Восемнадцатая сказка.

  ДЕНЬ ВСЕЛЕННОЙ

Подпольная лаборатория физиков показалась доктору Русому самым загадочным местом на свете. Она уже ничем не напоминала промозглое помещение, где его пытались вызволить из дехрона. Оскар все устроил уютно. Мягкий свет над рабочим столом, очки-монитор и перчатка-мышь, брошенные на странице огромной книги. Тут же доктор с удивлением обнаружил чернильницу с пером, остро отточенным снизу и хорошо погрызенным сверху.
– О… – заметил он, – дописываешь Книгу Эккура? Молодец, – он присмотрелся к каллиграфически выполненным греографам. – Вот бы еще чего-нибудь в этом понять.
Женя сунул нос в сейф, который Оскар держал открытым во время работы.
– Ух, ты… Бриллианты? Такие крошечные. Можно мне коробочку подержать? Руками трогать не буду.
– Этот мусор надо продать ювелирам.
– Почему? – удивился доктор, перекатывая блестящие капельки по дну коробки. – Они тебе не подходят?
– Не могу записать на них информацию так, как надо. Десять штук испортил. Осталось двадцать. Это к вопросу о том, почему я «не хочу» закончить Греаль. Для полного пояса нужно шестнадцать синхронно работающих программ.
– А если испорченные камни попадут в ювелирные украшения? Они будут влиять на судьбы хозяев?
– Не думаю. В худшем случае хозяев ждет презрение высшего общества.
– Потому, что ты пишешь на шестнадцать кристаллов все грехи человечества?
– Потому, что бриллиант слишком мелкий. Женя, ты сможешь узнать Эккура, если еще раз увидишь?
– Конечно, – уверил доктор, возвращая коробку в сейф. – Такую персону не узнать невозможно. Он на голову выше толпы. Хочешь его увидеть или наоборот спрятаться?
– Смотря с какими целями он сюда заявился.
Тень поползла по стене. Дверь лаборатории приоткрылась бесшумно, и Женя вздрогнул.
– Оба здесь? – спросила Юля. – Игру смотреть не хотите? Эрни привез французов. Они собираются пару играть. Столько народу примчалось на них поглядеть! Натан Валерьянович последними досками пожертвовал для скамеек.
– Откуда французы? – удивился Оскар. – Разве крошка не убедительно продул? Разве не ясно, что против русских им дергаться бесполезно?
– Оскар! – возмутилась девушка. – Мальчишка так переживает…
– Видел, как мы бездарно продули? – спросил Оскар доктора.
– Да, ну! Парень играл отлично. Просто соперник был неудобный. И потом, когда весь стадион орет и свистит тебе под руку…
– Стадион ему мешал! Соперник ему мешал! Ракетка ему не мешала? Юля, какого черта он притащил французов сюда?
– Только не злись, хорошо? Выслушай спокойно. Дело в том, что результаты турнира аннулировали.
– Как это? – не понял Оскар.
– Вчера собрался спорткомитет, а сегодня вынесли решение: переиграть. Теперь они тренируют Эрни на пару. Ведь он не один продул. Все французы продули, а крошке просто не хватило времени подготовиться.
– Что за чушь? Кто разрешил аннулировать результаты?
– Сейчас стали часто меняться правила.
– Да, – подтвердил Женя. – Сейчас меняют правила, как хотят. Не только в спорте.
– Так вы идете? – спросила Юля. – Подходите, пока не заняли все скамейки.
Оскар дождался, когда подруга поднимется по лестнице, и заглянул в сейф.
– Ну! Так я и думал. Правила у них меняются… Правила сами по себе не меняются никогда!
– Стащил у тебя прибор? – догадался Женя. – Нет, парень у вас натурально отморозок. Никогда не встречал таких. Разве что графиня… Не могу сказать, что хорошо ее знал. Как-то не складывалось у нас понимание. Странно… – доктор задумался, – обычно я легко общаюсь с людьми, а с ней – даже не пойму, в чем проблема. Тебе не кажется, что они с Эрнестом похожи? Оба живут так, словно мир существует только для них, и только на один день. Или я лезу не в свое дело?.. Или тебе наплевать?..
Оскар закрыл сейф на ключ.
– Идем, посмотрим, как позорится наше сиятельство. Никогда не видел, чтобы крошка пару играл.
– А может теперь так надо жить всем? – осенило доктора, пока он поднимался по лестнице. – Ведь меняют правила, как хотят. Даже светофоры убирают, если они раздражают кого-то. Помнишь автобусную остановку рядом с моей редакцией? Помнишь дом рядом с ней? Одного ненормального деда бесили люди, что вечно топчутся у него под окнами. Вышел дед с топором, зарубил к чертовой матери остановку, выдрал из асфальта столб с расписанием и кинул в кусты. Нет больше остановки. И хоть бы кто-нибудь возмутился. Оскар, может, ты зря подумал на Эрни? Может, эзотерики гонят с конвейера такие приборы? Настало их время выходить из тени. Появятся среди людей – я хотя бы на них посмотрю.
Корт оказался облеплен со всех сторон. Не то, что сидячих, даже стоячих мест, пригодных для наблюдения, не осталось. Оскар встал в стороне. Зрительская этажерка, наспех сколоченная из досок, была как на ладони. Крик болельщиков заглушал удары мяча. Особенно ярые махали тряпками над головами и раскачивали конструкцию. Толстая задница массажиста французской команды громоздилась на вышке.
– Бесполезно, – пришел к выводу Женя. – Если б Эккур был здесь, его было б видно издалека. Уж больно колоритная рожа. Или ты шифруешься из-за дела алхимика? Думаешь, узнают?
– Терпеть не могу толпу.
– Можно попробовать влезть на крышу. Оттуда корт будет виден.
– Обрати внимание на мужика в серой куртке, – Оскар указал на человека, застывшего у трибуны. Человек не то, чтобы очень болел, но смотрел напряженно. Не то, чтобы следил за игрой, скорее размышлял о своем. И руки человека были скрещены на груди, как у охранника, которому нечем заняться. – Типичный эзот. Можешь подойти, посмотреть. Можешь познакомиться. Спроси, где он живет и работает, а после проверь и убедись, что такого персонажа в природе нет.
– Да… что-то в нем не от мира сего, – согласился Женя. – Что он здесь делает? Помогает французам?
– Меня пасет. И вон… на верхней скамейке, который хлопает и улыбается по-дурацки… из той же команды. Думаешь, почему они оба так напряглись? Решают задачу высшей степени сложности: как натолкать жучков и камер к Учителю в дом.
– А ты? – испугался Женя. – Ничего не предпримешь со своей стороны?
– Почему же?
– Оскар, ты выкладываешь мне секреты один за другим. И не думаешь, что меня подкараулят, схватят, вгонят в транс и выудят информацию. Ты не подумал, что под гипнозом я бессознательно начну работать на них?
– Ты давно работаешь на эзотов, чудик, – ответил Оскар и отправился в дом.
– Не понял… – удивленный доктор последовал за физиком. – Кто работает на эзотов?
– Кто, по-твоему, Жорж? Волонтер из благотворительного общества? Или он под гипнозом платил тебе зарплату все эти годы? Или он уволил тебя не для того, чтобы отправить в Москву?
– Оскар…
– Иди сюда, – Оскар втащил доктора в лабораторию и запер дверь.
– Я, честное слово…
– Не надо клятв. Мне надо, чтоб ты понимал ситуацию. Кого угодно могут схватить. С кого угодно могут считать информацию. Не почувствуешь даже легкого головокружения. И Юльку, и Учителя, и тебя… Кого угодно, кроме, крошки-графа. С этого толку не будет. Мне надо, чтобы ты понимал так же, как все они. Никаким другим способом я не могу защититься, кроме как вашим полным пониманием ситуации.
– Оскар, я сегодня же сниму квартиру в Москве! Я сейчас же уеду…
– Сядь, – велел физик и подставил доктору кресло. – Чего ты этим добьешься? Тебе откажет в приеме мединститут, вот и все. Пока ты выполняешь программу, ты в системе, в потоке. Как только начнешь размахивать ластами, тебя живо вышвырнет на берег. Забыл, чем это кончается?
– Я даже не подумал про Жоржа! Оскар! Они же могли вкрутить мне в мозги любую программу. Пожалуйста, не говори больше ни слова. В конце концов, я мог неосознанно пронести сюда камеры и жучки.
– Даже если ты приведешь сюда делегацию физиков из их секретных лабораторий и покажешь расчеты, они все равно ничего не поймут. Кишки у них тонкие. За утечку информации не бойся. Все, что они могут сделать – это заставить меня работать на них. Заставить! Поэтому они делают все, чтобы подогнать поближе ко мне людей, которым я доверяю. Не знаю, что они задумали. Не имею представления, что надо делать. Постарайся не расслабляться, потому что провокации будут.
– М… да, – согласился доктор. – Хорошо, что ты сказал мне об этом. Очень хорошо, что сказал об этом сейчас. Ситуация, конечно дерьмовая. Я должен подумать…
– Думай.
– Конечно, конечно… провокации будут, но только не через меня. Или ты соглашаешься на них работать сам и оговариваешь условия, или придется тебя спрятать.
Оскар помотал головой.
– Нереально ни то, ни другое.
– Почему?
– Я не смогу сделать работу, которую они требуют. Даже если бы смог, не стал бы. Открыть реальное измерение логически невозможно.
– То есть, выражаясь языком Мирославы, Автор не может присутствовать в своем романе, как персонаж... если это, конечно, не мемуары. Оскар, тебя однозначно надо прятать на какой-нибудь дикой частоте, где тебя не найдут.
– Эзоты найдут. Мне спокойнее, когда не ищут, когда знают, где я. И с вами спокойнее, чем одному в лесу.
– Значит, надо прятать не в лес, а в бункер. Если ты уверен, что через Эрнеста не будет провокаций, пусть он будет единственным доступным тебе человеком. Интересно, почему Эрнест? Потому что он – человек без судьбы? Потому что в его голову не вшита программа, которой можно манипулировать? А в наших вшита… – рассудил Женя. – И в мою… Как здорово, что ты сказал. Как замечательно, что вы с Натаном Валерьяновичем разъяснили мне ситуацию. Сейчас я чувствую себя прозревшим. Просто ужас берет… Оскар! А может нормальный человек послать свою программу куда подальше?
– Попробуй. Ты можешь выкрасть из моего кармана ключ, вскрыть сейф и спереть прибор?
– Да ты что? – ужаснулся Женя. – Никогда! Ни за что на свете я не сделаю этого!
– Видишь, как жестко стоит программа. Если б я мог так же насмерть записать ее на кристалл, проблем бы не было.
– Но это же свинство! Мы же не звери, а люди!
– На смену человеку придет зверь. Библию почитай, там все написано. Твари без принципов и тормозов. Реальные отморозки. Один из них уже здесь. Я надеялся, что он будет единственным и неповторимым, но ошибся. Будет целое поколение. Оно же последнее, я надеюсь… Что делать? Это нормальный итог цивилизации.
– Люди без судьбы появляются благодаря замедлению поля?
– Благодаря аномалиям поля. Того звереныша, что играет на корте, мы сделали своими руками. Добаловались с дехроном. Сейчас, когда открылись порталы, с дехроном балуется все человечество.
– Оскар! Сделаешь ключ дольмена – забери меня с собой.
– Куда?
– В какой-нибудь мир, подальше от этого поколения. Я их реально боюсь. Забери меня туда, куда собираются слинять эзотерики.
– Они не понимают, что их ждет в этом мире.
– А ты понимаешь?
– Стараюсь понять.
– И как?
– Пока не могу.
– Если даже ты не понимаешь таких вещей… Всегда хотел спросить тебя, Оскар, что будет, если человек зайдет в параллельный мир и встретит в нем себя самого? Скажи мне, как ученый человек, разве такое возможно?
– Вполне.
– И что?
– Скорей всего он об этом забудет.
– А если нет?
– Значит, будет считать это нормой.
– Так жестко вбита программа… – согласился Женя. – Удивительно. В ней даже запрограммирован автоматический сброс информации. А у Эрнеста, стало быть, жесткой программы нет. Это значит, что он видит мир таким, каким его создал Автор. Интересно было бы узнать, что он видит. Как ты думаешь, это возможно?
– Смотря, что ты хочешь от жизни, доктор. Еще раз угодить в дурдом хочешь?
– Если честно, – признался Женя, – я хочу понять, кто такой человек и какой фигней он занимается на Земле все это время.
– Тогда постарайся не ссориться с графом, как ссорился с Мирославой. И учи на пятерки свою медицину, чтобы быть ему хоть чем-то полезным.
– А еще… я до смерти хочу во Флориду. Шлепнуться на пляж возле теплого моря, забыть обо всем хоть на пару часов…
– Надевай плавки, бери с собой полотенце.
– Опять не понял?
– Ты сказал, что хочешь в теплое море. Плавки надевай, полотенце бери. И Юльку зови. Она купальник новый купила. Во Флориде таких не видели.
– Слушай, физик ты чертов, – обиделся Женя, – я не понимаю, когда ты шутишь, а когда серьезный.
– Боже тебя упаси понимать. Я бы сам с удовольствием окунулся, пока Учитель не видит. Думаю, играть будут все пять сетов. Полчаса вы будете собираться. Минут двадцать ловить такси. Минут тридцать до ближайшего пляжа. Окунуться успеем. Ну, так что? Идем или нет?



Не прошло и получаса, как трое туристов стояли на вершине лестницы, нисходящей с пирамиды во все стороны света, и рассматривали фигуру, сидящую на ступеньках. Человек сидел так давно, что не среагировал на появление гостей. Не исключено, что уснул. Он был одет в длинный плащ, несмотря на погоду. На его макушке ветер шевелил волосину.
– Борька! – узнал Оскар.
– О! – обрадовался человек. – Французы явились!
– Тебя только не хватало? Откуда взялся?
– Я… – смутился Борис, прижимая к животу папку, – вас дожидаюсь. Имею поручение передать документы и предупредить, как только появитесь. В общем, довожу до сведения, что использование вами дольмена является незаконным.
– Боря, ты случайно не нанялся на работу?
– Конечно, нанялся, – подтвердил Борис. – И за хорошие деньги. А что было делать? Машину вы отняли, за работу не заплатили. Как мне домой вернуться без денег?
Вот, имею поручение вам передать документы, подтверждающие ваше незаконное владение собственностью.
– Боря, если ты работаешь на «украинскую торговую фирму», не хуже нашего должен знать, что дольмен ничей.
– Ничего такого не знаю, – доложил новый сотрудник, открывая пакет. – Данное строение не принадлежало никому до тех пор, пока не открылись новые обстоятельства. Теперь открылись. И хозяин нашелся. Отныне «имущество принадлежит наследнику господина Копинского», – прочитал он с титульного листа. Я уполномочен только передать бумаги. Будьте добры ознакомиться: заявление самого господина Копинского об отказе от имущества в пользу сына. Иск к господину Боровскому о незаконном усыновлении ребенка…
– Как это, незаконному? – возмутилась Юля.
– Погоди! – Оскар взял у Бориса бумаги.
Кроме перечисленных документов, в папке имелась копия записки неизвестной матери Лео, которую нашли на яхте вместе с ребенком. Предписание, запрещающее использовать строение до окончания судебного процесса. Требование от лица международной фармацевтической компании «Интермед» передать ребенка под ее опеку, заверенное круглой печатью и подписью генерального директора. Тут же прилагалось согласие эзотерического христианского общества «СОРАТНИК» принять ребенка в приют и позаботиться о его дальнейшем образовании… Швейцарский банк, известный Оскару, как самый недоступный для счастья простого смертного, выдал гарантийное письмо на большую сумму, заложенную в данный проект.
– Дарственная Лео в пользу брата решит все проблемы, – успокоил Оскар подругу. – Не переживай. Усыновление сразу станет законным…
– Безусловно, – согласился Борис. – Но только после совершеннолетия. Здесь есть специальное пояснение, адресованное стороне ответчика: все, что будет подписано раньше восемнадцати лет, станет поводом для иска от организации, защищающей права детей.
– Боря, ты молодец! – сказал Оскар. – Немножко ума набраться и готовый юрист. Но сначала твоей конторе придется доказать, что ребенок усыновлен незаконно.
– В деле есть документ, свидетельствующий, что мать отреклась от него в пользу отца, а не в пользу господ Боровских. О том, что женщина изменила решение, никаких, я извиняюсь, свидетельств. Вы присвоили мальчика, скрывали его имя и происхождение, а теперь хотите, чтобы он, находясь в неразумном возрасте, отказался в вашу пользу от наследственного имущества? Мне жаль, но подпись ребенка не будет иметь юридической силы. Господа, мне первый раз в жизни вас жаль. Как долго я мечтал, чтоб вам пусто было, а теперь… самому не хотелось бы оказаться на вашем месте.
– Боря, не зарывайся! – пригрозил Оскар. – Если тебе будет слишком хорошо, я верну тебя домой без машины и денег.
– Да что ж я такого вам сделал? – обиделся Борис. – Да как же вам не стыдно, господа французы? Можно подумать, я вас обокрал и пустил по миру, а не вы меня. Да где ж у людей совесть?
– Короче… мы можем взять с собой папку? – спросил Женя.
– Забирайте вашу папку! Все забирайте, – Борис вывернул в сердцах карманы плаща и даже развернул кошелек! Забирайте все, что хотите. Давайте, обирайте дальше несчастного человека. Ощипывайте, как рождественского гуся! Что вам стоит ограбить меня еще раз!
– Борь… – Оскар обнял несчастного и отвел в сторонку. – Давай успокоимся и потолкуем, как нормальные мужики…
– С тобой толковать? – удивился Борис. – Дурное дело. Ты ж все равно обдуришь.
– Хочешь домой? Не соскучился еще по жене, по детям?
– Надо мне… Я только жить по-человечески начал. Я, может, еще раз женюсь.
– Хорошо, поедем с нами на пляж, искупаемся, придем в себя.
– На пляж? – Борис шарахнулся от Оскара, как от заразы. – Да ты в уме ли? Какой пляж? Весь город закрыт.
– Как это закрыт?
– От таких, как ты. Теперь это частная территория. Влезешь – первый же снайпер тебя подстрелит.
– А с какого счастья это частная территория? – спросил Оскар, оглядывая низкий туман, зависший у горизонта.
– Ты не знал? Хорошо же ты сохранился в своем Париже. Слушай и запоминай: сеньор Родригес Гарсия… – с выражением произнес Борис и дал собеседнику время переварить информацию.
– Так…
– …Подарил этот город своей прекрасной Марии Кончите.
– Да что ты?
– Оскар, идем! – окликнул его Женя. – Ребята, здесь нечего делать. Мы ничего не докажем этому человеку. Надо вернуться домой и подумать.



Документы были разложены на столе в кабинете Натана Валерьяновича и прочитаны много раз, но решение не пришло. Профессор с удивительным хладнокровием выслушал мнения.
– Да, – согласился он, – со своей стороны они правы. Мы действительно усыновили мальчика незаконно и скрывали происхождение. Этот факт опровергнуть нечем.
– А то, что мать подкинула его в нашу лодку? – спросила Юля. – Я свидетель.
– Так-то оно так. Да только женщина была уверена, что это лодка Копинского. Видимо, там он ее принимал, как хозяин. Если они представят материалы в суд, мы потеряем Лео.
– А то, что мальчик столько времени воспитывался в вашей семье…
– Юля! Сироту можно усыновить, когда от него отказались родители. Если отец о нем ничего не знал – это не основание…
– Или не хотел знать, – уточнила девушка. – Ведь сам Копинский на Лео не претендует. Я не вижу здесь заявления с требованием вернуть сына. Вы видите?
– Вот это и странно, – согласился Натан. – Не исключено, что заявление будет представлено в последний момент. Возможно, они не могут найти самого Копинского. Савелий сказал, что после подписания отказа от имущества в пользу сына, его никто не видел.
– Посмотрите-ка… – Женя развернул выписку из устава организации. – Если не ошибаюсь, Копинский был активным членом их «братства»… Юля, ты лучше меня понимаешь английский, прочти, что написано.
Девушка прочитала абзац и расстроилась еще больше.
– Да, – согласилась она. – Согласно уставу, потомки членов общества, включая незаконнорожденных, поступают на содержание общества, ну и так далее… с полным пансионом до совершеннолетия.
– Ну, это они сами насочиняли, – махнул рукой Натан. – Ни один серьезный суд не примет во внимание...
– Нет, – возразила Юля, – здесь написано, что каждый из них подписал контракт, в котором все оговорено. Вот, здесь как раз копия… и подпись Макса. Хороший контракт, между прочим. И мы бы с вами его подписали, если б вступили в организацию. Конечно, вы только почитайте, что они предлагают детям, в случае смерти родителей или потери семьи. Денежное содержание, лучшие школы мира, личные гувернеры, гарантированное медицинское обслуживание и так далее. Вы, Натан Валерьянович, с удовольствием подписали бы такую бумагу. И я бы подписала, на всякий случай. Если бы найти мать Лео, – предложила Юля. – Заставить переписать то дурацкое письмо, что она подсунула в пеленки младенцу. Если б она не Максу оставляла малыша, а, например, хозяину яхты. Это был бы другой разговор.
– Что мы знаем об этой женщине? – спросил Натан. – Как ее зовут?
– «Печальная Эльза», – ответила Юля. – Вообще-то мы ее поиском не занимались.
– То есть, совсем ничего не знаем. Оскар! – крикнул Натан и поднялся из-за стола. – Где ты есть? – не дожидаясь, пока ученик оторвется от работы, он спустился в лабораторию. – Скажи, пожалуйста, сможет ли Греаль обработать информацию по имени и хроно-координате. Возможно, «печальная Эльза» – это прозвище, по которому можно найти... Что? – не понял Учитель. – Ах, вот как! – Он вернулся в кабинет под вопросительные взгляды товарищей. – Эту работу Оскар делал три года назад. Сказал, что информации ноль. Настолько вопиющий ноль, что она явно подчищена нашими друзьями-друидами. Соображают ребята быстрее нас.
– А зачем он ее искал? – удивился Женя.
– Оскар! – Натан еще раз подошел к двери. – Зачем ты ее искал? – профессор выслушал ответ и вернулся. – Давайте оставим его в покое, – предложил он. – Пусть занимается своими делами. Нет, значит, нет. Надо подумать, что мы еще можем предпринять.
– А по почерку он искал? – спросила Юля. – Ведь он видел записку только в полицейском участке. Нам ее на руки не отдали. Только сейчас, и то в виде копии.
– Как можно искать человека по почерку в компьютерной сети? – не понял Женя.
– Он не Эльзу искал, а Лео. Думал, что Мирославе хватит ума вернуть младенца обратно матери. Он искал по всякому, но по почерку искать не мог, потому что не имел образца. А поисковая программа на почерк у него есть, это я точно знаю. У Эльзы характерный почерк. Смотрите, как она пишет букву «п»… что-то среднее, между кириллицей и латиницей. И буква «т»… Возможно, эта женщина долго не жила в России и отвыкла от русских букв. Мне даже кажется, что я видела такую манеру письма. К тому же ошибки… В трех словах четыре ошибки. Разве это не портрет незнакомки? – Присутствующие внимательно поглядели на Юлю. Девушка слегка растерялась, но не отступила. – Натан Валерьянович, пойдемте-ка с ним потолкуем.

Неохотно, исключительно из уважения к присутствующим, Оскар снял очки и включил нормальный, человеческий монитор. Прошло время, прежде чем зрение восстановилось.
– На кой черт полиция подшила к делу салфетку? – не понимал Оскар. – Я думал, Мирка подтерла ею Левкину задницу, и делу конец. Что там можно понять по почерку? Ошибки? Возьми кусок туалетной бумаги и попробуй написать на коленке послание к беглому папаше… через час после того, как родишь. Я посмотрю, какой у тебя будет почерк.
– Конечно, – согласился Натан Валерьянович со всеми сразу. – Мы ничего не знаем об Эльзе, кроме того, что она «печальная». Но почерк действительно необычный.
– Копинский предпочитал русских проституток всяким другим. Ну и что? Думаете, я не перерыл архивы по русским эмигрантам за последние двести лет?
– По почерку, кроме всего прочего, можно предположить характер и возраст… и много разных других вещей, – настаивала Юля.
– Чокнутая неврастеничка без определенных занятий, – выдал заключение Оскар. – Не особо запаренная инстинктом материнства. Не исключено, что полная дура с тремя классами образования. И даже вероятнее всего… Баба с минимальным ресурсом мозгов хотя бы узнает, что за мужик пригласил ее на яхту, прежде чем рожать от него.
– И все равно мне кажется, что этот почерк я где-то видела.
– Много ли ты вообще видела почерков? Ты учительница русского языка? По сто тетрадок в день проверяла? Юля, ты за свою жизнь видела их с десяток, не больше. Кто сейчас пишет на бумаге?
– Правильно, – еще раз согласился Натан. – Юля, тебе надо вспомнить, где, когда, при каких обстоятельствах ты могла видеть рукописные тексты.
Девушка сосредоточилась.
– Мама мне показывала какие-то письма, – вспоминала она. – Но, нет… Они были написаны мелким почерком, а этот крупный, как будто детский. Потом я смотрела образцы… Нет, там все было по-английски. Где же я еще могла видеть? Вот не знаю, но почему-то мне кажется, что в твоем компьютере. Абсурд, конечно. Надо понять, почему мне так кажется.
– Ничего абсурдного, – заметил Натан. – Даже не удивлюсь, что женщина, которая родила Левушку, как-то связана с нашей историей.
– Черт возьми! – осенило Оскара. – Мирка!!! Где ее файлы? Юля, в какую папку я сбросил рукопись Яшки Бессонова? Мирка оставляла нам файл, когда носилась по издательствам.
– Там было напечатано на машинке, – вспомнила Юля. – Да! Мирка их сбросила, как картинки, и просила оцифровать. Я помню, что ты архивировал…
– Там было несколько файлов со стишками Элизабет.
– Элизабет… – повторил Натан Валерьянович. – Эльза, Элис… Где она была за девять месяцев до того, как родился ребенок?
Юля вздрогнула, когда стишки Элизабет Хант появились на мониторе.
– Натан Валерьянович… – прошептала она, – пойдемте-ка потолкуем с Женей.

Оскар присоединился к компании, желающих «толковать». Более того, толковать он собирался сам и максимально предметно. Доктор Русый, не чуя беды, сидел в профессорском кабинете с толстым словарем в руках и подробно анализировал документы. Размер делегации его впечатлил. Чувство тревоги посетило доктора.
– Что? – спросил он. – Армагеддон уже наступил?
К чему угодно готовился Женя. Что угодно собирался выслушать себе в упрек, но предъявленное обвинение повергло его в ступор. А реакция доктора повергла в недоумение всех присутствующих.
– Я думал, мне показалось… Натан Валерьянович! Оскар! Юля! Рубите мне голову! Режьте меня на части, казните! Виноват! Каюсь! Недосмотрел! Дело ж было зимой, как раз, когда Симу положили на операцию. Они нарядятся в ее тряпки, две дуры… В избе холодно. Уфологи эти… Зла на них нет! Ездят и ездят. Бывало, напополам разорвешься между больницей и хутором. Да если б не Пашка, я бы с ума сошел. Я же заподозрил, повез ее в Туров к своим ребятам… Ну, Оскар, я тебе рассказывал, что в Туров ее возил на обследование. Думал, если она беременна, не поздно еще прервать… Куда мне младенец? Так она ж, курица этакая, из больницы удрала, обследовать себя не дала, а где бегала до лета – кто ее знает. Она же бегала регулярно. Где я только ее не ловил. Натан Валерьянович, я ж в розыск ее объявлял по России – найти не могли. В конце мая явилась. Но я уже к врачам ее не повез. Некогда было. Сима совсем плохая. Уфологи обнаглели. Деев палец о палец не ударил по хозяйству, только гостей на хутор приваживал.
– С кем она нагуляла ребенка, Женя? – спросил Оскар, и доктор еще больше растерялся.
– А что? Все-таки был ребенок? Все-таки родила? Ты его искал, когда приезжал ко мне осенью?
– Я спрашиваю, с кем она погуляла?
– Пашку спрашивай. Я ж объясняю: Сима как улеглась в больницу, так я одной ногой здесь – другой там. Деева спрашивай, он уфологов в дом водил, на жизнь жаловался, на работу просился. Если честно, я поначалу на них обоих грешил, но оба клялись, что ни-ни… Ну мужики-то оба вменяемые, хоть и дурные. Оба в курсе, что девка того… С кем она?… – Женя выпил воды из графина, чтобы успокоиться. – Да с кем она только ни крутилась. Природа свое требует, что поделаешь? Но только не наши. За наших ручаюсь. Может, кто-то из хуторских? Может, из приезжих? Один американец ею сильно интересовался: что за девочка, почему такая красота на чердаке сидит? Гадкий тип, но он один из делегации говорил по-русски… правда, акцент у него… не американский.
Оскар поднялся из-за стола.
– Идем в лабораторию, опознаешь, – он запер дверь перед носом Юли и развернул на мониторе портрет. – Он?
Женя побледнел, рассматривая изображение.
– Он! Эта самая рожа. Срочно звони Даниелю, пусть возьмет с нее новую расписку. Нет, я сам позвоню… Нет, у Даниеля снега зимой не допросишься. Я поеду к нему прямо сейчас и сам заставлю ее написать документ. Завтра утром поеду. Нет, сегодня. Сейчас! Я оттащу ее к нотариусу, если надо будет. Оскар, ни о чем не переживай, я виноват, я сделаю все, что надо!
– Открой! – Юля пнула ногой железную дверь. – Оскар, открой! Натан Валерьянович хочет видеть, чем вы заняты.
Оскар убрал с монитора картинку и впустил товарищей в лабораторию.
– Я… – клялся Женя, – Натан Валерьянович, даже не вздумайте беспокоиться! Я с нее возьму такую бумагу, что вы станете законными родителями без всяких судов.
– Пойдемте-ка еще потолкуем, – сказал Оскар и загнал компанию обратно, за стол профессорского кабинета.
Пока он собирался с мыслями, все было решено. Делегация готова была немедленно отправиться в Сен-Тропе, не предупредив Даниеля, чтобы тот не вздумал прятать девиц дальше шкафа. Был продуман план проникновения в подвал бутика, были наспех собраны документы Натана Валерьяновича, как будущего законного опекуна. Еще немного, и делегация бы проследовала в гараж для посадки во флакер, потому что никто не хотел затягивать время. Все хотели немедленно получить результат, только Оскар не подписался на авантюру.
– Все хорошо, – сказал он по секрету подруге. – Все было бы как нельзя замечательно, если б не одно «но». Женька опознал не ту фотографию.
– Нет! – воскликнула девушка.
– Я предъявил ему первую попавшуюся мужскую рожу подходящего возраста, которую нашел в архиве. Фотографии Копинского у меня нет.
– Женя никогда не видел Макса Копинского? – удивилась Юля.
– Как видишь.
– Как же он его опознал?
– Еще раз для особо проницательных, – сказал Оскар. – Женька опознал совершенно левого мужика.
– Знаешь, что произошло? – догадалась Юля. – Это называется «заглючкой персонажа». Да! Мирослава сказала: все, что угодно, можно найти, если искать с умом. Можно найти даже то, чего нет. Ты не представляешь, что мы сделали. Мы заглючили ни в чем не повинную Лизу. Еще и Женьке досталось. Надо перед ним извиниться.
– Ни в коем случае. Мирка тебе не сказала, что нужно играть, когда пошла карта? Я говорю: дуйте в Сен-Тропе, ставьте Элис перед фактом и берите расписку. Если повезет, она будет рыдать и требовать фотографию сына. Только раньше времени доктор не должен знать про заглючку.
– Все сделаем, – пообещала Юля. – Все устроим раньше, чем Автор поймет ошибку и перепишет главу.

Приближение страшного суда раньше всех учуяла Розалия Львовна, взяла в охапку Левушку и, никого не предупредив, заявилась в Россию. Оправдание ее поступку было железное: Левушке опять стало плохо. Розалия не верила в лечебную силу дольменов, но старшие дочери, а также богатый житейский опыт убедил женщину в том, что мальчик чувствует себя лучше на даче отца, поближе к природе, подальше от репетиторов. Розалия Львовна ввалилась в дом среди ночи, неотвратимо и целеустремленно, как шаровая молния. Кинула сонного Левушку на диван и проникла в комнату графа. Утро застало ее у постели его сиятельства за душевной беседой. И Натан Валерьянович, проснувшись, догадался, с кем проводит время супруга.
– Они возили тебя в Сен-Тропе... – переживала Розалия, с упреком поглядывая на мужа. – В этой ужасной летучей беседке… Натик, дорогой, там Левушка на диване лежит, сумка и два чемодана. Отнеси сумку на кухню. Там хумус и сладости для ребят, и еще кое-что Алиса передала для Юли. Будь добр, положи это все в холодильник. – Розалия Львовна убедилась, что супруг ушел выполнять поручения, и обратила горящий взор на Эрнеста. – Ну, а как эта… девка бесстыжая? Та, которую вы держали в Сибири? Во всем призналась?
– Куда ей было деваться?
– И все подписала? Она не требовала вернуть ребенка?
– Она еле вспомнила, что он был.
– Истинно ненормальная, – согласилась Розалия Львовна.
– И что она сделала, когда вспомнила?
– Выла, рыдала, врала, что была не в себе.
– Как это можно быть настолько не в себе, чтобы отдать ребенка какому-то проходимцу, даже если это отец! Хотела бы я посмотреть ей в глаза.
– В зеркало на себя посмотри.
– Сыночек мой, но ведь тебя ж забрали без моего разрешения. Сначала спасали, не хотели верить, что ты не очнешься. Ты остывал, а я тебя грела, не давала от рук оторвать. Разве бы я позволила? Когда тебя хотели везти в Москву на вскрытие, я сказала, что встану с кровати и всех убью. А когда приехала Мирослава, я уже… и не понимала, что происходит. Я не отдала бы и ей, но ведь она не спросила, мерзавка… дай Бог ей здоровья. Только потом стало ясно, что она тебя унесла. С тех пор, как все узнала, я каждый день благодарю небеса за то, что так сложилось. Скажи, сынок, та девица, что Левушку родила, не говорила, что хочет с ним повидаться?
– Она не говорила вообще. Ревела, как корова. Потом написала записку и смылась.
– Как? – развела руками Розалия.
– Так, – Эрнест передразнил ее жест. – Залезла под стол.
– Как думаешь, сынок… как ты сам понял, она может потом одуматься и заявиться в суд за своими правами?
– Да что ты!.. – успокоил матушку сын. – Она счастлива была от Левки избавиться.
– Слава Богу, – вздохнула Розалия. – Слава Богу. Лишь бы не передумала. Знаешь ведь какие матери бывают. Сначала деточку бросят, потом каются, а то, что ребенок-то уже не ее – вот этого не понимают. Ему же к родной матери перейти все равно, как к чужому человеку.
– Мы уже документы для суда подготовили. Успокойся.
– И я подготовила, – Розалия выложила из сумочки справку о доходах и состоянии банковских счетов. Коллективное заявление израильских родственников, полюбивших Левушку, как родного, и готовых заботиться о нем лучше всех тайных обществ. Сюда же прилагалась справка о состоянии здоровья приемной матери и отца, о жилплощади, а также положительные отзывы о семействе Боровских от соседей по дому. – Думаешь, отобьемся? – Розалия тревожно посмотрела на сына. – Мальчик мой… как ты похож на отца! Но как же они не видели?.. Как же они жили с тобой столько лет и не поняли, чей ты мальчик? Ладно, мужчины, они от природы своей бестолковые, но Юля… такая смышленая девочка. Как твои дела в спорте? – неожиданно спросила Розалия и затылком почувствовала, что Натан Валерьянович снова нарисовался в дверях. – Натик, дорогой, буди ребят, ставь чайник. Сейчас будем завтракать.

За общим столом Лев Натанович сидел важно и демонстрировал изысканные манеры. Мальчик показывал всем, как пользоваться столовым прибором и правильно закладывать салфетку за воротничок, чтобы не ляпнуть кетчуп на пузо. Лев Натанович был сосредоточен и с укоризной смотрел на брата, который полез в конфетницу раньше, чем скушал омлет.
– Когда нам надо придти на суд? – спросила Розалия.
– Ты останешься дома, Роза, – ответил Натан.
– Как это может быть?..
– Останешься дома с ребенком.
– Это необычный суд, – объяснила Юля. – Нас всех туда ни за что не пустят. Пойдет кто-нибудь один: или Оскар, или Натан Валерьянович.
Но Розалия Львовна только махнула рукой, поправляя салфетку на Левушке.
– Пусть попробуют не пустить, – сказала женщина. – Ни один суд мира не смеет отнять ребенка у матери. Только вашей Мирославе закон не писан. Мы отдадим им тот дом, на который они претендуют, и пусть отвяжутся, да, Натик? – Розалия вкрадчиво посмотрела в глаза супругу, но понимания не нашла. – Натик, дорогой, почему ты не кушаешь масло?
– Потому что ситуация сложная, Роза.
– Нет, Натик, все просто. Левушку я не отдам. Его заберут только вместе со мной.
– Розалия Львовна, – вмешалась Юля и поперхнулась от волнения. – Вам лучше остаться дома.
– Когда у тебя будут детки, Юля, тогда ты будешь решать, что лучше, что хуже. А сейчас решается судьба моих деток. А не может случиться так, что они отнимут Эрнеста? – встревожилась вдруг Розалия.
– Нет, – заверили ее собравшиеся. – Эрнеста не отнимут. Эрнест ваш даром никому не нужен.
– Надеюсь, что Мирослава тоже придет… если ей не безразлична судьба нашей семьи. Все-таки она нам не чужая. Сколько вместе пережили. Что?.. – женщину насторожило молчание за столом. – Разве не приедет? Она должна будет выступить как свидетель, потому что только она…
– Роза, – строго сказал Натан, и женщина умолкла на полуслове. – Все, что нужно мы сделаем. Лишнего не возьмем. Своего не уступим. Но если ты не прекратишь накалять обстановку, я рассержусь.
Обстановка разрядилась в миг, потому что кофе в стакане Оскара превратился в комок и поднялся над чашкой, вращаясь, как теннисный мячик. Словно ожидало удара. Все затаили дыхание, глядя на удивительную хинею. Даже Оскар выпрямился от неожиданности. Он не ждал такого эффекта от резонатора на копеечной батарейке, которым баловался под столом. Только Розалия Львовна ничего не заметила, потому что поправляла Левушкин воротник.

Зато повестку в суд Розалия заметила первой. Кроме нее никто не заглядывал в ящик. Почтовое отделение поселка было разнесено по бревнышку диким людом, пришедшим из «яичных» порталов. На его месте устроили грядки с хреном. Грядки, в свою очередь, изгрызла бродячая корова. С тех пор в поселке почты никто не ждал. Все ждали эвакуаторов, верили, что колонна серых машин перевезет поселковых граждан в далекие страны, в которых дома растут из-под земли. В тот год в поселке скончался каждый второй новорожденный младенец, а те, кто выжил, отличались беспокойным нравом и часто болели. Почту в поселке никто не строил, потому что сельское кладбище расширялось день ото дня, занимало все вакантные территории. Только Розалия Львовна верила в справедливость и ежедневно проверяла почтовый ящик. Доставала оттуда пропагандистскую литературу с призывами дать отпор круглым ямам, возникшим на кольцевой автомобильной дороге; рекламные проспекты прививок от тараканьего бешенства; предупреждение о чудище лесном, которое снова видели у дороги. После таких посланий Розалия протирала ящик спиртом и мыла Левушкины ботинки, в которых ребенок разгуливал по двору, размышляя о жизни.
Когда в почтовом ящике появился белый конверт, женщина насторожилась. На конверте не было ни адреса, ни штампа. От него ничем не пахло, но Розалия не решилась вскрыть почту сама и отнесла ее в кабинет мужа. Первым делом она позвонила в Тель-Авив и убедилась, что семейство в порядке и связь не пропала. Вторым делом позаботилась о том, чтобы спрятать Лео.

План созрел у женщины заранее, как только она узнала о коварных планах врага. Розалия сама нашла укромное место, сама продумала стратегию безопасности, чтобы о тайном убежище никто не узнал. Информацией Розалия Львовна не поделилась даже с автором книги. Она не оставила при себе ни адреса, ни телефона, которые могли навести на цель. Женщина старалась лишний раз не думать о скверном, но, положив на стол супругу конверт, не стала ждать, когда его вскроют. Она была уверена в содержании, поэтому сразу собрала Левушку, вывела из дома под покровом утренних сумерек и посадила в машину. Затем вернулась в комнату графа. В последний момент женщине пришла мысль там же спрятать Эрнеста, но как подступиться к взрослому парню, она заранее не продумала.
– Сынок… – сказала Розалия Львовна. – Почему ты до сих пор не одет? Левушка уже собран, а ты еще спишь.
Его сиятельство, утомленный тренировками, был глух, как полено, и Розалия Львовна нежно погладила крошку по голове.
– Сыночек… – повторила она. – Одевайся. Мы уезжаем.
– Чего?.. – не понял спросонья Эрнест.
– Левушка ждет нас в машине. Сейчас мы должны уехать, а когда все закончится, вернемся обратно.
Крошка-граф прищурился на мать, как на назойливую галлюцинацию.
– Чего тебе?..
– Нам опасно здесь оставаться.
– Уберите от меня эту женщину! – приказал граф и накрылся с головой одеялом.
– И я останусь… – сказал Левушка, появившийся в спальне брата. Розалия Львовна вздрогнула, услышав за спиной детский голос. – Хочу посмотреть на дехрон. Я так много читал про зеленый туман… – сказал мальчик.
В доказательство ребенок вынул из рюкзачка тетрадку. На пол посыпались карандаши и фломастеры, линейки, ластики, альбом для рисования, в котором Лев Натанович образно переваривал информацию взрослых книжек. На одной из картинок он изобразил столб зеленого пламени и ауру, похожую на магнитное поле планеты. Сверху на альбом упал замусоленный автореферат, найденный ребенком в рабочем столе отца.
Секунды не прошло, как Розалия Львовна подобрала с пола, все что упало, и испарилась в охапку с Левушкой. Прежде, чем граф успел понять, приснился ему Лев Натанович или явился лично, от мальчика и его заботливой матушки и след простыл. Даже аромат парфюма, сопровождавший по жизни Розалию Львовну, ломанулся из дому вслед за хозяйкой.

В тот день Розалию Львовну больше не видел никто. Она явилась следующим утром с намерением приготовить завтрак, но не узнала дома. Строение висело над землей, словно вырванный зуб. Из-под фундамента сочился зеленый свет. Тяжелая грозовая туча едва не касалась крыши.
– Эрнест! – воскликнула женщина. – Как вам не стыдно! Немедленно прекратите! Сейчас же поставьте на место! Эрнест, сыночек!..
С помощью садовой лестницы Розалия взобралась на веранду и увидела лужу на постели сына. Слепая доска, похожая на икону, струями текла со стены на покрывало. Запах ладана с ацетоном ударил в нос. В углу сидел полуголый старик в больничной пижаме и трясся от страха. Мужчина с длинными седыми волосами кутался в спортивную куртку Эрнеста. Его оголенное плечо было перетянуто медицинским жгутом. На полу валялся шприц и пустая миска. Человек был бледен и слаб.
– Это еще что такое? – возмутилась Розалия.
– Я не знаю, что делать… – шептал человек. – Я попал в неразрешимую ситуацию…
– Сейчас же убирайтесь отсюда вон! – приказала женщина. Она подняла с пола шприц, положила в миску, сунула это хозяйство за пазуху незнакомца и указала на дверь. – Вон! Пока я не позвонила в полицию…
– Не надо полицию… – шептал человек и полз на четвереньках к веранде.
– Бессовестный! – ругалась Розалия. – Как вы посмели придти в этот дом! Чтобы духу вашего не было… Сейчас же! – Она помогла человеку не промахнуться мимо лестницы, проследила за тем, чтобы он коснулся земли трясущимися ногами, и указала ему на ворота. – Вон! – повторила Розалия. – Немедленно убирайтесь вон! И не смейте подходить к моим детям!



Оскар отошел к стене, когда столб белого пламени разросся до размера портала. Он старался увидеть сквозь белый огонь хоть что-нибудь, но только слеп от яркого света. Натан Валерьянович нервничал и рассматривал только свои ботинки. Он прятал за спиною папку с бумагами и поглядывал на часы. Время шло беспощадно. Столб холодной плазмы разрастался в центре лаборатории. Из портала вылетали шары, ненадолго задерживаясь у лиц присутствующих, словно задавали вопросы. Никто не приглашал человека в зал заседаний, никто не звал переступить порог. Профессору стало казаться, что процесс начался без них, когда плазма стала темнеть, и высокая фигура возникла на границе дехрона.
– Кто будет представлять тебя в суде, Человек? – спросил голос. Могильным холодом повеяло в лабораторию. Натан Валерьянович растерялся и только протянул незнакомцу бумаги.
– Придется мне, – сказал Оскар.
– Не смеши! Ты не можешь представлять себя сам. Для этого ты слишком мало значишь. Ищи фигуру, которая может за тебя заступиться.
Существо пропало в огне, и Натан снова спрятал за спину папку.
– Они не имеют права нас не пустить, – сказал он.
– Имеют, Учитель. Это мы не имеем прав. Никаких. На этом суде за нас могут говорить только наши заступники. А где они? Если Эккур не явится до конца судилища – мы пропали.
– Может быть, он не тот, за кого мы его принимаем?.. – предположил профессор. – Тот седой мужчина, что устроил Эрнеста в сборную…
– Женька его узнал.
– Может, Женя ошибся?
– Учитель!.. Не надо искать оправдание трусу.
– Надо было встретиться с ним и поговорить. Ангелу сейчас трудно находиться среди людей… – заметил Боровский и вручил папку с документами ученику. – Подержи это, сейчас я вернусь. Посмотрю, может, он заблудился.
– Конечно… – проворчал Оскар. – Дома на пустыре не увидел.
Натан поднялся в пустую библиотеку, чтобы осмотреть двор, заглянул в кабинет, прошелся по комнатам и заметил супругу у кровати крошки-графа. Розалия Львовна перестилала постель и вытирала пол. Тряпка лежала под мироточащей иконой.
– Что ты здесь делаешь, Роза? – спросил Натан, но женщина не взглянула на мужа. – Не надо тебе здесь находиться. Это опасно.
Розалия Львовна поправила покрывало и открыла окно, чтобы проветрить комнату.
– Роза, ты слышишь меня? С тобой все в порядке?
Женщина села на кровать и закрыла лицо руками.
– Прими таблетку и иди к себе, Роза. Не стой у пустой иконы.
С плохими новостями профессор поспешил вернуться в лабораторию.
– Хотел бы я знать, кто будет выступать на стороне друидов? – спросил Боровский ученика.
– Эккур. Кто ж еще? Если он не на нашей стороне, значит, на стороне врага. Что вас удивляет, Учитель?
– Ну… – тень снова выросла из огня. – Кто будет говорить за тебя, Человек?
Оскар направился к сейфу.
– Или все, или ничего! – сказал он, проворачивая ключ в замке.
– Нет, Оскар! Не надо. Подумай! Не такой ценой...
– По-другому не сторгуемся. Видите, какая трогательная иерархия?
– Не сейчас…
– Сейчас! Учитель, именно сейчас, другого шанса нам не дадут.
– Но как же… – расстроился Натан Валерьянович. Он обернулся к огню с надеждой, что зловещая тень растает сама, но существо ожидало решения.
– Кто будет говорить за тебя? – спрашивал голос.
– Говорящий горшок, – Оскар протянул в огонь чашу Греаля. – Годится такой собеседник?
Существо схватило чашу огромной лапой, похожей на смерч, на секунду вырвавшийся из ада. Выхватило папку с бумагами из рук Натана и скрылось.
– Вот и все… – грустно заметил профессор. – Что мы прожили на Земле, что не прожили. Никакого значения не имеет.
– Пустяки, Учитель. Хуже если наоборот: если б все, что мы натворили, пока были живы, имело хоть толику смысла.



После укола Розалии Львовне стало лучше. Женя вышел на улицу за автомобильной аптечкой, которая разрослась до размера среднего чемодана. Доктор не помнил, что за лекарства он закупил, и не был уверен в сроке годности таблеток и ампул. Нервный срыв, произошедший с хозяйкой дачи, заставил его серьезно пересмотреть медицинский багаж и составить список лекарств, которые нужно докупить как можно скорее. Женя выяснил, что ему критически не хватает шприцов, но оставить пациентку на Юлю не рискнул. Розалия Львовна была слаба, бледна и несла ерунду. Она боялась, что дом улетит, а ее несчастные маленькие детишки останутся без каши, потому что кухня улетит вместе с домом. То и дело женщина впадала в бред и не могла сосчитать детей. Каждый раз получалась новая сумма. Пока женщина считала дочерей, сыновья разбегались. Когда сыновей удавалось построить для счета, разбегались дочери. Розалия Львовна выбилась из сил и только после укола заснула.
В тяжелых раздумьях доктор перебрал медицинский портфель, захлопнул багажник и заметил Натана Валерьяновича у стены гаража. Профессор выглядел ненамного лучше супруги, и тоже сбивался со счета, осматривая трещины в фундаменте. Его волновала надежность дома, которому пора было треснуть. Профессор стукал по стенам обухом топора и слушал звук.
– Дурдом… – заметил шепотом доктор, но виду не показал. Напротив, постарался изобразить на лице немножечко оптимизма. – Не переживайте, Натан Валерьянович. Если нет никаких вестей, значит, судья еще не принял решение.
– Не принял, – согласился профессор. – И не примет.
– Что так?
Боровский приблизился к Жене, словно опасался случайных ушей.
– Потому, что задача не имеет решения, – сказал он по секрету. – Одна задача имеет два варианта ответа. Грубо говоря, одна бумажка против другой такой же бумажки.
– Нет… – неловко усмехнулся доктор.
– Два события одинаково имеют место. Два исключающих друг друга, абсолютно равноправных события. Легитимным должно быть признано только одно из них. Реши-ка, попробуй.
– Я? – Женя испытал неловкость. – Такие задачки решаются на уровне квантовой физики, если не ошибаюсь. Юриспруденция до этого пока не созрела. Они не могут понять, какую из записок Эльзы признать законной, а какую нет? – уточнил доктор и дождался, когда профессор перестанет осматривать фундамент и немного заинтересуется собеседником. – Юридически, последнее письмо должно иметь преимущество.
– Это мы так считаем. Истец считает, что преимущество у первого письма и он, по-своему, тоже прав.
– И что теперь делать? – не понял Женя.
– Ждать, пока Левушка подрастет и вступит в права наследства. Только я боюсь, что времени для этого не осталось.
– То есть, мы сами создали патовую ситуацию, но проблему не решили?
– Именно, патовую, – подтвердил Натан. – Именно, сами. Иными словами, сделали невозможным разрешение спора, как такового.
– Уже хлеб. По крайней мере, теперь никто не вправе забрать у вас Лео. Если б еще отдали Греаль… Как Оскар? Очень переживает?
– Если б он переживал, мне было бы спокойнее. Кто знает, что у него на уме? Разве это нормальное поведение ученого, Женя? Для человека, который потерял смысл своего труда.
– А что он делает?
– Ничего. Балуется с резонатором. Баламутит в кастрюле воду.
– Нормальное поведение.
– Ты считаешь?
– Для Оскара – абсолютная норма.
Профессор испытующе поглядел в глаза доктору.
– А вы, Натан Валерьянович… хорошо себя чувствуете?
– Вот… за домом смотрю, – ответил профессор и снова обратил взор на фундамент. – Слежу, чтобы не улетел. Как его потом на место поставишь? Совсем развалится.
– Простите?..
– Смотри сюда, – Натан подвел доктора к стене гаража и показал глубокую щель между фундаментом и примыкающим к нему асфальтом. Трещина тянулась до стены дома, и там, где обрывался асфальт, продолжалась разломом между стеной и спрессованной землей клумбы. – Вон, что делается! Вон, что творится! Смотри, как заливали фундамент, халтурщики! Вот, я не проследил. Надо ж было хоть как-то его закрепить, а то ведь поднялся вверх, как по маслу.
– Кто поднялся вверх? – не понял Женя.
– Мы ожидали эффект левитации от белой плазмы, но не думали, что дом стоит на соплях.
– Ах, вот оно что…
– Видишь, какие халтурщики! Только погляди…
– Но ведь строители не знали, что дом начнет левитировать. Думали, он будет стоять на земле, как все остальные дома.
Боровский оставил в покое трещину и поправил очки.
– Женя! Поток белой плазмы большой мощности на уровне фундамента создает эффект первичного поля, в котором не может быть гравитации. Это совершенно автономное внепространственное состояние природы. Нам предписали включить генератор. Никто не предупредил, что входящий поток будет таким активным. В конце концов, судьи не спрашивали у нас технический паспорт строения. Они рассчитывали, что мы обеспечим контакт.
– Но строители-то не рассчитывали на контакты с первичным полем. Они месили раствор по ГОСТу…
– Безобразно месили! Смотри-ка, трещины до самой крыши. В библиотеке подоконник лопнул, не выдержал нагрузку. А если б рухнули стены?
– Но ведь фундамент вместе с домом должен был стоять на земле. Натан Валерьянович, странно, что он вообще устоял. Помнится, однажды у вас на даче уже был капитальный погром. А это… Я завтра же привезу цемент, и мы зальем все как следует. Можно укрепить фундамент, если вы собираетесь иногда левитировать вместе с домом.
– М…да, – согласился профессор. – Цемент купить стоит.
– И еще… Я хотел сказать, что кому-то надо съездить за Лео. Розалия Львовна не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Если скажете, где он спрятан, Юля привезет, а потом я съезжу в аптеку и на строительный рынок. Мы подумали, если суд ничего не решил, эзотерики могут попробовать выкрасть мальчишку. Здесь мы лучше защитим его от незваных гостей. Поговорите с Розалией Львовной.
– Правильно, – согласился Натан. – Лео лучше вернуться домой.

Вопрос не встретил у Розалии Львовны понимания. Женщина привстала с подушки и поглядела в глаза супругу.
– Где Левушка? – удивилась она. – Левушка в детской. Мальчик устал на тренировке, уснул на диване. Я отвела его в детскую.
Натан направился в комнату. Женщина вскочила с кровати и поспешила за ним. В детской кроватке, свернувшись бубликом, действительно спал сынок Розалии Львовны, но профессора это обстоятельство нисколько не убедило. Зачем-то он заглянул под кровать, и в шкаф, и за тумбочку. Заглянул всюду, где мог спрятаться маленький Лео. Розалия Львовна не оценила юмора и решила разбудить ребенка.
– Левушка, сынок. Папа тебя ищет.
– Уйди! Дай поспать, – ответил малыш по-французски, и Розалия выбежала из комнаты.
– Надо же суп варить, – вспомнила женщина, и ее рассеянный взгляд обрел цель. – Скоро время обедать. Вот уж и папа вернулся. Скоро все соберутся, а я не сварила суп.
– Как тебе не стыдно, Эрнест! Разве можно так разговаривать с мамой?! – обратился к сыну Натан.
– И ты уйди! – сказал граф. – Не видишь? Я сплю.

Хаос подобрался к даче Боровских внезапно, откуда не ждали. Розалия Львовна принялась за суп и слышать не хотела о том, что спрятала мальчика. Ее несравненный, обожаемый, распрекрасный и удивительный сын спал в детской, как и положено. Мир обрел привычные свойства и цели. В нем уже не было места украденным детям. В мире Розалии Львовны теперь все стояло на своих полочках, на тех, на которых должно было стоять изначально. Только суетливые домочадцы то и дело сновали по дому, совали нос в ее телефон, просматривали старые записные книжки. Розалия Львовна точно знала, сколько детей родила, и о том, что все они в безопасности, тоже знала. Ничто не мешало женщине готовить суп, даже поваленный кухонный шкаф был поставлен ею на место без лишних вопросов, а битая посуда отнесена на помойку. После удивительного Жениного укола, спокойствие воцарилось в ее душе. Но чем больше женщина хлопотала над супом, тем шустрее домочадцы носились по дому.
– Почему? – вопрошала Розалия Львовна Юлю. – Почему они так топают ногами по коридору, когда Левушка спит? Бедный мальчик так устает, что начинает говорить по-французски. Его нужно срочно показать врачу.

Взмыленный и совершенно замученный Натан Валерьянович рухнул в кресло у рабочего стола Оскара, чтобы немножечко отдышаться. Такой же измученный доктор вскоре присоединился к нему. Когда заплаканная Юля спустилась в лабораторию, Оскар снял очки и включил монитор. Пришедшие вежливо подождали, пока зрение физика переключится.
– Это абзац!… – подытожила Юля. – С Розалией Львовной что-то придется делать.
– Еще один персонаж заглючил? – догадался Оскар.
– Не смешно. Надо вернуть ей рассудок, иначе Лео мы не найдем. Друиды его найдут раньше нас.
– Приговор окончательный? – спросил Оскар Натана Валерьяновича, который все это время напряженно молчал.
– Дело было так, – объяснил ситуацию Женя. – Натан Валерьянович… позвольте, я расскажу? Случилось вот что: Эрни поздно пришел с тренировки, лег спать на диван в гостиной, где раньше любил поваляться Лео, и сбил Розалии Львовне программу. Она еще не пришла в себя. Ходила мимо него и цеплялась: Левушка, как ты вырос! Левушка, ты не заболел? Температуру ему померила… Мы с Юлей повели себя по дурацки…
– Ладно, Жень! Я себя по дурацки вела, а не мы, – заступилась Юля за доктора, – я начала убеждать Розалию, что это не Лео. А этот крошка… паршивец, мало того, что русский забыл, еще и нахамил, не проснувшись…
– Дело было так, – подхватил эстафету Женя, – Розалия Львовна подошла к Эрнесту и спрашивает: «Это ты, Левушка?» Он возьми да и ляпни, что да, дескать, он и есть Левушка. Лишь бы мать от него отстала. Все! Теперь что хочешь с ней делай. Ничем не разубедишь.
– Значит крошка заглючил матушку, – пришел к выводу Оскар.
– Что делать? Кто у нас знает ответы на все вопросы? Греаль у нас знал ответы, – предположила Юля. – Оскар, очнись и подумай, что делать?
– Ведите крошку сюда.
– Ничего не получится, – сказал Женя. – Не знаю, лично я будить его больше не буду. Жизнь дороже. Юля предупредила, что он после тренировки частенько неадекватен, но… дело в том… – смутился доктор, – что я по-французски не понимаю.
– Он всех нас послал подальше, – пояснила Юля. – И еще сказал, что не собирается принимать участие в нашей тараканьей возне, потому что мы беспомощные импотенты и место наше на свалке истории.
– Так и сказал?
– Это все, что я поняла. Нет, сказал он гораздо больше, только Натан Валерьянович не стал переводить. Еще, если тебе интересно, он сказал, что проломит башку всем, кто будет мешать ему спать. Он сказал, что мы безмозглые идиоты и если этот мир провалится ко всем чертям вместе с нами, то туда ему и дорога. Он вполне прекрасно будет жить, когда мы все загремим в дурдом. И вообще, будет чище воздух, если планета освободится от таких недоумков, как мы.
– Ну, ради такого случая… – Оскар поднялся из-за стола, направился к лестнице, и делегация последовала за ним.
Неуверенно. Не все сразу. Последним поднялся с кресла Натан Валерьянович. Поднялся, когда понял, что пахнет скандалом. Миновав коридор и кухню, на которой Розалия Львовна готовила суп, Оскар без стука проник в опочивальню его сиятельства и за шиворот стащил с кровати. Эрнест успел схватиться рукой за матрас, но Левушкина кроватка не устояла и опрокинулась на бок. Завязалась непродолжительная возня. Его сиятельство оборонялся, не проснувшись, и Оскару удалось снять ремень и всыпать ему по всем правилам домашней педагогики. На шум прибежала из кухни Розалия, и Юля прикрыла дверь. Что происходило в комнате несколько минут, не видел никто. Никто не слышал французской брани и звона бьющегося стекла. Только догадывались, что кто-то кому-то делал убедительное внушение. Когда Оскар за ухо втащил графа в гостиную, это был принципиально другой человек.
– Сейчас же извинись перед Женей, за то, что его обхамил.
– А я чо, хамил? – не понял Эрнест. – Женька, я чо?…
– Никакой он тебе не Женька! Евгений Федорович! Дядя Женя он для тебя, понял, поросенок?
– Дядь Жень, я чо?… И ты не дал мне по шее?
– Женя воспитанный человек! Сейчас я дам по шее, если не извинишься.
Навыки русской разговорной речи вмиг вернулись на место. Крошка приходил в себя на глазах.
– Извини, – сказал он.
– Сейчас же извинись перед отцом, который не обязан краснеть за твое свинское поведение!
– Извини, – сказал Эрнест, обращаясь к Натану, который в этот раз, против обыкновения, никак не препятствовал экзекуции. Только Розалия Львовна схватилась за сердце, но супруг не позволил ей рта раскрыть. Дал понять напуганной женщине, что в этом месте главы ее реплики автором не предусмотрены.
– Извинись перед Юлей, потому что не сомневаюсь, тебе есть, за что перед ней извиниться.
– Юлька! – воскликнул Эрнест. – Ты же знаешь, как я тебя люблю! Прости дурака…
– Пошел ты, – по-французски ответила Юля и вышла на кухню.
Оскар подтащил крошку графа к Розалии Львовне, и та попятилась от испуга.
– Теперь, говнюк, извинись перед матерью за то, что сбил ее с толку, и объясни по-человечески, кто ты такой, откуда здесь взялся и почему так безобразно воспитан.

Время обеда прошло, время ужина приближалось. Розалия Львовна вернулась на кухню, присела на табуретку у плиты и так глубоко задумалась, что суп прижарился к дну кастрюли. Только запах гари привел женщину в чувство. Оскар отнес в лабораторию пару гантелей. Возня с крошкой убедила его серьезно заняться физической подготовкой. Женя с Юлей подробно обсудили проблему и прикинули стратегию поведения. Натан Валерьянович ушел к себе в кабинет и прогнал со стола ворону, которая тут же села на открытую форточку кухни. Розалия Львовна подошла к окну.
– Какая здоровая птица! – покачала она головой. – Натик, дорогой, посади ее в клетку, пока она не клюнула Левушку. Натик… где Левушка? Куда ты его отвез?

В тот день за стол так никто и не сел. Розалия Львовна сама обзвонила подруг, сама опросила знакомых.
– Подумай, – умолял ее Натан Валерьянович, – куда бы ты его отвезла сейчас, если б мальчику угрожала опасность?
Розалия Львовна была в панике, поэтому думать не могла. Она могла только действовать, решительно и молниеносно. Ночью они с Женей Русым объездили все вероятные места по кругу. Розалии стало плохо в машине. Женя принял решение не рисковать и отвез несчастную прямо в больницу.
Натан Валерьянович пустился по знакомым супруги вместо нее. Эрнест пропустил вечернюю тренировку, потому что Юля наказала его домашней работой, а Оскар вернулся в лабораторию, продолжил баловаться с резонатором, и, время от времени, прикладываться к гантелям.
– Нечего было меня до крайностей доводить, – ворчал граф, оттирая гарь от кастрюли. – Надо было сразу дать по башке. Меня если несет, так несет. Я сам не могу с собой справиться. Ты же знаешь, что я могу забыться и веду себя, как скотина.
– Работай! – приказала Юля. – И чтобы кастрюля сверкала!
– Я палец натер.
– Потерпишь. Хамить родителям, небось, язык не натер. Посмотри, до чего довел мать с отцом?
– Я довел? – удивился крошка. – Может, это они меня довели? И вообще, что я такого сказал, что они надулись? Я просил ко мне не цепляться.

– Дай каждому Человеку осуществить мечту, и на Земле настанет конец света, – сказал Валех. – Дай каждому делать то, что ему угодно, и этот мир утонет в крови. Дай всем равное право на справедливость, и я рваной купюры не поставлю на будущее мира твоего, Человек.
– Дай Человеку немного свободы вместо судьбы, и ты посмотришь, что будет.
– Надеешься вернуться в рай, Человек?
– Ты дай, а мы сами решим, куда нам идти.
– Куда же тебе идти?
– Ты спрашиваешь, Ангел, куда? Это ты, мой Ангел, спрашиваешь об этом меня, в то время как должен показывать мне дорогу. Ты показываешь только дорогу в могилу. Короткую, полную заблуждений, потому что сам не знаешь, куда вести Человека. Хочешь сделать его виноватым в том, что он останется в этом мире один?
– Покажи тебе прямую дорогу, Человек, и путь к могиле будет короче.
– Уйдут Ангелы, и сбудутся мечты человеческие, потому что каждый из нас будет прав. Каждый станет хозяйничать в своей судьбе, как захочет. Каждый утонет в крови, потому что допрыгался, а не потому, что так ему предначертано свыше. Чего ты испугался, мой Ангел? Того, что без тебя мир изменится? Или того, что без тебя не изменится ничего?
– А ты, Человек?
– Я боюсь умереть, не добравшись до Истины.
– Но, добравшись до Истины, ты будешь еще больше бояться смерти.



Операция по возвращению Лео в семью была, как никогда, далека от завершения. Натан Валерьянович нервно пил чай в гостях у школьной подруги Розалии, которую не видел лет тридцать и теперь, невзирая на трагизм ситуации, никак не мог быть отпущен без чая. Сама Розалия лежала в больнице под капельницей. Только Женя носился по каким-то мистическим адресам и не находил ни домов, ни улиц. Старая записная книжка Боровских приводила его к строениям, арендованным неизвестными фирмами и закрытым на замки. Жене приходилось ездить по тротуарам, потому что улицы также оказались арендованными и перекрытыми в целях безопасности. За день он три раза прошел проверку; выяснил, что не числится ни в каких реестрах человечества и пользуется фальшивым паспортом. Его спасала лишь справка о том, что он является студентом мединститута, и обещание непременно встать на учет. В другой ситуации, доктор бы серьезно задумался о будущем, но теперь перед ним стояли иные задачи. Он должен был объехать всех друзей большого семейства и по возможности, расположить к доверительным отношениям. Половина из тех, кого удалось застать дома, даже не вспомнили фамилию. «Боровски… Боровски… щурился в свое прошлое подозрительный дед, не пуская гостя через порог. – Они же поляки, значит, уехали в Польшу…»
Звонок застал доктора в разбитых чувствах, когда тот готовился разочароваться в своей миссии на Земле.
– У меня имеется адрес, – сказал лечащий врач Розалии, – только ничего обнадеживающего сообщить семье не могу. Не могу даже дозвониться господину Боровскому. Он все время вне связи. Подъезжайте к нему поскорее. Будьте с ним. Мало ли, как обернется…

Натану Валерьяновичу Женя дозвонился сам, с телефона консьержки подъезда, в котором Левушка прятался все эти дни.
– …Эта женщина, – объяснил профессору доктор, – работала нянечкой в садике, в который ходили ваши старшие дочери. Именно здесь был Лео.
– Что значит был? Куда же он делся? – испугался Натан.
– В том-то и дело, – досадовал Женя, – что никто не знает. Женщина отлучилась из дома купить молока. Вернулась – мальчика нет. Дверь не взломана. В квартире все на месте. Она позвонила Розалии Львовне, но трубку взял врач и сказал, что пациентку сейчас беспокоить не надо.
– Немедленно! – воскликнул Натан. – Сейчас же надо подъехать к той женщине и выяснить все. Расспросить свидетелей, если найдутся. Конечно, найдутся. Не может быть, чтобы похитители не привлекли внимания. Поезжай! Я тоже сейчас приеду.
– Я уже здесь, – отчитался доктор. – Свидетели опрошены, показания взяты, ситуация под контролем!
Когда профессор ворвался в подъезд, ситуация уже не нуждалась в контроле. Пожилая консьержка поила чаем доктора Русого и с удовольствием жаловалась на болячки. Доктор с пониманием качал головой. Мир и покой в подъезде старого дома был нарушен возмущенным скрипом двери. Консьержка поняла, что явился отец, и сразу заняла оборону.
– Никто не крал вашего мальчика. Своими глазами видела, – клялась пожилая дама, – ребенок один выходил из подъезда. Я Женечке все рассказала. Откуда ж мне было знать? Я думала он за нянькой пошел… Какой у вас самостоятельный, умный мальчик!
При виде чайника Натану Валерьяновичу стало дурно. Старушка повторила все, что рассказала доктору. Как мальчик Левушка вежливо поздоровался, проходя мимо. Как ответил на вопрос, кто он такой и в какой квартире живет; кто его мама, папа, сестры и братья. Воспитанный мальчик уделил время старушке, несмотря на то, что спешил. Прочел стишок на иврите, достал из рюкзачка английскую книжку и показал картинки. Мальчик читал по-английски также бегло, как говорил, и вел себя почти что как взрослый, только очень волновался за маму. Она должна была приехать за ним вчера вечером, но даже не позвонила.
Ту же пронзительную историю Натан Валерьянович выслушал от няньки, которая, вернувшись из магазина, не нашла ребенка в квартире. Когда Женя вывел профессора на воздух, волосы на его голове стояли дыбом.
– Как можно! – возмущался он. – Как такое можно себе представить, чтобы ребенок, которому четырех лет не исполнилось, вышел на улицу один и не привлек к себе внимание взрослого человека. Бабушки эти меня удивляют.
– Человек без судьбы, – напомнил Оскар, – чего мы хотели? Эти люди умеют быть незамеченными.
– Ребенка надо найти, – постановил Натан, словно кто-нибудь сомневался. – Надо найти как можно скорее. Пожалуйста, Женя, позвони в полицию. Разберись, где у них местное отделение, и подъедь. Там должна быть детская комната. Не может быть, чтоб никто из взрослых не заметил ребенка. Предупреди, что мальчик пропал, дай приметы, оставь телефоны. Рано или поздно, его приведут туда за руку. А я, – вздохнул Натан, – пойду по дворам, разговаривать с бабками. Левушка – общительный мальчик.
– Может быть, попросить Эрнеста, чтобы подъехал в больницу к матери? – предложил доктор, но Натан Валерьянович только махнул рукой. – Думаете, не поедет? Он никак не хочет помочь найти брата?
– Не в нем дело, Женя, – грустно вздохнул Натан. – Дело совсем в другом. Эрнест слушает только Оскара. Мы для него ни в чем не авторитет. А Оскар решил, что ему лучше ехать на тренировку.
– В такой момент? Не могу поверить, что Оскар…
– Он уверен, что все обойдется.
– И продолжает сидеть в подвале?
– Пусть сидит, – ответил Натан и дал понять, что безобразное поведение детей не предмет обсуждения. – Мне спокойнее, когда он сидит. Если б Оскар не был уверен, что все закончится хорошо, он бы вел себя по-другому.



Грустный профессор побрел по дворам, но не нашел там ни бабок, ни скамеек, на которых они когда-то сидели. Подъезды были пусты. Окна раскрыты, невзирая на прохладный сезон. Во дворах сплошным ковром лежали опавшие листья, и никто не выметал их оттуда, потому что листья никому не мешали. Пара автомобилей брошенных на стоянке, прижались друг к дружке от страха, что хозяева не вернутся. Пустые мусорные контейнеры заросли паутиной. Натан звонил наугад в квартиры, но открывали профессору неохотно. Юноша с курительной трубкой в зубах сообщил, что больше недели не выходит из дома. Даже если бы по двору гулял потерявшийся динозавр, парень вряд ли заметил бы, потому что к окнам подходит реже, чем к двери. Испуганная пожилая пара собирала чемоданы, чтобы бежать из города, и удивилась вопросу. «Неужели пропал ребенок? Привязывать надо таких детей, – советовала Натану пара. – А вы не знаете, – спросили они, – тем, кто сам эвакуируется из Москвы, разрешат оставить себе компьютеры? Говорят, что компьютеры будут теперь изымать…»
В магазине Натану Валерьяновичу уже не раз посочувствовали. К вечеру весь район знал о горе, постигшем семейство Боровских, и кто как мог утешал растяпу-отца, но никто не вызывался помочь. Только крепче запирали двери. Когда стемнело, Натану Валерьяновичу стало жутко. Молочный магазин, в котором нянька прошляпила его сына, закрылся раньше других, потому что распродал товар и не хотел выслушивать претензий покупателей, которым не досталось сметаны. Вывески погасли, потому что нечем было завлекать народ. Улица стала серой и темной. Только колонна эвакуаторов стояла вдоль тротуара с включенными фарами. Натан Валерьянович закурил и почувствовал себя опущенным на дно колодца. Откуда-то сверху доносилась музыка. Где-то загорелся свет в окне. В этом дворе он еще никого не опрашивал, и свет в окне стал для него последней надеждой, но дверь подъезда была заперта на замок, заколочена гвоздями и опечатана домоуправлением. «Уважаемые жители! Вы выиграли приз – экскурсию в Шамбалу, – гласило объявление, приклеенное поверх домофона. – Просьба собраться у подъезда за час до отхода автобуса». Цепенящий ужас охватил профессора, когда в его нагрудном кармане затрещал телефон. Ему показалось, что это несчастное сердце просится из груди, спасаясь бегством от экскурсии в Шамбалу.
– Папа, я дома, – услышал он деловитый детский голос. Ноги под профессором подкосились.
– Левушка, где ты?
– Дома, – повторил малыш.
– Он здесь, Натан Валерьянович, – подтвердила Юля. – Вы не поверите, но Лео сам приехал домой. Я тоже пока не верю. Давайте, я его покормлю и спать уложу, а вы возвращайтесь, как только сможете. Лео, скажи папе, что с тобой все в порядке.
– Папа… – сказал Левушка. – С тобой все в порядке?



В тот день семейство село ужинать поздно. Ждали, когда Женя привезет Розалию Львовну вместе с полной сумкой лекарств. Женщина не желала остаться в больнице лишней минуты и всю дорогу не расставалась с телефоном, чтобы слышать голос сына. Она была счастлива. Даже согласилась выйти к столу, чтобы не упустить ни минуты из жизни драгоценного Левушки. Но только присела, как сразу занемогла, и была отправлена на кровать.
– …Так все и было, – рассказывала Юля, накладывая Лео добавку гречневой каши, – приехал и удивился, что никто не ждет его дома. Как будто из школы пришел. Лео, расскажи нам, как ты добрался?
– По карте, – ответил мальчик.
– И что ты увидел на карте?
Левушка прожевал кашу.
– Все, – сказал он. – Станцию метро, станцию электрички. Сначала я нашел остановку автобуса, но автобуса не было, и я пошел пешком до метро.
– Как это, – не понял Натан, – пешком до метро? Разве ты знал, где метро?
– Посмотрел, какая станция ближе и пошел, – ответил ребенок. – Все люди ездят, почему я не могу? Я такой же человек, как все.
– И как ты вошел в метро?
– Там написано, что дети входят бесплатно. Я вошел.
– А дальше?
– На потолке висела табличка. На ней была информация. Я сел и поехал.
– И к тебе никто не подошел, никто не спросил, почему ты один?
– Подошли. Я сказал, что был в гостях и теперь еду к маме. Они спросили, точно ли я знаю дорогу. Я сказал, что у меня карта есть.
– И никто не взялся тебя проводить?
– Меня проводили до электрички. Тетя с девочкой. Привели меня к поезду и дальше пошли.
– Значит, ты сел в поезд один?
– Не один. В вагоне было несколько человек.
– Потом ты вышел на нужной платформе и дальше?.. – расспрашивал мальчика папа.
– Увидел возле платформы шоссе. Пошел по шоссе.
– Боже мой, один? В темноте? Лева, сколько километров ты прошагал за вечер?
– Только до остановки автобуса.
– Но автобусы теперь не ходят. Они ходят до Академгородка и то раз в неделю.
– Два, – сказал мальчик. – Два раза. По вторникам и субботам. Но я же не мог предусмотреть все на свете, – он засунул в рот еще одну ложку каши и прожевал, пока родственники ожидали разъяснений. – Я посчитал расстояние, – сказал мальчик, – и получил ответ, что дойду до дома пешком через неделю. Тогда я принял решение…
– Как посчитал?
– Очень просто, папа: я засек время, за которое прохожу сто метров, и умножил его на расстояние по карте. Там был указатель: сто метров до поворота.
– И какое решение принял?
– Вышел на дорогу и стал голосовать попутным машинам.
– Тебя подвезли?
– Да. Один дядя ехал в Академгородок и привез меня к дому.
– Это правда, – сказала Юля. – Подъезжала машина. Я думала, вы вернулись. Вышла, смотрю – нет. Старая машина с темными стеклами и антенной на крыше. Расскажи нам, Лео, что за дядя тебя подвез?
– Он не сказал, что ты слишком маленький, чтобы ездить один? – спросил ребенка отец.
– Нет, он сказал, что я слишком болтливый.
Пауза повисла над столом. Лео улучил момент и засунул в рот еще одну ложку каши. Присутствующие ждали подробностей, но вместо откровений, Лео затолкал за щеку сосиску и сосредоточенно смотрел в тарелку, пока не прожевал все.
– Лео… – поинтересовалась Юля. – О чем ты болтал с дядей, пока ехал в машине?
– Я молчал, – оправдался мальчик. – Дядя сказал: «Лео, меньше болтай. Как только потянет на болтовню, сразу прочти молитву. Попроси у Бога мудрости, и ты заткнешься».
– Так и сказал?
– Да, – ответил мальчик и взялся за следующую сосиску.
– Дядя священник?.. – спросила Юля, и ребенок кивнул. – Или ученый? – ребенок кивнул еще раз, словно не видел разницы. – Что он делает в Академгородке? Какой наукой занимается?
– Едва ли так важно, – ответил серьезный мальчик. – Наука – единое целое. Попытки ее делить – от незрелости разума. Я пригласил дядю в гости. Он сказал, что придет.
– Лео… – Юля поймала тревожный взгляд Натана Валерьяновича.
– Оскар знает об этом? – спросил Натан. – Где Оскар?
Женя встал из-за стола. Сначала спустился в лабораторию, потом поднялся в библиотеку и застал физика, неподвижно стоящего у окна. На его глазах были компьютерные очки, на лице – застывшая маска.
– Ты в порядке? – поинтересовался Женя. – Как себя чувствуешь? Голова не кружится?
– Посмотри на двор. Что видишь?
Женя встал рядом и осмотрел пустую территорию, примыкающую к корту, и нелепую трибуну, наспех сколоченную из досок.
– Бардак, – сказал доктор. – Теперь, когда Лео вернулся, и все успокоились, надо устроить субботник.
– Человека за забором видишь?
– Точно, – Женя обратил внимание на одинокую фигуру в длинном плаще, стоящую у обочины. – Эзоты продолжают тебя пасти? Или папарацци? Вчера я видел двоих с фотокамерами, притаившихся на опушке, только не понял, кто им нужен, ты или Эрни? Ой… – удивился доктор, – как ты заметил этого человека? Через очки? Я думал, они работают только с Греалем.
– Я хотел знать, виден ли он невооруженным глазом. Понять не могу, кто это. Ни на эзота, ни на папарацци не похож. Ведет себя странно.
– Натан Валерьянович просил подойти. Левка рассказывает удивительные истории.
– Знаю его истории. Только не знаю, что делать с этим хмырем у забора.
– Оскар, я давно хотел сказать… – начал Женя, но смутился. – Может быть, все это глупость, только мне почему-то кажется… я уверен, что Греаль вернется к тебе. Он ведь самая что ни на есть сакральная вещь, а ты ее не дарил. Не дарил ведь? Если даже камешек маленький возвращается… Я подумал…
– Вернулся бы, да кто ж его отпустит?
– Тогда надо что-нибудь делать. Нельзя же так… не делать совсем ничего!
– Думаю, Греаль меня позовет.
– Как позовет? Куда?
– Ждать надо. Умная машина найдет решение. Скажи Учителю, что я занят, и проследи, чтобы никто из них не вышел из дома.
Оскар снял очки, спустился вниз, незаметно прошел мимо окон и выглянул за ворота. У дороги стоял человек в длинном плаще и рассматривал сплошную стену забора, словно искал в ней прореху. Это был молодой мужчина в старомодной шляпе, в круглых очках, с тросточкой и толстым ридикюлем. Появление Оскара совсем его не смутило, скорее наоборот, обнадежило.
– Эрнест?! – глазам не поверил Оскар. – Что за цирк? Что за наряд?
– Здравствуйте, – человек приподнял над головой шляпу. Свежая царапина кровоточила у него на лбу. Оскар обратил внимание, что руки собеседника, слишком тонкие и нежные для теннисиста, исцарапаны в кровь. Он понял, что имеет дело не с крошкой-графом. – Прошу великодушно меня простить, – сказал человек, – заплутал. Долго не жил в России. Здесь все переменилось, что не узнать. Позвольте представиться, Боровский Валерьян Романович, – человек слегка поклонился и неловко перехватил ридикюль, чтоб пожать руку Оскара.
– Шутов… – представился физик.
– Видите ли, я день как вернулся из Оксфорда.
– Что у вас с головой?
Валерьян вернул шляпу на лоб.
– На меня напала ворона. Не более, уверяю вас… Даже не хлопочите. Дело в том, что моя семья имеет домовладение на Озерной улице…
– Вы слишком долго стажировались в Оксфорде, Валерьян Романович. Домовладения давно снесены. Сейчас вам нужен врач, а не дом. Лучше бы вам вернуться в Академгородок и обратиться в больницу. Хотите, я отвезу?
– Ни за что! – испугался Валерьян Романович. – Я от той вороны еле ноги унес. Она, злодейка, мало того, что в квартиру меня не пустила, еще и напала.
– Ворона? – удивился Оскар. – Не пустила в квартиру? В вашу квартиру в Академгородке?
– Вы знакомы с моей семьей? – догадался гость.
– Подождите здесь, я машину возьму.
Растерянный человек остался один на дороге, а Оскар вернулся в дом и заглянул на кухню, где Сара Исааковна любила проводить время, раскачиваясь на форточке. Он обнаружил, что клетка пуста, а окна открыты. Ни слова не объяснив, Оскар похитил у Жени машину с аптечкой и через минуту подобрал у обочины растерянного человека. Валерьяна Романовича совсем не смутил автомобиль доктора Русого, он был озабочен лишь тем, чтоб не капнуть кровью на чистые чехлы. Несчастный прикладывал вату к ране на голове и беспокоился только о том, чтоб ворона не заклевала до смерти их обоих.
– Это страшная птица, – пугал товарища Валерьян Романович. – Никак нельзя понять, что у нее на уме.
– Пока вы стажировались, она свила в квартире гнездо, – объяснил Оскар. – А вы, на свою беду, на вороньего птенца не похожи. Посидите в машине, а я пойду, потолкую с птицей… на доступном ей языке.
– Вы орнитолог?
– Нет, у меня хорошая палка.
– Не могу отделаться от ощущения, что видел вас раньше, – признался Валерьян. – Вы не учились у нас в университете?
– Валерьян Романович!
– Да…
– Оксфорд – прекрасное место для научной карьеры, не правда ли? – спросил по-английски Оскар. – Вам, если не ошибаюсь, предлагали должность при кафедре.
– Как вы узнали? – по-английски удивился собеседник. Удивился так искренне, что стал еще больше похожим на крошку-графа. – Я не успел никому сказать. Готовил сюрприз. А… Вероятно, вы учились не здесь, а в Оксфорде?
– Вам еще не поздно принять предложение.
– Знаете, мистер Шутов, я об этом всерьез подумал, но моя невеста…
– Она будет счастлива с вами везде.
– Вы полагаете?
– Нет. Знаю точно.

Оскару не пришлось брать палку. Старую ворону Сару Исааковну сдуло со ступенек подъезда раньше, чем открылась дверь машины. Птица забилась в темную подворотню, недоступную свету уличного фонаря, а Оскар, проходя мимо, постучал по створке.
– Ты! – обратился он к Саре. – Гриль непрожаренный! Еще раз клюнешь Валерьяна, хвост оторву! С голой жопой по забору скакать будешь!
Он заметил на тротуаре машину с антенной на крыше и, не мешкая, поднялся на второй этаж. Дверь отворилась. Оскар прошел коридор и встал на пороге комнаты. За столом, при зашторенных окнах и дрожащем свете кристаллов, сидела компания. Тетрадки с чертежами и текстами были разбросаны всюду. Чаша Греаля, наполненная светом, возвышалась среди бумаг. В сосуде вращалась вода, блики скользили по стенам, по потолку, по лицам людей. Публика замерла. Перестала чертить и писать. Все, как один, подняли глаза на гостя. Оскар узнал среди собравшихся покойницу, Марину Анатольевну Ушакову. Женщина держала за руку сидящего рядом мужчину, пронзительно похожего на покойного мужа. Его фотографию дядька Кирилл всякий раз предъявлял племяннику, когда утверждал, что тот – копия своего отца. Особого сходства Оскар не уловил ни тогда, ни сейчас.
– Что? – спросил он. – Заждались?
– Присоединяйся к нам, Человек, – ответил высокий седой мужчина. Гость заметил пустующий стол по правую руку от «председателя». – Мы знали, что ты придешь.
– Может, знали, зачем?
– Главное, чтобы ты, Человек, знал, зачем пришел к нам.
– В глаза посмотреть тебе, Ангел, – Оскар сделал шаг к столу и джентльмен, невольно преградивший ему дорогу, подвинулся. – Совести своей не боялся, когда брал в руки чужое? Ни совести, ни законов своих дурацких?
– Разве ты создал Греаль для себя, Человек? – удивился Ангел. – Разве не для тех, кто дорог тебе? Не для тех, ради кого ты живешь на Земле?
– Я привык решать сам, кто мне дорог, и для чего я живу. Совершенно точно, не для того, чтобы тешить твои амбиции.
– Что ж… Тогда тешь свои.
Оскар выплеснул воду из чаши, сунул ее за пазуху и вышел на лестницу. Валерьян Романович встретил его с тревогой. Сначала физика бросило в жар, потом в озноб. Ему потребовалось время, чтобы руки перестали дрожать и смогли нащупать ключ в замке зажигания.
Валерьян Романович достал из ридикюля пакет с леденцами.
– Угощайтесь, – сказал он. – Мятные… знаете ли, очень хорошо успокаивают. Что такое? Не любите сладкое?
– Предпочитаю шоколад.
– Я сам люблю шоколад, но леденцы – прекрасное лекарство от стресса. Что с вами сделали? – шепотом спросил Валерьян, когда «пациент» заложил конфету за щеку. – Неужели клюнули?
– В самое сердце, – ответил Оскар.
– Какая неприятность. Господин Шутов, чем я могу вам помочь?
– Вспомнить, как оказались в этом проклятом месте. Валерьян Романович, опишите по минутам ваш сегодняшний день.
– Прибыл на вокзал рано утром, – ответил человек, – решил сразу зайти на кафедру, засвидетельствовать почтение, и задержался там до обеда.
– Дальше…
– Затем отобедал с коллегой в трактире у рынка.
– Так…
– Простился, отправился домой и заплутал в парке. Там, видите ли, все перекопано.
– Хорошо помните место, где заплутали?
– Еще бы, там меня впервые клюнула оглашенная птица. Господин Шутов, что же нам делать?
– Вот что, – ответил Оскар. – Выходите из машины и направляйтесь туда, где вас клюнули в первый раз. Повторите путь в точности до наоборот…
– Но…
– Никакие вороны вас больше не тронут, если четко выполните инструкции. Идите до станции через парк и первым же паровозом уезжайте отсюда. Ступайте с Богом, Валерьян Романович. Все будет хорошо. Очень скоро вы будете дома… там, где вас любят и ждут.



С утра пораньше Женя отвез Розалию Львовну в больницу, но перед этим взял с Оскара слово, что тот не будет отлучаться из дома и использует день для того, чтобы хорошо отдохнуть. Доктору не понравилось давление пациента. Любого другого человека на месте Оскара он бы немедленно уложил в кровать. Для спокойствия Розалии Львовны, Лео отправился в больницу с матушкой. Натан Валерьянович повез Юлю в университет решать вопрос о ее дальнейшем образовании, но прежде, чем сесть в машину, погоревал о карьере ученика.
– Твои однокурсники защищают докторские диссертации, – сказал он. – И ты бы мог вернуться на кафедру, если б не нахимичил… Хорошо, что у Юли другая фамилия, а то бы и ей за тебя досталось.
– Больше не буду, Учитель. И эту историю пора бы забыть.
– Как же забыть, если мне проходу не дают с расспросами о тебе, и преподаватели, и студенты? Гудят и гудят за спиной. Все мечтают сдать тебя Интерполу. Оскар, как тебе удалось настроить против себя факультет?
– Надо было пить с ними водку вместо того, чтобы учиться? Сейчас бы все уважали.
– Не надо было заноситься перед товарищами. То, что тебе дано больше, чем им, не повод для пренебрежительного отношения. Науке нужны не только гении. Рабочие лошадки заслуживают уважения не меньше. Думал ли я дожить до такого срама: прятать тебя и делать вид, что не знаю…
– Оставьте его в покое, Натан Валерьянович, – попросила Юля. – Давайте поедем, пока не закрыли шоссе.
– Куда ты ездил вчера? С какими людьми встречался? Тебе предложили работу?
– Да.
– Опять отказался?
– Опять.
– Что на этот раз не устроило?
– Зарплата маленькая, – ответил ученик.
– А у кого она теперь большая? Оскар, кончится тем, что ты снова продашь ювелирам золотой канделябр, только на этот раз тебя арестуют.
– Не арестуют, Натан Валерьянович, – возразила Юля. – Полиция не будет с ним связываться.
– Разве мы не достаточно ославились на весь мир?
– Даже больше, чем надо, – согласилась с профессором девушка.
– А по Греалю не горюй. Все к лучшему. Пёс с ним, с Греалем. Жили без него и еще проживем.

Последним был выставлен из дома Эрнест. Оскар поднял крошку с постели и велел убираться. Его сиятельство наспех покидал вещи в сумку.
– Я знаю, что ты задумал! – сказал он.
– Если проканителишься до обеда, задуманное к черту сорвется.
– Меня уже нет! – воскликнул Эрнест. – А можно флакер возьму?
– Бери хоть ступу с помелом, только проваливай.
– А можно, побреюсь?
Оскар кинул бритву в сумку Эрнеста.
– На кортах побреешься. Там же умоешься и посидишь на горшке.
Крошка-граф высунулся на улицу, но тут же вернулся.
– Будь осторожен, – предупредил он. – В канаве сидят фотокоры. На меня – ноль внимания, значит, по твою душу.

«Очень хорошо… – подумал Оскар, выпроваживая крошку за дверь, – просто великолепно, что в канаве сидят фотокоры. Лучшего и пожелать невозможно».
Дверь лаборатории Оскар оставил открытой и убедился, что в доме нет никого. На всякий случай он прошелся по комнатам и остановился у белой иконы, висящей у кровати Эрнеста. Блеклые, едва уловимые черты проступали сквозь влажный слой краски. Тяжелая капля покатилась вниз и повисла над лужей, в которой плавала мокрая тряпка.
– Только посмотри на него… – сказал Оскар, указывая на бледный лик. – Не то больной, не то дурной, не то неврастеник. Розалия бы сказала, что его надо показать врачу. Мирка, тебе никогда не приходило в голову, что он болен? Мы имеем дело с больным существом, хоть он и Ангел. Наверно, у них тоже бывают болячки.
Он вышел во двор, чтобы открыть ворота, и заметил в канаве человека с фотоаппаратом. Несколько щелчков, похожих на автоматную очередь, дали ему понять, что Эрнест прав, человек действительно охотится на алхимика.
– Иди сюда, – сказал Оскар и нажал на кнопку прибора, спрятанного в кармане. – Дай мне свой аппарат.
Маленький, толстенький мужичок, который тщательно маскировался в укрытии, выпрыгнул и помчался к нему, протягивая впереди себя фотокамеру. Оскар просмотрел отснятое за сегодняшнее неспокойное утро. Человек сидел долго. В архиве имелись десятки снимков выезжающих из двора машин, выходящих людей. Бреющий полет «усатого флакера» произвел на фотографа особое впечатление. Дом был запечатлен с разных точек. Человек даже забегал на частную территорию, чтобы поближе подобраться к окнам. Проделанная работа Оскара впечатлила, особенно ему понравился черный драндулет, который то и дело лез в кадр. Машина с темными стеклами и антенной на крыше стояла в укромном месте, прижавшись к забору. Ее не увидел даже фотограф, потому что не сделал ни одного отдельного кадра. Машина лезла в чужие сюжеты то здесь, то там, совершенно случайно и не всегда целиком. Не заметил бы ее даже Оскар. Внутри салона не было видно ничего. Над антенной нимбом светилось зеленоватое облачко. Оскар удалил снимки и вернул владельцу камеру.
– Видишь дорогу к шоссе? – спросил он. – Беги по ней очень быстро, и больше не возвращайся.
Комплекция не позволила человеку быстро бежать, он пошел к шоссе бодрым шагом, спотыкаясь и часто оглядываясь. Оскар ждал. Человек шел. Когда фигура достаточно удалилась, физик подошел к машине поближе. Облачко над антенной пропало. Легкое оцепенение возникло в теле, похожее на то, что предваряло явление Валеха в слупицкую хижину Деева.
Дверца открылась. Седая шевелюра, собранная в хвост, высунулась наружу. За шевелюрой показалась поношенная джинсовая куртка.
– Один? – удивился Оскар. – Я ждал отряд головорезов.
– Здравствуй, Человек, – сказал Ангел. – Я знал, что ты меня ждешь. Только я пришел не для того, чтоб с тобой воевать.
– Не будешь охотится за чужим добром – не будет войны. Может, ты считаешь, что я несправедливо им завладел? Тогда скажи, Ангел, я буду знать, что есть для тебя справедливость?
– Каждый по-своему ответит на твой вопрос. Ты пришел ко мне забрать то, что по праву принадлежит тебе, и я не мог препятствовать неизбежному. Теперь я пришел к тебе, чтобы забрать свое. Верни мою Книгу, Человек, и справедливости в этом мире станет больше.
Скачок давления Оскар почувствовал и без Жениного тонометра. В один момент кровь ударила в голову и не оставила места ни для какой разумной идеи. Оскар едва совладал с приступом ярости, с желанием взять кувалду и размозжить антенну, которая по праву принадлежала ему. Именно он и никто другой, собирал ее по заказу Копинского для покойного «Гибралтара». Собирал для того, чтобы Макс мог пьянствовать на лодке и заниматься развратом, не опасаясь свидетелей. Он с удовольствием бы разнес ее вдребезги, если б не вспомнил, что гонорар за это изделие уже получил и все потратил на аренду квартиры в Майами. Оскару хотелось взять палку и врезать по пустой голове незваного гостя, но он сдержал в себе приступ злобы. Не допустил рукопашного поединка, первого в истории мироздания мордобоя между Человеком и Ангелом. Оскару хватило сомнительной славы алхимика. Припадок скоро прошел, и здравомыслие возобладало.
– Пойдем, – сказал он, приглашая Эккура в лабораторию.
Раскрытая Книга лежала на столе. Чернила сохли со вчерашнего вечера. Ангел замер в дверях, когда Оскар порвал недописанную страницу. Ангел побледнел, когда Человек вырвал из Книги еще два листа. Оскару было все равно. Он нашел столбец в пустой таблице, вписанный в Книгу его рукой, и безжалостно удалил все. Ужас от содеянного сменился азартом. Человеку стало интересно, как именно Ангел расправится с его жалкой душой. Швырнет ее в ад или подвесит на лобном месте. А может, свалится в обморок и начнет молить о пощаде. Эккур перенес экзекуцию до конца и очнулся, когда Оскар закрыл изорванный фолиант.
– Забирай, – сказал человек. – Не хотел портить вещь, но если твоя справедливость для всех, то и для меня. Я взял то, что принадлежит мне. Что? – спросил Оскар. – Такая справедливость нам не подходит?
– Я здесь не для того, чтобы судить тебя, Человек, объятый гордыней, – ответил Ангел. – Судить себя будешь сам. Я здесь для того, чтобы помочь тебе тогда, когда никто, кроме меня, тебе уже не поможет. Возможно, только для этого я теперь и живу.
– Найди своей жизни оправдание посерьезнее.
– Ты обижен на меня, Человек… Я вижу, ты обижен за то, что я не стал говорить за тебя на Суде. Не стал защищать перед тем, кто распоряжается судьбами человеческими. Но если бы ты пережил обиду, то почувствовал все, что чувствую я. Поверь, Человек, жизнь для самого себя не имеет смысла. Все, что мы делаем, мы делаем для тех, кто нам дорог. И если я решил посвятить себя человечеству, то, помогая тебе, предал бы всех, кто мне верил; если б помогал им – я бы предал тебя. Не я затеял между вами войну. Это ты противопоставил себя миру. Ты заставил меня решать задачу, которая не имеет решения.
– Возьми свою Книгу, Эккур, и внимательно ее почитай. Там есть ответы на все случаи жизни. Почитай и подумай, почему я, человек, решаю твои задачи, а ты от моих только прячешься.
– Но я здесь не для того, чтобы состязаться с тобой умом, – оправдывался Ангел. – Я для того, чтобы защитить тебя и при этом не погубить то, ради чего ты живешь. Вот где неразрешимое противоречие.



Незаметно закончился день. Сначала вернулись Лео с Розалией Львовной, потом Натан Валерьянович привез домой студентку с охапкой книжек. Приехал Эрнест и опять нахамил отцу, потому что весь день провел на кортах с французами, а преподаватель по математике напрасно ждал его для занятия. К полуночи явился с дежурства смертельно уставший Женя, но не смог уснуть.
– Оскар… – он еле слышно постукал коробкой тонометра по металлической двери лаборатории. – Не помешаю, если немного у тебя посижу? Как ты себя чувствуешь? Ты один?
– С кем я должен быть?
– Кто знает, с какими сущностями ты общаешься, – доктор проник в лабораторию, оставив в двери небольшую щель. – Конечно, это не мое дело, но, по-моему, Эрнест снова грызется с отцом. По-моему, даже матом. Господи, Боже мой! Этот мальчишка доказывает ученому человеку, что ему все равно, какие силы действуют на тело в свободном падении или что-то еще в этом роде.
– Они иногда занимаются физикой по ночам, не обращай внимания.
– Я бы не назвал это занятие физикой. Валерьяныча жалко. Орал бы на кого другого – я бы под этот ор спал, как труп в формалине. А теперь… возникает желание всыпать ему на правах старшего.
– Не вздумай.
– Ты считаешь?..
– Попадешь под форхенд – реанимация не успеет сюда приехать.
– Он у вас, вообще-то, нормальный или не очень?
– Оставь в покое парня. Он старается не сойти с ума.
– Хочу понять, что он за человек, и не могу понять...
– Он не человек, Женя. Он дехрональный мутант. Несчастное поколение, которому выпало перетащить человечество через критическую фазу и сохранить рассудок. Совершенно естественно, что ему наплевать на тела в свободном полете. Ему бы в этом полете самому не потерять голову. А физики этой цивилизации понадобятся потом, если конечно понадобятся…
– Скажи, пожалуйста, Оскар, мы все однажды сойдем с ума?
– Кто доживет.
– У нас в институте покончили собой семеро девиц в один день. Умер какой-то музыкант от цирроза печени, и они решили отправиться за ним следом. Но меня удивило не это. Меня удивило поведение людей на панихиде. Сначала они бились в истерике и произносили пустые слова. Потом… гробы не успели закрыть, все поскакали в лабораторию, делать ставки на мышиных бегах.
– Разве раньше они вели себя по-другому?
– Раньше… – Женя задумался, – я не обращал внимания, как они вели себя раньше. Знаешь, по Москве прокатилась волна самоубийств по поводу того музыканта, но мамаши продолжают отпускать детей в школу, а когда возвращаются с работы домой, знаешь, что делают? Ни за что не угадаешь. Они покупают газету, где публикуются списки самоубийц за истекшие сутки. Наверно, хотят знать, на сколько персон им ужин готовить.
– Женя, я не первый день на свете живу. Сыт по горло этими трогательными историями.
– И как ты до сих пор не сошел с ума?
– Я сумасшедшим родился. Спроси Учителя, за что меня ненавидит весь факультет.
– Уже спросил. Натан Валерьянович сказал насчет тебя умную вещь: тебя ненавидят люди с нереализованными амбициями. И я их хорошо понимаю. Скажи, пожалуйста, Оскар, на что мы будем похожи? Как мы будем выглядеть, когда программы, вбитые в нас, подвиснут в критической точке вашего первичного поля?
– Ты спрашиваешь, как будто я не раз это все пережил.
– Действительно, – согласился Женя. – Иногда мне кажется, что ты должен знать все. Наверно, мы слишком много стали от тебя требовать. И я туда же. Шел мерить тебе давление, а завел разговоры. Я подумал… Если выражаться языком Мирославы, то Автор просто потерял интерес к таким персонажам, как мы. Может новый романчик затеял, а мы теперь… вроде как недописанными получаемся. Оскар, если человеком никто не управляет свыше, он перестает быть разумным или, наоборот, в нем только начинает просыпаться разум?
– Зависит от самого человека.
– Мне кажется, от нас уже ничего не зависит. Всю жизнь боялся старческой немощи. Насмотрелся на соседей-старичков и понял, что хочу умереть молодым. Самое страшное человека ожидает тогда, когда он не может оценить степень своего безумства. Тебе кажется, что ты живешь правильно, и чем дальше впадаешь в маразм, тем больше уверен в своей правоте. Но если мы все одновременно двинемся крышей, над нами даже некому будет смеяться.
– Женя, очнись. Мы давно уже двинулись.
– Мне казалось, что самый двинутый из всех нас – Эрнест. А ты говоришь, он единственный, кто сохранил рассудок.
– Я говорю: оставь крошку-графа в покое. У ребенка должно быть детство.
– Но, я извиняюсь, ребенок выше папы ростом.
– Ему четыре годика отроду. За это время парень прожил неизвестно какую жизнь и неизвестно сколько раз.
– Вот, черт… – растерялся доктор. – Я как-то и не подумал. Действительно, он же ровесник Лео, а я хотел ему всыпать. Оскар, я точно раньше всех спятил? Рассуждаю, как Розалия Львовна. А Левка?.. Тоже дехрональный мутант?
– Да, только его еще не кидало по жизни в разные стороны. Он рос в нормальной семье.
– А ты? Оскар, кто ты такой? Тот же мутант, только появился на поколение раньше, чем эти мальчишки, поэтому застал нормальное течение времени. Именно! – решил доктор. – Теперь уже ни для кого не секрет, что Марина Анатольевна занималась любовью с твоим батюшкой в среде, мягко говоря, приближенной к границе дехрона. Ты такой же человек без судьбы. Знаешь, что говорят о твоей персоне… – Женя указал пальцем вверх, – за вечерним чаепитием в кругу интеллектуалов? Если б тебе удалось запустить дольмен хотя бы на малых оборотах, вывести его из хроно-константы, мы бы могли избежать сумасшествия. Ну и черт с ним, с этим миром, который рухнет. Пусть будет «День Галактики» один на всех, но это будет наш «День» и наш мир, куда можно сбежать из сюжета, если он, в самом деле, изжил себя.
– Вот вы где… – Натан заглянул на огонек. – Женя, мы не дали тебе уснуть? Так я и думал.
– Что вы, Натан Валерьянович, я сплю, как убитый. Вот, решил померить давление Оскару и заболтался.
– Иди, отдыхай. Все уже улеглись. Оскар… Что у тебя на столе? – спросил он. – Что за листы? Кто их вырвал из Книги? Оскар, где Книга? Что здесь произошло, пока меня не было?
– Ничего, – ответил ученик. – Просто вернул Книгу хозяину.



Лаборатория шумела всю ночь. За рабочим столом физика не дискутировала только Розалия Львовна, которая приняла убойную дозу снотворного. Даже Левушка спускался в пижаме, удостовериться, что взрослые не затеяли драку.
– Зачем? – не понимала Юля. – Оскар, ты мог не делать этого никогда, потому что Книга принадлежала тебе по праву! Он сам так сказал. Эккур сказал это мне…
– И все-таки, – возражал доктор. – Марина Анатольевна ее стащила. Факт! Вы не знаете, на что была способна эта женщина. Если б не наука, она бы промышляла разбоем на большой дороге, несмотря на хрупкое телосложение. Она стащила бы и Греаль, если б ей дали такую возможность. Марина из тех, кто плевать хотел на законы, если они не стыкуются с ее мнением. Точно как он… – Женя указывал пальцем на Оскара, мирно сидящего возле сейфа. – Они могут всю жизнь не признавать друг друга, но гены есть гены! А честный приобретатель – еще не законный собственник. Даже если мать сполна расплатилась за свое воровство, это не дает права собственности ее наследнику.
– Отдал и правильно сделал! – поддержал Натан доктора. – Хоть с этой стороны нам не ждать неприятностей. Почему мы не подумали об этом раньше? Надо было сразу вернуть Книгу.
– Но, Натан Валерьянович! – возмущалась Юля. – Мы разбазарили все, что имели. Теперь нам вообще ниоткуда ничего не положено!
Когда ночной туман стал наливаться рассветом, в лабораторию спустился Эрнест.
– Разгалделись… – сказал он. – Чтобы к пятнице все выспались и побрились! Вы нужны на трибунах бодрые.
– Как? – спохватился Натан. – Уже на этой неделе?
– Сборище отмоченных склеротиков! – ругался Эрнест, зашнуровывая кроссовки. – Я не по-русски сказал? В пятницу, чтоб сидели на трибуне. Неявка будет равна дезертирству.
Он поднялся в прихожую, спрыгнул с крыльца и провалился в туман на тропе, уходящей в сторону леса. Оскар вышел следом за ним и тоже надел кроссовки, но понял, что для кросса неуверенно стоит на ногах. Он дошел до забора, открыл нараспашку калитку. Молочное облако лежало на поле. Два шага, и забор потерялся из вида. Еще два шага, и вокруг него замкнулся круглый прозрачный контур, похожий на магический шар, выпавший из «колена» Греаля.
– Боже, какая красота, – прошептал Оскар. – Мирка… жаль, что ты не видишь все это…
– Вижу, – ответил голос. – И туман ваш дурацкий, и тебя, дурака, тоже вижу. Все, Оська! Твое раздолбайство меня достало. Теперь берегись.

С рассветом дом затих. Разговоры перешли на шепот, шаги – на цыпочки. Эрнест, чтобы выразить свою сопричастность общему настроению, взял в библиотеке «Войну и Мир» и сел на лестнице, чтобы родители видели культурного мальчика издалека. Пока в салоне Анны Павловны Шерэр общались по-французски, было терпимо. Потом крошка-граф заметил, что роман написан по-русски, и огорчился. Два жирных тома казались недосягаемой вершиной читательского мастерства. От расстройства его сиятельство стало путать русские буквы. Пока не видел отец, граф вернул книгу на полку и взял самую тонкую.
Натан Валерьянович осторожно вышел из комнаты Оскара и направился в лабораторию, не обратив внимания ни на крошку, ни на брошюру в его руках. Достаточно было того, что граф притих и не колотит мячом об стенку. Следом из комнаты Оскара вышел Женя и последовал за Натаном, потому что теперь, когда пациент уснул, только в лаборатории можно было говорить в полный голос.
– Юля побудет с ним, не беспокойтесь…
– Но что же это такое? – нервничал профессор. – Как же это понимать, Женя? Парню едва за тридцать.
– Натан Валерьянович, ему всегда от дехрона дурнело.
– Где ты видел дехрон? Почему я не знаю, что у меня за воротами аномальная зона?
– Оскар видел густой туман, потом ему стало плохо.
– Где туман? Откуда взялся туман?
– Не говорите ему ни слова, я умоляю. Пусть думает, что туман был, а то вообще с ума сойдет. Нет, это мы с вами с ума сойдем.
– Женя, что делать? Какому специалисту его показать? Он стоял на учете у кардиолога? Может быть, у него не в порядке сердце? Что-то же у него не в порядке!
– Я не знаю специалиста, который разберется в его проблеме. Такой специализации пока в медицине нет. И пациентов до Оскара тоже не было. Может скоро появится. Сейчас жизнь меняется очень быстро.
Профессор сел за стол и схватился руками за голову.
– Если нет специалистов по дехрональной патологии организма, значит, кому-то придется стать первым, – сказал он. – Почему не тебе?
– Мне? – удивился Женя.
– А кому? Пациент есть. Кафедру ты пока что не выбрал.
– Мне кажется, Оскар «перегрелся» в работе. Всю жизнь ваш ученик занимался тем, что «разгонял» мозг. Решал задачи, которые не имели решения, конструировал приборы, которые ближе к фантастике, чем к науке. А теперь… поселился в своем придуманном мире. Всему есть предел.
– Нет, – мотал головой профессор, – я не понимаю, что с ним происходит. Я давно перестал его понимать.
– Когда нет возможности загрузить мозги решением сложных задач, он катастрофически не добирает информацию и черпает недостающее из своих архивов. Вселенная, которая должна находиться внутри человека, начинает выворачиваться наружу. Появляются видения, слышатся голоса, пациент беседует с воображаемыми персонажами, которые для него также ясны, как мы с вами.
Натан Валерьянович полез за таблеткой в карман. Доктор принес воды и подождал, пока пациент проглотит лекарство.
– Нет, Женя… Ты мне голову не морочь. Лучше скажи, что делать.
– Натан Валерьянович, вот что я вам скажу: идея о специализации, которую вы мне подкинули, – то, что нужно. Именно этим я и займусь.
– Давай начнем вместе решать задачу. Прямо сейчас.
– Давайте.
– Что мы имеем в условии? Крайнюю степень истощения, потому что задачи, которые Оскар решал…
– Практически решены! Наверно, он не хотел беспокоить вас, но мне сказал совершенно точно: как только ему удастся записать на шестнадцать кристаллов программу для верхнего кольца Греаля, прибор будет готов целиком. Это будет полная и абсолютная версия аппарата. Версия, которой на Земле до него еще не было. Все известные аппараты, по сравнению с ним, суррогатные копии.
– Оскар сказал, что создал программу для верхнего пояса чаши? – удивился Натан. – Женя, он морочит голову всем, в том числе и тебе. Программа верхнего пояса не прописана даже в Книге Эккура. Пустая таблица на месте расчетов. Мы даже не можем однозначно определить функции верхнего пояса. Нет, это исключено.
– Но несколько чистых камней он испортил, пытаясь превратить их в сакральные.
– Удивительные вещи я узнаю. Почему он перестал делиться со мной информацией?
– Потому что он считает, что это может быть опасно для вас. Оскар сказал буквально: «Работа входит в опасную фазу. Если все получится, у вас будет ключ». Натан Валерьянович, это правда, что полная версия Греаля – это и есть универсальный ключ дольмена, о котором…
– Что значит «у вас»? – не понял Натан. – Что еще за водораздел между ним и всем остальным человечеством, Женя? – доктор Русый пожал плечами. – Он кем себя возомнил? Он куда собирается от нас деться?
– Оскар объяснил, почему Эккур решил забрать Книгу. Точно не знаю, так оно или нет…
– Не темни, Женя! Вы достаточно напустили тумана в мою жизнь! Рассказывай все, как он говорил!
– Вроде бы Эккур боится, что Оскар совершит ошибку. В смысле, роковую ошибку, когда придется выбирать между ним и всем остальным человечеством.
– Кому выбирать? – не понял Натан.
– Ну… я так думаю, Автору. Эккур считает, что идея полной сборки Греаля – логический тупик, если конечно Оскар не согласится открыть «реальное измерение», как того хотят эзотерики.
– Женя!
– Да, Натан Валерьянович.
– Ведь ты образованный человек, а повторяешь за Оскаром такие глупости, что стыдно слушать. И ты, и Юля, и даже дети мои… все туда же! Какую бы глупость Оскар вам ни сказал, вы принимаете за откровение. Ну, как же вам всем не стыдно? Надо хоть немножко анализировать то, что вам говорят.
– Кто вас знает… – смутился доктор. – Что у вас глупость, а что наоборот…
– Ой, Женя, Женя… – сокрушался Натан. – Ой, не знаю, как дальше жить. Ладно, ты, человек далекий от физики… Но если б ты видел, какой мы набрали курс! Страшно идти на работу.
– Что-то не так со студентами?
– Они же не понимают элементарных основ! – пожаловался профессор и снова полез за таблеткой. – Нет, не то, чтоб эти дети плохо учились в школе. Прекрасно учились. Они неплохо отвечают на экзаменах, стараются, вызубривают от корки до корки, но ведь ровным счетом ничего из вызубренного не понимают, потому что патологически не способны вдуматься. Они рассуждают также как ты: один авторитетный ученый считает, а где твоя собственная логика? Для них светило науки значит больше, чем здравый смысл, даже если это «светило» несет откровенную чушь. Попробуй задать моим студентам вопрос, которого нет в билете. Мне страшно за это поколение. С каждым годом абитуриент глупее и глупее. Не знаю, как университеты теперь набирают студентов. А главное, зачем набирают? Вот эти ребята – другое дело… – Натан указал на рабочий стол Оскара. – Курс, где учился наш алхимик, был самым талантливым, самым умным курсом на моей памяти. Сейчас наши лучшие преподаватели – бывшие его однокурсники. Когда они учились, я боялся, что следом придут вундеркинды, и мне в аудитории будет нечего делать. Я думал, что придется расстаться с любимой работой, что однажды студенты сделают из меня посмешище. Я старался потакать их фантазиям, чтобы не отстать, чтобы лучше понимать поколение, которое пришло в науку, и знать, чем я могу им оказаться полезен. Но каждый следующий курс был на порядок глупее. За ними придет поколение, похожее на Эрнеста! Поколение студентов, которых не волнует в принципе ничего, кроме собственных виртуальных переживаний, не имеющих отношения к жизни.
– Это вам только кажется! Натан Валерьянович, они другие люди. Вы давно не смотрите телевизор. Обратите внимание, как выглядят молодежные фильмы и передачи. Кадры мелькают на таких скоростях, что не вглядеться, ни вдуматься. Да там и смысла особого не заложено, одни штампы. Просто они привыкают жить на запредельных для организма скоростях восприятия. Вот оно, замедление поля. Для них это вопрос выживания, гораздо более насущный, чем понимание сути. Если они не научатся мыслить штампами, они не будут успевать обрабатывать информацию. А когда поколение Эрнеста подрастет и вступит в свои права, штампы слетят с человечества, как шелуха. Оскар сказал, что люди, подобные вашему графу, смогут видеть мир таким, как он есть, потому что им предстоит освоить его, когда время сдвинется с мертвой точки. Тогда люди заново будут наживать опыт и строить основы наук… Но первое поколение, которое придет сюда, должно быть свободно от старых стереотипов.
– Наверно, ты прав, – согласился Натан.
– Вам кажется, что они чего-то не понимают. На самом деле, вашим студентам не важно, какие процессы происходят в природе. Им важно знать, какая кнопка отвечает за решение конкретной задачи. Потому что вы сами виноваты, Натан Валерьянович. Вы сделали для них сложные машины. Очень сложные. Но им, с помощью этих машин, предстоит решать проблемы совершенно иного порядка.
– Конечно, ты прав.
– Если время на нашей частоте остановится, их жизнь свернется в точку. От рождения до смерти полшага, и в эти полшага надо успеть отработать программу. Натан Валерьянович, а если время не сдвинется? Сколько оно может стоять на месте? Хотя… я опять сказал глупость. Спрошу иначе: какова вероятность, что для нас время остановится навсегда?
– А что по этому поводу думает Оскар?
– Что полная версия Греаля сможет запустить хронал. Это правда?
– Конечно, сможет, – раздался за спиной у доктора детский голос. Левушка, которого Розалия Львовна уложила спать, стоял на пороге с тетрадкой и цветными фломастерами. – Папа, я знаю, как можно включить хронал во всех дольменах Земли. Хочешь, покажу?
Натан Валерьянович только и смог, что поправить очки. Перед его глазами развернулись красочные страницы чисел, помноженных в столбик одно на другое. Числа были длинными, произведения еще длиннее. Окончательные решения зачем-то возводились в степень. Лео так понравилось оперировать степенями, что каждый новый «этаж» выделялся отдельным фломастером.
– Если у нас есть один оружейный кристалл, – сказал мальчик, – мы можем рассчитать процесс сами. Для этого надо сложную задачу разложить на простые. Если считать на компьютере, который стоит в университете, уйдет двадцать тысяч лет, но если соединить между собой компьютеры всех университетов мира, двадцать тысяч лет нужно поделить на количество компьютеров. Как вы сами не догадались об этом?
Лео объяснял задачу подробно и основательно. У доктора Русого ехала крыша. Натан Валерьянович время от времени протирал очки. Когда объяснения достигли последней страницы, докладчик прервался. Ему показалось, что аудитория не поспевает за мыслью.
– У нас нет оружейного кристалла, Лева, – сказал профессор. – Тот кристалл, который работает теперь в генераторе, оставила нам Мирослава. Ангельский мы должны были вернуть Ангелам. Наш гораздо слабее. Его мощности не хватит для того, чтобы работать с серьезным дольменом.
– Разве? – удивился ребенок. – Почему же ты не сказал мне об этом?
– Я собирался сказать, когда ты пойдешь в школу.
– Покажи мне новый кристалл? Тогда я смогу поправить расчеты. – Натан Валерьянович оторвал взгляд от тетрадки и поглядел на сына. – Не бойся за меня, папа. Я посмотрю, а трогать не буду. Я же все понимаю. Нет, я понимаю не потому, что я умный, – сказал Левушка в оправдание своей скромности. – Я обыкновенный человек, такой же, как ты. Просто я взрослый.
Натан Валерьянович встал из-за стола, достал ключи из куртки, брошенной Оскаром на спинке стула, подошел к сейфу и вдруг облокотился на него руками. Ключи загремели по бетонному полу. Женя успел вскочить, чтобы подхватить падающего профессора. Когда на Левушкин крик сбежался весь дом, Натан Боровский уже лежал на полу без признаков жизни.



– Когда Человек решает изменить судьбу, его дорога неизбежно подходит к пропасти, – сказал Валех. – Потому что судьба – не сад расходящихся тропинок. Судьба – это тонкая нить, натянутая между двумя берегами. И если тебя, Человек, никто не ведет по ней за руку, ты неизбежно оступишься. Судьбе виднее, в каком направлении перемещать тебя по сюжету. Только Человек, оступившись, беспомощно смотрит вниз. Тебе в голову не придет поднять глаза к небу.
– А ты, мой Ангел? Какие ответы находишь на облаках, оступившись?
– Я вижу, что любая дорога, Человек, ведет тебя к смерти. Потеряв равновесие, ты не способен ни на что, кроме как спасать свою шкуру. Спасать любой ценой, когда она уже ничего не стоит. Спасать, не спросив себя, почему оказался над пропастью без опоры? Все ли ты сделал в жизни, что предназначено было?
– Когда Человек идет над пропастью, Ангел мой, он действительно смотрит вниз. Но не потому что ищет пологий спуск. Он просто не хочет видеть бессовестных глаз Создателя. Давай меняться: я тебе судьбу, а ты мне свои ненужные крылья, которые хранятся в шкафу с нафталином?
– Тебе так сильно не хватает свободы, Человек, что в твоем романе начинают появляться люди без судеб. Но пропасть на их пути возникает раньше, чем вырастают крылья, потому что крылатое существо нельзя водить по сюжету.
– Боишься, мой Ангел, что крылатый Человек займет твое место?
– Сначала он загубит тебе роман. Персонаж, который, потеряв равновесие, смотрит на небо и видит бессовестные глаза Создателя. Тебе придется толкнуть его вниз. Сначала одного, потом другого. Каждый, кто посмеет поднять глаза, полетит вверх тормашками в мусорную корзину, останутся слепые и немощные. Они дождутся милости Творца, и душа твоя успокоится, потому что обретет утраченный смысл.
– Уж не ходатайствуешь ли ты за Боровского, Ангел?
– Персонаж, который однажды ослушался твоей воли, может погубить идею романа. Но где она, эта идея? Ты садишься писать о времени, но они доказывают тебе, что это пустая затея. Ты выбираешь героев, но они не хотят тебе подчиняться. На их место приходят кроткие, но они тебе не нужны. Каждый персонаж решает свои проблемы, и однажды ты понимаешь, что они управляют тобой. С кем сводишь счеты ты, Автор? Кому мстишь за собственное бессилие?
– Тебе жаль профессора, Валех… Ты развел демагогию только из-за него. А с чего ты решил, что я собираюсь его убить?
– А разве не собираешься?
– Бедный мой Ангел. Много раз тебе говорю одно и то же, но ты веришь Человеку меньше, чем атеист святому писанию: они давно не делятся со мной планами, потому что воюют против меня. В моем лице они обозначили монстра, а я стараюсь его олицетворять, как умею, потому что ничего другого уже не могу для них сделать. Но если сейчас я стану подхватывать налету дураков, сорвавшихся в пропасть, то лишу их смысла существования. Если ты не понимаешь Человека, мой Ангел, где же тебе понять его иллюзорный мир. Читай дальше, Валех, и ни о чем не печалься.



В коридоре перед отделением реанимации больницы Академгородка сидела бледная, как смерть, Розалия Львовна и заплаканный Лео, который во всем обвинил себя. Алиса Натановна из аэропорта примчалась в больницу. Она украдкой курила на лестнице под вывеской «не курить» и стряхивала пепел в ведро, доверху набитое окурками. Юля принесла Розалии чашку с жидкостью, которую намешала дежурная медсестра. Время шло. Тикали на стене часы. За окном стояла непролазная ночь, похожая на кому, из которой вчерашний день не может выйти после инсульта. Розалия пила раствор. Лео с распухшими глазами сидел рядом с матерью. Последние несколько часов он не общался ни с кем, только повторял фразу на иврите, понятную лишь старшей сестре: «Я во всем виноват, я во всем виноват…»
– Лео, заткнись! – приказала сестра и села рядом. – Мам, давай я домой его отвезу...
– Пусть приедет Эрнест. Почему он не едет? – беспокоилась женщина.
– Потому, что играет. Проиграет – приедет.
– Как играет? В такое позднее время? Зачем играет, если папе так плохо? Алиса, детка… Поди туда, узнай, что с папой.
– Женя пошел.
– Теперь ты поди.
Алиса приоткрыла дверь в отделение, но Женя уже шел ей навстречу.
– Надо набраться терпения, – сказал он Розалии Львовне, подождал, пока женщина расплачется, полезет в сумочку за свежим платочком и перестанет с надеждой смотреть в глаза. – Держитесь, держитесь… Они делают все, что нужно.
Женя вышел на лестницу и наткнулся на Оскара.
– Зачем явился?! – возмутился доктор, расстегивая халат и шаря по карманам. – Тебе велено было лежать.
– Как Учитель?
– Дрянь-дело, – признался он по секрету. – Телефон не могу найти.
– На, – Оскар достал из кармана мобильник.
– Дело пошло по самому хреновому сценарию. Надеяться особенно не на что. Даже если выкарабкается, будет «овощ». – Женя взял у товарища телефон, но шарить по карманам не перестал. – Есть один вариант… Черт! Я этот телефон помнил, как отче наш, пока не очухалась Серафима. Я даже не уверен, что записал его… – Женя взял себя в руки. – Первые восемь цифр – полная дата моего рождения: день, месяц, год. Когда увидел, решил, что Мирка надо мной издевается. Но последние две… – он еще раз ощупал карманы. – Неужели оставил дома старый блокнот?
– Последние две цифры – всего-то сотня возможных вариантов.
– Сто вариантов? Ну да, точно… – согласился доктор. – Можно подобрать. Я только помню, что не ноли и не единицы.
– Значит меньше, – Оскар взял телефон. – Диктуй свою дату рождения!
Алиса высунулась на лестницу, чтобы посмотреть в глаза Жене.
– Пока ничего, – сказал доктор. – Надо ждать.
– И ты здесь? – заметила она Оскара. – И тебя к отцу не пускают? Оскар, что делать?
– Не знаю.
– Женя…
– И Женя не знает. Он такой же импотент в медицине, как я в физике. Что сказать, если дозвонюсь? – спросил Оскар. – Кого позвать к телефону? Алиска, брысь отсюда!
Девушка хлопнула дверью, и гул прокатился по сонным этажам больницы.
– Передай привет от Мирославы, скажи, что нужна его помощь и назови адрес. Если он согласится помочь, явится быстро.
– Частный портал?
– Не наше дело, Оскар! Моли Бога, чтоб мы ему дозвонились, и не спорь со мной сейчас. А с ним… тем более, не спорь.
– Телефон какой дурацкий… – ворчал Оскар. – Нет таких кодов. Даже гудка не дает. Можешь мне по-человечески объяснить, что с Учителем?
– Кома. Кровоизлияние в мозг. Сейчас такая ситуация, что надо молиться, а не консилиум устраивать.
Женя сел на ступеньки и прислонил горячую голову к холодной больничной стене. За окнами стояла ночь. На лестнице – тишина, в которой слышались только щелчки телефонных клавиш, за каждым из которых – молчание.
– Если я перся сюда среди ночи, значит не просто так, – сказал Оскар. – Если спрашиваю, значит не для того, чтоб поддержать беседу.
– Не понял? – доктор оторвал голову от стены. – Ты запустил Греаль?
Первый гудок громом рассек тишину. Женя вскочил со ступенек, выхватил аппарат из рук Оскара и зачем-то взбежал на верхний этаж.
– …Да я! Вам уже однажды звонил... От Мирославы… да, Женя. Спасибо, что меня помните. Да, с бабкой все хорошо. Да, мы благодарны… только надо, чтобы вы еще раз срочно приехали… Нет, никаких подозрений, у нас инсульт... Да… Нет. Не оперировали. Сказали, что случай безнадежный. С момента… прошло… нет, трое суток еще не прошло. Пациенту… – Женя свесился вниз через перила. – Оскар, сколько полных лет Натану Валерьяновичу?
– Шестьдесят.
– Шестьдесят, – крикнул Женя, – не меньше. Понял. Хорошо. Жду.
Женя пронесся мимо Оскара и скрылся за дверью реанимации. Оскар не успел вставить слова. Ему ужасно захотелось холодного пива, но ночь продолжалась, а магазины небольшого ученого городка были заперты на замки. Город спал. Не спало только семейство Боровских в Тель-Авиве. Каждые пять минут они звонили Алисе и молчали в ожидании новостей.

Человек от Мирославы явился быстро, словно сидел в больничном фойе. Он бесшумно поднялся по лестнице в мягких бахилах, и Оскар, засмотревшись в окно, увидел его раньше, чем услышал шаги. С хитрой улыбкой человек прошел мимо зареванных родственников, дружески подмигнул медсестре. Он был нестар и немолод, немного неопрятен, слегка помят. Человек, вероятно, давно не брился. Редкие волосы были уложены на лысине, как рисунок на пшеничном поле. Однако, в отделение человека впустили. Точнее, никто не встал на пути, когда неизвестный ступил на порог.
Человек ушел и пропал. Ночь за больничными окнами осветилась россыпью звезд. Вернее, Оскар заметил на небе звезды. До того, как странный человечек прошел мимо, он наблюдал только подтеки застывшей краски на перилах, покрашенных лет десять назад, и с тех пор ни разу не мытых. Звезды раскрасили ночное небо огнями. НЛО пролетел в сторону Москвы, подмигивая землянам. Луч прожектора пошарил по небу, но не дотянулся до звезд. Когда Женя вышел на лестницу, уже рассвело.
– Все, – сказал доктор. – Поезжай домой и ложись в постель. Ты принял лекарство? Принял?.. – не понял он. – Если б ты принял лекарство, то спал бы сейчас. Хочешь меня обмануть?
– Я сплю, – ответил доктору Оскар, – как труп в формалине. И снится мне, что Учитель здоров.
– Я бы так не сказал… – Женя прикрыл дверь, ведущую с лестницы в коридор. – Я бы сказал, что положительная динамика появилась. А тебе… надо померить давление.
– Где лекарь?
– Никто не должен интересоваться, где он! – предупредил Женя. – Иначе обидится.
– Кто он?
– Врач. Нет, не знахарь дремучий. Самый настоящий врач, у которого пациенты не умирают. Железная карма. Эту карму ему навесили за какие-то заслуги. Кто – не знаю. Только знаю, что за эту «железную карму» коллеги его объявили шарлатаном, а эзотерики нашли, утешили, дали работу. Вообще-то, я обещал Мирославе о нем забыть, когда выздоровит Серафима, – признался Женя. – Если б у Валерьяныча был хоть малейший шанс… Я не сказал… но ведь его уже хотели отключать от аппарата. Они ведь Розалию шли готовить к тому, что все, конец. Еле упросил подождать. Ты был прав, бывают в жизни ситуации, когда продашься кому угодно. И я бы продался. Только кто меня купит? – с грустью заметил доктор. – Давай, я отвезу тебя домой, покажу Левкину тетрадку, а ты расскажешь, что там такого написано, что человека удар хватил?
– Ничего особенного, – ответил Оскар. – Ребенок вычислил суммарную мощность всех компьютеров мира. Информацию сосал из пальца. Учителя такими вещами не впечатлить.
– Удар случился, когда он подошел к сейфу. Что в нем было? Оскар, может, там находилось что-то, что он не мог взять без твоего ритуального разрешения?
– Все, что там находилось, Учитель брал и не раз. Да мы бы заколебались исполнять политес. Нет, проклятье кристаллов так не работает.
– Я сам дурак! – пришел к выводу Женя. – Конечно, дурак, и еще пытаюсь переложить на кого-то вину. Я же был рядом. Я же видел, что ему плохо. Вспомни, наверняка в сейфе лежало что-то сакральное. Он же собирался дать это Левке… Если Валерьяныч мог взять что угодно, значит Левка не мог. Что там?
– Открой, посмотри.
– Да ну вас, к черту! – испугался Женя. – Я в лабораторию теперь спуститься боюсь. Еще в сейфы к вам лезть. Я виноват независимо от того, что лежит в этом проклятом сейфе. Надо было отправить его в Израиль обследоваться по-человечески, когда предлагали. Крошка-граф и без него прекрасно продует турнир. Кстати, который раз они переигрывают? Пора бы забрать у него прибор. А Натану Валерьяновичу пора перестать шутить со своим здоровьем. Не дообследоваться – хуже, чем не долечиться, это я тебе как врач говорю.
– Учитель – от природы здоровый мужик, – заявил Оскар. – Больницы – хобби Розалии. У нее все вокруг при смерти. Такой способ видения мира. Под ее руководством здорового человека можно до смерти залечить. Если б Учитель с самого начала меньше глотал таблеток и больше играл в футбол с крошкой – давление было бы в норме. Это я тебе говорю, как человек, который знает его много лет.
– Подожди… – Женя прислушался к шуму из коридора. – Кажется, Розалия кидается на врача.
– Поди, – согласился Оскар, – уйми ее.

Розалия Львовна действительно кидалась на лечащего врача, который неосмотрительно закончил дежурство. Несчастный собирался идти домой и часок вздремнуть перед новой сменой, но Розалия напала на него в коридоре. Короткая перепалка закончилась разрешением ненадолго зайти в палату и тихо постоять, чтобы только убедиться: больной не накрыт простыней с головою. В палату категорически не разрешалось пускать никого, но нападающая сторона была в большинстве. Следом за Розалией, отправились Алиса и Юля, а Женя счел своим долгом сопроводить дам.
– Ему нужен покой, – объяснил Оскару врач. – Пациент еще не вышел из комы, но положительная динамика есть. Сейчас его ни в коем случае нельзя беспокоить.
Только зареванный Лео остался один на скамейке. Оскар проводил врача до лестницы и закрыл за ним дверь.
– Как жизнь, Лео? – спросил он, и ребенок опешил. Впервые в жизни, немногословный и загадочный дядя, которого все боятся, заговорил лично с ним. – Как дела? Как успехи в учебе?
– Хорошо, – сказал воспитанный мальчик совсем по-взрослому, опустил глаза и покраснел. Ребенок испытывал неловкость оттого, что ноги не дотягиваются до пола. Оскар присел рядом с мальчиком.
– Любишь маму с папой? – спросил дядя, и мальчик кивнул. – Книжки читаешь хорошие? Наверно, умные книжки читаешь. Физиком хочешь стать.
– Пока не думал... – смутился мальчик, учуяв подвох.
– А когда собираешься думать? Человек должен знать, кто он есть, перед тем, как появиться на свет, иначе и появляться незачем. А ты еще не подумал. Так кто ты, Лео Боровский? – Оскар посмотрел на ребенка. Тот не осмелился поднять глаз. Ребенку было невероятно лестно разговаривать с дядей, но язык почему-то перестал шевелиться. – Ты ведь хочешь, чтоб папа поправился? – Мальчик кивнул. – Хочешь, чтобы жил долго, радовать его своими пятерками хочешь? – Мальчик еще раз кивнул. – Так какого же черта ты до сих пор ни о чем не подумал?..

День настал так стремительно, что Оскар не сразу вспомнил, где находится, и что произошло накануне. Он провалился в сон стремительно, словно сорвался в колодец. Только упал на скамейку, и сон накрыл его с головой. Рядом, в тот же колодец, падала драчливая ворона, Сара Исааковна, похожая на реактивный самолет, из которого сыпались перья. Оскар поймал эффект невесомости и перестал соображать, где верх, где низ. Он достал телефон и постарался набрать номер графини, но цифры путались, аппарат терял связь. Всякий раз, когда Оскару не удавалось набрать телефонный номер по причине слабоумия, он понимал, что спит. Понимал и старался проснуться, но бездонный колодец не имел ни входа, ни выхода. Он налетел на бревенчатый сруб стены и больно ушиб плечо. Нервная дрожь прокатилась по телу, но проснуться с первого удара не получилось. Оскар слышал звуки, взывающие о помощи. Слышал проклятья в свой адрес, и не мог шевельнуться. Оцепенение сна держало его мертвой хваткой. Старая ворона держала параллельный курс, указывая клювом направление полета. Удар в плечо повторился. Кто-то поднял его, тряхнул и посадил на скамейку.
– Лео где? – услышал он и увидел черные глаза Эрнеста. – Где Лео, я тебя спрашиваю?
На щеке Оскара отпечаталась пряжка от сумки Розалии Львовны. Ее мятый плащ, брошенный на скамье, сполз на пол. Под скамейкой стояла сумка Алисы, с которой та примчалась из аэропорта в больницу.
– Где?.. – спросил Оскар.
– Это я тебя спрашиваю, где? Соображаешь что-нибудь?
– Все пошли в палату к отцу…
– Очнись!
Эрнест бросил сонное тело на скамейке и помчался в отделение, но скоро вернулся.
– Вы оставили его здесь одного? С ума сошли?
– Не психуй! – прикрикнул Оскар на крошку-графа. – Он не мог уйти далеко!
Перепрыгивая ступеньки, Эрнест пронесся по всем этажам, опросил дежурных сестер.
– А где этот хрен… – спросил он, пробегая мимо сонного физика, – …который отца приходил лечить? Кто-нибудь видел, куда делся? Оскар, вы с ума сошли, оставлять Лео одного в коридоре? Что теперь делать?
– Иди к матери.
– Куда?
– Иди, сказал, к матери! – приказал Оскар графу и встал со скамьи. – Иди сейчас, или ей опять дурно станет.



«Дорогая Мирослава! – прочла графиня письмо из конверта без адреса. – Пишет вам Юля с надеждой, что вы еще с нами, и кристалл найдет вас где-нибудь на Земле. Дарю его вам от чистого сердца. Этот камень я выпросила у Оскара вместе с пушкой для самообороны. Пожалуйста, не выдавайте меня. Никто не должен знать о том, что я вам писала. И мне не пришло бы в голову это делать, если б не беда. У нас похитили Левушку. Нет никаких сомнений, что это дело рук эзотериков. Врач, которого вы присылали лечить Серафиму, увел его через свой портал, пользуясь нашим головотяпством, а мы не можем определить куда. Опоздали. Мы поняли, что все это, от начала и до конца, было подстроено эзотами. Сначала они спровоцировали удар у Натана Валерьяновича, чтобы выманить нас из защищенной зоны. Потом, в суматохе, распылили в больнице сонный газ. Скорее всего, Лева теперь у Копинского в Майами, но Майами для нас закрыт. Там на каждой крыше по снайперу. Стреляют, не предупреждая. И еще одна неприятность: Эккур забрал Книгу, потому что она принадлежала Оскару незаконно. Мы ведь даже не подумали о том, что недописанная книга была украдена, и чуть за это не поплатились. Теперь у нас почти нет надежды. А Оскар опять ругался с Эккуром, вместо того, чтобы искать с ним общий язык. Пожалуйста, как можно скорее отправьте мне обратно кристалл, а то и оружия у нас тоже не будет. Если сможете помочь – помогите. На Вас вся надежда».

Жорж нашел графиню на веранде летнего кафе, одиноко сидящую на фоне заката. Перед ее сиятельством лежал серебряный поднос, на подносе лежала бумага.
– Что случилось?
Мира подала письмо Жоржу.
– Позови кого-нибудь, мне нужен конверт, чтобы отправить камень в Россию.
На стол упал красный кристалл, похожий на гранатовое зерно. Жорж прочел и направился к стойке бара.
– На вашем месте я бы спустился в погреб за бутылкой Бордо, – предупредил он. – Очень скоро ее сиятельство решит напиться.
– А что закажет мосье?
– Виски с содовой и прочный конверт.
– Какой конверт? – уточнил бармен.
– Я сказал, прочный. И попроворнее.
Когда Жорж вернулся к столу, графиня сидела в той же задумчивой позе. Кристалл лежал перед ней, а письмо снесло ветром в плетеное кресло.
– Я все понимаю, только не понимаю одного, – признался Жорж, – кто они такие, что подавай им дольмен и Греаль, и лестницу в царство Божие? Те, кого они называют дурацким словом «эзотерики» – древнейшая организация мира. Старше, чем само человечество. Его членами были умнейшие люди эпох. Достойнейшие! Люди, которые были заняты делом, а не культом амбиций. Я тоже оказываю услуги организации, и что? Нет, я хочу понять, кто они такие, чтобы ставить себя выше всего человечества?
– Они мои друзья, Жорж, – ответила графиня. – Если это слово для тебя что-нибудь значит.
– И что ты намерена предпринять?
– Надо вернуться в форт и обмозговать ситуацию. Черт меня дернул связаться с плешивым лекарем. Я посылала его к Серафиме. Мне бы в голову не пришло, что они притащат его к Натану.
– Кто из них заложит душу дьяволу за то, что форт возьмется за это гиблое дело?
– Я.
Жорж залпом проглотил стакан виски и дождался, пока бармен выложит на стол конверт и заберет поднос, на котором графине подавалось письмо.
– Хреновая ситуация, – согласился он. – Твои друзья, во главе с господином Шутовым, поругались со всем белым светом и теперь собираются найти на него управу. Они ухитрились повздорить даже с Ангелом, которого ты послала их защищать.
– Среди Ангелов тоже есть идиоты. Мне надо было понять это сразу.
– Как ты сказала?
– В семье не без урода. Ангел тоже имеет право быть трусом и неврастеником.
– Второго такого неврастеника, как твой физик…
– Оскар занимается своим делом, в отличие от Эккура.
– Не понял, – признался Жорж. – Сто лет мечтал понять, каким делом занят твой Оскар, сто лет не удавалось.
– Этот парень хочет узнать, как устроен мир, и не терпит, когда ему указывают пальцем на нужную страницу учебника.
Жорж кинул кристалл в конверт и заклеил его, в надежде, что графине не придет в голову писать долгое ответное послание, но та и не собиралась.
– Как фамилия Джулии? Шутова?
– Какая разница?
– Действительно, какая?.. – Жорж черкнул два слова, подозвал официанта и положил купюру поверх конверта. – Срочной почтой в Россию, – сказал он и не стал обращать внимание на удивленно приподнятые брови молодого сотрудника ресторана. – Срочно – это бегом, – уточнил он и обернулся к графине, которая продолжала безучастно смотреть на закат. – В конце концов, судьбу дольмена будет решать прямой наследник по достижению совершеннолетия. С этим ничего не поделаешь. Немногие дольмены на Земле принадлежали людям. Боюсь, что этот последний. Нарушим ритуал – потеряем и этот.
– Левке четыре года, – напомнила Мира. – Когда он станет взрослым, он будет считать своими близкими совершенно других людей. Он не вспомнит, сколько слез пролила матушка Розалия, таская его по больницам, и вряд ли захочет променять на нее богатую няньку.
– С какой стати он должен менять родного отца на матушку Розалию?
– С той стати, Жорж, что она от него никогда не отказывалась, в отличие от Копинского. И не планировала его использовать в коммерческих целях.
– Макс тоже не отказывался от сына.
– Девять месяцев беременная Эльза бегала у него перед носом в надежде пристроиться замуж. Макс в это время искал самку с породистой родословной. Знаешь, сколько дур от него забеременело в тот год? Ему нужен был не ребенок, а продолжение своего великолепного «Я». От проститутки разве может быть продолжение?
– Демонизируешь личность Копинского.
– Зачем ему Левка? Никто, кроме моих физиков, не научит ребенка обращаться с дольменом.
– Пусть учат крошку.
– Крошка не наследник. Левка – наследник. Крошка, в лучшем случае, его брат. В худшем – никто.
– Крошка твой – здоровенный балбес, который и без дольмена в жизни не пропадет. Сколько лет ты будешь бегать за ним с бутылочкой молока? Надо ему кидать к черту теннис и учиться морскому делу в реальных школах. Скоро специалисты по дехрональной навигации будут зарабатывать больше банкиров.
– Отстань от крошки. Лучше посоветуй, как добраться до Макса. Где его искать? С тех пор, как он смылся из форта, о нем не знает никто. А смылся он сразу, как только открылась история с Левкой.
– Что ты собираешься сделать с моим консультантом по бизнесу?
– Прибить! – сказала графиня. – Сделаю то, что не закончил Шутов. Возьму палку потолще и дам по башке со всего размаха. Поверишь, Жорж, без всяких угрызений совести.
– Сейчас? Когда я вложил все деньги в технологии выживания? Кто, кроме Макса подскажет, когда их забрать? Хочешь пустить меня по миру без штанов, подруга?
– Я подскажу. Забирай сейчас и вкладывай в похоронный бизнес. Когда я убью Копинского, за его гробом пойдут все торгаши планеты. Увидишь, как подпрыгнут акции ритуальных контор.
– Кто за вашими гробами пойдет, хотел бы я знать. В конце концов, эзотерики вас убьют, когда поймут, что с Шутова толку не будет. Убьют, чтобы дать дорогу новым персонажам. Чтобы Автор не зацикливался на ленивых «героях». А если за вашими гробами никто не пойдет – я разорюсь.
– Знаю, – согласилась графиня. – Я всегда понимала, что бесполезных персонажей привлекать к сотрудничеству – гиблое дело. Особенно тех, кто по статусу своему обязан помогать человеку, но не хочет этого делать. С недавних пор я вообще не верю в посредников между землей и небом. Вот если б я знала, как привлечь к сотрудничеству самого Автора. Кинь идею – дам твоему Копинскому немного пожить.
– Немного это сколько? – поинтересовался Жорж. – Я успею заработать на технологиях?
– Пусть гарсон принесет вина, – распорядилась графиня, и улыбка посетила ее впервые с тех пор, как злополучное письмо на подносе занесло в ее жизнь.
Жорж кивнул официанту, стоящему у колонны, который глаз не спускал с загадочных русских, и тот молниеносно выставил на стол бутылку с бокалом.
– Перечитай мифологию, – посоветовал Зубов графине. – Все народы мира использовали верный прием: Боги, очарованные женской красотой, спускались с небес и вступали в связь… На земле рождались герои, которые решали много проблем человеческих, в том числе, и неверия в посредников между землей и небом.
– У нас женских персонажей только я, да Юлька. Да еще Розалия Львовна, которая и без Автора самая счастливая женщина на свете. Юлька влюблена, как кошка, в алхимика, а я… девушка нервная, могу убить раньше, чем Автор успеет снять портки в моей спальне.
– Тебя пока никто не ангажировал. И с чего ты взяла, что Автор мужчина?
– А кто? – удивилась Мира. – Ты что-то знаешь или морочишь мне голову?
– Не с проста мужчин-персонажей у нас больше, чем женщин. Есть из чего выбирать. Просто галерея самцов.
– Трусы, торгаши, карточные шулеры, ботаники очкастые и черные оппоненты, – конкретизировала графиня. – Покажи мне среди них хоть одного мужика. Разве что Крокодил… Но Крокодил мне пива не даст, если я подпишу его на такой проект.
– Как хочешь, – развел руками Жорж. – Не говори, что я не кидал идею.

Телефонный аппарат Собек поставил на стол и вернулся, чтобы запереть дверь, но толстый шнур не позволил этого сделать.
– Оставь! – сказала графиня и сняла трубку.
Ржавый диск отвалился от циферблата, но графиня воткнула его на место.
– Проще было зайти в порт и звонить с мобильного… – ворчал Крокодил, но графиня все продумала и не нуждалась в советах.
– Помолчи, – попросила она и замерла в ожидании гудков. – Алло! Савелий Некрасов? – На секунду в апартаментах графини наступила тишина, потом из трубки прорезался хриплый скрежет. – Кто? Виноградова беспокоит, если помнишь такую. – Трубка заурчала, как брюхо дракона, проглотившего пакет молока. Захрипела, забулькала, защелкала и умолкла. – Я тоже безумно рада слышать тебя, Савушка. Скажи, пожалуйста, предложение о покупке рукописи Бесстыжева-Юдина еще в силе? Ах, извиняюсь! Бессонова-Южина... Нет, Сава, это я ошиблась, ты был прав. Если интерес не пропал, куда мне подъехать? – Прежде, чем трубка снова издала скрежет, графиня пережила неприятный момент, похожий на внезапную невесомость. – Хорошо, жду тебя в гости. Только не откладывай. Знаешь ведь, в какие времена живем. Сейчас денег нет, завтра появятся. Сегодня есть совесть – завтра неизвестно куда девалась. Во сколько? – графиня посмотрела на часы. – Проверим твою пунктуальность, – сказала она и обрушила трубку на рычаги.
Собек приготовился собирать запчасти, но аппарат устоял.
– Вот! А ты не верил, что клюнет! – торжествовала графиня.
– Когда ждать?
– Через полчаса. Десять минут они будут искать меня своими радарами по планете. Пятнадцать – на трансфер. И пять минут на всякие неожиданности в дороге. Савка так возбудился от перспективы овладеть Яшкиной писаниной, что лишился ума. Он не мог не знать, что я в форте. Дам ему еще пару минут, чтобы прийти в себя.
Графиня не ошиблась. Ровно через две минуты аппарат разразился настойчивым треском.
– Да, Савушка… – ответила Мирослава, – мы ждем тебя. Как? Очень жаль, очень жаль. Не думала, что это составит проблему для вашей организации. Нет, я все понимаю… Ужасно печальная история… Тогда вот что, петух ты драный: прекрати передо мной павлином ходить. Жду приглашения в штаб-квартиру. Никаких нейтральных территорий не будет. Сделку будем заключать в головном офисе организации, на которую ты ишачишь. И не с тобой, а с ответственным лицом, наделенным нужными полномочиями. Имей в виду: еще раз кто-нибудь из вас понадеется на то, что я дура, – обижусь. – Графиня не успела швырнуть трубку на рычаги. Она только размахнулась ею, чтобы у собеседника вылетели перепонки из пустой головы, как утробный треск зазвучал еще громче и пронзительнее. – Да, слушаю! Будет ждать машина на трассе… Это уже разговор. Помню дорогу на Эверглейдс. Что дальше? Встретит человек, который знает меня в лицо. Замечательно. Но… – графиня обратила внимание на Крокодила, который бил себя в грудь кулаком, – сразу предупреждаю, со мной будет телохранитель. Совершенно нейтральное лицо. Извини, я трусиха! Да, трусиха, но отнюдь не дура. Да, такое мое условие. О цене я буду говорить не с тобой, Сава. С тобой мы ни о чем не договоримся. Конечно, вы согласны на любую цену, а куда же вы денетесь? Нет… если б я сомневалась, разве бы позвонила? Значит, машина будет ждать на дороге.
– Порядок? – спросил Крокодил, когда трубка легла на рычаг.
– Они не откроют флоридский дольмен даже в режиме транспортного портала. Боятся. Не дольмена боятся, они просто не знают, как это сделать. Боятся спросить у мистера Шутова, как обращаться с порталом в хроно-константе, – усмехнулась Мира. – Думают, мистер Шутов им двойку поставит. Пойдешь в кабак – скажи Густаву, что к завтрашнему утру лодка должна быть готова прошвырнуться до Флориды и обратно. Спросит, зачем – скажи: идем охотиться на медуз. Будем из них заливное готовить. Скажи ему, классная закуска должна получиться. Только зайдем в Сен-Тропе, прихватим моих подружек.
– Аппарат верни, – напомнил Крокодил, – на него очередь.
– Попозже, – графиня еще раз сняла трубку с ржавых рычагов.

– Боже мой, Мирослава!.. – воскликнула Юля.
Звонок застал девушку в университетской курилке, где она пряталась от проповедника, который сгонял в аудиторию студентов, не занятых делом, и надеялась, что Женя заедет за ней по дороге домой. Юля так растерялась, услышав графиню, что понесла ерунду. На простой вопрос, как дела, она сообщила графине все последние новости. Пожаловалась на слишком высокие требования, которые предъявляют к студентам российские педагоги; на то, что зачет ей не сдать, если, конечно, сам Натан Валерьянович не поправится к тому времени, чтобы поставить ей отметку по блату. Но Натан, даже если поправится, в науку уже не вернется.
– Он разочаровался в науке, – жаловалась Юля графине. – И в жизни тоже. Ему говорят все врачи одно и то же: речь не восстановится, если не пробовать говорить. Нет, уперся, как баран, и молчит. Определенно, есть у них с крошкой общие черты характера, и чем дальше, тем больше это заметно. Генетика – страшная наука. Даже Оскар открыл учебник по генетике и ни черта в нем не понял. Что говорить о нас, смертных? Натан Валерьяныч считает, что сначала должна восстановиться мысль, потом речь. Но чтобы сидеть на вышке, мыслей не надо. Он залез туда и спускаться не хочет. С утра до вечера смотрит на мячики. Счет показывает на пальцах: один палец – пятнадцать очков, два – тридцать, три – сорок. Большой, соответственно, выигранный гейм, а кулак – аут. Бедный Натан Валерьяныч, – вздыхала Юля. – Они с крошкой теперь похожи, как никогда прежде. Два упертых носорога. Валерьяныч, оказывается, в юности неплохо играл в футбол, но когда тренер вызвал его отца для беседы, тот и слушать не стал: «Мой сын будет только ученым и никакого футбола!» А теперь… хочет наверстать все, что было в жизни упущено. Лучше бы помогал Розалии Львовне. Она, бедняжка, сначала очень переживала, а теперь стала ездить в Москву. Организовывает фонд по возвращению детей, украденных у родителей. Оказывается, она не одна такая. Какие-то странные кражи по всему миру творятся, и только наша Розалия додумалась объединить информацию в базу данных и качать права. Ей так легче жить. Она теперь активистка, а мы ей гордимся. Розалия верит, что закон поможет. Все посылает и посылает запросы во Флориду. А запросы все возвращаются и возвращаются. Мира, ради Бога, будьте там осторожнее!.. Что я несу?! Я веду себя как сектантка… Все пошли слушать проповедь, и меня загонят в аудиторию, если Женька не заберет. Мира, я уже не могу. Весь курс ходит на проповеди регулярно каждую пятницу и на меня косо смотрит. Скоро разговаривать со мной перестанут. Что делать?
– Иди на проповедь, – посоветовала графиня. – Все идут, и ты за ними иди.
– Но ведь это полная дурь…
– Откуда ты знаешь, если не слышала? Иди на проповедь! – настаивала Мирослава. – Никому не позволяй слушать твоими ушами, видеть твоими глазами и думать твоей головой! Никому и никогда не позволяй это делать вместо тебя.
– Хорошо, я пойду, – согласилась Юля, – только вы, пожалуйста… Мира, умоляю, будьте там осторожны. Я молюсь за вас каждый день.



В сопровождении Крокодила и красотки Элизабет Хант графиня ступила на берег Флориды, пустынный и дикий. Она бы решила, что оказалась здесь раньше Колумба, если б не военные катера, снующие там и тут. Причалы, выходящие в акваторию лазурного моря, зарастали лианами. Брошенные на берегу ящики из-под фруктов рассказывали о прошлом цивилизации, которая хорошо жила и не к сроку сгинула. Кроме военных судов, им повстречался только мальчишка с удочкой, забредший в воду по пояс. Он заметил выплывающий из тумана «Рафинад», когда тот вплотную приблизился к берегу. Заметил, вскрикнул и убежал, бросив снасти. «Добро пожаловать во Флориду! – было написано на ржавой арке забора. – Рай на земле – это здесь!»
– Там, где есть заборы, – решила графиня, – должна быть и дорога.
Она прошла по заросшим тропинкам сада мимо брошенной хижины, миновала склад лодок, перевернутых кверху брюхом, и оказалась на шоссе. «Эверглейд», – гласила надпись на дорожном щите, но стрелка указывала в обе стороны сразу. Уморенный сиестой таксист дремал под щитом. Старомодный кабриолет украшал логотип транспортной компании. Лицо шофера не показалось графине знакомым, но других машин на дороге не было.
– Уважаемый… – обратилась Мирослава к шоферу.
Таксист захлопал глазами. Утирая слюни, принял вертикальное положение. Его рука автоматически проверила наличие ключа в замке зажигания и бумажника за пазухой.
– Спасибо, что выбрали нашу фирму, – сказал он, – надеюсь, путешествие будет приятным.
Зарычал мотор, гулкий и трескучий. Кабриолет запрыгал на месте, затрясся, загремел капотом.
– Раз уж вы так любезны… В Майами, пожалуйста.
– Простите?.. – не понял шофер. – Это где?
– Мы во Флориде?
– Да, мэм.
– Не знаешь такого города?
– Знаю Флориду с детства, мэм.
– Чего и следовало ожидать, – согласилась графиня. – Значит, едем, куда глаза глядят. Доедем – увидим.

Счетчик клацал колесиками циферблата проворнее мотора, но шофер ни словом не обмолвился о гонораре. Дорога была одна, без развилок и перекрестков. Солнце нещадно пекло головы пассажиров. Из-под капота пробивался легкий дымок. Шоссе повернуло налево, прибрежная полоса перестала мелькать между стволами пальм и развесистыми кустарниками. Графиня поглядела на Собека. Потеряв береговую линию, он перестал ориентироваться и задремал. Дорога теряла разметку и обрастала высоким бордюром. С правой стороны пейзаж провалился в туман. Такой густой, что плотные облака местами наползали на трассу. С левой появился обрыв, за которым небо соединилось с морем ровной полосой горизонта. Графине показалось, что машина въехала на мост к Ки-Бискейну, но дорога снова сделала крюк, прошила низкое облако и понеслась по парку, усаженному юными пальмами.
– Домой хочу, – подала голос Лиза. – Ты обещала, что мы недолго.
– Какой интересный туман, – заметила Мирослава. – Наверно, макулатуру жгут. Человечество написало так много глупостей, что огню не справиться.
– Торф горит, – пояснил шофер, которого никто не спрашивал. – Засушливое лето было, болота высохли. Теперь дымятся. Военные тушат.
– Вот почему их так много.
– Да, – подтвердил таксист. – Военных здесь много. С воздуха тушат, с моря, танками огонь топчут. На пожарных не хватает денег. Они дорого ценят свои услуги.
– Машины, я вижу, теперь недешевые. Где такую рухлядь добыл?
– Мой отец на ней работал таксистом, и дед, и прадед…
– Да ты не с Кубы ли сюда плыл на этой замечательной развалюхе?
– Нет, мэм, я родился во Флориде, – ответил человек с внешностью латиноамериканца. – И машина в превосходном техническом состоянии.
– А что дымит под капотом?
– Двигатель, – не без гордости сообщил владелец машины. – Я выменял его на телевизор. Совсем бензина не жрет. Я расширил багажник за счет бензобака.
– Что же он жрет?
– Пресвятая Дева Мария! – воскликнул шофер. – Только воздух и ничего кроме воздуха. Правда, пар зеленый от него исходит, но вы не пугайтесь, скоро приедем.
– Скоро Майами?
– Простите, мэм, но здесь все дороги заканчиваются. Дальше, если желаете, идите пешком.
Графиня задумалась.
– Хм… А что начинается там, где кончаются все дороги?
– Не знаю, мэм, – ответил шофер. – Нам, простым людям, знать не положено.

Сначала красный прожектор мигнул на обочине и скрылся в тумане. Следом рампа прожекторов ударила в глаза. Машина подскочила, наехав на парапет. Плакат, растянутый над дорогой, предупреждал о том, что в этом месте кончаются не только пути человеческие, но еще и пространство, время, сама Вселенная перестает существовать через несколько метров, и всякому заехавшему сюда надлежит сбросить скорость и развернуться. Но машина проскочила под плакат и затормозила перед бетонной стеной, едва не задев человека.
– Лопни мои глаза! Борька, ты ли? Тебя ли я вижу?
– Ну вот, – обрадовался Борис, – наконец-то. Господа французы, почему не включаем противотуманные фары? Полагается штраф…
– Сколько денег тебе дать, чтобы ты убрался из моей жизни?
– Я на государственной службе. Нам не положено.
– Тогда чего тебе надо?
– Получил особое распоряжение встретить вас и доставить по адресу.
Борис отдал водителю деньги, и тот умчался, лихо развернувшись на узкой площадке.
– Следуйте впереди меня и не смотрите по сторонам, – сказал Борис и указал проход в бетонной стене.
Графине бы и в голову не пришло смотреть по сторонам, если б не строгое предупреждение. Целая гвардия вооруженных людей, одетых в черную форму, встретила делегацию на той стороне. По краям дороги тянулась колючая проволока, стояли заградительные шипы. Приборы, похожие на локаторы, были направлены к небу. У гостей никто не спросил пропусков, никто не задал вопросов, но испуганная Лиза схватила за руку Мирославу.
– Не хочу туда, – сказала она. – Давай вернемся на лодку, к Нинке. Там туман, и я ничего не вижу.

Бронированный автомобиль ожидал пассажиров. В прежние времена на таком, вероятно, возили президентов и губернаторов. В салоне имелось все, чтобы пережить конец света. Телефоны с блестящими кнопками, бар с телевизором и компьютером, который отказывался работать без пароля. Борис сел за руль. Крокодил разместился аккуратно за его затылком, огороженным толстым стеклом, и продолжил дремать. Скоро полоса тумана была далеко позади. На горизонте лежали заброшенные кварталы пригорода. Дома с помятыми крышами, поеденные коррозией заборы промышленной зоны. Графиня решила, что город пережил войну, за которой следовали голод и эпидемии. Не похоже, что жители Майами просто собрали вещи и ушли, побросав дома, лавки и магазинчики. В этом городе, как будто, двести лет бушевали смерчи, и на обломках цивилизации не выросла даже трава. Слой многолетней пыли припорошил кучи мусора по краям тротуаров. Асфальт, побитый снарядами и гусеницами танков, превратился в кашу. «Все катись к дьяволу!» гласила надпись на бетонном заборе. В том же направлении мчалась машина под управлением Бориса, мягко покачиваясь на колдобинах, плавно объезжая ямы.
– Последний раз, когда я села в машину этого подозрительного персонажа, – сказала Крокодилу графиня. – Я оказалась в другой жизни. Так что спать не советую, если не хочешь повторить мой путь. Я провалилась в параллельное измерение без всяких дольменов, а ее папаша… – Мира указала на Элис, – тут же вышвырнул меня из памяти, как фантик от шоколадки. Тогда я думала, что умерла, и это к лучшему. Как думаешь, Крокодил, может быть смерть, совсем не так страшно?
– Узнаем, – ответил Собек. – Если повезет, то прямо сегодня.
– А если не повезет?

Пейзаж стал меняться, попутчики замолчали. Городские трущобы уступили место пустырю, с которого бульдозеры сгребали строительный мусор, словно расчищали место под стадион. Разбитая дорога выровнялась, поднялась над землей и устремилась к морю. На краю горизонта возвышались многоэтажные руины Майами-бич, засыпанные песком. Мира узнала место по каким-то неведомым флюидам, исходящим из-под земли вместе с пылью и гарью строительной площадки. Центр города с высокими домами и отелями больше напоминал цепь прибрежных холмов из осколков стекла и бетона. На вершине гигантских могил стояли белые коробки, увенчанные антеннами. Локаторы патрулировали небо от горизонта до горизонта. Машина провалилась в тоннель и вскоре вынырнула у побережья. Картина приблизилась. Графиня смогла рассмотреть даже технику, которая насыпала горы на руинах развалившихся небоскребов. Длинные трубы метали струи песка в пустые глазницы домов. Тяжелые машины утрамбовывали обломки. Над стройплощадкой висела черная копоть.
– Домой хочу, – канючила Лиза.
– Заткнись, – приказала графиня. – Сама хочу.
Ей совершенно не понравилась идея спускаться под землю, но машина снова нырнула в тоннель, разноцветные витрины подземных увеселительных заведений понеслись вереницей навстречу. Под землей дорога ветвилась. Графиня хотела расспросить Бориса о судьбе Майами-бич, но машина выехала на поверхность, и ее сиятельство потеряло дар речи.
Посреди залива, оживленного белыми барашками волн, стояла серебристая башня, залитая светом, словно гигантский маяк, открывающий путь в невидимый мир. Сосчитать этажи в этой башне было невозможно. Графине казалось, что крыша ее доставала до неба.
– Гостиница для почетных гостей, – сообщил Борис. – Будете там жить, как в раю, хоть вы и мошенники.
Машина въехала в тоннель под морем. Им навстречу тянулись фуры, везущие на материк пустые цистерны. Под морем была настоящая жизнь с дорожными указателями, тротуарами, лавочками, похожими на музеи искусств, и стоянками транспорта. Под водой графиня увидела парк с фонтаном, освещенный естественным светом через прозрачный купол, поднятый к поверхности океана. И, чем глубже уходила дорога, тем веселее она казалась. Лимузин свернул на указатель «отель» и графиня поняла, что путешествие подходит к концу, но это не радовало ее. Все, что она запланировала на командировку в Майами, сыпалось к черту. Случись спасаться бегством из этого гостеприимного места, у нее не было бы шансов. Еще меньше их было у Лизы. Но одна мысль все же согревала ей душу: пока не произошло ничего… ровно ничего такого, что вынудило бы ее прыгать в воду с гигантской башни.

На парковке гостиницы ждал лакей, одетый в строгий костюм. Существо с лучезарным взглядом и ничего не выражающим лицом.
– Ваше сиятельство… – сказал лакей, кланяясь графине и не обращая внимания на сопровождающих лиц, – мне выпала честь проводить вас в апартаменты. Прошу…
– Скажи-ка, любезный, как называется этот город, и что за прекрасные люди в нем проживают?
Лакей выпрямился, вытянулся по струнке, приподнялся на носках, чтобы звонко щелкнуть каблуками о мраморный тротуар, но вдруг опять согнуться в поклоне, оголяя белые зубы.
– Ваше сиятельство, мне выпала честь проводить…
– Понятно.
По дороге графиня приметила несколько таких же субъектов с фарфоровыми зубами. Каждый был занят работой. Кто-то открывал двери, кто-то драил и без того начищенный пол, и каждый, завидев издали делегацию, гнулся в пояснице и скалился вслед.
– Халё, – отвечала им Мирослава, передразнивая гостиничную прислугу, – халё…
Когда-то ее сиятельство до смерти напрягала обязанность улыбаться в ответ каждому разносчику полотенец, и повторять одно и то же неблагозвучие. Теперь – забавляло поведение этих милых существ. Зомби, не обученные реагировать на нестандартные выходки гостей, моментально вытягивались в струнку, еще сильнее натягивали улыбки.
– Охренеть… – произнесла Мирослава, остановившись на веранде номера с видом на побережье.
Графиня не доплыла б до земли даже на весельной лодке. Береговая линия с трудом проступала в тумане. Несколько неровных холмов, следы на воде от черного катера, кажущегося сверху букашкой… Графиню поразили размеры сооружения. Целый город, вбитый гвоздем в океанское дно, со всех сторон окруженный водою, выходящий во все стороны света балконами дорогих номеров, которые одновременно выполняли функцию внешнего коридора. В апартаментах имелся персональный лифт, два уровня и все атрибуты роскоши.
– Охренеть, – повторила графиня. – Чего я только в жизни не видела. Если это тюрьма, я хочу получить пожизненный срок. Как думаешь, Крокодил, этот город описал неизвестный фантаст, которого не хотели печатать? Или нарисовал архитектор, которому не дали защитить диплом?
Даже Лиза прекратила канючить и стала осматривать номер глазами первопроходца. По сравнению с ним, шкаф Даниеля стремительно падал в рейтинге.
– Готовься к переговорам, – посоветовал Крокодил.
– Оставь меня, рептилия! Я в нирване. Еще немного и я наймусь к эзотерикам на работу. Как думаешь, им нужны менеджеры по уговору мистера Шутова?..
– Думаю, к тебе визитер.
Собек занял место на подоконнике, с которого открывался вид на прибрежные строительные холмы. Визитер действительно шел. Неторопливо перебирая ступеньки, с толстым портфелем в руках, в гости к ее сиятельству продвигался собственной персоной Савелий Некрасов, представитель украинской торговой компании. Продвигался неспешно, словно не был уверен в своих намерениях. Часто останавливался, чтобы промокнуть лысину носовым платком. Деловой костюм Некрасова мало гармонировал с жаркой погодой.
– Скотина! – рассердилась Мира. – Сказала же, что с ним иметь дел не буду. Нет, прется!
На пороге Сава поклонился хозяйке номера и был приглашен в холл без лишней учтивости. – Я сказала, что буду разговаривать с ответственным лицом? – спросила хозяйка у посетителя. – Может, я не доходчиво выразилась?
– Именно поэтому я здесь, – ответил густой бас… уверенного в себе, но очень уставшего человека. – Исключительно потому, что ваше сиятельство предпочитает обходиться без церемоний. – Визитер положил на стол портфель с документами и жестом пригласил графиню в кресло напротив.
Мира утонула в шелковых подушках.
– С кем имею честь? – спросила она.
– Глава департамента внешней торговли, член кабинета министров, уполномоченное лицо по заключению соглашений купли-продажи ценного имущества Нового Мира. Если вас интересует имя…
– Меня не интересует имя человека, наряженного в чужую шкуру.
– Мы рискуем больше, принимая вас здесь, – заметил уполномоченный. – Вы, как человек, не утративший связи со Старым Миром, можете представлять опасность.
– Меня интересуют условия, на которых вы собираетесь приобрести рукописи.
– Назовите сумму.
– Деньги Нового Мира мне не нужны.
– Назовите сумму в любой валюте.
– Мне нужен Лев Натанович Боровский, который по недоразумению оказался у вас в гостях. Хочу вернуть его родителям, пока они не убились с горя.
Уполномоченное лицо исказилось кривой улыбкой Некрасова, которой тот никогда не баловал собеседников. Улыбкой, полной снисхождения и сарказма, после которой можно было закончить переговоры и освободить номер. Но покупатель не спешил отказаться от сделки.
– Ничего не знаю про этого человека.
– Ну, так… – развела руками графиня, – узнайте. Что ж так плохо подготовились, уважаемый? Выговор вам.
Ответственное лицо побледнело, но самообладания не утратило.
– Как вы сказали?..
– Боровский Лев Натанович. До встречи, – графиня поднялась с кресла и лично открыла дверь.

Когда первый раунд переговоров завершился провалом, Крокодил печально покачал головой, но от комментариев воздержался.
– Предупреждала же по-хорошему. Не надо делать из меня дуру. Нет! Не дошло.
– Он действительно мог не знать о ребенке.
– И ты туда же? Они знают обо мне даже то, чего я сама не знаю. Крокодил, не будь наивен. Они знают все о целях моего визита. И зачем здесь Элис, им тоже известно. Смотри-ка, – удивилась графиня, – пульт от телевизора вижу, а самого аппарата нет. Где его прячут? – она нажала кнопку на пульте, и экран развернулся на светлой стене.
– Что желаете посмотреть? – спросил графиню угодливый юноша безупречной наружности, – список каналов и передач был дополнен полной мировой фильмотекой. Ее сиятельству предлагалось выбрать даже тембр голоса комментатора, который будет минимально ее раздражать.
– Когда мы вернемся на лодку? – спросила Лиза.
– Хочешь посмотреть кино, которое наснимал твой папаша?
– Нинка ждет. Давай скорее уедем.
– Подождет, – решила графиня.

Собек не слез с подоконника. Он решил дождаться второго тура переговоров в той же позе, с выражением лица человека, готового уснуть, как только ему позволят закрыть глаза. Графиня не успела найти в номере бар и откупорить бутылку, как уполномоченный в образе Савы Некрасова снова возник на пороге.
– Правительство Нового Мира в моем лице выражает соболезнование семье Боровских в связи с потерей ребенка и приносит извинения за то, что не может помочь. Мальчик не был приглашен, не был похищен, не удерживается насильственно…
– А поискать, – намекнула графиня. – За время, пока вы ходили за угол позвонить начальству, организация могла бы найти ребенка на краю света. И похитить… для того, чтобы выменять на Яшкины бумажки. Не догадались?
Уполномоченный не дрогнул. «Костюмчик» Некрасова на нем порядком обвис, не везде соответствовал габариту, плохо реагировал на движения и несуразно смотрелся, но покупатель «бумажек» держался уверенно, как небоскреб посреди океана.
– Найти? – спросил он.
– Почему бы нет? Будем считать, что в обмен на рукописи Бессонова, вы оказали мне большую услугу. Вам не накладно и мне приятно. Повторяю еще раз: бумаги не продаются. Они меняются на человека. Откуда вы его достанете, меня не волнует. Освободите из ваших подземных укрытий или поймаете в Подмосковных лесах… Ребенок мой, рукопись ваша, проблема исчерпана.
– Нам известно, что ваш друг, мистер Шутов, тоже имеет поисковое оборудование, способное идентифицировать человека в любой точке планеты. А вы, в отличие от нас, имеете с ним контакт…
– Когда вы угомонитесь насчет мистера Шутова?
– Пользуясь возможностью, я хочу еще раз заверить, что мистер Шутов ни в чем не будет нуждаться, если закончит для нас работу…
– Как вы мне надоели с вашим мистером Шутовым! Что же вы будете делать с ключом дольмена, если объект не принадлежит ни вам, ни вашей прекрасной организации?
– Мистеру Шутову он также не принадлежит. Мы могли бы объединить усилия и помочь друг другу. У нас действительно большие возможности, но и большие ограничения, как вы заметили.
– В чем проблема? Почему вы не хотите помочь мне найти ребенка, если сами его не крали?
– Проблема в законности данных действий. Мне известно, что ни вы, ни семья Боровских не имеет на ребенка родительских прав. Это лишает нас юридических оснований для поиска. Мы можем содействовать в поиске несовершеннолетних лиц только законным опекунам или ближайшим родственникам.
– Прекрасно, – согласилась графиня. – Познакомьтесь с матерью Лео. Лиза, детка, поди, расскажи, как ты скучаешь по малютке.
– Но… – растерялось уполномоченное лицо, – мисс Элизабет Хант не является матерью…
– Ага… значит поработали над этим вопросом. Уже хорошо. А теперь докажите мне, что Лиза не мать, потому что у меня другая информация. Где ребенок? Где экспертиза? Я требую, чтобы она была сделана в моем присутствии. Если вы окажетесь правы – рукопись ваша.
Уполномоченный покупатель ничего не ответил, только побледнел, качнулся и рухнул в обморок.
Графиня растерялась. Крокодил спустился с подоконника, чтобы рассмотреть картину.
– Не надо загонять человека в тупик, – сказал он.
– Какой тупик? Савкин миниатюрный череп во всем виноват. Давил на могучий мозг. Чуть насмерть не задавил. Он дышит… Надо кого-то позвать, Собек. Или не надо? Нет, я все понимаю, но чтобы из-за стола переговоров сматывались таким подлым образом... Сматываться, когда я почти приперла его к стене. Не переживай. Сейчас посоветуется с начальством и оживет.
Человек не ожил. Он перестал дышать. Его лицо окаменело, нос заострился, бледные губы сжались и почернели. Мира готова была поверить, что несчастный умер, когда двое охранников, которых никто не звал, вошли в номер, не извинившись перед хозяйкой, подобрали тело с ковра и уехали в лифте.
– Ничего не получится, – сказал Собек.
– Но ты-то понял, что Левка у них?
– Я ничего не понял.
– Если б это было не так, мы бы сейчас работали с департаментом поиска пропавших детей, а не сидели бы в башне, окруженной водой, как заразные.
– Они не утверждали, что Левки здесь нет. Они сказали: «не крали, не звали, не держат силой…» Я бы не стал выдавать Элис за мать.
– Пусть только покажут Лео. Все равно, по какому поводу.
– И что же будет?
– Увидишь.
– Ерундой занимаемся, – сказал Крокодил.
– А как бы действовал ты?
– Не лез бы на их территорию.
– Ну, извини! Как еще достать гада, если не лезть к нему в нору?
– Ждать, пока вылезет, и держать топор наготове.
– Ждать, пока вылезет и откусит руку вместе с топором? Что ты высматриваешь там, Крокодил? Что ты там видишь?
– Башня повернулась вокруг оси.
Графиня вышла на веранду взглянуть. Береговая линия действительно сместилась, а Солнце, вместо того, чтоб уйти на запад, поплыло в сторону севера.
– Подводная береговая охрана работает, – заметил Собек, вглядываясь с высоты в бликующую поверхность моря. – «Рафа» не войдет в акваторию даже под защитной оболочкой. Дольмен там, за южными холмами. День туда – день обратно. Думаю, охрана в зоне усилена. Нам должно повезти, чтобы операция удалась. А в случае провала вся надежда на физика.
– Не надейся.
– Откуда-то он узнает о наших «прогулках».
– Не в этот раз. Как ты ориентируешься, Крокодил? Они перерыли все побережье. Рельеф изменился. Я не вижу даже Майами-бич.
– Береговая линия не менялась веками. Я знаю дно, и их аппаратуру, что на дне, тоже знаю. Видишь, патрульный катер с воздушной турбиной? Никакого подводного винта в акватории, где стоят их радары. «Рафинад» засветится, даже если пойдет под парусом. Слишком габаритная лодка.
– Погоди, Крокодил. Мы еще не исчерпали сухопутные аргументы, а у тебя уже жабры сохнут. Наплаваешься еще.
– Решение нужно принять. К вечеру они спрячут твоего Лео Натановича.
– Далеко не спрячут. Даже крокодилам известно, что мальчик не может жить вдали от дольмена.
– Ребенка скорее убьют, чем вернут.
– Нет, не говори такие ужасные вещи.
– Подумай и пойми, что я прав.
– Что ты предлагаешь? Десантироваться на берег и воевать?
– Если знаешь как, начинай, – согласился Собек. – Не знаешь – лучше продать рукопись и убраться сегодня.
– Дай подумать, – попросила графиня. – Дай мне время принять решение.

Бар располагался за дверью, на которой висело полотно Рембрандта. Мира заподозрила, что картина – оригинал. Некоторое время было потрачено на экспертизу. Графиня вглядывалась в мазки на холсте, царапала их ногтем, щупала пальцем. В баре нашлась бутылка Бордо, да не одна, а полная коллекция вин любимой марки за лучшие годы. И это лишний раз подтверждало, что хозяева готовились к визиту. Собек не присоединился к ее сиятельству, он стал осматривать стены и подозрительные элементы декора.
– Если ты думаешь, что сюда натолкали жучков, даже не сомневайся, – сказала графиня. – Садись, выпей, уважим принимающую сторону.
Графиня вынула из сумки рукописи Яшки Бессонова, а Собек продолжил осмотр территории. Он обошел по периметру верхний этаж, спальню и ванную комнату. Спустился в холл, заглянул в кабинет, вышел на веранду и снова поднялся наверх.
– Послушай!.. – крикнула графиня, заметив его фигуру на лестнице. – Хочешь, почитаю, как двое шли по лесу? Слушай, что сказал человеку Ангел: «Вера не дана тебе в утешение за разум дремучий. Это не наказание, не послушание, не обряд, который необходимо выполнять каждому, кто не может принимать решение сам. Знаешь ли ты, человек, что вера – есть величайшее оружие, против которого не устоит даже сила Творца. Сам Создатель бессилен против веры, которой вооружил человека. Но если ты ни во что не веришь без доказательств, если считаешь себя венцом природы, то вера твоя, человек, превратится в насмешку. И сделает тебя рабом в мире, в котором ты мог стать господином. Потому что, не приняв в свое сердце веру, ты отверг великое оружие, единственно возможное против тех, кто повелевает тобой…» Я ведь когда-то купилась… – призналась Мира. – Даже проверяла на деле, пока не убедилась, что это полная чушь. Вера не оружие, а способ обмануть самого себя.
– Возьми в руки саблю. И что? Разве ты овладеешь саблей?
– То ж железяка.
– Нельзя защититься оружием, которым не овладеешь, – сказал Собек. – Оно сделает тебя еще более уязвимой. Проще уцелеть тому, кто не лез в драку.
– Может, ты перестанешь бродить и выпьешь со мной? Слушай, Собек. Слушай, чему учит человека Ангел и мотай на ус: «Тот, кто верит, что без крыльев невозможно подняться в небо, никогда не получит крылья. Верь сердцу, а не глазам своим, ибо глаза открыты в мир иллюзий, и однажды закроются навсегда, но душа никогда не перестанет общаться с Богом». Для рептилий разъясняю: Вселенная, которая внутри тебя, Крокодил, и есть твой настоящий мир, закрой глаза и ныряй туда. Только там найдешь все, что нужно. Только там твоя вера тебя защитит. Там не будут красть детей у тебя из-под носа, там не будут зомби являться к тебе в клоунских нарядах и падать в обморок на чистый ковер. Ты не понял? – прокричала графиня вслед удалившемуся Собеку.
– Ты обещала! – напомнила графине Элис. – Ты сказала, что скоро вернемся.
– Я тебя обманула, крошка. План номер один не прошел. Действуем по плану номер два. Нам придется остаться здесь на всю жизнь.
– Нет!!! – воскликнула девушка. – Этого не будет! Я не позволю!
– Будет, дорогая моя.
– Нет!
– Да!
Собек сбежал вниз, услышав пронзительный крик. Элис стукнула кулаком по столу и поранилась до крови. В припадке истерики девушка стала кидаться на экран телевизора, на котором герои фильма гуляли в тенистых аллеях парка. Она отпихнулась от Крокодила и запустила в графиню тяжелый стул. Предмет, массой в половину Элис, со свистом пролетел мимо ее сиятельства.
– Сволочи! – кричала девушка. – Все вы, люди, одинаково сволочи! Ненавижу вас! Ненавижу! Все вы сдохнете, сдохнете!
Когда Собеку удалось скрутить окровавленную девицу, графиня взяла телефон.
– Пожалуйста, врача в этот номер, – попросила она. – Нам нужен укол транквилизатора. Лошадиную дозу… Да, девушка психически нездорова. Морской климат на нее плохо действует.

Перебинтованную девицу, накачанную лекарствами, положили в постель. Прежде, чем заснуть, Элис вздрагивала, словно рыдала без слез. Она вздрагивала и во сне. Графиня боялась отойти от кровати, а девица говорила на непонятном ей языке, таком эмоциональном, словно общалась с коровами на лугу. Мычала и хрюкала, грозила кулаком, а потом рассмеялась и уткнулась носом в подушку. Не иначе, как рассмеялась над человечеством.
Графиня тихо вышла из спальни.
– Ну? – спросила она Крокодила.
– Разворачивают радары на дне, – ответил он, не отрывая глаз от воды.
– Конечно, разворачивают. Гляди, как прожектора забегали по небу, как густеет туман, заметил? Я же говорила, пришельцы Элис не бросят. Войны миров, конечно, не обещаю, но когда корабль зайдет в закрытую зону, паника будет хорошая. Успеем, если позаимствуем у них быструю лодку.
– Тебе лучше остаться в отеле.
– Собек! Здесь такая возня начнется… Они забудут, как меня звать. Не смотри на воду. На небо смотри. Почему ты смотришь только на воду? В небе тоже полно интересного.
Первая долгожданная звездочка загорелась в вечернем небе. Спустилась с высоты и повисла над туманной пеленой побережья. Солнце успело спрятаться, а башня повернуться вокруг оси. Катер береговой охраны причалил к нижнему этажу.
– Иди к девчонке, – сказал Крокодил. – Возвращайтесь на «Рафинад» и ждите меня.
– Ты заблудишься на берегу. Что ты задумал? Попробуй только прыгнуть за борт. На дне охраны больше, чем наверху. И пули у них летают быстрее, чем ты плывешь. Надо брать лодку.
– Отвези девчонку на «Рафинад» и жди! – отрезал Собек. – Времени нету на разговоры.
– Собек, ты же никогда не вылезал на берег Флориды.
– Видишь вспышки у горизонта? Знаешь, что это? ВВС США начинают ковровые бомбардировки территории.
– Ну да? – удивилась графиня.
– Пришельцы повесили им маяк. Зона открылась. ВВС будут утюжить берег, пока маяк не уйдет. Маяк не уйдет, пока Элис не вернется к подружке. Поняла, что натворила?
– Я не хотела бомбежку. Я хотела просто их попугать.

Люди выбежали на балконы из номеров, загалдели, забегали, тыча пальцами в небо. Вспышки мелькали в тумане то здесь, то там. Охранник, приставленный к этажу, бросил пост и помчался вниз. Катера отеля срывались с причалов и исчезали в тумане. Графиня заметила, как сверху спускаются служащие. Молча, в затылок друг другу, движутся в направлении стрелок эвакуации. Сооружение медленно погружалось под воду. И всякий раз, когда новый этаж оказывался на уровне океана, с него стартовали десятки быстроходных судов. Мимо прошел отряд, одетый в темную униформу, безразличный и целеустремленный.
– Ребята, что происходит? – спросила графиня.
За отрядом шел администратор и натужно улыбался каждому постояльцу.
– Все в порядке, мэм! Вас эвакуируют в порядке очереди.
– А кто сказал, что я собираюсь эвакуироваться? – возмутилась графиня.
– Для тех, кто хочет остаться, у нас подготовлена ночная развлекательная программа, – сказал на прощанье администратор.
– Нет, ты слышал, Собек? Я им подготовила конец света, а они мне развлекательную программу.
– На твоем месте я бы не орал по-русски. Здесь их полно.
– Штатная ситуация, но вам лучше вернуться в номер, – сказал дежурный. Он проник в помещение и вкатил за собой тележку со свежими полотенцами. – Скоро палуба уйдет под воду. Двери закроются автоматически, и вам придется возвращаться через верхнюю смотровую площадку, потому что переходы уже задраены. Остался один аварийный лифт на все этажи.
– Наверху смотровая площадка?
– В каждом номере имеется полная схема башни, мэм. И два талона, если вы решили подвергать себя риску. Синий можете заполнить сами. Зеленый заполнит ваша страховая компания.
Ее сиятельство не обратило внимания на бумажки, сложенные в кучу с рекламой и меню ресторанов. Синий талон оказался бонусом на бесплатные похороны, которые отель брался организовать постояльцу, погибшему на ее территории. Зеленый талон обязывал страховую компанию доставить труп клиента в клинику и привести в соответствие с биологическим паспортом, если таковой имеется в базе данных. Короткое примечание внизу листа разъясняло клиенту, что в случае, если медицинские услуги будут превышать страховую сумму, синий талон заполнит по своему усмотрению сам страховщик.
– Хм… – сказала графиня. Она понятия не имела, на какую сумму застраховала ее принимающая сторона. – Крокодил… – графиня подошла к двери с синим талоном в руке, но не смогла открыть. – Нет, ты не Крокодил, – сказала она, глядя в глаза товарищу. – Ты самая настоящая морская свинья. Открой… Или я спущусь к тебе через верхнюю площадку.
Сотни летящих над водой катеров метались вокруг. Первая волна уже достала Собека, ударилась в парапет, окатила его и отхлынула. Лодка причалила к балкону нижнего этажа, приняла на борт испуганного соседа и сорвалась, забрызгав пеной стекло. Никто из спасателей внимания не обратил на телохранителя ее сиятельства. Никто не предложил ему место в лодке, никто не указал путь к спасению. Никого не заботил факт, что человека с минуты на минуту проглотит море. Постояльцев эвакуировали согласно очереди, в соответствии с инструкциями.
– Мы не уйдем на яхту, пока ты не вернешься! – сказала графиня. – Понял меня, Собек! Кивни, если понял! И имей в виду, Оскар не знает, где мы. Никто не знает! И никто не должен узнать.

Волна захлестнула стекло. Больше не было ни моря, ни неба, только свет одинокой звезды проникал в глубину, подсвечивая мутную воду. Тени, похожие на привидения, разлетелись по потолку. Графиня поднялась на смотровую площадку в лифте, похожем на батискаф, и стояла там до тех пор, пока стеклянная полусфера не опустилась к поверхности океана. Волны покатились через купол, искажая картину, но яркая звезда еще висела над берегом, накрытым туманом. Лучи со дна океана освещали небо. Ничего интересного в мире не происходило, только зарницы блеклыми вспышками раскрасили горизонт. В мире не происходило вообще ничего, пока на площадке не появилась влюбленная парочка, которой негде было поцеловаться. Взявшись за руки, они подошли к краю купола, чтобы рассмотреть бомбежку, но волна размазала зрелище по стеклу и смыла в море.
– Как вы думаете, – обратился к графине молодой человек, обнимая подругу, – смотровая площадка погрузится на глубину или это мертвая точка?
– Конечно, погрузится, – ответила девушка за графиню. – Башня может погрузиться вниз до уровня морского дна, разве ты не знал?
– А если в отель попадет ракета, нас зальет целиком, или между этажами герметичные переборки?
– Не попадет, – ответила девушка. – Мы успели спрятаться. Ха-ха-ха, – веселилась она, а графиня завидовала размерам ее страховки. – Первый раз вижу, чтобы башню полностью опустили. А сказали, что тревога учебная.
– Для тех, у кого зеленый талон, – пояснила графиня. – А для тех, кто заполнил синий, все очень серьезно.

Она не заметила, как осталась одна под стеклянным куполом. Время ожидания тянулось, и тревожные мысли лезли в голову. Чтобы поднять себе настроение, Мира изучала синий талон: «В какой стране вы желаете быть погребенной? – спрашивала анкета. – В каком гробу (урне)? Какими цветами должен быть украшен ваш катафалк? Допускает ли усопший макияж, если его внешний вид не соответствует фотографии? Если вами заранее выбрано кладбище (голубятня), укажите адрес. Кому следует сообщить о вашей кончине письменно, а к кому должен явиться доктор со скорбной вестью? На какие мед. препараты аллергия у ваших близких? На сколько персон накрыть поминальный стол, какие блюда (напитки) подать?» Реклама на оборотной стороне талона предлагала посетить подводную обсерваторию, где имеется богатый выбор коктейлей, и графиня еще раз воспользовалась услугой аварийного лифта.

Обсерватория прозрачным кольцом опоясывала башню на уровне грунта. На обзорной стороне толпился народ, который отказался эвакуироваться. Все собрались на коктейль. Официанты накрывали столы. Утомленные зрелищем гости отползали от окон и подкреплялись. Утомленные пищей, пробивались обратно к стеклу. Графиня сдвинула использованную посуду и взобралась на стол. Неодобрительный вздох прозвучал в толпе. Народ слегка погудел и сам полез на столы. У стойки бара возник очаг напряженности. Кто-то наступил кому-то на бутерброд. Кто-то с грохотом опрокинулся на пол. Поверх голов графине удалось рассмотреть песчаное дно, заросшее кораллами. Подсвеченное лампочками, оно напоминало аквариум, с плавающими тенями и морскими тварями, которых графиня видела лишь в энциклопедии, в разделе вымерших видов. Зубастые, кистеперые рыбы делили аквариум с детенышами морских динозавров. Спрут отдыхал, распластавшись на камне. Морская змея, светящаяся, как гирлянда, нарезала круги, стараясь найти лазейку в стекле. Вокруг простирался коралловый лес с фонарями и тропинками, по которым бродили люди в тяжелых водолазных костюмах и развлекали зрителей кормлением рыб. Стол под графиней качнулся.
«Грохнусь, – испугалась она. – Пол мраморный. Убьюсь насмерть. Страховщик заполнит синий талон так, чтобы могилу сто лет искали. Пройдет время и Яшкина рукопись станет кладом, найденным на территории башни случайным уборщиком номеров. А ведь какая мысль! – подумала графиня. – Делать шаткие столики в подводной обсерватории». Подумав, графиня осторожно спустилась на пол.

Всю ночь ее сиятельство трудилось над завещанием, согласно которому мосье Виноградов Эрнест должен был получить все имущество, принадлежащее графине, включая то, что появится или будет обнаружено случайно после ее кончины в любой точке Вселенной. Увлекшись, она не заметила, как наступило утро. Солнце взошло над побережьем Флориды, вода за бортом посветлела. Уполномоченное лицо с портфелем в руках вошло в номер. Человек в «костюме» Савы Некрасова нервничал больше обычного, дергал глазом. Он сразу предложил графине разграничить темы возвращения мальчика и продажи рукописи. Уполномоченное лицо предложило прейскурант товаров и услуг, которые должны были заинтересовать ее сиятельство, а также перечень валют, которые можно потратить с пользой. Уполномоченное лицо заявило, что мальчика на территории Флориды нет, а графиня еще раз позволила себе усомниться.
– Как здоровье, родной? – поинтересовалась она. – Головой не ушиблись?
– Спасибо, – ответил уполномоченный, потирая затылок, – уже значительно лучше.
– Аккуратнее надо себя вести. Вот, – ее сиятельство положило на стол завещание, – прошу приобщить к моему личному делу. Чувствую, мы застряли у вас надолго. Всякое может случиться в гостях с простым человеком. Развлекательная программа у вас так себе, приходится развлекаться самостоятельно. Если что, синий талон заполните сами.
Человек помрачнел, когда пробежал глазами текст документа, и графиня испугалась повторного обморока, но ничего похожего не случилось. Уполномоченный покупатель сел за стол переговоров и сердито посмотрел на ее сиятельство.
– Развлекательная программа у нас самого высокого уровня, – сказал он. – Винный погреб с лучшей в мире коллекцией вин. Каждый вечер мы даем эстрадное представление с участием звезд. В вашем распоряжении теннисные корты и круглосуточный бар, галерея шедевров мирового искусства, музей русалок, созданный силами энтузиастов подводного мира, а также лекции о пирамидах Атлантики, которые читает доктор наук…
– Что за музей? – насторожилась графиня. – Каких еще русалок? Я не верю в русалок.
– Каждый день наши водолазы находят на дне артефакты, принадлежащие этим удивительным существам. В музее имеются чучела всех русалочьих рас. Экспонаты исключительно подлинные.
– Каждый день?
– Не далее, как сегодня ночью, добыли особенный экземпляр. Не хотите взглянуть? Секунду, – попросил уполномоченный, видя замешательство графини. – Распоряжусь, чтобы за нами прислали транспорт. Знаете ли, эвакуация шла всю ночь. На парковках возникла очередь. Хоть проект и считался безупречным во всех отношениях, но некоторые архитектурные недоработки выявляются только в ходе эксплуатации.
– Почему же? Все отлично сработано…
– Рукопись лучше взять с собой, – предупредил покупатель. – Ценности не стоит оставлять в гостиничном сейфе.

В темном помещении, похожем на морг, лежало два тела, накрытых мокрыми простынями.
– С кого начнем? – спросил сотрудник музея. – У этого полчерепа снесено. Нападал на охрану. А этому трупу, как минимум, две недели. Черный, как угорь. Ничего не увидите. Поисковый отряд случайно нашел его у трансформаторной станции. Убило током. Странно, что в последнее время русалки чаще нападают на наши объекты. Прежде их не было здесь так много. Никогда мы так сильно не враждовали. Всегда соблюдали интересы друг друга.
– Давайте посмотрим полчерепа.
Сотрудник в клеенчатом фартуке откинул край простыни. У графини отлегло от сердца. Череп, к слову сказать, совершенно отсутствовал. На морде не осталось ни глаз, ни носа, только острые зубы торчали, как частокол, из серого, плотно сжатого рта.
– Красавчик, – сказала графиня.
– Мы готовим его на стенд. Посетители в восторге от страшилищ.
– Где же вчерашний улов?
– Вчерашний пока еще жив, но кто знает, сколько протянет? Обычно они долго в плену не живут. Но вы не волнуйтесь, у нас прекрасный мастер таксидермист. Чучело будет выглядеть правдоподобно.
– Я бы предпочла взглянуть на живого.
– Уникальный экземпляр, – заметил сотрудник. – Спал так крепко, что его приняли за человека-утопленника. Мы его посадили в аквариум. Откроется музей – будет гвоздь экспозиции. До сих пор ни один самец не сдался живым. Хотите осмотреть его первой?
– Икаю от нетерпения.
Сотрудник провел графиню в зал экспонатов, мимо выставки чучел, прямо к небольшому бассейну, закрытому крышкой, как консервная банка, и включил подсветку на дне. В банке стояла клетка. В клетке находился «гвоздь экспозиции», связанный по рукам и ногам. Экспонат недобрым глазом покосился на посетителей и сделал вид, что с ее сиятельством не знаком. Он не уронил русалочьего достоинства. Философская поза в тесном пространстве не утратила глубокого содержания, разве что приобрела неестественную осанку.
– Экземпляр ценой в состояние, – пояснил сотрудник. – Редчайший вид амфибии. Может дышать воздухом, но приходится держать его в воде, поэтому не специалист не поверит, что он русал, а не человек.
– А как он дышит под водой?
– О! Это очень интересное направление эволюции. Существа такого типа не имеют жаберных щелей. Они впитывают кислород из воды через кожу. Да, да! Исключительно редкий вид. Я вижу, что вы ценитель...
– Коллекционер, – уточнила графиня. – Значит, говорите, через кожу…
– У данных амфибий имеется дополнительный подкожный орган, который позволяет накапливать кислород. Поэтому, время от времени, им надо выходить на поверхность.
– Очень интересно. И как часто им это надо?
– Зависит от возраста особи и состояния организма.
– И сколько стоит данный улов вместе с банкой?
– Такие вопросы решает департамент внешней торговли, если угодно…
– Ладно, я все давно поняла. Не будем продолжать комедию. Что я должна подписать? Кому вручить рукопись? У кого получить ключ от клетки?
– Все приготовлено в кабинете директора, – ответил сотрудник музея. – Вас ждут.

Мокрый с головы до ног Крокодил ступил из аварийного лифта на ковер вестибюля. Сопровождающий убедился, что покупка попала в поле зрения покупателя, и спешно скрылся.
– Ты права, – заявил Собек. – Парень действительно здесь.
– Открыл Америку… Не стой на месте, лужа натечет. И вытрись. Смотреть на тебя противно.
– Он удрал от нянек, когда началась паника. Удрал, как провалился. Никто не понимает, как и куда. Сейчас самое время его ловить.
– Если не дрыхнуть на дне океана, не пугать акул храпом! – рассердилась графиня.
– Я устал.
– Бедняжка!!!
– И проголодался, – добавил Собек. – Сейчас вы с девчонкой вернетесь на лодку, а я задержусь. Когда он будет в моих руках, торг пойдет быстро.
– Рептилия! Не зли меня больше, чем уже разозлил. Вытрись и валим отсюда.
– Почему? – удивился Собек, вытираясь банным полотенцем.
– Я обменяла рукопись.
– На что?
– На одну безмозглую рыбину.
– Зачем?
– Фарш из нее буду делать.

– Как тебе объяснить, Человек, что жизнь – граната, сорванная с чеки. Если ты поймешь, как устроена адская машина, через три секунды взорвешься. Если не поймешь – тоже взорвешься через три секунды.
– А что мне делать, пока идут эти три секунды, мой Ангел? За три секунды я не успею сшить себе белые тапочки.
– Молиться Богу, Человек. Молиться так, чтобы Бог услышал тебя.
– Предположим, я смогу докричаться до Бога, и Он услышит. Что мне сказать Ему такого, чего Он не знает?
– Заставь взглянуть на себя, Человек. Сделай так, чтобы твой Создатель тебя разглядел в толпе.
– Предположим, я добьюсь, чтоб Господь меня разглядел. Что я могу показать Ему такого, чего Он раньше не видел?
– Тебе не представление давать, Человек. Тебе просить о снисхождении надо. Чтобы Творец сжалился и не остался безучастным к душе неправедной, выпорхнувшей из тела.
– И что будет дальше, Валех? Что будет, когда я упрошу Создателя быть ко мне милосердным, и Он согласится?
– Зачем ты задаешь мне вопрос, если знаешь ответ?
– Чтобы убедиться, мой Ангел, что ты не знаешь ответа.



Незаметно закончилась осень, незаметно прошла зима, ни крошки снега не выпало на горячие корты бывших дач Академгородка. Незаметно наступила весна, потому что трава осталась зеленой с прошлого лета, а почки, набухавшие раз в месяц, просто набухли еще раз, но листьев не дали. Незаметно с лица земли исчез ближайший поселок с магазином, и Розалии Львовне приходилось закупаться едой у «съестного портала», куда по пятницам съезжалась вся Москва. Ехали на машинах, тащили за собой телеги. Последнюю линию метрополитена закрыли, потому что коробейники раздолбали эскалаторы тяжелой поклажей. Грузчики выкладывали на площадь тяжелые мешки с фруктами и овощами, выкатывали молочные цистерны, и туши необыкновенно огромных быков разделывались при стечении публики. Горожане меняли это добро на старую технику, и Оскар, на всякий случай, запер флакер в сарае. Незаметно с лица земли исчезла поликлиника Академгородка, и Розалии Львовне приходилось ломать дорогу в соседний областной центр. На месте новых корпусов ее любимой больницы развернулись боевые действия между медперсоналом и новыми поселенцами, пришедшими из порталов. Поселенцы слушать не хотели о том, что палаты предназначены для больных, а не для здоровых балбесов. Они решили, что это общежитие и с оружием в руках отстаивали захваченное жилье. На всякий случай Женя добыл для Розалии Львовны страховку московской клиники, которая опекала его родной институт.
Еще один очаг военных действий развернулся на лесной опушке, где день и ночь дежурили журналисты. Новые поселенцы приносили с собой более изощренную технику. Черта оседлости фотокорреспондентов отодвигалась от ворот дачи к лесу. Все меньше беспокойства доставляли спонтанные драки за место между представителями различных агентств. Когда на опушке началась стрельба, у Боровских собрался семейный совет и принял решение расширить границу защитного поля. С тех пор сто первый километр шоссе стал часто глючить, на радость поклонникам хинеи, как нового явления природы.

Натан Валерьянович так и не спустился с судейской вышки. Шел ли на корте турнир, или Юля учила играть в теннис Алису, профессор наблюдал за игрой и судил при помощи пальцев. Он не спускался вниз, когда на опушке начиналась стрельба, и когда Розалия Львовна стыдила его за нерадивое отношение к детям. Всю вину за несовершенство этого мира женщина взвалила на плечи супруга, и тот еще больше съежился в кресле судьи. Воротник его старой куртки поднялся выше макушки. Очки опустились на кончик носа. Натан Валерьянович продолжал сидеть на вышке, даже когда на корте никто не играл, потому что с этого места будущее виделось ему лучше, чем из подвала лаборатории.
Шло время, слезы Розалии Львовны сменились грустной памятью о мальчике, который стал ей родным. Несчастная мать перестала дергать полицию и писать петиции президенту Америки. Она собрала вещички Левушки в чемодан, повесила над кроватью его портрет и говорила с ним вечерами. Рассказывала пропавшему сыну, как прошел ее день, и что она собирается делать завтра. Все меньше в тех речах было отчаяния, все больше здорового жизненного рационализма. Дочери звали Розалию Львовну в Израиль, но что-то держало ее в окаянном доме. Может быть, надежда, что сын вернется, может быть, идея родить еще одного ребенка. Детки Розалии стали взрослыми, и женщина заскучала. Она слышать не желала о том, что детородный возраст имеет предел. Все женщины ее семьи рожали до старости, часто и с удовольствием. Розалия прошла обследование и не нашла в своем организме никаких противопоказаний. Напротив. Для того, чтобы в восьмой раз стать матерью у нее были все основания: жизненные условия, достаток и вагон здоровья. Дело было за малым: уговорить Натана Валерьяновича ненадолго слезть с вышки.

Событие случилось, когда его перестали ждать. В разгар домашнего студенческого турнира Юля заметила необыкновенное явление. Вдоль забора, мимо брошенных на дороге машин, топала девочка с рюкзачком за спиной. Уверенно, словно знала дорогу. Юля решила, что это сестренка одного из гостей, но на всякий случай не спускала с ребенка глаз. Девочка с длинными волосами дошла до калитки и повернула во двор. В ее походке было что-то от пацана, маленького, но очень уверенного в себе человечка, который прошагал полмира и, наконец, достиг цели.
Ребенок не проявил интерес к скоплению народа на кортах. Он поднялся по ступенькам, открыл дверь и скрылся в доме. Юля спустилась со стремянки и последовала за ним, но скоро вернулась и подошла к Алисе, которая выполняла роль линейного арбитра.
– Лео вернулся… – сказала Юля, и ее слова услышал весь корт.
А кто не услышал, тот замер в предчувствии. Мяч последний раз стукнулся в площадку и улетел за ее пределы. Игроки прекратили матч. Немногочисленные зрители повернули головы в сторону Юли.
– Лео вернулся домой, – повторила она, и сама не поверила.
Первым опомнился Натан Валерьянович. Он стал спускаться с судейской вышки. Студенты кинулись ему помогать, потому что шаткое устройство ходило ходуном под профессором. Второй опомнилась Алиса и бросилась к дому, обгоняя отца.
– Маме позвоните! – крикнула она на бегу. – Скорее, позвоните кто-нибудь маме!
Когда родные и близкие ворвались в детскую, Левушка спал в своей старой кроватке, которую Розалия Львовна запретила выносить в сарай. Спал, накрытый одеяльцем с медвежатами. Наружу торчала пара грязных ботинок несуразно большого размера, надетых на толстые шерстяные носки. Ребенок был так чумаз, что его с трудом можно было узнать. Длинные, как у девчонки, волосы заметно потемнели от времени. Мальчик выглядел слишком взрослым для своих лет, и спал необыкновенно крепко, сжимая в кулаке лямку потертого, замызганного рюкзачка, с которым когда-то ушел из дома. Рюкзак был последней уцелевшей вещью с тех времен, исчерпывающим доказательством того, что малыш действительно является Львом Натановичем Боровским и никем другим. На руке у ребенка висели часы с шестнадцатью делениями в окружности циферблата, каждое из которых было отмечено бриллиантом по меньшей мере в карат.
– Лео… – Алиса присела у кроватки, и мальчик открыл глаза, – где ты был?
Ребенок оторвал щеку от подушки, прищурился на сестру. – Где ты был, Лео? – повторила Алиса.
– Не скажу, – ответил Лев Натанович, пронзительно чихнул, вытер нос рукавом и снова закрыл глаза.
– Боже мой! – воскликнула Алиса. – Он же простужен. Позвоните кто-нибудь Жене.
Сначала из дома выбежала Юля с телефоном, за ней взволнованная Алиса… прыгнула в машину и помчалась за Розалией Львовной. Натан Валерьянович взял сигарету и сел на крыльце. При виде курящего профессора, стихийный митинг у дома стал расходиться. Машины отъезжали одна за другой. Игроки и болельщики горячо поздравляли Юлю и исчезали за воротами дома. В тот день от забора отъехал даже мятый драндулет фотокорреспондентов, брошенный в канаве полгода назад. В комнате Лео Натановича задержался лишь Оскар.
– Встань! – сказал он спящему мальчику и прикрыл дверь. Лео открыл глаза. – Встань, сказал! – мальчик сел на кровати. – Слушаю объяснение.
– Кхе-кхе… – сказал Лео и уронил рюкзачок.
Оскар приподнял ребенка за шиворот и поставил ботинками на пол.
– Я что просил тебя сделать, паршивец? Я тебя просил пропадать на полгода? Напомни, о чем мы с тобой договаривались?
– Кхе… – повторил ребенок, прикрывая рот кулачком. Он снял с руки часы и отдал сердитому дяде.
– Что надо сказать?
– Возьми, пожалуйста. Дарю, – произнес Лео и Оскар сунул часы в карман, но ребенка в покое не оставил.
– Где шлялся, рассказывай. Вопрос слышал?
– Мне не дали увидеть Копинского. Я хотел. Мне не дали.
– Какое ты право имел доводить родителей до нервного срыва? Рассказывай так, чтоб я понял. Русский язык не забыл? Рассказывай.
– Кхе…
– Нет… кашлем ты будешь жалобить матушку. Мне давай информацию.
– Я должен был видеть Макса.
– В зеркало на себя посмотри! Копия! И говнюк такой же, как он.
– Мне отдали это, потому что я признал себя наследником, – мальчик указал на часы, которые пропали в кармане у дядьки. – Если б не признал – не отдали бы… Я должен был погостить.
– Погостить – это два-три дня. Какого черта ты поселился жить во Флориде, мне интересно?
– Кхе… Там так хорошо.
– Хорошо будет, когда я всыплю тебе как следует, – пригрозил Оскар. – Вот тогда будет действительно хорошо. Еще раз так поступишь с родителями – я тебе устрою хорошую порку. Чего вернулся, если хорошо было?
– Все закончилось, – Левушка полез обратно в кровать. – Я не виноват. Стали бомбить. Нас прогнали в убежище, а в убежище все по-другому. Нет бассейна с горками, старые компьютеры...
– Определенно тебе надо всыпать пока родители не вернулись. Крошке помогало и тебе поможет. Если из тебя, поросенка, начнет расти такая же свинья, как Копинский, я сам возьмусь за твое воспитание.
Появление Розалии Львовны спасло ребенка от наказания. Женщина ворвалась в детскую и выгнала всех. Весь день она отмывала сыночка, отстирывала от грязных дорог, отпаивала чаем с малиной. Кормила, гладила по головке и никого не подпускала с расспросами.



– Удивительный мальчишка, – сказал Женя, пробираясь ночью в лабораторию. – Он ничего тебе не рассказывал? – Оскар отрицательно помотал головой. – Молчит, как рыба. Может, он не был похищен, просто заблудился в лесу? Не верю, что Лео мог сам вернуться из-за океана. Значит портал, в который увел его лекарь, все-таки существует? Тогда почему мы не смогли его разыскать? Мы не смогли, а он смог. Спрашиваю – молчит. Ничего не хочет нам говорить. Уф… – сказал Женя и сел на стул. – Не помешал? Очень занят?
– Не спится?
– Заснешь тут… Интересно, что скажет Эрни, когда узнает. Опять ночует в гостинице у французов. Когда они уже закончат переигрывать кубок? Давно пора отобрать у него прибор.
– Пусть играет.
– Оскар, объясни мне, что происходит? Допустим, Лео необыкновенный мальчишка, тут не поспоришь. Допустим, лекарь действительно приходил за ним. Но как эзотерики позволили ему убежать? Ты говоришь, что Греаль может просчитать любую житейскую ситуацию до мельчайших нюансов. Разберись… Задай прибору вопрос, что там было?
– Они его не держали.
– Как же так? – не понял доктор. – Разве они не заинтересованы?..
– Еще как заинтересованы. Больше, чем мы. Но если удерживать Лео силой, они шиш получат. Им нужно добровольное пожертвование имущества. Они должны пылинки с парня сдувать и исполнять прихоти, как матушка Розалия не исполнит. Матушке наплевать, какое наследство за ним. Главное, чтоб был здоров и вовремя показался врачу. Ты его осмотрел?
– С ног до головы, – доложил доктор. – Никаких признаков истощения. Нормально развит для своих лет. Не похоже, что последние полгода его мучили. Разве что, мозоли натер и простыл, потому что спал, где попало. Никаких отклонений от нормы. Только странный он парень.
– Нормальный мутант.
– И все-таки непонятно. Ребенок ушел, скитался неизвестно где, неизвестно, сколько времени, а они даже не заботились о его безопасности. Я б на месте эзотов его искал, чтобы убедиться, что все в порядке.
– Не могли они его найти, Женя! Не могли! Посмотри, с чем он шел? – Оскар выложил на стол часы Копинского. – Верхнее кольцо Греаля. Тот самый пояс синхронизатора, над которым я бился последний год. Это подлинные «святые» камни. Стрелка идет в нормальном режиме – ты объект этого мира. Стрелка идет в обратную сторону, вот… – Оскар переключил рычажок, и время побежало обратно, – это дехронизатор. Портативный хроно-генератор. Ты не объект, а фантом, невидимый радарами призрак.
– Откуда он это знал? – удивился Женя. – Нет, это удивительное поколение. Они знают то, чего знать не могут. Они творят, что хотят, и в итоге, оказываются правы. Все правила, все истины, которыми мы живы до сих пор, оказываются полной бессмыслицей. Оскар, что будет, если вставить в Греаль эти камни?
– Ничего особенного. Ключ дольмена.
– О… – доктор поднялся со стула и, покачиваясь, дошел до двери, но что-то остановило его на пороге. – Всего лишь ключ дольмена… И только-то…
– Нет, не только. Еще хроно-бомба. Тоже неплохой подарок для человечества. Интересно, что оно предпочтет?
Доктор поднялся по лестнице и сел на верхней ступеньке. В лаборатории, за неплотно прикрытой железной дверью, еще долго горел свет, и яркие огоньки летали по стенам.
А утром Розалия Львовна взяла корзинку, пошла в погреб, набрать картошки, и увидела доктора, спящего на ступеньках. Из лаборатории все еще пробивался свет. Дверь веранды гуляла на сквозняке. Холод поздней осени или ранней весны пробивался в дом прямо с улицы. Розалия вошла в кабинет к супругу и приступила к наведению порядка.

– Эту лабораторию надо закрыть! – бушевала женщина. Дом медленно отходил ото сна. – Сейчас же! Срочно! Натик, дорогой, я всегда говорила, что домашние опыты с физикой добром не закончатся. Не хватало, чтоб Женя довел себя до нервного истощения. Ладно, вы с Оскаром ненормальные, я устала с вами бороться, но Женя! Эти ночные заседания надо прекратить и взять за правило каждый день спать не меньше восьми часов, а также нормально питаться хотя бы три раза в день. Слышишь меня, Натик? Я не позволю вам так безответственно относиться к здоровью. Ладно, вы, но Женя!… А потом вы Юлю с Алисой втравите в свои опыты. Не хватало, чтобы девочки перестали спать по ночам. Выгони оттуда Оскара и отдай мне ключ от подвала, я закрою его навсегда, и больше никто… Слышишь меня, Натик, никто туда не зайдет.
Натан Валерьянович тихо возражал супруге, но его неуверенную речь глушила волна возмущения.
– …Нет, Натик, не досадное совпадение, а устойчивая тенденция. И если ты не желаешь ее прекратить, то это сделаю я. Не возражай, когда я права! Ты знаешь… Физические опыты нужно делать в специальных лабораториях в рабочее время, а в подвале дома надо хранить консервы. Я бы попросила очистить бункер от компьютеров, чтобы я смогла навести там порядок.
Юля вышла на шум и попала под горячую руку.
– Юля, детка, выгони Оскара из подвала! Сейчас же!
– Только не я, – испугалась девушка и заскочила обратно в комнату.
– Мне нужно, чтоб кто-нибудь выгнал его оттуда и отдал мне ключ.
– Розалия Львовна, – прокричала из-за двери Юля, – я уже сказала, что у меня не получится. Просите Натана Валерьяновича.
– Женя, – обратилась она к доктору, выходящему из ванной комнаты.
– Нет, Розалия Львовна. Оскар меня не послушает. Это пустая затея.
– Алиса, доченька…
– А чего сразу я? – возмутилась Алиса. – Поди, сама его выгони.
– Я завтрак готовлю.
– Ну, и что? Я тоже могу завтрак готовить, а ты иди и скажи ему...
Розалия Львовна принялась кромсать в салат огурцы. В доме наступило затишье.
– Мирославы на вас нет… – ворчала женщина. – Дождетесь, что я ей позвоню и пожалуюсь. Юля, детка!.. – крикнула она. – У тебя есть телефон Мирославы?
– Нет, Розалия Львовна, нету.
– Вернется Эрнест, я его попрошу.

Сначала Оскар прикрыл дверь, чтобы не слышать криков. Потом сам поднялся наверх из лаборатории.
– Что за люди за забором? – спросил он Розалию Львовну.
– Тебе показалось… – женщина подошла к окну. – После обеда приедут ребята тренироваться, а сейчас никого. Где ты их видишь? С чего ты взял, что там люди? Куда ты, Оскар? Куртку надень, простудишься…
За воротами дома стоял туман с ароматом лесного пожара. Плоский, бесцветный мир, похожий на старую фотографию. Если б физику удалось победить бессонницу и поспать хоть минуту, ничего бы подобного не было. Не было бы компании мрачных бородатых мужчин, одетых в одинаковые куртки, как воспитанники детдома. Если б Оскару в эту ночь удалось бы на мгновенье забыться, эти люди шли бы по жизни своей дорогой, а не торчали возле ворот. Ему показалось, что мужчины заблудились в дехроне и не могли понять, что перед ними стоит: дом или привидение дома.
– Какие проблемы? – спросил он. Лица пришельцев вдруг прояснились. Туман перестал искажать черты, фигуры обрели цвет и объем. – Деев, ты?!
– Ну… – ответил один из бородачей и подошел ближе. – Физик?
– Что тебя занесло сюда? Деньги кончились?
– Я ж тебя ищу…
– Я и не терялся. Просто думал, ты ищешь дольмен Лепешевского.
– Не… Ты мне нужен сейчас больше дольменов.
– Что случилось, Артур?
– Вот… – Деев снял шапку, снял обруч с кристаллом, венчающий его лохматую голову и отдал товарищу. – Я не понял, то ли с башкой у меня не того… то ли с камнем. Наткнулся на елку, он выпал. Я его, конечно, нашел и вставил, как было, а оно теперь не работает. – Оскар осмотрел металлический обруч, и плоский мир, объятый туманом, перестал казаться иллюзорным.
– Слышишь, физик, ты… если сможешь, настрой его на мозги, потому что я начал снова забывать... Вот, ищу-ищу твою дачу. Кажется, сто раз здесь бывал. Кажется, сам забор красил, а вот не уверен, тот ли это забор. Я ж помню, что ты хитро туда всунул камень и велел мне «не лапать».
– Задом наперед стоит.
– Так он же одинаковый сзади и спереди.
– Нет, Деев, неодинаковый, – Оскар перевернул кристалл и закрепил его в нужном отверстии. – В мире нет ничего одинакового, чтоб ты знал. Даже две стороны у круглого мячика, и те разные. Одень на башку и вспомни забор. Еще… попробуй вспомнить, чья это дача.
Предмет вернулся на венценосную голову Артура.
– Ну?… Не жмет?
– Класс! Оська, ты башка! – на радостях Деев приобнял товарища. – Ну, ты башка! Я ж чуть не впал в склероз. Я ж без короны на идиота похож.
– Ты и с короной похож.
– Вот! – обрадовался Артур. – И тебя, злодея, узнал! Вот теперь точно узнал!
– Зайди, позавтракай с нами. Натан Валерьянович будет рад.
– Не… не могу, – смутился Артур. – Вот заработаю немного деньжат, приду долг отдать, тогда и позавтракаю, и пообедаю, даже поживу, если постелите коврик барбосу. Я же не могу, я ж работаю. Мужики ж меня ждут…
– Нашел экспедицию?
– Сами меня нашли. Это ж я заблудился, в Америку пешком забрел, я ж не знал, что до Америки плыть надо. Значит, что? Нарушил закон. Теперь, если выйду из леса, сразу сяду в тюрьму.
– Нет, Деев, ты с головой еще поработай.
– Каждый день работаю. Раньше мотался без дела, а теперь науками занимаюсь. Вот так, коллега, – Деев хлопнул Оскара по плечу. – Не ждал?
– Что ж за наука такая, елку рогами бодать?
– Ни скажи! Наука, она и в лесу наука. Аномальную зону огородили, нас из нее наружу не выпускают, даже подстрелить грозятся. А я всегда уболтаю ребят на блокпостах: то тушенки у них стрельну, то концентраты армейские.
– За что же вас в зоне держат?
– Потерялись мы, – напомнил Артур. – Разве не знаешь? Уж года два как пропали без вести. Им всякую тварь из аномального леса выпускать не приказано. Кто знает, кто мы такие? Может, призраки? Может, фантомы? В город пойдем – заразы с собой натаскаем, насмерть напугаем народ. Уж потерялись, так надо сидеть в лесу.
– И то верно, – согласился Оскар. – А сюда как забрел?
– Так, аномалия же, – напомнил Артур. – Раз аномалия, значит нужно ей пользоваться.
– Нет же… – возразил его бородатый товарищ. – Артур не помнит. Нам подсказали сюда дорогу, а обратно… Надеемся, ты подскажешь.
– Кто подсказал?
– Тот, кто закрыл уральский дольмен. Мы хотели вернуться во времени, а он сказал, что время, отпущенное нам, кончилось. Мы спросили, зачем теперь жить, а он велел нам идти сюда. Сказал, что здесь есть человек, который знает ответы на все вопросы.
– Так и сказал?
– Сказал, подойдете к воротам, спросите алхимика. Он подскажет, как вернуться в аномальную зону.
– Вся земля теперь – аномальная зона.
– И то верно, – согласился бородатый уфолог. – Ты, как специалист, что скажешь… долго это продлится?
– Что именно?
– Долго еще нас будут держать в лесу и не пускать к людям?
– Разве вы не сами ушли от людей? Вы занимаетесь любимой работой, так кто ж вам мешает?
– И то верно, – мужчина почесал бороду, покачал головой и обратился к физику уже не как к коллеге, а как к мессии. – Что посоветуешь, друг? – спросил он. – Артур рассказывал, ты – голова. Может, скажешь, для чего мы все это делаем? Может, есть на земле кто-то, кто нуждается в материале, который мы собрали за эти годы?
– Разве вы делали это не для себя? Разве все, кто нуждаются в таких материалах, не стоят рядом?
– Резонно. Но обидно.
– Что ты хочешь от меня? Жалости или совета?
– Неужели ты не можешь ничего изменить?
– Я? Разве хозяин пещеры сказал, что я все могу? Он сказал, что я помогу вам вернуться. Видишь облако, которое тащится за вами с Урала? Идите туда, куда оно поползет. В нем же спрячетесь от блокпостов.

Юля с Женей прилипли к окну, но не смогли рассмотреть, что творится за высоким забором. Без сомнения, Оскар ушел туда не потому, что решил прогуляться, но угол обзора был неудачным, штакетник плотным. Нельзя было с уверенностью сказать, есть ли там люди.
– Нет, – решила девушка, – с журналистами он бы долго не разговаривал. Он бы уже психанул. Женя, что это? С кем он? Я никого не вижу.
– Я тоже.
– Значит, не мы с тобой психи, а он.
– Только потому, что нас больше?
– Но ведь он не первый раз общается с галлюцинациями. Разве это не диагноз?
– Не знаю. Я давно перестал понимать, что диагноз, что норма. Возможно, он видит какие-то параллельные реальности. Возможно, замедление первичного поля дает возможность увидеть…
– Но почему тогда я не вижу?
– Ясновидящих всегда было мало. Но когда остановится время, все ими станут. Кто-то раньше, кто-то позже. У Оскара уже прорезался третий глаз, у нас с тобой еще нет.
– Все проще, Женя. Мы теперь для него неинтересные собеседники, а привидения – интересные.
– Сами виноваты.
– Ты всегда его защищаешь.
– Потому, что Оскар не виноват, в том, что творится вокруг. Наоборот, он хочет уберечь нас от чего-то, как будто знает то, о чем не надо знать людям до поры до времени.
– Он всегда таким был. Всегда делал то, что хочет, ни с кем не считаясь.
– Но, между прочим, этот человек спас мне жизнь, – напомнил Женя. – По крайней мере, уберег от безумия.
– И меня… – вздохнула Юля. – Так что делать будем?
– Надо брать пример с Эрни, – ответил доктор. – Когда у нас следующая переигровка Кубка Дэвиса? В пятницу? Покупаем холодное пиво, сажаем его в машину и едем болеть за французов.
– Может у забора действительно кто-то есть? Может, я выйду?
– Подожди… – сказал Женя. – Я, кажется, понял, что надо делать. Вместе выйдем.

Молодые люди покинули дом незаметно, пока Розалия Львовна не начала собирать народ к завтраку. Незаметно пробрались к калитке и столкнулись с Оскаром, который возвращался домой.
– Куда?… – спросил он.
– Скоро вернемся, – ответила Юля.
– Вернемся, как справимся, – добавил доктор.
– Вам помочь?
Двое молодых людей сели в машину и спешно отъехали. Они не появились дома ни к завтраку, ни к обеду. Полдня загадочная пара просидела в буфете спортивного комплекса, арендованного французской сборной. Эрнест не брал трубку, а охрана не разрешала посторонним топтаться на кортах. Кроме Юли и Жени, таких желающих было много. Каждый ставил свои задачи. Две распущенные девицы собирались бить морду графу за то, что переметнулся к врагу. Их молодой человек собирался предотвратить побоище и кормил девиц чипсами. Компания подростков собирала автографы. Пожилая супружеская пара не видела в жизни счастья, пока не сфотографируется с любимыми теннисистами. Пара считала, что это последний шанс в жизни. Что в пятницу, когда начнется турнир, Земля расколется пополам, и все, что было на ней, разлетится по космосу. Супруги были уверены, что спортсменов притянет планета Марс, а преданных болельщиков подберет Венера.
Крошка-граф удивился, когда взял телефонную трубку.
– Какого черта вы там сидите? – спросил он. – У служебной парковки дыра в заборе…

Мокрый Эрнест выслушал посетителей в коридоре у душевой. Выслушал с утомленной гримасой человека уставшего слушать глупости.
– Откуда я знаю? – удивился он. – Меня нет в романе, и Оськи скоро не будет. А зачем он здесь, если не хочет делать ключ?
– Значит, ты предлагаешь спокойно смотреть, как он сходит с ума? – возмутилась Юля.
– Эрнест… – вмешался Женя. – Ты ведь знал меня до того, как мы познакомились.
– Знал, потому что Юлька проела все уши.
– Когда пропал Лео, ты знал, что все кончится хорошо.
– Оскар сказал…
– Что сказал Оскар? – не поняла Юля.
– Что малого не тронут.
– Кто не тронет?
– Автор. А кому еще вы нужны?
– Оскар действительно так сказал?
– Ну… Я спросил. Он сказал.
– То, что с Лео не случится ничего плохого, мы могли только предполагать, – объяснила доктору Юля. – И я, и Оскар видели его взрослым человеком, когда дольмены еще работали в нормальном режиме. Но это был лишь один из вероятных вариантов будущего. Одна из иллюзий. Мы бы в нее, видимо, попали, если б не замедлилось поле. Но в теперешней ситуации – это маловероятно.
– Нет! – возразил доктор. – Если вы видели Лео взрослым, это значит, что Оскар сделает ключ.
– Конечно, сделает, – согласился Эрнест.
– Сделает, если мы поможем ему выйти из ступора, в котором он сейчас находится, и заставим вернуться к работе.
– Вот, вот! – подтвердил крошка-граф.
– Эрнест… – обратился к нему доктор Русый, – вспомни нашу встречу в аэропорту. Ты вел себя так, как будто мы были знакомы раньше. Но мы не могли встречаться. Объясни мне этот парадокс, чтобы я мог понять, что происходит с Оскаром, потому что с ним сейчас происходит примерно то, что с тобой всю жизнь. Ты был уверен, что мы знакомы, пока отец тебе не сказал…
– Ну, да… – согласился Эрнест, – был.
– Ты слушал разговоры обо мне, и фантазия рисовала сюжетные линии, где мы пересекались лично. Эти фантазии были такими яркими, что ты их путал с реальностью. Так?
– А что такое реальность? – удивился крошка.
– Как тебе объяснить…
– Никак. Реальность, это фантазия, которая сейчас у тебя в голове. Или нет? Пройдет время, ты будешь знакомиться со мной опять и объяснять, что этот разговор в раздевалке я себе фантазировал.
– Видишь, что происходит? – спросил доктор Юлю. – Пройдет еще немного времени, и мы все перестанем понимать, что такое реальность и чем она отличается от иллюзий. А почему? Потому что она не отличается вообще. Понимаешь, Юля? Эрнест прав. Просто они с Оскаром поняли это немного раньше всех нас. Вот он, конец света. Никогда не думал, что это будет выглядеть именно так.
– Нет, ребята, – растерялась Юля. – С Оскаром надо что-нибудь делать. Если не будет ключа, мы все ошизеем. Бедный Натан Валерьянович. Он это не переживет.
– Эрнест, – обратился Женя к его сиятельству, – поправь меня, если я ошибусь. У тебя есть способность вызвать из воображения образы и материализовывать их более-менее достоверно...
– Нет, – признался крошка. – Зачем материализовывать, если я такой же призрак, как и все вы. Как и все миры, в которых вы живете и не живете. Я не творец. Я персонаж, которому нет места в романе.
– И как ты ориентируешься в романе, в котором про тебя ни строчки?
– Никак. Просто живу.
– А мы?
– Вы не живете. Вы выполняете программу, которую вбил «автор». А как вы будете жить, когда программа заглючит? Вот это вопрос.
– Так же, как ты, – ответила Юля. – Было время, когда мы учили тебя завязывать шнурки на ботинках. Теперь твоя очередь нас чему-нибудь научить.
– Ладно, – согласился крошка и достал телефон. – Скажу, что делать, – он посмотрел на растерянного доктора, на его ассистентку, на телефонную книжку, замусоренную именами гулящих девиц. – Найди телефон форта, – сказал он, вручая аппарат Юле. – Дозвонись до Мирки. Только Мирка заставит его работать.
– В форте есть телефон? – удивилась девушка.
– Не знаю, – ответил Эрнест.
– Но Мирослава звонит тебе оттуда?
– Она никому не звонит. Я сам иногда… общаюсь с фантомами.

Сборы на финальный турнир напоминали экстренную эвакуацию. Сначала никто не торопился, потом все начали опаздывать. Только Розалия Львовна с вечера погладила платье и повесила на вешалку. Накануне игры дом гудел, как улей, по которому треснули теннисным мячиком. Натан Валерьянович дольше всех занимал место у главного зеркала, потому что после инсульта разучился завязывать галстук. Юля устроила ревизию гардероба, Женя потерялся в шкафу. Свидетели видели, как он забрался туда по пояс. Потом от доктора остались торчать наружу только нечищеные ботинки. Потом исчез и сам доктор. Время начала турнира критически приближалось. Сначала Розалия Львовна надела платье и нанесла на лицо незначительный макияж. Потом нарядила Левушку, завязала галстук на муже, выбрала для Юли подходящий наряд и дополнила его своим коралловым ожерельем. Затем Розалия Львовна извлекла из шкафа доктора Русого, помогла найти подходящий крем для чистки ботинок и распорядилась выкатить машину из гаража.
Когда дом опустел, Оскар запер ворота и закрыл на засов калитку. Он оглядел пустой двор, корт, обставленный этажерками самодельных трибун, засохшие клумбы и трещину в фундаменте, что опоясывала строение. Оскар запер гараж и входную дверь, задернул шторы на кухне.
– Ну? – спросила графиня. – В самом деле, никто не заметил? Юлька выбегала на улицу, чуть с ног не сбила. И не увидела?
– В зеркале тебя видно.
– Натасик все утро торчал у зеркала. Никак не отреагировал. Даже не поздоровался.
– Он после инсульта вообще не реагирует ни на что.
– Жорж звонил, сказал, что Женька ищет меня. Зачем?
– Чтобы ты уделила мне немного внимания. Он клеится к Юльке, поэтому подсознательно чувствует себя виноватым.
– А Юлька?
– Ты не заметила? Эти двое созданы друг для друга.
– Нет, не заметила. Скоро они вернутся?
– После игры зайдут в ресторанчик отметить победу, потом пойдут в гостиницу, уговаривать крошку вернуться домой. Потом… Давай пива выпьем? У меня голова от работы пухнет.
– Угощай, – графиня села за стол и отодвинула изящную конфетную вазочку Розалии Львовны. – Зачем ты опережаешь замысел Автора? Доктор еще не осознал своих чувств, а ты ему уже Юльку сбагрил. Крошка еще не выиграл, а ты уже столик в ресторане заказал. Не слишком много полномочий?
– Я… – Оскар поставил на стол банки холодного пива и сел напротив графини, – …выиграл «День Вселенной» и хочу отпраздновать выигрыш.
– Как ты намерен использовать этот «День»?
– Пока не думал. Пока я еще в эйфории.
– Что будет, когда эйфория пройдет?
– Скорей всего, я смогу запустить хронал, но в этой задаче есть парадоксы, которые пока не решаются. Видишь ли, такие эксперименты лучше делать, находясь в другом измерении. А так как измерение у нас теперь одно на все времена и пространства, то «реальный мир» – не такая уж тупая идея, как мне казалось.
– Смыться в «реальный мир» и работать оттуда?
– Как вариант.
– И ты уверен, что там первичное поле не тормозит?
– Это бы перечеркнуло теорию. Тормозит-то оно относительно «реального мира». Значит, там должен быть идеальный порядок. Где-то оно тормозит, где-то разгоняется. Можно дергаться в разные удаленные частоты. Но «реальным миром» я реально занимался и реально его себе представляю.
– И на что он похож?
– Не думаю, что сильно отличается от нашего. Все миры писаны с одной натуры. Такая же Земля, такое же небо. Может быть, там не будет Луны, хотя… не уверен. Может быть, в мире, который мы называем реальным, про алхимика не писали в газетах, но тоже не поручусь. Давай, за победу… – предложил Оскар, поднимая первую банку.
– Греаль болеет за наших?..
– За здравый смысл. Сегодня французы выиграют обе игры. Завтра продуют пару. Послезавтра первую игру сдадут, а потом начнется самое интересное.
– Оскар! Ты работал с дехронизатором… – догадалась графиня и получила в ответ утвердительный кивок. – Ты уже манипулируешь хроналом без всяких переходов в «реальность».
– На малых оборотах. Для серьезной работы условий нет. Что я имею? Промзону? Их потешная «башня» – лифт до Луны и обратно. А я – простой парень с нелепой судьбой. Нужен флоридский дольмен и человек, лишенный программы. Крошка должен заниматься этим или, на худой конец, Лео. Ни у кого из нас, персонажей, прописанных от первой до последней страницы, нет полномочий менять сюжет. То есть пробовать, конечно, можно, но из этого выйдет только хинея.
– Сюжет? Или хронал?
– Разве это не одно и то же?
– Хорошо, – согласилась графиня, – поручи дело крошке. Хочешь, я привезу его после игры? Пока семейство будет отмечать победу…
– Тогда возникнет еще один парадокс. Я не знаю, как передать ему «чашку». Готовый прибор будет слушаться только меня. Разве что, повынимать ключевые камни… но как этот двоечник сможет их поставить на место?
– Дарственное слово… и не надо ничего вынимать.
– На собранный прибор не подействует. Он, как собака, чует хозяина. Недоработанный, Зубовский, может спокойно ходить по рукам, но хронал не запустит. Мой – соображает сам, поэтому может сам себя заблокировать. Пока что я не вижу решения.
– Вот, дьявол! – расстроилась Мирослава. – Значит, должно быть особое дарственное слово. Может быть на ангельском языке? Может, в Книге порыться?
– У Эккура прописано святое правило: творец и тварь не существуют в одной системе. Вспомни, что сказал тебе Греаль? Имя автора на внешней стороне обложки, твое – внутри. Эти миры не пересекаются. В результате всех парадоксов, у меня нет допуска к работе с Греалем. Я могу только его собрать. Собрать… – повторил Оскар, – по готовым чертежам и схемам, из полученных материалов, которые, однако, кто-то для меня сделал. По логике вещей, я даже претендовать не должен на такую игрушку. Никто не может, но человек без судьбы творит здесь черт знает что, не опасаясь хинеи.
– Да, – согласилась Мира. – Мало того… крошка ухитряется звонить в форт, а это похлеще всех парадоксов.
– У него свой сюжет, значит иной хронал.
– Не понимаю, что общего ты находишь между этими понятиями.
– Помнишь Женькину историю под названием «День Галактики»? Тогда я написал программу, которая позволила нам связаться с ним по телефону. Это была лучшая программа из всех, что я написал. Именно тогда стало ясно, что хронал и сюжет – по сути синонимы. Я вводил данные не в линейной последовательности, как это делают нормальные люди, а хаотично, и задал две точки старта: позволил программе строить логические цепочки самой. Мирка, когда я услышал реальный голос из несуществующего мира, чуть не сошел с ума. Если до сих пор время упорядочивало события, то я нашел способ событием упорядочить время. Понимаешь?
– Кажется, понимаю.
– Эрни впал в ступор, но так и не понял. Понимаешь, почему?
– Потому что не ты учил его физике. Ребенок, вместо того, чтоб наводить порядок в своей голове, нахватался терминов, которых не понимает.
– Потому что он – промежуточное звено между миром, который мы довели до безумия, и миром, который боимся себе представить. А я – отработанный персонаж.
– …Который претендует на то, чтобы повысить свой статус. Оскар, по мифологии, «День Вселенной» это абгрейд твари на одну позицию. Если ты жил муравьем, становишься человеком, не дожидаясь плановой реинкарнации. Если был человеком, попадаешь в пантеон существ с большими полномочиями. Никаких парадоксов не будет, если ты не придумаешь их.
– Я – персонаж, который сделал свою работу и должен отвалить от сюжета, пока твой «автор» до меня не добрался. Если он еще раз решит приутюжить нас самолетом…
– Ты – персонаж, который должен был объяснить Автору какие-то непонятные ему вещи, но остановился в шаге от цели. И теперь, вместо того, чтобы закончить дело, доковырялся до «реального мира». Может, ты до самого Автора доковыряешься? Кому и что ты хочешь доказать? Хочешь доказать писаке, что он пишет роман? Думаешь, он без тебя не знает, какой фигней занимается?
– Ты-то от меня чего хочешь?
– Втолковать одну мировоззренческую вещь, Оська. Ее невозможно выразить физической формулой…
– Нет такой мировоззренческой вещи, которую нельзя выразить формулой. Больше скажу, на свете нет ничего такого, что нельзя вписать в примитивный программный код.
– Тогда слушай и записывай: история человечества не закончится, пока ты не выполнишь свою миссию на Земле. Ту, ради которой пришел сюда и жил скотской жизнью, пока Натасик не нашел тебя на помойке. Отныне и вовеки веков все будет начинаться сначала, с забегов мамонтов по прериям, и кончаться упрямым сидением физика за игрушками, которые крутят воду в кастрюле с супом.
– Я хотел помочь Розалии. Поработал половником.
– Теперь по специальности поработай. Тебя не затем учили в универе, чтобы ты работал половником.
– Что я должен сделать для твоего человечества?
– Сдвинь сюжет с мертвой точки. Я понимаю, что мы попали в замкнутый круг, но выход должен быть. Разберись с парадоксами. Реши до конца задачу. Может быть, для себя ты понял, как она решается, и тебе не так интересно? А мы? Оскар, роман закончится по любому. Но только ты, именно ты можешь решить, каким будет этот конец. Таким же тупым, как вся наша жизнь, или мы покруче умеем писать романы.
– Какой ты хочешь конец?
– Логический. Хочу видеть смысл в том, через что мы прошли и чего достигли. Хочу понимать, что мы не просто так колбасились от первой до последней главы. Я хочу конец, перед которым снимет шляпу сам Автор.
– А не хочешь приколоться с писаки?
– Нет, Оська. Что-то мне с него не прикольно. Давай ты придумаешь, как выйти из парадоксов. Хочу увидеть прибор в работе. Писаку в работе я и так себе представляю.
– Мирка, почему ты не можешь принять парадокса? – удивился Оскар. – Почему ты сразу хочешь с ним воевать? Почему не допускаешь в свое сознание необъяснимых тупиковых проблем?
– Потому, что я в парадоксы не верю.
– Не надо верить. Просто подумай.
– Уже подумала.
– Ну, и что?
– Кажется, я знаю, в чем дело, – сказала графиня. – Ты просто навалил в штаны перед испытанием прибора. Работа всей твоей жизни и вдруг… в ответственный момент что-то полетит к черту. Я права?
– А если полетит? Мирка, творец и тварь не могут сосуществовать в одной системе не потому что они друг друга боятся, а для того, чтоб один мог контролировать другого. Испытание ключа в рамках одной системы – все равно, что персонаж, который отгонит «автора» от стола и сам допишет роман.
– В «реальный мир» я отправляюсь вместе с тобой, – решила графиня.
– Ни за что.
– Почему?
– Потому что ты – мое самое уязвимое место.
– Нет! Ты боишься, что Автор встретит нас на пороге дольмена с ремнем!
– Брать тебя с собой в неизвестность, бандитку такую, я не рискну! Боюсь потерять, – признался Оскар. – Потеряю тебя – потеряет смысл все, что я сделал.



Напрасно доктор Русый искал пациента в постели. Напрасно метался по комнатам, пока семейство Боровских загоняло машины во двор. Пациент пропал. Только гора пустых пивных банок громоздилась на кухонном столе. Женя заглянул под стол.
– Ух, ты… – услышал Оскар спросонья.
Заскрипела дверь, полоска света из коридора легла на кухонный пол. На стенах заиграли тени. Оскар заметил, как в сумерках зажегся садовый фонарик, услышал, как машина заехала в гараж.
– Ё-моё! – сказал доктор. – Он же пьян, как скотина! Юля, быстро, убирай банки, я понес его в спальню.
– Боже! – воскликнула Юля. – Он умер?
– Убирай, пока Розалия не увидела.
– Он дышит? Женя!..
– Как в него столько влезло? Я же говорил, нельзя оставлять беззащитную личность наедине с пивом. Жив он, жив! – ворчал доктор, взваливая на себя пациента. – Открой дверь, посмотри, чтоб в коридоре не было никого. Юля! Скорее! Возьми из машины мой чемодан с аптечкой!

– Как сыграли? – спросил Оскар, падая с Жениного плеча на кровать.
– Кто?
– Наши.
– Наши, это какие? В какой стране ты праздновал? Как тебя зовут, парень?
– Роджер Федерер.
– Молодец! С манией величия все в порядке, – сообщил доктор испуганной девушке, возникшей на пороге с чемоданом. – Жить будет… если успеем его спрятать под одеяло. Придет Розалия, учует перегар – мало не покажется никому.

Ночь доктор просидел у кровати больного. Сначала хвалил подачу крошки-графа. Потом ругал линейных арбитров, которые подсуживали русской команде. Доктор Русый недоумевал, как такой «мощный» игрок, как Эрнест, до сих пор не закрепился в верхних строчках рейтинга. Юля что-то отвечала ему издалека, наводя порядок в шкафу. Что-то объясняла про нестабильную игру своего подопечного, про эмоциональную неустойчивость…
– Но ведь он единственный, кто реально играет во французской команде! – возражал Женя. – Нет, он прекрасный спортсмен. Когда-нибудь я буду гордиться, что лично знаком… – На этой оптимистической мысли Оскар закрыл глаза, а когда открыл, вечерние сумерки сменило хмурое утро. – …Когда-нибудь я сниму с него портки и выпорю! – грозил доктор. – Когда-нибудь мое терпение лопнет! – доносилось сквозь приоткрытую дверь. – Как вам удалось вырастить такого поганца? – Оскар оторвал от подушки голову, и голова чуть не треснула пополам. – Объясни мне, Юля! Объясни, чтобы я понял, каким образом у прекрасных родителей мог появиться отпетый засранец? Знаешь, что он сказал? – Оскар сделал над собой усилие и поднялся с кровати. Половица скрипнула под ногой. – Ой… проснулся. Перезвоню! – сказал Женя, заметив пациента. – Не верю! Что хочешь, со мной делай! Не верю, что Эрни – сын милейшей Розалии Львовны. Нет, на Валерьяныча он похож, тут не поспоришь, но кто его мать – большой вопрос. Не сомневаюсь, что твоя Мирослава. Характер у вашего крошки – один к одному от ее сиятельства. Гены пальцем не раздавишь! Надо прояснить вопрос, потому что… извини, конечно, если на святое наехал, но твоя мадмуазель – такая же точно.
– Да, – согласился Оскар, – Мирка такая.
– Я тебя разбудил? Ложись в постель. Будем мерить давление. А самое обидное… – продолжил доктор, доставая из сумки тонометр, – что Юля в курсе твоих сердечных привязанностей. Я не знал. Думал, ты ее бережешь. Такая удивительная девчонка, а ты… Ты спишь уже вторые сутки и не знаешь, что крошка твой отчебучил. Если его сегодня не допустят к игре, я не удивлюсь. А французы без него проиграют.
– Что случилось?
– Он считает, что на кортах опять «зараза пернатая».
– Не может быть.
– И я ему сказал, и Юля сказала. Крошка собрал пресс-конференцию и устроил скандал. Оскар, если б ты слышал, какими словами он поливал организаторов! Это после того, как они бездарно продули пару. В жизни не видел, чтобы так мазали мимо корта. Казалось, я бы чаще попадал, чем наши французы. Даже по статистике… даже с закрытыми глазами, – Женя ненадолго умолк, наблюдая за стрелкой прибора, но давление пациента ему понравилось еще меньше, чем поведение графа на пресс-конференции. – Вот, пожалуйста. Уже ненормальное. Шляешься по иным мирам, не бережешь себя… Вот результат!
– Нигде я не шляюсь.
– Общаешься с нечистью…
– Сами приходят. Они несчастные люди.
– Кто? – не понял Женя.
– Пока я отлеживаюсь, там, поди, очередь собралась. Неужели я спал двое суток?
– Что за люди?
– Кто их знает? Идут и идут.
– Почему к тебе? Почему они не ходят ко мне или к Натану Валерьяновичу?..
– Ты невежливый человек, доктор.
– Я невежливый?
– Невежливый и нечуткий. Не здороваешься с ними, не интересуешься, какое у них давление.
– Мне живых пациентов хватает.
– Не хочешь душевно поговорить…
– О чем?
– Ладно, не говори. Просто выслушай.
– Кого?
– Они могли быть твоими пациентами, если б ты имел сострадание.
– Кто они? Где они? О чем мы вообще говорим?
– Наверняка за калиткой стоят. Не хотят заходить, потому что ты дома.
– Не морочь мне голову, – отмахнулся Женя.
– Там всегда стоит кто-нибудь и, чаще всего, жалуется на здоровье. Я же говорю, больше половины из них – твоя клиентура.
– Все поехали на игру. Сегодня воскресенье. Сегодня никто тренироваться не должен, – доктор убрал тонометр, но червь сомнения уже пролез в его душу. – Там никого, кроме долбанных фотокоров, и быть не может! Все, Оскар! Закрыли тему! Тебе не удастся сбить меня с толку!
– Ходят и ходят. Как по записи на прием.
– Тебе надо, чтобы я вышел из комнаты! – дошло до доктора Русого. – Банку пива под матрасом спрятал? Нет, этот номер не пройдет. Он стар, как вся медицинская практика! – доктор ощупал матрас, но искомая банка появилась сама, словно из рукава фокусника.
– На! – сказал Оскар. – Забирай. Обещаю, что не выпью ни грамма, если спустишься, посмотришь, что там.

Женя подошел к окну, но никого не увидел. Он спустился во двор с намерением раз и навсегда покончить с очередью пришлых персонажей, но вернулся удивительно быстро и выглядел неестественно бледно.
– Действительно, – сказал доктор, – стоят. Тебя спрашивают, со мной говорить не хотят. Я сказал, что ты отдыхаешь. Они расстроились. Молодые, симпатичные ребята. Сказали, их к тебе направил Эккур. Сказали, ты знаешь, как надо жить. Только у тебя есть ответы на все вопросы. Но я им объяснил, что утомленному человеку нужен покой. Я не сказал, что ты начинающий алкоголик.
– Поди, спроси, что им надо.
Женя кинулся вниз и вернулся мрачнее прежнего.
– Ситуация скверная, – объяснил он. – В Митино подселились пришельцы и тиранят местных. Заходят без спроса в квартиры, в которых еще живут, мародерствуют при живых хозяевах. Собирают золото, драгоценности, все уносят с собой. В контакт не вступают, ни «здрасьте», ни «извините, пожалуйста». Очевидное свинство. Ребята говорят, собрали толпу, пошли потолковать, но там сильное вязкое поле… Хотят, чтобы ты подсказал, как жить дальше.
– Как жить? Скажи, пусть двери на замки запирают, а если заберется такая тварь, взять ее за ногу, да и вышвырнуть. Скажи ребятам, что пришельцы не агрессивные, только пищат противно. Пусть одного такого вышвырнут в форточку, чтобы остальные задумались.
– Ребята говорят, пришельцы огромного роста. Каждый метра по два. И не пищат, а гудят, как трансформаторные будки. Что приближаться к ним страшно, током дерутся.
Оскар сел на кровати.
– Это не пришельцы. Это андроиды, творение наших друзей-эзотов.
– Роботы-андроиды? – не поверил Женя. – Они на тарелках между домами летают. Сбили старушке балкон вместе с соленьями и вареньями.
– Как будто, эзоты не умеют летать на тарелках.
– Ничего себе, подпольная наука… Поделились бы с человечеством.
– Ты на чем в Москву прилетел?
– Точно, – согласился доктор. – Так выходит, что? Наши наших бьют?
– Вот что, скажи ребятам... Если гудят, как трансформаторы и током дерутся, пусть плеснут на них воды из ведра. Только резиновые сапоги пусть наденут, чтоб самим не попасть под раздачу.
– Так и сказать?
– Ну а что делать, если золота жалко? Если страшно, пусть соберут свое добро и выложат перед дверью на коврик. Оно им скоро не понадобится.
– Пойду, скажу. А ты померь температуру.
– Поди, – Оскар проводил доктора за порог тревожным взглядом. – Двухметровые… – удивился он. – Просто одурели от безнаказанности.
Доктор вернулся к пациенту такой расстроенный, что даже не взглянул на градусник, и сел у кровати на табурет.
– Там еще одна мадам на прием записалась, – пояснил он. – Не сразу ее заметил. Напрасно ты улыбаешься, потому что она тоже по твою душу. Думаю, эта умная женщина снова сперла Книгу Эккура. Короче, я сказал, что ты болен, но Марина Анатольевна сама вошла в дом и сидит на кухне.
– Это к тебе! Иди, поцелуй мамочку.
– Оскар, – доктор приложил руку к сердцу, – я с нее не могу. Если б знал, чем закончится эта история… Черт меня дернул! В конце концов, она же покойница.
– Правильно. Твоя благодарная пациентка.
– Вообще-то, она спрашивала тебя. Ей пофиг, что ты болеешь.
– Скажи, что я умер.
– Сказал, но ей опять пофиг. Она велела принести твое тело.
– Гражданочка нарвется на грубость.
– А я всегда говорил, что вы с ней похожи. Гораздо больше, чем крошка с Розалией, – Женя ушел на кухню, предусмотрительно закрыв дверь в комнату пациента.
– Лучше б меня пришел грабить робот, – вздохнул Оскар.
Когда доктор вернулся, можно было его ни о чем не спрашивать. По выражению лица было ясно, что мирные переговоры не удались.
– Оскар, извини, но лучше тебе спуститься. Насколько я знаю Марину Анатольевну, просто так она не уйдет. Тем более, чемоданчик с книжкой при ней.
– Ты ей сказал, что воровать в этом мире имеют право только андроиды?
– Она утверждает, что Эккур передал тебе это. Сказала, что они закончили важную часть работы, и теперь Книга может принадлежать тебе целиком. Оскар, она считает, что там содержится информация, которая необходима тебе сейчас.
– Мне не нужно от эзотов ни бита информации. Скажи дамочке, что прием закончен.
Женя спустился вниз, но сразу вернулся.
– Она говорит, что эзоты согласны отозвать иск. Что Лео навсегда останется у Розалии, если ты займешься флоридским дольменом. Марина сказала, что они готовы подписать с тобой договор на любых условиях, лишь бы ты открыл им нужное измерение… – Женя побледнел, произнося последнюю фразу, и испытал неловкость от ухмылки Оскара. – Ты говорил, что флоридский – единственный дольмен на Земле с нужным радиусом. Что таких больше нет… Так, может быть, это шанс? – Легкие шаги раздались на лестнице, замерли у двери. Чемодан опустился на пол. – Оскар, Марина Анатольевна уже здесь. Она хочет войти, – испугался доктор.
– Давай посмотрим, хватит ли у нее храбрости.
Рыжеватый чубчик, похожий на птичье перышко, только показался из-за дверного косяка, и тут же спрятался.
– Оскар… Что передать Марине Анатольевне?
– Скажи милой даме, что этот роман посвящен не ей. Он не закончится примирением мамаши с отпрыском. Скажи, что роман посвящен совсем другой теме.
– Она говорит, что ей плевать на роман. Ты должен принять Книгу. Никакой другой источник не содержит правильной информации.
– Кому это, интересно, я должен?
– Марина говорит, что всему человечеству.
– А она не уточняет, за что? – спросил Оскар. – Когда это я одолжился у человечества на такую огромную сумму? И что будет, если я, со своей стороны, предъявлю иск к этой скромной гражданочке?
– Она говорит, что ни в чем не виновата перед тобой. Это ты испохабил ей жизнь, а не она тебе.
– Так и сказала?
– Буквально…
– Вот это да! – восхитился Оскар. – Мне это даже нравится. Женя, будь добр, попроси гражданочку покойницу убраться, пока я не пожаловался Розалии. Скажи, что если пожалуюсь, от нее урны с прахом не останется на Земле. И, если тебе не сложно, выведи нашу милую гостью за ворота и отвесь ей пинка.
Марина Анатольевна сразу врубилась, что тучу несет на ее огород, и подхватила чемодан. Каблучки забарабанили по лестнице вниз. Женя побежал за ней и долго не появлялся. Оскар заподозрил, что товарищ пошел выполнять его просьбу, но никак не решится «отвесить пинка» уважаемой даме.



Сначала Женя довел Марину Анатольевну до шоссе и посадил на попутку. Бородатый шофер, больше похожий на кучера, вез мед в столицу. Его разбитый автомобиль еле полз по обочине на первой передаче. Колеса скрипели ободами и мяли резину, но водитель боялся взять в руки насос, который шипел, как змея. Однако пасечник знал портал и обещал добраться до места в течение часа. В качестве оплаты его устроила банка пива, которую доктор изъял у больного, в качестве собеседника – покойница Марина вполне годилась. Все, о чем просил мужик, это открыть «бесовское зелье» и не забрызгать ему сюртук.
Отправив гостью, Женя побрел по дороге в направлении аптечного киоска. Провизор ругался матом, расставляя лекарство по полкам, и жаловался на низкий жизненный уровень. Рассказывал, как закрыли его городскую аптеку, а его самого с остатками «ежовой отравы» чуть не эвакуировали в район, где вечная мерзлота и такая же вечная полярная ночь.
– Как же они могли? – сочувствовал Женя, закупая успокоительную настойку.
– Нелюди! Нелюди! – негодовал провизор. – Разве я могу торговать вакциной во льдах? Там же ни одна зараза не выживет. А если дохнет зараза, то и аптекарь долго не проживет. Разве на витаминах теперь сделаешь бизнес? С этакой дряни на гроб приличный не заработаешь. Посмотрите… у меня лучшие вакцины в городе! От чахотки и чесотки в одной ампуле. От шизофрении есть и от язвы желудка…

Женя вернулся домой и, первым делом, приготовил себе стакан «ежовой отравы». Только успокоившись после общения с покойной, он решился на разговор.
– Оскар, разве флоридский дольмен такой гигантский, что может вознести человека к Богам?
– У него внизу миллион этажей, один другого шире.
– Ух ты… А я решил, что Марина бредит. Мне сразу не понравилось ее настроение. Марина сказала, что ей не нужно твое прощение. Буквально так и сказала, что ты искалечил ей жизнь. Если б ты не решил появиться на свет, она бы стала успешной, богатой и знаменитой ученой дамой. А ты сгубил на корню ее планы, и должен быть благодарен, что она в те годы не знала про контрацепцию, иначе у тебя бы не было шанса. – Женя залпом допил остаток настойки и поставил стакан. – Еще она сказала, что надо тебя женить. Сказала, что добровольно такого психа никто в мужья не возьмет, поэтому стоит нанять хорошую сваху. Знаешь… она поехала в Москву смотреть теннис.
– Не думал, что Марина у нас болельщица.
– Она сама не думала, просто сейчас другого зрелища нет. Говорят, что вся Москва сегодня прет в Олимпийский. Там нет свободного места, чтоб встать в проходе. Марина, вообще-то, намылилась в театр, но труппа полным составом ушла за теннис болеть, а я по дороге обратно думал… Всю дорогу думал над тем, что она сказала и, знаешь, до чего додумался? Марина права. Женить тебя надо. Только вот ерунда какая получается: Юльку жалко. Симпатичная, интеллигентная девочка. Ведь ей с тобой только одно мучение и ровно никаких перспектив. Я решил, что надо женить тебя на графине, а Юлька найдет себе приличного человека… Любой был бы счастлив. Но, Оскар!.. – вдруг испугался Женя. – Ничего такого с моей стороны… И, уж тем более, с ее стороны ничего такого.
– Даже не сомневаюсь.
– Я серьезно.
– Да разве б мне пришло в голову?
– Издеваешься? Конечно, ты прав, со стороны это может выглядеть как угодно. Но… я же знаю, что ты патологически неревнив. И я бы даже не стал заводить разговор, если б Юля не призналась, что она в курсе про вас с Мирославой. Что вам мешает, я только не понял? С Жоржем они давно расстались друзьями. Да Жорж бы и связываться с тобой не стал, ему шкура дороже. С тобой боится связываться даже родная мать. Видишь, что творится? Страшный ты человек, если вдуматься. Я тоже тебя боюсь. Но Юля… Оцени, какая смелая девочка! Любой бы гордился такой подругой. И я бы гордился. Что б ты ни говорил, а Марина Анатольевна неглупая дама. Она знает, что посоветовать.
– Вот что, – решил Оскар, поднимаясь с кровати, – раз ты забрал мое пиво, давай-ка последуем примеру этой неглупой дамы и поедем смотреть игру. На кого она поставила, на русских или французов?
– Я полагаю, что в данной ситуации…
– Поедем, поглядим на «заразу пернатую». В конце концов, сколько раз можно переигрывать один и тот же турнир? Собирайся, я только спущусь на минуту в лабораторию.
– Оскар! – крикнул доктор вдогонку. – Тебе нельзя волноваться!
– Я и не собираюсь. Только приборы возьму.



Прощаясь на шоссе, Марина Анатольевна предупредила Женю: хочешь попасть на матч – торопись. Начнется игра – к стадиону уже не протиснешься. Женщина оказалась не только умна, но и невероятно прозорлива. Еще на подъезде к Москве ощущалось запустение придорожных пейзажей. Эвакуаторы, и те стояли без дела. Никто не проверял документы, никто не перекрывал движение. Транспаранты, натянутые поперек дороги сообщали, где и когда пройдет пятый, окончательно решающий матч между Францией и Россией. Портреты игроков обеих команд украшали стены домов. Оскар заметил, что его воспитанник с почетного второго номера сборной сместился на позорный четвертый. Игроки российской команды демонстрировали белоснежные зубы на высоком билборде. Французы надменно поглядывали на них с противоположной стороны улицы. Каждому был дорисован синяк под глазом.
– Никому уже не смешно от этих турниров, – злился Женя. – Сколько можно глумиться над спортом? Ты уж, пожалуйста, с ним разберись. Если Эккур считает, что ты один понимаешь, что происходит, объясни Эрнесту: это уже не спорт, а война принципов с технологиями. Очень скоро зрители перестанут платить за такое зрелище, и теннису придет конец.
Оскар соблюдал спокойствие и осматривал улицы. Он держал себя в руках, когда читал обидные русские слова на плакатах французской команды. Делал вид, что его совсем не волнуют закрытые ветки метро и транспортный коллапс. Он только кивал в ответ на жалобы доктора. Оскар остался невозмутимым, когда гудящая пробка заткнула шоссе на подступах к стадиону. Пробка, которых Оскар не видел с тех пор, как перебрался во Флориду. Он ухом не повел, когда Женя съехал на газон и стал медленно продвигаться вперед, лавируя между столбами.
– Видишь, что творится? Последствия вчерашней пресс-конференции! Не ругался б твой крошка матом на двух языках, можно было бы спокойно выбрать места. А теперь… хорошо, если вообще попадем на трибуны.
У служебного входа запоздавшим посетителям ничего не светило. Охрана стояла в два кольца, но администратор, который сопровождал посольскую делегацию, узнал Оскара, и тому опять не пришлось волноваться.
– Конечно, я вас провожу, – заверил администратор, – но мест категорически нет. Даже ступеньки заняты. Когда в последний раз у нас был аншлаг? Одна надежда, что после второго сета народ начнет расходиться.

Зрители действительно сидели на ступеньках. Публика толпилась в дверях, и яркий свет из коридоров раздражал игроков. Оскар дождался перерыва, протиснулся к корту и обеспечил себе свободное место, пересадив Лео на колени Розалии Львовны. Лев Натанович увлеченно читал журнал, посвященный Кубку Дэвиса. Родственники грустили, предвкушая фиаско. Перерыв затягивался. Народ шумел и бродил. Российские флаги закрывали обзор.
– Очень вовремя ты подъехал, – сказала Юля. – Вообще-то, мы уже домой собираемся. Только Эрнеста дождаться не можем. Он ушел в раздевалку. Может быть, вообще откажется продолжать.
– В чем дело?
– Не знаю! – девушка развернула на коленях ноутбук. – Мы проверили все, что смогли. Никаких Гидов, никаких ассистентов, но… если продолжится игра, посмотришь: Эрни, как будто, не видит корт.
– Трансляторы искали?
– Мы с Алисой все трибуны облазали.
– Какая-нибудь сволочь принесла «цилиндр» в сумке. И не факт, что «пернатая».
– Оскар, ты видишь сам, никаких направленных импульсов, – Юля подвинула монитор ближе к товарищу, чтобы тот проверил показания сканера. – Когда работает батарея, на экране все ходуном ходит. Смотри… ровный фон. То есть, в пределах нормы. Помехи идут только от кричалок и дудочек.
– Подожди, – Оскар поставил компьютер на колени и еще раз посмотрел на экран, где Юля подробно, шаг за шагом, фиксировала промахи Эрни.
Зал взорвался аплодисментами за секунду до того, как взмокший граф вышел из раздевалки в сопровождении судьи и занял место на скамье рядом с тренером. «Рос-си-я! Рос-си-я!» скандировал зал, призывая закончить игру и открыть пиво. У Оскара уши заложило от дудок. Голова закружилась, данные на мониторе слиплись в кашу.
– Смотри, что он делает!.. – сказала Юля.
Оскар сосредоточился. Граф же, напротив, расслабился, вразвалочку начал сет и первый гейм на своей подаче продул вчистую.
– Обрати внимание, как он подходит к мячу, как будто не видит. Как будто у него двоится в глазах. Ты мог бы с ним как-то поговорить? Спросить, что не так?
Оскар обратил внимание… Он обратил невероятно пристальное внимание не только на манеру игры Эрнеста, но и на геометрию корта, который отображался на мониторе.
– Ну-ка… смотри сюда.
– Чего? – не поняла девушка, рассматривая картинку.
– Смотри внимательно.
– Ну, корт.
– Видишь, линии перестают быть параллельными. Не на схему смотри, а в таблицу. Ты когда-нибудь видела, чтобы расстояние между линиями на корте менялось во время розыгрыша?
– Бред! – согласилась Юля.
– Не на корт смотри, а в таблицу, – Оскар указал на график замеров траекторий и скоростей, на котором действительно плясали константные величины. – Поняла, в чем дело? Ничего просто так в этом мире не происходит. Он для этого слишком просто устроен.
– Боже мой, Оскар! – воскликнула Юля так громко, что Алиса, сидящая впереди, обернулась.
– Что? – испугалась она.
– Надо прикинуть, как выглядит искажатель.
– Но почему только Эрнест? Они же меняются сторонами, должны оба мазать.
– Потому, что хороший прибор, – Оскар встал, перелез через Розалию Львовну с Левушкой на коленках, растолкал народ, сидящий в проходе, и стал пробираться к корту. Юля кинулась за ним, но Розалия успела ее поймать. Счет в третьем сете стал угрожающим, игроки расселись по скамейкам. С некоторым усилием Оскар протолкался к рекламным щитам, спотыкаясь о ноги фотокорреспондентов, и неожиданно поймал взгляд Эрнеста.
«Ты? – спросил этот взгляд. – Ты ли это, Оскар, друг мой?»
«Не дрейфь, малыш! – ответил ему взгляд Оскара. – Я понял, что происходит. Сейчас все поправим».
Эрнест не мог оторвать глаз от заступника. За его передвижениями наблюдали все, даже трансляционная камера уделила внимание странному человеку. Не заметил его лишь зритель с гаджетом, стоящий у выхода. Увлекся и не увидел, кто к нему приближается. Перерыв закончился. Болельщики умолкли. На трибунах приглушили свет, и картинка на экране устройства стала ярче. Человек играл в теннис сам с собой. Желтый мячик летал по экрану. Даже дружеское похлопывание по плечу не заставило человека отвлечься.
– Вот он, голубчик! – обрадовался Оскар. – А я-то мучаюсь с утра дрянными предчувствиями. Я-то думаю, гадаю, что за нечисть к нам принесет. Узнаешь меня, Сава?
– Не… – ответил человек по-мальчишески дерзко, бросив мимолетный взгляд на незваного собеседника.
Оскар выхватил гаджет у него из рук.
– Придется узнать.
Некрасов поглядел на обидчика глазами униженного подростка, готового драться за справедливость. Жидкая растительность на макушке от возмущения натопорщилась, но вскоре примялась. Прошла минута, и дерзкий взгляд стал тревожным, веко задергалось, коленки подкосились, только бежать было некуда. Народ стоял вокруг плотной стеной.
– Узнал. Вот и хорошо.
– Отдайте, – попросил Сава.
– Да ни за что. Я тоже хочу поиграть.
– Это для вас не игрушки.
– А что же?
– Я не могу говорить.
– Ну… тогда я расскажу. Соберем еще одну пресс-конференцию, сами посмотрим и всем покажем, что за игрушку нам дали хорошие дяденьки.
– Это нельзя показывать.
– Что ты затеял, придурок? – спросил Оскар и легонько придушил собеседника, чтоб тому быстрее соображалось.
– Так надо.
– Кому надо?
– Есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы игра продолжалась.
– Зачем «аптекарям» теннис? Что они понимают в игре? Ну-ка, выкладывай…
– Нет, не могу.
– Значит, выложишь журналистам.
– Это для господина Эрнеста, – выдавил из себя Сава и освободился от удушающей хватки. – Для господина Эрнеста, – повторил он. – Чтобы его сиятельство занималось делом и не докучало уважаемым людям. Ой, не надо, не надо! – воскликнул он, заметив, что Оскар вскрыл прибор и вынул из капсулы красный камень, похожий на гранатовое зерно. – Что вы делаете?! Это опасно!
– Не лапай, и ничего с тобой не случится, – ответил физик и сунул камень Саве в карман. – А игрушку я заберу, поковыряюсь с ней на досуге.
– Ой-ой-ой! – Савелий взялся за голову и сел на пол. – Ой-ой-ой! Господин Оскар, что теперь будет со всеми нами?
– Ну и вопрос! – восхитился молодой человек. – Кого ты спрашиваешь? Сам «автор» не знает, что с нами делать. Живи – и увидишь.

На торжественный прием во французское посольство были приглашены Натан Валерьянович и Розалия Львовна, как родители триумфатора, главной сенсации теннисного сезона. В этот день у общественности открылись глаза. Только ленивый не называл Эрнеста Виноградова восходящей звездой. Родители, пользуясь ситуацией, привлекли к мероприятию все семейство. По случаю громкого успеха родственника, сестры Боровские сорвались в Москву, прихватив с собой детей, друзей и подруг. Кроме семьи, в список приглашенных был включен мосье Шутов, как тренер, сумевший в зародыше разглядеть талант, да и чего там, основатель уникального метода подготовки, толком никому непонятного. Ради интервью с этим загадочным «мосье» из Парижа прибыла делегация журналистов, но Оскар отказался от заслуженной славы. Кроме журналистов, к нему явилась еще одна делегация. Утро новой эры французского тенниса случилось на фоне другого, не менее эпохального события.
Серьезные мужчины в штатском стояли у ворот и объясняли доктору Русому, что никто, кроме господина Шутова, не сможет пролить свет на «дурдом», имевший место в Рогачевской промзоне. Доктор мотал головой, топал ногами, но никого не пускал к пациенту.
– Здесь частная собственность, – объяснял он. – Если вы вторгнетесь на территорию, я не ручаюсь за адекватное поведение господина Шутова. У человека подорвано здоровье, расшатаны нервы. С вами может произойти все, что угодно, а я не смогу оказать квалифицированную медицинскую помощь.
Люди в штатском топтались, поглядывали на дом, заполненный родственниками, гостями и чемоданами. Поглядывали на двор, заставленный машинами родственников и гостей, но вторгаться на территорию опасались.
– Вы не знаете мистера Шутова, – нагнетал ситуацию доктор. – У него и в здоровом состоянии характер несахарный, а вы хотите, чтоб я сообщил ему «дурацкую» новость. Что, говорите, случилось с промзоной? Мой пациент никакого отношения к инциденту иметь не может. Вчера мы весь день были вместе. Тому свидетелей – полный стадион. Вам лучше уйти. Господин Шутов не любит, когда его близким портят праздник.
– Придется вызвать его повесткой.
– Не нужно повесток! Я, как лечащий врач, запретил ему получать повестки. Больному нужно спать.

Оскар и без предписаний прекрасно спал. С рассветом он явился домой, сел за компьютер и проспал за ним до обеда. Никто и не заметил его отсутствия, кроме старой вороны, но и та не каркнула лишнего. Никто не спросил, где Оскар шлялся всю ночь. Даже доктор, заметив свет из-под двери лаборатории, прикрыл ее, чтобы Розалия Львовна спокойно варила суп, и не брала в голову. Перед обедом он измерил пациенту давление, отвел в постель, не задавая вопросов, и с тех пор был честен перед совестью и людьми: он понятия не имел, что произошло в промзоне сегодня ночью.
Только проводив машину, доктор выдохнул, вытер пот со лба и нажал кнопку прибора, который судорожно сжимал в кулаке. Надо было убедиться, что люди в штатском не развернутся на середине дороги, незаметно вернуть прибор в сейф и обязательно начистить ботинки. На семейном совете было решено: Юля на мероприятии не должна остаться без кавалера. Более подходящей кандидатуры, чем доктор, в семье не нашлось. Привлечение посторонних не рассматривалось. Натан Валерьянович лично запер калитку и не пустил играть на корте детей из Академгородка.

Оскар спал, как будто вернулся с войны. А вечером, когда дом загудел в предвкушении посольских приемов, Юля принесла в комнату радио.
«Первое в мире испытание хроно-бомбы, – сообщил диктор. – Человечество сможет за себя постоять, если возьмет на вооружение новые технологии…» «Ну и наплевать, что они из будущего, – оппонировал гость в студии, – ведь это наше, общее, человеческое будущее, которое мы обязаны защитить». «Господа, господа… – возражал ведущий. – Мы должны дождаться конца расследования! Мы не можем делать выводов, не имея точной информации…»
Оскар наблюдал примерку нарядов, не обращая внимания на приемник. Его уже устыдили за отщепенство и эгоизм. На него обиделись и, в конце концов, плюнули, потому что Натан Валерьянович запретил домочадцам тиранить ученика. На Оскара перестали обращать внимание и лишь изредка интересовались здоровьем: не кружится ли у него голова от счастья за успехи Эрнеста? Но голова кружилась в доме у всех, кроме Оскара. Полицейская машина еще несколько раз подъезжала к воротам. Посольские лимузины с темными стеклами ждали за забором. У канавы сидели фотокорреспонденты. Дом кипел и бурлил. Свет не выключался, голоса не утихали. Постоянным потоком заходили и выходили друзья и родственники, друзья родственников и родственники друзей. Подъезжали и отъезжали автомобили. Сестры Боровские не могли отбиться от подруг, желающих сфотографироваться с их знаменитым братом. На профессорскую дачу, не переставая, звонили поклонницы и общались с Розалией Львовной по-французски.
– Когда это прекратится? – вопрошала Розалия, обращая взор к закрытой двери кабинета супруга. – Натик, дорогой, как мы вернемся домой? Как я посмотрю в глаза соседям? Они подумают, что мы поселились на небе и не станут с нами здороваться.
Натан Валерьянович заперся от всех и общался только с вороной, которую Юля посадила в клетку, опасаясь, что птицу в суматохе затопчут.

– Это для приема у консула, – рассуждала девушка, примеряя наряды. – А это… потом мы все идем в ресторан. Они заказали банкет на двести персон. Если б не событие в промзоне, заказали бы на тысячу. Оскар, как ты думаешь, в Москве ничего не взорвется?
– Не взорвется, – заверил молодой человек, и Юля вернулась к нарядам.
– Вот и хорошо, – сказала она. – Пока идут торжества, лучше будет, чтоб ничего не взрывалось, а потом, когда мы поедем в Париж, пусть разлетится все вдребезги. Этот костюм я надену для фото-сессии, – решила она. – А платье… как ты думаешь, кремовое для театра сойдет? У нас правительственная ложа, между прочим. Оскар… ну хотя бы в оперу ты с нами можешь сходить?
– Нет.
– Из-за этого?.. – Юля ткнула пальцем в радиоприемник. – Думаешь, тебя схватят прямо в антракте?
– Мне доктор велел здоровье беречь.
– Не понимаю, как опера может навредить твоему здоровью. Не знаю, не знаю… а если эту кофточку надеть с юбкой от розового костюма…
– Одень все и не мучайся.
– Но этот джемпер мне не идет. Алиса тоже от него отказалась. Может, Сонечке предложить? Я костюм только из-за юбки купила. Что если одеть ее с кофтой и вот этими бусами, как ты думаешь, я сойду за мадмуазель?
– За цыганку сойдешь.
– Женя сказал, что мне идут короткие юбки.
– Женя будет в восторге, если ты вообще забудешь одеться.
– Да ну тебя… – отмахнулась девушка. – Между прочим, Женя – хороший человек. И к тебе хорошо относится. К тебе много людей относятся также хорошо, как Женя?

Дом пустел постепенно. Сначала умчались гости, прихватив Алису и Сонечку. Розалия Львовна заболталась было по телефону с родней, но скоро поняла, что времени не осталось. В мгновение ока она собрала в дорогу Левушку и Натана Валерьяновича. Всех поместила в машину, а тех, кто не влез, поручила Жене. В машину доктора, кроме Юли, село еще человек семь. Ребята из поселка, которых не пустили на корт, немного потолкались у забора и пошли до шоссе пешком. Одна за другой исчезли машины посольства. Опустевший дом еще по привычке гудел. Оскару слышались шаги, разговоры. Несколько раз он вставал с кровати, чтобы запереть входную дверь, которая была заперта. Несколько раз подходил к калитке. Утоптанная земля простиралась от забора до бесконечности. Две брошенные машины давно забыли, кто их хозяева. Военный вертолет пролетел в сторону промзоны. Оскар услышал серию щелчков фотоаппаратов. В тот же миг на него напала компания журналистов.
– Как вы прокомментируете инцидент в Рогачевке? – услышал он.
– Вы допускаете, что там было испытание хроно-бомбы?
– Оскар, что вам известно о новом оружии? Какое отношение вы имеете к его разработке?
– Как вы считаете, связан ли повышенный фон гамма излучения с испытанием оружия?
– Вы думаете, что тотальные проверки на радиацию оправданы или только сеют панику?
– Посмотрите сюда, господин Шутов… – вспышка ослепила глаза.
Оскар запер калитку, поднялся наверх и с высоты посмотрел, как ссорятся между собой корреспонденты.
– На тебя охотятся? – спросила графиня. – Или на крошку?
– Просто охотятся. Никак не могу привыкнуть. Ладно, я, отшельник… А как малыш будет справляться с этой армией наглецов? Иногда подумаешь, прав ли я был, что занялся его теннисом?
– Когда он был маленьким… почти как Левка сейчас, я в первый раз привезла его на турнир, – вспомнила Мирослава. – Чего мне это стоило – вспомнить тошно. Стояла страшная зима. Одели ребенка во что попало, в смешную кроличью шубку, которую сшил палач. Валенки я купила по дороге у бабки, боялась, что у него отмерзнут ноги. Густав выбросил нас на Балтике и застрял, потому что вода в заливе замерзла. Добирались на автобусах, электричках. В одной руке барахло, в другой крошка. Я его таскала за воротник, как сумочку, и проклинала все на свете. Точно как ты сейчас. Думала, на фиг мне это? А теперь понимаю… что, собственно ему от жизни осталось, кроме этого несчастного тенниса? Ничего. Никто в него не верил, даже я. Маленький был, худенький. Все надо мной смеялись, говорили, что я его не кормлю. Никто не ожидал, что мальчишка играет. Никто представить не мог, что он ракетку способен держать в руках. В раздевалке он на живого человека не был похож. Все потихонечку разминаются, настраиваются, а мой сидит отмороженный, не шевельнется. И я рядом с ним, такая же. У меня не было сил форму на него напялить. Но как только крошка вышел на корт... Как только камеры вокруг него защелкали вспышками, как только первые аплодисменты послышались – детеныша как подменили.
– Как сыграл?
– Не спрашивай. Реву было!.. Обещал, что убьет меня, когда вырастет. Если честно, в его проигрыше была моя вина. Они играли на укороченных кортах, а мой привык лупить ракеткой на всю длину. Тогда я сказала: «Малыш, не кисни! Завтра о твоем позоре никто не вспомнит. И об успехе тоже. Мы зайдем на этот турнир еще раз, и всех победим». Теперь с каждого турнира у нас несколько кубков: за первые места, за вторые, за третьи. Мы думали, так будет всегда. Я надеялась, потому что крошка не представляет себе другой жизни, кроме как мордой в телевизоре. Он чувствует себя человеком только тогда, когда ему тычут в лицо десять штук микрофонов и слепят лампами. Понимаешь?.. Он до сих пор не верит в то, что живет. Иногда мне кажется, что он не замечает этого глючного мира так же, как мир не замечает его.
– Мирка… Я сильно виноват в том, что мир глючит?
– Конечно. Кто наделал приборов для заглючки сюжета? Не просто так они с неба падали.
– И как ты думаешь меня наказать?
– Заставлю работать над ошибками. Сдвинь этот чертов хронал – все прощу. В этом романе столько ненаписанных сюжетных линий, что хватит на тысячу жизней. Климат благоприятный, компания интересная. Что еще надо? Смысл жизни? Жили до сих пор без него и дальше как-нибудь проживем. Что ты сделал с промзоной?
– Хинею.
– Значит на твоей совести… – убедилась Мирослава. – И как это выглядит?
– Можешь сходить на экскурсию.
– Там оцепление с автоматами. Здоровые мужики зубами стучат от страха. Даже ведьма-вагафа приезжала полюбоваться на зеленое облако, над которым погасли звезды Вселенной. Ее пустили. Меня не пустят. Расскажи, Оська, никогда не видела последствий взрыва хрональной бомбы.
– Бог с тобой, я только сдвинул хронал на несчастные девять минут.
– И что получилось?
– Зеленое облако.
– А промзона? Институт, который над дольменом вознесся со всеми его сотрудниками…
– Поясняю для троечниц: все сместилось в хронале на девять минут. И люди, и институт, и я бы сместился, если б не находился за контуром. Ребята очень удивятся, когда поедут домой с работы. Наверно, недобрым словом меня помянут. Теперь я должен сдвинуть хронал в масштабах планеты, да?
– Выписал «День Галактики» дольменологам и успокоился…
– Я чуть не выписал «День Вселенной» для человечества. Все, Мирка, хватит! Я честно пробовал работать ключом и точно говорю, что не должен этого делать. Каждый раз, когда я пытаюсь ломать «сюжет», возникает хинея. Еще со времен Монте-Карло. Но ты же не веришь на слово. Тебе надо, чтобы мир разлетелся вдребезги у тебя на глазах. Чем я ближе к решению задачи, тем крепче хинея. Одно из двух: либо человечеству надо избавиться от меня, либо мне избавиться от судьбы. Любая программа, даже прекрасно написанная, вызывает глюк, если сталкивается с задачей, на которую не рассчитана.
– И что с тобой сделать?
– Убить. Мне надо умереть, чтобы дать Греалю свободу. Он должен настроить себя на решение задачи, а не искать ответы в моей голове. Мирка, возможности, которые вложены в этот прибор, во сто крат превышают мои, но я не знаю, как его запустить в автономный режим. Все-таки это искусственный интеллект, у которого свой кодекс чести. В отличие от неблагодарных детей человеческих, он никогда не переступит через создателя. Так же, как персонаж через «автора». Даже если очень захочет. Есть законы природы, универсальные для всего сущего.
– Как все сложно… – огорчилась графиня. – Ты говорил, что можешь открыть «реальную частоту», на которой хинеи не будет. Погоди мотать башкой, послушай… Если ты сможешь уйти туда, значит, законы не так уж универсальны, и никакого табу на пересечение миров нет.
– Переход невозможен.
– Ты всегда говоришь «невозможно», а потом берешься и делаешь. Оскар, ты – такое же творение своего Автора, как Греаль – твое. Автор тоже верит в универсальный закон. Он тоже не знает, как отпустить тебя на свободу, потому что ты паразитируешь на Нем с рождения. Если откроешь «реальную частоту», Он поймет, что никаких табу нет. Если Он поймет, поймешь и ты. Он найдет способ объяснить тебе это.
– Я не говорил, что могу открыть «реальную частоту». Эзоты считают это решением всех проблем, а я не вижу причины им возразить. Поэтому рассчитал характеристики дольмена, который дает такую возможность. Ни один, кроме флоридского, не годится.
– Что за дольмен?
– Диаметр порядка двадцати километров. Скорость вращения на внешнем контуре – не меньше семидесяти километров в час. Где ты видела сооружения такого калибра?
– Значит, надо построить.
– Помнишь, ты спросила, почему перед смертью прокручивается вся жизнь? – Оскар прикрыл окно, чтобы журналистские склоки не отвлекали от разговора.
– Тогда ты мне сказал, что это объяснить невозможно. И только такая дура, как я, может задавать вопросы, на которые ответить нельзя. Так почему?
– «Захлест волны» происходит всегда, даже в нормальном режиме поля. От резкого торможения в потоке времени оно растягивается и сжимается, как резина, вываливая в «оперативную память» все накопившееся за жизнь. То, что происходит с людьми сейчас, напоминает состояние за минуту до смерти.
– Оська, выбора нет. Надо строить дольмен. Строить трек, по которому можно разогнать флакер. Ничего сложного, если имеешь хроно-генератор. Греаль ведь может взять на себя эту функцию?
– Может.
– Тогда чего же мы ждем?
– Тоннель придется пробивать под землей в обстановке глубокой конспирации. Чтобы дехрональный туман имел постоянную плотность, и чтобы братья-друиды не садились на хвост.
– Распечатай мне список требований.
– Нет, ваше сиятельство, я, конечно, понимаю, что наш роман фантастический, но я не хочу соавторствовать маразму.
– Роман закончится и без нас! Что толку, если мы сидим тут, как два папарацца в канаве? Может, попытаемся что-то сделать?
– Схватим лопаты и побежим копать?
– Схватим, если не предложишь ничего поумнее. И ты схватишь. И свора этих… милых корреспондентов. Вместо того, чтоб драться, буду копать. На каждого лопата найдется.
– Глупо, Мирка! Все глупо. Даже Учитель считает, что нам пора продаться «друидам». Что выбора нет. Но я не могу. Все, что угодно могу сделать, только не переступить через себя. Даже когда понимаю, что нужно. Если только ты скажешь…
– Что мне сказать?
– Скажи, что стоит согласиться на их предложение.
– Если ты это сделаешь – забудь мое имя. Я не для того прожила жизнь, чтоб наш Писака ее использовал для потешных сказок. Продаваться эзотам надо было тогда, когда можно было их использовать. Сейчас пришло их время использовать нас.
– Тогда посмотри мне в глаза и скажи, что ключ тебе нужен любой ценой.
– Ключ нужен не мне! Мне нужна бутылка вина и теннисная ракетка.
– Но принять решение должна ты. Пока эзоты держат крошку мордой в телевизоре, он не способен соображать. Все зависит от твоего слова. Как скажешь – так я и сделаю. Что тебе нужно, кроме бутылки с ракеткой?
– А что нужно тебе, омин?
– Еще не поняла? Еще не догадалась, что кроме тебя мне от жизни желать нечего. Все остальное я уже получил.
– Нет! Тебе нужна не я, а мамочка, которая будет ходить за тобой с ремнем и тарелкой каши. Всю жизнь ты делал из меня мамочку! Всю жизнь я уговариваю тебя скушать ложечку и сопли вытираю. От маленького крошки соплей было меньше, чем от тебя. Если ты сделал Греаль для меня, то напрасно потратил время. Мне этот мир не нужен. Он не нужен никому, кроме своего Создателя. Мне только жаль, что Натасик здоровье угробил на такого дурака, как ты!
– Мне нужно твое решение, – настаивал Оскар. – Сегодня. Может статься, что завтра уже не понадобится.
– Ты знаешь это наверняка? Или просто выразился красиво?
– Не важно.
– Важно.
– Я жду твоего решения.
– Расскажи мне про завтрашний день.
– Не могу.
– Тогда я спрошу об этом Эккура.
– Пойдешь к Эккуру – сюда не возвращайся!
– Пошел к черту! – ответила графиня и хлопнула дверью.

Сначала Оскар стоял у окна, не чувствуя времени. Ждал, что графиня вернется. Надеялся, что идея разговаривать с Ангелом окажется пустой угрозой. Когда он понял, что ожидания напрасны, захотел убедиться, что Мирка ушла навсегда. Что ему уже нечего терять и можно принять решение, которое снимет все проблемы с его головы. Что хуже, что лучше, Оскар не понимал, потому что утратил способность соображать. Он посмотрел на небо. Посмотрел на людей за забором, которые прекратили ссору и устроили пикничок. Журналисты сидели на обочине, закусывали домашними бутербродами и запивали водкой из фляги. Быстрым шагом, не давая себе время одуматься, Оскар спустился в лабораторию, достал из сейфа Греаль, вынул Глаз и вставил в оружейную капсулу. Тем же шагом он поднялся в профессорский кабинет, взял бумагу и ручку, но телефонный звонок привел его в чувство. Оскару показалось, что от звонка содрогнулся дом.
«Крошка…» – написал он на чистом листе и задумался. Ни одного подходящего слова более на ум не пришло. Пришел лишь образ графини, шагающей в сторону Академгородка. Звонок еще раз потряс опустевший дом.
– Никого нет. Звоните утром, – крикнул Оскар в трубку.
– А ты кто? – услышал он раздраженный голос Эрнеста.
– Автоответчик! Что надо?
– Срочно приезжай. Жду у посольства.
– Сейчас не могу.
– Знаю, что ты задумал. Только теперь не время. В посольстве такая хинея, что мне одному никак! Тебя же только завтра придут арестовывать? Или когда?!
– Завтра.
– Значит, сейчас приезжай.
– Что тебе нужно?
– Хроно-бомба для этого мира!



В тайне души, Оскар надеялся поймать на шоссе графиню. Одной рукой он держался за руль, другой – в сотый раз набирал телефонный номер. Прослушав приветствие автоответчика, он дожидался гудка:
– Обиделась? – спрашивал Оскар. – Не хочешь поговорить? Думаешь, хлопнула дверью и на этом закончила со мной отношения? Вот что, кукла, я ничего обидного не сказал, просто мы давно не ругались! Даю тебе полчаса, чтоб остыть. Скажи, где ты – я подъеду. – Минута обрывалась, Оскар снова набирал номер. – Он домчался до Академгородка по пустой дороге и повернул на Москву. Графиня провалилась сквозь землю. – Мирка, будь человеком, возьми трубку, – настаивал он. – Я не прав, признаю. Все как-то снова не так получилось, как должно бы… Знаю, за что ты обиделась, потому что я собирался тебя обидеть. Мне было до смерти нужно тебя обидеть. Я имел право, потому что Греаль действительно собрал для тебя, не для Ангела. Возьми трубку, мне надо тебя услышать, – еще минута разговора прошла впустую. – Мирка не бросай меня! Лучше вернись и убей! – Требовал Оскар. – Не бросай сейчас. Потом бросишь, я дам тебе для этого много поводов, а сейчас мне нужны услуги воина форта. Я объявил войну самому себе. Куда обратиться за подкреплением? Не молчи, а то мне пришлют Крокодила!

Дорога закончилась у шлагбаума. Всем желающим ехать в центр надлежало пройти проверку. Вагончик дозиметристов стоял поперек дороги. Расценки на услуги приближались к космическим величинам. Зато вход в метро был открыт, и Оскар встал перед дверью, сам не понимая зачем. Метро не работало так давно, что успели облететь со стен объявления. Так давно, что двери перестали закрывать на замки, потому что народ забыл о том, что в Москве есть подземка. «Ускоритель… – пришло в голову физику, – кольцевой тоннель подходящей окружности». Он сделал шаг к двери, не вполне понимая зачем. «Нет», – сказал себе Оскар, вспомнив известные ему сооружения подобного рода. Одно показалось слишком маленьким. Другое заполучили себе эзоты еще до знакомства с ним. Третье, примерно подходящее по диаметру, было превращено в склад консервов инохроналами, пришлыми на смену дохлого Агропрома. Идея физику пришлась по душе, хоть и не имела практических перспектив. Он еще раз набрал номер Эрнеста, но тот не ответил. Набрал Мирославу, чтобы в последний раз дождаться гудка. Он хотел использовать минуту, чтобы сказать что-то важное, но заметил тень на стене. Очертание дамы, облаченной в длинный плащ, скользнуло в приоткрытую дверь. Легкий сквозняк прошмыгнул за тенью. Оскар обернулся. Дорога была пуста, вагончик дозиметристов стоял на месте. Телефонная трубка гудела. В один момент Оскар забыл обо всем. Даже мысль о графине, которая неизменно разъедала мозги, вдруг перестала причинять боль и бабочкой выпорхнула на волю. Идея пришла сама. Ниоткуда. Минуту назад он был слеп и вдруг открыл глаза на пороге метро. Родился и не смог сделать шаг, потому что никто не учил его ходить по краю дольмена радиусом несколько километров. Он видел или ему показалось? Или он захотел увидеть что-нибудь, что укрепит неуверенную догадку. Оскар поднял с асфальта телефон, который выпал из рук. Приложил его к уху. Автоответчик повторил все, что он знал наизусть, и попросил уложиться в минуту.
– Я люблю тебя, Мирка, – сказал Оскар. – Прости и забудь, что наговорил сгоряча. Все будет хорошо. Скоро свидимся.

Дверь отворилась в темноту. Бледный светлячок телефона скользнул по мрамору, по старым объявлениям о закрытии, по колонне, от которой вандалы отбили плитку. Оскар пожалел, что не взял фонарь. В его рабочей сумке лежало все, что нужно для обороны посольства, но он представить не мог такого поворота событий. Оскар достал Греаль, налил в него воды из бутылки, приготовленной для работы, дождался, пока кристаллы напитаются светом.
– Я иду… – шепотом сказал он. – Я понял, что делать. Теперь меня не остановить.
Тень легла на свод потолка и скрылась на ступенях стоячего эскалатора. Оскар спустился на платформу следом за тенью. Металлические ворота закрывали переход на кольцевую станцию, но они не могли остановить человека, у которого появилась надежда. Он знал, что нашел единственное решение. Тоннель был похож на трубу, через которую души смертных вылетают в загробный мир, и Оскар пошел по тоннелю. Он не думал, что в свете Греаля знакомый коридор окажется длиннее, чем жизнь. Он не шел вперед, а летел, потому что ноги почти не касались пола. Ему казалось, что он не человек, а душа, освобожденная от тягот земных; что обещание скорой встречи, выданное графине, скомпрометирует его, как личность, способную держать слово, и роман закончится для каждого из них на разных страницах.

В конце коридора света не появилось. Путника встретила кольцевая станция метро, темная и безлюдная. Пустой поезд стоял с открытыми дверями. Оскар подошел к началу состава и осветил кабину.
– Как угнать его на тот свет? – спросил он Греаль и засучил рукава для работы. Оскар поставил сумку на пол, достал очки, надел перчатку. Вода в чаше заиграла пузырями, завертелась. – Схема кольцевого участка метрополитена, – сформулировал запрос пользователь, – ищи в сети глубину, радиус... Ищи «управление электропоездом». Технику безопасности можно опустить. Только основные функции: разгон, торможение, остановка. Узнай, сколько брошенных поездов на кольце и куда их можно убрать с дороги…
– Рельс обесточен, – выдал сообщение Греаль.
– Я бы как-нибудь догадался…
– Что делать?
– Узнай, какая максимальная скорость у этого паровоза...
– Что вы здесь делаете? – услышал Оскар и снял очки. – Кто вам разрешил? Кто пустил вас сюда?
Мужчина в форме машиниста стоял в дверях с фонарем, свет которого мерк рядом с фейерверком Греаля.
– Какая удача! – обрадовался Оскар. – Прошу… занимайте рабочее место и в путь.
– Куда?
– Разве есть варианты? Поедем по кругу.
– Так! Я вызываю полицию.
Оскар нащупал в кармане прибор с двумя кнопками.
– Не надо полицию, – сказал он. – Делай, что говорят, и не парься о том, что будет.
– Я требую, чтобы вы ушли, – заявил машинист. – Во время движения в кабине пассажиров быть не должно.
– Как скажешь, – Оскар перебрался в вагон, а машинист заскочил на рабочее место и захлопнул дверь.

Пассажир не стал мешать. Он расположился в пустом вагоне и приготовился обследовать трек, но извозчик не торопился. Сначала он тихо сидел на рабочем месте. Потом позвонил жене. Оскар набрался терпения и позволил сказать любимой женщине прощальное слово. Из разговоров за стенкой он понял, что «пусик» до смерти любит «мусика» и если немного задержится на работе, то не потому, что снял проститутку…
– Пусик!.. – сытый по горло милыми подробностями пассажир постучал в дверь кабины. – Раньше справимся – раньше вернемся домой!
Интимная часть переговоров уступила место деловой. «Пусик» вспомнил про завещание, которое оставил в шкатулке для документов, и о заначке, что спрятал от «мусика» в сапоге. Следующие звонки были сделаны исключительно по существу. Машинист ругался с начальством, требуя подать ток, и вскоре на станции загорелся свет. Состав продолжал стоять. Машинист продолжал выяснять отношения со смежными службами. На платформе появились люди, потоптались немного и тоже полезли в вагоны.
– Пусик! – Оскар еще раз постучал в кабину.
Состав загудел, двери захлопнулись, поезд медленно вполз в тоннель.

Первые три витка пролетели незаметно и быстро. Физик увлекся работой и не замечал вокруг себя ничего. Он не обращал внимания на сбитых с толку людей, которые заходили на огонек. На каждой станции кто-нибудь да спал под скамейкой, кто-нибудь да околачивался на платформе в надежде, что метро заработает. Машинист прилежно выполнял задание. Диктор вернулся на рабочее место и стал объявлять остановки. Иногда невпопад, иногда, извиняясь за куриную память. Запутавшись в названиях станций, диктор запел. Оскар прослушал балладу о рыцаре, который шел на войну, но по дороге заглянул к чужой жене и надолго у нее задержался. Напевшись, диктор снова принялся за работу. Лампочки на потолке мигали от тряски, два студента дремали напротив. Пожилой мужчина с тросточкой чему-то улыбался, глядя в слепое окно.
– Что?.. – спросил Оскар диктора. – Не нашлось вакансии в оперном театре?
– Да… – вздохнул динамик. Вздохнул так протяжно, что пыль полетела за шиворот пассажиру.
– И в кино не снимают?
– В кино теперь снимают тех, у кого деньги. А смотрят это говно те, у кого денег нет. Такой вот симбиоз нищеты и богатства.
– Не будь жадиной. Выходи на улицу, пой бесплатно. Пусть нищие перестанут смотреть кино и придут тебя слушать.
– Рад бы, да съедят… те, кто снимает кино, – сказал диктор и снова запел.
Сначала Оскару стало душно, потом дурно, потом свет, который мигал, погас. Вода в кубке стала вращаться медленнее. Возможно, она бы совсем замерла, но поезд тронулся. «Портал, однако, – отметил Оскар, – с признаками дехрона. А что за портал, и чей? Поди, разбери…»
Кольцевая линия в качестве дольмена не устроила Оскара по всем показателям. Его смущала кривизна «кольца», испещренного стрелками и коридорами. Его возмущала халтурная укладка рельсов, потому что состав то и дело дергался. Ему совершенно не нравилось, что сограждане лезут в вагоны.
В течение следующего часа у Оскара была полная схема подземной дороги. В течение часа ему удалось рассчитать скорость, на которой, при благоприятном стечении обстоятельств, должен открыться нужный портал. За этот час он ближе познакомился с диктором и выяснил, куда подевалась запись, которая автоматически объявляла станции.
– Я ее проглотил, – признался бархатный тенор. – А что? Разве плохо? У живого человека за отдельную плату всегда можно спросить, какая следующая остановка.
– Приятного аппетита. Только чем ты теперь отличаешься от киношников? Вчера тебя проглотили, сегодня проглотил ты...
– Хочешь меня обидеть?
– Хочу попросить об услуге. Объяви, что поезд отправляется в ад. Пусть выйдут все, кому жизнь дорога.
– Хочешь лишить меня аудитории? – не понял диктор.
– Хочу прокатиться без остановок.
– Зачем?
– Здесь кто кому задает вопросы? Делай, что говорят. И еще попроси машиниста не менять скорость.
– Мало того, что я остался без денег, останусь и без работы.
– Я тебе заплачу, если полчаса помолчишь.
– Вот! Так всегда! – обиделся безработный артист. – С тех пор, как я научился петь, мне платят только за то, чтоб я помолчал!

Физик снова погрузился в работу и получил обнадеживающий результат. Ему удалось рассчитать скорость, вполне посильную «паровозу». На следующем витке Оскар проверил расчеты и убедился, что риск оправдан. Адреналин пошел в кровь. Он вспомнил женщину, которой не нужен, и французское посольство, где ожидал разъяренный граф…
– Интересно, что стряслось у французов, – обратился физик к Греалю и спешно надел очки. – Давай, прикинем, смогут они обойтись без меня час-другой? – На мониторе отобразилась делегация российской сборной в интерьере рабочего кабинета посла. Делегация кричала, топала ногами, угрожала расправой, требовала немедленной переигровки турнира. – Смогут, – решил Оскар и собрался поменять тему, но обиженная российская сборная никуда не ушла. Она продолжала угрожать французам, используя образы Бородинского поля. – Да что ты будешь делать…
Оскар понял, что совершил ошибку. Перезагрузить аппарат было нечем, и следующие пять минут он потратил на подавление приступа ярости. Нужно было смириться с тем, что эксперимент загублен, и с тем, что его едва ли удастся повторить. Что-то подсказывало молодому человеку, что с завтрашнего дня двери метрополитена надежно закроют.

– Пусик! – Оскар стукнул кулаком в дверь кабины. – Стоп! Я приехал.
Он выплеснул на пол испорченный архив, кинул в сумку приборы и встал у двери. Станция должна была появиться. Состав уже тормозил, свет уже мерещился впереди, но проходила минута, другая, третья. Пока Оскар рассматривал свое отражение в темном стекле, пролетело еще минут десять. Он понял, что испорченным архивом дело не ограничилось. Что он, безобразно расслабившись, заглючил «сюжет» на самом интересном месте. Своими руками, без видимой необходимости. Даже выгнал из вагона попутчиков, у которых можно было одолжить стакан минералки.
– Дурак!.. – выругался он.
Очки-монитор лежали в сумке, а перед глазами продолжала стоять делегация русской команды. Хмурые, сердитые мужики с кольем и дубьем на фоне стелы героям, что развернули войско Наполеона. Оскар достал телефон и убедился, что связь потеряна. «Однако, дехрон», – подумал исследователь, но от этого открытия легче не стало. Сердитые люди продолжали давить французам на психику. Оскар видел, как толпа обступила посольство, как поднялись над головами оскорбительные плакаты. «Однако надо что-то делать, пока не сдурнело. Мирка… – подумал физик, – ты вовремя смылась. И, как всегда, оказалась права: Греаль я делал не для тебя. Я его делал только для того, чтоб иногда о тебе не думать. Иначе бы спятил».
– Пусик!!! – Оскар снова постучал кулаком в дверь кабины. – Если хочешь еще раз увидеть мусика… слушай внимательно, что надо делать.
Дверь приоткрылась. Испуганные глаза машиниста блеснули в полумраке кабины.
– Мы заблудились, – растерянно произнес он.
– Спокойно! Я знаю дорогу!
– Но… – развел руками испуганный человек.
– Фотография жены при себе? Детей, родителей… всех, ради кого ты лезешь под землю и шастаешь по этим проклятым норам, ну?.. – Машинист неуверенной рукой извлек портмоне из кармана. – Достань и смотри им в глаза. Говори с ними, не отвлекайся, не отворачивайся ни на секунду.
– Но… – человек указал на погасшую панель управления.
– Плюнь на это! Плюнь! – У машиниста задергалось веко. – Слушай меня внимательно, парень! Слушай и запоминай, потому что от этого зависит твое возвращение. Возьми это в руки, – Оскар помог бедняге извлечь семейную фотографию. – Смотри на них! Держи эту связь, ни о чем постороннем не думай, ничего не бойся. Смотри на них даже тогда, когда белая вспышка тебя ослепит. Смотри до тех пор, пока не появится знакомая станция.
Оскар закрыл дверь в кабину и сел, потому что стоять в вагоне, летящем по слепому кольцу, не было ни малейшего смысла. Он почувствовал дехрон как никогда сильно и расстегнул воротник, чтобы легче было дышать. Влияние «реального мира» вдруг понравилось ему, несмотря на страшную головную боль. Понравилось, как избавление от иллюзий, которые перестали доставлять удовольствие и стали причинять только муки. Вдруг пришла мысль, что «автор» нарочно заманил его в подземелье, где каждая ошибка может стать роковой. В запертом доме можно выломать дверь, можно прыгнуть за борт парохода. В конце концов, можно кинуться в пропасть и убедиться, что Хранитель не дремлет. Но как найти выход из поезда, летящего по кольцу, Оскар не знал.
– Ну… – сказал он, – Хранитель мой неизвестный… Если программа написана правильно, значит сама сработает. Если неправильно – я уже ничем не смогу помочь.



Белый огонь полыхнул и погас. Оскар не смог определить, сколько времени пролетело, он не сразу понял, что поезд стоит. Только тьма за окнами почему-то развеялась, как галлюцинация, увязавшаяся за ним с прошлой жизни. Полусумрак, расчерченный вертикальными полосами, похожими на колоннаду подземных станций. Строгий голос объявил остановку. Двери хлопнули, состав тронулся, Оскар зажмурился и открыл глаза еще раз. Мимо проплывал холл, который невозможно было рассмотреть сквозь пелену. Ни одной четкой линии, ни одной читаемой буквы. Оскар проводил взглядом уходящие интерьеры. Вагон вошел в тоннель. Перчатка на полу напомнила о бежавших в панике пассажирах. Молодой человек встал и пол закачался под ногами. Кинул на плечо сумку и едва не потерял равновесие. Воспоминания о недавних событиях возвращались медленно. Мгновение, прожитое после вспышки, превратилось в минуту. Оскар ничего не помнил о прошлой жизни. Ничего такого, что помогло бы ему устоять на ногах, не держась за поручень. Вагон трясло, память носило мимо парадного подъезда посольства. Толпы болельщиков, облепившие здание, скандировали проклятья, угрожали расправой, если позорный турнир не будет заново сыгран. Душа Оскара подлетала к темным окнам посольства и искала в них свое отражение.
– Что за муть… Вот же я, совершенно живой, – он приблизился к двери и оцепенел от ужаса. Отражение отсутствовало. Рядом с ним стояла фигура в длинном плаще. Черная шляпа затеняла лицо, черные очки закрывали глаза… – Господи… иже еси на небеси… – прошептал Оскар и почувствовал, что теряет сознание.

Вечность прошла, прежде чем состав сбросил скорость. Новая станция поплыла за дверями вагона. Оскар поглядел на черную даму. Ее очки поблескивали светом адских костров, словно два маяка по ту сторону мира. «Ведьма! – осенило физика. – Вагафа!» Он приказал себе не думать, не смотреть, не чувствовать. Усилием воли освободил голову от всех на свете переживаний, оставил только балладу о рыцаре, который пошел на войну, но по дороге задержался у дамы сердца. Ведьма смотрела на него в упор. Черная и ужасная, похожая на персонаж из детских кошмаров. Не чувствуя тела, Оскар стоял, прижавшись к поручню, словно распятый. Маленькая букашка, попавшая в пасть хищной птице. Мушка, которую клюнули, а душа успела удрать и теперь не знает, куда деваться. Он запретил себе думать, но мысль о том, что роман безнадежно заглючен, проползла в его душу и овладела ей целиком. «Чего бояться, если меня уже нет?» – спросил себя Оскар и улыбнулся ведьме. Улыбка вышла кривая, но на вторую попытку не было сил.
– Здрасьте… – сказал он.
Ведьма продолжала глядеть на него. Пот потек по спине человека. Еще немного и он мог умереть от разрыва сердца, прямо так, с дурацкой улыбкой, стоя напротив черной дамы в пустом вагоне. Оскар представил себе, как умрет, его понесут в гробу, и эту гримасу увидят все, кто придет попрощаться. Представил так живо, что рассмеялся. Оскару захотелось скорее добраться до кладбища и закрыться крышкой гроба от взгляда этой ужасной особы, но ведьма стояла рядом, холодная и безучастная. Стояла, пока не раскрылись двери, а потом… вышла на платформу и скрылась за массивной колонной.
Приступ смеха сменился паникой. Рубашка прилипла к мокрой спине. Оскар выскочил следом. Не чувствуя ног, помчался за ней, понимая, что в этом мире идти ему некуда.
Ведьма поднялась по эскалатору в верхний вестибюль, и Оскар поднялся за ней. Ведьма вышла в подземный переход и Оскар вышел… Проходя мимо ларьков, он поглядел на витрины, но отражения не увидел. Только блеклые очертания чаши Греаля плыли над мраморным полом. Он выхватил из сумки прибор и спрятал за пазуху. Отражение растаяло, как ледяной узор на стекле. Переход был пуст. Ларьки закрыты. Рекламный плакат предложил королевский отдых в Египте и словом не обмолвился о воскресших мумиях, что несут с собой всю заразу древнего мира.
Ведьма вышла на улицу, прошагала мимо магазина, расцвеченного яркой рекламой. Оскар вышел за ней. Он хотел понять, чего испугался больше, себя или женщины в черных одеждах, неожиданно появившейся рядом? Но что-то заставило его остановиться среди тротуара. Что-то насторожило. Что-то… гораздо более странное, чем все, что произошло накануне. Оскар видел это, чувствовал кожей, вдыхал, но понять не мог. От напряжения закружилась голова. Капли воды медленно падали и разбивались о мокрый асфальт. Мир блестел, переливался в ночных фонарях. Оскар взглянул на небо. Крупные капли сыпались на его лицо одна за другой, словно наверху процеживали через сито мировой океан.
– Боже мой, – дошло до Оскара, – это же дождь. – Он опустился на колени, чтобы потрогать лужу. По воде скакали пузыри, разбегались волны. Руки вымокли до локтей, но Оскар не мог оторваться. – Дождь… – повторял он. – Нормальный дождь, которого не было миллионы лет.
Последний раз, когда влага небесная залила Сен-Тропе до самых крыш, физик попрощался с дождем. Решил, что растяпа-«автор» не выключил кран, залил нижние этажи романа и был наказан. Кто-то предъявил ему счет за утопленный город, и вот, наконец, этот счет удалось оплатить. Оскар поймал себя на мысли, что стоит среди лужи на четвереньках, но над ним никто не смеется. Пешеход задел его сумкой по голове, с удивлением обернулся, но даже не сбавил шага.
Дождь поливал асфальт. Машины ехали по дороге чинно и ровно, словно понимали, куда и зачем. Люди стояли на автобусной остановке, будто верили, что автобус придет. Оскар почувствовал запах весны, аромат земли, оттаявшей из-под снега. Он забыл, когда последний раз вдыхал этот запах, но ведьма-вагафа свернула в подворотню и скрылась из вида. Оскар поднялся на ноги и побрел за ней. Ночные фонари отражались в лужах, компания молодых людей, стоящая под фонарями, имела тень, только Оскар в этом мире не имел ничего, кроме ощущения нелепости. Он чуть не упустил вагафу, пока искал в витрине отражение своей промокшей фигуры.
Ведьма прошла по двору, на секунду слилась с темнотой и остановилась под козырьком подъезда. Во дворе гулял ветер, ворошил помойку, таскал по тротуару пластиковый мешок. Оскар почувствовал запах помойки. Ноги сами понесли его к дому, сами подняли на нужный этаж. Он застыл у двери, потрогал ее обивку, холодную и шершавую, пощупал кнопку звонка.
– Нет… – сказал Оскар. – Не сейчас. Сначала нужно проснуться и выпить кофе.

Сердцебиение вернулось в нормальный ритм на скамейке возле подъезда. Оскар дождался, когда руки перестанут дрожать, достал Греаль и зачерпнул немного воды из лужи, но кристаллы отказались работать. Было что-то нереальное в дожде, который пролился на город. Было что-то ненормальное в городе и в людях этого мира… что-то отрешенное от человеческой логики, словно все они вышли из мифов и сказок. Это ощущение Оскар впервые испытал, встретив Валеха на слупицкой «даче» Деева, и с тех пор должен был привыкнуть, но не привык.
Оскар вышел на тротуар с намерением поговорить, поздороваться с первым встречным прохожим и заглянуть в глаза, чтобы хоть там найти свое отражение. Во дворе не было ни души, только машина с шашечками на крыше, рыскала там и сям, освещая себе дорогу. Оскар шагнул навстречу машине. Глупая мысль пришла ему в голову.
– Стой! – скомандовал он и стукнул кулаком по капоту. Машина встала. Оскар открыл заднюю дверь и сел за спиной у водителя. – Французское посольство. Быстрее… – скомандовал он, но рядом с водителем уже сидел пассажир.
– Французское? – переспросил шофер.
Пассажир обернулся, и Оскар узнал его.
– Мне все равно, – ответил попутчик.
– Только этого не хватало… – Оскар отвернулся к окну, чтобы отсрочить неприятный для себя разговор.
Незнакомый город обступил его домами с разноцветными окнами. Ровные дороги, до глянца надраенные дождем. Мир чужой и огромный, ни на что не похожий, не вызывающий даже иллюзорных воспоминаний. В конце концов, Оскар не узнал самого посольства. Он решил совсем избежать разговора, вышел из машины, предоставив попутчику расплатиться. В глубине души, Оскар надеялся скрыться в этом каменном здании, но никто не вышел его встречать. Он не увидел толпы российских болельщиков с оскорбительными лозунгами в руках. Французский флаг висел над будкой охранника. Подстриженные газоны с голубыми елками простирались под окнами офиса, чьи сотрудники давно разошлись по домам. Последняя капля дождя потревожила зеркальную лужу. Оскар встал у дверей. Нажал на кнопку звонка. Лик охранника появился в окошке. В этом городе отовсюду веяло спокойствием и порядком. Здесь все было так, как предписано логикой бытия, только физик знал, что в этом бытии нет и намека на логику.
– Нет! – решил он. – Это не ошибка. Это конец!
Охранник посмотрел сквозь посетителя вдаль, увидел такси на обочине, услышал ругань, которой водитель сопровождал каждую купюру, с боем добытую из карманов клиента. Пассажир честно потрошил карманы своих дырявых джинсов, на асфальт летел мусор, пластмассовые шприцы и пустые коробки из-под лекарств. Последняя ампула разбилась вдребезги, когда Оскар вернулся к машине. Он похлопал водителя по плечу, желая извиниться за товарища, но таксист не подготовился к контакту с полтергейстом. Он огляделся по сторонам, прыгнул в машину и скрылся.
– Зачем увязался за мной? – спросил Оскар мужчину, собирающего с тротуара свои карманные ценности. – Мирка послала?
– Чтобы помочь. Я передал тебе Книгу, но ты отказался ее принять. Если бы ты не был таким гордецом, то знал бы, что в мире, который ты называешь «реальным» не работают кристаллы Греаля. Это выдумка, фикция, фантазия…
– Уйди от меня, Эккур! Лучше сгинь по-хорошему.
– Здесь нет сакральных вещей. Здесь не действуют приборы, придуманные тобой. Здесь не исполняются даже законы физики, которые помогли те приборы создать. Мы написали для тебя главу, посвященную этой проблеме, потому что только недавно сделали открытие. Если б ты вовремя принял помощь, не оказался бы здесь. А теперь прими меня, как надежду на то, что ты не останешься здесь одиноким.
– Возьми Греаль и вернись, – попросил Ангела Оскар. – Со мной все кончено, но ты, если захочешь, сможешь вернуться.
– Нет, – ответил Эккур, – не смогу.
– Тогда вот что: видишь меня хорошо?..
– Вижу.
– Достаточно хорошо?
– О, да!
– Вот и держись от меня подальше, – сказал Оскар и пошел по парку, не разбирая дороги.
– Что же будет с тобой? – спросил Эккур и пошел за ним.
– То, что должно. Я сдохну в отчаянии и одиночестве, как того заслужил. Лучше спроси, что будет с теми, кто рассчитывал на меня. Одной глупостью я перечеркнул их жизнь.
– Жизнь нельзя перечеркнуть глупостью, – уверил человека Ангел. – Жизнь – несоизмеримо больше, чем те ошибки, которые мы совершаем, даже когда они кажутся роковыми.
– Не тарахти, – попросил Оскар и присел на скамейку, – дай подумать.
– Я здесь, чтобы помочь…
– Уверен, что кристаллы нельзя запустить?
– Я бы отдал жизнь за то, чтоб это было не так. Но, пока твоя чаша была у нас, мы успели проверить...
– Если хочешь помочь, возьми Греаль и вернись.
– Нет, – повторил Эккур. – Уже не могу.
– Это я не могу. Это моя частота недосягаема без ключа дольмена, который… чтоб его черти подрали, теперь не работает. Ты можешь.
– Никто не может. Пожалуйста, Оскар, отнесись мужественно к тому, что я сейчас скажу. Мир, в котором ты жил, здесь такая же фикция, как кристаллы Греаля.
Оскар поглядел в испуганные глаза Ангела и не увидел в них ничего кроме отчаяния ребенка, у которого отобрали компьютер с интересной игрой.
– Когда-то он был и твоим миром.
– Пока я верил в него. Сегодня моя вера разбилась. Она стала блажью и мракобесием.
– Поверь еще раз.
– Нет, – Ангел помотал головой. – У меня нет таких полномочий.
– А без веры?.. Со своей родной частоты ты можешь открыть какие угодно «двери», я научу тебя, как…
– Только вера может открыть любую дверь. Знание – лишь ту, к которой подходит ключ.
– Дурдом по тебе плачет, – пришел к выводу Оскар.
– Но я тебя не оставлю. В этом мире ты без меня пропадешь.
– Мне Хранители не нужны. Мне нечего здесь хранить. Все, что было дорого, осталось там.
– Из меня не получился Хранитель, потому что я слишком любил людей. Нужно немножко их презирать, чтобы отводить от бед. Я же могу презреть только себя самого.
– Воистину, дурак, – согласился Оскар. – Ты собирался умереть во имя людей. А когда умер – перестал в них верить. Вопрос: зачем умер? Во имя чего? Мне жаль тебя, Ангел. Конечно, мне в этом мире предстоит ужасно хреновая жизнь, но твоя будет на порядок хуже, если не отвяжешься. Это я тебе обещаю.
– Но я не виноват… – Ангел разжал кулак с мятой пачкой из-под лекарства. – Она случайно выпала и разбилась… моя надежда. Последняя возможность вернуться в мир, из которого ты пришел. Я берег одну капсулу, чтобы помочь тебе, потому что новое лекарство мне не выпишут. Как только я приду за рецептом, на меня наденут смирительную рубашку.
– Правильно сделают. Дай сюда? – Оскар развернул измятую пачку. – …Десять ампул, – прочел он. – То есть, тебе еще и шприц нужен, раз уж мы старый поваляли по асфальту. –
Ангел едва заметно кивнул. Его мертвецкий оттенок лица был виден даже под фонарями. Кивнул и затрясся. Страх появился в его глазах. Страх, что товарищ вдруг возьмет его за руку и отведет туда, где несчастный совсем не желал оказаться.
– Черт с тобой, – согласился Оскар. – Показывай, где аптека?
– Ты сделаешь это ради меня? – не поверил Ангел.
– Плевать на тебя. Обколись хоть до смерти. Мне свои проблемы надо решить.
– Аптека там… – Эккур указал на зеленый крест, мерцающий в конце переулка. Оскар направился на свет креста. Эккур поспешил за ним, сбиваясь с шага, забегая вперед, чтоб заглянуть в суровые глаза человека.– Не говори, что тебе наплевать, – просил он. – Не делай вид, что ты бездушная личность. Если б это было так, ты бы не совершал роковых ошибок, не рисковал бы собой. Если б ты был таким плохим человеком, за которого себя выдаешь, ты бы никогда не оказался в беде. Я помогу тебе…
– Заткнись, – ответил ему человек. Он изучил витрину аптеки, подергал запертую дверь. – Лучше найди камень. И подержи это… – он вложил в руки Ангела чашу Греаля. – Разрешаю подержать. Только не урони.
– Но Оскар! Здесь не работают сакральные ритуалы. Я могу взять это в руки, не опасаясь возмездия. А ты – можешь взять в руки это...
Эккур достал из-за пояса железную палку, в которой Оскар узнал «Стрелы Ангела», укороченные графиней.
– Вот дурак, – удивился он. – Если здесь не работают Стрелы, зачем ты таскаешь их с собой?
– В память. Это самый дорогой подарок, сделанный Ангелу Человеком. Даже если он бесполезен, я не могу от него отказаться. Это больше, чем дар. Почти что жертвоприношение, сделанное во имя добра. Эта вещь стала моим талисманом. Когда я беру ее в руки, я начинаю верить в себя…
– У меня уши болят от твоей трескотни, – признался Оскар, вооружаясь обрезком водопроводной трубы. – Уйди отсюда. Ей-богу, отойди подальше, пока я не засветил по твоей башке.

Витрина рассыпалась по тротуару. Замигала лампочка, запищала сигнализация. Оскар пролез в помещение по хрустящим осколкам, один за другим стал выдвигать бесконечные ящички аптечных шкафов. Сунул в карман упаковку шприцов, рассыпал по полу какие-то препараты. Он шел наугад и боялся не успеть до приезда полиции. Когда нужный ящик попался в руки, уже гудела сирена. Оскар остановился у зеркала подсобки, освещенной уличным фонарем. Тень от рамы лежала у него под ногами, тень растения в цветочном горшке, занавески… Лишь его эфемерная персона не давала тени. Оскар спрятал пачку за пазуху, и она растаяла. Достал из-за пазухи – она проявилась. Неожиданно для себя он понял, за счет чего достигается эффект невидимости, и как его собственное инородное поле может не вписаться в «реальную» частоту, сохраняя при этом все функции. Оскар понял, как это можно поправить, если задаться целью. Но кто мог задать ему цель в этом мире, он не знал и старался не думать. В его голове в авральном режиме зрел расчет генератора, который позволит полтергейсту вернуть визуальный облик. Оскар пожалел о том, что не подумал об этом раньше, когда все было под рукой: лаборатория и Густав, который полжизни бы отдал, чтобы снова стать человеком. Тогда ему не пришло бы в голову. Сейчас не имело смысла. Отчаяние взяло за душу человека. «Мирка, – сказал он, обращаясь к своему отсутствующему отражению, – почему я не знал тебя раньше? Может, жизнь сложилась бы по-другому».
– Оскар… – Ангел вскарабкался на подоконник, и его тень немедленно легла на пол. – Оскар, открой… – Эккур постучал в окно и обернулся. Мигалки уже въехали в переулок и окрасили его в синий цвет. – Скорее! – Стекляшка вылетела из форточки и разбилась, в помещение аптеки проникла рука, потянулась к упаковке с лекарством, но немножко не достала до цели.
– Вспомни, Ангел, как вы тестировали прибор? Ты брал его с собой в этот мир?
– Нет, этого нельзя было делать. Оскар, давай сюда… Давай же скорее…
– Как вы тестировали Греаль?
– Не знаю, не знаю… – ответил Ангел, он еще раз попытался зацепить коробку рукой, но Оскар строго держал дистанцию. – Они тестировали на мне, на мне… на моей частоте. Это они сказали, чтобы я предупредил тебя…
Оскар вложил в руку страждущего шприцы с препаратом, и того вмиг сдуло с форточки.
– Это все! – сказал он и почувствовал, как холодный пот потек по виску. – Мирка, это конец. Ампулы не помогут. Я захлопнулся в сейфе вместе с ключами, а заодно прихватил с собой этого… несчастного наркомана. Но он-то просто дурак, а я… что же я натворил?! Как не подумал об этой простой ловушке! Мирка! – обратился он к пустому зеркалу. – Прости, что боялся тебя, прежде чем понял, что ты такая же точно трусиха. Прости, что позволил тебе удрать в форт. Сколько времени бездарно потеряно! А с другой стороны… если б я тебя не нашел, то потерял бы всю жизнь. Нет, это не Деев, это я нашел тебя и послал его за тобой в Люксембург, но ты наверняка не помнишь. Да и неважно…
Пятно света на полу посинело. Оскар вышел на тротуар сквозь размолоченную витрину.
– Вон он! – вскрикнул полицейский, выпрыгивая на ходу из машины. – За угол побежал! Туда! Туда!..
Двое полицейских пронеслись мимо и скрылись за углом, а третий врезался в него с разбегу, чертыхнулся, плюнул через плечо и продолжил погоню. Только палка, похожая на «Стрелы Ангела» осталась валяться в осколках.



– Прими мой добрый совет, Человек разумный, – сказал Валех. – Если ты не хочешь, чтобы незнакомые люди в метро над тобой смеялись, не надо смешить незнакомых людей. Не надо шататься ночами по городу, засиживаться в гостях и напиваться так, чтобы на утро не помнить, откуда фонарь под глазом.
– Каждый живой человек имеет право на синяк под глазом, Валех. И не обязан объяснять, где и почем он его приобрел. Пьянка тоже была не такая, чтоб зашататься. Был увлекательный разговор. И я не жалуюсь тебе, Ангел, даже не прошу, я требую, чтобы ты меня защитил, если ты мой Хранитель! Защитил и объяснил мне, что это было? Либо ему, либо мне… кого сочтешь более понятливым и разумным. Пусть до кого-нибудь из нас дойдет, что миры не пересекутся, даже если один из нас возомнит себя всемогущим.
– Вы просто загнали друг друга в угол.
– Нет, Валех. А даже если ты прав… У Человека, загнанного в угол, пересекается что угодно. Даже параллельные прямые, только это добром не кончается.
– Если твой персонаж однажды постучит к тебе в дверь, можешь оставить роман и уйти, потому что большее никакому Автору не дано.
– А если не постучится?
– Значит твой роман, Человек, займет место на полке библиотеки уходящего мира, чтобы упокоиться под слоем пыли, как миллиарды томов, написанных до тебя, но не сказавших миру ни слова Истины.
– Уйти? Ты предлагаешь мне оставить собственный дом только из-за того, что у меня случилось видение? Куда мне идти, Валех?
– Туда, где ты не сможешь посмотреть в глаза вымыслу. Все, что является из фантазии, называют «нечистой силой». Ты, божий Человек, не первый и не последний, кто плюнет через плечо и перекрестится, увидев «нечисть». Если он однажды постучит в твою дверь, тебе придется закрыть глаза, бежать и молиться Богу.
– Почему бежать должна я, а не он?
– Потому что ты, всемогущий Автор, знаешь, что ваши миры не пересекутся, а он, персонаж, сумел доказать обратное.



Нападение на пункт охраны правопорядка случилось, когда не ждали. Когда противник еще не расчехлил оружие, не занял места в окопе. Он только пришел на работу и выключил сигнализацию. В тот день начальник чувствовал себя неважно, потому что накануне отметил юбилей. Он зашел в кабинет, вынул из стола документы, принялся за работу, но вдруг поднял глаза к потолку и понял, как выглядит белая горячка. Кусок водопроводной трубы, найденный на месте ограбления аптеки, висел аккуратно над его головой. Висел, покачивая биркой. Неотвратимо и в то же время нерешительно, словно выбирая точку удара на его покрасневшей лысине. Начальник открыл рот, но на помощь позвать не успел. Его голова упала на папку с бумагами и повредила челюсть. Он чувствовал, как связка ключей вылезает из кармана наружу; видел, как она издевательски кувыркается в воздухе, как ключ вонзается в сейф, и сосуд с камнями, конфискованный у преступника накануне, вылетает, а затем растворяется в воздухе. Если б у начальника отделения не отшибло мозги, он бы решил, что сошел с ума. От «исторического предмета», который он лично собирался нести экспертам, осталась только бумажка. «Потир с камнями… – было написано на ней, – в количестве одна штука».
Прежде чем лишиться чувств, начальник понял, что кобура на его боку раскрылась, и табельный пистолет самовольно покинул место дислокации. В компании «потира» и связки ключей, он не то чтобы убыл в самоволку, а просто подло дезертировал с боевого поста.

– Наконец-то!.. – Ангел в потертой джинсовой куртке сидел в углу коридора, пристегнутый наручниками к батарее.
– Идиот… – ворчал Оскар, перебирая ключи. – Посидеть бы тебе в таком виде суток двадцать, да времени жалко. – Оскар бросил ключи на стул, где только что сидел узник. – Я тебе что велел делать? Убраться подальше и ждать меня.
– Ампулы они тоже забрали.
– И что? Я должен еще раз ограбить аптеку?
– Они наверняка лежат в сейфе.
– Знаешь!.. – рассердился Оскар. – Бутылкой водки обойдешься. Самое подходящее пойло для дураков. Уходим отсюда!
– С водкой я попаду в вытрезвитель, – резонно заметил Эккур. – Ты же хочешь отправить меня в свой мир.
– От тебя я ничего не хочу, – ответил Ангелу человек. – Я понял, для каких целей ты собрался меня использовать. Одного не могу понять… – Оскар отошел, чтобы прохожие об него не споткнулись. Эккур отошел вслед за ним. Встал на газон, принял виноватую позу и только кивал в ответ на упреки. – Зачем ты собирался пустить в свой мир уважаемых господ эзотериков? Чтобы при каждой аптеке поставить вора?
– Я хотел подарить свой мир твоему народу. Потому что мир, в котором ты жил, слишком уязвим, чтобы человек мог чувствовать себя господином судьбы. Но вышло так, что все досталось тебе одному. А хуже всего, что это сделало тебя несчастным. Я совершил ошибку.
– Твоя ошибка поправима. Иди за мной.
Ангел зашел в метро следом за человеком.
– Мы куда? – поинтересовался он, но Оскар замолчал, опасаясь, что конечная цель маршрута товарищу не понравится.
Он молчал и терпел, когда пассажиры ходили по его ногам. В метро образовалась давка, и Оскару пришлось висеть под потолком вагона, держась за поручень. Ангел безропотно следовал за ним, только в ведьмином дворе начал проявлять беспокойство.
– Познакомишь меня с господами, которые здесь проживают.
– Нет, – испугался Эккур. – Только не это.
– Именно это! Если хочешь помочь человечеству. Или не хочешь? – Эккур неуверенно кивнул. – Тогда помогай. Со мной из того мира пришла еще одна тварь. Я видел ее своими глазами. Не пьяная, не обколотая. Вполне адекватная сама себе тварь. Ну… или почти адекватная.
– Оскар, не делай это. Лучше дай мне шанс попробовать еще раз.
– Ни одной ампулы больше от меня не получишь. Я бы обошелся без твоей помощи, если бы мне открыли. Они же делают вид, что не видят меня в глазок. Издеваются. Почему? Какой ритуал я нарушил? Может, с такими, как я, общаются ночью под Рождество… с помощью блюдца и магических заклинаний? Заставь их вспомнить нужные заклинания!
– Только не я. Они мне…
– …По шее дадут? – догадался Оскар. – То есть, там тебя уже знают. Так и думал, что вы из одной компании. Только мне наплевать. Если не пойдешь и не замолвишь за меня слово, то получишь по шее уже от меня.
Человек подвел Ангела к нужной квартире и готов был нажать на кнопку звонка, но дверь отворилась. Хозяин вышел на лестницу, и павший духом Эккур вдруг проявил невероятную прыть. В три прыжка он очутился внизу и пулей вылетел из подъезда.
– Чего шумишь? – спросил хозяин квартиры. – Почему гражданам отдыхать мешаешь?
– Ну вот… – убедился Оскар. – Примерно это я себе представлял. И тебе добрый день, Валех. Рад видеть.
– Пришел сказать, что жизнь перестала тебя забавлять?
– Почему же? Забавляюсь, как никогда.
– Когда вели за шиворот по сюжету – был недоволен. Когда выбросили за шиворот из сюжета, опять недоволен. Как же угодить тебе, Человек? Хочешь, чтоб я вернул твою игрушку людям, от которых ты убежал?
– Хочу познакомиться с Автором. Хочу, чтоб он это сделал, потому что на вас, «заступников», дури не напасешься. Кроме Автора мне не поможет никто. Пусть примет меня, а потом хоть рвет на куски.
– Создатель не возвращается в мир, который катится к чертовой матери. Разве ты не понял, что к чертовой матери катятся все миры, где тварь возомнила себя творцом?
– Ты ужасен в своей правоте, Валех, но я не тот мальчик, что прятался от тебя в хижине пасечника. С тебя не убудет от того, что я поговорю с вагафой. И с мира вашего не убудет. А главное, я перестану вам досаждать.
– Я не тот Ангел, который взялся помогать Человеку, ослепшему от гордыни. Если ты считаешь себя равным…
– Нет, я не считаю себя равным, поэтому прошу Автора меня выслушать. Прошу, потому что не знаю другого способа быть услышанным. Помоги, иначе я буду приходить сюда каждый день. Что ты мне сделаешь? – спросил человек. – Что будет, если в твоей квартире начнется полтергейст? Сдашь в полицию? Без паспорта с фотографией?
– В лоб дам, – ответил Ангел и запер дверь на замок.

Оскар вышел во двор. Капли дождя снова зарябили по луже. «Полный бред, – пришел к выводу он, – мир, похожий на сон наркомана. Мирка, это не реальность, потому что в природе не бывает реальных миров. Каждый мир это чей-то вымысел. Мы думали у вымысла есть прототип – ничего подобного. Вымыслы не нуждаются в прототипах. Они нуждаются только в ампулах и шприцах. Все на свете миры списаны под копирку один с другого, все плагиат. Все вокруг… Хорошо, не надо мне помогать, потому что я не заслужил помощи. Я не заслужил даже права родиться. Для тех, кто заперся в квартире, я – бес, который должен испариться с рассветом. Но перед тем, как исчезнуть, я должен понять, зачем жил на Земле. Или не должен понять? И за что мне получать «в лоб»? Я играю на их поле по их правилам. Знаю, ты скажешь, что я драный петух. Да, я драный петух, – согласился Оскар, – потому что сделал все, что должен был сделать, и своими руками сгубил. Просить о помощи больше некого. И Святого Валеха здесь никто не почитал отродясь. Знаешь, почему? Потому что в этом мире – они офисные клерки, «драные петухи», такие же, как я. Ходят на работу в свои конторы аккуратно к восьми часам, а потом приходят домой, запираются на замки и давай гонять по монитору дураков, вроде нас с тобой. А мы и рады побегать. Мирка, мне кажется, что это не роман, а компьютерная игра. Они придумали для нас мир, который им нравится, потому что они в любой момент могут его уничтожить. Это возвышает их в собственных глазах. Надо было пустить сюда эзотов и посмотреть, что останется от аптечных витрин. Прав был Эккур, я – человек, ослепший от гордыни в мире, который помещается на одном жестком диске».
– Нет, Оскар, твой мир велик и прекрасен, – услышал он за спиной. Бледный ангельский лик замаячил в ветках кустарника. – Самый прекрасный мир на свете тот, в котором ты появился на свет. Мир, в котором возможно все. И ты не ослеп, ты великодушный человек, который должен простить их…
– Кто тебе дал такое дурацкое имя, Эккур?
– Это фамилия, – признался Ангел.
– А имя – Эрнест?
– Наверно.
– Ты когда-то здесь жил, имел паспорт с пропиской…
– Но я его выбросил, потому что там написана ложь. Я не могу принадлежать ни дому, ни государству, ни полу, ни возрасту, ни имени… Я могу принадлежать только Вселенной, которая внутри меня.
– Ты открыл Вселенную внутри себя… – вспомнил Оскар и заметил, как туча потемнела над крышами.
Дворничиха, укутанная платком, стала шаркать метлой по асфальту, гоняя лужу с места на место. Когда по луже пошла рябь, Оскар зашел в беседку и подставил чашку Греаля под капель. Эккур устроился рядом.
– При рождении мне не полагалось Вселенной, – признался он. – Мне полагался только порядковый номер, но этого оказалось мало.
– Поднимись к ним. Попроси немного воды. Я попробую запустить прибор. Объясни им на языке, который они поймут, потому что я не могу. Как только я начинаю говорить с Валехом, он глохнет, слепнет и проповедует истины. Скажи, что мне нужно немного воды из рук того, кто все это выдумал. Ты же знаешь, кто он…
– Я вычеркнул из памяти лица и имена. Думал, меня оставят в покое. Надеялся стать свободным, но стал одиноким.
– Мне нужна «святая вода». От обычной Греаль работать не будет. Тут ты прав.
– Я могу еще раз попробовать пройти в твой мир, – прошептал Ангел на ухо человеку. – Здесь недалеко есть аптека.
– Нет, Эккур! Я человек, оглохший от гордыни, не знаю, что делать. Но знаю точно, чего делать не буду ни в коем случае. Только Ангела, сдохшего от передоза, на моей совести не хватало.
– Но вода не поможет. Вода бывает святой от веры, а не оттого, что кто-то подержал ее в руках. Ты, человек разумный, слишком много значения придаешь рациональному, и совсем не понимаешь, что вера – она и есть высшее проявление разума. Все, что нужно тебе на Земле, человек…
– …находится внутри моей Вселенной, – закончил мысль Оскар. – Боже мой, что я натворил! Что же я, дурак, натворил…
– Дай мне еще один шанс…
– Вот, что мы сделаем, Ангел без паспорта по фамилии Эккур. Поскольку в моей Вселенной преобладает рациональное, а в твоей – божественное, ты займешься тем, что будешь молиться Богу, а я решать головоломку с помощью доступных мне технических средств.
– Нет, – возразил человеку Ангел. – Долгое время мы делали так, но из этого ничего не вышло. Теперь ты будешь молиться. Так, чтобы тебя услышали. Не пойдешь ломать закрытую дверь, потому что за дверью нет Бога. Не будешь просить помощи автора, потому что нет никакого автора. Ты – не персонаж, Оскар, и никогда им не был. Ты – это твоя Вселенная, и только от тебя зависит, что в ней: отчаяние или вера.
– Не издевайся над человеком, Ангел.
– Ты, человек, который понимает сложные вещи, не понимаешь того, что ясно ребенку.
– Зато понимаю, что значит получить в лоб. Видел кулак Валеха? Одного удара на десять лбов хватит.
– Он так сказал, потому что верит в тебя. Если Ангел не подал милостыню человеку, то лишь потому, что признал его равным.
– Он сказал, что я погубил свой мир.
– Потому что завидует. В его душе никогда не открыться Вселенной. Его мир – бетонная клетка с иллюзорным представлением о том, что творится вокруг.
Оскар придвинул Греаль к струе воды, потекшей с крыши беседки, и чаша вмиг наполнилась до краев. Вдруг ему показалось, что блеснул кристалл, вдруг послышался звонок телефона. Оскар почти поверил, что это произошло наяву. Но камень погас, как только лучик света накрыла туча. И телефон затаился, потому что не нашел ни одну подходящую службу связи.
– Когда-то я был человеком, теперь – полтергейст, – сказал Оскар. – Когда-то я был ученым, теперь – посмешище. Попробуй придти в Академию наук с «потиром» и объяснить, как работала эта штука. Теперь я вор и мошенник, потому что могу заработать только грабежом и обманом, – Оскар достал из кармана пистолет. – Я вооружен, а это уже статья.
– Но ты украл пистолет для того, чтобы защитить меня, – возразил Ангел. – Если б я не оказался в беспомощном положении, тебе бы не пришлось красть.
– Все глупости в своей жизни я делал ради кого-то. В итоге своими руками закрыл Вселенную. Я никто. Потому, что тот, кто создал меня, считает, что мое место в его фантазии. Я понял, в чем виноват. Он не понял, а я уже понимаю.
– Тогда покайся, и мудрость вернется к тебе.
– Я виноват в том, что не смог объяснить своему создателю то, чему объяснения нет. Потому что сам не понимаю, что такое мир, в котором мы существуем. Если я чего-то не могу понять, в этом виноват только я, и никто другой. Потому что кроме меня, вместо меня никто ничего не обязан... И никто не должен оправдываться передо мной за то, что меня не существует в природе.
– Это не важно, – ответил Ангел. – Важно, что твоя Вселенная существует. Да! До тех пор, пока ты веришь в нее. Даже если никто не верит. Даже если знаешь, что ее уже нет. Поверь, Оскар, твоя Вселенная больше, чем ты сам. Больше, чем ты можешь представить. Она разумна настолько, насколько ты захотел сделать ее разумной. Она вечна настолько, насколько ты представляешь себе вечность. И сейчас тебя может выручить только она, созданная тобою Вселенная.
Оскар еще раз поглядел на Греаль. Дождь прошел, солнечные лучи заиграли в камнях. Ему опять показалось, что в кармане дернулся телефон, но это был не телефон, а сердечная аритмия на нервной почве.
Дворничиха стала подметать ступени беседки, и Оскар решил, что пора уходить.
– Оскар! Пойми, что ты в своей Вселенной способен на большее, чем тот, кто создал тебя. Поверь в нее так, как ты веришь в то, что ее нет…
– Ноги подними, – сказала дворничиха.
Телефон у сердца екнул и затаился. Вода в приборе подернулась рябью.
– Нет… – прошептал Оскар, глядя в глаза старухе, укутанной шерстяным платком.
– Чего смотришь? Ноги подбери, говорю!
Телефон неуверенно крякнул, жидкость в чаше вспыхнула, погасла и вдруг завертелась волчком, подбросив вверх туманное облачко. Протяжная трель донеслась из кармана.
– Да!!! – закричал Оскар в трубку и дворничиха, махнув метлой по его ботинкам, двинулась дальше. – Эрнест!!!… – эхо понеслось в слепую бездну. – Эрнест!!! – кричал Оскар, срывая голос, пока не услышал ответ.
– Как же тебе не стыдно… – с укором произнес крошка-граф. – Папаша из-за него лекарства пачками жрет…
– Эрни, надо зафиксировать частоту! Слышишь меня? Кто-нибудь, кто разбирается в этом, рядом есть?
– Мы нашли частоту, но в каком-то непонятном диапазоне. Мы с ним никогда не работали…
– Быстро отвечай на вопросы. Быстро и четко, от этого будет зависеть, вернусь я когда-нибудь или нет. Как ты вычислил меня здесь?
– Не я! Папаша с Женькой. А я дозвонился, потому что они сказали, что это нельзя будет сделать. Они были так уверены, что я взялся на понт.
– Дай мне «папашу», скорее, малыш, с тобой все равно говорить бесполезно.
– Почему? Это ж я дозвонился. Помнишь, как ты звонил в «День Галактики», когда доктор застрял? Они использовали твою программу. Нашли машину возле метро, повторили твой путь и стали зондировать все порталы. Оскар, скажи, что делать, чтобы вытащить тебя оттуда, потому что порталы в хроно-константе, а Греаль у тебя.
– Запомни, как дозвонился!
– Понял.
– И звони… Через двадцать минут начинай телефонную атаку, крошка, слышишь? Давай договоримся, – Оскар посмотрел на часы. – Только твой звонок может запустить прибор, без него я не найду дорогу обратно.
Связь прервалась, и облачко над чашей сдуло ветром. Тучи над двором сгустились. Прибор погас.
– Что я тебе говорил? – торжествовал Эккур. – Поверил, и все получилось.
– Не поверил, – Оскар быстрым шагом пошел к метро. – Нет, не поверил, просто я написал полезную прогу. Правильную прогу когда-то я написал.
– Но если ты веришь в прогу… – настаивал Ангел, прыгая по лужам за человеком, – если ты веришь, что написал прогу, почему не хочешь поверить в мир, в котором ты ее написал? Ты веришь в компьютер, в рабочий стол, в день и ночь, в утро и вечер, веришь, что твой Учитель, Натан Валерьянович, поправится, но почему же не хочешь поверить во Вселенную, в которой все это существует, без которой ничего невозможно? Где твоя логика, мыслящий человек?
– Некогда, Эккур! Я возвращаюсь.
Оскар сбежал на платформу по эскалатору, который невыносимо медленно ехал вниз, и встал у края, чтобы первым прыгнуть в вагон. Эккур встал рядом.
– Извини, – сказал Оскар. – Я возвращаюсь один. Мы существа различных частот, поэтому не можем пройти одним порталом. Кому-то из нас придется остаться. Это твой мир, поэтому остаться придется тебе. Ты веришь в то, чего не можешь знать. Я знаю то, во что не могу поверить. Спасибо тебе, Ангел! – Оскар обнял на прощанье растерянного Эккура и вошел в вагон.
– Оскар… – прошептал Эккур, когда дверь закрылась. – Оскар… – поезд тронулся, Ангел пошел за ним по перрону. – Не бросай меня здесь! Слышишь? Оскар! Не бросай меня здесь одного!… – крикнул он и упал на колени. – Оскар, пожалуйста, не бросай меня здесь!!!