- ...У каждого свой крест. В одиночку не под силу вынести на плечах все грехи человеческого рода. Имеем ли мы право осуждать тех, чей крест тяжелее? За что нам казнить братоубийц, если Сет покончил с Осирисом, а Каин с Авелем? Почему человек считает себя исключением в природе, которая сама убивает и воскрешает жизнь из мертвой плоти. Я скажу, почему... - Сириус поглядел на аудиторию. Ученики притихли. Лампа качалась под потолком, за узкими окнами, закрытыми решеткой, стояла ночь. - Я скажу вам то, что вы чувствовали сердцем, но боялись принять рассудком: человеческая цивилизация есть история отступничества. От слова, от веры, от истины, от закона. И если бы это было не так, чем бы мы отличались от коровьего стада? Человек, едва появившись, преступил закон фактом своего бытия. Он делал это всегда, делает до сих пор, и если однажды остановится - погибнет. За что нам осуждать преступника? Он несет в себе наследство Адама и Евы. Тянет ношу, которой побрезговали иные... как мясник разрубает плоть, чтобы мы могли насытиться едой на белой скатерти. - Сириус опустил ладонь на бритую макушку юноши, сидящего перед ним на скамье. Впервые я видела новичка в кругу приближенных. - Скажу тебе так, сын мой: унаследует истину тот, кто хочет узнать; изменит судьбу тот, кто захочет ее изменить; кто владеет желанием, тому принадлежит все. Но наши желания - наш крест, который мы несем из рода в род. Похоже, парень просидел в тюрьме больше половины "курса". Остальных слушателей я знала в лицо. Компания подобралась из бывших поклонников. Компания та еще. В основном законченные шизофреники, которые прикрывали Сириуса при облавах после публичных проповедей. За хорошую работу им позволено было слушать учителя чаще и проповедовать сириотику шизофреникам начинающим. Никто из них Секториум не интересовал. На каждого было досье и следящая камера. Вероятно, именно такую камеру Сириус только что прилепил к бритому черепу новичка. Количество приближенных "апостолов" колебалось в пределах тридцати человек. С каждым из них я, как личный секретарь Сира, связывалась перед собранием и беседовала, чтобы понять, не завербовали ли его правоохранительные органы? Готов ли он по-прежнему идти с Учителем до конца? Чем дальше шизели слушатели, тем сложнее становилось их контролировать. Шеф достал в Сигирии специальное оборудование, так как анализировать речь психа, не будучи психиатром, я затруднялась, но "пациенты" сбили с толку машину. Шеф пытался привлечь к сотрудничеству специалиста, но "пациенты" сбили с толку специалиста. Только моя интуиция давала Сириусу надежду, что среди приближенных нет "иуды". Чтобы свести риск к минимуму, он не гнушался обществом бывших заключенных. Сир не знал, что именно в их среде мне однажды попался желающий заработать... когда за донос на Сириуса обещали деньги. К счастью, те времена прошли, и задача упростилась: надо было собрать аудиторию, так как Сир, по складу своей натуры, перед диктофоном выступать не умел, не имел источника вдохновения. Кроме того, надо было замерить матричный фон во время лекции, сопоставить его с предыдущей записью и подать шефу, который затем в задумчивости анализировал данные. Сириус от контакта с аудиторией получал эмоциональную разрядку. Попросту собирал вокруг себя энергетических вампиров и наслаждался актом "кровопускания", после которого чувствовал себя отменно: был мил и уступчив. В такие минуты он отказывался от идеи переделать мир по своему образцу. "Я счастлив уже тем, что живу, - заявлял он. - Представь, какой конкурс должен пройти человек, чтобы появиться на свет. И я - в числе избранных". Зато в худшие дни Сира одолевала противоположная крайность: "Если я не стану Богом, - признавался он, - мне все равно, кем быть. Могу грузчиком... могу чистить обувь, рубить тростник. Что мне за дело до самого себя, если я - ничтожество". - С такой энергетикой, - сказал однажды шеф, - у него действительно нет выбора. Только не нравится мне все это. - Не нравится энергетика или не нравится Сириус? - уточнила я. - Не нравится мне ваша планета, - признался Вега. - Чем дальше, тем больше. Сириус не нравился шефу никогда. Не нравился как факт, опровергающий выстроенную им теорию гиперматриц, в которой и так еле-еле сходились концы с концами. Шефу не нравилось, что в плотной матричной среде живет существо, способное противостоять ее давлению без сигирийского оборудования, да еще "выбивать" из гиперматриц сознание отдельных граждан. То, что люди на проповедях продолжают сходить с ума, шефа не удивляло. Его удивляло и озадачивало направление помешательства, а также источник энергетики Сира и мощность его воздействия. Шеф был уверен, что феномен социопатии свидетельствует о разложении ментасферы в силу внешних воздействий: истечения срока годности гелиосома, например, или недомыслия создателей, прививших здесь нежизнеспособный генофонд. Теперь он наблюдал фонтанирующий источник разложения в самой среде. Шеф понимал, что теория неверна, но своими размышлениями на эту тему ни с кем не делился. - Такие, как Сир, долго не живут, - утверждал он. - Если с ним не случится несчастья, он сопьется или в петлю полезет. Сириусу было слегка за тридцать. Он не имел суицидальных идей, был склонен к алкоголю не больше, чем все остальные секториане, легкие наркотики на него не действовали, а сильных он боялся больше, чем милицейских облав. Он боялся за свою жизнь, которая с каждым годом теряла для него ценность.
- Все мы обреченные, - проповедовал он бритому пареньку, - всем нам отпущен кусок времени, за которым вечная темнота. И ты еще спрашиваешь, в чем твое преступление перед человечеством? Задумайся о вине перед Космосом, сын мой, ибо Космос знает, что творит твоими руками. Лысый ни о чем не спрашивал Учителя, он тихо плакал, закрыв лицо грязными пальцами. Никто из слушателей не задавал вопросов. Сириус задавал себе вопросы сам и сам же отвечал на них: - Кто есть Бог? - спрашивал себя Сириус. - Он Хаос и Космос, душа и тело, зло и добро. Он действует в самом себе, ради самого себя, руководствуясь своей причинностью, в которой человечество - не конечная цель. Если бы это было не так, человек был бы существом совершенным. За что же тебе, сын мой, прощение? Если бы Бог нуждался в нашем раскаянии, разве он не сотворил бы нас кроткими? Бог сделал из человека отступника, и теперь человеческие грехи есть грехи Бога. Ты спрашиваешь, зачем тебе жить, отверженному, а я говорю, Бог знает, зачем он сотворил тебя таким, потому что сотворил тебя против твоей воли.
В машине Сириус отдыхал. Потом попросил остановиться на пустыре, чтобы надышаться воздухом. Ночь была по-летнему теплой, воздуха хватало, но у меня сложилось впечатление, что он боялся "прослушки" в машине. - Как ты думаешь, - спросил он, отойдя от дороги, - возможен ли рай? Представь себе фантастическую жизнь без страдания и боли. Представь бытие, когда не надо убивать, чтобы жить. Каким должно быть это бытие? - Фантастическим. - Моих людей не осталось. Новое поколение землян обо мне не вспомнит. Как ты думаешь, можно ли сделать рай там, где личность бессильна, а толпа неразумна? Ты чувствуешь противоречие в самой идее? - Что-то есть... - призналась я. - Какая дивная ночь! Какое счастье, что ты меня понимаешь!
Утром меня разбудил компьютер и пригласил в офис. В вестибюле у лифта нервно курил Миша, плевался и топтался, стряхивая пепел куда попало. - Ты звал? - Не звал, - сказал он, - но раз пришла, посиди с этой засранкой. Мне надо отскочить. С тех пор, как "эта засранка" появилась в Мишиной жизни, он лишился сна, осунулся, стал отращивать бороду, чтобы добавить себе авторитета, а может, ему стало не до бритья. Он вынужден был забыть о прочих женщинах, чего прежде ни разу не делал. - Третий день... - жаловался Миша, заталкивая окурок в вентиляционную решетку, - третий день без толку! Издевается надо мной! Издевается и хамит! - Иди, Миша. Я с ней побуду. - Она и тебе хамит? - Она нормально себя ведет, ступай. Ксюша сидела одна за компьютерным столом, заваленным старыми распечатками схем и графиков, по которым когда-то учился Миша. Графики были нервно почерканы его же рукой. - Здрасьте, - сказала она, не глядя в мою сторону. - Что, нажаловался, да? Прислал меня воспитывать? - Нет, пока только караулить. - У, госссподи, - прошипела Ксюша, - я не могу! - Довела начальника до нервного расстройства? - А я предупреждала, что сама девушка нервная. Вас, между прочим, Вега искал. - Зачем? - Мне почем знать? Мне что, рассказывают? - Если хочешь все знать, будь полюбезнее с Борисычем. - У, госссподи! Я что, без него бы не разобралась? Скажите, пусть перестанет меня пасти, как дитё малолетнее. Чтобы не рассмеяться, я вышла в коридор, но кабинет шефа был пуст. Ксения продолжала ворчать на сбежавшего Борисыча и нервно рыться в бумагах. - Куда все девались? - Туда, туда, - она указала в сторону лаборатории. - Индер позвал, все и побежали. И еще дядька в кепке пришел, тоже туда побежал. Там что, зарплату дают? "Ну, нет! Ищи тебя потом..." - подумала я и села стеречь "засранку", так как кроме меня в офисе действительно не было ни души. Только я устроилась за соседним компьютером, как Ксюша переключила гнев на меня: - Теперь вы меня пасете? Я взрослый человек! Мне скоро восемнадцать! - Неужели? Хорошо выглядишь. Я бы не дала больше пяти. Ксюха надулась. Сначала она думала, как вежливо нахамить взрослой тете, потом ее увлекли Мишины записи, и она забыла... - Работа нравится? - спросила я. Ксюша сморщила носик, дав понять, что я отвлекаю ее не вовремя. В коридоре появился шеф и пригласил меня к себе. В отличие от Ксении, он выглядел абсолютно счастливым. - Челнок идет с Лунной Базы. У нас мало времени. Присядь, дело есть. - Шеф спечатал на визитную карточку текст и обернулся ко мне. - Скажи, пожалуйста, сколько у Миши детей? - Не могу знать. Мне известно только про Ксению. - Познакомься с Дарьей Михайловной, - сказал он, отдавая мне распечатку. На визитке было краткое досье на некую Дарью, которая на три года старше Ксюши, имеет адрес, номер телефона и сетевую почту. Тут же помещались данные о ее матери и двухлетнем сыне, Павле Егоровиче. - Хотите сказать, что у него есть внук? - И я еще небрежно искал, - улыбнулся Вега. - Вы уверены? - Я сделал экспертизу. Вне всякого сомнения, она его дочь. Если он не знает, сообщи деликатно. - А можно неделикатно? Шеф рассмеялся. - Девушка меня не интересует, - сказал он, - ей не передались Мишины способности, но внук со временем должен быть протестирован. Надо будет заранее продумать его образование. И еще, - добавил он, отворачиваясь к компьютеру, - меня интересует все Мишино генетическое наследство. В ближайшее время я желал бы иметь полный список. Если он возьмется помочь, будет неплохо. Может, у него сохранились старые записные книжки. Пусть пройдется по адресам, будет больше толка. Еще лучше будет, если ты перестанешь его покрывать. - Клянусь, я не знала об этой Дарье! Фамилия ее матери мне тоже ни о чем не говорит. - Все! - закончил разговор шеф. - Надо встречать челнок, - он скрылся за дверью лаборатории, а я осталась стоять посреди коридора с визиткой в руках. - Надо же! Ну и жизнь начинается. "Дарья Михайловна", - прочла я еще раз, а потом вспомнила о Ксюше. - Где это ваш Борисыч? - спросила она с раздражением. - Он вернется когда-нибудь? - Что-то не получается? - Вы же все равно не разбираетесь в этом! - Верно, - согласилась я и обратила внимание на дату рождения Дарьи Михайловны. - Ксюша, какой получится день, если от 13 мая 1997 года отнять девять месяцев? Первый раз Ксюша оторвалась от работы, чтобы посмотреть на меня. Такой же взгляд бывал у ее отца, если я не могла сложить в уме элементарные числа. - 13 августа 96-го, - ответила она. - Ну у вас и уровень постановки задачи. Упасть и не встать! "То есть, - размышляла я, - после моего дня рождения он отправился куда-то добавить впечатлений. Тогда был Адам, и он наверняка знал, куда отправился Миша. Впрочем, ребенок мог родиться и раньше, и позже срока. Нет чтобы, как блазиане, указывать в паспорте дату зачатия", - подумала я, но выводы сделать не успела. Дверь лаборатории распахнулась. Из нее вылетел огромный черный рюкзак и шлепнулся посреди коридора. Судя по грохоту, он весил под тонну. Мы с Ксюшей, как по команде, вытянули шеи. Вслед за рюкзаком выехал на роликах высокий и широкоплечий молодой человек, закинул рюкзак на плечо, так что лямки затрещали, и стремительно покатился по коридору. Высота магнитных "коньков" добавляла ему сантиметры, не достающие до сборной по баскетболу; мускулистый торс стягивал кожаный жилет, сшитый влюбленной в него бабушкой на шестнадцатилетие, - именно в этом возрасте молодой человек перестал умещаться в стандартную одежду. Оба его бицепса были опоясаны алой татуировкой сигирийских иероглифов. На одном ухе висел пульт блазианского коммутатора, на другом - обычный телефон. Проезжая мимо компьютерной, молодой человек задержался, потому что его внимание кое-что привлекло. Он открыл дверь, въехал в комнату прямо с рюкзаком и затормозил перед столом Ксении. Воздух наполнился специфическим ароматом герметика, характерный для внутренних интерьеров сигирийского транспорта. Глаза молодого человека закрывал зеркальный обод, на ободе крепилось дополнительное визуально-аналитическое устройство, позволяющее считывать скрытые голограммы в кабинах пилотируемых аппаратов. Молодой человек надвинул устройство на обод и, опершись кулаками на столешницу, завис над девушкой, как летающая тарелка зависает над территорией, наблюдая изменения ландшафта. Воцарилась недвусмысленная пауза. Ксения повела себя не по-детски разумно, - она попросту игнорировала пришельца. Она даже не оторвала взгляд от поля экрана, продолжая вводить данные в таблицу. На поясе молодого человека побрякивал прибор, позволяющий ему проходить автоматическую идентификацию на транспортных развязках Галактики и Андромеды. На коленном ремне крепился каркас голографического монитора, на запястье - панель управления компьютером. Из-под жилета выглядывала серия татуировок на непонятном землянину языке. Единственная фраза, написанная по-русски, располагалась, как правило, на затылке и читалась так: "Ма! Я вернусь поздно". Если по каким-то причинам надпись отсутствовала, значит, она должна была появиться в ближайшие часы. Только, похоже, что в этот раз на молодом человеке не осталось места для новых татуировок. На шее у него сиял сиреневый "ангел", символизирующий удовлетворение после сдачи теста; на локте стоял "штамп" говорящий о том, что другой тест он с треском провалил и пересдавать не намерен. На брюхе разворачивался красочный сериал комиксов о том, как его достала такая жизнь, а на плече, повернутом в мою сторону, светился свежей краской текстовой столбец, который я успела перевести во время паузы: "Оставьте меня в покое, я - землянин", - гласила надпись на плече молодого человека. Ксения не сочла нужным ни на секунду прервать работу. Напротив, покончив с одной таблицей, она, не переводя дух, приступила к следующей. Молодой человек согнулся и приблизился к девушке визуальным прибором. - Ты кто? - спросил он. - А ты кто? - последовал встречный вопрос. - Я Имо. - А я Ксю. - Почему "Ксю"? - А почему "Имо"? - спросила Ксения и, наконец, поглядела на молодого человека. - Потому что я такой, - ответил он и выпрямился, расправив могучие плечи. - Ну и дурак, - ответила Ксюша и опять приступила к работе. Потерпев фиаско, Имо повернулся ко мне. - Почему не встречаешь? - спросил он, и я не нашла, что ответить, потому что не надеялась быть замеченной на фоне молодой, красивой девушки. - Как же не встречаю? Зачем же я здесь сижу? - Булку с сюрпризом не встречаешь, - уточнил он и выкатился задним ходом коридор, потому что развернуться с рюкзаком было негде. - Какой сюрприз? - не поняла я, но Имо лишь улыбнулся и продолжил путь к лифту. Когда он скрылся, Ксюша отодвинулась от компьютера. - Кто этот лысый придурок? - строго спросила она. - Мой сын, - ответила я, краснея. - Какой сюрприз? О чем он? - ноги сами понесли меня к лаборатории, но недоумение на лице Ксюши заставило остановиться. Я испугалась, как бы простецкие выходки моего оболтуса не испортили ей впечатление обо всей конторе. - Его действительно зовут Имо, - оправдывалась я сбивчиво. - Наверху он отзывается на имя Дмитрий. Обычно он не ведет себя так... То есть, я хочу сказать, он волне воспитанный мальчик, только иногда непосредственный до беспредела. - Я заметила, - согласилась Ксюша. - Думаю, когда вы познакомитесь ближе... Ксюша, я схожу, узнаю, что он привез с Блазы? - Идите уж... - сделала одолжение Ксюша, и ее возмущение сменилось снисходительным великодушием. - Я как-нибудь себя сама покараулю.
В лаборатории меня ждало совсем диковинное зрелище. Несмотря на то, что я готовилась к нему пятнадцать лет, оно застало врасплох не только меня, но и Вегу, Индера, а также Володю, который оказался случайным свидетелем. Среди комнаты стоял еще один молодой человек, раздетый до пояса. Он подвергался облучению, обязательному для прибывающих инопланетян. Этот молодой человек не был похож на предыдущего. Он был в меру высок, в пределах разумного сложен и сильно загорел. Светлые локоны молодого человека отрасли до плеч, в руках он держал "хлебницу" и смотрел на меня, хитро улыбаясь. - Ты тоже думаешь, что я привидение? - спросил он. - Господи, боже мой! Каким образом? - воскликнула я. - Обманным, - ответил Индер, продолжая высвечивать его ламой. - Сговорились, хулиганье! Шеф, вопреки увиденному, все еще выглядел довольным. - Надо было предупредить, - говорил шеф, - подстраховали бы. - Обошлось и ладно, - заметил Володя, - радуйтесь. Не радовался только Индер, орудуя лампой. - Ты видишь, что он себе позволяет? - ворчал доктор, указывая в сторону удалившегося Имо. - Что за порядки? Кто ему дал право делать дела за спиной начальства? - А я был так рад... - сказал загорелый молодой человек. - А тебя не спрашивают, - ответил сердитый Индер, выключил лампу и обратился ко мне. - Если ему станет плохо, претензии к Имо! Я растерялась. Молодой человек с "хлебницей" подошел ко мне: - Разве ты меня не обнимешь? - спросил он. - Не поздравишь с возвращением? Разве так встречают землян, когда они вернутся домой?
Через минуту мы, обнявшись, шли по коридору. Я несла "хлебницу", он волок за собой рюкзак. За нами также медленно шли шеф и Володя. Они желали попасть в кабинет, а я - убедиться, что это не сон наяву. - Хорошо, что я осветлил волосы? - спросил молодой человек. - Я не буду выглядеть смешным среди людей? - Нормально, - ответила я. - Заплетем тебе косу, будешь на студента похож. - Ты видишь, как я загорелся? Хотел привыкнуть к Солнцу, а стал на негра похожий. - Загорел, - поправила я, - а не загорелся, но тебе идет. Володя усмехался, глядя на нас, а Вега ждал, когда мы проволочемся мимо двери кабинета, но рюкзак был длинным, а коридор узким. - Помнишь холл? - спросила я. - Ты сидел на диване, и ноги до пола не доставали. А вон в том кабинете ты однажды заснул прямо в кресле. Пришелец иных миров растерянно озирался. Ясно было, что ничегошеньки он не помнит. Что он устал от впечатлений и хочет отдохнуть. - Здесь был архив, но мы его убрали, - продолжила я, - сдвинули стенку и сделали большую компьютерную комнату. Узнаешь пульт слежения за радарами? Ты заметил, как много спутников теперь вокруг Земли? Пришелец ничего не заметил. Он покинул Землю в пятилетнем возрасте, его отлет, как и прилет, проходил в слепой капсуле. С какой стати его должны волновать подробности переезда стены? Просто я не была готова проводить экскурсию. Я ждала этого дня так долго, что привыкла ждать. - Познакомься с Ксенией... Мы остановились на пороге компьютерной под пристальным взглядом девушки. - Ксения - наша новая сотрудница, а это мой старший сын, Джон Финч. Молодой человек поклонился неуверенно, но учтиво, как это делали герои фильмов, просмотренных им за годы отсутствия на Земле. - А это наша Булочка, - добавила я и поставила "хлебницу" перед Ксюшей. В прорезь на Ксюшу глядели два внимательных глаза. Не судьба ей сегодня была сосредоточиться на работе. - Джон - тоже настоящее имя, потому что он немного американец. - В прошлой жизни, - уточнил Джон, - а в этой жизни я очень альф. - Только по паспорту. На самом деле, он человек. Джон смутился, словно первый раз в жизни его назвали человеком. Впрочем, может быть, в Лого-школе это слово считалось ругательным. - Постараюсь им быть, - пообещал он. - А Ксюша - наш новый технический консультант. - Пока еще ассистент, но тоже стараюсь... - ответила Ксю. - Тогда вот тебе первое задание: узнай, пожалуйста, по сети Лунной Базы, не проявил ли контролер повышенного интереса к капсуле, пришедшей к нам сегодня. Ксения вернулась к компьютеру, а я еще раз осмотрела "привидение" Джона и заметила на его плече татуировку "знак Солнца". - Ты позволил ему себя разукрасить? - Я позволил, - заступился Джон за младшего брата. - Джон! - Не сердись! Мне обидно, когда ты расстраиваешься из-за таких маленьких причин. - Так не говорят, - поправила я, - и еще, чтобы ты знал, "загорел" и "загорелся" - это разные вещи. В первом случае ты просто в меру позагорал, во втором случае - заснул в солярии. - Я заснул, - признался Джон. - А в этот момент Имка подобрался к тебе с краской. - Я сам позволил! - Стандартный контроль, - сообщила Ксения, и мы замолкли. - Никаких дополнительных индикаторов не применялось. А что, вы везли с собой контрабанду? - Я - контрабанда, - объяснил Джон. - Да, да, - подтвердила я. - Для "белых гуманоидов" Джон самая настоящая контрабанда.
В модуле Имо успел навести беспорядок. Он развернул рюкзак посреди прихожей и захламил все вокруг своими коробочками, баллончиками с краской, бутылочками с растворителями, наборами рейсфедеров и пульверизаторов. Отдельную секцию рюкзака занимал пакет со стружкой, которая дымилась, источая дурманящее благовоние, и которую я запретила, но, как выяснилось, без результатно. Все это добро он неспешно носил через сад и устраивал в своей комнате. Булочку я вытряхнула в заросли травы. Джон присел у бассейна. - Возле растений необычно активный воздух, - сказал он. - Если станет плохо, зайди к Имо. Там воздуха нет вообще, сплошь герметики и химикаты. Имо, покажи Джону его комнату, - попросила я. В ответ раздался натужный хруст резинового мешка, из которого Имо вынимал барахло. - Ты слышишь, что я говорю? - Он слышал, - сказал Джон. - Тогда устраивайтесь. Я скоро буду. - Не уходи. Еще немного побудь здесь. - Ты хорошо себя чувствуешь? - Привыкну, - улыбнулся Джон. - Я же землянин. Я же на Земле. - Это еще подземелье. Земля будет позже. Дядя Вова купил автобус. Поедем путешествовать, и ты увидишь много всего интересного, а пока отдыхай. Я вернусь быстро.
В офис я пошла с пустой банкой, и с намерением до конца выполнить Мишино поручение, но этого делать не пришлось. С Мишей мы столкнулись там же, в вестибюле. - Финч, говорят, здесь? - спросил он и обратил внимание на размеры банки у меня в руках. - Они оба как папуасы? - Дай пройти, - попросила я, но Миша загородил проход. - Если они в таком виде будут шляться по городу!.. - Тогда что? Что ты сделаешь? - Ты когда-нибудь начнешь заниматься воспитанием этих молокососов?! Кто им позволил явиться сюда вместе? Что за шуточки? А если Финча пасли? - Шеф бы сказал. И вообще, занимайся своим "сокровищем", а моих не терроризируй. Банку я поставила перед Индером и попросила наполнить ее раствором, который смывает татуировки, в соответствии с предстоящим объемом работ. - О, да! - посочувствовал Индер и пошел готовить раствор, а я пошла ему помогать. - Объясни мне, зачем он делает это? - Он же молодой, - объяснил Индер, - раз делает, значит ему надо. - Значит, ремня надо было дать вовремя и как следует, - добавил Миша, который шел за мной. - Опоздала - терпи. Я ее предупреждал! - объяснил он Индеру. - Не будет мне позволять заниматься воспитанием, вырастет балбес, со всех сторон положительный: на учебу ему положить... на работу ему положить... На мать родную положить... Так он еще и Финча подставил! Но Финч-то должен был соображать?! Знаешь что, - Миша снова накинулся на меня, - если ты не способна им доходчиво объяснить элементарные вещи, значит надо попросить меня или шефа!
Вполне возможно, что мои педагогические усилия никому из детей не пошли на пользу. В этом я готова была согласиться. Возможно, примени я более радикальные методы воспитания, толку было бы больше, но тогда это были бы не мои дети, а совершенно другие люди. Так уж сложилось, что Имо и Джону я могла объяснить все что угодно. Они могли меня выслушать и понять, но далеко не факт, что из услышанного ими был бы сделан надлежащий вывод. Так было раньше, так будет всегда. Отсчет новой секторианской эры начался для меня в тот день, когда Имо впервые заговорил. Точнее, произнес пару слов, от которых у меня волосы встали дыбом, и я не могла их уложить, пока утрясались недоразумения и заминались скандалы, связанные с появлением ребенка в Галактике. Между тем, главный виновник замолчал еще на полгода. И с этим тоже ничего нельзя было поделать. Сколько Миша ни хорохорился, сколько не грозил ремнем, Имо не счел нужным потратить на него ни слова. То есть, говорить он мог, но все попытки пообщаться с ним натыкались на его абсолютное нежелание раскрыть рот. Со мной ему не было причин разговаривать, я и так знала, чего он хочет. С другими - тем более. Зачем? Мама придет и всем объяснит, чего хочет Имо. Шеф предположил, что у ребенка недоразвиты голосовые связки, и каждый звук дается ему с трудом. Индер еще раз осмотрел глотку Имо и еще раз подтвердил старый диагноз: "лентяй, каких свет не видел". Впервые я заметила, что Имо общается, на детской площадке с такими же ребятами как сам, но и там его речь не была частым событием. На вопросы он отвечал односложно или не отвечал вообще; он долго думал, прежде чем открыть рот и никогда не прибегал к словам там, где можно обойтись жестом. У него появился друг Иван, такой же упрямец и молчун. Они прекрасно ладили, потому что не утомляли друг друга: молча возились в песочнице, лазали по заборам и в луже дрызгались тоже молча. Между ними существовала полная гармония взаимоотношений. Так они росли, молча и вместе. Только Иван пошел в колледж на соседней улице, а Имо отправился учиться в Сигирийскую Лого-школу. Этому событию предшествовали баталии между мной шефом. В итоге победила демократия - мы предоставили сделать выбор самому Имо. При этом шеф активно агитировал его за Лого-школу, а я за колледж. Миша предательски примыкал поочередно к каждой из воюющих сторон. Когда я привлекала его к агитации, он описывал ребенку прелести счастливого земного детства. Когда его привлекал к агитации Вега, Миша с тем же пылом превозносил достоинства сигирийского образования. А когда я уличила его в предательстве, он не признал себя виноватым: "И то и другое хорошо, - сказал он. - Здесь мы за ним присмотрим, там ему мозги на место вкрутят. Если хочешь, чтобы парень сделал выбор, надо представить ему оба варианта". "Действительно", - подумала я и согласилась. Имо исполнилось пять лет. Время на размышление стремительно таяло. - Ты что-нибудь решил насчет школы? - спрашивал я все чаще, а Имо все дольше думал над вопросом. Он откладывал игрушки, садился в позу мыслителя и хмурился до тех пор, пока я не отвлекалась от темы. Я грешным делом надеялась, что решу без него. Только однажды на рассвете он сам разбудил меня. Почему-то все важные решения Имо принимал на рассвете. - Пойду учиться в Сигу, - сказал он. - Ты хорошо подумал, сынок? В Сигу надо ехать сейчас, а здесь ты бы погулял еще год и учился бы в одном классе с Иваном. Имо задумался в последний раз. - Нет, в Сигу, - сказал он, и это решение стало окончательным.
На Блазу мы отправились вместе с Адамом. Взяли любимые игрушки, которые нам сразу вернули. Запаслись теплой одеждой, которую нам посоветовали использовать только на Земле. Короче, отдали ребенка почти голым. Адам взял на себя роль "мужского плеча", на котором мне следовало рыдать, когда поведут мою деточку. А может, шеф поручил ему присмотреть за мной, чтобы я вела себя в соответствии с блазианской этикой, не позорила честное имя начальства. В тот раз мое поведение было безупречным. Рыдать не пришлось. Имо увел воспитатель альф, солидный мужчина, чем-то похожий на шефа, который давно ждал ребенка и знал о нем больше, чем легкомысленная мать. Все произошло быстро и спокойно. У меня осталось чувство чего-то незавершенного, и тогда к нам вышел Джон. Повзрослевший, обросший длинными локонами, со своей удивительной улыбкой . Джон вышел посмотреть на нас. Он почти забыл английский, общался со мной через автоматический "переводчик", спрашивал, часто ли мы будем приезжать, и можно ли ему выходить к нам после свиданий с Имо? Первое время мы ездили на Блазу часто. Возили Джону подарки: диснеевские мультики, прочую развлекательную ерунду на русском и английском языках, которая могла понравиться мальчишке. Я собирала ее и перегоняла на сигирийские инфоносители. Надеялась, что Джон заговорит на человеческих языках, и подолгу просиживала с ним в фойе, прежде чем забрать Имо. Мне не хватало общения с Джоном, но срок свидания на территории школы был ограничен. Чтобы больше проводить времени с Имо, Адам снял жилье в иностранном поселении, по соседству с Семеном и Ольгой Васильевной. Старички присматривали за модулем в наше отсутствие, и за нами... тоже присматривали. Имо мне отдавали на сутки, поэтому в школе мы с ним почти не общались, чтобы больше времени сэкономить для Джона. Не знаю, затеялась бы эта история, если бы не обаяние маленького американца и не моя привязанность к нему. Джону было почти восемь лет, он производил впечатление вполне взрослого человека. Он ждал нас в фойе за час до прибытия, сам приводил за руку Имо и сам уводил его тоже за руку. Только однажды меня посетила мысль. Я спросила Джона на очень плохом английском, не хочет ли он с нами проводить время на поселении? И вообще, быть как бы членом нашей семьи? Джон не понял вопроса. Я не стала мучить чужой язык и передала идею через "переводчик". Джон опять ничего не понял. Только когда Адам повторил то же самое на разговорном "сиги", Джон растерялся, а потом заплакал и обнял меня. Тогда до меня дошло, какой я была бестолковой. Сначала мы поплакали, потом утешили друг друга, собрали вещички... но вахта не выпускала меня из школы с чужим ребенком. "Своего возьми, - было сказано мне, - а этого верни на место". То, что Джон - землянин, как и я, вахту не убедило. Клятвы, что я привезу его через день в целости и сохранности, ни на кого не подействовали. "Своего бери, - повторили мне, - а этого оставь. Он тебе не родственник". - Как это не родственник, если я его родная тетка?! - рассердилась я. Вахта молниеносно сопоставила генетику и уличила меня во лжи. Я же к тому времени порядком рассвирепела и стала объяснять, что в человеческой традиции генные коды родственников не обязательно имеют одинаковые участки. - Перестань, - отговаривал меня Адам. - Со временем мы все уладим. Я послала его к школьному начальству немедленно решать вопрос и заявила, что без Джона отсюда не уйду. В ответ все порты школы были автоматически заблокированы. Я продолжала атаковать вахту. Вахта, судя по всему, имела опыт обороны от агрессивных родительниц. - Вы не смеете портить ребенку детство! - выступала я. - Он человек и должен отдыхать по-человечески. - Ничего не знаю, - отпиралась вахта. - На этого ребенка есть заказ. Никто не имеет права уводить его из школы. Он обучается под патронажем внешней разведки. Он готовится к участию в секретном проекте. Ты не можешь даже общаться с ним, но поскольку он вышел сам... - Что это еще за заказ на ребенка? Вам здесь что, "стол заказов"? Или это тюрьма, а не школа? - Школа, - уверила меня вахта. - Одна из самых престижных и дорогих школ Блазы. Обучение этого ребенка спонсирует влиятельный господин, который и наложил запрет на вывоз его за пределы... - Немедленно свяжите меня с этим господином, даже если это сам президент Галактики! - Это непросто сделать, - объяснила вахта, - так как господин, очень уважаемый альф-сигириец, не находится сейчас на Блазе. Его местонахождение засекречено, и связь будет дорого стоить. - Наплевать! Связывайте сейчас же, - бушевала я и молила бога, чтобы не появился Адам и не зарубил авантюру. Адам появился как всегда вовремя и прыснул со смеху, когда понял, зачем я сижу у пульта коммутатора. - Только акустические сигналы, - предупредила вахта. - Говори медленно в "переводчик". - Какое счастье, что я не увижу этой мерзкой рожи, - ответила я. Адам, задыхаясь от хохота, отполз за угол. - Говори, - повторила вахта, - время уходит. И я сказала все. Произнесла речь о том, что никакие засекреченные дяди-альфы не имеют права отнимать у человеческого детеныша детство. Что я на уши поставлю Галактику, но не позволю использовать Джона ни в каких проектах до тех пор, пока он не вырастет и не сможет принять решение сам. Я сказала, что усыновляю этого человечка официально и, если его не выпустят со мной на поселение, буду жить в школе ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы привлечь внимание общественности к безобразию. - Ты в детстве с куклами не наигралась? - услышала я в ответ и сбилась с мысли. Это было неожиданно. Тем более что фраза прозвучала по-русски, а голос показался знакомым. - Сколько тебе нужно детей, чтобы ты успокоилась? - спросил голос. Красная от смеха физиономия Адама показалась из-за угла и спряталась снова. - Сейчас же возвращайся домой, - сказал влиятельный дядя-альф, - и роди себе десять штук, только чтобы это были нормальные человеческие дети. Слышишь меня, Ирина? Я уже согласен на все, только пусть они будут людьми. К своему стыду, я узнала голос шефа, но не смогла ответить. "Переводчик" упал и закатился под тумбу. Одной рукой мне надо было задвинуть на место отвисшую челюсть, в другой у меня была теплая ладошка Джона, который разделил со мной все этапы позора. - Пусть забирает его куда хочет! - распорядился шеф и добавил на "сиги" пару слов, которые я затруднилась перевести. С той минуты Джон Финч был признан моим старшим сыном, и оспорить этот факт я не позволила никому, также как сомневаться в правомерности моего поступка. Я моментально вжилась в роль мамаши, словно Джон был моим с рождения, и распорядилась приготовить мне документы, чтобы исключить недоразумения в будущем. Только Адам посоветовал мне прежде приготовить задницу для хорошей порки.
Шеф встретил меня у капсулы мрачнее тучи. Все, что он скажет, я знала заранее. Я могла составить тезисы его выступления по пунктам: начиная с моей природной безответственности, кончая неудобной ситуацией, в которую я постоянно ставлю контору. Однако меня ждал особенный нагоняй. Шеф поразмыслил на досуге и пришел к выводу, что я по большому счету здесь ни при чем. Что мой инстинкт материнства оказался стихийно разбужен, приведен в боеготовность, а затем оставлен не у дел. Поэтому мне нужно как можно скорее завести детей. Речь шефа на этот раз изобиловала не этическими, а медицинскими терминами. - Индер устроит искусственную инкубацию, - обещал он. - Я пойду на любые уступки. Только чтобы это были нормальные дети от нормальных мужчин! Речь не была дослушана мною до конца. Все заманчивые предложения были с ходу отвергнуты. Я вернулась в пустой модуль, забралась под одеяло и попыталась понять, что такое нормальные дети от нормальных мужчин? Откуда они могут взяться, и зачем они мне нужны в количества десять штук, когда мне двоих вполне достаточно? А в модуле еще валялись игрушки. Было тихо, одиноко и гадко оттого, что в Секториуме в тайне от меня планируются "секретные проекты" с участием Джона, а я не имею права знать, что за проекты и отчего они так секретны? Что в конторе, где работают земляне, есть информация, не предназначенная для землян совсем, и, что мой маленький, милый Джонни, оказывается, слишком аномален для того, чтобы считать себя человеком. В конце концов, с моим решением смирились все. И Адам... в последнюю очередь, но я не в обиде. С появлением в моей жизни Имо Адам тоже смирился не сразу.
Блазу я стала посещать не просто часто, а при малейшей возможности. Как только позволит работа и транспорт, не дожидаясь прочих благоприятных условий. Все мои представления об этой планете, сформированные из записей и учебников, были перевернуты. Я представляла Блазу - главную планету Сигирийской конфедерации, интеллигентной, светлой и представительной, как гостиница "Интурист". Все это оправдалось отчасти. Блаза была темной планетой. Большая часть ее территории пребывала либо в сумерках, либо во мраке. Только полоса экватора освещалась по кругу поочередно то Красной, то Синей Звездой (Солнцем). Эти "лампы" колоссальной мощности вращались по орбите друг за дружкой, потому что удаленность планеты от естественных звезд Сириуса не позволяла считать ее пригодной для жизни вообще. Синее Солнце облучало Блазу спектром белой звезды. Красное - не знаю, какой спектр излучало, но для землян находиться в его лучах было небезопасно. Синее излучение в больших дозах было также противопоказано. В красных лучах хорошо себя чувствовали бэта-сиги, альфы спокойно переносили оба Солнца. Планетарное население составляло примерно десятую часть населения Земли и предпочитало жить на освещенных территориях. Чем ближе к экватору, - считали блазиане, - тем лучше жилье. Пришельцам же рекомендовали сумеречную зону, до которой не доставали ветки подземных коммуникаций. Там уважающие себя сиги не жили из-за климата. Кроме инопланетян, на наших широтах селились мутанты и отшельники. Нам, мутантам-отшельникам, было все равно, что под Солнцами гулять, что во мраке. Вся Блаза была одинаково для нас вредна. Полюса Блазы были вовсе непригодны для жизни, не предназначены для пребывания живых существ. Там лежали вечные льды, из которых зловеще торчали вентиляционные башни заводов. Над полюсами не рекомендовалось летать пассажирскому транспорту даже на орбитальных высотах. Океан на планете отсутствовал. Имелось несколько грунтовых резервуаров воды, выходящих на поверхность глубокими озерами. Они-то и сделали Блазу обитаемой, но землянами пить эту воду нельзя было, так же как дышать не фильтрованным воздухом и загорать на экваторе. В сумеречной зоне блазианам не было до нас дела. Там шеф обложил запретами подопечных: не сидеть на воздухе без фильтра и зонта. Только в модуле можно было задать родной фон излучения, поставить любой фильтр на вентиляционный канал и чувствовать себя как дома. Наше поселение сверху напоминало пляж: несколько пирамидальных зонтов-тентов, защищающих от космической радиации; под ними - выходные башни модулей с герметичными дверями. Рядом - посадочные порты для воздушного транспорта, подсвеченные кодировкой поселения, чтобы исключить незваных гостей. Подземный же транспорт был только локальным: в лифте я могла ездить не дальше чем в гости к Ольге Васильевне, но шеф был доволен: "нечего разъезжать в подземке по чужим планетам, - сказал он и отказался подключать нас к магистрали. - Неизвестно, на что нарветесь. Пользуйтесь воздушным такси". Действительно, публика на Блазе была странная, непредсказуемая. Меня пугали маски, закрывающие лица гуманоидов, их сомнамбулическая походка, откровенность в общении... Потом мне объяснили, что откровенность здесь ни при чем, просто несчастные не знают, какие вопросы землянину задавать прилично, а какие - нет. Мне дали понять, что сомнамбулическая походка не от расстройства психики, а оттого, что в мозг вживлен микрочип, позволяющий быть режиме "on-line" и предупреждающий об открытых люках на дороге. Сначала я пыталась понять и осмыслить, потом привыкла. По сравнению с сигами, человечество ведет себя слишком однообразно. И это если сравнивать себя с культурным сектором экваториальной зоны. На Блазе были и злачные места, где приличному человеку совсем не следовало появляться. К примеру, сектор Шарум, - скопище самых непристойных заведений, расположенный под грунтом на широте абсолютного мрака. Лого-школа, по счастью, находилась в районе экватора на одном меридиане с поселением, и мы тратили не более получаса на дорогу до дома, если так можно было назвать пространство, где мы, земляне, были предоставлены сами себе. Наш модуль был сделан по стандарту: цилиндрический, трехуровневый, с башней лифта посередине и винтовой лестницей вокруг. Каждый уровень делился на сегменты прозрачными подвижными переборками. Внизу было принято жить, наверху хранить скарб. Совсем не то, что мой земной модуль. Оставаться одной здесь было скучно, но я нашла развлечение: выносила кресло наверх и устраивалась любоваться блазианским небом. Ничего подобного я не видела ни на Земле, ни в Хартии, ни на Флио. Блазианское небо шевелилось от обилия огоньков. Все летало, мигало, чертило полосы огоньками. Я научилась различать суда по цвету и траектории. Иногда по форме фюзеляжа, но в нашей зоне транспорт редко снижался. Наблюдение так увлекало, что однажды я заснула в кресле от недостатка кислорода, и не проснулась бы, если бы не бдительность Ольги Васильевны. - Что ты творишь?! - ругалась она. - Тебе детей поднимать надо, а ты... Она же накапала шефу, что я хожу по Блазе без дыхательного прибора и позволяю детям то, чего не позволяли в детстве самой Ольге Васильевне ее строгие родители, а именно: гулять босиком, не спать по ночам и пачкать краской входную башню. - Если мальчишки не получат правильное воспитание, - сказала она шефу, - их нельзя будет вернуть на Землю. Они вырастут настоящими гуманоидами, если конечно вырастут у такой матери. Ольга Васильевна была права. Мои "гуманоиды" росли, как попало. Если я чему-то действительно их учила, то только языкам. Космические языки: русский и английский, были обязательными для обоих. - Зачем мучить детей? - удивлялся шеф. - Есть программы: вставляешь в ухо прибор и через неделю они говорят без акцента. Но я-то знала, что искусственно выученные языки забываются быстро, притом, в самый неподходящий момент. Поэтому продолжала мучить обоих столько, сколько считала нужным. Так они росли и мучались, пока не выросли. Росли как братья, поскольку им некуда было деться друг от друга. Сначала Джон на правах старшего водил Имо за руку и учил жить. Потом они поменялись ролями. Имо стал опекать Джона, который всегда попадал в эпицентр конфликта. Имо никого не учил жить. Он дожидался ситуации, когда Джону грозила взбучка, приходил и садился неподалеку. Конфликт рассасывался сам собой. Это поразительное свойство было замечено за Имо в раннем детстве. Он никогда не дрался просто потому, что не находилось желающих. Ни в Сигирии, ни на Земле. Даже взрослые пацаны его не трогали. Джон сказал, что в школе у Имо странная репутация: почему-то все боятся его рассердить, в том числе учителя. Очевидных причин для такого страха не было. Я не знаю второго такого миролюбивого человека, как мой младший сын. Но почему-то на Земле у Имо была точно такая же репутация. Обычно он молчал, но если раскрывал рот, замолкали все, включая шефа и Мишу. Даже если он нес полную ахинею, его не перебивали. Имо позволял себе все, что считал нужным, но ругали за это только меня. С ним предпочитали не конфликтовать. Притом, что Имо ко всем относился одинаково хорошо (то есть безразлично), мало кто из секториан мог похвастать особым расположением к себе этого ребенка. Из всех он особо выделал троих: меня, Володю и Мишу. Володю, потому что охотно проводил время в его гараже, учился водить транспорт, и вообще, Володя удивительно легко нашел к нему подход. Миша подхода так и не нашел, зато был предельно искренен в своем отношении к Имо, и никогда не был равнодушен к его проблемам. Этого оказалось достаточно, чтобы войти в число симпатичных ему людей. Ну а уж мне, как родителю, симпатия полагалась по факту родства. А может, не полагалась. Может, мне только казалось, что Имо выделяет меня на фоне прочих безразличных ему людей, потому что кроме меня никто не кидался на него с упреками и нравоучениями. А если бы даже кидались, результат был бы тот же самый: упреки Имо выслушивал с молчаливым безучастием, а нравоучениями пренебрегал. Он знал, "ма" выпустит пар и утихнет, потому как что же ей еще делать?
После начального цикла обучения мне позволили забирать Имо на Землю. Джона привозить было рискованно до тех пор, пока не обновятся архивы Лунной Базы. Шеф считал, что риск не оправдан, что у "белых" хорошая память, что вряд ли они позволят Джону спокойно гулять по Земле. Я не настаивала. Как ездила, так и продолжила ездить. Имо изучал рисование, логику, биотехнику и пилотирующие программы. Джон - пространственную геометрию, основы фазодинамики, физику и языки. Я изучала педагогику и применяла ее на практике: - Почему Джону всегда достается больше всех? - спрашивала я у Имо. - Потому что лезет... - отвечал тот. - Почему Имо вечно ходит в татуировках? - спрашивала я Джона. - Потому что не любит говорить, - объяснял Джон. - Ему проще написать: "Был в Шаруме", и избавить себя от вопроса. - Кто это в Шаруме? - пугалась я. - Имо, кто тебе разрешил в Шарум? Что ты там делал? - Был, - отвечал Имо, что, собственно, и было написано у него на плече. Джон считался перспективным учеником, но ленивым. Имо - чрезвычайно ленивым, притом, что никаких особых способностей в нем не нашли. Шеф был счастлив уж тем, что его не выгнали из Лого-школы; а я смеялась, что просто не нашлось храбреца, который решился бы огорчить Имо известием об отчислении. С каждым годом шеф все больше раздражался из-за его прогулов и каникул. Шеф мечтал подсунуть своего диспетчера на Кольцевую развязку, и обеспечить Секториуму доступ ко всем видам транспорта в обход Сигирии. Специализация Имо для этого годилась. Еще бы! Шеф сам ее выбирал. Только, чем дальше, тем меньше оптимизма ему внушал мой ребенок. Я тоже, по окончании семестра рисования, больше не слышала похвалы в его адрес. Наоборот, к выпускным тестам преподаватели договорились до того, что Имо примечателен уже тем, что абсолютно никакими способностями непримечателен. Кроме, разве что, здоровья и физического развития. За это меня хвалили безмерно, ставили в пример другим родителям, которые безответственно отнеслись к появлению на свет детей. Я не уточняла обстоятельств появления Имо, комплименты принимала, но с отсутствием у ребенка способностей не соглашалась. Я бы даже осмелилась утверждать, что у него есть талант, бесполезный с точки зрения блазианских педагогов, но бесспорный талант спортсмена, который прекрасно можно было применить на Земле.
Однажды Володя сдуру устроил Имо на картинг. Ребенок сходил на пару тренировок, и каникулы кончились. Пришло время возвращаться в школу, но тренер пригласил меня для беседы. "Диме надо заниматься автоспортом, - сказал он. - Преступно не развивать такой дар". Тем не менее, дарование отправилось "в Сигу", а на следующих каникулах мне позвонил тренер по теннису. Оказывается, Имо с Иваном, прогуливаясь мимо кортов, зашли попробовать. - Он ведь не хочет заниматься теннисом, - ответила я. - Уговаривайте сами. - Вы должны ему объяснить! - настаивал тренер. - Вы должны найти способ убедить его. Не долго я ломала голову. В следующий раз, прогуливаясь мимо кортов, Имо заехал мячом в плафон на потолке зала, и выбил его вместе с решеткой. Зал закрылся, мне прислали счет. Имо, как ни в чем не бывало, продолжил осваивать гоночные машины и уже готовился к соревнованиям, когда меня опять пригласили в секцию для беседы. - Чтобы ноги его больше не было на автодроме, - заявил тренер. - Я готовлю спортсменов, а не самоубийц. Тогда у нас состоялся первый разговор по существу, в котором меня очень поддержал Володя. - Рванешь штангу весом килограмм пятьсот, - предупредил он Имо, - прощайся с Землей навсегда. Увижу тебя в боксерских перчатках - то же самое, собирай рюкзак! На борьбу - только попробуй... Имо слушал, а я поддакивала. Володя выдавал раскладку всего, что флионеру в условиях Земли категорически делать не положено. В сухом остатке у нас оказались лишь шашки да шахматы, но Имо не любил напрягать мозги. На следующих каникулах я познакомилась с тренером по стрельбе из лука. Потом меня донимали метатели молота, но я рассказала вкратце, почему закрылся теннисный корт, и метатели молота успокоились. Я стала шарахаться от собственного дома, если видела на лавочке ожидающего человека. В каждом встречном прохожем мне мерещился тренер. Я заперла калитку на ключ, но очередной "ковбой" въехал в ворота на машине и предложил участвовать в пляжном шоу. - Это к папаше... - догадалась и напустила на него Мишу. Миша любил водить Имо с собой по пляжам и луна-паркам, позволял ему прыгать с тарзанки и выстреливать себя из рогатины. Он спорил на деньги, что ребенок заберется наверх по скользкому столбу, а сам стоял рядом и сообщал очарованным дамам, что это его сын. Имо вдохновенно старался. Ему было приятно, когда на него глазели. С возрастом ему стало приятно вдвойне. До заморозков он ходил по городу в майке, чтобы демонстрировать свою ненормальную флионерскую мускулатуру. И я точно знала, кто привил ему вкус к такому поведению. В дни совместных загулов Мишин кошелек стремительно пустел, потому что не было удовольствия, в котором они бы отказали друг другу. Обычно это безобразие прекращала я, потому что оно могло продолжаться до бесконечности. Сам Миша с тарзанки не прыгал. Он считал, что это дурно влияет на мозг. Я сначала над ним смеялась, потом храбрилась, но, оценив высоту, решила, что молодость прошла, и нет жесткой необходимости подниматься в небо и лететь оттуда вверх тормашками. Имо, в отличие от меня никогда не думал. Думать ему было лень. Гораздо приятнее было карабкаться на вышку, но шоу-мен был послан Мишей с порога. - Назови цену, - настаивал посетитель. - Ты столько не зарабатываешь, - уперся "папаша", а потом назвал... Сумма оказалась достаточной для того, чтобы гость сел в машину и очистил мою усадьбу. - Что это он? - удивился Миша. - Я ж не фуфло продаю, натуральную Макаку! Где он вторую такую найдет? - Все! - заявила я в тот день. - Только попробуй увезти его гулять дальше забора! - Все продумано, мать! - успокоил меня Миша. - Диспетчера из него все равно не выйдет. Отдадим в цирковое училище. Причем здесь училище, я не понимала тогда и не поняла до сих пор, но догадалась, почему шеф возложил на Имо надежды, связанные с диспетчерской работой: хорошо отлаженный природой организм в сочетании с хладнокровием ценится там, где решают пространственны задачи, требующие хорошей реакции. Тонкие и умные машины легче понимают оператора с родственным биологическим свойством.
С Джоном ситуация сложилась иначе. Природа наделила его способностью видеть фазовый спектр, недоступный нормальному глазу, но за это лишила родителей, родины и прочих неотъемлемых составляющих нормальной жизни. Лого-школа взялась развивать способности Джона. То есть, фактически, готовила из него контактера с субгармоналами, вроде "лунного братства". В процессе обучения стало ясно, что способности подобного рода обладают вредным побочным эффектом. Ребенка невозможно было учить, потому что он слышал не то, что ему говорили, видел не то, что показывали, соответственно, думал не о том, о чем надо. Его восприятие и методы познания внешнего мира абсолютно не соответствовали человеческим, и, если бы не особый подход Лого-школы, он остался бы сумасшедшим неучем. Преподаватели нашли на Джона управу, додумались обучать его в состоянии гипнотического сна. Дело пошло. В результате Джон, который с детства страдал лунатизмом, нажил хроническую бессонницу. После напряженного семестра у него начинались нервные расстройства и полная социальная дезориентация, но в школе считали, что все идет хорошо. За странности натуры Джона недолюбливали одноклассники, но учителя сохраняли спокойствие: "Такое существо, как Джон всегда будет отторгнуто коллективом, - утверждали они. - Это нормально. Он должен привыкать". Я не понимала причины отторжения. Как должен был вести себя Джон, чтобы заслужить репутацию нежелательного в компании человека? Впервые на мысль меня натолкнула Ольга Васильевна: - Больше не проси меня посидеть с Джоном, - заявил она. - Я с ним одна больше не останусь. Он все время на меня смотрит. Так странно смотрит! - Вы бы с ним поиграли, поговорили. Он любит поговорить... - Нет, - отрезала Ольга Васильевна, - и не проси. - Джонни, почему ты так смотрел на тетю Олю, что она напугалась? - спросила я у ребенка. - Почему ты не захотел пообщаться с ней? - Я общался, - ответил Джон, - старался ее познать, она не давалась. - Почему ты не попросил ее рассказать о Земле? Тебе же нравятся мои рассказы. - Потому что мне нравятся твои рассказы, - напомнил мальчик. - Но ведь тетя Оля рассказывает не хуже. - Но ведь тетя Оля мне не нравится, так как ты. Сначала я смеялась, представляя себе, как Джон "познавал" пожилую даму, подробности биографии которой в Секториуме утрачены за давностью лет. Потом стало не смешно. Жутко было представить, какими приемами контакта владеет этот мальчик, и какого рода информацию получает без ведома собеседника. Документально мистер Джон Финч числился мутантом на базе альфа-сигирийской расы. "Джа" - звали его на Блазе, так как гласные в конце имени у альфов и бэтов - свидетельство уважения. Зэтов это правило не касалось. Только я давно заметила, как, общаясь между собой на "сиги", наши пришельцы почему-то называют Индера - "Ида", а Адама - "Ада". Мой Джа к концу учебы даже внешне стал похож на альфа. Что-то нечеловеческое появилось в глазах. С каждым годом мы все реже получали замечания о генетическом несоответствии в паспорте. К счастью, контактеры субгармонального уровня имели право на мутацию, и скрывать свое истинное происхождение тоже имели право. Но если к нам все-таки цеплялись, мы предъявляли Булочку, и все внимание переключалось на нее. История этого существа - разговор особый.
Сначала было горе. Сколько я ни пыталась поселить в модуле зверька, получалось одно расстройство. Я перетаскала туда всех бездомных и приблудных, щенков и котят, выпрашивала себе сосем маленьких, в надежде, что им легче будет привыкнуть, - на другой день их приходилось возвращать наверх. В модуле не прижилась даже морская свинка. Всякое зверье, попав туда, беспокоилось, отказывалось от пищи. В итоге все соседи были одарены живностью, а мне пришлось расстаться с идей от греха подальше. Прошло время. В окрестностях сменилось несколько поколений моих пристроенных питомцев. Имо подрос, и, как выяснилось, унаследовал мою склонность тащить зверье в дом. С другом Иваном, лазая по свалке, они подобрали котенка, крошечного, тощего и чумазого. Сначала баловались с ним на улице, а потом принесли домой. Вернее, Имо принес. Не будучи обременен моим печальным опытом, он взял его прямо в модуль, как ни в чем не бывало, положил на тумбочку и лег спать. На другой день я нашла в холодильнике банку сметаны и удивилась. Ребенок сам пошел в магазин и купил сметану. В этом поведении было что-то странное, но не настолько, чтобы выяснять причину среди ночи. К утру я забыла. Потом со стены пропала хлебница. Я опять пришла домой поздно, села пить чай и не увидела на стене привычной детали. Хлебница была декоративная, использовалась для праздничного стола, а в другие дни просто украшала интерьер. Я удивилась еще раз и пошла наводить ясность. Имо спал. Мое появление на пороге комнаты его разбудило. Выслушав вопрос, Имо указал на тумбочку и опять уснул. Действительно, хлебница стояла на тумбе у кровати. На дно была постелена салфетка, на салфетке лежала Булочка. Сначала я не поняла, что это. Потом не поверила, что это живой зверек. Вынесла на свет что-то мягкое и теплое, а оно раскрыло глазки и зевнуло. Существо имело хлебный окрас: белый живот и рыжую спинку. Оно жило в модуле вторые сутки, отсыпалось и отъедалось сметаной, а я не смогла поверить в такую ахинею, и пошла к Индеру за разъяснением. - Что тебя удивило? - спросил Индер. - Среди них тоже встречаются информалы. Считай, что тебе повезло. Ты же хотела держать животное. Так у нас завелась кошка, которая получил кличку "Булка", а любая емкость, в которой Булка спала или путешествовала, отныне иначе как "хлебницей" не называлась. И не было на свете более покладистого и терпеливого существа. Даже после того, как я помыла ее шампунем, Булочка не разочаровалась в человечестве. Она облизала себя до кончика хвоста, перебралась из хлебницы на подушку и уснула, прижавшись к моей щеке. Каникулы кончились. Имо заявил права на свою кошку и увез ее на Блазу, где Булочка чувствовала себя также отменно как на родной помойке. Также хорошо она чувствовала себя в дороге и, наверно, как феномен, заслуживала изучения. Только мы по отношению к ней вели себя как нормальные люди: погрязли в собственных проблемах, не замечая ничего вокруг.