Их никто не учил, но даже они понимают, что это универсальный способ контакта. Природа каждой твари божьей запрограммирована на общение через взгляд, потому что взглядом можно сказать больше, чем словами. А главное, передать информацию, которую словами не скажешь. Она обрабатывается мозгом спонтанно и так же спонтанно принимается решение. Конечно, – он еще раз удивился своей глупости, – я был дурак, что не занялся сразу оборудованием яхты. Если б я уделил ему хотя бы полдня, не попался бы как первоклассник».
Сидение на бордюрном камне понравилось Оскару больше, чем на скамейке. На скамейку мог подсесть кто угодно, а здесь он чувствовал себя одиноким в многолюдном городе и никто не мешал ему думать. Никто не старался прочесть его мысли, потому что ни один нормальный человек не приблизится к дураку, сидящему на бордюре. В тот момент он старался думать и чувствовать, как Артур, чтобы понять логику человека, на которого так и липнут аномалии этого мира. Оскар сосредоточился, вошел в образ и не заметил подсевшего к нему человека. Он не понял, когда человек подсел, и как ему удалось бесшумно приблизиться. Оскар почувствовал присутствие и сразу понял, что контакт неизбежен. Раз уж некто сидит рядом с ним на бордюре, значит, явился по его душу.
– Я знаю, о чем ты думаешь… – сказал ему на ухо человек.
Оскар достал из кармана трубку мобильного телефона:
– Учитель? Простите, если разбудил… да, я понимаю, какой уж тут сон? Действительно… я, собственно… Нет, сам нашелся. Да, в полном порядке, только не знает, какие слова найти в свое оправдание! – сказал Оскар и кинул мимолетный взгляд на соседа. – Его бесподобие в добром здравии и приподнятом настроении, знаете почему?.. Нет, – Оскар еще раз осмотрел графа, – никакой он не мальчик. Это вполне созревший балбес. На вид я бы дал лет двадцать… Да, не меньше, поэтому извиняться перед вами он будет басом… Да, прямо сейчас и будет извиняться. Что?.. Нет, сам пришел… Наверно, проголодался… я думаю. Конечно, сию минуту даю…
Оскар положил телефон на бордюр и отошел, чтобы не слушать чужих разговоров. Он пошел прогуляться по пристани, а когда вернулся, крошка-граф сидел грустный на прежнем месте. На рукаве его куртки красовалась эмблема уральской уфологической экспедиции. Джинсы Артура, подтянутые ремнем, едва держались. Кроссовки Артура оказались великоваты, но выбора у его сиятельства не было.
– Творчески приоделся, – заметил Оскар. – Издали я бы принял тебя за Деева. – Он сунул руку в оттопыренный карман куртки графа, порылся за пазухой. – Встань! – приказал он и обыскал карманы его джинсов.
– Это ищешь? – Эрнест протянул Оскару сверток, который собрал в дорогу Артуру Натан Валерьянович. – Я нашел это возле портала, там же, где все барахло.
Оскар извлек из пакета обруч, оплетенный проводами, с красным камешком, дневник Артура, диск, на который Учитель записал всю нужную информацию. Но когда на ладонь упала тяжелая зажигалка, душа физика успокоилась.
– Я знаю, почему творческие люди предпочитают бордюр скамейке, – сказал крошка-граф. – Хочешь, скажу? Их привлекает нестандартный взгляд. С засиженного места всегда стереотипные ракурсы, а отойди на шаг – и все по-другому. Когда тысячи людей регулярно видят одно и то же, картина превращается в рисунок на обоях.
– Что сказал Натан Валерьянович? – спросил Оскар, чиркая зажигалкой.
– Ничего особенно нового.
– И все-таки?
– Сказал, что никогда не порол детей. Даже Машку ни разу не шлепнул по жопе, хотя бандитка растет еще та.
– Еще что?
– Сказал, что принцип у него: не бить детей, но для меня будет сделано исключение. Это зажигалка барбоса, – сообщил Эрнест. – Правда, что ее плазму может притягивать Солнце? Натан с Юлькой чуть не дрались, как спорили.
– Смотри сюда и не говори, что не видел: Оскар поднес белесый, едва заметный огонек к лицу графа. – Видишь, куда наклон?
– К Солнцу.
– Знаешь, что это означает?
– Магнит.
– Сам ты магнит. Как ты думаешь, почему Артуру не дали компас, а дали этот бесовский прибор, который херит все достижения науки?
– Потому что компас в хронале глючит, – догадался крошка.
– Умница. А почему не глючит «солнечный магнит»? Ни за что не ответишь. Все дело в том, – сказал Оскар графу, продолжая демонстрировать зажигалку, – что наше глючное, иллюзорное измерение имеет границы. Если раньше я только догадывался о том, что они есть, то теперь смогу их вычислить точно. Надо только дождаться Луны…
– А зачем?
– Затем, малыш, что если знать размер вероятной «иллюзии», можно вычислить то, что сумасшедшие физики называют миром «реальным», который не может быть вычислен нашими убогими интеллектуалами, потому что они представить себе не могут, что это.
– Зачем тебе «мир реальный»?
– Может я жить без него не могу, как некоторые титулованные особы без дольменов, – ответил Оскар и погасил зажигалку. – Что еще сказал дядя Натан?
– Что хватит балдеть на водах. Надо возвращаться в Майами.
– Еще раз выкинешь такой номер с Учителем, имей в виду, я – человек без принципов. Пороть детей могу долго и с удовольствием.
– Я ж не нарочно! – оправдывался Эрнест. – Я ж нечаянно!
– Выследил их?
– Не… Кто бы мне дал? Они же заперли меня на замок.
– А кто? Гид, с которым дядя Натан запретил общаться?
– Я его не просил. Он сам заявился, когда их не было дома. Сказал, что я должен видеть последний турнир в Монте-Карло. Что он будет особенно многослойным. Чтоб я понимал, что происходит на турнирах на самом деле. Один для зрителей, один для спортсменов, один для тотализатора… Пойдешь со мной на корты?
– Сегодня же вернешься в Майами.
– Договорились, – согласился Эрнест. – Здесь еще неделю квал играть будут. Зачем мне парад неудачников?
– Знаешь, что Натана Валерьяновича уже один раз довели до инсульта? Если ты доведешь до второго, я сам возьмусь за твое воспитание, и это будет не урок математики для дебила.
– Вернусь я, вернусь, – уверял крошка-граф. – Я ж и затеял все ради Натасика. Ради кого ж еще? Но для начала пообщаться с тобой решил.
– Я не специалист по теннису.
– Хочешь, сдам тебе «Рафу»? – предложил крошка-граф.
– «Рафу»?
– «Рафинад». Я ж знаю лодку. Густав в жизни не простит тебе «Гибралтар», а я прощу. Уже простил. Я тебе «Рафинад», ты мне Флоридский дольмен.
– Может тебе еще ключ дольмена?
– Можно, – согласился Эрнест, – но я все равно не умею им пользоваться.
– А дольменом умеешь?
– Но ведь я здесь, – сказал граф, и это утверждение сложно было опровергнуть. – Ты учился сто лет, чтобы понять, как работает эта штука. А я знаю с рождения. Для меня без дольмена – не жизнь, а облом.
– Нет, не буду я с тобой ни о чем договариваться, – решил Оскар. Глупость юного графа его слегка успокоила, осталось только доказать его сиятельству, что он глуп. И доказательств тому была масса. – Не верю ни одному твоему слову уже потому, что в форте ты меня обманул. Жестоко и безжалостно. Если б ты этого не сделал, я бы не поссорился с Миркой, и не торчал бы здесь в надежде когда-нибудь с ней объясниться. Не бросил бы я в Америке на произвол судьбы Юльку с Учителем. Жил бы сейчас как нормальный человек и занимался твоим воспитанием, если бы не поверил тебе тогда.
– Честно, я не сказал ни слова лжи. И Мирке сразу объяснил, что ты неправильно меня понял, только она сказала…
– Что сказала?
– «Не твое щенячье дело, молокосос!» – процитировал графиню Эрнест. – Когда я понял, что ты неправильно меня понял, я клялся, что больше ни слова не скажу про сына Копинского.
– Не надо. Про сына Копинского я знаю больше тебя. Видишь ли, крошка, в чем дело… Не в моей компетенции дарить тебе дольмен. Если б он принадлежал мне – я бы подумал. Но у Флоридского дольмена есть хозяин. Все, что я могу – законсервировать его, чтобы ни ты, ни другой дурачок, не присвоили себе то, что вам не принадлежит.
– Не понял.
– Дольмен тебе может подарить только мистер Копинский. Дело за малым: надо убедить его, что ты – законный наследник.
– Но я не его сын. Он же проверит. Надо хорошо его обмануть.
– Не вздумай. Малейший подвох превратит сделку в ничто, а отвечать будешь ты. Если ты не генетический сын Копинского, постарайся стать ему сыном.
– Мирка меня убьет.
– Не уверен, что насмерть.
– Насмерть, потому что она тебя любит.
– Не путай меня с Крокодилом.
– Крокодил – русал. Они могут вместе только пить пиво.
– Русал? – удивился Оскар.
– Собек – русал. Ты не знал?
– Как он всплыл в форте?
– Как-то всплыл. Служил в армии водолазом и всплыл. Кажется, он успел послужить во всех армиях мира. Подробности – «не наше щенячье дело». Досье таких Крокодилов – тайна.
– Первый раз слышу, чтобы крокодилы служили в армиях.
– Ты много не слышал. Наш разминировал северные моря с русским флотом, поэтому знает язык. Кажется, Крокодил знает все языки. Если ты думаешь, что русалы бывают только с хвостами и в чешуе – то ты прогуливал школу с первого класса. Иногда они почти как люди. Бывают очень красивые, особенно самки. У них ведь тоже, как и у нас, есть расы.
– Продолжаешь врать?
– Не веришь – не спрашивай, – обиделся граф. – Зачем спрашивать, если не веришь?
– Действительно. В сущности, мне давно наплевать, с кем пьет пиво ее сиятельство. Просто я виноват и должен перед ней извиниться.
– Ага, – согласился граф, – я вижу, как тебе наплевать. Все рано, без меня не поймаешь «Рафу», потому что не знаешь детское правило навигации, которое знаю я. Густав не научил, потому что терпеть тебя не может. Ты ему еще до «Гибралтара» опротивел. Слушай и запоминай: в каждом порту есть точка, с которой лодка видна всегда.
– Балкон Зубова не подходит. Квартира заперта, и мне не резон ссориться с ее хозяином. К тому же я проверял. С балкона фонарь больше не виден.
– Ладно, раз уж я тебя так подставил по жизни, скажу, – согласился Эрнест и указал на маяк, выступающий в акваторию. – Вот! С этих сооружений видны все суда. Там не работает никакая блокада.
Оскар удивился. Раньше он не замечал в порту маяка или попросту не обращал на него внимания. Маяк не участвовал ни в одном из его хитроумных планов захвата, а может быть, просто не существовал до того, как граф ткнул в него пальцем.
– Запомни: суда идущие по дехрону, всегда видны с маяков. Со всех без исключения. Они видны даже там, где раньше стояли маяки, и от них не осталось фундамента. Это закон, который ни Густав, ни какой другой капитан отменить не может, потому что в этом случае дехрональная навигация превратится в бардак.
– Понял.
– И что?
– Мерси боку.
– Нет, ты не понял. Придумай, как заставить Копинского подарить мне дольмен. Придумай сейчас, потому что я скоро лопну от нетерпения. В карты он его не продует и даже не поставит на кон.
– Плохи твои дела, малыш, потому что ты прав. Это тупик. Копинский должен подарить тебе дольмен в здравом уме и не будучи введенным в заблуждение. Но если можно вывести объект из его собственности… Вот что сделай. Вернешься в Майами – потолкуй с Некрасовым. Юлю попроси, она с ним проще договорится. Пусть этот юридический консультант поднимет документы на строение со дня его… короче, от основания империи майя и раньше. Там не может быть все чисто и гладко. Пусть выстроит цепь прежних владельцев. Если окажется, что где-нибудь что-нибудь разошлось с ритуалом, можно будет над этим подумать. Пусть начнет с Копинского. Где-то этот парень прокололся. Если он при мне получил пулю в глаз, будучи человеком осведомленным, значит, и с наследством мог похерить какое-нибудь сакральное действо. То-то я смотрю, у него жизнь не заладилась.
– Потому что ты ее «не заладил», – напомнил граф, – до тебя мужик процветал.
– За что-то я был ему послан в качестве наказания. Пусть Некрасов вникнет в ситуацию, как выражался один мой знакомый. Соври ему, скажи, что имеешь информацию, согласно которой цепь наследования где-то была нарушена. Они заинтересованы в дольмене не меньше тебя. Пусть землю роет, но найдет рваное звено. Не верю я, что просто так ангельская игрушка может перейти к человеку. Тем более такая…
– И что потом? – крошка оглядел склон горы, сползающий в море. – Что нам с того, что рваное звено найдется?
– Согласно Книге Эккура, бесхозные сакральные объекты, при соблюдении определенных ритуалов, могут быть присвоены посторонними лицами. Пусть завяжется на узел, но докажет, что Копинский не является законным наследником.
– А ты поможешь его присвоить?
– Что ты высматриваешь? Кортов отсюда не видно. Корты там, за горой.
– Мирка говорила, что рядом есть небоскреб. С верхних этажей виден центральный корт. Особенно хорошо, если с крыши. Мирка говорила, что туда можно влезть. Ты снимешь там квартирку, когда начнется турнир, чтоб я мог смотреть из окна.
– Неплохо… – улыбнулся Оскар. – Я не знаю, что завтра жрать буду.
– Жрать? – удивился граф. – Хочешь, вынесу блюдо из ресторана, и никто не заметит. Мы его здесь сожрем.
– Лучше я тебе дам приборчик. Зайдешь на центральный корт, чтоб контролер тебя не заметил.
– Не могу, – признался Эрнест. – Память не восстановилась полностью. Там навалом персон, которых я должен знать. Они обижаются, когда я не здороваюсь с ними. Они же не знают, что я тупею, если впадаю в детство. Я ведь только здесь по настоящему вспомнил, как мы с тобой расстались в Сен-Тропе.
– Пойдем.
– Куда?
– В аэропорт тебя провожу, посажу на самолет без билета, потому что денег нет, и не скоро появятся.
– Как же ты здесь живешь?
– Не твое щенячье дело, молокосос.
– Нет, только не в самолет. Отправь порталом, – взмолился граф, – иначе опять все дело испортится. Самолетом я же опять отдернусь со всеми пуговицами, вот… – Эрнест достал из кармана погнутую застежку своих детских штанов. – Ничего приятного, когда на тебе портки рвутся. Я в Америке окажусь, сбросив лет десять, и опять с голой жопой. Кто моей жопы не видел? Все подходите! Оскар, я же русским языком говорю, что тупею от таких перепадов. В прошлый раз, когда погнался за тобой в Сен-Тропе, помнишь? Сел в самолет приличным человеком, вздремнул, а когда проснулся – ноги до пола не доставали. Помнишь, что было в аэропорту?
– Ты сбросил возраст непроизвольно? – догадался Оскар.
– Да разве б я сделал такое нарочно?
– Интересная мысль. Надо с ней поработать. Значит, сел в самолет, чтобы догнать меня, и налетел на воздушный портал?
– Я бы подхватил тебя еще на пристани, если б там не собрался митинг. Потом вы с Даниелем смылись, а эти стояли и ржали. Успокоиться не могли. Смешно было всем, кроме меня. Я думал, вы пошли переодеться в сухие шмотки. Ждал, даже фонарь включил. Не выдержал, тоже пошел к Даниелю, а он уже отправил тебя в Майами.
– Значит, – рассуждал Оскар, – ты сел на самолет за мной следом…
– Только вернулся за чемоданом на лодку и сразу в аэропорт. Твой рейс уже прекратил регистрацию. Я сел на следующий.
– Зачем чемодан?
– Мирка просила его утопить. А еще лучше сжечь, не вскрывая. Я просто забыл. Так забегался за тобой, что вспомнил о чемодане, когда понял, что «Рафа» притащит его назад в форт. Там его сжечь никак невозможно.
– Что это за чемодан? – спросил Оскар. – Ты вспомнил?
– Я и не забывал. Ведьма-вагафа его сунула Мирке.
– Зачем?
– Откуда я знаю, зачем? Как будто она скажет. Поругались они, поскандалили. Вагафа приехала в форт, всем гадала, выкладывала будущее, а Мирка ничего не хотела знать. Пристала: познакомь ее с Автором. Ничего, говорит, не хочу, хочу видеть Автора, в морду, говорит, вцепиться ему желаю. Так эта история кончилась чемоданом.
– Что за история?
– Автор сам не явился, прислал вместо себя чемодан макулатуры, которая не вошла в роман. Велел использовать для туалетных нужд. Мирка сказала, что наденет мне его на голову, если привезу обратно. Вот я и вернулся на лодку.
– Что за ведьма?
– Вагафа, объясняю тебе. Самая сильная ведьма на свете. Она принимает редко. Очереди стоят – семь раз опоясать экватор… В форт к нам привадилась.
– Она знакома с «автором»?
– Откуда я знаю? Когда был прием, нас с Густавом в море послали, разбирать паруса. Они у «Рафы» нестандартные. Густав пробовал ставить и так, и так… все равно ход паршивый. На парусниках, которые он знал, паруса другие. Ходили вокруг форта до ночи, потому что на причале мест не было. В жизни не видел такого столпения лодок у форта.
– Столпотворения, – поправил Оскар. – Дядя Натан велел делать тебе замечания, но я уже не могу. Можешь нормально говорить по-русски – возьми себя в руки и говори.
– Так я и говорю. Зачем ты убежал от меня в Америку? Я столько интересного мог тебе рассказать! Вместо этого попался в аэропорту полицейским. Не смог стащить чемодан с «карусели». Сил не хватило. Как она называется по-русски?
– «Карусель»? Не знаю.
– И я не знаю. Я всегда, когда сброшу возраст, тупею.
– А девиц куда подевал?
– Девиц? – удивился Эрнест. – Никуда не девал.
– Они отправились в крепость на «Рафинаде»?
– Не знаю. Мне было не до девиц. Спроси Даниеля. Вдруг они опять в шкафу?
– Погоди, ты меня заболтал. Допустим, случился спонтанный сброс возраста над Бермудами. Предположим, ты забыл все к чертовой матери, верю! Но как ты оказался у Мирославы, будь любезен, вспомни. Расскажи мне, крошка, кто ты такой, чтобы я помогал тебе присвоить чужой дольмен?
– Честно?
– Честно! Выкладывай!
– Гнусная история…
– Нет, это очень интересная история. И я хочу ее знать. Кто твои родители? Как ты оказался в форте? Почему Мирка взялась тебя опекать?
– Маленький был, не помню.
– Иди своей дорогой! Знать тебя не хочу, – рассердился Оскар и направился к маяку.
– Нет, Оскар, так дело не пойдет!
– Тогда рассказывай.
– В детстве такая паршивая память, честно.
– Ничего, детали мы восстановим. Суть излагай. Что помнишь, то и рассказывай. С самых первых воспоминаний.
– С первых? Хорошо, расскажу. Первым воспоминанием жизни была черешня. Сижу я на перилах, ноги свесив, ем черешню, которую Мирка купила у моряков. Ем, плююсь косточками в рыцаря, который стережет дракона. Мне нравилось, как косточки отскакивали от его башки, а рыцарю надоело. Он поднялся, взял меня за шиворот и говорит, что отведет к палачу, если я не перестану плеваться, и палач меня выпорет мочеными розгами. Тогда я удрал, спрятался в подвале, где мясо лежит в бочках со льдом, и так замерз, что еще бы немного и помер. Мирка меня нашла и рассердилась на рыцаря. «Ты, говорящая железяка! – сказала она. – Этот малыш – мой наследник. Если он хочет плеваться косточками в твою башку, значит, будет плеваться! А тот, кто посмеет тронуть ребенка, будет сдан в металлолом оптом». Мирка всем объяснила, что будет, если кто-то обидит меня, а мне сказала так: «Никого не бойся, малыш. Ты – потомок необыкновенного рода. И миссия твоя на Земле так значима, что можешь оплевать хоть все человечество. А я убью каждого, кто будет мешать плеваться». Так я впервые узнал, кто я такой. Хотя, честно говоря, мне было гораздо интереснее, что такое «металлолом оптом».
– Так я и думал… – согласился Оскар. – Так я и знал, что у ее сиятельства потрясающие способности к педагогике.
– Я – ее подарок человечеству, вот, кто я.
– Неблагодарный, самовлюбленный оболтус! Ты должен быть сейчас в форте, с ней, а не с дядей Натаном решать задачки по математике.
– Натасик без меня бы сдох. Леда Кац уморила бы его ивритом. Я – его спасение и смысл жизни. Я – спасение всего человечества от скуки. А Мирка сама меня выгнала. Сказала, что я достал… Сказала, что есть дольмен, который не опекают Привратники, чтобы я его взял себе и перестал ей мотать нервы.
– Мирка хотела, чтобы ты учился, а не охотился за чужим имуществом.
– Делай, что хочешь, но дольмен мне отдай.
– Ну, пойдем.
– Куда? – не понял Эрнест.
– Открою дольмен, чтобы дядя Натан тебя выпорол. Или хочешь еще раз влететь в воздушный портал?

Всю дорогу Эрнест обдумывал тактику своего поведения на трибунах центрального корта и не досаждал товарищу болтовней. Шаг за шагом, чиркая на ходу зажигалкой, Оскар сделал расчет и понял, что огонек зажигалки Деева указывает на Солнце с незначительным отклонением. Чтобы записать идею, он остановился посреди пляжа, поставил сумку на железную тумбу и стал искать в ней блокнот, который Натан Валерьянович велел ему носить при себе со студенческих лет. Оскар носил, но редко им пользовался. Если в голову приходила удачная мысль, запомнить ее было проще, чем доверить бумаге, а потом обыскаться. Оскар вывернул сумку и нашел статью о шаровых молниях, которую Фред месяц назад выдрал из журнала и подсунул ему на чердак.
– Оскар! – крикнул Эрнест.
Молодой человек в чужих штанах дошел до воды и потерял товарища. Поодаль резвились две молодые девицы. Собирались лезть в море и пугали своим визгом чаек.
– Погоди, – сказал Оскар и поднял сумку с железной тумбы. – Что это?
Из песка торчала крышка чернильницы, размером с канализационный люк. Оскар закрыл глаза и открыл снова. Сооружение напоминало емкость, глубоко утопленную в земле. Жерло емкости один к одному походило на старую швейцарскую склянку, подаренную Фредом вместе с таким же старым набором перьев, которыми пользовался его дед. К склянке прилагались рецепты чернил, только Оскару ни один из них не помог. Каждый раз он экспериментировал в надежде, что краска схватится за бумагу Книги Эккура, но каждый раз она подлым образом выцветала. – Подожди, – повторил Оскар и откинул крышку. Резкий запах ударил в нос. В емкости плескалась темная жижа.
– Оскар!
– Я сказал, погоди! – он макнул в жидкость кусок журнальной статьи и понюхал. Жирная капля шлепнулась с уголка. Оскар не понял юмора.
– Как это понимать? – спросил он подошедшего графа. – Сто раз я проходил мимо этого места, ничего похожего не торчало. Откуда здесь чернильница размером с цистерну?
– У нас в форте это называли «хинея», – ответил Эрнест. – Идем. Все равно никогда не узнаешь, откуда она берется.
Оскар пошел за крошкой, но несколько раз обернулся по дороге. Девицы у моря продолжали визжать, пытаясь зайти в ледяную воду. По шоссе мимо пляжа носились машины, но объект под названием «хинея» все равно продолжал торчать за его спиной. Не обязательно было оборачиваться, чтобы убедиться в этом. Оскар чувствовал затылком его флюиды.
– Что? Впервые увидел? Хочешь, еще покажу? Я тебе, если желаешь, их покажу сразу несколько штук. Вон, белый дом на горе, из которого антенны торчат. Что это? Откуда? – Оскар заметил объект кубической формы, на крыше которого частоколом торчали штыри. – Домишки без окон и дверей, стоят везде, но никто их не видит. – Вон… – он указал на визжащих девиц. – Ничего странного не замечаешь?
– Что с ними не так?
– Посмотри внимательно на их ноги. Как они пришли сюда босиком? Ты где-нибудь видишь обувь?
– Я знаю одного мосье, который босиком пробежал через все Монако. И что?
– Да брось, эти две дуры – русалки. Не веришь? Пришли к людям, чтобы украсть красивые платья. А сейчас дурачатся. Не хотят возвращаться, потому что им влетит от отца.
Оскар опешил.
– Разыгрываешь меня?
– Нет, показываю жизнь, которую ты не видишь.
– А ты?
– Я вижу, только Натасик за это ругается. Идем, а то он действительно выпорет.
– Идем, – согласился физик.
Он вынул из сумки Греаль, зачерпнул немного морской воды и осветил для графа контур портала, в глубине которого на склоне горы ютилась мраморная будка.
Девицы уже забрались в море по пояс и продолжали визжать от холода. Оскар, как привороженный, смотрел на них. Эрнест снял джинсы Артура, скинул на песок куртку и поежился от холода.
– Дай хоть газеткой прикрыться! – попросил он. – Эй, Оскар… – граф потряс за плечо задумчивого физика, и свет Греаля задрожал на склоне, мраморная будка задергалась в неустойчивом поле, но скоро встала на место. – Не переживай. Многие видят хинею. Сначала противно, потом привыкаешь. Что передать от тебя Натану? Что ты все деньги отдал барбосу и завтра тебе нечего жрать?
– Только попробуй! – психанул Оскар и перестал наблюдать русалок. – Только ляпни что-нибудь из этого репертуара и о дольмене можешь забыть. Понял? Не твое щенячье дело, на что я живу и кому даю деньги...
– Вот! – обрадовался граф и обнял физика на прощанье. – Вот таким ты мне нравишься! Злобным и страшным. Жаль, что я тебя не боюсь.
– Убирайся, пока я тебя не выпорол!
– Вернусь, когда начнется турнир. Что тебе привезти?
– Чемодан, – сказал Оскар и обернулся к русалкам, но девицы пропали, не оставив следа на песке. – Миркин чемодан с бумагами привези, я сам с ним расправлюсь.



Когда Оскар, перемазанный черной краской, доплелся до дома, хозяин кафе уже открыл заведение. Он выставил меню у двери и торчал под вывеской, выпятив на тротуар свой огромный живот. Итальянец хотел пригласить соседа на завтрак, но не решился. В глубине души он боялся мрачного русского физика, потому что не понимал, но на всякий случай всегда здоровался. И сейчас поприветствовал соседа издалека.
В мастерской Оскар наткнулся на грустного Фреда с банкой пива. Второй банки у Фреда не было, и Оскар удивился. Никогда ранее этот человек не позволял себе явиться в мастерскую без угощения для компании.
– Где народ? – спросил Оскар, бросил под лестницей одежду Артура и бережно поставил на пол бутылку, наполненную черной жидкостью. – Где все?
– Ты жив? – удивился Фред.
– А что? Были варианты?
– Я думал, тебя схватила русская мафия, – он заметил черную кляксу на рукаве товарища. – А ты чернила искал? Это тот рецепт, который был нужен?
– Что случилось, Фред? Что произошло, пока меня не было?
– Я не понял. Эта зараза сказала: прощай навсегда, и укатила на моей машине. Да черт с ней. Я сам думал, в полицию заявить о твоей пропаже, но… раз уж мы обещали не соваться в твои дела…
– И что?
– Они с Артуром тебя искать поехали.
– Меня? Зачем?
– Двое суток тебя нет. Телефон молчит. Обычно ты предупреждал, когда отлучался. Тати решила, что русская мафия до тебя добралась. Или спецслужба ваша.
– Интересно, зачем я им нужен?
Фред направился на чердак вслед за Оскаром и наткнулся на надпись, сделанную на крышке потолочного люка старыми, никуда не годящимися чернилами. «Если жив – позвони», – написал на прощанье Артур. – Что написано? Переведи! – попросил Фред.
– Они угнали твою машину?
– Да, черт с ней! Ты уверен, что за тобой не охотится мафия? – Фред хотел поглядеть на чернила поближе, но побоялся испачкать руки. – Оскар! – крикнул он в темноту чердака. – Что за новая краска? Она такая, как ты искал?
– Пока не знаю.
– Так может, знаешь рецепт? Если знаешь, скажи. Сколько можно мучиться с красками? Если нужны особые компоненты – достанем…
– Достань… – чумазая физиономия показалась из потолочного люка. – «Желчь летающего дракона, настоенную на душах еретиков». Очень простой рецепт. Если знаешь, где взять, возьми больше. Лишнее в холодильник поставлю.
Фред влил в себя еще глоток пива, чтобы осмыслить услышанное.
– Ну… – растерялся он. – Я, конечно, поспрашиваю… Но ты точно знаешь, что за тобой не охотится мафия?
– Я не работаю на мафию, Фред. На спецслужбы тем более. Я уже говорил!
– Ну, если ты уверен, что все в порядке, тогда я… за пивом спущусь, или как?
– Спустись.

СКАЗКИ ФОРТА. «Защита Осьминога»
За горами не было видно неба, дорога петляла. Графиню впечатлила машина, которая встретила их у портала. Машина не ехала, а мчалась на воздушной подушке, поднимая пыль, и видимость становилась совсем нулевой. Не то, чтоб ее сиятельство не знало автомобилей круче, просто этот ехал сам и сам выбирал дорогу. Бортовой компьютер предупредил пассажиров, чтобы те вытирали ноги, прежде чем лезть в салон, и о том, что напитки подаваться не будут, потому что путь долог, а устраивать туалетные стоянки некогда. Компьютер был уверен, что в салоне еще никто не умер от жажды. Тем более, что заказчик сам виноват: если уж заключил договор о сотрудничестве с Орденом Белого Огня, мог бы подтащить портал ближе к городу.
– А если набрать высоту и прибавить газу? – предложила графиня, но узнала, что газ является экологически вредным топливом и в цивилизованном мире давно не используется.
Мире показалось, что ответ содержал интонацию раздражения. Машина сердито петляла меж холмов над разбитой дорогой, развивая немалые скорости.
– Разве по прямой не короче?
– Не пререкайся с компьютером, – сказал Собек, – лучше поспать, чем всю дорогу собачиться.
– Тебе лишь бы поспать!
Собек растянулся на сидении и закрыл глаза.
– Если в лаборатории нас встретит такой же хамливый комп, возьму палку и выбью ему язык.

За пять часов дороги графиня не сомкнула глаз. Горы и горы. Ни клочка земли. Небо тоже не лучше: тучи да тучи, ни краешка света. В форте их предупредили, чтобы не задавали вопросов о местоположении, хрональной координате, частотных характеристиках пространства, в которое попадут, потому что заказчик отдельно оплатил пункт в договоре, согласно которому подобных вопросов не прозвучит. Графиня была предупреждена, но клятв не давала. Ей и в голову не пришел бы подобный вопрос, если б не был заранее засекречен. Собек уснул, и поделиться сомнением было не с кем.
– Пылить по дороге – значит экологично, – заметила Мира. – А подняться выше и врубить форсаж – ниже нашего достоинства.
– Пыль ляжет, – объяснил компьютер, – а вредные выбросы в атмосферу отравят воздух, землю и воду.
Тон собеседника был снисходительным, но графиня, по крайней мере, узнала, что здесь есть вода.
– Если ваши ученые смогли создать такой нервный компьютер, им бы труда не составило изобрести движок, который едет быстро, не пылит и не отравляет природу.
– Зачем? – удивилась машина. – Для поселения достаточно скоростной подземки. Если б рыцари огня не изобретали проблем, открыли бы портал вблизи поселка.
– Ах, так вот ты почему такой злой! – догадалась графиня. – Тебя вынули из нафталина для того, чтобы встретить нас, а потом опять завернут в нафталин?
– Кто ж вас повезет обратно? – справедливо заметил компьютер. – Или вы не собираетесь возвращаться? Нет, у нас так не принято. Возвратиться придется.
Из всего вышесказанного графиня извлекла информацию сразу по нескольким пунктам: вероятнее всего, они на Земле, поскольку коммуникации назывались «подземными». Почти наверняка, эта цивилизация человекоподобных существ, поскольку ухитрилась передать свою лень даже компьютерной технике. Вероятно, также, что это близкая частота, потому что слово «нафталин» не вызвало удивления у машины. «Скорее всего, – решила графиня, – если не отклонение по частоте, то смещение по хроналу вперед небольшое. В противном случае ребята бы сами справились с проблемами». Она затруднялась представить, что могло озадачить людей, пробивших скоростной тоннель. Какая неприятность могла случиться, если люди, не справились сами? Графиню предупредили, что проблема носит гуманитарный характер, но подробностей задачи с игроками форта приглашающая сторона обсуждать не стала.

Поселок выскочил из-за холма неожиданно. Сначала несколько ангаров, утопленных в землю по самые крыши, потом пролетела над головой труба магистрали. Машина нырнула в котлован и встала перед высоким забором. Девушка в комбинезоне встретила их у ворот. Графиня удивилась, но кроме девушки в здании не было никого. Они пошли по пустым коридорам, поднялись в пустом лифте, который был рассчитан на подъем, как минимум, двадцати человек. Непонимание только усилилось в душе графини, но сонная физиономия Крокодила внушала спокойствие. Похоже, что люди покинули это место скоропостижно и ненадолго. Пустые рабочие места за сенсорными панелями, напоминающими чертежные доски. Пустые лаборатории и лестницы. Девушка заговорила с гостями на смотровой галерее.
– Вот, – сказала она, указав на куполообразный объект в котловане, со всех сторон окруженном бетонной стеной. – Защитная система «осьминога» дала сбой. До этого считалась самой надежной. – От купола расходилось восемь коридоров. Напротив каждого коридора в бетонной стене имелся проем. Девушка дождалась, пока гости осмотрят объект, несомненно, глубоко засекреченный; не исключено, что военный, и уж наверняка… если б не чрезвычайные обстоятельства, чужаков не подпустили бы и близко.
– Неужели нам придется туда войти? – предположила графиня и удивилась. С чего бы вдруг она испугалась пустого здания?
– Придется, – ответила девушка. – К сожалению, другого выхода нет.
– А сами-то чего же?
– Если бы мы могли, разве б стали вас беспокоить? Дело в том, что защита включилась сама собой, и теперь в лабораторию попасть невозможно.
– Тип защиты? – спросил Собек.
– Низкочастотное излучение, вызывающее панический страх.
– Защита системы Боровского, – уточнила графиня и успокоилась, потому что причины ее внезапного дискомфорта стали ясны и перестали вызывать тревогу. – Знаю такую. Мощное вы задали поле. Чувствуется даже здесь.
– В том-то и дело, – согласилась девушка. – Мы просили у рыцарей форта самых смелых людей, которые только существуют на свете. Именно людей. Понимаете… не человека система не пропустит по коридору.
– Отключить извне никак невозможно? – уточнил Собек.
– Никак. Источник питания находится там, внутри. Система должна была отключиться сама еще месяц назад, но почему-то не делает это. Надо просто войти и обесточить ее с центрального пульта. Я все объясню и покажу на схеме, как это сделать. – Девушка развернула голографический макет «осьминога» над поверхностью стола, принятого графиней за сенсорную панель. – Здесь, – объяснила она, указывая на рукава коридоров, – самое мощное поле. Внутри, в коридоре, опоясывающем лабораторию, гораздо меньше активность, вполне можно вытерпеть страх. В самой лаборатории фон практически близкий к нормальному.
Лаборатория представляла собой подземное ядро, обложенное по кругу несколькими этажами галерей. Схема была приблизительной, главное, что надлежало усвоить спасательной экспедиции – расположение лестниц и лифтов, чтобы, не мешкая, проникнуть к главному пульту, потому что связь с человеком, находящимся внутри объекта, никак невозможна. И вопросов задать будет некому.
– На пульте будет мигать панель аварийной защиты: красный квадрат. Просто положите на него ладонь, и система сама себя обесточит. Только… вы люди? – робко спросила девушка.
– Мы?.. – удивилась графиня.
– Если нет – вы можете погибнуть в туннеле. Мы просили… Форт обещал прислать человека.
– Обещал – сделаем, – ответил Собек. – Не пробовали вскрыть купол и спустить человека с воздуха?
– Каркас состоит из трех слоев сверхпрочного сплава и вакуумной оболочки, – сказала девушка. – Если нарушить ее – мы потеряем лабораторию, в которую вложено так много сил. Проще забыть о ней на тысячи лет и ждать, пока источник питания исчерпает ресурс. Только к этому сроку она морально устареет.
– А ускорить процесс разрядки?
– Источник слишком хорошо защищен.
– Значит, смельчаков в ученой среде не нашлось.
– Все, кто пробовал, убегали, не войдя в коридор. Но самое страшное, – девушка закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы. – Там погиб наш научный руководитель. Человек, создавший лабораторию. Он пошел дальше всех: придумал механическую тележку, которая вывезет его на обводной коридор, но умер по дороге от разрыва сердца. Только поэтому мы вынуждены были обратиться в форт.
– Вы, ученые, беспомощные как дети, – сделал вывод Собек. – Мне страшно за вас.
– Да, – согласилась графиня, глядя на заплаканную девицу, – они такие.
– Но мы… – оправдывалась девушка, – делали все, что могли.
– А сейчас будем делать то, что надо. Мне нужен гарпун с китобойного судна, крепкий канат и бутылка виски.
– Гарпун? – растерялась девушка. – Надо обратиться в музей судоходства. Подождите здесь. Я отдам распоряжение, – сказала она и исчезла, оставив графиню с Собеком одних на галерее со зловещим видом на котлован.
– Ты не пойдешь, – решила графиня. – Даже думать забудь.
– Разумеется. Кто ж тебя пьяную понесет до портала.
– Напиваться не буду.
– Будешь. Второй труп там не нужен.
– Хватит и таблетки снотворного.
– От разрыва сердца умирают даже во сне.
– Пьяные тоже умирают от разрыва сердца.
– Это не про тебя.
– Собек, я конечно пойду…
– Пойдешь, сделаешь, что они просят, и дашь постоять бутылке с жидкостью над центральным процессором... Если конечно останется жидкость. Чтобы потом твои физики считали с нее информацию.
– С виски?
– Тот, кто умеет работать с кристаллами, снимет информацию с любой дряни.
– За такие вещи можно получить по шее.
– Просто поставишь бутылку, чтобы не мешала. Здесь работают с шаровыми молниями, а там, откуда ты пришла, их только боятся.
– Разве они сказали, над чем работают?
– Вакуумные оболочки – классический уловитель плазмы.
– Я не краду у несчастных людей, Крокодил. Даже информацию.
– Однажды тебе придется вернуться в мир, где ты была запуганной девочкой. Тогда спроси себя, что ты сделала, для того, чтоб не бояться жить?
– Никуда я возвращаться не собираюсь.
– Однажды вернешься или мне самому придется выставить тебя из форта.
– За что?
– Может быть, ты актриса, только я не зритель на представлении. Не надо мне фальшивого оптимизма.
– Давай, ты не будешь совать свой проницательный нос в мою жизнь.
– Мне все равно, по кому ты страдаешь. По крошке или по физику. Может быть, Зуб давно не навещал тебя в форте... Просто возьми бутылку и поставь на процессор.
– Аморальный ты тип, Крокодил.
– Я воин. Мое дело защищать. Мораль – не моя стихия.

Два добрых молодца в защитных костюмах подкатили гарпун к выходу из бетонного бункера и сняли чехол, чтобы Собек оценил аппарат. Огромный и страшный, до блеска начищенный, гарпун был похож на пулю с натянутой тетивой. Моток веревки и бутылку виски вручили экспедиции перед выходом в мертвую зону котлована. Вручили, развернулись, ушли. Графиня сделала глоток, чтобы оценить напиток. Пока Собек разматывал веревку и закреплял ее на гарпуне, Мира успела осушить половину бутылки, и все происходящее перестало казаться серьезной работой.
– Отойди, – Собек отодвинул ее сиятельство от механизма и толстая стрела со свистом разрезая воздух ушла в коридор и вонзилась в стену внешней галереи. Катушку с веревкой едва не сорвало с опоры. Лафет подпрыгнул и стукнулся о бетон. Облако пыли взмыло вверх. – Вошел, – отметил Крокодил и потянул за веревку. – Не потерял сноровки старый рыбак. Может и мне вернуться с тобой, наняться на траулер?
– Прекрати меня заводить! – рассердилась графиня.
– Чего заводишься? Понимаешь, что я прав? Ложись на чехол, я тебя привяжу.
– Мне некуда возвращаться из форта, а ты… наймись хоть на авианосец. Наверно, там палубу драить некому. А лучше предложи свои услуги дайверам, собирать за чайниками утопленный инвентарь. Все акулы выпрыгнут на берег от страха, когда увидят тебя.
– Помнишь, как развязывать узел?
– Я что, кому-то мешаю жить? На мое место в форте объявлен конкурс?
– Претенденты найдутся.
– Мне некуда возвращаться, и ты прекрасно знаешь об этом.
– Знаю, – согласился Собек, связывая графиню веревкой, – осталось только сказать об этом хинее, что за тобой повадилась.
– Хинее? – графиня вскочила с чехла. – Я к этой теме никакого отношения не имею!
– Тема как раз таки ясная, – ответил Собек. – Либо ты вернешься к физикам, либо она разнесет вдребезги форт.
– Крокодил!
– Готова? – бутылка виски с треском влезла в карман. – Держись!
Трос потянул ее вверх. Тоннель налетел внезапно. Графиня успела забыть, за какой конец веревки тянуть, чтобы узел легко развязался, и за какой ни в коем случае не тянуть.
– Собек! – крикнула она. Сердце заколотилось. – Надо было выпить все… – решила графиня, но страха не испытала. Ей стало обидно, что сердце может разорваться просто так, потому что ее беспомощный организм чует флюиды опасности, которой не существует. Графине стало противно, потому что ее обманули: никакого излучения в коридоре нет. Здесь самый настоящий оголенный, ничем не прикрытый ускоритель времени. Она почувствовала, как кровь понеслась по жилам. Тело бросило в жар, затем в озноб. Мощный ком адреналина, выброшенный организмом, почему-то застрял на уровне глотки, перекрыв кислород. Мира пересчитала ребрами все неровности пола, и готова был потерять сознание. Канат тащил и тащил ее вверх, пока не стукнул о твердый предмет. Что-то перевернулось, задергалось, застрекотало графине в ухо, и кровь отхлынула от головы.
Несколько минут Мира просто лежала на холодном полу, ждала, пока восстановится дыхание. Стрекотание не утихло. Мигающий свет, запах гари пополам с мертвечиной, и непроходимая духота напомнили ей салон разбитого самолета. Обгорелые вмятины пунктиром простирались по потолку коридора. Натянутые веревки терялись в черном тоннеле, в конце которого виднелось неровное пятно света. Мерцающее и расплавленное духотой, как все вокруг. Графиня освободилась от узла, сбросила с себя куртку и вытерла пот со лба, но куртка была мокрой насквозь. Вся одежда на ней оказалась мокрой. Руки тряслись, ноги отказывались гнуться в коленях.
– Что это? – удивилась она, отпихнув от себя стрекочущий агрегат, и заметила мертвого старика, привязанного к тележке, которая все еще шевелила моторчиком. Рот старика был раскрыт, словно перед смертью ему не хватило воздуха. В мигающем свете графине казалось, что человек еще дышит, но он был холоден, как кусок ветчины, а голова графини трещала от боли. – Извини… – сказала она покойнику, и поднялась, опираясь на стенку, – если зашибла. Нечего было лежать на дороге. И с защитой мудрить… тоже не стоило.

На главный пульт графиня шла по наитию. Она забыла все ориентиры. А даже если бы вспомнила… в неестественном свете аварийных мигалок спуталось все. Графиня шла по черной полосе пожара к центральной лестнице и поднималась вслепую, потому что просто закрыла глаза. Еще немного и она решила, что может ослепнуть. Еще немного и она оглохла от непрерывного, ритмичного свиста. Но, оглохнув, чувствовала звук каждой клеткой своего организма и шла туда, куда вели ноги.
Темный, слепой переход к главному пульту графиня узнала по железной двери, единственной на этаже. На ощупь прошла коридор и остановилась перед прозрачной стеной – окном внутрь гигантского, круглого железного ядра с торчащими закопченными электродами. За ее спиной полукругом располагался потухший пульт управления, на котором мигала одна панель: красный аварийный квадрат.
Мира положила на квадрат ладонь, но мерцание не прекратилось, ритмичный звон сирены не утих, а на темном мониторе пульта появилась надпись: «Только человек может отключить защиту «Осьминога».
Сначала графиня решила, что не понимает язык. Что фантазия рисует ей издевательские символы. Она не убрала руки с квадрата в надежде, что система одумается и поймет, что перед нею не марсианка. Но надпись оторвалась от плоскости монитора и приблизилась к ее глазам.
– Всё! – решила графиня. – Пора бросать пить. Ну, держись… – предупредила она. Вышла на галерею, спустилась на этаж и взялась за тележку с покойным профессором. – Ну, погоди, – пригрозила системе графиня, волоча груз наверх. Тележка стрекотала, упираясь колесиками, не хотела лезть в лифт, но графиня уперлась еще сильнее и втащила ее в кабину. – Господи! – молилась она. – Лишь бы эта колымага сработала. Лифт поднялся на этаж, не закрывая дверей. Мира выкатила тело профессора в коридор, дотащила до центрального пульта и разжала окоченевшую ладонь, чтобы приложить к квадрату.
– «Только человек может отключить защиту «Осьминога», – напомнила машина.
– А это кто?
– «Это – мертвец».
– Так… – Мира оставила в покое тело профессора и еще раз уперлась в квадрат ладонью.
– «Только человек может отключить защиту…»
– А я кто?
– «Ты – персонаж».
– А если кувалдой по монитору? – рассердилась графиня. Она открутила деревянную рукоятку от тележки профессора и угрожающе склонилась над пультом. – Еще раз… Кто я такая? – повторила она, но деревянная палка вдруг вспыхнула у нее в руках. Помещение наполнилось светом, и тень графини черной кляксой легла на панель. Даже ядовито красный квадрат померк в потоке света.
Мира обернулась и увидела шар размером с баскетбольный мяч. Плазма циркулировала внутри вихревыми потоками. Электрический треск закладывал уши. Графиня поняла, что слепнет, но не могла оторваться от зрелища. «Закрою глаза – мне конец, – почему-то решила графиня. – Пока на него смотрю – не посмеет…»
Откуда эта мысль вдруг появилась в ее голове, графиня не понимала. Может, что-то подобное говорил ей Натан Валерьянович, когда описывал загадочные свойства молний, может быть, она сама попадала в похожие ситуации. «Поговори с ней, – советовал внутренний голос. Некоторые молнии, согласно теории Боровского, могут обладать интеллектом. По крайней мере, проявлять признаки такового. Хотя никем не доказано, что это разумные существа. Покажи ей, что ты – тоже существо разумное, потому что шаровые молнии, возможно, знают о людях меньше, чем люди о них».
– Что ты хочешь? – спросила графиня. – Ты думала, что я пульт разобью? Дура! Помоги мне его отключить, и я уйду. Ты знаешь, как это сделать?
Плазменный шар качнулся в воздухе и поплыл вперед.
«Только не убегать, – приказал графине внутренний голос. – Медленно уходить, только не бегать и не пугаться. Главное – не пугаться. Дай ей понять, что ты умнее. Ты знаешь, она может испепелить тебя одним ударом, но она не знает, что можешь сделать с ней ты.
– Эй, подруга… – обратилась графиня к молнии и присела, в надежде, что шар подбирается к пульту, а не к ее голове. Но молния опустилась. Графиня попятилась к черному коридору. Молния медленно поплыла за ней, подождала, когда ее сиятельство дойдет до двери и прикоснется к ручке…
Мира отдернула руку от раскаленной железки.
– Интеллект сварочного аппарата, – сказала она, – не больше. Ты со стройки сбежала, подруга? – Молния вплыла в коридор и графине показалось, что она увеличилась в габаритах. Черные стены словно раздвинулись, округлились, сажа посыпалась с потолка. – С тобой непочтительно обращались? Тебе не присвоили квалификацию мастера? Может, работяги не наливали тебе водки в обеденный перерыв? Хочешь? – она достала из-за пазухи бутылку виски и отвинтила крышку. – Выпьешь со мной? Давай… полегчает. Ну, иди… угощайся. – Молния замерла на середине дороги. – Нет, нюхать не дам, – графиня закрыла ладонью горлышко и сделала шаг вперед. Молния попятилась. – Давай, чего ты? Выпьем, закусим, о жизни поговорим. Не доверяешь? Правильно делаешь. – Молния вышла из коридора. Графиня вышла следом за молнией. – Короче… слушай, что я тебе предлагаю, и делай выводы. Много интеллекта для этого не потребуется, потому что у нас всего два варианта. Или мы сейчас сделаем маленький взрыв «сверхновой» и нас похоронят в одной могиле, или ты позволишь мне выключить защиту, а я сделаю вид, что тебя не видела. Все остальное – не мое собачье дело. Так какое решение мы примем? Мне все равно. Я персонаж. Сколько раз сдохну, столько раз оживу. Ты знаешь, что такое персонаж? – Мира сделала еще один шаг к молнии с бутылкой виски на вытянутой руке, и та шарахнулась от нее под потолок. – Сгинь туда, – графиня указала в черный туннель. – Быстро, чтоб духу твоего здесь не было. Три секунды чтобы спрятаться. Через три с половиной мое терпение лопнет, – графиня топнула ногой, и огненный шар с шипением прошил насквозь коридор, оставив дыру в закрытой железной двери.
Когда красный квадрат погас, Мира опустилась на пол. У нее не было сил стоять на ногах. Тело еще по привычке содрогалось от звука сирены, но вокруг была тишина. Потом появился свет, ровный и мягкий, словно ее внезапно достали из ада. Заиграла музыка. Появились люди, и зачем-то стали брать ее за руки.
– У тебя ожог на ладони, – услышала она Крокодила. – Пузырь размером с теннисный мяч. Нет, она не поняла, – сказал Собек человеку, который мазал ей руки лекарством. – Дай им наложить повязку. Нет, она не даст… Ничего не соображает.
– Крокодил, – прошептала графиня, – огненные хинеи тоже бывают. Только не говори, что из-за меня.



Задумчивый Оскар сидел на песке и рассматривал волны, набегающие на пляж. Время от времени он набирал телефонный номер, но слышал гудки и снова смотрел на волны. Колодец с крышкой продолжал торчать из песка. Иногда молодой человек приближался к колодцу и подолгу смотрел на объект. «Начнется сезон, – думал человек, – придется выкопать его и куда-нибудь деть. Похоже, надо будет пригнать на пляж грузовик, иначе ее не поднять. В противном случае сюда приедут уфологи. М…да, – рассудил он, – от уфологов добра не жди. Там, где уфологи – нормальному человеку нечем заняться».
Телефон зазвонил в его руке сам.
– Да, Даниель, – сказал Оскар. – Да, это я нагружаю тебе мобильник. Мне надо знать, как давно ты заглядывал в шкаф? Ну и что, что заперт на ключ? Спустись, загляни. Если вернется серенький с красоткой Эльзой… Ты уверен, что он пустой? Меня не интересуют твои пикантные отношения с гуманоидом. Я сказал, почему должен его вернуть? Не забыл разговор? Что за кот? Нет, кота зовут не Гвидо, а Мартин… и в том, что он спит на твоей голове – сам виноват, приучил. Хорошо, Даниель, я заберу кота и куда-нибудь дену… А что ты от меня хочешь? Чтоб я оставил серенького в покое? Нет, я не оставлю его в покое…
Оскар прервал разговор, потому что заметил девицу, стоящую за его спиной. Он не сразу узнал Тати. Роскошные волосы были спрятаны под косынкой, бесцветные ресницы опущены, на щеках рдел румянец, но юбка не стала длиннее ни на полсантиметра даже на прохладном ветре, дующем с моря.
– А у тебя опять вода в ведре прыгает, – сказала девушка.
– Какая вода?
– Та, что стоит на подоконнике. Закручивается вверх, как торнадо, и плюется в окно. Что ты в нее положил?
– Я, кажется, запретил тебе шляться по чердаку.
– Я не ходила туда. Фред ходил. Ты брал его инструменты и не отдал.
– Ну, да… – вспомнил Оскар, – брал.
– А Артур уехал в Сибирь, – продолжила Тати. – Сказал, что купит вездеход и непромокаемые палатки…
– Машину Фреду вернула?
– Подарила Артуру. Надо же ему на чем-то до Сибири доехать. Он взял зажигалку, корону с красным камушком и дневник. Сказал тебе спасибо за то, что принес одежду и уехал. Еще он сказал, что на карточке слишком много. Ты наверно ошибся, потому что его машина была с мятым кузовом, она не могла так дорого стоить. Артур сказал, что вернет тебе все, что останется, когда выручит товарищей из беды. Можно? – спросила Тати, усаживаясь рядом.
Оскар тяжко вздохнул.
– Кто тебе разрешил дарить чужие вещи? Фред тебе разрешил? Таня, ты не ребенок, пора контролировать свои поступки. Хотя бы контролировать, я не требую, чтобы ты за них отвечала, потому что тебе это пока не по силам. Но хотя бы соображай, что творишь. Что если я возьму твой катер и подарю без спроса, кому захочу?
– Возьми, – разрешила Тати. – Хочешь, я его тебе подарю?
– Зачем пришла? Только не говори, что шла мимо и случайно увидела.
– Я искала тебя с утра. Ты опять не пришел ночевать, и я волновалась.
– Все?
– Нет.
– Что еще?
– Тут такая интрига, – сообщила Тати. – Мне через неделю восемнадцать исполнится. Ты не рад? Через неделю я буду сама за себя отвечать.
– Посмотри сюда, что ты видишь? – Оскар указал на горло чернильницы.
– Пляж, – ответила девушка.
– А еще?
– Небо вижу. Облака. Может быть, гроза к ночи будет. Пойдем домой?..
– Внимательнее смотри, что у тебя перед носом.
– Труба.
– Почему ты думаешь, что это труба?
– Я не думаю, а знаю. Это вентиляция. Там прятались сектанты. Заживо себя замуровали и много дней сидели без воды и еды. А потом подъехала цистерна с аэропорта и слила туда отработанное масло от самолетов.
– И вся интрига?
– Конечно.
– Масло от самолетов…
– Ну, я не знаю, может не масло, может что-то еще, но цистерна ехала из аэропорта.
Татьяна на цыпочках приблизилась к объекту и заглянула под крышку.
– Ой, ну и гадость. Пахнет точно, как на твоем чердаке. Скоро ты задохнешься.
– Что? – не расслышал Оскар.
– Если б твоя жена любила тебя по настоящему, не отпустила бы сюда одного.
– Я не собираюсь обсуждать с тобой это.
– Почему ты думаешь, что нам вдвоем будет плохо?
– Хватит! Я тебе уже все сказал.
– Но почему?
– Таня! Если не прекратишь, я позвоню твоим родителям и расскажу, где ты прячешься.
– А я всем расскажу, что ты ходил на маяк и ловил какую-то лодку.
– Вот, трепло!
– Оскар, тебя в тюрьму не посадят? Если тебе нужна лодка…
– Нет, не нужна.
– Но я же знаю, что нужна, – настаивала Тати. – Даже догадываюсь для чего. Ты ищешь Эльзу и серого гуманоида. Ладно, я уйду, не смотри на меня так. Я уйду прямо сейчас, только… может, тебе будет интересно. Даниель не знает, где они, а я знаю.
– Что ты сказала?
– Ты ведь Даниелю звонил?
– Тебе известно, где гуманоид?
Тати одернула юбочку и снисходительно улыбнулась.
– Ой, не смеши меня! Всем известно, что это кукла.
– Кто кукла?
– Гуманоид ненастоящий. Или ты думаешь, он живой? Как ты наивен. Пойдем домой, Фред тебе все расскажет.
– А ну, поди сюда! – Оскар поднялся, но Татьяна ловко увернулась и побежала к дороге. Еще и рассмеялась, видя растерянность товарища.
– Идем домой, – настаивала она, но Оскар, оценив ее вызывающее поведение, снова сел на песок.
– Катись! – сказал он.
– Ну, Оскар! – крикнула девушка. – Я без тебя не пойду.
– Катись к черту! – напутствовал ее молодой человек.
– Не веришь – спроси у Фреда!
– Дурдом на колесах… Сказал, убирайся отсюда! Тебя по-русски послать?



Оскар дождался сумерек, сидя на пляжном песке, убедился, что чернильное горло никуда не делось, и еще раз подошел к объекту. «Желчь летающего дракона, настоенная на душах еретиков», – вспомнил он рецепт чернил, найденный в Книге Эккура, снял крышку, свесился вниз, и увидел на поверхности светлый предмет. Сначала он решил, что Татьяна обронила что-то и не смогла дотянуться, но предмет резво дернулся от его руки. Молодой человек вгляделся в черноту. Что-то живое металось от стены к стене. Он свесился внутрь и чуть не провалился сам, пока ловил это. Тяжелый и скользкий предмет в его руках напоминал модель яхты с поднятым парусом.
– Черт меня подери, – сказал он, – «Рафинад»!
Маленький «Рафинадик» был удивительно похож на свой прототип. Те же окошечки, те же белоснежные ступеньки на верхнюю палубу, еще не залитые черными лужами. Оскар не был уверен на сто процентов… если б в чернильнице плавал родной, до боли знакомый «Гибралтар», можно было бы сказать точно. Только сердце подсказывало ему – это абсолютная, уменьшенная и вероятно недешевая копия яхты, за которой он охотился все это время. – Кто ж надо мной издевается? – спросил у модели Оскар и легонько встряхнул изделие. – Крошечные винтики задергались на чумазом корпусе. – Добро пожаловать на борт, мосье Шутов! – сказал себе он и пошел к морю, чтобы отмыть от чернил этот странный объект, но едва только яхта коснулась килем воды, как тут же задала стрекоча и скоро скрылась за волнами.
– Ах, ты!.. – напутствовал ее молодой человек. – Подумать только, какая зараза!



До родного чердака Оскар Шутов добрался утром и с порога наткнулся на Фреда. Мужчина не спал в ранний час по своему обыкновению, раскидав конечности на полу, не пил пива, не беседовал по телефону. Фред дожидался Оскара и не находил себе места.
– Наконец-то! – воскликнул он. – Вернулся! Смотри, – он достал из кармана пляжную фотографию счастливых молодых людей в компании гуманоида. – Эту куклу ты ищешь? Что ж ты не сказал, что тебя интересует девчонка с куклой? Я знаю, где они промышляют. Сотня за снимок – это как тебе? Нужна – найдем. – В одном из персонажей на фотографии Оскар узнал Фреда. – Девчонка играет на дудочке космическую музыку, – пояснил он, – а кукла стоит рядом для антуража. Некоторые личности утверждают, что это чучело настоящего пришельца, но я не верю. Подумай сам, если б это было реальное чучело, кто бы дал его по пляжам таскать? Где логика?
– Нет логики, – согласился физик. – Фред, я наверно должен перед тобой извиниться…
– За Татьяну-то? Брось! Эта дура влюбится в каждого, кто не захочет с ней переспать.
– Нет, за Артура. Если скажешь, сколько стоит твоя машина, я заплачу. Не сейчас, но…
– Брось! – Фред хлопнул товарища по плечу. – Плюнь и забудь. Я сам не знал, как избавиться от чертовой рухляди. И бросить жалко и не продать. Укатил и ладно. Я другую купил. Слушай, парень, если тебя интересует Эльза, собирайся, поехали.
– Куда?
– Увидишь.

Оскар не стал собираться в дорогу. Он просто развернулся, не дойдя до арендованного чердака, и последовал за Фредом к его новой машине, припаркованной на тротуаре, прямо у столика кафе, к большому раздражению хозяина заведения. Оскар не помнил дороги, не знал, как называется приморский городок, куда повез его Фред, не слушал болтовню. Он думал только о том, как отвязаться от компании этих милых людей, чтоб не обидеть их и не притащить в роман пару-тройку лишних героев, которые только мутят воду и сбивают с толку тех, на ком должен держаться сюжет.
– Если с ней переспать – думаешь, отстанет? – спросил он знающего товарища, чем вверг его в размышления.
– Насчет тебя… никаких гарантий, – ответил Фред, – уж больно долго она за тобой увивается. Как бы не случилось наоборот.
– Вот и я о том же.
– Сразу надо было ее… Сейчас уже сам думай, надо оно тебе или нет. Вдруг понравится. У этой телки особое хобби. Она коллекционирует интересных мужчин. И коллекция эта уже достаточно велика. Но ты, безусловно, будешь украшением, потому что таких необычных мужиков, как ты, Тати не встречала и больше не встретит. Ты такой уникум в единственном экземпляре.
– А что во мне необычно? – удивился Оскар.
– Как что? Девка за ним ухаживает, кормит, его, терпит его, на шею вешается и ничего не требует, а этот… сидит один на пляже день и ночь, хоть бы что.
– М…да, – согласился Оскар. – Действительно уникум. Просто редкостная свинья.

Городишко, название которого Оскар не посчитал нужным узнать, громоздился над морем на плоской скале. Фред до темноты петлял по улочкам, останавливаясь у каждого притона, расспрашивая постояльцев гостиниц и посетителей баров. Когда удалось напасть на след девицы, уже темнело. Оскар придремал в машине, а когда проснулся, звезды светили ярче уличных фонарей.
– Она поселилась в апартаментах, – сказал Фред. – Я знаю, где это. Скоро приедем.
По дороге Фред заблудился, как следует. Оскар успел еще раз вздремнуть и проснуться в Америке. Ему показалось, что Фред случайно наскочил на портал и вынырнул на дороге близ Бостона, у одноэтажной ночлежки, примыкающей к заправке и ресторану. К «декорации», характерной для Америки и нехарактерной для юга Европы. Оскар решил, что больше не должен спать, потому что в следующий раз, когда он проснется, совсем перестанет ориентироваться на Земле.
Товарищи взошли на крылечко апартамента за номером пять и вежливо постучали в дверь. Как и предполагалось, им никто не ответил. Оскар обошел строение, заглянул в окно. Штора плотно облегала стекла, зато рама шаталась и еле держалась на петлях.
– Отвертка есть? – спросил он Фреда.
Аккуратно и бесшумно рама была снята с петель и поставлена на траву. Никто не выглянул из соседних окон. Постояльцы в этом заведении были редкостью. Если бы не вывеска ресторана, можно было решить, что здесь никто не живет. Оскар влез в окно. На кровати валялась одежда из гардероба бабушки Серафимы. Он нашел на столе объедки шоколадного торта, таракана, сдохшего от голода в микроволновке, которой не пользовались со дня заселения. Он вдохнул запах не стираного белья и решил не ставить раму на место, пока помещение не проветрится. Тумбочка у кровати была доверху набита мелкими купюрами, смятыми и скрученными, как конфетные фантики. Под подушкой лежала недоеденная коробка трюфелей, которую одна девица, очевидно, прятала от другой. В тесной душевой не нашлось ни шампуня, ни мыла. Этот участок квартиры использовался постоялицами реже, чем микроволновая печь.
– Устроим засаду? – спросил Фред. – Или подъедем на площадь, где она концерты дает? – Фред оставил в холодильнике пиво и ужаснулся количеству шоколадок и леденцов, припрятанных там. Лакомства валялись комом, прилипшие к тряпкам, присохшие к грязным носкам. Вероятно, Элис путала холодильник со стиральной машиной. Тут же Фред нашел вызывающе вульгарный парик, покрашенный губной помадой. – Вот дерьмо! – сказал он. – Даже Татьяна не доводит дом до такого свинарника. Здесь вообще-то дежурит кто-нибудь по номерам? Поедем в город, пока я не поругался с прислугой, поищем там твою Эльзу.

В этот раз Фред безошибочно вышел на цель. На главной площади городка, напротив гостиницы, работал фонтан. У фонтана стояла толпа зевак, опоясанных чехлами фотоаппаратов и камер. Щелкали вспышки, жидкие всплески аплодисментов наводили на мысль, что на бордюре фонтана творится зрелище. Приятели услышали звуки дудки издалека. Это была жуткая музыка, от которой холод пробирал до костей. Низкая, тягучая, похожая на утробное урчание дракона, пообедавшего человеческим мясом. Вибрация шла по камню брусчатки и достигала позвоночного нерва раньше, чем уха.
Оскар протиснулся сквозь толпу. У парапета действительно стоял гуманоид, застывший в позе витринного манекена, точь-в-точь, как завалившаяся на бок голая кукла в новом офисе Даниеля. Гуманоид в точности передал ее нелепую позу с раскинутыми руками. В таких деталях, что Оскар не сразу узнал знакомую глазастую рожицу. У гуманоида дернулось веко и пальчик на правой руке, но никто из зрителей не заметил.
– Браво! – сказал Оскар, хлопнул в ладоши и музыка прекратилась. Он заметил на тротуаре девушку с длинными волосами. Дудка выпала из ее губ. Испуганные глаза показались из-под козырька бейсболки. – Гутен морген, – поздоровался с девушкой Оскар. – Все, красота моя, концерт окончен! На поклон и за кулисы шагом марш!
– Ой, – сказала Элис и исчезла.
Оскар глазом моргнуть не успел, как девица шустрой змейкой проползла под ногами зевак, а когда он, расталкивая публику, пустился за ней, беглянки и след простыл. У фонтана осталась стоять «кукла пришельца» в причудливой позе. У куклы еще раз дернулось веко. Публика, наслушавшись космической музыки, с интересом наблюдала за Оскаром. Все хотели узнать, как будут развиваться события.
– Гутен морген и тебе, красота моя неземная, – обратился Оскар к пришельцу и глаза гуманоида остекленели от ужаса. На Ниночке было напялено платье в горошек, в котором молодая Серафима ходила в клуб на колхозные танцы под баян строить глазки лесорубам и трактористам. Все как положено: рукавчик фонариком, поясок на пуговке, строгий лиф, идиотски напяленный на плоский торс «манекена». С тех пор платьице Серафимы хорошо потерлось, и было ушито по всем фронтам. Хватило даже выкроить косыночку, которая скрывала лысину новой хозяйки. Ниночка застыла на камнях босиком. Оскару казалось, что внутри пришельца все дрожит и звенит от страха. От этого звона, как от космической музыки, вибрация шла по телу. – Ну? – спросил он пришельца. – Обниматься будем или так поздороваемся? Может, поцелуемся по поводу встречи? – Стеклянные глаза гуманоида выпучились, но ни один мускул не дрогнул на бледном личике. Только вдруг толпа ахнула и отпрянула. Ниночкина рука согнулась в локте и полезла в карман платьица. Народ загудел. Впечатлительные граждане кинулись убегать. Сообразительные – защелкали вспышками фотоаппаратов. Гуманоид вынул из кармашка бархатную коробочку, протянул ее Оскару и умоляюще поглядел в глаза.
– Джентльмены денег не берут. Была у меня иллюзия, что ты одумаешься и поумнеешь. Исчезла иллюзия. Что с тобой сделать, чтоб до тебя дошло? Скажи мне, существо лупоглазое, как мне уговорить тебя убраться домой по-хорошему? Уж очень не хочется с тобой по-плохому. В глубине души я все-таки человек гуманный, но ты не оставляешь мне выбора. Понимаешь, ты, дура, что человек, лишенный выбора, может впасть в крайность! – рассердился Оскар и слегка приподнял пришельца за воротничок. Толпа загудела больше прежнего. Вспышки погасли. От зрителей осталось несколько сумасбродных авантюристов, отступивших от места события на безопасное расстояние. Гуманоид продолжал стоять неподвижно, с протянутой коробочкой в руке. Оскар продолжал воспитывать гуманоида. Когда он огляделся, народу на площади не было вовсе. Все попрятались за клумбы и за скамейки. Исчез даже Фред.
– Идем, – сказал молодой человек, но Ниночка спрятала коробку в карман и снова застыла в позе.
Оскар не стал дожидаться понимания от сестры по разуму, взял ее на руки и понес. За каждой колонной, за каждым прилавком, закрытым на ночь, за каждым деревом и кустом сидело по кучке туристов, провожающих его настороженным взглядом.
– Куда ты это?.. – спросил Фред, неизвестно откуда возникший у Оскара за спиной. – Ты это понес мне в машину? Зачем? Эй, Оскар… Брось. Не трогай. Мало ли, может на них зараза…
– Помоги открыть дверь, – попросил товарища Оскар.
– Может, лучше в багажник?
– Делай, что говорят.
– Оскар… – Фред отступил на шаг, распахивая заднюю дверь салона. – Оно что, в самом деле, живое? Или там встроенный механизм?
Физик с усмешкой взглянул на Фреда. Ниночка тоже повернула голову в сторону хозяина машины. Фред шарахнулся в сторону. Ему стало неловко за свое поведение, но ноги молодого здорового мужика окаменели от страха. Следом за ногами окаменели и руки.
– Давай ключи, – предложил Оскар. – Я отвезу ее, потом вернусь за тобой.
– Погоди… – попросил напуганный человек, преодолевая приступ удушья. – Я отойду на минутку, покурю, о-кей? Подождешь? Ничего? Только одну минутку…
– Садись, я поведу. По дороге покуришь.
– Можешь это чем-то прикрыть? Что-то… хреново мне, понимаешь? И не держи это в руках, отпусти, я прошу тебя, положи ее на сидение!
– Садись в машину, Фред. Доедем до гостиницы, и я положу «это» в шкаф, о-кей?

Фред немедленно заполнил салон дымовой завесой и Оскар, который и так не очень помнил дорогу, совсем потерял ориентир.
– Я это… – нервничал Фред, – сейчас пройдет. Бывает. Черт, как неудобно! Никогда не думал, что окажусь ксенофобом. С детства с неграми дружил – все нормально, а тут…
– И тут все нормально, – успокаивал его Оскар. – Где повернуть?
– Все дороги ведут к шоссе. Добавь газу. Ой… как неудобно получилось… вот дерьмо!
– Перестань. С каждым бывает.
– Ты тоже обалдел, когда увидел это впервые?..
– Фред…
– Что?
– Ты достал. Смотри, правильно еду или нет?
– А, черт его знает! Лучше ты мне скажи, они как? Не опасны для человека?
– В каком смысле?
– В смысле агрессии. Не знаешь, чего от них ожидать.
– Ты же фотографировался с ней в обнимку.
– Но я же думал, муляж! – воскликнул Фред. Он набрался храбрости обернуться. Внимательные, крупные Ниночкины глаза встретили его настороженно. – Вот, бред! – Фред полез за второй сигаретой. – Откуда я знаю, живые они или нет. Мне сказали выложить стольник. Мы с ребятами скинулись и выложили стольник твоей Элис. А она? Девчонка – человек? Или кто?
– Или кто… – улыбнулся Оскар. – А я кто, по-твоему? Мы все с одной планеты сюда прилетели. – Бледная физиономия Фреда стала почти прозрачной. – Шучу я, шучу, – рассмеялся Оскар, но его товарищ надолго умолк. Оскар опасался, что он кинется прочь из машины при первой же остановке, но Фред надежно взял себя в руки, стойко держался до гостиницы и лишь, выходя из автомобиля, косо посмотрел на товарища. – Ты больше так не шути, – сказал он. – Я таких шуток не понимаю.
– Возвращайся домой, – сказал Оскар, отдавая ключи.
– Куда?
– Куда хочешь.
– А ты?
– Не волнуйся. За нами прилетит тарелка.
– Пошел ты!.. – обиделся Фред. Сел в машину и дал по газам. Оскар только успел засунуть пришельца в окно, как машина, описав круг, вернулась в исходную точку. – Я тебя подожду на стоянке, ладно?
– Купи мочалку и мыло.
– Какую мочалку и мыло?
– Любую, какие найдешь, – ответил Оскар и задернул штору.
Машина умчалась. Оскар включил свет в душевой, отвернул кран и удивился, что в убогом мотеле есть горячая вода. Не то, чтоб слишком горячая, еле-еле теплая, но вполне приемлемая для инопланетного организма.
– Иди сюда, – приказал он Ниночке, и та подчинилась, как некогда подчинялась бабушке Серафиме, которая грела на печке тазы с водой, и ставила ее в детскую ванночку за кухонной занавеской.
Бедная женщина так и не сделала в доме душ, а водопроводом пользовалась только для поливки участка. Она считала, что водопроводной водой нормальному человеку мыться вредно и приучила к этой мысли девиц.
– Снимай наряд, становись под душ. Я тебя такую грязнулю в машине не повезу. – Ниночка сняла платье и встала под душ. Оскар разыскал полотенце, не тронутое со дня заселения, и повесил на двери.
– Эй, Оскар! – услышал он. Фред выложил на подоконник кусочек мыла. – Мочалки не будет. Магазин закрыт. А это я у соседки выпросил. Подойдет?
– Подойдет.
Оскар вернулся к гуманоиду, стоящему под струей воды, и взял косынку вместо мочалки.
– Вот же свинья, – приговаривал он, намыливая худенькое серое тельце. – Надо же быть такой хрюшкой. Ты хоть раз принимала душ, с тех пор как сбежала с яхты? Самой не противно? Воняет, как стадо бомжей. Что, воды в номере нет? Или не догадаться было? Машину Фреда после тебя не проветрить. Новая машина была, между прочим.
– Эй, Оскар, – Фред проник в комнату и осторожно заглянул в душевую. – Там вернулась девочка эта… Эльза. Сидит на ступеньках. Кажется, ключ потеряла.
– Тащи сюда. Еще одна бомжиха…
– Ее ты тоже мыть будешь?
– А что прикажешь делать? Задохнуться от вони? Той я еще и вшей травить буду. Тащи.
– Ну, я ей, конечно, скажу, только она не понимает ни по-английски, ни по-французски. Ты ей по-русски скажи.
– Бери за гриву и веди сюда, – сказал Оскар Фреду. – Боже, какой политес! Не люди, а княжеские отпрыски! – он закатал рукава, обвязался полотенцем, чтоб не промокнуть и захлопнул дверь душевой перед носом у Фреда.

Искупав гуманоида, Оскар завернул его в полотенце и отнес на кровать. Ни Фреда, ни Элис не было видно. Он вылез в окно, обошел постройку и застал на крылечке обоих. Фред что-то объяснял девице по-французски. Элис не стремилась в душ, но с удовольствием слушала Фреда. Слушала, словно понимала, даже кивала головой. Без лишних предисловий Оскар взял Элис за руку и повел мыться.
– Еще одна вшивая свинья, – ворчал он. – Как не стыдно? Девица все-таки! Сама помоешься или мне… оказать тебе банную услугу?
Фред с хитрой улыбкой последовал за ними и притаился в комнате. Он присел на кровать и только представлял себе, что творится за стенкою душа. Оттуда доносились визги и плеск воды, то Оскар ругал девицу на непонятном русском, то девица пищала что-то в ответ. Фред сам не заметил, как фантазия разыгралась. Он уже успокоился и улыбался сам себе, сидя в темноте на кровати. Процедура затягивалась. Воображение рисовало пикантные сцены. Раздираемый любопытством Фред встал на кровати, чтоб заглянуть в запотевшее окошко под потолком, но наступил на что-то живое. Что-то шевельнулось под ним, зашипело. В темноте мелькнули огромные очи пришельца. От испуга Фред взвился торпедой под потолок, заметался по комнате, выбросился в окно и в мгновение ока скрылся за поворотом.

Когда Оскар выглянул во двор, его товарищ уже был пьян. Он сидел посреди газона, курил одну за другой, шеренга пустых пивных банок стояла почетным караулом.
– Оскар… – сказал пьяный Фред, завидев человека в окне. – Либо ты ее заверни в одеяло, либо я поеду в багажнике. В любом случае, за рулем будешь ты, о-кей?



– Страх человеческий не взрослеет вместе с тобой, Человек, – сказал Валех. – С рождения и до смерти ты боишься одной и той же «бабы-яги». Сначала из темного чулана на тебя глядит домовая нечисть. Потом пришелец рассматривает из иллюминатора корабля. Почему каждый раз, Человек, когда тебе страшно, приходит кто-то из тьмы, почему ты не хочешь понять, что тебя уничтожит то же, что породило: необъятная Вселенная внутри тебя, в которой ты счастливо жил и не думал о том, что будет.
– Человек боится всего, что вторгается на территорию его Вселенной. Боится потому, что не знает ее границ.
– Твоя Вселенная пуста, Человек. Это черная дыра, которая всасывает в себя пустоту. Надутая, холодная пропасть, которой нечего терять, кроме страха.
– Тогда откуда, мой Ангел, во Вселенной, которой нечего терять, поселяется страх?
– От жадности твоей, Человек, не желающий поделиться Вселенной с братом по разуму.
– Ты полагаешь, что Человеку жаль поделиться страхом? Тогда откуда, Ангел мой, в этой пустой, набитой страхом Вселенной, берется жадность?
– От обреченности твоей берется. Больше всех пороков человеческих, известных мне до сих пор, тебя гложет обида за собственное невежество, за то, что Творец, создавая мир, забыл поделиться с тобою планом. Неизбежная предопределенность сущего преследует тебя с момента влета во Вселенную, присвоенную тобою по праву рождения, и до момента вылета из нее.
– Все ты знаешь о Человеке, мой Ангел. Как никто ты проник в его тайны. Ты осведомлен о нас больше самого Творца, но не перестаешь задавать мне вопросы, потому что не понимаешь: почему же мы, жадные, запуганные и обреченные, иногда так сильно тебя удивляем.
– Удиви меня еще раз, Человек. Если знаешь больше меня, удиви своими познаниями.
– Ни боже упаси, мой Ангел! Человеческое племя знает так мало, что до сих пор живет в сказке. Для нас жизнь – это партия в дурака с Господом Богом, где все время меняют козыри. Ангелы – персонажи выдуманного мира, соседи бабы-яги, которые помогают Человеку даже тогда, когда несут его в пропасть. Для нас постижение истин – рулетка, где ставка равняется жизни, поскольку меньшего Человек не имеет, а большего ему не положено. Для нас неизбежность – абстракция восприятия после пары-тройки выпитых рюмок, не больше того. Для Человека даже собственный страх – повод пощекотать себе нервы, потому что опасность подстерегает его всегда. С одинаковым нетерпением страх глядят на нас из космоса и из темных чуланов. Человек о реальном мире знает так мало, что сам от себя не в восторге. Но ты, Ангел, могучий и просвещенный, не знаешь о человеческой жизни главного: страх и пустота это далеко не все, чем жив Человек. Это все, что ты, мой Ангел, можешь знать о человеческой жизни.



– …Конечно же, мне известно о крепости! – воскликнул Некрасов и удивился смущению Натана Валерьяновича. – Почему вы сразу меня не спросили? Никакая это не секретная информация, разве что немного специфическая. Я расскажу, если нужно, потому что в вашей «Истории Мира» такой информации не найдется. Информация о Белых Орденах… не то, чтобы засекречена. Она стоит в стороне от истории.
– Как же, в стороне от истории? – удивился Боровский. – Разве что-нибудь в этом мире может стоять от истории в стороне?
– Видите ли, уважаемый профессор, Белые Ордена не то чтобы могут. Они, в принципе, ни к какой истории не относятся. Здесь, на Земле, было несколько развитых и влиятельных человеческих цивилизаций… – сказал Сава и дал Натану время осмыслить, но Боровский давно догадывался о чем-то похожем. – От них не осталось даже истории. То есть нам, ныне живущим, не положено эту историю знать. У вашего ученика возникли проблемы с фортом?
– С чего вы взяли?
– Просто предположил.
– Ведете за ним наблюдение?
– Мы? Что вы! Мы не имеем такого права, а с некоторых пор и возможности не имеем.
– Только не уверяйте меня, что Оскар не интересен вашей организации.
– Очень интересен, очень… – не стал лукавить Некрасов. – Интересен так сильно, что мы готовы на любые условия.
– Так почему же вы ведете переговоры со мной, а не с ним?
– Тут дело совершенно не в его отношениях с фортом.
– Тогда в чем?
– В том… – смутился Савелий. – Видите ли, дело все в том, что господин Шутов… Что мы опоздали и теперь вся надежда на вас, Натан Валерьянович, потому что вы – последнее звено, которое может связать организацию с ним.
– Значит, в форт он все-таки влез, – вздохнул профессор. – Ни звонка, ни сообщения. Так я и знал, что он там.
– Это навряд ли.
– Вы предполагаете или можете утверждать?
– Никакой пользы от господина Шутова форту не может быть. Даже если он попал туда каким-нибудь образом, значит, скоро вернется. Можете совершенно не беспокоиться.
– Хорошие специалисты в его области нужны не только вам.
– Совершенно так, только люди, создавшие крепость Белого Ордена, разбирались в физике времени не хуже вашего ученика. Их цивилизация, не в пример нашей, значительно дальше зашла в технологиях и, прежде чем была уничтожена, отладила дольмены до совершенства. Даже если на планете не останется ни одной живой твари, башни Ордена будут стоять там, где поставлены. Дело в том, – успокоил Некрасов профессора, – что хозяева крепости никакого отношения к нашей с вами реальности не имеют. Они занимаются своими делами. Большей частью отдыхают от жизни. И, поверьте, приглашают в гости не самых последних людей в обществе. Подчас, исторических персон, потому что развлечения, которые может предложить форт, никто в этом мире не предложит. У Ордена колоссальные средства и такие же немереные возможности. Да только все это не про нашу честь.
– Для кого же люди строили эти вечные башни?
– Хотите спросить, от кого получили заказ? Не знаю. Тогда мир был другим. В том мире жили другие расы, которые ставили перед собой задачи, никак не похожие на те, что стоят перед нами.
– Тогда скажите, Савелий, как можно вернуть человека, которого нанял форт?
– Вашего ученика нанял форт? – испугался Савелий. Его лицо побелело от ужаса, капли пота выступили на лбу.
– Разве я сказал про ученика?
– У вас действительно проблемы с Орденом… – подтвердил свою догадку Некрасов и вздохнул с облегчением. – Никак, Натан Валерьянович! Ждите и надейтесь, что этот человек сам вернется. Хотя бы потому, что в крепости никто никого силой не держит.
– Едва ли вернется…
– Я не специалист по Ордену. Что касается организации, которую мне доверено представлять, то мы вообще стараемся не иметь с ними дело. Мне известно одно: бесконтрольный контакт с дольменом порочен. Человек, который знает все о своей земной жизни, считается мертвецом. Иногда мертвецы, не нашедшие покоя, восстают из могил. Иногда из крепости возвращаются мертвецы. Но в нашем скудном, зависимом мире им трудно найти утешение. Человек, попавший в крепость, перестает быть человеком. О ком вы хлопочете?
– Речь идет об очень дорогом для нас человеке…
– Тем более, вы должны его пощадить.
– …и очень нужном нам человеке.
– Вот тут я вам ничем помочь не могу, потому что боюсь навредить. Скорее ваш ученик справится с этой задачей.
– Этого-то я и боюсь, – признался Боровский. – Именно того, что однажды он справится.
– Однажды будет война, дорогой мой Натан Валерьянович. Такая заварушка, что Орден Белого Огня может остаться последним местом пригодным для обитания на нашей планете. Это шлюпка тонущего авианосца для тех, кто все проиграл, но не потерял рассудок. Просить об услуге Орден – все равно, что продавать душу. На эту крайность идут, когда нечего терять. Или от большого невежества. А душа… может статься, это последнее, что победители нам дадут унести с собой с поля битвы.
– После наших бесед у меня складывается одно странное предположение, – признался Натан, – что нынешняя цивилизация… Какая по счету, вы говорили? Впрочем, неважно. Создана для какой-то суперидеи. Если верить всему, что вы говорили, мы, ныне живущие, расходный материал для какого-то нового человечества, которое зачем-то сюда придет и для чего-то продолжит жизнь.
– Именно то человечество, которое мы создадим. Мы его сделаем, а вы нам поможете. Это будет человек свободный и независимый от суперидей. И, в первую очередь, независимый от самого себя.
– Я опять не очень вас понимаю.
– Потому что давно поглядываете на часы. У сына кончается тренировка? Вы должны куда-то с ним ехать?
– У нас еще тренажерный зал и урок английского языка, который мы не хотим учить. А также мы не занимались математикой, потому что вчера устали на тренировке. Ох, Савелий, даже не спрашивайте меня про сына!
– Юноша делает успехи?
– Скромные успехи, уверяю вас. Очень скромные.
– Все молодые люди одинаково скромны успехами в глазах отцов и наставников. Могу я вас подвезти?
– Вероятно, нам скоро придется уехать в Европу. Вернемся ли мы и когда вернемся, уверенно сказать не могу.
– Не беда, – улыбнулся Некрасов. – Мне тоже, знаете ли, частенько приходится путешествовать. Встретимся, где прикажете. Если вы ничего не имеете против встреч. Честно скажу, Натан Валерьянович, мне будет не хватать общения с вами.



Весь день Натан Валерьянович обдумывал ситуацию. Он обдумывал ее, сидя на трибунах бассейна, где тренировались молодые спортсмены; думал в сквере у тренажерного зала, прикрывшись газетой. Думал за столиком кафе. Даже составляя диету молодого теннисиста в соответствии со специальной литературой, профессор не переставал анализировать ситуацию. Когда настал вечер, решение было принято окончательно и безальтернативно. Натан Валерьянович объявил компании о переезде в Россию, но поддержки не встретил. Юля сделала вид, что ее это никак не касается. Эрнест надел наушники и увеличил громкость.
Непривыкший пасовать перед трудностями, Натан взял телефон и решил заручиться поддержкой Розалии Львовны, но наткнулся на стену непонимания.
Из разговора профессор узнал, что Левушка – удивительный мальчик. Бегает, говорит на трех языках, проявляет незаурядные способности и уже умеет складывать трехзначные числа в столбик. От Левушки без ума вся родня. Определенно, в семье растет вундеркинд, но это наблюдают все, кроме родного отца, который занимается непонятно чем, непонятно где и неизвестно зачем, в то время как должен приехать домой и сдать кровь. Мальчик опять болеет, и теперь его лечит крупный специалист по дурацким детским болезням, который считает, что переливание крови – оптимальный метод. Натан узнал о том, что кровь матери ребенку не подошла. И пятеро сестер имели материнский тип крови. Вывод напрашивался сам собой: мальчик не просто пошел в отца, но и унаследовал кровь с какой-то редкостной аномалией. Левушка сам взял трубку и рассказал папе, что чувствует себя не так уж плохо, что последний раз проходил обследование в больнице, где работал дедушка, и вместо запланированного месяца его продержали неделю. Натан согласился с супругой, что мальчик развивается быстро, требует серьезного к себе отношения, а значит должен… Просто обязан учиться в хорошей школе. С этим утверждением Розалия Львовна немедленно согласилась, но вопрос, где «хорошая школа» должна находиться, имел два ответа. Тут перемирие с супругой уступило место новой кровопролитной войне.
– Никакой России! – отрезала Розалия. – У нас прекрасная школа!
– Знаю ваши прекрасные школы! – возразил Натан. – Ничему полезному там не учат. Сравни Машины тетрадки за первый класс с московскими первоклассниками. Там уже пишут слова и предложения, а вы чем занимаетесь на уроках? У Маши в тетрадках одни цветочки да бабочки. Они на уроках песни поют и хлопают в ладоши!
– Натик, ты не прав!
– Для песен и танцев есть кружки, а в школу дети ходят за знаниями. Я не хочу, чтобы мальчику морочили голову. Мой сын будет учиться, как положено. Он получит образование, которое я понимаю и которое считаю необходимым. Хватит мне одного неуча и лоботряса!
– А кто будет Левушку в Москве лечить? Что ты будешь делать, Натик, когда мальчику опять станет плохо?
– В Москве достаточно прекрасных врачей!
– Да, да, да! – злилась Розалия Львовна. – Только все они разводят руками.
– Роза, ты не права! В Израиле тоже не понимают, чем он болен.
– В Израиле его не отказываются лечить! – парировала супруга. – И лечат! И тебе, Натик, тоже пора лечь на обследование. У тебя очень уставший голос.
Розалия Львовна привела длинный перечень аргументов, и Натан махнул рукой на супругу. Он махнул рукой на Эрнеста, который слушал музыку, вместо того, чтобы заниматься. В отличие от Левушки Боровского, которого невозможно было оттащить от учебников, в лохматой голове крошки-графа не наблюдалось даже приблизительно любопытства к наукам. Как Натан не бился над его образованием, как ни убеждал в необходимости, лоботряс жил своей жизнью от тренировки до тренировки.
Последние надежды Натан возлагал на обстоятельный разговор с Юлей, но и тут его поджидало разочарование.
– Нет, – ответила девушка. – Я не поеду в Россию! Натан Валерьянович, вы обещали мне помочь, когда начнется курс квантовой физики. Без вас я не справлюсь.
– Ты будешь учиться в России. Оскар вернется, и сам поможет тебе.
– Оскар не будет со мной возиться! – сказала Юля. – Только вы умеете так объяснять, что я понимаю. Пожалуйста, не уезжайте!
– Мы будем жить все вместе в Академгородке. И вместе будем тебе помогать. Может быть, я сам буду читать курс у вас на факультете. Сейчас всё переносят из центра в филиалы, поближе к студенческим общежитиям. Все твои однокурсники будут поблизости, будут ходить к тебе в гости, будем устраивать семейные вечера…
– Не хочу, Натан Валерьянович. Я боюсь возвращаться в Россию.
– С какой это стати русские люди стали бояться России? – возмутился Натан. – Что за мода такая? Разбаловало вас житье заграничное.
– Я не хочу жить в доме, где прострелили соседу глаз.
– А чем же плохо на даче? Будешь ездить на занятия на машине.
– А если Мира вернется, а в Майами нет никого?
– Мирослава не растеряется. Будем нужны – найдет. За нее не волнуйся.
– Это не мы ей, это она нам нужна, – напомнила Юля и указала на графа, который во время ругани ни разу не снял наушники. – А крошка? Мира хотела, чтобы он остался в Америке.
– Мира хотела, чтобы он жил с нами, он и будет жить с нами, только дома, в России. Надо попросить Савелия, чтобы сделал ему российский паспорт. Хоть какие-нибудь документы, чтобы пустили в самолет. У него только и есть, что фальшивая метрика да медицинские справки. Сначала мы недельку-другую погостим в Израиле. Розалия Львовна очень тебя приглашала…
– Поезжайте один, – предложила Юля. – Все равно надо ехать, если Левушке нужна ваша кровь. И семью проведать нужно. Поезжайте и возвращайтесь. Мы как-нибудь две недели переживем.
– Я не поеду, – напомнил Эрнест. – У меня тренировки.
– Куда это ты не поедешь? – удивился Натан.
– Никуда.
– Не может быть и речи о том, чтобы оставить тебя здесь с Юлей, Эрнест! Что еще за капризы? О чем мы с тобой договаривались?
– Что пойду в посольство, и буду корчить из себя послушного еврейского мальчика, пока не выдадут паспорт, – вспомнил крошка.
– У тебя будет Российский паспорт.
– Хорошо, буду корчить из себя послушного русского мальчика. Но уезжать из Америки я не обещал.
Эрнест сделал музыку в наушниках громче и уставился в потолок.
– Как я оставлю вас здесь одних? – вздохнул Натан и достал из кармана таблетку.
– Не одних, а вдвоем, – уточнила Юля.
– Как ты с ним справишься? Совершенно запущенный в педагогическом смысле ребенок. Был бы маленький – было бы легче. А теперь… вымахал за два дня. Не поймешь, чего от него ожидать…
– В Монако он уже не сбежит, мы с Оскаром обо всем договорились. Да и зачем? Сейчас он попадет в старшую группу, ему такие нагрузки зададут… Еще неизвестно, на каком уровне заиграет. Маленьким был – получалось ловко, а сейчас? Натан Валерьянович, я поговорю с тренером. Они его вымотают за день так, что малыш придет домой и встать с кровати не сможет. А вам ехать надо, – настаивала Юля. – Они же не привезут сюда Лео. Розалия Львовна сказала, что нигде в другом месте его не берутся лечить. Вам надо съездить хотя бы для того, чтобы сдать кровь.
– Поедем все! – решил Натан. – Только так и никаким другим образом. Мы все поедем в Россию, а перед этим погостим в Тель-Авиве.
– Я не могу.
– Юля! Я ведь тоже с ним не справлюсь один.
– Натан Валерьянович, я не могу вернуться в Россию.
– Но почему?
– Моя мама… – прошептала Юля и слезы покатились из глаз.
– Ну, хорошо, – согласился Натан. – Хорошо. Прости меня, девочка.
– Если б не она, я бы ни за что не сбежала в Америку. А теперь ни за что не вернусь. Поезжайте в Израиль и ложитесь на обследование, потому что… Если с вашим здоровьем что-нибудь случится… Оскар уже не вернется. Я останусь совсем одна.
– Как это он не вернется? Что за глупости?
– Даже если вернется, все равно я останусь одна! Поезжайте, дядя Натан, – умоляла девушка, – а я договорюсь с Некрасовым, чтобы дал телохранителей присмотреть за крошкой, если он будет буйствовать. Мы справимся. Всех друидов привлечем, если надо, а еще лучше, если к его воспитанию немного приобщится родной отец.
– Не понимаю тебя, Юля.
– Почему вы должны гробить на него остатки здоровья?
– Совершенно не понимаю, о чем ты. Эрнест мой сын и если надо будет, мы с Розалией Львовной…
– Бедная Розалия Львовна, – вздохнула Юля.
– Да, – согласился Натан, немного подумав, – ты права. Нужно было с ней посоветоваться, прежде чем принимать решение.

Ночью, когда Эрнест уснул, а Натан Валерьянович отключился над папкой Некрасова, Юля потихонечку раскрыла ноутбук.
– Вот, посмотри на него, – обратилась она к доктору Русому и приложила две фотографии его сиятельства. – Таким он был неделю назад, когда убежал. Таким вернулся.
– Этого парня я где-то видел, – заявил Женя, указывая на последнюю фотографию.
– Тебе кажется. Нам всем сначала казалось, что мы его знаем, но это пройдет. Присмотрись повнимательнее. Никакого сходства не замечаешь?
Доктор ненадолго затих.
– Ну… каким он был в детстве таким и остался, только здорово повзрослел.
– Тебе не кажется, что он немного похож на Жоржа?
– Думаешь, его?..
– Почему-то я уверена в этом. Женька, помоги с ним связаться. Натана не будет две недели. Если он сможет сюда подъехать… Расскажи, что у нас с крошкой полный завал. Натану Валерьяновичу нужно ложиться в больницу, а Эрни больше никого не слушает. Он творит все, что хочет. Если б Жорж смог на него повлиять… Оскар не выходит на связь, а Эрни шляется по Майами один, потому что мнит себя взрослым.
– Тяжелый случай, – согласился Женя. – Ну и пусть себе шляется.
– Но он же еще дурной!
– Хорошо, закину Жоржу сообщение прямо сегодня, но…
– Что «но»?
– Почему ты решила, что он настоящий папаша?
– Кто же еще?
– Я бы сказал, что он сын Мирки и Натана Валерьяновича.
– Как это? – улыбнулась Юля.
– На Натана он похож внешне. На Мирку характером.
– Разве похож?.. Нет, Женя, такого быть не может. В кого же он такой черненький?
– У дочек Натана такие же точно волосы.
– Но они пошли в мать.
– Ну, не знаю…
– Женя, пожалуйста, напиши Зубову, объясни ситуацию. Всю ответственность я беру на себя.
– Ответственность! – возмутился доктор. – Что касается ответственности за все, что там у вас происходит, ее надо целиком возложить на Оскара. Только он во всем виноват. Если твой парень такой умный, что сумел подкопаться к форту, пусть сообразит, как усмирить крошку.
– Не надо.
– Юля, он просто не в курсе, что происходит, а ты не хочешь ему объяснить. Не верю, что Оскар в такой момент оставит тебя одну. Ты не заслужила…
– Заслужила. Я знала, на что иду.
– Сегодня же позвоню ему сам.
– Если дозвонишься, скажи, пусть приедет сюда хотя бы на две недели. Больше я не прошу.
– Хочешь, я приеду?
– Хочу, – ответила Юля, но призадумалась. – Только лучше не сейчас.
– Боишься, что Оскар вернется не кстати? Не переживай, я все ему объясню.
– Оскар патологически не ревнив. Дело не в этом, – грустно ответила Юля. – Я за крошку боюсь. Если дядя Натан для него не авторитет, то мы с тобой – пустое место в квадрате. Напиши Зубову. Пусть он хоть что-нибудь нам ответит. Потому что все это добром не кончится. Это кончится вторым инсультом Натана Валерьяновича.



Израильская родня всполошилась по случаю приезда отца семейства: Левушка разучил стишок, Розалия Львовна составила праздничное меню и закупила продукты, родственники из Беер Шевы запланировали поездку в Тель-Авив как минимум на неделю. В клинике специально для Натана была зарезервирована палата с Интернетом и телевизором, а у врачей чесались руки приступить к обследованию пациента. Только Натан Валерьянович не торопился на регистрацию рейса. До последнего момента он снабжал Юлю советами: как собирать крошку-графа в поездку, как отвадить его от жирного «кейка», который продается в буфете бассейна. Кому позвонить, если малыш подвернет лодыжку, и какому умельцу следует доверять перетяжку ракеток, а какому не следует. Полезные советы не иссякли даже после объявления о завершении посадки на рейс. Профессор не слышал никаких объявлений и замолчал лишь тогда, когда увидел за Юлиной спиной молодого человека с горящими глазами и огромной теннисной сумкой. Юноша явился в аэропорт для участия в торжественных проводах дяди Натана, несмотря на то, что должен был тренироваться на корте. Кофр рвался от тяжести, словно принадлежал штангисту, который привык носить снаряды с собой. Что-то нехорошее прочел Натан в горящих глазах подопечного.
– А ты что здесь делаешь? – удивилась Юля. – Не волнуйтесь, Натан Валерьянович. Главное – не волнуйтесь. Просто крошка перенес тренировку на вечер.
Эрнест кивнул головой. Его взор выразил смиренную кротость и готовность заниматься физикой ночь напролет, но нехорошее предчувствие только укрепилось в душе Натана.
– Зачем ты приехал, Эрнест? – спросил он. – Кого ты хочешь ввести в заблуждение этой благостной миной?
– Не разговаривайте с ним, Натан Валерьянович. Разве вы не видите, он готов вам соврать. Я сама с ним поговорю!
– Сейчас же поезжайте на корт! – Рассердился Натан Валерьянович. – Эрнест, в чем дело? Почему ты не тренируешься в свое время? Думаешь, для тебя переделают расписание?! –Физиономия юноши выразила раскаяние, что еще больше насторожило Натана. – Нет, это мне совсем не нравится.
– Все будет хорошо, – заверила Юля. – Посмотрите, какой хороший мальчик. Он просто хотел попрощаться. Правда, Эрни?
Крошка кивнул и оскалился «голливудской» улыбкой.
Чемодан был поставлен на транспортер, украшен биркой и отправлен в багаж. Натан Валерьянович с тревогой в душе шагнул к будке паспортного контроля.
– Давай ключ, – шепнул Эрнест на ухо Юле и улыбнулся Натану, прежде чем тот окончательно скрылся с глаз.
– Какой ключ?
– От твоей машины!
Эрнест выхватил у девушки из рук связку ключей и помчался на выход. Юля погналась за ним.
– Эрнест! В чем дело? – Молодой человек тем временем закинул в багажник кофр и плюхнулся на водительское сидение. – Здесь сложное движение, ты не справишься! – испугалась Юля. Она успела прыгнуть в машину прежде, чем та рванула с места. – Эй, эй, полегче! Эрни, давай, я поведу, а потом, ближе к дому, дам тебе руль. – Не сбавляя скорости, Эрнест вошел в поворот, и Юлю отшвырнуло на дверцу.
– Держись, – предупредил водитель. – Выпадешь – подбирать не буду.
Он вырулил на прямую дорогу и добавил газу.
– Стой! Немедленно остановись! – девушка вцепилась в руль, потянула машину к обочине, но только вывихнула палец. Она пыталась оторвать от руля железную хватку теннисиста, старалась пробить кулаком его бицепс, но только зря насмешила. – Эрнест, сейчас же остановись! Я знаю, куда ты рвешься. Ничего не выйдет. Стой! Я тебе запрещаю! Это моя машина!
– Машина в угоне, – сообщил граф и принял головой удар дамской сумочки.
– Ах ты, мерзавец!
– Давай, давай, ногой себе помоги. Можешь заехать мне в глаз.
Девушка выбилась из сил, но не смогла освободить машину от захватчика.
– Ты обещал! Ты не можешь так поступить! – воскликнула она и стукнулась о переднюю панель.
Машина встала посреди дороги.
– Что происходит? – в окне показалось лицо охранника аэропорта.
– Девушка желает заняться со мной сексом на ходу, – ответил Эрнест, – не может дотерпеть до дома. – Юля отвернулась, чтобы не смущать охранника своей раскрасневшейся физиономией. – Скажите вы ей, сэр. Я не против секса, но всему свое место. Объясните нахалке, что это неприлично. Это, в конце концов, опасно для жизни.
– Мерзавец, – прошептала Юля, – ты у меня получишь. Все расскажу и Оскару, и Натану… тоже все расскажу.
– Уезжайте отсюда, – приказал охранник.
Эрнест еще раз дал по газам и вылетел на встречную полосу.
– Какой же ты гад, Эрни! Представить себе не могла, что ты такой гад. Даром, что в честь Ангела тебя назвали. Ты – его полный антипод.
Юля взяла салфетку, чтобы привести себя в порядок, и решила не вмешиваться в действия угонщика. Она только мечтала, чтобы машина попала в аварию и избавила ее от нужды держать оборону дольмена. Ее бы устроило, чтобы начинающий водитель до возвращения Натана Валерьяновича полежал в больнице с переломом обеих ног, она с удовольствием навещала бы его и учила правилам поведения. Юля посмотрелась в зеркало и ужасно себе не понравилась: растрепанная, раскрасневшаяся деваха с бешеными глазами приставала к красавцу-спортсмену прямо во время езды. «Ни слова не скажу больше», – решила она, но передумала, как только машина на полном ходу вылетела на перекресток и кое-как разминулась с такси. Девушка обернулась в надежде, что полиция уже гонится за ними следом, но за ними гнался лишь водитель машины, которого вынесло на тротуар, и тот скоро отстал.
– Ладно, ты ни во что не ставишь меня, – ворчала Юля, вытирая сопли. – Но Натан Валерьянович! Как ты мог? Он относится к тебе, как к родному сыну, а ты его совсем не любишь…
– Натасика я люблю, – возразил Эрнест. – И тебя люблю, несмотря на то, что ты дура.
– Я без твоей любви сто лет обойдусь, но Натан…
Эрнест обнял девушку одной рукой и поцеловал в растрепанную макушку, отчего опять едва не съехал с дороги.
– Всех люблю, – уверил молодой человек, – это меня никто не любит!
– Ты же пообещал!
– Вы сами выбили из меня обещания.
– Ты врал…
– Конечно! Иначе как же с вами?..
– Ты просто неблагодарный хам.
– Я хам? Я никому из вас не указывал, как жить и что делать. И ты не лезь. За собой последи. Может быть, я тоже не в восторге от твоего поведения.
– Я расскажу Мирославе, что ты тут вытворяешь. Пусть узнает, какая ты сволочь.
– Мирка знает, – спокойно ответил Эрнест и следующий поворот прошел на отлично. Так чисто и гладко, что Юля потеряла надежду, что дорожная полиция обратит на него внимание.
– Давай, я сяду за руль, – еще раз предложила она. – Машину жалко.
– Перебьешься.
– Хочешь к дольмену – поедем к дольмену. Эрнест… ведь ты меня одной рукой из машины выкинешь, если что-то не так. Ты же для этого мускулы накачал? Чтобы демонстрировать, какое я пустое место в вашем сюжете, да? Давай, я сяду за руль!
– Прикольная ты девчонка, но все равно… дура дурой.
– Почему?
– Потому что все бабы – дуры.
– Сказал бы ты такие слова Мирославе.
– Мирка знает.
– А знаешь, кто ты такой? Хочешь, скажу честно все, что о тебе думаю?
– Если тебе это надо – скажи.
– И скажу. Ты живешь только тем, что делаешь другим гадости, потому что ни на что другое не способен. Сейчас целое племя таких выродков, вроде тебя. Кому-то в спорте не повезло, кому-то в жизни. Вы на одно лицо. Одно такое маленькое дерьмо, вроде тебя, может так плюнуть в душу, что потом жить не хочется.
– Я только обороняюсь… – пожал плечами Эрнест.
– Нет уж, ты помолчи, потому что я выскажусь до конца. То, что при Натане Валерьяновиче ни за что бы не сказала. Для таких, как ты, боль и переживание другого человека – ничто, потому что ты сам никогда ни за кого не переживал. В твоей маленькой душонке неоткуда было взяться состраданию. Ты уверен, что этот мир создан для тебя и люди в нем только для того, чтобы выполнять твои капризы. А представить себе, что творится в душе другого человека… нет! Потому что в твоей башке для этого ни одной извилины. Ты такая маленькая ничтожная какашка, что плюнуть в душу – это все, на что ты способен от природы. Это единственный твой способ взаимодействия с окружающим тебя миром, потому что кроме плевка ты ничего не можешь этому миру предложить. Большего тебе не дано, вот ты и бесишься. Скажи после этого, что я не права.
– Знаешь, откуда берутся какашки, вроде меня?
– Зайди в Интернет. Там они размножаются как лягушки в болоте, потому что в Интернете им труднее всего дать по морде.
– Мы не просто какашки. Мы отходы вашего общества высокой морали.
– Что ты говоришь!
– Вашего прекрасного общества, покрытого сладкой глазурью. Вы – безмозглые клоны друг друга, натянутые на одни и те же принципы, как будто не люди, а резиновые конфеты. Кто-то должен долбануть вас в глазурь, чтобы в зеркало на себя посмотрели. Чтоб увидели, кто вы такие на самом деле. Признайся, из тебя за всю жизнь столько дерьма не вывалилось, сколько сейчас. А что я делаю? Я просто не играю по твоим правилам. В чем виноват? В том, что не веду себя так, как удобно тебе?
– Пообещай, что ты не полезешь в дольмен.
– Полезу, – пообещал крошка. – Или тебе соврать?
– Но я боюсь за тебя.
– Нет. Ты боишься Натасика. Боишься, что он тебя отругает.
– У меня кроме Натасика никого. Я всех потеряла.
– Сама дура. Могла бы найти компанию. Чего пристала к Оське, как прыщ к заднице? Не женится он на тебе. Не женится никогда, можешь мне поверить.
– Пошел ты…
– Первые искренние слова! – обрадовался Эрнест.

Юля еще надеялась, что задержат рейс, и Натан Валерьянович вернется. Вероятно, она не станет жаловаться на поведение крошки, но в следующий раз, когда ее пригласят в Израиль, выпендриваться не будет. Она поедет с Натаном даже на северный полюс, будет охотиться на тюленей и жить в палатке, лишь бы не взваливать на себя ответственность. «Если сегодня все обойдется, – решила Юля, – я попрошу Некрасова, пусть даст пару крепких парней напрокат. Мордоворотов, которые справятся с крошкой-графом и будут выполнять мои поручения. Играть по удобным мне правилам за хорошие деньги». Девушка еще рассчитывала потянуть время, потому что ключ от ворот Копинского хранила дома и никогда не носила в сумочке без нужды, но Эрнест выскочил из машины, не заглушив мотора, кинул на плечо тяжеленный кофр, и, не мешкая, полез по каменной стенке забора.
– Эрни! Вернись! – Юля полезла следом. – Нет, одного я тебя не пущу! Это не шутки! Либо со мной, либо никак!
Когда девушка оказалась на вершине забора, Эрнест уже несся по лестнице пирамиды к прозрачной будке.
– Подожди! – Юля прыгнула вниз. Когда она взбежала по лестнице, в будке не было никого. Только мраморная колонна возвышалась до потолка, и детский плач доносился невесть откуда. – Кто здесь? – удивилась девушка. – Эй! – Детский плач стал громче. – Где ты, малыш? – Юля прислушалась. Она прижалась ладонями к мраморной колонне, дверь отошла, и вопль оглушил ее. На полу дольмена сидел черноглазый мальчик, зареванный и сердитый, утопая в соплях и в рубашке, огромной не по размеру. Сидел, раскидав по полу большие кроссовки. Сидел на куче из джинсов, свалившихся на пол. Рядом с ревой стояла огромная теннисная сумка, набитая чем-то тяжелым. Малыш указал пальцем на Юлю и заревел еще громче.
– Ага, – сказала девушка, потирая руки. – Вот и допрыгался! Вот ты и доигрался! Что, получил? Так тебе и надо.
Она взяла ребенка на руки, но сумку не смогла оторвать от пола, только пнула ее ногой и набила синяк. По дороге с малыша свалились трусы, и его отчаяние не знало границ. Жители соседних домов должны были выйти на улицу и посмотреть, какая тварь издевается над ребенком.
Крошка-граф оказался таким маленьким, легким и беззащитным, что девушка без труда перелезла через забор вместе с ним. И, если бы не оглохла от крика, была бы очень довольна. Мальчик орал до красноты, до хрипоты, указывая пальцем на пирамиду, где осталась лежать его любимая сумка.
– Обойдешься, – сказала Юля. – И вообще, заткнись! Мне надоело слушать этот концерт. Или я выпорю тебя прямо здесь? Неважно, что ты маленький. Я тебя выпорю так, что будешь спать кверху жопой, пока не вырастешь, – сердито сказала девушка и ребенок умолк. Его глаза, наполненные слезами, стали большими, как у породистого щенка. Его пушистые ресницы промокли от горя, но сердце Юли не дрогнуло. Ни капли жалости не шевельнулось в ее душе. Слишком свежи были раны. – Вот так, ваше сиятельство! – сказала она. – Заткнись и сиди! – Девушка уселась за руль и взяла еще одну салфетку, чтобы окончательно привести себя в порядок. Заплаканные глаза возникли в зеркале заднего вида и сопровождали ее, пока несчастная вспоминала, где у машины педали и как закрывается дверь. – Придурок! – прошептала Юля, и слезы потекли по ее щекам. – Сейчас поедем в магазин! Думаешь, ползунки тебе покупать? Будем покупать ремень! А потом домой, ясно?! Будешь жрать манную кашу и расти большой. Только попробуй не вырасти до возвращения дяди Натана! Только рискни, маленький кровосос!