ТАРХИ. СЕРАЯ НЕВЕДЬ Часть первая. «ПОГОНЩИКИ СКОРПИОНА»

«Человечество никогда не достигнет края Вселенной. Слышите меня, люди? За всяким горизонтом последует новый. Вы утонете в этом мире раньше, чем он покорится вам…» – одна фраза, подписанная Самуэлем Римасом, была найдена в доступных сетях. Больше ни слова. Ни намека на то, что есть такой человек на Земле.

«Зря я здесь», – решил Галилей, занимая место в салоне экспресса.

Напротив почтенной старухи сидеть не желал никто. Высокая, худая… она смотрела на попутчика сквозь дымчатый визор. На глянцевом черепе был уложен гребешок белоснежных волос, словно пенка на фруктовом желе. Совсем по-другому Галилей представлял себе Метрополию, когда путешествовал в иллюзориях – игрушках, созданных людьми, которые никогда не бывали на реальной планете. Он иначе представлял землян. Ему казалось, что это не Земля, а Мезаметаний – колония на орбите Венеры, приютившая весь странный люд. Впервые он был пассажиром на транспорте и не отвечал за конечную точку маршрута.

Почтенная старуха улыбнулась, рассматривая пришельца, множество мелких морщинок брызнули лучами от уголков глаз. В отвисшем ухе замигала клипса сетевой антенны, по визору побежали картинки. Галилей решил, что старуха улыбается не ему. Он в лучшем случае удачно вписан в проекцию. Земля неизвестная, незнакомая и совершенно чужая приняла его с безразличием.

– Мне надо найти человека, а я не знаю, как это сделать, – пожаловался попутчице Галилей. – У меня важная информация. Возможно, человечеству угрожает опасность, о которой оно не догадывается.

Легкий чубчик старухи шевелился под сквозняком кондиционера, острые плечи торчали из корсета. Галилей осмотрел ее коленки и понял, что кожа, которой наградила природа эту персону, была рассчитана на десяток старух. Кожа была натянута до глянца только на голове, на голых плечах и коленках. Во всяких других местах она собиралась обильными складками. А может быть, старуху надули до размеров контейнера, а потом выпустили из нее воздух вместе с жиром и мясом. Он первый раз в жизни видел таких. Сегодня все для Галилея было впервые.

– Это правда, – неожиданно сказала она, – наша инфократия узурпировала не только информацию, но и сам здравый смысл. Они считают, что у человечества достаточно эстетических «угроз», которые пострашнее прочих. А на самом деле…

– Что на самом деле?

Почтенная дама наклонилась, чтобы приблизить мысль к собеседнику.

– Цель инфократии – сохранить самое себя. А цивилизации, чтобы развиваться, нужно ломать стереотипы. Пусть весь мир разлетится вдребезги. Ничего интереснее с ним уже не случится. Впереди у человечества только тупики и новые горизонты маразма.

– Впереди у человечества большие проблемы, – предупредил Галилей, и складки кожи на его собеседнице отвисли, образовали пустые мешки для мышц. Особая эстетика, непонятная космотам, но такая модная среди пожилых особ Метрополии. – Впереди проблемы, – повторил он, – и очень серьезные… которые пока еще не поздно решать.

Старуха откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. С багажной полки спустился зверек с полосатым хвостом, пройдя по спинке сидения, перебрался на соседнюю.

– Дукер, – сообщил секретарь, – имитатор ручного питомца. Приятный, мягкий на ощупь, с добрым характером. Снимает стресс в общественном транспорте.

Галилей проклял себя за то, что выбрал «Моби-Эн» в качестве гида-путеводителя. Польстился на универсальный формат и обещания не загружать рабочее поле рекламой. «Мобильная Энциклопедия» знала о Земле меньше космота, но постоянно давала советы.

– Да… – согласилась старуха. Не то с Галилеем, не то с сетевым собеседником. – Адепты Доктрины не понимают, чем законы природы отличаются от правил, которые они создают для собственного комфорта.

Сначала за окном царил полумрак, потом Галилей заметил океан под брюхом летящего поезда. «Серебряная Струна» уносила его в сторону вечной полярной ночи. Кольца разгона мелькали за окнами, экспресс занимал рабочий эшелон. На скорости были видны лишь удаленные объекты. Ребристая поверхность океана натягивалась глянцем. Из воды поднимались площадки искусственных островов, похожих на исторические орнаменты. Секретарь напомнил, что Галилей не активировал биопаспорт, и в Полярном Поселке его может не выпустить турникет. Космот удивился: «Впустил же он меня на платформу без паспорта»? За день он прошел с десяток турникетов и ни одного вопроса не получил.  

Сегодня для Галилея все было удивительно, все было в первый раз. Впервые он так близко увидел планету непарадной ее стороной. Планету, накрытую куполами климатических павильонов; каменоломни, стесанные до уровня океана; технические шахты и желтый дым транспортного тоннеля.

В малонаселенных зонах не было остановок. Экспресс поднимался на приличную высоту. Галилей видел горизонт, озаренный рассветом, который сразу переходил в закат. Даже в космосе, оставаясь один на многие сутки дежурства, он не чувствовал себя таким одиноким фантомом. Галилею казалось, что по дороге он потерял самого себя.

– Не придавай себе слишком много значения, – посоветовала старуха. – Человек, в сущности – скучнейшая тварь, вынужденная добывать себе статус. Отними его и ты увидишь…

– Что увижу?

Почтенная дама подняла визор и посмотрела на Галилея.

– Пустое место, – ответила она. – Что же еще?

«Серебряная Струна» опустилась в сумерки, под брюхом потянулись поля, расчерченные руслами пересохших каналов. Люди сидели в вагоне тихо, словно замороженные. Галилею казалось, что мужчина в соседнем ряду умер, потому что за время пути ни разу не шевельнулся. Галилей зашел в вагон – мужчина уже сидел в несуразной позе. Когда миновала половина пути – мужчина не сделал вдоха. Его лицо было закрыто непроницаемой маской. Никто из пассажиров не обращал на мужчину внимания. Даже стюард не повернул к нему головы. Одни выходили на остановках, другие входили. Чем дальше от космопорта удалялся экспресс, тем меньше народа сновало туда-сюда, тем тяжелее была тишина… длиннее интервал между станциями. Галилей понимал, что у Поселка в салон опять вольется толпа, но не знал, как вступить в контакт с цивилизацией, которую так не жаловала попутчица.

Пришелец решил не рисковать и уладить дела с биопаспортом раньше, чем явится в Полярный Поселок. Он вышел в тамбур. Экспресс снижался к платформе. Мимо окон потянулись холмы, подсвеченные желтыми фонарями.

– Платформа «Мусорная гора», – предупредил «Моби-Эн». – Дешевый кемпинг.

– Подходит, – ответил секретарю Галилей.

– Публика всякая…

– Мне все равно.

Гравитация в тамбуре ослабла. Экспресс вошел в тормозные кольца. Платформа, раскрашенная рекламой, замерла перед ним. Галилей шагнул за борт.

 «На территории кемпинга строго запрещено…» – оповестила гостя информационная тумба. Галилей пробежал глазами по списку. Особенно его тронул запрет на варку, жарку и прочую обработку семечек тыквы, дикорастущей в овраге; на кражу грунта, а также самовольную посадку ботанических экземпляров, не одобренных руководством кемпинга.

– Ограбил музей космонавтики? – спросила девица, указывая на очковый визор пришельца.

Веселая компания притаилась в тени платформы, словно встречала кого-то. «Моби-Эн» давно советовала приобрести стандартную гарнитуру, шлем или поставить в глаз чип, но Галилей привык работать в очках и не видел смыла менять привычку.

– Может, наследство получил от прабабки?

– От прадедки… – огрызнулся гость.

«Кемпинг «Мусорная гора» приветствует нового постояльца, – оживилось табло у ворот. – Можешь занять место в верхнем секторе, откуда открывается пленительный вид на Полярный Поселок. В твоем распоряжении персональная горелка, рядом с которой каждый может почувствовать себя дикарем у костра. Можешь воспользоваться своим жильем или взять жилье напрокат. Если возникнут трудности, смело обращайся к дежурным. В служебном блиндаже присутствует ответственное лицо, готовое ответить на все вопросы...»

– Эй, ты! – не унималась девица. – Продай очки. Сколько хочешь за них?

– Перебьешься, – ответил Галилей и продолжил путь в направлении сектора, из которого открывался «пленительный вид».

– Тогда подари! – крикнула она вслед.

Галилей свернул к блиндажу. Намеревался задать вопросы дежурным, но передумал. Решил не делать этого, чтобы не попасть под насмешки. Он заметил в овраге тыкву… В тот день Галилей впервые потрогал землю руками. Точнее, питательный грунт, который строго настрого запрещалось красть. Однажды он держал в руках банку с настоящей землей, которая совсем не было похожа на эту. Однажды… в прошлой жизни, куда обратной дороги нет. Теперь у Галилея начиналась новая. Надо было только понять, зачем.

Он ускорил шаг и скоро добрался до зоны, предназначенной для жилья. Тут-то город пленил его с первого взгляда. За холмами, утопающими в сумерках, простирался огненный океан. С орбиты Полярный Поселок представлял собой небрежную кляксу, разлитую по краю материка, а с горы – можно было различить очертания высотных строений, парковочных мачт, похожих на башни; крыши павильонов, под которыми собирался туман. Пришелец видел уровни этажей, прозрачные перекрытия, светящиеся ультрафиолетом искусственного климата. С нижних улиц взмывали вверх стволы транспортеров, похожие на лучи прожекторов. Над портом суетились машины, вереницами подлетали к Поселку. Кружили, ожидая приглашения на парковку, и такими же вереницами улетали. Галилей всегда сочувствовал городским пилотам, вынужденным строго держать эшелон. Но даже не представлял себе, как красиво сморятся магистрали «низкого неба».

Полярный Поселок разливался от горизонта до горизонта, шевелился своей непонятной жизнью, мерцал и рябил ядовитыми красками. Галилею казалось, что когда-то давно он жил в этом океане хаоса, но выплыл на сушу, чтобы спастись.

– Эй, ты! – он не заметил, как компания, донимавшая его у платформы, оказалась поблизости. – Как тебя с таким хламом пустили в экспресс? Он же половину сетей не ловит. Или ты ехал в багажнике для антиквариата? – интересовалась девица. Старомодный гость присел на газон и протянул руки к огню горелки.

– В Космотрансе работаешь?

– Нет.

– А откуда костюмчик? В таких ходят пилоты Космотранса.

– Из прабабкиного наследства.

Компания посмеялась над Галилеем еще раз и двинулась дальше. «Территорию кемпинга строго запрещается засорять объемными гало-проекциями, – напомнил секретарь постояльцу, – пользоваться аэрокарами, ходить в обнаженном виде, навязывать секс незнакомым персонам…»  Он еще раз подключился к сети. «Неужели девчонка права, – думал он, – и моя гарнитура не берет толковый поисковик? На границе соляра берет, а в пределах планеты – нет. Не знает, как бороться с информационной замусоренностью Метрополии…» 

За истекшие сутки на рабочем экране набралось столько хлама, сколько в космосе он не набрал бы и за год. «Моби-Эн» считала своим долгом загрузить путешественника рекомендациями на все случаи жизни: где провести свободное время, что съесть, не нарушая пищевой карантин, где взять персональный транспорт в прокат… Но куда податься на нем? Ни одного совета по поводу того, как жить дальше, в энциклопедии не имелось.   

– Биопаспорт готов и ждет активации, – сообщил секретарь. – Департамент безопасности Метрополии просит сохранять файл в открытом доступе и сообщить о цели и сроках пребывания.

На экране появилась анкета, и Галилей приподнял очки: убедился, что не засоряет пространство объемными голографическими проекциями.

Пар поднимался над Полярным Поселком. За сутки, что Галилей провел на орбите, он не успел рассмотреть ничего. Города сливались в каскады огней, опоясывали экватор цепью кварталов и магистральных развязок, растекались волнами к полюсам. Здесь, с газона «Мусорной горы», все виделось по-другому. Лавина необычных ощущений накрывала пришельца. Голова кружилась. Сообщения прибывали в рабочую зону и действовали на нервы. Земляне, должно быть, привыкли не замечать информационных атак. Галилей не привык. Для него каждый знак, каждая буква экрана имела смысл, потому что от них порой зависела жизнь и смерть.

«Администрация кемпинга предупреждает, что на территории категорически запрещено жарить тыкву…»

Секретарь раньше хозяина сориентировался в потоке информации и по своему разумению стал сортировать ее на «важную» и «не очень». Важное сдвинулось в середину обзора и подплыло к глазам клиента, погруженным в краски «полярного» города.

– Паспорт должен быть активирован в течение первых суток, иначе информация будет потеряна. Придется снова проходить идентификацию, – напомнила «Моби-Эн».

– Как его активировать?

Энциклопедия понятия не имела, как. На орбитальной платформе Галилея подвергли подробной идентификации и вшили чип в черепную кость, который некоторое время чесался. Без чипа и речи не было о том, что неизвестный космот сойдет на грунт и растворится в толпе.

– Планета Земля на сегодняшний день является одним из самых населенных очагов цивилизации, – сообщила Мобильная энциклопедия. – Активация паспорта означает вскрытие файла, ознакомление с его содержанием и сохранение в зоне доступности контролирующих устройств.

– Можно с ним не знакомиться? – спросил Галилей.

– Обладатель документа обязан вести себя в соответствии со своим социальным и биологическим статусом. Тебя не интересует статус?

Бегло ознакомившись с паспортом, его обладатель понял: наука «соответствовать» покорится ему не сразу. «Проще завербоваться на шестой соляр, – решил он. – Подрядиться на бессрочную вахту, и не иметь в этом мире статусов. Сделать это пока не поздно. Пока не натворил непоправимых дел».

Беспокойные мысли снова одолели пришельца. Перед глазами замелькали символы. Стрелка эгрегора «уколола» глаз. Галилей был предупрежден: если стрелка эгрегора торчит не туда куда надо, дела у землянина продвигаются с большим скрипом. А с интеллектуальным коэффициентом в красной зоне… «Может быть, дело во мне? – заподозрил пришелец, который никогда не жаловался на голову. – Может, поисковые сети не считает меня существом разумным?» Его интеллект был далек от «красного», но фонарик над блиндажом дежурного призывно подмигивал.

– Там отвечают на все вопросы, – напомнил секретарь, распознав вопросительный взгляд.

Галилей поднялся с травы и пошел на свет фонаря. 

Утопленное в горе помещение имело мощные вентиляционные трубы. Все говорило о том, что это не просто блиндаж, а подземный поселок. Дежурные сидели у входа, занимали приземистый стол, на который были свалены комплекты палаток. Трое мужчин в униформе координаторов кемпинга. Один ремонтировал шланг, который оторвали клиенты. Другой общался в сети, и его лицо закрывала плотная зеленая голограмма. Третий грыз тыквенные семечки и сорил шелухой. Объедки запрещённых растений цеплялись за его небритый подбородок, вязли в волосах, сыпались на коленки. Никто не делал дежурному замечания, не стал делать и Галилей.

– Подскажи, что означает стрелка рядом со значком эгрегора? – спросил он и продемонстрировал едоку фрагмент паспорта.

Дежурный сплюнул шелуху на пол.

– «Восходящий».

– В смысле?..

– Стрелка вверх – означает «восходящий» эгрегор. Вниз – «нисходящий», – дежурный поглядел на постояльца, как на обладателя «красного» уровня интеллекта. – Значит, что ты – человек! – пояснил он. – Чего смотришь? Я, допустим, тоже человек, – немного подумав, Галилей обернулся к починщику шланга. – А этот – бледный суррогат, – добавил любитель семечек. – И тот, – он указал на существо, увязшее в сети. – Оба бледные суррогаты! С ними разговаривать не о чем.

«Бледный суррогат», увлеченный общением, бровью не повел, а починщик засуетился, бросил работу и скрылся на нижнем уровне блиндажа.

– Опять не понял? – догадался любитель тыквы. – Космот, что ли? Первый день на Земле?

Галилей  вернулся на склон с «пленительным видом» на город. Солнце едва поднялось над горизонтом и снова провалилось в ночь. Когда-то он был уверен, что жизнь вне Земли не идет в зачет. Эту мысль привила ему нянька. Женщина, которая вырастила космота вдали от планеты-родины, считала, что только на Земле можно отсчитывать минуты, часы и годы. Галилей почувствовал, как время сдвинулось с мертвой точки. Его жизнь стала короче на сутки. Только радоваться этому или горевать, человек еще не решил.

– Первый день в Метрополии? – прочел его мысли любитель семечек. – В реале, космот?

– В режиме имитатора, я бывал на Земле много раз, – ответил Галилей.

– Ну, даешь… – небритый человек с шелухой в волосах бросил горсть семечек на горелку. – В режиме имитатора я излазал Вселенную. Хочешь?.. – он протянул горсть новому поселенцу.

– Пищевой карантин.

– Завербовался или в гости?..

– Не боишься есть это?

– Плевать! – дежурный по кемпингу расселся на траве и вытянул ноги, как истинный хозяин планеты. – Монц, – представился он.

– Галилей, – ответил постоялец.

– Я всегда говорил: человек человека видит издалека. Почему ты обратился ко мне? Потому что между нами, людьми, есть связь, которую не понять суррогатам.

– Я подошел, потому что ты не был занят.

– Вздор! Даже если я был бы занят как профессор ботаники, ты б все равно подошел ко мне. Заметь, как ты ставишь вопрос: «Не страшно ли это есть?» Знаешь, что бы сказал суррогат? «Сейчас же плюнь, потому что запрещено!» Как они умеют меня достать! Не против, если я посижу здесь недолго? Молчание человеческое интереснее их пустой болтовни.

Человек придвинулся к горелке, на которой жарились семечки, но компания веселых девиц уже возвращалась к платформе.

– Привет, Монц! – крикнула самая бойкая. – Человека нашел?! Смотрите-ка, Монц опять откопал человека… на помойной куче.

– Не зли меня, погремушка!

– Ей, Монц! Ты их лови и посылай в зоопарк.

– Катись, пока не высчитал за инвентарь!    

Девица примолкла. Компания продолжила путь. Аромат жареных семечек, которыми пропах свитер Монца, казался Галилею диким, как вся планета с ее бесконечными турникетами и лицами, скрытыми гарнитурой.

– В реале…  Первый раз в Метрополии?

Галилей прикоснулся к огню горелки.

– Горит натуральный газ? – спросил он.

– Космот! – убедился дежурный. – Кто тебе разрешит жечь газ? Нет… когда-то сюда свозили органику, чтобы у постояльцев жопы не мерзли. Отходы, конечно, но под саркофагом оно не воняет. Теперь органику закупают колонии, а мы – делаем вид, что жопам тепло. Плазменный имитатор, вот что это такое. Отличительная особенность нашей «кучи» от таких же соседних. Может, думаешь, что трава под тобой натуральная? Здесь ничего натурального, кроме тыквы. Ой, парень, хреново тебе придется.

– Уже хреново, – подтвердил Галилей.

– Ты вообще кто? Занят или гуляешь?

– Инженер.

– А точнее?

– …По вентиляции и кондиционированию Автономных Космических Станций.

– С АКСы, значит, свалил. Работу ищешь?

– Человека.

– В чем проблема?

– Найти не могу.

– Кто он?

– Астрофизик Полярных Обсерваторий. «Моби-Эн» информацию не находит.

– «Моби-Эн» – путеводитель по дешевым борделям. Выброси эту дрянь. Имя у человека есть? – Монц вставил в ухо клипсу, которая до сих пор висела на нем серьгой.

– Самуэль Римас.

– Знаешь имя и не можешь задействовать поиск? Суррогат бы справился.

– Сеть считает, что человека с таким именем нет.

Монц стряхнул с колен шелуху.

– Самуэль Римас, – продиктовал он секретарю и зажмурился, чтобы активировать встроенный в глаз проектор, – астрофизик… Ты не напутал с именем?

– Может быть, в соляре есть другая Земля?

– Может быть, Римас спрятался? Или сменил идентификацию?

– Такое бывает?

– Всякие дела бывают. Я знаю кое-кого из обсерваторий. Попробую навести справки, если надо. Римас знал о твоем приезде?

– Я сообщил с орбитальной базы. Надеялся, что он встретит меня в порту.

– Значит спрятался.

– Но я не ссориться сюда ехал. Я ехал за помощью.

– Может, спрятался не от тебя. Мало ли доброжелателей у хорошего человека. Тем более астрофизика. Их теперь редкий бездельник не пнет под зад.

– Римас координатор проекта внесистемных телескопических баз. Он не мог… Люди с его статусом так себя не ведут.

– На телескопе работал? – сообразил Монц. – Галилей… Небось и родился на телескопе.

– Разве это имеет значение?

– А чего надулся? Спросить нельзя? Чего я сказал? Я еще не сказал ничего обидного. Если на то пошло, я, прежде чем помогать, обязан разложить тебя по анкетам и отправить информацию в депарбез, который ты игнорировал по прибытии. Я сегодня дежурю, понятно? В сети тебя нет. Нет в сети – значит, нет в природе… как твоего Римаса. Может он сам тебя ищет и не может найти?

– Я послал ему «поплавок» прямой связи. Мне нужен этот человек. Найду – и завтра же меня здесь не будет.

– Ну вот… На телескопах все такие обидчивые? Или только те, кого достали из вентиляции? Я же по-хорошему… по-дружески.

– Римас не мог исчезнуть.

– Разберёмся, – пообещал Монц. – Раз я дежурю, значит, это моя работа помогать по жизни болванам, вроде тебя. Тем более что ты – человек. Статистика сейчас на Земле дерьмовая: девяносто девять процентов популяции – суррогаты. И эгрегор у тебя хороший. Я-то думал, «маруны» вымерли. Эгрегор аналитика – элиты науки. А ты – трубочист. Это почему так?

– Меня учили профессии, которая была нужна базе.

– Если астрономии не нужны аналитики – это не наука, а насос по перекачке бюджетных денег в приватный карман. Наука прекратилась – и «маруны» в природе перевелись. То, что тебе одиноко, вполне нормально. Но ты меня, парень, конечно, извини… не знать, что означает стрелка эгрегора вверх – это хуже, чем имени своего не знать.

– Прежде чем я отправлюсь в обсерваторию, надо представлять ситуацию, – объяснил Галилей. – Если Римас прячется, хотелось бы понимать от кого и зачем.

– Правильно мыслишь.

– Но как понять, если я не ориентируюсь в ваших поисковых сетях?

– Абсолютная логика, – согласился дежурный. – Тем более, что в Полярном тебе не понравится. Я еще не видел космота, которому нравится плавать в дерьме. Жить в кемпингах – тоже среднее удовольствие. Как собираешься действовать, если не найдешь своего астронома в Полярном? Полезешь в акадеп? Дальше фонтана тебя не пропустят.

– Какого фонтана?

– Дальше фойе, – уточнил Монц. – Офисы департаментов обычно имеют фонтан. 

– Я понял, – ответил собеседнику Галилей, и тот продолжил лузгать семечки, сплевывать шелуху, словно точно знал, как действовать дальше.

– Не слепой. Вижу, что парень ты ушибленный обстоятельством. В следующий раз на телескоп не вербуйся. Инженеры твоей специальности на всех АКСах нужны. На телескопах бывает всякое. Бывает, станция сгинет вместе с экипажем. Пыли после себя не оставит. Твой Римас, кстати, мог иметь отношение к инциденту.

– Мог.

– Ну, извини! При таких обстоятельствах я бы сам окопался. Или он дает объяснения депарбезу или шифруется, чтобы не давать. А что там случилось?

– Не знаю.

– Быть не может. Твои коллеги погибли. Огромная база, несколько тысяч душ с аппаратурой.

– Что еще говорят? – спросил Галилей, помрачнев.

– Говорят, сказки все это. Здоровенная АКСа сгинула с экипажем и никакой информации. Так… пустой трёп. Но я-то знаю, ребята из обсерваторий трепаться не будут. Говорят, произошло что-то странное. Никто не выжил.

– Один выжил.

– Ну да?

– Один человек с погибшего телескопа жив и ему нужна помощь.

– Нет! – не поверил Монц, – с того самого?.. Что, в самом деле, не трёп?

Некоторое время дежурный молча грыз семечки. Ждал, что необычный постоялец что-нибудь предпримет со своей стороны, но Галилей не имел идеи. Его старомодный визор, брошенный в траву, мерцал рекламой. Только хруст шелухи нарушал тишину, да редкие плевки в направлении горелки. Пламя то вспыхивало, сжигая мусор, то утихало. Заря над городом, розовая, пропитанная испарениями вентиляционных труб, словно застыла перед рассветом. Смех девиц заставил Монца очнуться. Вероятно, экспресс привез на «Мусорную гору» новых гостей.

– Вот что, парень… – подытожил дежурный, – сиди здесь, никуда не дергайся. Дай мне подумать, посоветоваться с людьми. А ты... лучше сам по сетям не лазь. Возьми палатку и выспись! Я скажу, чтоб тебе ее принесли. Эй! – крикнул он девицам, которые прохлаждались без дела. – Сходи в блиндаж, скажи, чтобы принесли ночлег и поставили. Видишь, человек с дороги!

От Монца осталась горсть шелухи и неуловимый, почти мифический запах жареной тыквы. Трава на участке была пропитана хвойным парфюмом, к которому Галилей не привык. На базе, на которой прошла его жизнь, все зоны отдыха были устланы полимерной травой, но запах хвои и шелухи казались пугающе инородными, грубым вторжением неизвестного мира. Город уже не пленял. Галилей смотрел на яркие пятна пустыми глазами. Бесформенная клякса расплывалась по горизонту. Он понял, что смертельно устал, но боялся заснуть. Боялся вернуться в мир, в котором был веселым и безответственным малым. В мир, который продолжал существовать рядом с ним. Галилей не мог смириться с несправедливостью. Только раз в жизни человеку дано потерять сразу все. Но каждый раз, просыпаясь, он заново привыкал к тому, что жизнь внезапно закончилась по неизвестным науке причинам. Просто парковочные порты телескопа не ответили позывным. И ничего… как будто не жил на свете. Как будто жизнь ему только снилась.

Туристическая платка с круглыми боками была похожа тыкву. Ее стены наполнились теплым газом. Внутри надулась кровать, похожая на ложемент. Чтобы не уснуть, Галилей стал рассматривать небо. «Моби-Эн» не смогла поймать фокус, поэтому наспех вычислила загрязненность воздуха, признала его годным для жизни, и сообщила, когда в последний раз атмосфера планеты подвергалась тотальной очистке. Галилей подумал, что может остаться здесь навсегда, поселиться в тыквенном домике и ничего не делать, ни о чем не думать, не знать, но однажды… Он боялся проснуться и услышать, что Земли больше нет. Что, пока он спал, произошло «необъяснимое событие» в результате – он лишился работы и дома, родных и друзей. Всего, что любил и не думал терять.

Всё еще могло сложиться иначе. Самуэль Римас мог прибыть не в тот порт и теперь искать связи с пришельцем. Среди рекламного мусора могло пропасть сообщение об ошибке; о том, что Галилея ищут на всех солярах, а он сидит на горе и ждет полярного утра… и не может очнуться от сна. Галилей закрыл глаза, потому что устал от «пленительного вида на Полярный Поселок». Он готов был уснуть на сто лет, только свист у горелки мешал отключиться. Галилей решил, что назойливая девица не оставила идеи познакомиться с ним, но у огня шастал пылесос, подчищая рассыпанную шелуху. Смешной, неуклюжий и носатый, словно дукер. Только что не «мягкий на ощупь», проворно орудовал хоботком, высасывая из травки мусор.

– Плюнь! – приказал ему Галилей. – На территории кемпинга тыкву есть запрещается! –Пылесос опешил. Выключился, втянул в себя хобот и начал продувать фильтр. – Плюнь, что съел! – повторил Галилей.

Аппарат хрюкнул, харкнул в траву порошком и замер.

– Кто издевается над «чистюлей»? – донеслось из дежурного блиндажа. – Кому в зуб?

Галилей еще раз поглядел на небо. Идея остаться здесь навсегда уже не казалась «пленительной». Ему захотелось убраться с Земли подальше. Найти работу за границей соляра, и забыть свою прежнюю жизнь. Маленькая, обиженная машинка включилась и высосала шелуху до последней крошки. Прежде чем удалиться, ее корпус вытянулся, приобрел независимую осанку и пополз по траве.

– Какая огромная планета, – заметил пришелец, – больше, чем космос… Больше, чем Вселенная. Гораздо больше, чем можно было представить. Кто я такой, чтобы ползать по этому «газону» в поисках справедливости? На таких, как я, справедливости не напасешься.

Когда солнце снова приподнялось из-за горизонта и повисло над морем полярных огней, Галилей очнулся от сна. Он не вспомнил о прошлом. Он не сразу сообразил, где находится, и как оказался в живописном месте с «пленительным видом». Тяжелая рука легла на плечо.

– «Погонщики Скорпиона»? – услышал он голос Монца и поднял голову. – Твой телескоп назывался «Погонщики Скорпиона»? Иди за мной.

Галилей последовал за дежурным, не задавая вопросов. На ходу Монц отдал распоряжение коллегам по кемпингу, из чего стало ясно: дежурный намерен отсутствовать не менее суток, и в это время все должно быть в порядке. На платформе экспресса Монц погрузился в себя, словно испугался посторонних ушей. Только в салоне сообщил Галилею новость:

– Я связался с человеком из обсерваторий. Он хочет лично видеть тебя. Очень просил до встречи не выходить на связь и Римаса не искать.

Помрачневший Монц отвернулся к окну. Дал понять попутчику, что до прибытия на место разговора не будет. «Серебряная Струна» отошла от платформы. Сначала экспресс летел по трубе, похожей на звериную глотку, потом воспарил над туманом. За окном появилась реклама музея эталонов и зоопарка, которая немного скрасила тягость молчания. Монц первым не выдержал тишины.

– Твой Римас покончил с собой, когда пропал телескоп. Больше не спрашивай ни о чем. Я дал слово Филину, что до встречи с ним никаких разговоров. Все вопросы задашь ему.

Химические склады промелькнули под брюхом экспресса. Реклама поблёкла. Когда Галилей осмыслил услышанное, за окнами уже плыли окраины города – павильоны с тропическим микроклиматом.

– Выходит, я ехал к мертвому человеку?

– Откуда ты знал? Информации о событии нет. Кроме того, после кончины твоего академика исчезла и информация о нём самом. Он ведь у тебя академик? Вообще-то… чтоб ты плохо о землянах не думал… здесь принято с честью провожать мертвецов. Для сохранения памяти есть государственная программа. Целая «Поминальная Сеть»! Там все без «фонтанов». Умер человек – приходи, хорони. Любую инфу о нем загружай и смотри, любой народ собирай на могильный портал. «Поминальники» бывают интереснее зрелищ. Только Римаса ты там не найдешь. Все, что произошло с этим парнем – нетипично и аномально. Поэтому до встречи с Филином лучше о нем не болтать. Тебе повезло, что Фил мой давний знакомый. В академическом департаменте с тобой бы не церемонились. У них жёсткая линия: никакие телескопы не пропадали, никаких опасных исследований не вели. А о Римасе никто и не слышал. Ты в курсе, чем занимался твой телескоп? Или не вылезал из трубы?

– Наблюдением за Галактикой и Вселенной. Программ было много.

– Что твои астрономы увидели во Вселенной такого, что родной департамент в шоке? При упоминании о «Погонщиках», у акадеперов жидкий понос.

– Не знаю.

– Может, потому и жив, что не знаешь. Римас, думаю, знал.

– Я отлучился с базы на сутки…

– Молчи! – приказал Монц. – Уму непостижимо, что происходит. Испарилась АКСа размером с жилой квартал! Одного оборудования – Полярный можно купить со всеми подвалами! А у этих сволочей ничего не случилось!

– Покончил с собой… – не верил Галилей. – Зачем?

– Не удивлюсь, если ему помогли. Я теперь вообще не удивлюсь ничему.

– Платформа «Полюсный Маяк», – сообщил секретарь, когда экспресс зашел в тормозные кольца и снизился до посадочных эшелонов. Платформа имела три этажа, народ в нетерпении толпился у трапов. Галилей заметил у горизонта толстую башню, покрытую полусферой, словно срисованную с детского иллюзория. Именно так земляне представляли первые «полюсные маяки» – основательными и помпезными. Настоящие же были размером с багажный кипер. «Полюсный маяк» никогда не торчал над линией горизонта. Его всегда прятали в грунт, в камеру, защищенную от излучений.

Город стеной поднимался из-под земли. Над прозрачной крышей экспресса проплывала «Арка Первопроходцев», величественная в своем ледяном сиянии. Над ней летали протуберанцы, имитируя всполохи магнитных бурь. На момент в экспрессе померк свет. Пассажиры верхнего яруса проводили глазами сооружение. «Северным сиянием» Арка приветствовала каждого въезжающего в полярный сегмент.

Столпотворение было нешуточным. Посадочные платформы лежали на крышах жилых массивов. Под брюхом проскакивали машины технических служб. Здесь было так светло, что не было видно звезд. Небо подпирали световые столбы, кишащие информацией и рекламой. Музей фарфоровых статуэток приглашал посетителей прямо с платформы окунуться в образы изящных искусств. Демонстрировал женские головы, украшенные узорами невиданных причёсок.

Экспресс проходил навылет климатический павильон, в котором росли лианы и пальмы, стекали каскады с камней. Широкие площади сменялись узкими проходами между строений, напоминали скалы первобытных планет. В первые сутки Галилей не мог понять, нравится ему Земля или нет. Смог бы он остаться здесь, если б оказался на планете свободным от прошлого? Нигде и никогда прежде он не видел такого простора и такого скопления народу в закрытом пространстве. В «Струну» вливались новые толпы. Настал момент, когда в тамбурах не осталось стоячего места, но половина пассажиров выгрузилась в курортной зоне у озера, а экспресс спустился к глубинам теплого водоема и прошел его по прозрачной трубе. Только рыба вильнула хвостом над крышей. «Серебряная Струна» замедлила ход, дала пришельцу рассмотреть коралловый риф. Подводный аппарат с синим «глазом» и эмблемой департамента безопасности стоял на дне и пускал пузыри. Галилея не радовали красоты. Он еще надеялся проснуться в тесном дежурном модуле, никак не похожем на климатический павильон. Встряхнуться от кошмара пережитого и получить нагоняй за самовольную отлучку с вахты.

– Выходим, берём такси, – предупредил Монц. – Турникеты общественного транспорта для тебя нежелательны. Узнают, что ты с «Погонщика»…

– И мне помогут покончить с собой?

Монц вышел в тамбур и замер, взявшись за поручни. Его раздумья продолжались до полной остановки экспресса.

– Да, – согласился он. – Мне будет неприятно узнать о твоей кончине.

Вслед за товарищем, Галилей пересек платформу жилого квартала, перешел на уровень, предназначенный для городского такси, сел в двухместный аэрокар. Машина соскочила с платформы и провалилась в яму, похожую на шахту лифта.

– Исторические развалины видел? – спросил Монц. Машина шла со скоростью, на которой строения, прижатые друг к дружке отвесными стенами, не отличались от лифтового ствола. – Дома, которые строили из камней, не из полимеров. Сейчас увидишь город предков. Нам по городским магистралям лучше не шастать.

Из окон развалин торчала полимерная пена, укрепляющая фундамент верхних кварталов. В салон проник запах гнили. Панель контроля заверила пассажиров, что полет безопасен, контур замкнут и климат благоприятный, но время прибытия бортовой секретарь рассчитать затруднился.

– Будешь пользоваться такси в ручном режиме – строго держи эшелон, – предупредил Монц. – Не вздумай лезть на орбиту с полярных широт даже на челноках Космотранса. Для этого есть специальные коридоры. И пользоваться ими можно только с разрешения диспетчера ближайшего космопорта. Нас курирует Второй Полярный. Забудешь – машина подскажет, главное иметь лицензию на управление. Космические навыки тебе не помогут. Если не пилотировал в атмосфере – лучше бери автомат и вводи координату. Потратишь больше времени, зато будешь цел.

Машина пошла на север по неровному коридору, который когда-то был улицей, предназначенной для колёсного транспорта. Такие Галилей уже видел. Он даже пытался рулить четырьмя колесами, но симулятор все время выставлял на пути фонари и не показывал габаритов защитного поля.

– Видишь… руины под перекрытием? – Монц указал на свалку камней. – Город в этом районе проседает, а укрепить фундамент нельзя. Историческая архитектура. Видишь ее?

– Не вижу, – признался товарищу Галилей.

– И я не вижу. К истории у нас относятся примерно как к телескопам. Сначала растопчут в пыль, потом сделают вид, что не было никаких построек. Слушай, – осенило Монца, – а может, найдётся? Бывает, что объекты в космосе ведут себя как фантомы. Сначала исчезают, потом появляются.

– «Скорпо» не глиссер, соскочивший с маршрута. Это стационарная база, четко привязанная к координате.

– А если налетел на какое-нибудь, извиняюсь за выражение, «темное тело»?

– Это телескоп. Он видит опасные объекты раньше других.

– Да уж, дело дрянь, – согласился Монц. – Хоть Филин и просил не делать выводы… Вообще-то он не ученый. Он как ты, техперсонал при лаборатории, но говорит, что Римаса знал, и память о нем терять не намерен. Твой Римас, оказывается, был одиозной персоной, и у Фила могут быть неприятности из-за встречи с тобой. Тем не менее, он согласен поговорить.

Фара такси осветила стену с квадратными дырами, из которых торчал полимерный «сугроб». Машина сбросила ход. Ещё одна улица, заросшая пылью веков, потянулась трубой и закончилась тупиком с разметкой транспортного фойе. Пассажиры вышли к парковке. До подземелья доставал скрипучий подъемник, предназначенный для «археологических» грузов. На уровне грунта, в обширном фойе, товарищи пересели в пассажирский лифт, и этажи замелькали с нарастающей частотой. Прозрачные, одинаковые, пустые пространства, созданные не то для выставки, не то для танцевальных занятий.

– Сезонные павильоны, – сказал Монц. – Сейчас пусто. Пока не начнутся праздники, не будет ни ярмарок, ни зрелищ.

На стене кабины появилась информация об открывшемся музее «железных одежд», поднятых с исторической глубины. Рыцарские доспехи, вооружённые длинным копьём, напомнили Галилею скафандр с инструментом для чистки канализации. Здесь же за отдельную плату можно было с рук покормить чудовищ. «Генетические прототипы драконов, – уверяли устроители выставки, – были взяты из древних захоронений и воссозданы с удивительной точностью». Галилей проделал долгий путь не для того, чтобы кормить дракона, поэтому отвернулся к пустой стене.

– Правильно! – одобрил Монц. – Потом окажется, что это тактильная голограмма. Могу поспорить, что генетики даже не парились с реконструкцией. Знаешь, чем они парятся? Хотят, чтоб новый глаз, выращенный у них в лаборатории, принимал частоты, в тридцать раз превышающие частоту среды обитания. О, задача! Оценил важность? Все проблемы современного мира решатся вмиг, как только человечество посмотрит на него новым глазом.

– Не пытайся развеселить меня, Монц. Я в порядке.

– Потерянный ты какой-то. Мне жаль, что это произошло, Гал, но жить-то надо. Ты молодой. Всяко еще повернётся.

Лифт встал под крышей оранжереи. Растения торчали из решётки в полу, держались белыми корешками за минеральный субстрат. Кроны подсвечивались гирляндой. При оранжерее имелось кафе, больше похожее на смотровую площадку. За столом сидела компания, любовалась парком, расположенным на крышах соседних домов. Солнце светило так ярко, словно на полярных широтах кончилась ночь. Только тени лежали подозрительным веером. Галилей заметил над кварталом сгусток плазмы. Ни много, ни мало – «фонарь» магистральной кассетной дальноходки, снятый с объекта пиратами восьмого соляра, и контрабандой проданный в Метрополии.

Монц занял стол у прозрачной стены. Уступил Галилею место, чтобы пришелец мог обозреть красоту ущелья между двух небоскребов. Люди за соседним столом молчали. Молодая женщина грустила в компании мужчин. Женщина смотрела в пустоту, а может быть внутрь себя. Ее выбеленные волосы были коротко стрижены и украшены узором паркового газона. На женщине была тонкая одежда, напыленная на голое тело. Ее пальцы были тонки, шея худа, а на переносице нарисована изящная ящерка с хвостом-завитушкой.    

– Ящерица что-нибудь означает? – спросил Галилей.

– Можно только смотреть. Трогать женщину и разговаривать с ней нельзя, – пояснил товарищ и поманил к себе официанта.

– Она проститутка?

– Нет, но хочет ею казаться. Это Теана, хозяйка кафе, моя бывшая любовница. Я познакомлю вас позже.

Женщина понравилась Галилею. Вся, с головы до ног. И форма черепа, похожая на статуэтку музея эталонов, и тонко очерченный рот; скулы, слегка отдающие синевой. Женщина напоминала мутанта, и это не портило удовольствие. Галилею понравилась даже одежда, которая подчёркивала форму груди. Он ждал, что Теана подойдет познакомиться, но она не повернула в их сторону головы.

– Что-нибудь съесть или выпить? – официант склонился над гостем и положил салфетку на стол.

– Воды, – попросил Галилей.

– Какой?

– Обыкновенной.

Официант выпрямился и поднял вверх брови, но пришелец игнорировал удивление.

– Тебе ясно сказано: принеси воды, – разрядил обстановку Монц. – За что Теа платит тебе, дураку, если ты не знаешь слова «вода»?

– Ах, воды! – дошло до молодого человека. – Монц! Я ж тебя не узнал! Какой-то ты сегодня задумчивый…

– Хорошая была идея взять синтета. Нет, у этой женщины всё не как у людей.

– А кто те люди, что сидят рядом с ней? – спросил Галилей, когда официант удалился.

– Были бы люди. А то же сплошь суррогаты. Все её бывшие любовники, между прочим.   Она их кормит. – Монц навалился на салфетку локтем, чтобы приблизиться к собеседнику. – Запомни это кафе. Последнее место в Полярном, где нет наблюдения по системе «прозрачный город». И «Моби-Эн» отключи, когда отдыхаешь здесь. Место считается не очень приличным, ты меня понимаешь?..

– Публичный дом.

– Теане нравится секс. Она хочет извлечь из этого прибыль. Только для лицензии нужна рекомендация двадцати мужчин. В Полярном столько не наберётся. Сплошь андрогинны, гуманоиды и прочие импотенты. Запомни: серьёзные разговоры можно вести только здесь. Кафе – для своих. Почти приватная зона.

Галилей ещё раз посмотрел на Теану. Зрелище немного успокоило его, если не сказать, вселило надежду, что жизнь ещё как-нибудь повернётся, и может быть, однажды перестанет быть испытанием. Когда официант поставил на стол графин, Монц первым налил стакан и опорожнил его.

– Фу… – сказал он. – Не думал, что у меня на «помойной куче» заведётся гость с телескопа.

Взгляд Галилея переместился с Теаны на клумбу под потолком. Из сердцевины шара рос куст, торчал ветками из клубка корней во все стороны сразу. Такая же висячая жардиньерка украшала холл телескопа. Воспоминания вернули его домой. Галилей рос рядом с таким кустом и получал нагоняй, когда срывал нераскрывшиеся бутоны. Растение было одно, а желающих его пощипать – полный сегмент жилого сектора палубы. «Когда вырасту, – думал маленький Галилей, – вокруг меня будет много цветов. Они будут расти из пола и потолка, из стен и минеральных подушек». Точно как здесь, в приватном кафе. Галилею показалось, что в тот момент он предсказал собственную судьбу. Такую нелепую и никчемную.

– Не помешаю?

За столиком появилась Теана, села рядом и поприветствовала Монца лёгким кивком. У Галилея по спине пробежались мурашки. Скорее от неожиданности. Таких женщин в космосе не бывает. Они могут обитать только на планетах естественного происхождения. Почему – Галилей не знал, он не мог понять, что отличает Теану от женщин, которые прежде окружали его, таких же красивых и вызывающе раскрепощённых. Наверное, взгляд, подчёркнуто отсутствующий в этом мире.

– Кого ты привёл? – спросила она, изящно указывая пальцем на гостя. – Я просила не тащить сюда «мусорный» сброд.     

– Его зовут Галилей. «Восходящий «маруна», к твоему сведению.

Галилей почувствовал, как изумрудный взгляд Теаны осветил его небритую физиономию, никак не готовую к романтической встрече. Почувствовал, но не поднял головы. Он был уверен, что взгляд этой дамы обладает способностью видеть то, что ему хотелось бы скрыть.

– «Восходящий «маруна»? – удивилась она. – Ничего… Симпатичный. Он гей?

– Зачем сразу гей? – возмутился Монц.

– Все симпатичные парни – геи. Он учёный или так… шляется?

– Он с телескопа, пропавшего на границе системы в начале года.

– Нет! – улыбнулась Теана. – Эти глупости распространяй у себя на помойке. Здесь аудиторию не найдёшь. У нас продуктовый контейнер пропал на сортировочной базе – визг стоит до сих пор.

– Не обращай внимания, – предупредил Галилея Монц, – красотка живет в другом мире, в твой она не верит из принципа. Вот если б на телескопе разводили игуан кольцехвостых, вместо того, чтобы наблюдать Вселенную…

– Зачем он здесь? Наблюдать Вселенную из окна академического департамента?

– Дождемся Фила. Там видно будет.

– Фила? Здесь? Впрочем, это не моё дело. Эй! – Теана щёлкнула пальцами, чтобы привлечь официанта. – «Розу» на этот стол. Две «розы» за счет заведения. С каких это пор Фил едет для разговоров сюда? Не хочет вас принять в офисе? Что-то новое…

Брелок сетевой гарнитуры упал на стол, над ним поднялся розовый кубик экрана. Галилей впервые видел такую «рабочую зону», похожую на кукольный домик для девочки, в котором хранятся секреты. Рядом встал бокал с такой же розовой жидкостью и удивительным бутоном на дне. Женщина ушла. Бокал с цветком продолжал стоять. Таких красивых бутонов он в жизни не видел, поэтому немедленно отхлебнул, чтобы иметь возможность любоваться им без преломлённого света. Цветок был так хорош, что Галилею захотелось поселиться в кафе навсегда, возле женщины, которая не верит в телескопы на границе соляра. Среди деревьев, что держатся корнями за решётку в полу. Вдруг, неожиданно для себя, Галилей простил миру свои неприятности и простился с ними, потому что добрая фея взяла его за руку и повела в сказку, где росли бутоны, порхали бабочки вокруг фарфоровых статуэток, журчали ключи среди чистых камней. В том саду не было ни одной вентиляционной трубы, потому что это был самый простой и естественный мир на свете. Галилей приложился к бокалу еще раз. Ему сделалось невыносимо хорошо. Так прекрасно, что голова закружилась от счастья. Что-то щёлкнуло в ухе, что-то стукнуло в темя. Он увидел над собой край стола и свисающий угол салфетки. Испуганное лицо Монца склонилось над ним. Рядом возникла белая голова Теаны. Следом – десяток её бывших любовников подошли посочувствовать человеку, не переставая жевать.

– Я ж забыл про его карантин … – сказал голос Монца из светлой дали неизвестного мира. – Им же никакой бермуды нельзя. Тьфу на мою дырявую тыкву!

– Первый раз выпил «розу»? – догадалась Теана. – Что, в реале?.. Первый раз в жизни?

– Вы должны понимать, что «Погонщики» занимались запрещённой наукой, – утверждал незнакомый голос, далёкий и хриплый. – Люди знали, на что идут. По закону их надо лишить статуса и лицензий. Всех, начиная с капитана, и кончая Римасом, который курировал проекты от акадепа. Мы потеряли технику, которая отвечала за безопасность соляра. Кроме того, принято решение об эвакуации второго аналогичного телескопа. И я не уверен, что этим людям позволят кататься в экспрессах и болтать языками в кемпингах.

Галилей смог приоткрыть глаза. Он понял, что лежит в помещении, отгороженный от общества барной стойкой, с которой свисает шнур. Свет был пронзительно розовым, а может быть, после выпитого, у человека деформировалось восприятие цвета. Но слух обострился. Галилей попробовал встать и не нашел опоры. Стена, отгородившая его от голосов, была высокой, гладкой. За прозрачной створкой рядами стояли фужеры, аккуратными стопками лежали салфетки. Голоса находились по ту сторону отведённого ему мироздания.

– Парень из техперсонала… – заступался за Галилея голос Монца. – Откуда ему знать, чем занималась наука? Отлучился с АКСы на сутки-другие и на тебе…

– Кто его пустил в Метрополию, я не понял? – недоумевал хриплый. – Он должен давать показания в депарбезе. Почему его не задержали на орбите?! …В порту?! Если парень с такой проблемой нарвётся  на «синеглазку», твоя голова, Монц, тоже ляжет на скан.

– Конечно, – согласился голос Теаны, – надо его по-тихому выставить. Любая база примет инженера по оборудованию. И вообще… космот космота в беде не бросит.

– Ты ему объясни, – настаивал хриплый, – в акадепе ребята без чувства юмора. История «Погонщиков» для человечества – почти сертифицированная легенда, страшилка для юных космотов. Сунется в акадеп – обратной дороги не будет. Будет интеллектуальная инвалидность и пожизненный пансион. Или того хуже – повторит судьбу Римаса. Монц, ты этого хочешь?

– Мы никогда не узнаем, что случилось на телескопе, – огорчилась Теана.

– Ты – не узнаешь, – согласился хриплый.

– Может, Римас оставил какое-то объяснение?

– Теперь об архивах, – судя по звуку, хриплый человек опорожнил стакан. – После смерти не нашли ничего. Рабочие зоны и сетевые хранилища Римас вычистил под болванку. Он и при жизни не сорил инфой. Даже переговоры не вел по сетям, а чтобы держать связь с телескопами, выходил на орбиту. Ещё раз повторяю: то, чем занимались астрономы «Погонщиков», акадеп никогда не выложит в доступ. Причину их гибели – тем более. Не удивлюсь, если и Римас своему департаменту информации не оставил.

Розовый свет перед глазами Галилея приобрёл кровавый оттенок. Он попробовал встать, но обнаружил, что совершенно не чувствует рук. Кожа онемела с головы до ног. Галилей слышал шум пузырей, поднимавшихся со дна стакана, шорох тыквенной шелухи, которую нервно грыз Монц. Он понял, что отгорожен от мира стеной, которую не может преодолеть. Нужно было переждать онемение, избавиться от отвратительного розового света в глазах. Галилей перевернулся на бок, и шнур над его лицом вдруг поджался колечком. Голова закружилась. Он понял, что не сможет отсюда уйти, даже уползти в нейтральную зону, где не будут искать. Еще немного и до Галилея дошла ужасная вещь: отсюда ему ползти некуда. Земля была круглой, конечной точкой его маршрута в бесконечной Вселенной.

– …Я бы дал парню шанс, – настаивал Монц. – Что ему терять? Он все потерял.

– Сейчас его задача остаться в живых и сохранить память. Он не просто главный, он пока единственный свидетель тому, что телескоп в реале существовал. Ему надо понять ситуацию. Космоты – как дети, прячутся в своих иллюзиях и думают, что их не видно. Объясни человеку, что истины он в Метрополии не найдет.

Галилей попробовал сесть, но тело оказалось непосильно тяжёлым. Падая, он схватился за свёрнутый колечком «шнурок». Игуана, дремавшая на стойке, шлёпнулась ему на голову с пронзительным треском, встрепенулась и быстро засеменила прочь. После грохота наступила мёртвая тишина. Кровавый мрак над Галилеем сгустился. Он не понял, сколько именно лиц вдруг возникло над ним. Не видел их выражения, только чувствовал растерянность.

– Смотри, как на Сэма похож… – заметил обладатель хриплого голоса, – только моложе. Ты родственник Римаса? Ей… – человек потряс несчастного за плечо. – Похожи как клоны. Если парень – клон, тогда понятно, как он прошёл турникеты. Они его идентифицировали как Сэма. Наверно собственный биопаспорт забыл активировать, так? Забыл?

– Уже активировал, – сообщил Монц.

– Зря. Меньше было бы проблем на обратной дороге. А впрочем, сутки прошли, инфа ушла в транспортный департамент. Скорее всего, ошибку заметили. Тебе не стоило являться сюда, парень. Ты очень, очень здесь рисковал. Точно клон… Подумать только, какой везучий! Сколько прошло с тех пор, как «Погонщики» перестали отвечать на позывные? Быстро добрался. Ответь мне, дружок, что ты знаешь о «вакуумных» технологиях, которые работали на твоем телескопе в обход инструкции департамента?

– Ничего не знает, – ответил за Галилея Монц. – Отстань от него. Видишь, человеку плохо.

– Перед событием Римас искал подходы к ПАВ-технологиям. Рыл архивы, включая засекреченные до Новой Доктрины.

– «Вакуумные» движки? – вспомнила Теана. – Я слышала, что «банки» с такими движками пропадают без вести.

– Телескоп – не «банка», – со знанием дела заявил Монц. – Он привязан к координате. У телескопов такого класса, если хочешь знать, даже двигатели отсутствуют. Так, Гал?

Галилей хотел ответить, но не смог. С этой задачей успешно справился хриплый голос:

– Двигатель есть… – разъяснил он присутствующим, – для маневров, разворотов туда-сюда. Факт, что сорваться с места и раствориться в космосе на таких движках телескоп не мог. Это махина размером с жилой блок в сто этажей! – добавил он, немного подумав. – Там жизнь прожить можно. Значит, не слышал… Не общался с родственником.

– Что с парнем-то делать? – спросила Теана.

– Сумеет выбраться за «девятое небо» – его счастье. За соляром Юпитера всегда найдётся работа для бортовых инженеров. Там парни вроде этого хорошо зарабатывают и весело живут. В дальние экспедиции вербуют персонал, не спрашивая паспортов. 

– Я не ищу работу… – произнёс Галилей и посмотрел в глаза человеку, который больше всех знал о жизни.

– Огрызается! – констатировал хриплый. Его лысый череп был покрыт пигментными пятнами, на воротничке блестел значок – логотип Полярных Обсерваторий – тот, что на родном телескопе пришельца выполнял роль «герба и флага», «чести и родины», всего, чем так дорожили «Погонщики», проворачивая «тёмные дела» на границе соляра. – Огрызается – значит, приходит в себя. Вставай, дружок, тебе пора… Чем дальше от акадепа, тем безопаснее жизнь для такого везучего парня, как ты. В твоей ситуации дорога минута. Повезёт еще раз – будешь жить.

– Для чего? – спросил Галилей.

– Не понял…

– Для чего теперь жить?

– Такой молодой, – вздохнул хриплый. – Такой смышлёный, и уже почти труп.

Обратная дорога показалась Галилею короче. В голове шумело от «розы». Из разговора с Филином он не извлёк ничего полезного, кроме совета смыться. Пришелец отдал себе должное: Филин из беседы с ним также ровным счётом ничего не узнал.

– Ты в реале клон Римаса? – уточнил мрачный Монц и дождался утвердительного жеста. – В реале идентичный? И ничего не знал о делах?

– Мы не общались. Меня отослали капитану Сабурову прямо из натального центра. Подарок сделали. Они дружили с Римасом с детских лет.

– И Римас тебя в реале не видел? Ни проводить не пришел, ни встретить?

– В реале – нет.

– Ты знал, что второй телескоп работал с такой же программой?

– Все телескопы работают с одинаковыми программами.

Горы, стёсанные до уровня океана, потянулись за окнами. На обратной дороге Галилею удалось рассмотреть береговую линию, оформленную орнаментом из белого камня. «Моби-Эн» выложил на обзор историческую карту материка, с изгибами бухт, неровными пляжами и островами. Когда-то, когда Галилея ещё на свете не было, вся линия была неровной, но человечество проявило упорство и показало природе, как надо создавать красоту. Теперь любой турист мог видеть с орбиты искусный гео-ландшафт. Отвоевав у природы пол-океана, люди кинулись осваивать дно. Купола подводных павильонов стали особой гордостью человечества. Там разводили морскую тварь для сохранения генофонда: искали экземпляры в частных коллекциях, собирали раритеты по всей Галактике. Только сказки о планете-родине, которая приютит любого бродягу, превращались в прах в душе Галилея.

Соседние кресла уже занимали сотрудники в форме Второго Полярного Космопорта. Время, отпущенное страннику на Земле, стремительно подходило к концу. Чем дальше, тем больше народу заходило в экспресс. Розовый свет еще туманил мозги. Ясно было одно: очень скоро пришелец с погибшего телескопа будет жалеть о том, что съездил в Метрополию на экскурсию и даже не попробовал узнать, отчего… по какой причине остался на свете один – без дома, без работы, без людей, которыми дорожил.

– Вообще-то у нас не принято задавать вопросы о смысле жизни, – заметил товарищу Монц. – «Для чего живешь» и все прочее – личные темы. Впрочем, тебе простительно, но на будущее…

– А оно есть? – спросил Галилей.

– Кто тебя знает? Но на всякий случай имей в виду, что «смысл жизни» – не тема для болтовни. Когда-то каждый встречный спрашивал тебя, зачем живешь. Каждый спрошенный изгалялся в остроумии. Но со временем тема исчерпала себя, и вопросы о смысле жизни стали признаком дурного тона и невысокого интеллекта. И вообще, – пришёл к выводу Монц, – я бы делал курсы адаптации для тех, кто долго не жил в Метрополии.

– Странные вы. Вроде бы взрослые, а ведёте себя, как дети. Вроде бы умные, а рассуждаете, как дураки. Вроде бы заняты, а сами от скуки не знаете, куда деться.

– А у вас по-другому?

– Не знаю. Раньше я о смысле жизни не думал.

Огни пробили розовую пелену. Народ зашевелился, потянулся к багажным отсекам.

– Первый пересадочный узел, – объяснил секретарь «Моби-Эн».

За окнами, которые всю дорогу застилал полумрак, появились платформы, перекрещенные между собою транспортные уровни, заполненные пассажирами и кладью. Замелькали павильоны гостиниц и кафе; зоны отдыха с решетками, подобными кружевам, перетекали в площади; парковочные вышки показались на горизонте. Вагон опустел. На смену вышедшим пассажирам, входили новые.

– Почему экспрессы, идущие по параллелям, называются экваториальными, – спросил Галилей, – даже на полярных широтах?

– Н…не знаю, – ответил Монц. – Когда родился – так уже было.

– «Золотые Струны» идут по параллелям, «Серебряные» по меридианам… – пояснил секретарь «Моби-Эн». – До Второго Полярного одна остановка. Что ещё ты хотел узнать?

– «Синеглазка» – это что?

– Транспорт департамента безопасности, – ответил Монц раньше энциклопедии. – Увидишь два синих фонаря на брюхе машины, которая паркуется, где захочет, знай: тебе в этой жизни бояться нечего. Тебе конец. Кстати, – осенило его, – не хочешь «бомбочку» закопать на моей делянке?

– Бомбочку?..

– Пишешь на любой носитель все, что хочешь знать о самом себе, на случай, если попадёшь под скан… Под чистку мозгов, – пояснил для пришельца землянин. – Смотри… можно сделать на всякий случай.

«Серебряная Струна» приближалась к порту и снижала скорость. Монц погрузился в раздумья и перестал замечать подопечного. Только больше насупился и тряс головой, рассуждая о чем-то, словно спрашивал у себя самого: правильно ли он поступил, что влез в историю, которая никак его не касалась?

– Что земляне называют «вакуумным» движком? – спросил Галилей.

– Ну… – очнулся от забытья Монц, – двигатель, который работает на энергии чистого вакуума. Знаешь?

– «Чистое» – это ПАВ? Поле Абсолютного Вакуума?

– А как это называется у космотов?

– Теле-болид.

– Телепортационные «банки»?

– Не только «банки». Разные системы бывают: порты, мобильные аппараты.

– Летал на таких?

– В учебке. На симуляторе.

– А я и не слышал, пока Фил не сказал. У нас таких симуляторов нет. Уверен, что аппараты существуют в реале?

– Если пилоты сдают тест на управление теле-болидом, значит существуют.

– И ты сдавал? – удивился Монц.

– Для полной лицензии было необходимо.

– Вы же на границе гелиосферы! До вас добираться полгода, а такой болид за день доскачет. Где ж им быть, если не у вас на портах?

– Неудобные они.

– Почему?

– Пульт – только сесть крюком. Никакого багажа за габарит не подцепишь. Теле-болид – маленький круглый шарик. Скорость зависит от настроения самого аппарата. Не нравится зона – вообще не пойдет. Наши катера с полной загрузкой идут до Магистрали максимум трое суток. А там – кассетники, челноки с движками в сотни раз помощнее. Никакого смысла держать на АКСе телепорт, тем более болид. Пилотирование сложное, техобслуживание – надо нанимать целый штат, дополнительную палубу крепить к базе. У нас и так три корпуса на стволе, не считая обсерватории… было, – поправился Галилей.

– И сгинуть на таком болиде недолго.

– Сгинуть самому – полбеды. Еще и сегмент причала прихватить можно. Нет, – пришел к выводу Галилей, – на «Скорпо» болидов не было. Я бы знал.

Мрачный Монц вышел на платформу, увлёк Галилея в санитарную комнату и запер дверь.

– Здесь, – сказал он, указывая на кабинет с унитазом, – тоже не ведётся запись. – Монц сунул голову под кран с холодной водой, а Галилей осмотрел помещение: толстая вентиляционная труба шла по потолку сквозь ряды кабин и исчезала в соседнем сегменте. – С ума сойти можно, – признался Монц, вытирая лицо салфеткой. – В жизни так не напрягал мозг. Скажи мне, инженер, что нужно сделать с телескопом, чтобы он бесследно исчез? Может, на борту держали взрывчатку?

– Для этого есть военные базы.

– В чем ты хочешь меня убедить? Что всю жизнь лазал по вентиляции и ни разу не спросил, чем занимается АКСа?

– База решала миллион задач.

– Среди них была одна, ради которой стоило рисковать жизнью?

– А что ты понимаешь под словом «жизнь»? Или это еще один интимный вопрос? Я всегда считал, что жизнь – это шанс что-то сделать. Или хотя бы узнать то, чего до тебя не знали. Я не угрожаю Доктрине. Только хочу понять, что случилось.

– Послушай меня внимательно… – Монц огляделся. В пустой санитарной комнате не было ни души, только вода тонкой струйкой текла из крана. Прежде, чем начать говорить, он запер в трубе даже струйку. – Филин дал мне транспортную карту. Непассажирскую. Он хочет, чтобы ты прошел служебным тоннелем к портам и попробовал уйти на обсерваторском катере. Бросишь его на пересадочной платформе, если удастся. Карта действительна до третьей орбиты. Фил считает, что с третьей вполне можно зайти на магистральную дальноходку, а там – не его забота. Но вот о чем я подумал…

– Слушаю тебя, Монц.

– Здесь, во Втором Полярном, паркуется весь транспорт обсерваторий. Фил им пользуется по работе, значит, пользовался и Римас. «Банка» Римаса тоже должна парковаться тут. Никакой дурак орбитальный транспорт на городскую парковку не ставит. Если ты идентичный клон…

– Как я найду его катер?

– Откуда я знаю? Тебе лучше знать, как искать катера.

– Только через диспетчерский узел. Там и попадусь. Катеров в порту миллион. У них парковочные стеллажи в двадцать этажей, еще нужно каким-то кодом открывать шлюзы, еще очередь на вертикаль… частный транспорт взлётного приоритета не имеет. Да мне никто не даст взлётную траекторию...

– Не понимаю язык космотов, – признался Монц. – Молчи и слушай: Фил уверен, что Римас уничтожил свой транспорт. Он и квартиру в Полярном спустил бы в утиль, но домовладелец не разрешил, а катер – частный.

– Рабочий аппарат? В утиль?..

– Слушай, космот! Не знаю, как у вас там… а у нас на габаритный утилизатор приличные очереди. Особенно во Втором Полярном. Год, не меньше. Чтобы найти очередь, диспетчер не нужен. Всякий пальцем покажет. Если «банка» Римаса примёт тебя как родного – имеешь право утилизацию отменить. Им меньше работы. Ну… Подумай: то ничего, а то – целая «банка». На личном транспорте иди в наглую хоть до девятой орбиты, хоть до границы соляра, только не хулигань. И юридически все в порядке. Гал, ты же наследник…  

– Что ты скажешь Филину, когда карту засекут на Магистрали?

– Кто меня спросит?! – отмахнулся Монц. – Я дурак, с меня спроса нет. Потерял и все. Слушай, парень, если ты не смоешься сейчас – никогда не узнаешь, что случилось на телескопе. Уйти из Метрополии пассажирским трафиком шансы невелики. А так – может, найдёшь ребят с «Кардиналя», пока их не послали… осваивать дикий космос. Ваш второй телескоп называется «Кардиналь»?

– Может быть, – согласился с товарищем Галилей, – если уже не послали.

– Рискни. Что теряешь? Только я тебя попрошу: если все обойдётся, если ещё раз вернёшься сюда и будешь волочиться мимо «помойной кучи» – задержись, расскажи, как было. 

– Хочешь со мной?.. – предложил Галилей.

– Издеваешься? Ты идёшь к парковкам по транспортной карте пилота. Меня с тобой не пустят даже в качестве багажа. Первый турникет определит, что я не вожу ничего круче барахольной тележки.

– Прорвёмся, Монц. Я везучий.

– Отстань. Разве не видишь? Я простой человек, паразит на теле планеты. Чем меньше я буду дёргаться к небесам, тем дольше проживу. Ты – другое дело.

– Продолжишь сидеть в блиндаже и брюзжать на девчонок?

– Да, продолжу дело, полученное по наследству. Большего мне пока что не предложили.

– Я тебе предлагаю. Хочу добавить в твою жизнь немного смысла.

– Значит… – выдавил из себя Монц, – дружище… на этом месте наши дороги разойдутся в разные стороны. Может быть, моя «куча» помельче твоей Вселенной, но расстаться с ней я пока не готов. Все как-то быстро случилось. Если б было время подумать… Нет, извини. Кто-то должен оплакать героев и сохранить о них память. Удачи! – сказал Монц и вышел из санитарной комнаты.

Транспортная карта Фила представляла собой брелок, подвешенный на цепочку. Статусное украшение костюма сотрудников, допущенных к орбитальному транспорту. Галилей не вполне отошёл от «розы», медленно соображал, брел по наитию за почтовым контейнером и нарвался на сканер, который проверял соответствие груза сопроводительной информации. Турникет не имел вопросов к транспортной карте, но ее обладатель обнаружил полную профнепригодность: запредельную усталость, стрессовое состояние и изрядное количество алкоголя в крови. На сопровождающих почтовые грузы ограничения по здоровью не распространялись. Груз обслуживал автоматический транспорт. Система не признала ситуацию экстремальной и ограничилась предупреждением. Другой турникет оказался загружен своей работой, и Галилею достаточно было спрятаться за контейнер. Только при выходе на парковку он наткнулся на почтальона: молодой человек ждал ящик и не чаял встретиться с человеком.

– Утилизатор?.. – удивился он. – Пешком не дойдёшь, – почтовый служащий осмотрел растерянного Галилея. – Что-нибудь забыл на борту? Возвращайся назад через пассажирский… по другому не выйдешь. Спускайся на нижний транспортный, запроси на тумбе «проводника» и чётко иди по стрелке до парковки аэрокаров с маркировкой «западное…».  Не знаешь, как пользоваться тумбой? – сообразил почтальон. Галилей смущённо опустил глаза и покрутил на пальце брелок Фила. – Универсальная?..

– Вроде того.

– Не знаешь типа транспортной карты и прёшься через багажный тоннель! Как только автомат не упаковал тебя в тару?

– Возвращаться не хочу. Плохая примета.

– Космот?

Галилей не стал спорить. Он еще раз покрутил на пальце брелок.

– Зачем пилоту Космотранса универсальная карта? Ваши чипы управления помощнее. Замкнёшь контур – только тебя и видели, а полезная вещь пропадет в кармане без дела.

– Проедешь со своей платформой мимо утилизатора – забуду карту в твоём кармане, – предложил Галилей.

– Чем меня всегда умиляли космоты – так это простым подходом к решению сложных задач, – сказал человек и улыбнулся. – Пассажирских турникетов боишься? Не хочешь пьяную морду показывать? Правильно делаешь. Транспорт – штука злопамятная.

Сектор утилизации Галилей приметил издалека. Шеренгу мятых аэрокаров, транспортёров, раздавленных багажом, городской автомат-такси, который не вписался в парковочный узел. Вероятно, клиент управлял вручную, полагая, что общается с симулятором. Здесь же дожидался участи орбитальный челнок, покрытый толстой изоляционной пеной. Вероятно, набрал заразы, и дезинфекции не подлежал. Все борта имели явный дефект, номер очереди и срок карантина. Только один, чёрный от сажи орбитальный глиссер производил впечатление машины, по недоразумению оставленной здесь. Он стоял поперёк шеренги, огромный и нелепый, среди кучи пепла, изрядно потоптанного подошвами. Челнок не имел номеров и других отличительных признаков. Галилей приметил его мгновенно. Только такой мог принадлежать покойному Римасу. Такой он бы сам с удовольствием приобрёл, если бы жил и работал в Полярном.

– Дальше пешком, – заявил почтовый сотрудник и опустил платформу. – Иди по зелёному треку. В зоне мусор на голову падает.

До глиссера Галилей добирался, не видя дороги, не слыша ничего, кроме ударов сердца. Время от времени его накрывала тень. Он с тревогой поднимал глаза, но пары синих фонарей не видел. Вверх уносились пассажирские платформы, доставляли народ на орбитальные транспортные узлы. От черного глиссера его отделял долгий путь между парковочных столов.

Сомнений не было: люк вскрывали. Точнее пытались сломать, не имея ключа. Вмятины в слое сажи говорили о том, что к корпусу подсоединялись устройства, способные считывать коды. Но контур был герметично закрыт. Галилей приложил ладонь к тактильному сенсору.

– Самуэль Римас, – произнёс он и с замиранием сердца ждал, когда пройдут секунды идентификации.

Крышка отходила со скрипом. Площадка опускалась медленно, словно сомневалась. Взгляду открывался пустой коридор, дверь пилотского отсека и подъемник на пассажирскую палубу. Сажа сыпалась хлопьями на парковочный стол. На этой машине Римас, вероятно, ходил тараном на звезды. Еще минуту Галилей задержался ногами на планете, давшей жизнь человечеству, и поднялся на борт.

Порт закрылся. Катер был пуст. Перед смертью хозяин вынес отсюда все, только в кресле пилота остался старомодный скафандр, ни разу не надетый хозяином. Галилей осмотрел отсеки. Покойный даже не попрощался с машиной, прежде чем поставить на «вечный прикол». Возможно, не знал ритуала. Не разрядил батареи, не оставил о себе поминальный хронометр, который оставляют навсегда любимым бортам. Галилей не нашел посторонних следов, кроме собственных, черных от сажи. Вероятно, катер подвергли варварской дезинфекции. А может, совали в утилизатор, но вакуумный удар лишь опалил оболочку. Он вынул из ложемента скафандр и выставил в полный рост у коридорного шлюза. Рабочий стол пустовал. Бортовой компьютер демонстрировал пустые линейки архива. Римас умудрился стереть даже ходовые программы.

Галилей успокоился, когда занял пилотское кресло. Впервые за время путешествия по Земле, он почувствовал, что вернулся домой. В личном архиве космота имелись программы для всех бортов Разумного Мира, включая орбитальные, но система отказалась принимать файлы.

– База перегружена, – сообщил секретарь.

– Что за чушь? – удивился пилот и проверил параметры.

Архивы были пусты. Все, до которых смог дотянуться прежний хозяин – человек, не имеющий специального опыта общения с транспортной техникой. Галилей придвинул ложемент к рабочей зоне и еще раз проверил архив. Рабочая гарнитура, прошедшая с ним все Магистрали соляра, утверждала, что система перегружена информацией.

Такого чуда практикующий пилот объяснить не смог. В раздумьях он еще раз прошел по отсекам. Пощупал за ворот скафандр, проверил на прочность крепление шлема. Галилей не понял, зачем хозяину глиссера защитный костюм, если на борту не предусмотрено камеры для выхода в космос? Будь Римас нищим космотом, с помощью скафандра он мог экономить энергию на обогреве салона. Но астрофизик был обеспеченным землянином с высоким статусом и интеллектом.

Взгляд привлек предмет, торчащий из стены бытового отсека. Мурашки побежали по коже, когда Галилей узнал перчатку-экзопротез из бортового комплекта. Предмет застрял, словно переборка между отсеками превратилась в жидкость, а затем опять затвердела. Он провел рукой по ровной стене. Орбитальные глиссера имели в этой зоне стандартный набор шкафов. У Римаса на борту все стены были одинаково гладкими, отсутствовал даже бытовой утилизатор. На его месте в полу имелся незначительный бугорок.

Пришлось повозиться с экзопротезом, чтобы ослабить зажим и вызволить перчатку. Галилей пробил дыру в стене отсутствующего шкафа. В полости, замурованной со всех сторон, действительно имелись полки и багажные крепежи. Даже пустой контейнер для обуви оказался на месте. Внутри валялась коробка от препарата, который тоже входил в бортовой комплект и использовался пилотами, как «релаксатор» после экстремальных нагрузок.

Галилей вернулся за пульт, стал просматривать на рабочем столе «болванки» архива. Десятки, сотни и тысячи одинаковых чистых и мертвых зон. Линейки были ровными, идеально становились в ряды до тех пор, пока глаз не зацепился за нестандартный кластер. Пустой блок в общем строю обнаружил такую информационную загрузку, которой не выдержала бы АКСа с действующим заводом или транспортным узлом. В ряду совершенно стандартных накопителей информации, спущенных с одного конвейера, вдруг появился «мутант», способный принять и выдержать многократные перегрузки. Поверить в такое все равно, что увидеть на своей руке двадцать пальцев вместо пяти.

Нестандартный кластер был изучен особо тщательно. Галилей изолировал его от системы и попробовал еще раз запустить загрузочные файлы.

– «Стартовая» пошла, – доложил секретарь и принялся за работу.

Пустые архивы стала заполнять информация. В рабочей зоне возник проектор с пейзажами космопорта. У Галилея закружилась голова. Он не нашел ответ ни на один из вопросов. Вопросы плодились и множились в замутненном сознании, потерявшем точку опоры.

Предполётная подготовка шла, не нуждаясь в директивах пилота. Бортовой компьютер сам запрашивал у диспетчера коридоры и стартовые параметры. Метрополия предписывала правила, непривычные для космота. Нижние «технические» орбиты, которые земляне называли «первое и второе небо», надлежало проходить по строгому коридору. В этой зоне маневры частного транспорта не допускались. Собственно, они не допускались и на эшелонах верхних орбит, но Галилей не пытался взять управление. Жизнь текла своим эшелоном, и пока что несла его за собой.

– Двигатели «на старт», – сказал он, когда загрузились последние директивные файлы.

– Взяли «на старт». Вертикальная скорость коридора – стандартная. Расчетное время третьей орбиты – полторы минуты. Стыковочная цель?..

– Отменить цель.

– Уточняем орбитальный эшелон.

– Свободный баланс.

– Расчётный выход в «баланс» – две с половиной минуты. Загрузка маршрута…

– Отменить загрузку.

– Отменена.

Галилей почувствовал, как глиссер отошел от платформы. Легкая невесомость заставила взяться руками за подлокотники. Когда включилась гравитационная панель, Галилей встал с кресла. Второй Полярный с нижних орбит напоминал цветочную клумбу с распустившимися «бутонами» антенн. Серый шар планеты появился под корпусом. «Взлётная» отработала и показала карту маршрутов Римаса, скачанную с диспетчерского архива. Глиссер астронома не бороздил далёких просторов. В основном, его носило до орбитальных филиалов и обратно, но случались отклонения от курса – несколько витков по третьей солярной эклиптике – траектории, характерной для отцепившихся грузовых платформ, которые спасательные бригады Космотранса вылавливали за счёт растяп-перевозчиков.

– «Стартовая» отработала, – доложил секретарь.

Панели погасли, двигатели перестали ритмично шуршать, и тихо заныли.

– Нет, – сказал Галилей, глядя на шар земной, – мне некуда отсюда бежать. Я должен понять, что случилось.

– Вводим «маршрут»? – предложил секретарь.

– Лечь в дрейф.

– Диспетчер рекомендует зафиксировать координату.

Галилей проигнорировал указания. Его лётная лицензия позволяла не выполнять рекомендации автоматов, но в орбитальной зоне Метрополии к вольностям относились строго.

– Борт-Обсерватория-Римас… – обратился диспетчер к пилоту, – подтверди идентификацию.

Галилей приложил ладонь к сенсору.

– Взять «дрейф», – приказал он, как только прошел проверку.

– Взяли «дрейф», – согласилась машина. – Зональный дрейф начат.

Пилот очистил рабочую зону от лишних параметров и вернулся к «тяжёлому» кластеру. Он запросил объём информации, но ответа не получил. Гиперфайл словно провалился в недоступную зону. Галилей только слышал о таких парадоксах, но никогда не видел своими глазами. Он сделал попытку «снять» инфу простым декодером – программой, которая не стеснялась предположить абсурд.

– Отсутствует хрональная координата, – доложил секретарь.

– Ничего себе… – ответил секретарю Галилей.

– Ввести произвольную?

– А толку? Хрональная координата не является «неизвестной». Если я правильно понял, она «отсутствует».

– Действительно, – подтвердила программа. – Отсутствует.

Галилей взял минуту на размышление: несоразмерно большой кусок инфы свалился на носитель невесть откуда и канул в небытие, оставив сообщение о критической перегрузке архива. Ничего более удивительно и необычного с Галилеем до сей поры не случалось. Даже гибель «Погонщиков…» предполагала свою жестокую логику. То, что происходило теперь, в принципе логики не имело. Надо было чётко продумывать каждый шаг или действовать по наитию. Ставить на карту все, или не рисковать. Использовать катер для того, чтобы убраться с планеты или добиваться от «акадеперов» ответов на все вопросы. Ничто не натолкнуло на мысль. Только фигура скафандра, в просторечье именуемого «тяжёлым», напоминала рыцарские доспехи, лишенные головы.

– Извини, Сэм! – сказал он, обращаясь к памяти предшественника. – Я не хотел, но выбора нет.

Галилей еще раз запустил декодер на чтение гиперфайла. Ввёл борт в ручной автономный режим и вырубил системы аварийным сбросом «хронала». Машина застыла в фазе «безвременья». Померк обзорный экран, сбой дала даже личная гарнитура. На мгновение завис и сам Галилей, потому что гравитация больше не держала его в ложементе. Он сам не понял, как оказался в скафандре. В последний раз, сдавая норматив по аварийной экипировке, он потратил на все про все тринадцать секунд. «Испугаешься – уложишься в три», – предупреждали инструктора. Галилей не успел испугаться, как замкнулся последний «шов». Системы жизнеобеспечения неохотно и медленно включались в работу. Он хотел зацепиться за ложемент, но рука прошла сквозь твердый предмет, словно это была голограмма. У отсека не было ни пола, ни потолка, только плавающие фантомы. Не то фантазии, не то галлюцинации. Голос капитана Сабурова лишил его последнего ориентира.

– …он вернулся с другой стороны! Видишь, что происходит? Видишь это? С нами кончено. Найди Шайена… найди…

Галилей попробовал дотянуться до рабочей зоны, но она уплыла из-под рук в вольный космос. «Пояс» Галактики вспыхнул вокруг бестелесного и беспомощного человека, который вдруг потерял корабль. Сначала мир казался огромным и ярким, потом поблек. Планета сжалась, потеряла цвет, стала похожа на ком липкой грязи, застрявший в вентиляционной трубе. Галилей осознал, что теряет зрение, а значит, перестает видеть мир даже таким непривычным и странным.

– Борт-Обсерватория-Римас! Координата потеряна. Разберись и сообщи техническим службам. Борт-Обсерватория!.. Произошёл спонтанный сбой. Диспетчеру нужно знать причину. Для ускоренного устранения сбоя воспользуйся настройками космопорта…

Галилей хотел ответить диспетчеру, вернуть своё тело в привычные ощущения, но оно казалось беспомощным эмбрионом, который только собирается отрастить конечности, чтобы стать человеком.

– Борт-Обсерватория-Римас! Контрольная координата отсутствует. Разберись, в чём дело. Используй редактор базовых настроек. О неполадках на борту сообщи диспетчеру незамедлительно.

Последние слова прозвучали тихо и медленно. Мир растворялся в сером тумане. «Вы никогда не достигните края Вселенной, – вспомнилось Галилею. – Слышите меня люди, никогда…» – словно завещание покойного Римаса прозвучало в его голове перед тем, как мёртвая тишина заложила уши.

«Вот все и кончилось, – решил Галилей. – Вот я и умер».

Сначала из небытия возник шум, глухой и назойливый. Потом появился свет. Галилей шевельнулся и понял, что лежит на полу пилотской кабины, упакованный в «тяжёлый» скафандр. Экран гарнитуры кишел вопросами. Компьютер восстанавливал системы самоконтроля. Рабочая информация сменялась картинками о природе Земли, которые визор проецировал на потолок. Над Галилеем плыли облака на фоне синего неба, строились таблицы параметров и требовали заполнения пустых клеток. Он понял, что спал. Крепко, как не спал давно, с тех пор, как покинул борт телескопа. Спал и не просыпался, потому что за все это время ему ни разу не снился дом. При воспоминании о событиях последнего дня, испарина выступила на лбу. Скафандр включил кондиционер, и фильм о природе закончился.

– «Гелио-сигма» принял объект, – сообщил диспетчер. – Начата карантинная обработка. Контур будет вскрыт после полного сканирования.

Он слышал нервную тишину, нехарактерную для дрейфующих глиссеров, отходящее крепление входного порта. Полоска света легла на потолок пилотской кабины. Воспоминания стремительно возвращались, но казались слишком фантастичными для сонной головы. Галилею требовалось время, которого не было. Точнее, время больше не принадлежало ему. Всё выглядело логично: случился сбой. Неуправляемый катер на третьей орбите подхватила ближайшая база. Само собой, Галилею придется давать объяснения и лётную лицензию ему, скорее всего, урежут. Только одно обстоятельство осталось для пилота загадкой: что за информация, скрытая в гиперфайле, отправила его в «нирвану».

Полоска света расширилась, мелькнули тени. Две милые стюардессы подошли и замерли над распластанным телом. Их глаза наполнились фальшивым сочувствием, которому обучают в профессиональной школе. Так они могли стоять до окончания смены или до прибытия похоронных агентов. Ни один мускул не должен был изменить напряжения. 

Вместо агента к девушкам присоединился стюард, но сочувствовать Галилею не стал, наоборот, допустил язвительную ухмылку.

– Хорошо долбанулся… – заметил он и склонился над телом. – Какого только дерьма не летает… Ой! – воскликнул стюард и отпрыгнул. – Живой!!! Он смотрит на меня!!! Он на меня посмотрел!!!

Девушки кинулись из глиссера в светлое фойе. Стюард помчался за ними.

– Охрана!!! – кричал он. – Почему охрана не дежурит на аварийной палубе?!

Галилей воспользовался заминкой в спасательной операции, поднялся на ноги и попробовал расстыковаться в ручном режиме, но порт оказался намертво зажат аварийным креплением и требовал для расстыковки особый ключ.

– Капитан «Гелиополис-сигма» приветствует «Обсерваторию», – поздравил его компьютер. – До полной проверки состояния судна субэкипажу надлежит оставаться на базе. Бригада департамента безопасности прибудет в течение суток. Во время ожидания команда аварийного судна имеет статус гостей «Гелио-сигмы» и пользуется правами пассажиров первого класса. Приятного пребывания.

Память воспроизводила подробности, предшествовавшие аварийной стыковке. Воспроизведенное с трудом укладывалось в прагматичном сознании Галилея, никак не склонном к мистификации. Он пошёл на свет коридора вслед за бежавшими девицами и стюардом. Отсек, принявший глиссер, вдруг обезлюдел. Персонала не было даже на пункте контроля, который отделял аварийную зону от пассажирской. Персонал удрал так поспешно, что оставил открытым проходы и лифты на параллельные палубы. Но стоило Галилею приблизиться к турникетам, как система блокировала вход, а секретарь напомнил о необходимости оставаться на борту до специального разрешения депарбеза. Галилей воспользовался грузовой площадкой, чтобы спуститься в багажную зону, но и здесь стоял турникет. Секретарь, не повысив тона, еще раз напомнил ему об ответственности, которую несут пилоты аварийных бортов перед принимающей базой и человечеством в целом. Автоматика оставила ему дорогу только в зал ожидания и курортные зоны «Гелиополис-сигмы», курсирующей по «третьему небу».

Громоздкий скафандр озадачил народ. Возле информационной тумбы фойе вмиг стало пусто. Отдыхающие обходили стороной «аварийного» гостя. Галилей осмотрел себя и понял, что по уши вымазан сажей.

– Мне нужно найти человека по имени Шайен, – обратился он к справочной тумбе.

– Такого человека на борту «Гелио-сигмы» нет, – ответил справочник.

– Информации для поиска недостаточно, – добавила «Моби-Эн».

– До особого распоряжения специальной комиссии департамента безопасности… – напомнил бортовой секретарь.

Галилей отошел от тумбы. Некоторое время он провел в раздумьях у лифта, ведущего на солярную палубу.

– Разделся бы, дурень! – донеслось до его ушей. – Хочешь, пляжный халат? – Человек с тележкой белья стоял за спиной. – От тебя лампы коротят по всему коридору. Ишь… мигают.

В коридоре действительно мерцали столбики световода. Только не от скафандра, а оттого, что в спешке удравший персонал не запер шлюз к аварийным портам. Сканер, которым изучали борт, очевидно, продолжал работу и наводил помехи. Тележка с пляжными халатами висела над полом. Человек в униформе отеля улыбался. Из-за его спины выглядывала стюардесса.

– Извини, пожалуйста, – сказала она. – Мы думали, что ты мёртвый. Точнее, автоматика показала, что на борту живых нет.

– Могу я забрать машину?

– Только с разрешения департамента безопасности.

– А без разрешения?

Девушка удивилась.

– Глиссер заблокирован.

– Могу я говорить с капитаном базы?

– Ты обиделся? Прости, что приняли грубо, – умоляла девушка, – от имени всего экипажа приношу извинения. Пока комиссия в пути, ты можешь пользоваться услугами всех пассажирских палуб. Наверху естественный солярий с фильтрами, бассейны с разным температурным режимом. Лайнер все время на солнечной стороне. Мы постараемся сделать все, чтобы время ожидания было приятным.

Галилей поднялся в солярий и напугал своим ужасным скафандром компанию отдыхающих. Только ребёнок рассмеялся, показывая пальцем на дядю, но родители загородили его зонтом. Пришелец задержался в солярии еще полминуты, потому что впервые увидел человеческого детёныша такого маленького размера. Увидел «в реале». Раньше он видел малышей только в записях и трансляциях. А те времена, когда сам был мал, давно провалились в памяти. С недавних пор, анализируя прошлое, Галилей допускал, что явился на свет уже взрослым. Малыш ему ужасно понравился. Он еще не умел говорить и забавно выражал мысли, но родители запретили контакт.

Последним, кто испугался пришельца, был геймер, странствующий по отсекам лайнера в собственном иллюзории. Молодой человек искал уединение. Не исключено, что прятался и терял связь с «реалом». Наткнувшись на скафандр, он решил, что доигрался до конца света, закатил глаза и сел на пол прямо под рекламой «Весёлых аттракционов для пассажиров и отдыхающих». Галилей не хотел никого пугать. Он тоже искал уединённое место, чтобы сосредоточиться и подумать.

Санитарная комната палубы первого класса порадовала пришельца размером вентиляционной трубы. Всё говорило о том, что у орбитальной базы единая система кондиционирования, трубы имеют хорошую проходимость на всех узлах и удобные перемычки. Галилей отстегнул крепление шлема, воздух вырвался из скафандра, позволил вдохнуть озонированный состав туалетного помещения. Освободившись от скафандра, он встал под душ и долго смотрел, как поток стекал на белый поддон, всасывался воронкой, жёстко ориентированной против часовой стрелки. Галилей никогда не видел «часовых стрелок», но точно вычислил габариты, напряжённость и направление магнитного поля базы. Более того, предположил тип движка, который его создает, режимы работы и прочие технические подробности, которые никак не могли помочь освободиться из плена.

Прежде чем выйти в коридор, Галилей критически осмотрел себя и не нашел отличия от публики пассажирских палуб. Только тревожное лицо выдавало пилота, идущего к неминуемой катастрофе. Галилей сделал над собой усилие, и выражение лица изменилось на обречённо равнодушное. С этим лицом он вышел из санитарной, прошёл мимо шлюза почтового департамента. Здесь толпились раздражённые сотрудники зоопарка. Люди ждали стюарда, уполномоченного открыть для них порт, но ответственные лица убежали в аварийный отсек. Галилей прошел мимо витрины с напитками и закусками, преодолел «смотровую площадку», которая «приближала» зевак к грунту так близко, что хотелось трогать руками макушки домов. Реклама «Весёлых аттракционов для пассажиров и отдыхающих» предложила ему захватывающие приключения с полным погружением в иллюзорий. В конце коридора был выход на палубу первого класса, с отсеками комфортабельных номеров, мимо которых сновали официанты с подносами. Но Галилей решил осмотреть вторую… Здесь не было спальных апартаментов. Здесь дожидались частных бортов исключительно состоятельные клиенты, среди фонтанов и раскидистых пальм, утопая в мягких диванах. Большинство из них путешествовало своей компанией и косо смотрело на чужаков. Палуба третьего класса напоминала салон экспресса «Серебряная Струна». Здесь рядами сидели одни неудачники. Среди них можно было затеряться на время и выиграть у комиссии депарбеза пару тройку минут на раздумье. В том, что его обнаружат, сомнений не было. Однако здесь, в третьем классе, пленникам «Гелиополиса» меньше навязывали услуги и извинялись за их небрежное исполнение.

Люди в пассажирских креслах сидели, занятые собой. На палубе не было отдыхающих. Все ехали по делам, кроме группы экскурсантов, что возвращалась из Марсианских колоний и непрерывно галдела. Центральные ряды занимали спящие энергетики, которые отработали вахту. Компания сотрудников зоопарка держалась особняком и недружелюбно встречала всякого, кто пытался занять места рядом. Молодой человек напротив общался в сети, а его товарищ нервничал и интересовался: скоро ли посадка на челнок, убывающий на «Карго-омегу» – платформу, которая отправляла в космос тяжелые грузы. Нервничал, словно боялся, что мест не хватит.

– Не хочу терять время, – объяснил он свое беспокойство. – Просто боюсь, что «банка» придёт с «Гелио-альфы» забитая, а меня буду ждать… Уже заказан персональный транспорт.

– Скажи, пожалуйста, можешь ли ты по-своему сетевому устройству навести справки о человеке? – спросил его Галилей.

– Я?

– Ты.

– Дело в том, что… – снисходительно улыбнулся сосед. – Мой сетевой доступ идет по системе «Маяк Меркурия». Я давно не пользуюсь простыми сетями.

– Не понял. Можешь или не можешь?

– Дело в следующем… – прежде чем сказать речь, человек покашлял и придал фигуре осанку.

Галилей не стал слушать. Он отмёл этот вариант, как неперспективный, и размышлял над следующим, а собеседник описывал коммерческие успехи компании, которая распределяет в сетях рекламу пищевых концентратов.

– Монц был прав, – согласился Галилей. – Не стоит иметь дела с суррогатами.

Видимо, сказал слишком громко, потому что сосед встрепенулся.

– Интеллект представителей новой ментальной формации ни в чём не уступает первичной, – сообщил он. – На последнем тестировании я показал такой же результат, как у Линара Канна, и получил лицензию на распространение товара первой степени значимости. Ёе не каждый гражданин получает.

Галилей отвернулся, чтобы скорее прекратить разговор, но собеседник не успокоился, пока не перечислил всех достижений суррогатного человечества. Этот уникальный субъект, обладатель линейки лицензий в области распространения «значимого» товара, не имел возможность задать сетям простейший вопрос. В круг его друзей входили известные имена, о которых Галилей не слышал. В личном архиве содержался миллион благодарственных записей, которых Галилей не читал. Все его предки имели персональные некрологи в Сетевом Мемориале Эпохи. Члены правительства Новой Доктрины лично поздравляли его с праздниками.

– Ты – шовинист! – подытожил сосед. – Ты – недалёкая личность, если считаешь, что производный тип в чём-то уступает эндемикам. Учёными доказано, что «вторичный» –принципиально новый уровень развития интеллекта. А Доктрина всех уравняла в правах. Войди в статистику, и ты увидишь: эндемики деградируют. Если хочешь знать, средний интеллектуальный коэффициент новой формации в этом году на три пункта выше, чем в прошлом, а «первичный»...

– Потому что эндемики не тестируются по три раза на дню, – возразила дама с соседнего ряда. – Не собирают коллекции лицензий, не измеряют интеллект перед сном натощак, вместе с температурой прямой кишки.

Галилей пожалел, что не сел рядом с ней, когда было свободное место. Дама охотно ввязалась в дискуссию и пришелец, под шумок, пересел на соседний ряд, на место компании, которая ушла на посадку. Неизвестный субъект по имени Шайен стал целью и смыслом его пребывания в Метрополии. Если капитан Сабуров был прав – только Шайен понимал, что произошло с телескопом, а значит, мог ответить на все вопросы.

Внимание Галилея привлек небрежно одетый подросток, который без дела шатался по палубе и, также как он, приставал к пассажирам. Подросток был похож на бродяжку из архаической старины, когда в почтенной цивилизации появлялись и жили никому не нужные люди. А может быть, просто потерялся, или родители этого создания слишком заняты работой на станции. Подросток подсаживался к незнакомым людям, о чем-то заговаривал с ними. Пассажиры старались от него отвязаться. «Наверно, человек деградирует быстрее, чем ему кажется, – решил Галилей. – Во всяком случае, со стороны виднее». Когда бродяжка добрался до его кресла, Галилей расстроился, потому что не увидел на нём сетевых гарнитур.

– На… – подросток протянул пришельцу почтовый чип.

– Мне?

– Это марка. Можешь приклеить ее куда хочешь.

– Зачем?

– Мне показалось, что у тебя такой нет.

– У меня много чего нет.

– Мне показалось, что именно этой марки тебе сейчас не хватает. Мы поменялись с дядькой. Он работает на энергостанции и часто бывает на «Сигме». Я хорошо его знаю. Им выдают служебные марки, чтоб не везти багаж, а посылать почтой. Возьми, удобная вещь. Можешь послать что угодно хоть на край Вселенной. – При упоминании о посылке на край Вселенной, Галилей невольно поёжился. – Я дал ему медицинскую банку, – продолжил даритель, – а он мне лишнюю марку. Такие банки есть у доктора, он в первом классе живет. Если хочешь, я покажу. У него ещё много… Он дарит всем, кто попросит. Туда собирают слюни и вставляют в меддиагностику. Хочешь, скажу, где стоят автоматы меддиагностики? Только в них все банки для слюней кончились.

– У тебя родители есть?

– Зачем родители?

– Ты девочка или мальчик?

– Я Сэм и мне пофиг…

– Самуэль?

– Саманта, – уточнил человек и Галилею показалось, что собеседница попала в неловкую ситуацию. А значит ей не так уж «пофиг» собственный пол. А может не так часто пассажиров интересует имя этого существа?

– Знаешь что, Сэм… Лучше предложи марку ребятам из зоопарка, у них с собой много клади. Они будут тебе благодарны.

– Ты просто не понимаешь, какая это полезная вещь! – Сэм прилепила марку к ногтю и поднесла к лицу Галилея, чтобы одариваемый смог оценить подарок. – Она активированная, смотри…

– У меня даже нет багажа.

– Тем более, – наглела девчонка. – Нет багажа – будет хотя бы почтовая марка. Возьми, не пожалеешь. Будешь меня благодарить.  

– Мне даже нечего тебе дать взамен.

– Возьми так…

Сэм встала с сидения, чтобы приклеить марку к ногтю Галилея. «Чешуйка» вцепилась насмерть, словно давно искала хозяина.

«Случилось то, чего я боялся, – признался себе Галилей. – Я бессмысленно прожил жизнь. Глупо, бестолково… как большинство людей, которых несет по жизни на «Гелиополисах» и экспрессах. Но они хотя бы живут с удовольствием».

– Возьми... будешь меня вспоминать. Тебе ведь надо будет вспоминать о чем-то хорошем, – девчонка дружески толкнула его в плечо и Галилей едва не расплакался.

Может быть… если б он лучше продумал свой визит на планету, все бы сложилось иначе. Он бы пожил на «мусорной куче» с «пленительным видом» на город, он бы ближе познакомился с Теаной и, может быть, попал в закрытый клуб любовников этой женщины. Вполне вероятно, что беспризорной девчонке, которая считает себя взрослой, он предложил бы свое покровительство. Девчонка повысила б статус и наверняка попала в общество приличных людей. С ее добротой и тягой к лабораторным безделушкам, она могла бы стать медиком и путешествовать первым классом. «Не может быть, – сказал себе Галилей, – что почтовая марка – это именно то, что может решить проблему. Если только не приклеить ее к заднице, и не послать себя куда подальше». От этой идеи его бросило в жар.

– Сэм! – крикнул он и поманил девочку, которая успела прибиться к другой компании. Та с удовольствием оставила в покое лысую тётку, занятую косметичкой. – Можно я переведу на твой счет немного денег?

– А для чего нужны деньги? – спросила Саманта.

– Купишь себе, что понравится.

– Мне не нравится то, что можно купить. Вещь дорога, когда дарят. Разве не так?

– Постой! – Галилей взял за руку собеседницу и усадил рядом. – Я хочу использовать твой подарок, но если не отблагодарю, буду чувствовать себя плохо. Пойдем, угощу тебя в баре первого класса, хочешь? Ты ведь хочешь чего-нибудь съесть или выпить?

– Пассажиры иногда меня угощают, – согласилась Саманта.

Галилей подвёл спутницу к бару. Глухая стена уже закрыла проход к транспортному отсеку. Столбики световода перестали мигать. Возле почтового шлюза продолжали толпиться сотрудники зоопарка. Галилей старался не строить планы на будущее. Ему для начала следовало разобраться в меню и что-нибудь предложить девчонке, но Саманта знала меню наизусть.

– Мне два кубика белого желе, – обратилась она к автомату. Машинка выпустила манипулятор, одетый в стерильную перчатку, стала резать белую массу, кокетливо оттопырив «мизинчик». Манипулятор в точности имитировал движения руки, орудуя изящным ножичком. – И сверху большую горку шоколадного крема, – заказала Сэм и посмотрела на Галилея, в ожидании одобрения.

– Не хочешь что-нибудь выпить?

– Мятный коктейль.

Вторая рука достала из холодильника бокал с зеленоватой жижей. Девчонка вмиг осушила ёмкость.

– Заказывай… – сказала она, подтягивая к себе желе. – А то он решит, что ты ничего не хочешь.

– «Розу» и нож, – попросил Галилей.

– «Роза» рыбная, – предупредил автомат.

– Что поделать?..

Муляж цветка, сложенный из чешуи крупной рыбы, шлёпнулся на дно. Над ёмкостью вознёсся кран и харкнул сверху немного мутной жидкости. Угощение подплыло к клиенту и тот, следуя примеру подруги, залпом перелил его в рот. Дождался, пока спазм отпустит горло, жидкость прольётся в желудок, а рвотная волна, поднявшаяся навстречу, утратит грозную мощь. Потом, как ни в чём не бывало, улыбнулся девочке.

– Вкусно? – спросила она.

– В жизни не пил большей дряни.

Саманта сморщилась.

– Рыбную «розу» обычно солят, – сказала она.

Галилей заметил, что кончики пальцев начинают терять чувствительность.

– Тебе хотелось быть мальчиком?

– Мне неважно.

– «Мальчик» или «девочка» – важная часть личности.

– Я хочу стать пассажиром первого класса.

– Для этого нужно учиться в школе. Твой знакомый врач из первого класса наверно много учился и много работал. Спроси у него.

– Меня не взяли в учебу. У меня неправильно работает голова.

– Ты человек?

– Нет.

– Суррогат?

– Нет.

– А кто ты?

– Я Сэм, – напомнила девочка, уплетая желе. – Саманта. Я тебе говорила.

– Ну, да… – Галилей почувствовал, как онемение достигло плеча и почти подобралось к шее. – И биопаспорта у тебя тоже нет?

– А зачем?

– Но на Землю без паспорта не пускают.

– Мне не нужно на Землю.

– А мне нужно, – сказал Галилей. – Очень нужно. Ты себе представить не можешь, как сильно мне нужно на Землю, но моя «банка» теперь под арестом и не известно, что ожидает меня самого.

– А… – догадалась Саманта. – Это на твоём катере долбануло?

– Что «долбануло»?

– Что-то вроде маленькой бомбы, – сообщила девочка. – На «Гелио» накрылась вся энергетика. Несколько секунд мы сидели в тишине и в темноте. Нам сказали, что взорвалась батарея и пилоту будет… оказана экстренная техническая помощь на борту нашей базы.

– Что будет пилоту? – уточнил Галилей.

– Дядька энергетик, который дал мне почтовую марку, сказал, что батареи так не взрываются.

– Что еще болтают на «Сигме»?

– Что пилоту отрежут… – Саманта собралась произнести неприличное слово, но в последний момент заменила приличным, – это самое… Отрежут голову тупым ножиком.

– Но ты же не хочешь, чтобы мне отрезали голову?

– Конечно же, не хочу, – подтвердила добрая девочка. – Ты мне очень понравился.

– Тогда помоги… Я, кажется, заказывал нож! – напомнил Галилей буфетному автомату, когда онемение подобралось к нижней челюсти.

– Нож? – не поняла машина.

– Тот, которым ты резал желе, вполне сгодится.

– Он для служебного пользования.

– Мне пофиг. Я пассажир первого класса.

Десертный нож подплыл на салфетке к клиенту. Только не облился шоколадной пеной.

– Идём, – Галилей увёл Саманту в санитарную комнату. – Дай руку… – он приложил детский палец к черепу и не почувствовал ничего. – Здесь должна быть маленькая шишка, с почтовую марку величиной. Знаешь, что это? Чип, который мне вшили, когда разрешили спуститься на Землю. Маячок, который содержит все сведения обо мне и выдаст мою координату в любой точке Вселенной. Если сможешь разрезать кожу и вынуть – спасешь меня.

– Я боюсь!

– Не бойся, Сэм. Еще несколько минут я не буду чувствовать боль. Надо успеть.

– Но я…

– Ты дружишь с доктором из первого класса… Или не дружишь? Расскажешь ему, что сделала настоящую операцию, и спасла человека, ну…

– Я не знаю…

– Сэм, если ты не поможешь, мне отрежут голову, а этого нельзя допустить. Там очень важная информация. Режь, прошу тебя, достань эту штуку.

– А если потечёт кровь?

Галилей почувствовал сердцебиение испуганного ребёнка. Что-то захрустело за ухом. Струйка потекла по коже, словно по бесчувственной оболочке скафандра.

– Ой… оно сидит глубоко, я не могу достать.

– Выкручивай ножом. Выковыривай!

Руки Саманты тряслись, голова Галилея гудела, тонкая струйка за шиворотом превращалась в лужу.

– Пожалуйста, Сэм! Не бойся, сделай это. Ты молодец!

Шайба размером с горошину стукнулась о пол, и девочка подняла её окровавленными пальцами.

– Можно оставить на память?

– Ни в коем случае, – Галилей включил воду и начал отмывать ребёнка от крови. – Забудь, что сделала. Спросят – скажи «ничего не знаю». Прикинься дурочкой. Ты же умеешь? Каждая умная девочка умеет прикинуться дурой.

– А можно мне на Землю с тобой?

– Не сейчас!

– А когда? – поинтересовался ребёнок.

– Когда будет можно, я вернусь. Веришь, что я вернусь? Вернусь и заберу тебя, обещаю. Закрой глаза…

Саманта закрыла глаза, а когда открыла – на полу санитарной кабины осталась только красная лужа. Вентиляционная решётка посвистывала сквозняком. Девочка залезла на умывальник… послушать ветер, который пел о Земле.

– Возвращайся, – шёпотом сказала она. – Я буду ждать.        

Галилей прополз по трубе до отсека почтового отделения, вскрыл десертным ножом вентиляционное окно и осмотрел помещение, до потолка заставленное контейнерами. Он кинул вниз комок грязи. Сигнализация не сработала. Отсек не имел следящих устройств, не имел рабочего места для персонала, выгружался и загружался через внешний порт, поэтому кислорода внутри не хватало. Это была обыкновенная грузовая палуба с пониженной температурой и влажностью складских помещений. Галилей выбрался из трубы на коробки, спустился вниз, подождал, пока глаза приспособятся к темноте. Партия контейнеров, предназначенная для транспортировки биологических объектов, стояла на платформе с эмблемой «Тропический Зоопарк». Маленькие и большие, узкие и широкие, но ни одного пустого. Все были заперты, имели адресат, но это Галилея уже остановить не могло. Он вскрыл первый подходящий по габариту. Крышка отошла, выпустила наружу крепкий запах дерьма. Чёрная рука, покрытая шерстью, вцепилась в бортик. В недрах контейнера вспыхнули два оранжевых «фонаря», похожие на зеркала бинокулярного телескопа. «До прибытия не вскрывать, – предупреждал упаковщик. – Содержимое не извлекать. Внимание: неконтролируемая опасность!»   

Что это означает, Галилей понял, когда «содержимое» контейнера сигануло наружу, взметнулось по ящикам к потолку, нырнуло в вентиляцию и понеслось по трубе.

– Нет! – испугался он и кинулся за беглецом. Два глаза в последний раз блеснули над санитарным отсеком. – Стой! – Галилей вспомнил про перемычку, оставленную открытой, и ужаснулся. «Конец!» – решил он, но отступать было некуда.

– Введи адрес, – попросил компьютер контейнера, как только марка прилипла к нужному месту. – Выбери микроклимат, режим анабиоза задай вручную, если он отсутствует в предложенном меню. Укажи примерный срок пребывания организма внутри контейнера...  

Радость Теаны не имела границ, когда почтовый курьер причалил к транспортному этажу. Но размеры посылки обескуражили девушку.

– Разве я заказывала крокодила? – удивилась она.

Вместо адреса отправителя значилось «Гелиополис-сигма». Вместо маркировки товара – неизвестные зоологии символы. Контейнер не отвечал на вопросы, только фиксировал прибытие и посылал уведомление о доставке.

– Если там опять белковые черви, которые шевелятся на свету, я засуну их в задницу отправителю, – предупредила Теана. – Сколько раз говорить, что Томас это не жрет. Он вообще ничего не сожрет, пока не получит самку.

– Там сумки для переноса, – предположил официант, – и щётки с лосьонами для ухода.

– Я не заказывала лосьоны.

«Дикий и опасный биологический объект», – предупреждал контейнер, пока хозяйка сопровождала багаж до подсобного помещения. – «Держаться на расстоянии, вскрывать в присутствии зоолога», – настаивал упаковщик, когда официант запихивал контейнер в узкий проход. Открылась крышка – глазам не поверили оба.

– Нет! – сказала хозяйка кафе, увидев на дне существо с окровавленным воротом. – Не может этого быть!

– Может, – ответило существо.

– Нет! Только не со мной. Только не сейчас.

– Именно с тобой и сейчас.

– Ну и вонь от тебя.

– Это не от меня.

– Только не вздумай вылезти! Здесь тара для пищевых продуктов, у меня ее не примет ни одна база! – испугалась хозяйка и обернулась к официанту. – Иди к клиентам! – разрешила она. – Скажи, что меня сегодня не будет. – Расстроенная девушка присела на край контейнера. – Нет, мне никогда не пришлют самочку игуаны, – вздохнула она.

– Я подумал, что самец человеческий лучше.

– Глупости. Человеческих самцов полно, а живая самочка кольцехвоста – поди достань. Я замучилась выпрашивать её у питомников. Такие редко плодятся. Они гибриды – носители гена хамелеона, который в естественной форме не сохранился вообще. Очень компанейские звери, между прочим. Без пары не могут. Томас полинял от тоски, стал на крысу похож.

Женщина припомнила Галилею все: потраченное даром время и бесплодные ожидания; космические счета, которые она оплатила питомнику, а взамен получила дукера – утешительную копию зверя. Такую искусную, что не сразу разобралась, но Томас… Томас не простил обмана и до сих пор не ест положенный ему корм. Только лакомится из тарелок клиентов. Искусственная самочка игуаны откликалась на имя «Лу», лазала по оранжерее как живая, издавала звуки, поедала корма, подзаряжалась от местного освещения и даже «воняла» гормонами, только Томаса это не ввело в заблуждение.

– Давай отошлём контейнер, – предложил Галилей. – И, пока не прислали самочку, решим, что делать с самцом.

– С тобой всё кончено. О тебе позаботится депарбез!

– Никто не позаботится, кроме тебя.

– Что за кровь? – спросила Теана. – Уже попадался им в лапы? Галилей, если тебе надо отсиживаться – только не здесь! Моё кафе – все, что у меня от жизни осталось!

– Перестань истерить! Лучше скажи, где отмыться.

– Помывочная для посуды, а не для засранцев.

– Где ты моешь свою вонючую самочку?

– Снимай форму, – разрешила хозяйка. – Становись под шланг.

Теана упаковала костюм в стиральный автомат, по ходу рассмотрев все детали. Особенно её интересовал материал. Амуниция сотрудников Космотранса вызывала в Метрополии живой интерес. Пока космот смывал с себя запах зверя, девушка сидела напротив и с тем же любопытством рассматривала его фигуру.

– Выйди в сети, наведи справки о человеке по имени Шайен.

– Шайен? – удивилась она. – И вся информация? Сеть выдаст тебе миллиард Шайенов.

Теана с неохотой оторвалась от обнажённой натуры, но гарнитуру достала.

– Новости с «Гелио-сигмы» хочешь? Тебя почти локализовали, – сообщила она. – Между «солярой» палубы люкс и массажными кабинетами. Дело за малым: поймать и скрутить. Они утверждают, что ты в состоянии эйфории носишься по вентиляции, издаешь дурной рёв. Отдыхающие в шоке. Ни один стюард не рискует лезть в трубы. Сообщают, что с платформы наметился массовый свал туристов. – Теана расхохоталась. – Как это на тебя похоже, Гал! Пассажиры первого класса аннулируют абонементы. У персонала тихая паника… Миллионы сетевых наблюдателей ждут развязки... Может, скажешь, что случилось? – Теана забыла о работе, изучая сетевые сплетни. – Им проще будет признать тебя обезьяной, чем поверить, что ты смылся от депарбеза, – заключила она. – Взорвал угнанный катер, обосрал посетителей ресторана… Как они догадались, что это ты? Наверно послали на анализ кал, который капал в тарелки. Стюардессы видели своими глазами, как ты выпрыгнул из скафандра и убежал в туалет. Кстати, скафандр нашли. То, что они вытащат из трубы, вполне можно принять за космота, сожравшего рыбную «розу». Монц узнает – со смеху сдохнет. Все, Гал! Девайся отсюда куда хочешь! Ещё немного и ты угробишь репутацию моего заведения. А она, между прочим, и до тебя не блистала... Сушилка там, – Теана указала на решетку в полу. – Только не включи режим дезинфекции, если не хочешь поджариться. А хоть и поджарься, какое мне дело? Сколько Монц перетаскал сюда дикарей, но таких буйных, как ты, ещё не было. О! Тебя опознали по чипу идентификации! – воскликнула она, вглядываясь в мутные голограммы. – Вероятно, он прилип к твоей обосранной заднице… Но почему я? – не понимала девушка. – Почему опять мое несчастное заведение?..

– Не волнуйся, долго не задержусь.

– И куда денешься? Без чипа идентификации тебя не пропустит даже транспортный турникет. Теперь ты никакой не космот, ты биоматериал и твое место в контейнере. Галилей, что случилось? Случилось что-нибудь страшное? – Теана в последний раз осмотрела мускулатуру человеческого самца, прежде чем та скрылась под выстиранной одеждой. – Ладно, оставайся пока… пока не придумаю, куда тебя деть. Они же хватятся контейнера, начнут искать, выяснят адрес доставки...

– Отдашь им контейнер.

– И что скажу? Мы не в космосе. Здесь строгая отчётность по таре. Прав был Фил, плохо кончатся твои похождения.

– Что я сделал такого, чтобы бояться транспортных турникетов?

– Можно подумать, ты мало сделал! – возмутилась Теана. – Глиссер ты не украл, аварию на «Сигме» не устроил. Может быть, не ты запустил обезьяну в воздуховод и не запугал народ зверским рёвом? Будешь в депарбезе доказывать, что не гадил над рестораном. Не знаю, как у космотов, а у нас «человек – это чип, который вшит ему при рождении». Просто так выкручивать его из головы не принято. Тебе же не приходит в голову достать из черепной коробки мозги? Чего ты хотел добиться? Зачем ты вообще приперся на третий соляр, Гал, что ты хочешь от нас, землян? Мы же не виноваты, что погиб телескоп.

– А что хочешь ты, Теана? Ты что-нибудь хочешь от жизни кроме самочки игуаны?

– Честно?

– Как сможешь.

– Плевать мне на самочку, – призналась хозяйка кафе. – Томаса жалко. У него и так характер несладкий. Давай, я принесу тебе что-нибудь съесть? – предложила она. – Из диетического меню. Для тех, кто в пищевом карантине.

– И «розу», – попросил Галилей. – Две «розы».

Вернувшись в кафе, Теана достала из бара миску, бухнула в неё ложку овощного пюре, присыпала кучкой злаковых гранул и призадумалась.

– Прогнала его? – спросил официант. – Почему не идёшь домой?

– У нас где-то валялась сетевая клипса, потерянная клиентом. Помнишь?

– Которого мы с таким трудом разыскали, а он…

– Отказался платить за возврат. Да… Там были вбиты данные биопаспорта. Не помнишь, что за эгрегор?

– Мы ж её аннулировали. Ты хотела оставить себе.

– Жаль! В следующий раз, если кто потеряет здесь гарнитуру – сразу скажи.

– Зачем?

По дороге в подсобку, Теана обдумала идею в деталях.

– Надо купить чужой чип, – посоветовала она Галилею. – Иногда это можно сделать. Нелегально, конечно, но… С чипом ты хотя бы сможешь перемещаться по городу. Конечно, в идеале – найти человека с твоим эгрегором. Проблем будет меньше. Но у тебя такой редкий… ещё восходящий, – Теана поглядела на дикаря, глотающего овощную кашу, и поняла, что он разучился есть. По крайней мере, долго не делал этого. – Хм… – сказала она, – «маруна» – исчезающий вид, как гигантская игуана. Пройдёт ещё двести лет и аналитики исчезнут, как музыканты. Выродятся, потому что здесь давно уже нечего анализировать. Также как звуковая гармония уже миллион раз расписана от и до.

– Где можно достать чужой чип?

– Их предлагают в пиратских сетях. На поиски уйдет время, и где-то надо прятаться до тех пор… Собственно, и прятаться тебе негде. На помойке у Монца обязательно будут искать. Здесь… рано или поздно заметят, что я прячу в кафе нелегала. И домой не могу привести, пока не рассорюсь с Филином. Он ревнивец. 

– А люди, которые продают личный чип?.. Они как живут?

– Мало ли! Переезжают в общины и не планируют возвращаться. Может, просто деньги нужны, а продать нечего. Только на какие деньги ты будешь делать покупку, если банковские реквизиты вместе с чипом носятся по вентиляции «Гелио». Забудь о том, что у тебя были деньги. Небось, немалые. Космоты хорошо зарабатывают.

Галилей поставил на пол пустую миску.

– Помоги найти человека по имени Шайен, – попросил он.

– Шайен – не имя. Гал, ты должен знать такие вещи, если хочешь понимать язык Метрополии. Сто лет назад так называл себя каждый второй геймер. Помнишь игру: «неведь» против «реала», «тархи» против «людей»? Ну… Неужели не увлекался «Демоникой»?

– Ролевыми не увлекался.

– «Демоника» – больше, чем ролевуха. Иллюзорий, в котором можно жизнь прожить. Многие так и делают. Миллионам детишек давали имена героев. «Шайены» – племя высших тархов. В Метрополии людей с этим ником полно. Может, полное имя вспомнишь?

– Человек, которого я ищу, имеет отношение к ПАВ-технологиям.

– Впечатляющая подробность! Никакой поисковик не возьмется при таких исходных.

– Тогда спроси Фила, где жил Сэм Римас до того, как покончил с собой.

– А вот это идея, – согласилась Теана. – Если глиссер принял тебя за Римаса, дом тем более примет. Галилей, скажи, что случилось в дороге? Почему «Гелиополис» захватил тебя как аварийный объект? Или нет! Лучше не говори.

Кроме адреса покойного Римаса, Теана снабдила товарища полезным советом и шапочкой, которую можно натянуть на глаза. «В обсерваторском транспорте турникеты работают лениво, – предупредила она, – если будешь его использовать, найди среди пассажиров тётку с подчёркнутым бюстом и плотнее прижмись. Когда я путешествую с Томасом – мы единый биологический объект. Даже если я просто держусь за хвост. Отсутствие чипа даёт свои преимущества. Запомни: чем сильнее выпячен бюст, тем меньше вероятности получить по лбу». Теана подсказала космоту, как попасть в нужный район безопасной дорогой. До транспортной платформы Галилея подбросил мужчина, из числа едоков, который считал себя обязанным этой женщине, и ни слова не возразил, когда та посадила незнакомца к нему в машину и предупредила, чтоб по дороге пустых разговоров не затевал.

Мужчина выполнил наставление. Все, что он сказал пассажиру в пути, никак не являлось пустым разговором. Он посетовал, что с каждым годом для частного транспорта понижается эшелон и скоро вовсе уйдет под грунт. Вспомнил, как в былые времена с полярных широт можно было добраться до орбитальной платформы, не заплатив космического побора. Мужчина пожаловался на погоду и на то, что над посёлками не строят климатических павильонов, а надо бы… Он высадил Галилея у эскалатора на платформу и указал на нее пальцем.

– Здесь последняя городская посадка. Следующая – транспортная петля. Там выйдут все, и ты выходи с толпой.

На платформе Галилей нашел всего одну женщину, грустную и худую. Бюст на её фигуре отсутствовал, поэтому подчёркнут не был. Женщина заняла удобное место для посадки, но когда незнакомец приблизился, уступила его без боя. Галилей надвинул шапочку на глаза.

– Пожалуйста, – обратился он, – окажите любезность. Я потерял зрение, отстал от коллег и не вижу входных портов…

В ту же секунду дама растворилась в городских фонарях, на её месте возникла компания молодёжи.

– Пожалуйста… – повторил несчастный, когда состав вышел из тоннеля и сбросил скорость. Он хотел взять за руку кого-нибудь из входящих, но получил толчок в спину.

– Иди же! – мужчина огромного роста набегу втолкнул его в тамбур, приподняв за шиворот над ступенькой. – Тьфу ты! – выругался он, и двери закрылись. – Все глаза в телескопы свои проглядел?

Народ заулыбался, а Галилей на ощупь пролез в салон. Он решил не занимать сидячее место, пока внимание сосредоточено на его персоне. Платформа со свистом унеслась в темноту. Обсерваторский экспресс был тесным и душным. Здесь можно было достать до потолка рукой, но сотрудники чувствовали себя как дома. Одни продолжали работать, другие спать. Адрес был записан на руке, но Галилею не хотелось снимать шапку – показывать лицо людям, которые возможно знали Сэма. Он не придумал ничего умнее, как обратиться к человеку, втолкнувшему его в вагон.

– Подскажешь, где это? – спросил он, показывая ряд цифр и символов.

– Едь, проныра! – разрешил пассажир и снисходительно улыбнулся. Народ засмеялся, словно привык к нечипированным космотам, которых, как игуан, затаскивали в вагон за хвосты. – Шапку сними, – посоветовал человек, – может, прозреешь?

С Галилея уже гоготал весь вагон. Не смешно было только бледному юноше с заплаканными глазами. Чтобы не портить веселья, он отвернулся к окну. Чтобы не участвовать в насмешках, сделал вид, что оглох.

В узком вагоне не ходили стюарды, не висели дукеры на багажных полках. Здесь была одна пассажирская палуба и узкий тамбур. Галилей заблаговременно втёрся в толпу. На «петле» из вагона уже не выходили, из вагона вываливалось стадо спрессованных между собой однотипных биологических особей, заплативших и не заплативших за проезд. В этом действии Галилею тоже довелось поучаствовать впервые. Он пропустил толпу и остановился на лестнице, которая спускалась в парк с высокой платформы. «Обсерваторский жилой посёлок», – сообщила информационная тумба, но не посчитала нужным помочь сориентироваться вновь прибывшему. Галилей ждал, когда обитатели разбегутся по дорожкам между газонов, и он сможет неспешно изучить местность. Рослый мужчина снова толкнул его в спину.

– Иди, – сказал он. – Покажу сектор. Отсюда не увидишь.

Посёлок не был отгорожен от неба крышей павильона. Здесь было холодно и темно. Темнее, чем за окнами поезда, потому что фонари вдоль дорожек едва светили. А когда толпа поселян унеслась, погасли вообще, превратились в вялые пятнышки световодов, обозначили границы газонов, усланных мхом и усеянных карликовыми деревьями.

Жилые сектора торчали над поверхностью грунта приземистыми ротондами с множеством дверей и высокими, толстыми, вечно гудящими трубами, направленными в ночное небо. По их размеру Галилей предположил внизу десяток этажей апартаментов. С платформы было видно множество похожих ротонд, но парковые холмы закрыли обзор.

– Красиво? – спросил поводырь.

Галилей снял шапку.

– Холодно.

– В гости или по делу?

– Родственника проведать.

– Такого же слепого, как сам? Твой сектор там, за пригорком. Иди, куда парень идёт… Тот, что шатается.

На свет фойе устремился бледный  молодой человек, который плакал в вагоне. Галилей узнал его со спины. Бедняга еле передвигал ноги. Казалось, он все еще плакал. Так и брел в слезах. Как будто, впереди не дом, а сканер департамента безопасности. Следом за молодым человеком Галилей проник в фойе и приложил ладонь к индикатору, как это делали все земляне. Ему пришла в голову мысль догнать несчастного и спросить, что за горе его терзает. Не то, чтобы Галилей мог помочь. Ему было интересно узнать, что может случиться с молодым, живущим на Земле человеком, который имеет дом и, вероятно, семью. Только турникет заблокировал вход, и заплаканный юноша скрылся в лифте.

– Самуэль Римас, – представился Галилей.

– Добро пожаловать, – приветствовал автомат, но проход не открыл. – Квитанция о штрафе давно пришла, а оплата не поступает.

– Разберусь.

– Если неисправность на линии платежей, устрани ее в ближайшее время.

– Обязательно.

– И впредь не паркуй орбитальные глиссера в жилых зонах.

– Больше не буду.

– Римас, ты надоел Академбанку своими хамскими выходками, – вышел в сеть дежурный сотрудник, и ровный голос информатора приобрёл нервозные интонации. – Банк примет меры. Ты каждый раз обещаешь оплатить, и все тебе «нету времени».

– И что? Теперь я не попаду домой?

Турникет открылся. Галилей прошел к лифтам. «На территории посёлка категорически запрещается использовать личный орбитальный транспорт, – предупредило табло, словно давно дожидалось нерадивого пилота. – Личный транспорт может быть использован только в подземных магистралях и припаркован на специально отведённых стеллажах. За систематическое нарушение режима свободного неба налагается штраф. За систематическую неуплату штрафа, он взыскивается автоматически».

Из фойе лучами расходились коридоры апартаментов. Двери распределялись по стенам то густо, то редко. Вероятно, жильцы покупали квадратные метры, а не готовые модули. Но жилище Римаса оказалось в самом конце. Дверь отворилась, не дожидаясь ключа, не предъявляя упреков хозяину. 

Среди зала стояла тахта, укрытая лоскутным покрывалом – экспонатом музея истории быта. Вещь стоила денег, способных погасить все штрафы Римаса за прожитую жизнь. Возможно, именно поэтому он оставил ее в наследство. Кроме покрывала Сэм не оставил человечеству ничего. Он не оставил бы и тахту, если б она не являлась деталью жилого модуля. Голые стены, голые потолки с потухшей солярной панелью. Даже перегородки для конфигурации пространства были сдвинуты в кучу. Система начала прогрев помещения и скоро добилась комфортной температуры. Солярная панель транслировала сумерки. Галилей присел на кровать и понял, что смертельно устал. Он еще не решил, что делать: остаться здесь или искать убежище понадёжней. Сейчас ему нужны были только тишина и покой. Он готов был отложить решение до утра, но шум за стеной заставил насторожиться.

Из зеркальной плоскости вышли две фигуры в медицинских комбинезонах с закрытыми лицами, безучастно проследовали мимо него и вышли в коридор через входную дверь. Галилей был уверен, что ему приснился сон наяву. Он вышел следом. Фигуры скрылись подозрительно быстро. За это время они бы не успели дойти до фойе.

– Нет! – сказал себе Галилей. – Не может быть.

Не успел он опомниться, как люди в комбинезонах проследовали обратно. Не поздоровавшись с постояльцем, не обратив на него внимания, люди протопали мимо, только на этот раз их было трое. Человек с мешком на голове присоединился к молчаливой компании. Из-под мешка свисал обрывок верёвки. Галилей догадался, что человеку плохо, потому что люди поддерживали его с двух сторон, когда тот собирался упасть, и подталкивали вперёд, если несчастный терял направление. Попросту говоря, человека в мешке куда-то вели.

Процессия вошла в стену. Галилей еще готов был поверить, что это сон больной головы. Ему хотелось поверить… но произошло событие, которое не укладывалось даже в больную голову. Один из конвоиров вернулся, подошёл к тахте, свернул лоскутное покрывало, сунул подмышку и снова провалился в зеркальную плоскость.

Галилей приблизился к маскировочной голограмме, сделал шаг и оказался на парковочном стеллаже, в зале над транспортным тоннелем, который примыкал к апартаментам и был оборудован столами для аэрокаров. Здесь было светло и воняло гарью от проносящихся внизу машин. К апартаментам причалил медицинский эвакуатор. В салоне сидел человек с мешком. Два медика в закрытых комбинезонах стояли рядом, словно ждали его.

– Ну… – сказал спокойный голос человека, укравшего покрывало. – Похож?

– Он! – ответил женский голос. – Парнишка, которого Сэм отправил на телескоп к Сабурову. Смотри-ка, взрослый уже. Летит время… Ты Галилей? – спросила она, несмотря на то, что ответ был написан на физиономии клона.

– Сабуров тебя послал? – поинтересовался похититель лоскутного покрывала. – Или сам догадался, что с АКСы пора валить? Всякая задница чует неприятности раньше, чем голова.

– Перестань, – заступилась за Галилея женщина. – Посмотри, на парне лица нет. Депрессия и бессонница в хронической фазе.

– Ладно, – согласился её коллега, – лезь в «банку», поедешь с нами.

– Куда? – спросил Галилей.

– У тебя есть выбор?

– Здесь оставаться нет смысла, – объяснила женщина. – Апартамент уже в каталоге найма. Появится новый хозяин, сменит коды. Садись…

– Нет, он будет дукером сидеть на голом полу, – издевался мужчина, раскладывая покрывало на пассажирском сидении, – украшать интерьер.

Мешок был снят с головы пассажира, и Галилей узнал заплаканного парнишку, с которым ехал в посёлок. Только теперь его лицо потеряло бледность и приобрело синеватый оттенок, а горло сжала верёвочная петля. Юноша чувствовал себя плохо, но держался. Его лицо уже не выражало полную безнадёгу. Оно не выражало ничего. Галилей сел рядом с ним, чтоб поддержать беднягу, если тот захочет упасть.

– Последний раз занимаюсь тобой за «спасибо»! – обратился мужчина к несчастному. – Слышишь, Каспер? Попробуешь ещё раз – пошлю отчёт дядьке! Тоже мне, висельник от науки, – проворчал он, ткнув пальцем юноше в грудь, но петли с шеи не снял. Даже не попытался ослабить. Вместо этого мужчина удобно расположился на покрывале и жестом дал команду на взлёт. Женщина села за пульт. Машина отошла от стола. Юноша качнулся и уронил голову на плечо Галилея. Люди в медицинских одеждах ухом не повели.

– Может, снять петлю? – предложил Галилей. – Пока парню не стало хуже…

– Покойнику хуже не станет, – уверили медики.

Машина вошла в тоннель и устремилась к экватору. Это утешило Галилея. Если бежать из павильона в темноту исторических трущоб, он, по крайней мере, не сразу замёрзнет насмерть. У него будет время выспаться и подумать, как вернуть себе человеческий статус, а с ним – всё, что принадлежало ему до сих пор, включая этот сумасшедший мир. Галилей вспомнил о потерянном банковском счёте и решил: прежде чем бежать, он попросит помощи у этих циничных людей. И, может быть, получит её, благодаря доброй памяти Самуэля, которого знали оба.

В салоне посвистывал кондиционер. Приглушенный свет успокаивал глаз. Бортовой компьютер старался вступить в контакт с пилотом, но медики впали в сонное состояние, вероятно, дорога обещала быть долгой.

– С Сэма тоже не сняли верёвку? – зачем-то спросил Галилей.

– Сэм отравился, – ответил мужчина.

– Отравился?

– Я сам приготовил яд.

– Зачем?

– Чтобы не мучился. В маркете хорошего яда не купишь.

– Ты всем пациентам облегчаешь страдания ядом?

– Неона! – обратился к спутнице отравитель. – Если клиент начнёт задираться, я не усну.

Женщина обернулась к пассажиру:

– Спать!

Её жёлтые глаза растворились в тумане вместе с транспортной трубой и вечно мерцающим светом за бортом. Сила тяготения, как неисправная гравитационная панель, стала отталкивать вместо того, чтобы держать. Планета полетела прочь, в космос, вместе с городами и улицами, кемпингами и кафе, с одиноким самцом игуаны, поджавшим хвост, и его мечтами о самочке... Голос женщины в медицинском комбинезоне улетел за планетой. Сон надвинулся на Галилея стеной и повалил под сидение. Сверху упал покойник с петлёй на шее и перекрыл пути к отступлению своим остывающим телом.

Возвращение оказалось болезненным. Попытка пошевелиться закончилась судорогой. Кровь ударила в голову. Боль стала распространяться по организму и для начала сдавила горло. Галилею казалось, что корпус его корабля расплющен о спутник, и стремительно теряет запас кислорода. Он ещё не понял: стоит бороться за жизнь или проще сгинуть. Он чувствовал себя пассажиром борта, неспособным отправить аварийный сигнал. Галилей вспомнил, как командировал себя в Метрополию и пытался установить контакт с её обитателями. Вспомнил о Римасе. Попробовал открыть глаза, но не смог, словно веки срослись от долгого сна. Свет больно уколол глаз. Галилей успел увидеть окно от пола до потолка и силуэт человека в широкой рубашке. Человек смотрел на него, неуверенно приближался к его кровати.

– Проснулся? – спросил человек.

Галилей узнал недавнего «висельника науки». Бледность сменилась румянцем, заплаканные глаза высохли. Галилею показалось, что юноша потолстел. Он зажмурился и снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Только изображение стало мутным, а на лице у «висельника» появилась улыбка.

– Ты не против, если я буду жить у тебя в палате? Мне так спокойнее. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, Сэм вернулся.

Галилей попробовал раскрыть рот, но забыл, какие группы мышц выполняют работу. Рот не раскрылся.

– Здорово, что ты на Земле. Сэм сказал, что на телескопе не выжил никто. Я уже не рассчитывал… В тот день, когда нас с тобой увезли из посёлка, я вообще не рассчитывал дожить до утра.

Галилей предпринял попытку восстановить речь, но поперхнулся. От кашля встряхнулись все клетки организма, которые до сих пор пребывали в «анабиозе». Мышцы стали приходить в тонус. Никто не шёл по его сонную душу. Никто не спешил заняться его здоровьем. Только бывший «висельник науки» забрался на кровать и пристально смотрел в глаза, словно ожидал вопросов.

– Я – Терраний Тетриарх Третий, – представился он. – Зови меня просто Каспер. А ты – Галилей. Тебя назвали в честь астронома, который первым увидел Кольца Сатурна. Как это было прекрасно… – Каспер мечтательно закатил глаза в потолок, словно над ним простирался купол детского планетария. – Увидел, но не понял, что это кольца. Это поняли годы спустя, совсем другие учёные. Ты видел их близко? Я видел. Делал экскурсию на шестой соляр. Кольца Сатурна – моё самое сильное впечатление от космоса. Недаром они занесены в реестр уникальных памятников природы. Когда я умру, капсулу с моим прахом отправят туда. Дед приобрёл фамильный склеп, чтобы после смерти мы навсегда упокоились в этом удивительном месте. Как ты думаешь, экологи правильно делают, что хотят искусственно поддерживать яркость Колец? Сэм говорил, что люди не должны вмешиваться в природу соляра, особенно такую хрупкую. Если они будут каждый раз взрывать там «петарды», мы никогда не узнаем, как эволюционируют Кольца Сатурна. Здесь, в парк-квартале, полно музеев. В одном из них есть осколки. Я тебе покажу. Конечно, космотов такие зрелища не впечатляют. Но там ещё есть ракета Гагарина. Представляешь? Та самая, на которой первый человек летал в космос. Её можно потрогать, можно залезть внутрь, но ты себе не представляешь, как внутри тесно.

– Ракета Гагарина… – шёпотом произнёс Галилей.

– Да! – обрадовался Каспер, услышав голос нового друга. – Ракета Гагарина.

– …разве не сгорела?

– Сгорела? Что ты!..

– В атмосфере…

– Нет, стоит как новая. Гагарин был опытным космонавтом, он не мог отключить защиту корпуса раньше времени. Можно звать тебя «Гал»? Не обидишься? Хорошо, что ты здесь, в клинике. Здесь тебе помогут пережить трагедию. А мне… – Каспер грустно вздохнул, – уже никто не поможет. Меня выставят на улицу, когда закончится реабилитация. Может быть, завтра, может в какой-нибудь другой день. Если честно, я бы задержался здесь до праздников, потому что рядом с тобой мне спокойно.

– Ты знал Сэма?

– Конечно. Сэм обещал меня взять в проект. Дед хотел, чтобы я учился на астрофизика и работал в Полярных Обсерваториях, но тест оказался недостаточным для их школы. Сэм сказал, что это не приговор, надо работать и пробовать снова. Ведь бывали случаи, когда не очень способные люди упорством достигали успехов, а те, кто рассчитывал на способности, не достигали. После деда, Сэм был первым человеком, который верил в меня и хотел помогать. Все остальные только мешали. То, что случилось с ним – трагедия всей моей жизни.

– И Шайена знаешь?

– Кого?

– Человек по имени Шайен, – повторил Галилей. – Он часто бывал у Сэма?

– У Сэма никто не бывал. Он не любил, когда к нему лезли гости. И в обсерваторию не пускал никого.

– Но ты влез…

– Я – тяжёлый случай, – признался юноша. – Настойчивость в достижении цели – отличительная черта моего наследственного характера. Как, ты сказал, зовут человека? Шайен? Разве это не порода собак?

– Вспомни. Возможно, они общались в проекте…

– Сэм общался только с Сабуровым, капитаном твоего телескопа. Другим коллегам он время не уделял. Но куратор запретил говорить с тобой о его делах. Так и сказал: если буду болтать, укоротит мне язык на две астрономические единицы.

– Где я?

– В клинике суицидальной психиатрии, – сообщил Каспер.

Галилей попытался встать, но мышцы затекли, и у него с трудом получилось оторвать голову от подушки.

– Куда я должен пойти и кому сообщить, что не нуждаюсь в лечении?

– Но ты нуждаешься в идентификации, – напомнил молодой человек. – Без чипа ты не уйдёшь дальше парк-квартала. Подожди, я прикачу тебе кресло.

Каспер помог товарищу встать с кровати и попасть пятой точкой в сидение. Несмотря на слабость, Галилей отметил положительные тенденции. Хроническая усталость прошла, накопленная бессонница сменилась легким шумом в голове. Он заново почувствовал тело, словно ему выдали новое после санации. Впрочем, он не исключал, что так и было на самом деле.

– Только не подъезжай к кабинету Мирзаяна, – предупредил юноша. – Это наш куратор. Человек нервный. Он и раньше срывался по пустякам, а после смерти Сэма совсем озверел.

– Именно к нему я собираюсь подъехать, – сообщил Галилей.

Кресло прекрасно управлялось и бесшумно двигалось над больничным полом. Галилей проник в коридор и направился к центральному фойе мимо прозрачной стены. За стеной росли кактусы. Вместо инфотумб всюду были расставлены декоративные стенды. Похоже, музеи парк-квартала имели здесь филиал. На табло помещались портреты пациентов, которые не слушались кураторов, спорили, огрызались, буянили и были наказаны. Тут же имелись некрологи редких пройдох, которые ухитрились свершить задуманный суицид, несмотря на усилия медиков. Тут же, в вакуумных камерах, был представлен вспомогательный инвентарь – инструментарий, с помощью которого удачливые самоубийцы добивались цели. Все, что сотрудники насобирали за годы работы. Удавка Каспера заняла место в коллекции место между акустическим «пистолетом» для прочистки канализации, и склянкой, внутри которой дымился шарик неизвестного вещества, вероятно, вынутый из желудка.

Обзорная экскурсия закончилась кабинетом куратора. «Мирзаян» гласила табличка. Кресло въехало в открытую дверь и встало перед столом, за которым не было никого. Хозяин кабинета кормил аквариумных рыб. Лоскутное покрывало Римаса лежало на кресле.

– Очнулся, злодей… – заметил куратор. – И что? Как дальше думаешь жить?

– Я всего лишь угнал катер с платформы утилизатора. А ты убил человека.

– Выписал яд, – уточнил отравитель. – Великолепный и безотказный. Яд, после которого реанимация невозможна.

– И как ты живешь после этого?

– Как профессионал, который исполнил долг. Я обследовал пациента, не нашёл психических отклонений, и обязан был выполнить просьбу, согласно медицинской конвенции.

– Дурдом… – пришёл к выводу Галилей.

Куратор отряхнул ладони от рыбьего корма и уселся на рабочее место.

– Сногсшибательная наблюдательность, – заметил он. – Так вот, чтоб ты знал и не задавал вопросов: согласно конвенции, люди с эгрегором и интеллектом Римаса имеют право принимать самостоятельное решение относительно ухода из жизни. Запомни. Самому когда-нибудь пригодится.

– Я иначе понимал назначение медицины.

– Назначение медицины – облегчать страдания человеческие, – сообщил Мирзаян. – Пришить на место отрубленную голову не каждому пациенту на пользу. Посмотри на идиота, что поселился с тобой. Его давно тяготит голова.

– Почему ты не выписал яда ему? Разве перед конвенцией не все равны?

– Когда это люди были равны? – удивился куратор. – В анамнезе цивилизации ничего подобного не написано. Доктрина – первая форма правления, которая узаконила естественное неравенство индивидов. А я задарма откачиваю богатенького засранца уже в третий раз. Он представился настоящим именем? Конечно, представился. Он здесь только потому… – сообщил Мирзаян, переходя на шёпот, – что когда-то был нужен Сэму. А теперь я не могу от него отделаться. Постоянный клиент, будь он неладен. Римас просил не афишировать их пикантные отношения, но однажды моё терпение лопнет. Дядька получит полный отчёт. Парень – суррогат, – пояснил куратор, – он не может принимать решения относительно суицида. Ты – можешь, но я решил забрать тебя в клинику. Одного Римаса с меня хватит. Хотя… мог бы сдать депарбезу.

– Помоги с идентификацией. Подойдёт любой документ, который даст свободу перемещения. Глиссер Сэма надо вернуть. Если кому-то из пациентов удастся покончить с собой, я бы одолжил его чип.

– Пациентам психиатрии чип не положен.

– Я не псих!

– А кто? Явился с телескопа, которого нет ни в одном каталоге. Угнал чужой глиссер, как собственный. Морочил людям головы про аварии, которых быть не могло. Ты типичный пациент психиатрии в стадии обострения. Мне бы следовало сдать тебя в пансион. Там палаты без дверей, без окон, и слушать сказки про погибшие телескопы никто не обязан.

– В бортовом архиве глиссера опасная информация.

– Римас оставил архив? – куратор изменился в лице. На черепе выступила испарина. – По условию договора, он обязан был всё уничтожить!

– Это не всегда возможно. Особенно в спешке. Файл нужно изъять.

– Что за информация?

– Мне не удалось открыть файл. Инфа касается телескопа, которого «нет», и аварии, которой «быть не могло».

– Почему она там? – начал раздражаться куратор. – Почему ты её не стер?

– Я не подписывал с тобой контрактов.

– Как ты мог оставить на борту опасную инфу? Сети утверждают, что взорвалась батарея, значит, «банку» вдребезги разнесло вместе с информацией!

– Версия для широкого доступа. Глиссер цел, а то, что «взорвалось» на борту, никакого объяснения не имеет. Если файл ещё раз попытаются вскрыть, пассажирам и отдыхающим «Сигмы» будет весело без аттракционов.

– Провались ты!.. – выругался куратор и хлопнул ладонью по столу. Его глаза округлились, уши побагровели, пальцы сжались в кулак. – Неона! Лаборатория!!! – закричал он. – Почему нет скана?! Как можно работать с такой идиоткой! Данные должны быть здесь! Шевели задницей, если хочешь сохранить работу, а нет – проваливай к мамочке!

Женщина в комбинезоне влетела в кабинет и вытолкнула пациента в коридор вместе с креслом.

– Данные у тебя! – закричала она в ответ. – Смотреть надо в экран, а не в аквариум!

– Где? – бушевал Мирзаян. – Я сказал, выложить на видное место архивный скан, а ты что сделала?! Дура! Меня не интересует его идиотский геном! Память! Память сюда давай! Бардак в лаборатории! Всех уволю! – Каспер высунулся из-за угла коридора. Из палат показались испуганные лица. – Все лицензии аннулирую слабоумным дебилам!!! Прочь от меня, лодыри, неучи! Прочь!..

Пакет с рыбьим кормом вылетел из кабинета вслед за женщиной. Крошки рассыпались по полу, дверь захлопнулась, от грохота Галилея подбросило вместе с креслом.

– Хоть на работу не ходи, когда Зая дежурит, – вздохнула лаборантка. – Ты спорил с ним? – Галилей лишь пожал плечами. – Может быть, ставил себе диагноз? Или смеялся над рыбами? Вообще-то Зая с утра не в себе…– Она втащила кресло с пациентом в лабораторию и поставила перед рабочим столом. – Архивный ему… – нервничала Неона, перебирая файлы. – Мы не лезем к человеку в память, если дела не касаются безопасности. Я сканировала участок, который предшествовал аварии. Нужно было понять, как ты оказался на «Сигме» без чипа. Вот… – Галилей увидел размытую картинку воздуховода, свою дрожащую руку с буфетным ножом, которым вскрывал вентиляционную решётку почтового отделения.

– Раньше…

– Раньше ничего интересного. Тебе помогала девочка…

– Ещё раньше, – попросил Галилей. – До момента, когда глиссер причалил к АКСе.

– Ты был без сознания. Архив не писался.

– Нет. До потери сознания.

– Архив закрылся, когда катер лёг в дрейф, – объяснила желтоглазая лаборантка. – Из-за сбоя хронала. При решении сложных задач у космотов часто бывают сбои хронала. Особенно у учёных. Сначала вы увлекаетесь интеллектуальными допингами, разгоняете мозг, вшиваете стимуляторы…

– Но я не учёный.

– Ты космот. Наверняка сдавал инженерные тесты.

– Но не разгонял мозги. Пользовался своими ресурсами.

– Действительно так? – удивилась Неона. – Тогда откуда у тебя проблемы с хроналом?

– Не у меня, – уточнил Галилей. – У цивилизации могут быть проблемы. И не только с хроналом. Если не разобраться, отчего погиб телескоп, я даже думать не хочу о том, что может случиться. 

– Ты, в самом деле, не баловался допингом и не ставил мозговые импланты? Даже на время тестов? Космоты – хитрый народ, вас трудно проверить.

– Я похож на обманщика?

– Нет ничего позорного в желании записать побольше инфы на родной носитель. Но пойми меня правильно. Природа, если уж даёт в долг, то требует назад с процентами. А это значит: старческое слабоумие раньше времени, провалы хронала, психические расстройства... Тебе могли поставить стимуляторы в детстве. Ты мог не знать…

– Ты бы увидела их на скане.

– Это что-то новое в моей практике, – сделала вывод Неона. – На борту произошло событие из ряда анахрональных фантомов, и мой пациент это видел.

– Видел.

– И остался живой.

– И Римас видел. И тоже… некоторое время жил.

– Сети утверждают, что глиссера больше нет. Пилота в скафандре взяла на борт «Гелио-сигма»… Надо альмологам тебя показать. Они иногда вскрывают хрональные заглючки. Мы – психиатры. Нам такие манипуляции не разрешают, но…

– Но альмологи не были друзьями Римаса, – продолжил мысль Галилей, – и обязаны послать отчёт в депарбез.

– Без предписаний депарбеза они и разговаривать с тобой не будут. А может, мы зря усложняем? Может, есть смысл обратиться в депарбез напрямую?

– Чтобы я с «чистыми» мозгами отправился в пансион, а телескопы продолжили пропадать?

– Почему в пансион? Подчистят память… для твоего же спокойствия. Многие люди сознательно идут на коррекцию памяти. Кто-то не может забыть обиду, у кого-то трагедия. В Метрополии это обычная практика. Почистишься и отправишься в новую жизнь.

– Я ещё старую не дожил.

– Конечно, – согласилась Неона, – выяснить бы сначала, чем занимались ваши «Погонщики» и что натворили?

– Надо было спросить у Римаса, прежде чем выписывать яд.

– Сэм иногда откровенничал с Заей. Говорил, что телескоп вычисляет границы Вселенной.

– Этой фигнёй занимаются все телескопы Галактики от безделья. Как только остаются без работы – начинают искать границы. Вот, что мы сделаем, – предложил пациент. – Мы найдём человека по имени Шайен и зададим все вопросы ему.

Оставшись один в фойе, между кактусами и некрологами, Галилей задумался. Какая угроза заставила Римаса приобрести «тяжёлый скафандр» и ни разу не применить его в деле? Никакой очевидной логики. Ужасный скафандр, снятый с производства до Новой Доктрины, продолжал маячить перед глазами, словно рыцарь с отрубленной головой. Почему Сэм не выбросил его, прежде чем ставить борт на утиль? Присутствие скафандра на орбитальном глиссере – идиотизм, каких поискать. И, тем не менее, возможно, именно он спас Галилею жизнь. Что-то дёрнуло его упаковаться в защиту. Может быть, интуиция. Может, понимание, что других вариантов нет. «Разгерметизации не было, – рассуждал он, – не было выброса токсинов и критического падения температуры внутри салона». Сам хозяин ни разу не пользовался защитой и, тем не менее, для чего-то держал. Возможно, не знал, как надеть. К таким моделям могло не сохраниться инструкций…

– Сдаюсь, – огорчила Галилея Неона. – Шайенов на Земле слишком много. Почему ты уверен, что это знакомый Римаса? Сэм был не слишком общительным. И женщины его не привлекали. Твой «родственник» покровительствовал только Касперу, и того не считал человеком.

– Кто такой этот Каспер? Можно его потащить по скану?

– Знаешь, чей он наследник?

– Не обязательно посылать родственникам отчёт. Или он несовершеннолетний?

– Не знаю, как на АКСах, а в Метрополии совершеннолетие даётся не по возрасту, а по тестам. Когда созреет личность, готовая отвечать за свои поступки – очень индивидуальный вопрос. Каспер принадлежит к особой касте людей, чьи тесты не разглашаются. Если конечно, он не соберётся стать Президентом Разумного Мира.

– Наследник Тирания…

– Террания, – уточнила Неона. – Понимаю, что оговорка по смыслу, но все-таки… будь деликатнее. Терраний – древнее имя, которое в переводе означает «землянин». А Тетриарх – техголовый дракон, символ «ответственной власти», как называл её сам бывший министр и шеф колониального департамента. Дед твоего нового друга.

– Если не ошибаюсь, он покончил с собой в день избрания Президентом.

– Не ошибаешься, – подтвердила Неона.

– В Метрополии мода на суицид?

– Там история тёмная. Не все уверены, что покончил. И Каспера не спросить. Всё произошло, когда он был ребёнком. С тех пор в его голове реальность перемешалась с фантазией. Протащишь его через скан – только больше запутаешься. Попробуй иначе. Парень ждёт, что ты заменишь ему Римаса. Смотри, как ты на него похож. Поговори, поспрашивай – вдруг какая инфа всплывёт.

– Пока всплывёт, твой Зая вышвырнет из клиники нас обоих.

– Да, он печётся за репутацию, – согласилась Неона. – Подумай, кем может быть твой Шайен?

– Этого человека надо найти.

– Надо, – согласилась Неона и оставила пациента одного в размышлениях под раскидистым кактусом, напротив стенда с синюшным портретом утопленника.

Пакет с рыбьим кормом продолжал валяться посреди коридора. Галилей поднял его и едва не потерял равновесие. По состоянию мышц, он бы предположил, что спал год. Пустое кресло сначала ехало следом, но встало у кабинета куратора. Никто не препятствовал бегству пациента. Никто не уговаривал задержаться здесь. За столом сидел уставший от жизни человек и, высунув язык, изучал кишечную активность рыбы. Наблюдал, как переваренный корм проходил по извилистым трубкам, словно астроном, впервые прильнувший к телескопу на краю Вселенной. Куратор шевелил ушами от удовольствия, не замечая человека с пакетом. Галилею показалось, что процесс изучения внутренностей продолжался дольше, чем вся его жизнь.

– Интересный эгрегор… – произнёс он вдруг. –  Редкий. И что… с аналитическим складом ты всего лишь инженер вентиляции?

– Занимаюсь тем, что мне нравится.

– Астрофизика, значит, не увлекает. Милый друг, если б ты делал карьеру учёного, все было бы в жизни проще. Метрополия радостно приняла бы ещё одного идиота, и я бы не тратил время…

– Где «Погонщики» искали границы Вселенной? – спросил Галилей.

– Что ты от меня хочешь?

– Узнать, где мой телескоп.

– Твои «Погонщики» занимались тем же, чем все учёные мира. Транжирили государственные ресурсы.

– Потому что делали науку, а не карьеру.

– Человек – существо, которое эволюционно стремится к свободе, хочет знать размеры своего «вольера»… – вздохнул Мирзаян. – Только вдумайся в эту чушь. Тот, кто делает науку из парадокса, рискует оказаться пациентом суицидолога. Потом он приходит к куратору… интересуется, где его телескопы и микроскопы. Вам на границе соляра всякая чушь кажется научным открытием. Верх и низ давно поменялись местами.

– Мне нужен чип идентификации.

– Заметь, ты даже не сделал попытки меня понять. Однако хочешь получить идентификацию адекватного человека, и вырваться оттуда, где тебя никто не удерживает. Не парадокс? С чужой идентификацией тебя арестуют в порту. С собственной – ещё раньше.

– Есть проблема, которую надо решать.

– Разве у тебя есть проблема?

– Не понимаю землян… – начал раздражаться Галилей. – Пока мы сидим, рассуждаем… Не знаю, как в Метрополии, во всём разумном космосе время стоянки на аварийных портах ограничено карантином. Глиссер уберут. Где его искать? Время идёт, мы ведём пустые разговоры вместо того, чтобы действовать. 

– Милый друг! Время упёрлось в твоё упрямство.

– Что я должен сделать? Подписать контракт на эвтаназию в случае неудачи?

– Я работаю над психическим здоровьем цивилизации, – объяснил Мирзаян. – А ты подрываешь его на корню ради того, чтобы отмыть репутацию телескопа. Если хочешь знать моё мнение: большего бардака, чем на ваших АКСах, в Разумном Мире не сыщешь. Что угодно могло произойти на борту. Все, что можно себе представить. Ты, наивный, уверен, что сама загадка Вселенной стала причиной аварии, а я тебе говорю: разгильдяйство и безответственность. Но чтобы это доказать, ты угробишь репутацию клиники, оставишь без работы персонал, а пациентов без терапии. Ладно бы на этом остановиться, но ведь полезешь на орбиту и угробишь репутацию «Гелио-Сигмы» – уважаемого транспортного узла и места отдыха достойных граждан. Помнишь взрыв на восьмой орбите?

– Не помню.

– Не помнишь… – вздохнул куратор. – Земля чуть не сорвалась с соляра, а на телескопе даже не слышали? Что вы рассматриваете в свои аппараты? Собственные задницы или космос?

– Ваши орбиты обслуживают местные телескопы, – объяснил Галилей.

– Так я тебе расскажу: клинический дебил, по совместительству техник, полез руками внутрь стерильной системы. Прошло время – бактерии разъели оболочку со сжатой взрывчаткой. Разгильдяи, которые сутками сидят в иллюзориях, стали героями только потому, что подохли. Хоть бы один из них перед сменой проверил аварийные датчики…

– Я тут причём?

– Приятно, когда тебя считают героем, а не дебилом. Только твой Сабуров был дебилом в квадрате, если имел дела с отморозками, вроде Сэма. Так вам и надо. Не стоило задавать Вселенной лишних вопросов. Она и без вас запутана в парадоксах. Счастливы те, чей интеллект достиг психической инвалидности. Ты пока что в пути. 

– Пока я не инвалид, помоги вернуть глиссер.

– Ты кто? Инженер воздушного обеспечения, – напомнил куратор. – Вот и обеспечивай себя воздухом. Иди в сад и дыши глубоко. Зачем ты лезешь в дела, в которых не смыслишь? Учёный не мог понять, что случилось на вашей АКСе – нет, принесло сюда специалиста по вентиляторам.

– У вас, землян, от беззаботной жизни атрофировалось чувство опасности. Вы перестали отличать жизнь от смерти.

– Друг мой, о том, что мироздание не имеет математического предела, было понятно древним космогенетикам. Даже я, простой медик, об этом знаю. Так зачем вы взялись его изучать? И почему удивились, что вместо границы Вселенной нашли неприятности?

– Это ты меня не слышишь, – пришел к выводу Галилей.

– Беспилотный зонд, достигший поверхности Тегеи в эпоху Великих Космических Экспедиций, – продолжил Мирзаян, – передал на Землю отпечаток подошвы ботинка. Вот это был парадокс! Руководителя проекта обвинили в мошенничестве, информацию запрещали публиковать. Договорились до того, что к Тегее никакие аппараты не приближались. Однако всё человечество успело рассмотреть подошву ботинка. Впечатлительные учёные отказывались от степеней и прыгали с небоскрёбов. А потом смирились, успокоились и во всем разобрались. И ты разберёшься со своими телескопом, когда успокоишься. Если сможешь. Если примешь решение сотрудничать со здравым смыслом и перестанешь искать проблемы там, где их нет.

– Что будет с репутацией клиники, если депарбез найдёт файл раньше меня?

– Какой ещё файл?

– Не надо прикидываться склеротиком. Римас тебе будет сниться в кошмарах до старческого маразма. До «белой головы»… или как у вас говорят?

– Кто такой Римас? Ах… был у меня пациент с похожей фамилией. Он обратился за помощью – я её оказал. Что ещё?

– Помоги достать чип.

– Один раз ты его получил, – напомнил Мирзаян. – И где он? Тебе, дружок, для того, чтобы пользоваться биопаспортом без приключений, придётся в корне перевернуть мировоззрение. Тебе только предстоит приземлиться на планету ногами, а не вверх тормашками. Сможешь самостоятельно это сделать – хорошо. Нет – твоё место в клинике суицида. Не успеют сменить бельё, как тебя принесут обратно синего и холодного. 

– Я подумаю... как развернуть мировоззрение, чтобы мы начали понимать друг друга.

– Пожалуйста, – разрешил куратор и уставился в рыбьи внутренности, застывшие на рабочем столе.

– …А ты подумай, как сделать идентификацию. Корм для птиц, – вспомнил Галилей и шлёпнул на стол пакет, прежде чем выйти из кабинета.

– Не так же буквально!.. – Зая поднял на пациента хитрые глазки. – Переворачивать сознание с неба на землю надо постепенно, малыми градусами. Корм-то не для птиц, а для рыб! – ехидно заметил он.

По дороге в палату Галилей осмотрел потолок, но устройства воздуховода не понял. То ли оно было мастерски замаскировано, то ли отсутствовало. Если Галилею не удавалось определить тип вентиляционного оборудования, он чувствовал себя некомфортно. Фобии первопроходцев донимали его всякий раз, когда он не понимал размер и назначение помещения. Но так, чтобы вентиляционная система отсутствовала, в его жизни ещё не случалось. Это противоречило ключевым установкам сознания, делало нереальным всё, что происходило вокруг. Только на пороге палаты ему удалось постичь парадокс: помещение клиники стояло на поверхности планеты, в зоне с благоприятным климатом; имело широкие окна, которые не запирались в виду полного безразличия персонала к пациентам. Вокруг росли естественные ботанические экземпляры. Двор ограничивал декоративный забор из кактусов, через которые можно было переступить. За забором открывался парк-квартал с музеями и торговыми галереями. Горизонт украшали парковочные мачты, не похожие на стандартные стеллажи. Они не портили вид, наоборот, добавляли изящества, поднимаясь пиками к транспортным эшелонам. Галилей не мог сосчитать этажи бесконечных машинных мест, нанизанных на ствол лифта. Парковые фонарики имитировали плазму, всполохи света мелькали в искусственных облаках, накачанных рекламой. Машины доставки летали низко и медленно, развозя заказы по адресам, а заодно напоминали водителям частного транспорта о необходимости соблюдать эшелон.

– Наверно ты понравился Мирзаяну, – пришёл к выводу Каспер. – Иначе он бы не разговаривал с тобой так долго и тихо. На меня он недолго орёт, потом вышвыривает из кабинета. И правильно. Со мной так и надо. В детстве меня сильно избаловали. Но теперь, когда я стал взрослым… я могу и хочу быть учёным. Гал, ты должен продолжить работу Сэма, а я тебе помогу. Просто уговори их взять меня в обсерваторию. Там полно работы, с которой я справлюсь. Могу организовывать сетевые конференции, сопровождать экскурсии. Ты можешь мне поручать популярные лекции и доклады...

– Чтобы стать астрономом, нужно учиться на астронома, – уточнил Галилей.

– Я не добираю по интеллекту для зачисления в школу. Мне, чтобы учиться, нужно сдавать дополнительный тест.

– И что?

– Как же я его сдам, если не добираю по интеллекту?

– Вот, парадокс…

– Попроси Мирзаяна. Он всё устроит. Половина обсерватории – его пациенты. Мне кажется, что он согласится, если попросишь ты. Если нет – меня выгонят из клиники. И что же делать? Я вернусь в поселок и покончу с собой.

– Ты уже делал это.

– Да, но в этом случае меня уже не придут спасать. Знаешь… наверняка они пришли в квартиру Сэма за тобой. Меня прихватили так, между делом. Наверно, знали, что ты должен там появиться.

– Что Сэм говорил о Шайене? Вспомни.

– Он не говорил со мной о работе.

– С чего ты взял, что этот человек с ним работал?

– А… – растерялся Каспер, – ты сам сказал, когда спрашивал в прошлый раз.

– Хитрый ты!

– Я прямодушный. Просто ты меня плохо знаешь.

– Почему ты не помешал ему принять яд?

– Как я мог? – растерялся юноша. – Я не смел даже разговаривать с ним об этом. В тот день, он не ответил на вызов. Когда я проник в его квартиру с парковки, было поздно. Гал, я снял жилье рядом только потому, что не хотел этого всей душой, но помешать не мог. Ты не знаешь характер Сэма. Никто не смог бы ему помешать. Поверь, это и моя трагедия. Если бы этот человек не поддерживал меня в жизни, если б не верил в меня… – Каспер опустил ресницы. – Если б ты знал, как мне его не хватает. Вы очень похожи. Говорите одинаковым голосом, смотрите одинаково... Гал, теперь я боюсь за тебя.

– Не надо бояться. Надо придумать, как вернуть глиссер.

– И что ты будешь с ним делать?

– Я его взял – я должен поставить на место.

– А потом?

– Наймусь в Космотранс. Дальноходки всегда нуждаются в персонале. Простая работа – простая жизнь. Ни одного хама вокруг, ни одного турникета...

Галилей вспомнил глиссер Римаса на площадке Полярного космопорта. Представил себе ситуацию, из-за которой борт мог покрыться сажей. Возможно, потерял управление и был распознан утилизатором как мусор. Очень древним утилизатором. Такие в зоне третьего соляра давно не используют. Такие подбирают хлам на орбитах колоний, пока ещё на это способны. Побывай корабль в капсуле современного утилизатора, от него бы остался нежный дымок. Галилей предположил, что глиссер палили, стараясь вскрыть корпус. Может статься, он сделал для взломщиков доброе дело, не желая того…

– Я обидел тебя? – спросил Каспер.

– Нет.

– Тогда почему молчишь?

– Размышляю.

– О чем?

– Почему глиссер Сэма в саже.

– Потому что соседи облили его антисептиком и подожгли.

– Зачем?

– Сэм парковал его на газоне у дома. Катер был слишком габаритным для нашей транспортной ветки, а порт далеко. Вообще-то парковать транспорт в посёлке нельзя, но Сэму было плевать. Он жил не здесь, а на телескопе, вместе с капитаном Сабуровым. Ему раз прислали предупреждение, другой… Выписали штраф. Сэму было плевать на штраф. В конце концов, соседи купили баллон антисептика, которым обрабатывают заразу. Притащили его в посёлок и обгадили аппарат. Потом для верности подожгли, чтобы дезинфекция была полной. Их тоже можно понять. Они не знали, куда Сэм таскается с этим транспортом. Они и Сэма считали «заразой». Первый раз мы отмыли корпус, а второй раз не стали. Решили, пусть будет так. Соседи, когда злорадствуют, меньше нас достают. Ведь управлению сажа не навредила, правда?

– Правда.

– Хочешь, я попрошу помочь дядю Линара? Если очень попрошу, он поможет, хотя… – вспомнил Каспер, – я дал слово Сэму, не впутывать родственников в наши дела.

– Слово надо держать.

– Хочешь, подарю тебе новый глиссер?

– Извини, Каспер, мне надо подумать. Я должен побыть один.

Галилей вышел в сад, чтобы осмыслить происходящее. Когда-то прежде, когда он был беззаботным авантюристом, для него не существовало проблемы: угнать «банку» с аварийных причалов. Там, на автономных станциях, которые земляне называют АКСами, все было логично и просто. Здесь, на Земле, каждый шаг принимал характер неразрешимого парадокса. Надо было продумать действия до мелочей, потому что третьей попытки не будет. Может статься, не будет даже второй.

– Не понимаю, – сказал Каспер, усаживаясь рядом, – зачем возвращать глиссер на утилизацию? Ты имеешь право оставить его себе, ведь у Сэма других наследников нет. Его надо вернуть и припрятать. Наверно для тебя эта задача технически несложная. Но что же дальше? Ведь он отрезан от навигации. На ручном управлении далеко не уйдешь. Батареи наверняка разряжены, и вряд ли на орбите подзарядят нелегала-космота. Разогнаться не успеешь, как тебя подхватит та же «Гелио-сигма». 

– Верно соображаешь, – согласился Галилей. – Вслепую на ручном… с разряженной батареей далеко не уйти.

– Тебе бы вывести аппарат за четвёртый соляр, да? За Марсом локальная навигация. Другие правила. Но как же его туда увести? Ведь глиссер Сэма совершенно не быстроходный.

– Совершенно не быстроходный, – подтвердил Галилей.

– Поэтому нужен аппарат с вакуумным движком.

Галилей вздрогнул.

– Повтори ещё раз…

– А чего тут такого? – удивился Каспер. – Все знают, что такие аппараты есть. Просто не все их видели. Они не опасны для тех, кто умеет ими правильно управлять. Сэм не умел, но очень хотел такой. Тогда он смог бы часто навещать телескопы. Я могу попросить дядю Линара… Почему ты на меня смотришь так?

– Сэм просил тебя достать теле-болид?

– Не просил… но интересовался. Я кое-что для него узнавал.

– Что?

– Что такие аппараты есть. Экспериментальные модели хранятся в лабораториях и ждут часа. Мы с Сэмом не делали ничего противозаконного. Ты умеешь управлять такой штукой?

– Да, я умею управлять штукой, – признался пришелец, – но если только заикнёшься о ней своему дядьке Линару – башку оторву.

– Вот… – улыбнулся Каспер. – Сэм тоже говорил, что башку оторвёт. Как вы похожи! Даже сердитесь одинаково.

– Не понимаю его… – от безысходности у Галилея смешались перед глазами кактусы с заборами, закружились в голове сплошной ботанической массой. – Какой смысл? Зачем принимать яд?! Неужели не было варианта сбежать, если он так боялся за информацию?

– Сэм – землянин, – напомнил Каспер. – Он вырос здесь и очень страдал оттого, что надо выходить за орбиты для переговоров с капитаном Сабуровым. Он неуютно чувствовал себя в космосе, плохо ориентировался, но никогда не пользовался услугой пилота... А тебя отправил на телескоп, чтобы ты вырос в другой среде и не испытывал его трудностей. Сэм принял яд, когда устал за себя бороться. Он очень тяжело переживал за «Погонщиков». Долго держался, но не смог начать жизнь сначала. Ты сможешь. Я тебе помогу.

Галилей отвлёкся на пациента – поклонника суицида, который лез через кактусовый забор, возвращался с прогулки по парк-кварталу. Человек кряхтел, высоко задирал колени, перешагивал через колючки, но ленился обойти по тропе. Предпочитал кратчайшую дорогу протоптанной.

– Жрать хочет, – догадался Каспер. – Значит, идёт на поправку. А кормушка скоро закроется. Ночью начнется праздник. Пойдём и мы чего-нибудь скушаем. Хочешь? Я проголодался. С тех пор как мне стало легче, я ем как дракон. Может быть, потому что до этого долго не ел. Пойдём… Вот увидишь, на сытый мозг мы быстро решим проблему.

Заведение, которое пациенты клиники звали «кормушкой», располагалось на втором этаже, как раз под парковочной палубой. Отсюда были видны макушки кактусов внутреннего двора. Некоторые из них цвели, стараясь дотянуться до крыши. Поздние клиенты топтались возле окна раздачи. Автомат распознавал каждого, здоровался, выдавал поднос, желал приятного аппетита. В обязательном порядке болящему полагался бутерброд формы башни, сложенный из разноцветных слоев. Дальнейшее меню зависело от истории болезни. Кому-то раздатчик выставлял бокалы с желе, кому-то вазочки с кремом. Кто-то довольствовался пилюлей. Каспер получил кружку с жидкостью и выпросил у манипулятора капсулу со снотворным. Выпрашивание сопровождалось жалобами на дурной сон, потиранием глаз, надтреснутым голосом уставшего человека. За едоками успела скопиться очередь. Наблюдая спектакль, Галилей подумал, что юноше не стоит делать карьеру в науке. Он должен развлекать народ на праздничных площадях. Учить желающих синхронно хлопать в ладоши и топать в такт музыке. Из него бы вышел замечательный клоун, которых приглашают на дни рождения надувать сладкие карамельные шарики и устраивать «весёлые аттракционы» для пассажиров орбитальных платформ. Долго буфет сопротивлялся уговорам Каспера, но уступил таблетку. Дал возможность Галилею получить бутерброд и задал вопрос, который полагался новому клиенту клиники:

– Чем угостить?

– «Розой».

– Какой?

– Только не рыбной.

– Лимонная?..

– Подойдёт.

Манипулятор извлёк стакан из секции, шлёпнул на дно бутон с жёлтыми лепестками, набуравил такой же желтоватой жидкости и бултыхнул в неё кубик льда.

– Приятного аппетита, – пожелал он и идентифицировал следующего клиента.

В палате Каспер достал из кармана ещё три пилюли.

– Будет пять – приму и подохну, – сообщил он соседу. – Без Сэма всё равно жить не буду.

Не успел Галилей осмыслить сказанное, как в палату вошла Неона, взяла юношу за карман, изъяла запасы и, слова не сказав, удалилась. Галилей вышел за ней в коридор.

– Есть новости? – спросил он.

– Одно интересное наблюдение, – лаборантка отвела пациента подальше от палат. – Нужного тебе Шайена в Полярных Обсерваториях нет, но сотрудники уже с трудом вспоминают Римаса. Люди, которые работали рядом годами, забыли профессора астрофизики, члена академ-департамента. Как тебе? Это может означать одно: инфома в локальной сети.

– Дош-вирус?

– Да, психотропная вирусная атака… запущена после твоих похождений на «Гелио». Будь осторожен. Десять раз думай прежде, чем что-то предпринимать. Если дош распространится в общие сети, Шайен тоже забудет, что его связывало с проектом. Если только у него не «восходящий» эгрегор.

– У «восходящих» другая память?

– Ими сложно манипулировать. Вами, – уточнила Неона. – Дош-вирусы, направленные на коррекцию массового сознания, с «восходящими» не работают, но это не значит, что вам нельзя внушить мысль. Просто это надо делать иначе.

– Поэтому Доктрина разделила нас людей и суррогатов?

– Только не произноси это слово в приличном обществе.

– Если отличу его от неприличного. Я пока ещё не вполне понимаю язык землян.

– Первичный тип или производный – термин общей альмологии, – объяснила Неона. – Зависит от типа вестибуляции и ничего обидного не подразумевает. Ты – фоновый. Грубо говоря, при анализе ты задействуешь целые зоны альменных архивов. Точечный задействует очаги. Вот и все. Но это приговор от рождения. Тип вестибуляции изменить нельзя. Конечно, умный суррогат компенсирует недостаток расширенной закачкой архива и правильной его систематизацией. Может, он легче пройдёт интеллектуальный тест, но растеряется, когда ситуация выйдет за рамки стереотипа. В том числе, навязанного пропагандой.

– И суррогатных подавляющее большинство?

– Абсолютное, – подтвердила Неона. Поэтому доши и прочие инфо-вирусы, рассчитанные на массовое сознание, хорошо усваиваются обществом. А особый отдел депарбеза охотно их пишет. Я предупредила, в Полярных Обсерваториях ты сочувствия не найдёшь. А если интересуешься альмологией и теоникой – ищи информацию сам. Она несекретная.

– Подожди…

– Мне надо работать, Гал. Разговаривай с Заей.

Дверь куратора была распахнута в коридор, словно Галилея здесь ждали. День подходил к концу. Над столом висела голограмма прожорливой рыбы, препарированной от головы до хвоста. Все органы рыбьего тела исправно функционировали, и Мирзаян не сразу разглядел пациента сквозь рябящий экран.   

– Я реальный человек, – пожаловался куратору пациент. – Технарь, поэтому не привык объяснять парадоксы. Проблемы, которые я решаю, имеют конкретный характер. В том, что случилось с телескопом, логики нет. Но я имею право знать, что случилось. Может, я многого от жизни хочу?

– Жизнь такая штука, – сообщил пациенту куратор, – что лишнего от неё все равно не допросишься, хоти – не хоти.

– Событие на глиссере Римаса тоже имело ненормальную природу. Думаю, человечество ни с чем подобным не сталкивалось. Возможно, одно с другим как-то связанно. Засекречивать это – преступление против цивилизации.

– Ну да? – не поверил Мирзаян, он оставил в покое рыбу и воззрился на собеседника.

– Я, психически нормальный человек, не подверженный сумасшедшим идеям, утверждаю: это было очень странное происшествие.

– Правильно, – согласился куратор. – К чему я вспомнил след не Тегее? Пока технари, вроде тебя, со своими конкретными подходами пытались решить проблему, она лишь набирала мощь. Но как только учёные признали себя дураками, решение нашлось само.

– На телескопе я иногда решал головоломки, от которых отказались учёные, – вспомнил Галилей. – Но никогда не видел, чтобы попытка вскрыть гиперфайл вызывала настолько мощный технический сбой. Если это оружие, я не уверен, что человечество может от него защититься. Наверно объяснение этому есть, но оно за гранью моего понимания. Если б мне сказали, что огромная АКСа исчезла бесследно, я бы решил, что имею дело с психом. Но это произошло со мной. С тем, кто привык доверять рассудку. 

– Ты и есть псих, если доверяешь рассудку. Скажу тебе по секрету: в дурдоме, который мы называем Вселенной, существуют лишь две реальные вещи: информация и носитель. Этих составляющих достаточно для толкования любых парадоксов. А чем занимаешься ты? Ты пытаешься мне доказать, что психически здоров! Человек, запустивший макаку в воздуховод, уверяет меня, специалиста по душевным расстройствам, что он в порядке, и пытается доказывать это.  

– Информация и носитель…

– Информация и носитель, – спокойно подтвердил куратор. – Так что не стесняйся присоединиться к нашей компании. Здесь ты свой парень. На планете Земля дуракам всегда рады. Вот так-то, друг мой сердечный.

Ночь навалилась на клинику и прилегающую территорию парка. Резко, внезапно, как и должно быть в экваториальных широтах. Но Галилей не удивился бы и полярному дню. На Земле он потерял способность чему-либо удивляться. Пустая кровать была истерзана бессонницей Каспера. На тумбе стоял бокал из-под «розы» и две тарелки. Желтый цветок, вероятно, был съеден, несмотря на то, что выполнял декоративную роль. Та же судьба постигла бутерброд Галилея. Он заставил себя вернуться в момент, когда глиссер «сбросил» хронал. Восстановить проваленный во времени отрезок между прощанием с жизнью и возвращением к ней. В состоянии невесомости, в слепоте и полной потери ориентации, он смог настроить скафандр, но не смог сохранить память. Что могло произойти в этой запертой временем части жизни?

Возня в санитарной комнате мешала сосредоточиться.

– Каспер! Что ты там делаешь? – дверь оказалась открыта, бледный юноша в мокрой рубахе тяжело дышал, стоя перед унитазом на четвереньках.

«С Днём Обращения!» – поздравила пациентов панель на стене душевой. – «Желаем провести эту ночь в ожидании чуда». За поздравлением следовал список анализов, извлечённых из водостока. «Срочно принять атоксин», – было рекомендовано автоматом.

– Неона! – позвал Галилей.

Панель сбавила яркость. Так и осталась празднично беззаботной. Клиника обезлюдела на всю предстоящую ночь. Лаборатория была отгорожена от коридора сплошной стеной. А за окнами, по территории парк-квартала, уже летали фонарики. Машины бессовестно нарушали эшелоны в поисках бесплатной парковки. Ночное небо над мачтами парковочных палуб светилось всеми цветами радуги. То здесь, то там, зажигались рекламные тумбы, зазывали народ на веселье.

– Сегодня День Обращения, – напомнил больничный секретарь. Голограмма возникла поперёк коридора и нервно подёргивалась, словно готовилась убежать в парк.

– Где достать атоксин?

– Никто не обязан работать в День Обращения. Оставь алкоголика, – советовал секретарь-суицидолог, – сам проспится. С бокала «розы» ещё не убился никто.

– Я не просил совета, – рассердился пациент, – я спросил, где взять препарат?

– Алкогольный антитоксин есть в транспортных аптечках. Можно вызвать дежурную бригаду медпомощи… Можно…

Галилей поднялся к парковкам и наткнулся на владельца машины, который пристроил личный транспорт к служебному стеллажу и выгружал из салона фонарики.

– Чем помочь? – спросил он, видя сердитого пациента.

Человек занимался разгрузкой основательно и неспешно, словно припарковался у себя на балконе. Действовал так, будто знал: в клинике ни души не осталось. Даже у компьютера, ответственного за охрану, настроение благодушное.

– Аптечка есть? Нужен алкогольный атоксин.

– Не рановато празднуют самоубийцы? – человек вручил Галилею препарат и продолжил разгрузку. – Запей и начинай праздновать заново. Сегодня глупо болеть.

Капли пота выступили на лбу Каспера. Бледность сменилась румянцем. Из глаз брызнули слёзы. Несчастный сам дошел до кровати, сам зарылся под одеяло. Сначала его колотил озноб, потом захотелось пить. Галилей вышел в сад, вдохнуть аромат южной ночи, но приступ дурноты заставил его отойти подальше от клумбы. Он перешагнул колючий «забор» и побрёл туда, откуда уносились в небо фонарики, куда тянулись лотки продавцов развлечений. Над парком кишели огни голограмм, доносились звуки барабанов и дудок. Над главной аллеей караваном плыли машины праздничного обслуживания. «На территории парк-квартала категорически запрещается… – предупреждал департамент праздников и развлечений, – использовать проекции с индивидуальных устройств…» Галилей брел к эпицентру торжеств. Спотыкаясь и пошатываясь, его преследовал Каспер, то и дело прилипая к фонтанчикам питьевой воды.

– Я съел твой ужин, – каялся юноша, – на нервной почве. Думал, ты уже не вернёшься. Еще никто не сидел в кабинете у Заи так долго. Я думал, он скормил тебя рыбам. Рубаха Каспера высохла от тёплого ветерка. Ноги были босы. На шее мотался сетевой кулон в золотой оправе. – Обиделся на меня, да? Решил убежать и даже не попрощался?

– Идём, – Галилей подвел Каспера к информационной тумбе, которая тут же распознала «висельника», но никак не среагировала на пришельца. – Хочешь помочь – достань мне информацию по «тяжёлым» скафандрам.

– Древняя красивая традиция берёт начала во времена Великого Освоения Космоса… – начал рассказ компьютер. – Именно тогда стало модно дарить друг другу скафандры. Таким образом наши предки предостерегали близких от бед, желали счастливой и безопасной дороги…

– Мне не песни нужны, а информация. Только по «тяжёлому» классу скафандров.

– Сегодня здесь одни песни, – сказал Каспер. – Хочешь, я завтра по «тяжёлым» скафандрам прочешу все сети вдоль и поперёк?

– Зачем Сэм Римас приобрёл такую модель?

– Не знаю. Я не видел у него скафандров.

– Не видел костюм, который занимает половину пилотской кабины?

– Я никогда не был у него на борту, – уверил Каспер товарища. – Гал, я не вру. Он не брал меня на борт даже в пассажирский отсек. Я, в самом деле, не знаю, зачем... Он ничего не говорил о скафандрах. Может, ему подарили?

– Подарили?

– Ну, да!

Каспер прилип к фонтану, а Галилей направился к ажурным вспышкам на фоне неба. Чем дальше, тем больше народа двигалось к центральной площади. Обгоняли друг дружку. Радостные, довольные жизнью, словно обработанные одной сетевой инфомой. Никогда прежде Галилей не видел столько счастливых людей. Он начинал понимать, чем обитатели Метрополии отличаются от космотов. Здесь живут беззаботные люди, которые могут посвятить себя ерунде: рассуждать о бессмысленных вещах, заниматься полнейшим абсурдом так, словно от этого зависит судьба человечества. На фоне вечно занятых и раздражённых космотов, земляне напоминали искусственные цветы, «выросшие» в пустыне, среди подыхающих от жажды колючек.

Галилей брел мимо лотков, облепленных едоками. Лавок, с которых раздавали сладкие, раскрашенные фигурки из перетертого ореха с сиропом. Когда-то Галилей обожал такие. Он готов был сорваться с базы, если мимо шла геологическая платформа. На край Галактики всегда посылали сладости, а перевозчики охотно торговали ими в дороге. Утром, оправдываясь за свое поведение, он непременно прятал за пазухой парочку ореховых статуэток.

Много времени прошло с тех пор, как он потерял аппетит. Забыл вкус еды и перестал понимать, для чего человечество шевелит челюстями, когда достаточно инъекции на сутки нормальной жизни. Галилею стало жутко от себя самого и до смерти жаль мальчишку, брошенного Римасом на произвол судьбы.

«День Обращения»! «Ночь Обращения»! – витало в воздухе. – «Пропустите – будете жалеть целый год!» Чем ближе к площади, тем больше было давки у будок с едой, тем шире становились дорожки парка. Музей колеса приглашал народ осмотреть коллекцию древнего транспорта. Эскалаторы уходили под грунт, унося любопытных к выставочным стеллажам. Музей первопроходцев предлагал уникальный случай посидеть в ракете Гагарина. Очередь на аттракцион перегородила аллеи. Галилей увидел шпиль ракеты под прозрачным стеком, подсвеченным множеством фонарей. Первую космическую машину человечества, на которой сохранилась даже белая краска.

В небе современного Мегаполиса разворачивались исторические спектакли – любимые зрелища интеллектуалов. Над головами летали драконы наперегонки с колесницами древних царей. Площадки поднимали желающих над деревьями, чтобы те могли рассмотреть детали и поучаствовать в представлении. Самым ловким удавалось «подстрелить» чудовище и оно рассыпалось фонтанами фейерверков на глазах восторженной публики. Непослушные граждане пытались использовать в общих сценах проекции собственных гарнитур, бледных и беспомощных на фоне профессионально сделанных образов.

У главного фонтана давали нечто, пользующееся ажиотажным спросом. Те, кому посчастливилось, уже не интересовались, ни спектаклями, ни лотками.

– Хочешь, возьму тебе «голубка»? – предложил Каспер. – На каждого по штуке, но тебе не дадут. Автомат-раздатчик тебя не увидит без чипа.

Люди отходили от автомата, держа в руках фонари. Некоторые модели были похожи на птиц. Другие представляли собой простой куль, но всё равно назывались «голубками». Обладатели предметов отходили в сторонку, суетились, спорили и, наконец, отпускали фонарики в небо. Галилей отвлёкся этим бессмысленным зрелищем, опасным для транспортных эшелонов.

– Что происходит? – спросил Галилей.

– Сегодня «Ночь Обращения». На другой стороне планеты – «День…». 

– Обращения куда?

– К высшим силам справедливости. Хочешь, я возьму фонарик, и ты обратишься. Ну… если у тебя есть какая-то просьба.

– Не сейчас, – Галилей продолжил путь в направлении цветочных витрин. Каспер продолжил его преследовать.

– Может, хочешь в чем-то покаяться, чего-нибудь попросить, пожелать… надо взять «голубя», написать обращение и выпустить в небо. Очень просто. Все так делают. Это традиция перед каждыми президентскими выборами.

– Обратись вместо меня. Высшие силы тебе не откажут.

– Да ну… – отмахнулся Каспер, – я в такие дела не верю. Если не веришь, оно не действует. Верят только бездельники, а я хочу работать, как Сэм. Хочу, чтоб меня, как Сэма, уважали  за то, что я делаю, а не за то, что я Тетриарх.

«Голуби» разлетались над парком. Одни взмывали в небо и терялись из виду. Другие гасли и падали, вероятно, отверженные самой справедливостью. Галилей стремился уйти от толпы, но толпы были везде. И в подземных павильонах квартала не меньше, чем под разрисованным небом. Аттракционы психо-акустики устраивали «феерии звука». Дизайнерское бюро демонстрировало «скульптурный макияж». Музей магистралей рисовал на рекламном проспекте схему транспорта, опутавшего Землю по меридианам и параллелям. «Транспортная Земля» выглядела, как фонарь, исписанный пожеланиями. Галилей понимал, что зря тратит время: сегодня не работали даже справочные тумбы.

– Что за традиция, дарить друг другу скафандры? Не дороговато для сувенира? Или я опять чего-то не понял?

– Всё проще, Гал. Когда ракеты были такие, как у Гагарина – дарили настоящий скафандр. Когда построили надёжные машины, стали дарить сувенирные муляжи.

– Но в глиссере был настоящий.

– Ну, я, правда, не знаю, откуда он взялся. Если б я его видел, я бы спросил, но Сэм никогда не брал меня на борт.

Галилею захотелось «розы». Так сильно, что ноги сами потянулись к бар-автомату. Только отсутствие средств остановило его. Стоя на праздничной аллее парка, средь изобилия и веселья, пришелец осознал: вместе с чипом идентификации к заднице макаки прилипло всё его прошлое, включая финансы. Сама возможность чувствовать себя комфортно в мире абсолютно счастливых людей унеслась в неизвестность. И как теперь восстановить нажитое, как не пропасть, если единственная кормушка, согласная его обслуживать, осталась в клинике суицидов?

– Интересно, где земляне хранят муляжи скафандров?

– Ставят на полки, – ответил Каспер. – Они же маленькие. Послушай, Гал, если тебе негде жить – живи у меня в заповеднике. Там никто тебя не достанет. Будем спокойно обдумывать планы. – В руки Галилея шлёпнулся «голубь». «Хочу, чтобы Ли Канн сдох», – было написано на его белоснежных крыльях. – А хочешь – живи один. Я вернусь в Полярный Посёлок. Мне там привычнее.

– Каспер! – Галилей усадил товарища на бордюр и выбросил павшего «голубя». – Тебе нужно учиться, а не шляться за взрослыми дядьками. Если б я мог устроить тебя в школу астрофизики – сделал бы это с радостью. Но я не могу. У меня сложная жизненная ситуация.

– Знаю. Давай сначала решим с тобой. Кончится праздник – в парке опять появятся турникеты. Нельзя, чтобы ситуация стала ещё сложнее. По-моему, она и так чересчур. Честно скажу, я в жизни не видел ситуаций, сложнее, чем у тебя.

– Тем более, нечего ходить за мной.

– А у меня идея. Хочешь машину, которой можно управлять без идентификации. Она правительственная, ты будешь ею распоряжаться…

– Какого класса твой аппарат?

– Правительственного, – шепотом повторил Каспер. – Депарбез не уполномочен задерживать такие машины и проверять пассажиров. Сейчас… – Каспер схватился за сетевой кулон, как только заметил в глазах товарища замешательство. Схватился раньше, чем услышал отказ. – Машину в эту координату, – распорядился он. – Гал…  пожалуйста, не отказывайся. Наберись терпения. Сейчас праздничный трафик. Много задержек из-за смещения эшелонов. Может быть, она будет здесь не через десять минут, а через двенадцать…

Машина спустилась с неба, мигая синими фонарями спецтранспорта. Приземлилась в зоне, запрёщенной для парковки, и гуляющий люд расступился. Вернее сказать, уступил площадку бесцеремонности. Это была не машина, а летающий бункер для государственных лиц. В ней были широкие диваны и кресла с массажем, климат-солярий и рабочие столы, наполненные зрелищно-развлекательными программами. Все модные иллюзории имели на столах «поплавки», за которыми не было видно пульта управления. Неизбалованный комфортом космот согласился бы жить на борту, если б не одно обстоятельство: аппарат не был предназначен для выхода на орбиту. Его шикарный корпус мог треснуть по швам от минимального перепада давления, сгореть, как ракета Гагарина, чтобы потом чудесным образом воскреснуть в музее.

Логика отказала Галилею. Он представить не мог более бессмысленной и помпезной «банки». Она была хороша для шествия на парадах и имела одно назначение: вызывать зависть у тех, кто вынужден искать дешёвые парковки в окрестностях парка. Ничего более никчемного, дорогого и уродливого он в жизни своей не видел, поэтому растерялся. На момент Галилей забыл о проблемах. Вдруг, некстати, он застал кривую улыбку у себя на лице, и немедля поспешил от неё избавиться.

– Заходи, – пригласил Каспер. – Он приказал автомату замкнуть контур и отправляться домой. Свет в салоне померк, земля с её праздничными кварталами провалилась в ночь, и звезды раскрасили небосвод, отображённый на потолочной панели. – Этому аппарату больше трехсот лет. Его получил от государства мой дед, – с гордостью сообщил наследник. – За заслуги… – Каспер подождал уточняющего вопроса, но его друг был так разочарован, что информация просвистела мимо ушей. – Мой дед стоял у истоков Новой Доктрины.

– Новой? – уточнил Галилей. – Той, что рассортировала человечество по эгрегорам?

– Ну вот! Ты, как истинный житель космоса, демонстрируешь примитивное понимание Доктрины. По эгрегорам человечество рассортировала природа. Доктрина узаконила факт и разработала универсальную форму идентификации. 

– «Человек» или «суррогат»?

– Нет такого слова, «суррогат», – обиделся Каспер. – «Человек производного типа – новый этап эволюции биологического вида»…

– …чей интеллект в последние годы превзошёл человеческий.

– Зря смеёшься, – заметил Каспер. – Интеллект производного типа ничем не уступает первичному.

– Я был знаком с суррогатом, чей интеллект не уступал дядьке Канну.

– Между прочим, у дяди Ли интеллект не такой уж высокий. У всех моих родственников интеллект изначально не запредельный, но он меняется в течение жизни.

– Извини, если обидел родственника.

– Совсем не обидел. Между прочим, вторичный тип обладает способностями, которыми не обладают люди. Например умножать у уме огромные числа, произносить тексты по буквам наоборот… Есть масса профессий, куда давно не берут людей. Например, медицина. Любая область, где требуется точность, аккуратность и разумный консерватизм. Среди нас наибольший процент тех, кто достиг успехов в карьере и занял ответственные должности…

– Среди вас? Мне казалось, что ты – человек.

– В самом деле? – удивился Каспер. – Тебе так казалось?

– Твое поведение нестереотипно.

– Просто это редкий стереотип. Он передался мне по наследству от деда. Все, кто его знал, говорят, что я – копия. А что, ты думаешь... Стоит ещё раз проверить статус эгрегора?

– Я бы на твоём месте проверил. Ошибка возможна.

– Ничего себе, – юноша растерянно улыбнулся. – Мне в голову не приходило, что на тестах возможна ошибка. А знаешь… ведь гении бывают только среди людей. То есть, среди первичного типа. Среди суррогатов гениальность практически невозможна. Зато у человека всегда есть риск стать суррогатом. После некоторых психических болезней меняется статус, после травм… А вот у суррогата стать человеком никакой возможности нет. Гал, ты действительно считаешь, что могла быть ошибка в тесте? Но ведь я тестировался повторно для школы астрофизики. Если б вскрылось несоответствие, я бы знал.

– Тогда, всё верно. Школьные тесты ошибаться не могут.

– Вот именно. Я никогда и не комплексовал по поводу статуса. Люди производного типа гораздо более открытые и контактные. С ними всегда приятно в компании. А первичные – как повезёт. По натуре они одиночки. Считается, что с ними сложнее жить, но я никогда не испытывал трудностей. Я и с первичным, и с производным типом, одинаково легко общаюсь. Допустим, Сэм… он вообще ни с кем кроме меня не общался. Невозможно себе представить, что изначально, когда людей на земле было мало, люди первичного типа преобладали. Как они не поубивали друг друга?

– Не знаю, Каспер, я бы на твоём месте уточнил статус. Ты нетипичен для суррогата.

– Наверно, в космосе таких, как я, нет. Наверно там таким, как я, делать нечего.

– Среди твоих предков встречались первичные?

– Всё может быть. Только от наследственности это никак не зависит. Если хочешь знать моё мнение, первичные – гораздо добрее. Они только кажутся злыми и странными, но если к человеку приглядеться, начинаешь понимать, что под злобной маской прячется ранимая личность. Только толстокожие суррогаты улыбаются тебе во весь рот, говорят комплименты, а сами думают, как укусить побольнее. Ты бы на моём месте проверил статус?

«Пузыри» климатических павильонов Галилей заметил с высоты. Машина совершила маневр и заняла самый низкий эшелон, словно превратилась в экскурсионный транспорт. Здесь, на холмах, избежавших творческой реконструкции, брала начало река. Озёрами и протоками она растекалась в зелёных зарослях, которые не было нужды закрывать. Разве что для защиты от орбитального хулиганства и заблудившихся автоматов. Лёгкая облачность стояла под сводами, мешала рассмотреть особняки по берегам водоема. Строения, подобные замкам, виденные пришельцем в исторических хрониках времён расцвета империй. Тех, что разделяли планету на государства, где каждый правитель считал своим долгом переплюнуть соседа роскошью и величием. Машина встала на грунт у ворот, украшенных символом Тетриархов: круглое тело земного шара, насквозь проколотое мечом. Крестообразная рукоять торчала из северного полюса, острие – из южного. Машина спустила трап. Нарядный пожилой человек низко поклонился хозяину.

– Адо, дорогой! – Каспер обнял старика. – Как давно я тебя не видел! Видишь, кто к нам приехал? Мой друг поживёт здесь с тобой.

– Лучше бы и вы, господин, тоже пожили дома. Мне за вас неспокойно.

Обращение во множественном числе к единичной персоне было отменено во времена Великого Освоения Космоса. Если, конечно, персона не страдала раздвоением личности. По всей вероятности, потомок «трёхголовых драконов» относился к таким. Гость и хозяин прошли по мраморным плитам к дворцу. По тенистой дорожке, накрытой арками. По залу с колоннадой. Каспер, сбежал по лестнице к озеру и начал жадно пить воду. Почему наследник игнорировал бар на борту, осталось для Галилея загадкой. Может быть, вода в мраморной чаше водоема напоминала вкус детства, и юноша скучал по ней, как по старому Адо.

Первый этаж дворца стоял на тонких колоннах, словно висел над площадью. Галилей удивился, как опоры выдерживают несколько этажей. Заподозрил, что в постройке использовалась технология искусственной гравитации, но увидел разметку и понял: когда-то здесь, на грунте, находилась парковка личного транспорта – признак неоправданной роскоши и амбиций владельцев дома. Попросту говоря, откровенного самодурства. Нет в жизни ничего глупее, чем занимать воздушным транспортом нижние этажи. Но факт, как ни странно, укладывался в мировоззрение, которое начало понемножку поворачиваться с ног на голову. Оно бы переворачивалось быстрее, если б Каспер, не звал его к водоему.

– Видишь особняк на том берегу? – юноша вытер рот рукавом больничной рубахи. – Там и живет дядька Канн, нынешний финансовый куратор правительства. Только дома бывает редко. Обычно он сильно занят работой, может не спать и не есть несколько суток. Дядя Ли так устаёт, что если появляется дома – падает и лежит. Он даже перестал кататься на лодке. А раньше любил… и меня с собой брал, и сестру. Мы с его дочкой в детстве очень дружили.

– А рядом… что за дворец с антенной на крыше?

– Он принадлежит строгой даме – куратору департамента коммуникаций и транспорта. Она считает меня дебилом. К ней на участок лучше не заходить. А дальше, на острове, дом физика, который изобрёл искусственную гравитацию. Невысокий… Отсюда виден только краешек крыши. Сейчас его потомок курирует какие-то структуры в академическом департаменте, но я их семью не знаю. Очень закрытые люди. Всё время своей компанией.

– Неплохие антенны у строгой дамы, – заметил гость.

– Конечно, – подтвердил Каспер. – Ведь это правительственная зона.

– Сэм у тебя гостил?

– Часто!

– И пользовался правительственным доступом в архивы?

– Я сам предложил, – признался наследник. – И вакуумный болид предложил тоже сам. Но Сэм отказался. Сказал: «Теле-болид – опасный транспорт, потому что в нём работает Аннигилятор – первый прибор линейки АДФО». Знаешь, что это? Дед мечтал, что когда я стану профессором астрофизики, испытаю все четыре прибора.

– Эти приборы – вымысел фантастов-инфологов, – ответил юноше Галилей. – Тебе, как будущему астрофизику, стыдно не знать…

– Но ведь первый, «шарик», уже существует.

– Аннигилятор – да.

– Значит, будут и остальные. Вообще-то я хотел сделать Сэму сюрприз на «День Обращения» или в какой-нибудь другой праздник. Надеялся, что от подарка он не откажется. Я же понимал, что теле-болид ему нужен.

– Сэм интересовался разработками по АДФО?

– А что тут такого?

– Разве они ведутся?

– Не знаю. Я только открыл ему доступ к секретным архивам. Но… – смутился молодой человек. – Ты догадался сам. Я ведь не проболтался, правда? То есть, перед памятью Сэма я не нарушил никаких обещаний.

– Ты молодец. Сэму повезло иметь такого друга, как ты.

– В конце концов, это и моя принципиальная позиция. Мы долго обсуждали этическую сторону наших действий и совершенно точно решили: достижения науки должны быть достоянием учёных. Иначе, какой в них смысл? Правда же? Скажи, ведь и ты в глубине души не согласен с тем, что важный объём информации засекречен?

– Я должен вернуться в клинику Мирзаяна.

– Что не так? Ты ведь ещё не осмотрел дом. Я хотел показать съёмки Колец Сатурна, и обсерваторию, которую сделал сам.

Частная обсерватория под куполом климатического павильона, слегка прикрытого облаками – именно то, что без проблем укладывалось в новое понимание человечества Галилеем. Где-то между «Гагариным – самым опытным космонавтом среди людей», и «голубочками», парящими на транспортных эшелонах, из-за которых к парк-кварталу воздушным транспортом не добраться… если конечно ты не потомок «Тирания Тетрадактиля».

Вместе с наследником, гость прогулялся по парку, чтобы издали осмотреть особняк. Наверху действительно располагался обсерваторский купол. В лапах трехголового дракона, в окружении каменных статуй первопроходцев – людей, одетых в громоздкие скафандры с множеством шлангов и проводов. Фигуры из белого камня поддерживали балконы. Трехглавая скульптура чудовища венчала конструкцию. Комнаты с высокими потолками напоминали залы. Что находилось внутри, Галилей уже знал: широкие диваны с массажем, ковры ручной работы из шерсти «полярного носорога», панели на всех свободных участках стены и множество муляжей для красоты интерьера. Подобных тем, что люди в древности дарили друг другу, дабы предупредить об опасности.

– В детстве мне наврали, что дракон сел на крышу, и окаменел в этой позе. А я поверил, – признался наследник.

– Как прошёл турникет?

– Мне сказали, что драконы проходят турникеты, как «чёрные пауки»! Я поверил. А потом узнал, что это каменная кукла – символ единовластия: законодательной, исполнительной и судебной.

– В одном туловище?

– Но ведь желудок у туловища один и сердце одно. Разве мы не единая цивилизация Разумного Мира? Кстати… – вспомнил Каспер. – Ты не видел главной реликвии! – Он подвёл гостя к пристройке над водоемом. – Могу поспорить, ты такого нигде не видел.

Помещение напоминало техническую будку, в которой маскировали насос или энергостанцию, но внутри гость увидел то, чего, в самом деле, не ожидал – стены с защитой «зеркальных» ангаров, предназначенных для испытаний взрывчатки. Шарик плазмы размером с горошину, висел под куполом, излучая пронзительно яркий свет.

– «Опера» – представил реликвию Каспер. – Настоящая звезда, только очень малых размеров. Её подарили деду, а я унаследовал вместе с кивой. Строили под заказ, между прочим, и ещё неизвестно что дороже, кива или звезда. Знаешь, какая надёжная штука?

Галилей обалдел от постройки не меньше, чем от «Оперы». Кива имела стены контейнера, способного выдержать взрыв настоящей звезды. В таких инженеры и техники Космотранса разбирали взрывоопасные и просто непредсказуемые узлы. «Звезда» на фоне упаковки, смотрелась дешёвым фонариком – сигнальной фарой, списанной с магистральной платформы. На похожие «звёзды» Галилей насмотрелся и в космосе, и в Метрополии, но так и не понял, для чего наследнику Тетриархов портить глаза?

– Кроме шуток, Гал. Таких вещиц на Земле больше нет. И, между прочим, я не каждому её показываю. Нравится?

Гость постучал кулаком по глухой стене кивы.

– Теле-болид, который ты собирался подарить Сэму, имеет такую же оболочку.

– Ну да? – не поверил молодой человек.

– Называется «контур аннигиляции». За его пределы не выходит даже поле абсолютного вакуума.

– Значит, ты остаёшься у меня погостить?

– В следующий раз, – пообещал Галилей. – А сейчас мне лучше вернуться в клинику.

– Чтобы Зая приготовил для тебя яд? Но я не хочу потерять тебя так же, как Сэма.

– Значит, вернёмся вместе.

Окна лаборатории выходили в сторону парк-квартала, но кактусы закрывали обзор, не давали пришельцу глядеть на дорожку, по которой должен был явиться курьер «Тропического Зоопарка». Цель визита Зая держал в тайне. Курьер опаздывал. С наступлением темноты сообщество кактусов уплотняло ряды. Теперь сквозь колючие лопатки пробивались только лучи фонарей, такие же острые и прямые. Растения чернели. Пузырь рабочего экрана распространялся за пределы стола и мешал пациенту смотреть в окно. На телескопе, на котором прошла жизнь Галилея, за «распущенные» экраны могли наказать. Такое овладение пространством отсека считалось признаком бескультурья и низкого профессионализма.

– В школе психиатрии развлекались, выпуская в вольер однотипных роботов, похожих на тараканов, – рассказывала Неона. – Пока зарядка батарей была неограниченной, машинки резвились. Но стоило выставить лимит, игры превращались в войну. Террор, геноцид, голодомор… Находится лидер, который захватывал зарядник и никому не давал. Потом кураторы запретили игру. Заменили её виртуальным аналогом, а это не то же самое.

– Когда-нибудь Доктрина заменит виртуальным аналогом человечество, – пришёл к выводу Галилей.

– О чём ты хотел со мной говорить?

– Сэм интересовался линейкой ПАВ-приборов.

– Допустим…

–  Физический вакуум, с которым работают астрономы, не то же самое, что Поле Абсолютного Вакуума.

– ПАВ – не физический вакуум, – согласилась Неона. – По сути, даже не материя, а пограничное состояние. Им занимаются информологи.

– В этом ошибка. Мы искали Шайена среди астрофизиков, а он, возможно, инфолог. Выясни, какие учёные группы консультировали Полярные Обсерватории.

Неона подняла на пациента глаза, укрытые зелёным светом экрана.

– Как бы не пришлось его искать среди геймеров.

– Попробуй, – настаивал Галилей. – Информологов на порядок меньше, чем астрономов.

– На миллиарды порядков, – согласилась лаборантка.

Форму «Тропического Зоопарка» Галилей узнал издали сквозь колючие заросли. Человек пробирался к зданию сквозь кусты, вместо того, чтобы идти по дорожке, и ни разу не заблудился. Без сомнения, бывал пациентом. Посетитель прокрался к окну Мирзаяна и перешагнул подоконник. Галилей прошёл в коридор и замер возле двери кабинета. Тишина прерывалась раскатистым хохотом, словно собеседники смотрели уморительную запись. Приложив к двери ухо, Галилей расслышал кое-что из истории глазастой макаки, которая улизнула в трубу. Галилей узнал, что животное проглотило чип, а вовсе не приклеило к заднице, как утверждали сетевые информаторы. Употребило в пищу вместе с плесенью, наросшей на решетках санитарного блока. Видимо, животное голодало и другой органики не нашло. Куратор от хохота уронил на пол банку, приготовленную для рыбьей икры. Галилей сильней напряг слух. Он проникся сочувствием к персоналу зоопарка, который принудительно испорожнял макаку по просьбе Мизаяна, и опасался, что проглоченный чип переварился в желудке, но чип держался молодцом и после извлечения позволил снять с себя информацию. О чём был последний приступ хохота, Галилей не слышал. Раскрасневшийся от смеха курьер, вывалился из кабинета в окно. Также конспиративно пробрался кустами к аллее парка и помчался к транспортной вышке.

– Нет! – категорически заявил куратор, увидев на пороге пациента. – Не отдам! Только дай дикарю документ, и он превратит Мегаполис в филиал зоопарка! Покойный Римас бы не одобрил! – решил Мирзаян, вытирая слезы и возвращая лицу гримасу усталости. – Глиссер заперт, законсервирован, проход к нему исключён до особых распоряжений комиссии. Персонал извлёк уроки и принял меры. Теперь решётки между секциями воздуховода заперты на замки.

– …Которые можно открыть ногтем.

– Не испытывай моё терпение, космот! Охрана «Гелио-сигмы» имеет все твои данные. В следующий раз ты попадёшь на Землю не в ящике! Поминальной капсулы хватит для упокоения на орбите Сатурна. Твой друг уже купил себе место в «кольце». Может, поделится.

– Я знаю десяток способов вскрыть аварийный отсек.

– И где зарядить батареи, тоже знаешь? И как без навигации пройти орбитальные эшелоны? Их тысячи и все под контролем!

– Мне нужно только попасть на борт.

– А мне – дожить до «белой головы» и передать по наследникам клинику с безупречной репутацией. Куда ты денешься с дохлой «банкой»? Либо приплывёшь на порты депарбеза, либо в капсулу утилизатора! Нет, милый друг. Комиссией принято решение, которое меня вполне устроит: глиссер должен быть уничтожен. Вместе с файлом и со всем, что Римас забыл на борту. Над этой задачей работают серьёзные люди. Как ты собирался проникнуть на аварийный причал?

– Их замки не остановили даже макаку. Не я ей открыл сектора над пассажирскими палубами, сама сообразила! Нет у них надёжной защиты, – заявил Галилей. – Промышленность разучилась её выпускать.

– Допустим, тебе удастся попасть на борт, разломав половину АКСы. Предположим, отцепишься от порта. И что? Здесь не орбита соляра! Здесь орбита Метрополии, которая имеет полную сферу контроля. У себя на Магистралях будешь угонять глиссера с аварийных портов.

– Риск есть всегда, – согласился с куратором Галилей. – Ты придумаешь, где спрятать аппарат, а я – как приземлиться в координату.

– Спрятать?

– В подземелье среди развалин. Наверняка твои самоубийцы освоили исторические зоны планеты.

Мирзаян поднял банку с пола. Внимательно осмотрел её выпуклые бока, понюхал слизь на дне, обмакнул в неё палец.

– Твоё счастье, – сказал он, – что мой пациент получил работу в зверинце и сохранил в душе благодарность. Но учти, среди сотрудников депарбеза моих пациентов нет, и не может быть. В ту структуру персонал тестируют жёстоко. Если что – вместе сложим головы на сканере.

– Ещё вернее сложим, если сейчас не рискнём. В подземных пустотах не только глиссер, «Гелиополис-Сигму» можно зарыть. Главное знать, как снять с неё маячки. Я – знаю.

– Ты – псих, – убедился куратор.

– В космосе я – мишень. На «Гелио» – мишень в прицеле. В полярных подземельях – цель, которая не оправдывает средства. На приземление хватит разряженной батареи, и  никакой навигатор не нужен.

– Ты не псих. Ты разбойник! Тебя не в клинику, тебя в колонии на поселение, осваивать дикий космос… Там красивые женщины и никаких турникетов. Тебе же нравятся красивые женщины?

– Со дня на день комиссия найдёт нестёртый Римасом файл. Не найдёт – хуже. При попытке уничтожить блок памяти вместе с аппаратом, они столкнутся с той же проблемой, что выбила меня из навигации и напугала диспетчера. Решать её они придут сюда. К куратору, который лечит пациентов ядом.

Прозрачная банка опустилась на стол.

– Нет! – решил куратор. – Никаких разбойных налётов на гражданские борта в моё дежурство не будет.

Ночная бессонница сменилась утренней дурнотой. Галилей был уверен: проживи он на планете сто лет – ни за что не научится спать по ночам. Его внутренние, комфортные сутки, были короче земных и соответствовали расписанию дежурства на телескопе, поэтому о нормальном сне можно было забыть. Проще чередовать снотворное с допингом. В тревожном расположении духа пациент направился к кабинету куратора и обнаружил, что рабочий день ещё не начался. Лаборатория была отгорожена стенкой. Зая был прав. Галилею действительно нравились красивые женщины. Все без исключения. И совершенно не нравились турникеты. Рядом с красивой женщиной он чувствовал себя хорошо, потому что верил: кроме «информации и носителей» в этой жизни есть нечто большее. Может быть, именно в женщине есть то, ради чего существуют информация и носитель.

Не застав куратора, Галилей поднялся в буфет. Его соседи по клинике сидели за столиком у окна, попивали кофейный напиток и подозрительно косились на новичка. В последний раз он видел кофе на родном телескопе. Куб спрессованного темного порошка Галилей украл со склада, где гонял на аэрокаре между стеллажами. Дежурный сам привёл его за ухо на Центральный Диспетчерский Пульт. Там хулигана как следует отчитали, но не нашли кофейный кубик, спрятанный в кармане жилета. Необыкновенно легкий, гладкий, он источал фантомный запах, который юный Галилей в те годы ассоциировал с запахом планеты-родины и прятал в личном шкафу. В том шкафу он долежал до последнего часа…

Задумчивый Галилей стоял у окошка раздачи и не реагировал на обращение автомата, пока тот не издал пронзительный писк.

– Кофе, – очнулся клиент.

– Кофейная «роза» закончилась.

– Я сказал «кофе».

Аппарат повторно обработал информацию.

– А я говорю, кончилась кофейная «роза».

– А кофейный орех?

Машина подгрузила дополнительные сведения, но не нашла рецепта.

– Чего?.. – спросила она клиента.

– Берёшь орех, кидаешь на дно стакана, заливаешь кофейным порошком, растворённым в воде. Расчётное время – минута. Взяли «на старт».

– Орех почистить? – уточнила машина, запуская манипулу в бокс для специй.

– Если не трудно.

Ядрышко фундука зазвенело на дне стакана. Темная струя подхватила его, вознесла на поверхность.

– Ах! – воскликнул раздатчик, но брак устранить не успел. Клиент перехватил ёмкость.

– Приклеивать надо, – посоветовал он.

До утра Галилею предстояло обдумать стратегию поиска мистической персоны по имени Шайен среди информологов, на что у Неоны попросту не было времени. Но в коридоре он наткнулся на Мирзаяна. Куратор был одет в водостойкий комбинезон. Маска капюшона топорщилась на макушке, в руках была ухватка для крупной рыбы, которая позволяла нежно брать её за бока.

– Иди в кабинет, примеряй костюм, – сказал он. – Пойдёшь со мной, поможешь… – Мирзаян заглянул в палату и увидел Каспера на кровати. Юноша проворно залез под одеяло, но от зоркого ока не ускользнул. – Как? Ты ещё не убрался домой, прыщ лохматый!

– Я болею! – заявил Каспер. – Кхэ-кхэ… плохо себя чувствую!

– Вон!!! – рявкнул куратор и указал пациенту на окно, распахнутое в сад. – Я сказал прочь!!! – глаза куратора налились гневом, брови сомкнулись на переносице, уши побагровели. – Сейчас же убирайся из клиники!!!

Юноша, замотанный в одеяло, рухнул с кровати, на четвереньках добежал до окна и бросился в сад. Следом полетела подушка, но не достигла цели. За подушкой последовал горшок, в котором Каспер, тайно от персонала, растил детёныша-кактуса. Он-то, судя по звуку, догнал беглеца.

– Тебе самому не пора подлечиться? – спросил куратора Галилей.

– Некогда мне… – ответил Зая. – Закрой окно, иди в кабинет и жди меня там.

Едва куратор покинул комнату, физиономия Каспера возникла из-за стены. Сначала в помещение просунулась голова и огляделась. Под мышкой молодой человек держал подушку, за пазухой – кактус, примятый в горшочке с гранулами, краденными из местных оранжерей.

– Ушёл? – спросил он и заметил орешек на дне стакана. – Можно? – Не дожидаясь разрешения, Каспер вытряс орех себе в рот. – Что? – спросил он, почёсывая шишку на темени. – Что-нибудь случилось? У тебя лицо, будто ты внесен в президентские списки.

– Кажется, я понял парадокс на грунте Тегеи.

– «След Рао»? – воскликнул молодой человек. – Разве ты не знал о нём из учебников? Гал, это же стартовый курс информологии.

– Информологии?

– Ты имеешь в виду «след на Тегее» или я неправильно понял? – Каспер постелил одеяло на кровать и занял привычное место.

– Человек по имени Рао настраивал визуальный транслятор?

– Точно!

– И плохо зачистил архив перед тем, как установить в аппарат?

– Нет, он вычистил хорошо, но поставил тот самый блок, что использовал в тестах. А тестировал дома, на площадке засыпанной снегом. В частности, наводил резкость на следы, которые сам натоптал. Когда аппарат встал на такой же ледяной грунт Тегеи, первая картинка дала ассоциацию: отпечаток ботинка, которого в реале не было. Это был парадокс парадоксов, а потом… нашли человека, который носит обувь с таким рисунком протектора. Тогда появился новый раздел науки – «ассоциативно-биоплазменные процессы» или что-то вроде. Раньше учёные предположить не могли, что сложная техника может ассоциировать. Интересно, правда? Казалось бы, чистый программный сбой – а нет, проявление интеллекта небиологического происхождения.

– Информационной природы, – уточнил Галилей.

– Что?

– Так я и думал…

– Что ты думал? – полюбопытствовал юноша.

– Шайена нужно искать среди информологов. Только там.

В кабинете Галилея ждал гидрокостюм. Влагонепроницаемый от подошвы до капюшона.

– Кто знает, что за болото в коллекторе, – ворчал куратор.

– Вся клиника знает. Вся шахта провоняла дерьмом, – жаловалась Неона. – Теперь он хочет вынуть червя, чтобы провонял весь квартал. Чтоб нас выселили отсюда в тропики.

– Что за червяк?

– Сегодня принято решение, – объяснила лаборантка, – работы по утилизации глиссера Римаса прекратить. Формируется новая комиссия, но уже от академического департамента. Уровень секретности повышен. Думаешь, к чему суета? 

– Как только я решу вопрос навигации, покатишься отсюда вон, – заявил куратор. – Повезёт – сможешь зарядить батареи. После этого хоть с мясом отрывай от порта свою «банку», хоть к заднице её пристёгивай, но чтобы в течение суток духу твоего на третьем соляре не было. Чтоб я искал тебя дольше, чем границы Вселенной. Не спрячешься – я за себя не ручаюсь. Почему этот недоумок Сэм поленился снять блок памяти, если не смог очистить его от инфы? Кинул бы в утилизатор, если такой болван!

– Ты сам просил оставить пустые болванки. Сам боялся, что искать инфу придут сюда! – напомнила лаборантка.

– Я просил… Я просил его убраться из моей жизни со своими… телескопами на границе соляра, которые «перевернут этот мир!» Ну, перевернулся мир… Дальше что?

– Что за червяк в коллекторе? – повторил вопрос Галилей.

– Мерзость… – ответил куратор, – умопомрачительного порядка.

– Ахорный червь, – уточнила Неона.

– Дикий… дикий народ – астрономы. Почему бы им не убраться вместе со своими телескопами за пределы Галактики, если ничего не соображают и ни за что ответственность не несут! – Мирзаян выглянул в коридор, убедился, что пациенты не шатаются без дела по клинике. – Сначала Сэм меня доводил, теперь этот… рождённый в вентиляционной трубе!

– Ничего об ахорных червях не слышал? – догадалась Неона.

– Вот потому что такой дикарь, я не могу отправить его одного на «Сигму»!

– А с червяком – можешь! – оппонировала лаборантка куратору.

– Найди решение поумнее!

Мирзаян закрыл лицо маской и пошагал к лифту, Галилей последовал за ним. Кабина сорвалась к центру Земли со скоростью разгонного блока, словно собиралась преодолеть планету навылет и с инерционной скоростью «выстрелить» на орбиту. Галилей подсчитал стартовые параметры маневра и понял, что его мировоззрение не скоро перевернётся в нужную плоскость. Может быть, человечество не видит разницу между скафандром и гидрокостюмом, но разницу между офисным и орбитальным лифтом должно понимать.

Транспортёр летел в пропасть, словно булыжник. На всякий случай, Галилей взялся за поручень, который ещё недавно его удивлял. Кабина, что возила едоков с первого этажа на второй, была оснащена, как скоростной подъёмник, курсирующий по транспортному стволу между корпусами космической базы.

– Значит, в космосе про ахорников трёпа нет? – уточнил куратор.

– Он реально червяк или дукер?

– Вполне естественный паразит с природной антенной в башке. Про ахорную железу тоже нет трёпа? Зоология мутаций не входит в курс инженерных школ? Ты хоть немного интересовался жизнью за бортом или только решетки ломал? Здоровые червяки, хитрые, склизкие и прожорливые… Твари с врождённой железой, которая работает как антенна. И никакой инфы?

– Я отправлюсь на «Гелио» в компании червяка?

– Конечно… – вздохнул куратор, – с узконосой макакой вы братья по разуму, но ахорник будет поумнее вас обоих.

– Его естественная «антенна» включается в сети, стало быть, в навигацию?

– Дошло до космота! Раз начал соображать – скажу больше: она оттуда не выключается. Правда, характеры у них дрянные. Что делать? Мутация – жестокая вещь.

Лифт встал. Галилею показалось, что при торможении площадка оторвалась от транспортного ствола. Дверь открылась. За ней отворились железные ворота. Заработали сенсоры ночного видения, темнота ожила нереальными красками, ярче Колец Сатурна. Коридор был похож на соляную шахту. Обледеневшие стены поблёскивали кристаллами. Пар поднимался от разогретого костюма куратора, идущего впереди. Скрипнула ещё одна железная дверь, щёлкнул выключатель, неоновые лампы осветили вестибюль помещения, длинного и узкого. Экран защитной маски показал превышение аммиака и список соединений, с которыми Галилей не сталкивался на практике, даже когда демонтировал секции старых воздуховодов над санитарной зоной. Множество одинаковых, безликих дверей тянулись вдоль стен. На полу лежали прогнившие трубы с проводами – экспонатами музея первопроходцев. На потолке висели лампы, защищённые железной решёткой. Коридор напоминал базу первых покорителей океана и когда-то, вероятно, стоял на дне. А, может быть, космический корабль, который древние космонавты не смогли поднять на орбиту. «Нет, – решил Галилей, – для ракеты Гагарина объект уж больно тяжёл. Толкать его в космос с помощью реактивного сопла – занятие не для разумных людей». Он мог только предполагать, как использовали помещение древние. Здесь не висело музейных табло, не сновали по полу указатели-гиды.

– Где ж коллектор? – растерялся куратор.

Он потянул за ручку, и ржавая дверь рухнула на пол. В помещении, похожем на шкаф, не было ничего, кроме колодца с лестницей. Мирзаян взялся за поручни и начал спускаться, цокая подошвами о ступени. Галилей подождал, пока голова куратора скроется, и последовал за ним. Внизу что-то булькало, перетекало невидимые пороги, словно заключённая в трубу слизь. Жидкость под ногами казалась густой, дно – скользким. Галилей заметил светлые шланги. Толстые и худые, переплетенные и ветвящиеся по стенам. На визор пошла информация о критическом превышении аммиака. Куратор согнулся, чтобы пошарить руками по дну. Свод коллектора был похож на глотку со вздутыми язвами. Сосуд диаметром в человеческий рост. Трубы, погруженные в слизь, напоминали нервы гигантского организма.

– Что здесь было? – спросил Галилей.

– Институт нейрофизиологии. Потом – генно-инженерная лаборатория. Не знаю, как у вас на базах, а у нас, профессия техника канализации исторических зон – самая доходная и опасная. Потому что нет дураков сюда лезть. Черви утверждают, что здесь можно жизнь прожить, не встретив ни одного человека.

– Червяки говорят?

– Почему нет? Они относят себя к человеческой расе. Когда институт убрали, мы выкупили участок коллектора и отгородили его.

– Чтоб разводить червей?

– Нет. Потому что черви нас просили об этом.

Пузырьки пошли по поверхности жижи. Мирзаян нащупал объект. Покряхтел, попыхтел и извлёк наружу белого червяка размером с кольцехвостую игуану. Усатого на макушке, с рядами тоненьких лапок, расположенных вдоль туловища.

– Мелочь, – разочаровался куратор. – Ахорник, если кормить, вырастает два метра в длину. И мозг у него от сих – до сих… – он обозначил участок размером в добрые две трети извивающегося тела детёныша. – Слой серо-белого вещества, сморщенного, как дохлый кактус, с узлами и шишками. Но этот нам не подходит. – Детёныш запищал, выскользнул и плюхнулся в слизь. – Обильный нынче приплод. Всё от праздного благодушия. Занимались бы делом, а не сексом, цены бы им не было.

– Они понимают людей?

– Говорю же, ахорники – постоянные резиденты сетей и знают о человечестве больше иных психиатров. Ведь, что удивительно, проживая в вонючей яме, воспринимая мир без глаз, как поток информации, эти твари научились контачить между собой на любом расстоянии. В космос одного закинь – вся колония будет знать метеоритную обстановку в зоне. Смотри под ноги: сплошной белок, пропитанный информацией. Каких только монстров не конструировали над этим подвалом, а сюда сливали отходы. Почему бы им не водиться, если учёные сотни лет уничтожали их здесь. Думаешь, разум в природе возникает благодаря?.. Ничего такого не бывало от начала Вселенной. Вопреки и только вопреки!

– Почему же Космотранс не использует их антенны?

– Кто кого использует – большой вопрос, – вздохнул Мирзаян. – С ними разве договоришься? Но раз уж гады кормятся за мой счет, пусть окажут услугу. Усы не отсохнут. Только где они? Как ни спустишься – толпа кишит. Слышат, что я иду от самого лифта, сахар несу…  Наверно спрятались. Может, тебя боятся? Ступай, подожди в коридоре. Пусть обнаглеют немного.

В коридоре индикатор костюма угомонился, перестал надоедать клиенту информацией о превышении токсичных веществ. Поразмыслив немного, Галилей поднял с пола отвалившуюся дверь, поставил на ржавые петли, и защитная система забыла об аммиаке. Дешёвый гидрокостюм мог защитить только от фантомных страхов. На АКСах такими не пользовались. Предпочитали защиту иного класса, способную выдержать контакт с космическим вакуумом… но не с «абсолютным». «Тяжёлый» скафандр – слишком дорогая штука для ритуальных подарков, – рассуждал Галилей. – Он мог попасть на борт только с целью защиты. Новый, ни разу не использованный, только что вынутый из упаковки… Если б его приобрёл Сэм – было бы логично опробовать вещь. Если не Сэм – значит, человек, который точно знал об опасности». Галилей напрягся, стараясь вспомнить настройки скафандра. Серийная это была модель или сделанная по заказу для конкретных целей. Могло быть, предмет оказался на борту случайно, и он напрасно ломает голову. На борту, на который Римас не пускал никого, даже юного друга Каспера.

– Знаешь, что… – Галилей вздрогнул, услышав в динамике голос куратора. – Боятся они тебя. Иди наверх. Найди Неону, пусть возьмёт ещё сахар и спустится. Пусть побольше возьмет…

С тех пор как Галилей вернулся на Землю, он не просто перестал понимать человечество. Он перестал понимать самого себя и только сейчас, немного успокоившись, осознал, что куратор был прав. Нет смысла пробивать лбом железные стены. Первым делом надо смириться с тем, что произошло. С тем, что никто не узнает о причинах гибели телескопа. Чего боялся Римас так сильно, что решил покончить с собой? Какая опасность угрожает человечеству, если срочно не разыскать Шайена? Кто «вернулся с другой стороны» и до смерти напугал капитана Сабурова, который от роду ничего не боялся? Чего можно было бояться на границе соляра? Разве что челнок с поселенцами колониального космоса причалит к палубе без разрешения. Этих ребят на телескопе не боялся никто. Когда Галилей был мальчишкой – поселенцы угощали его дикими ягодами. Когда стал постарше – именно они, а не школьные симуляторы, учили пилотировать в экстремальных условиях. Если б не эти навыки, он бы добрался до Метрополии через год, а глиссер Римаса сгинул бы в утилизаторе космопорта.

Несколько раз Галилей подходил к лабораторной стене и читал обращение с просьбой не беспокоить. Несколько раз заглядывал в закрытые окна, за которыми шла работа. Когда на парк-квартал опустилась ночь, он зашел в палату Каспера, нащупал капсулу снотворного в кармане его рубахи и проглотил. Затем нащупал и проглотил вторую. Когда утренние лучи нашли его у дивана чужой палаты, улики были налицо. Одной рукой вор держался за карман, в другой – таяла капсула со снотворным.

В свое оправдание Галилей не сказал ни слова, только перевернулся на другой бок, чтобы солнце не разъедало глаз. Яркий свет раздражал его больше прочих чудес Метрополии. Раздражал и бесил своей варварской бессмысленностью по отношению к спящему человеку. На телескопе, на котором прошла его жизнь, внезапный свет среди сна означал тревогу и требовал немедленной мобилизации инженерных служб. На планете он не означал ничего. В частности, для космота, привыкшего мыслить конкретными образами, и не желающего усложнять этот мир.

– Вставай! – Каспер потряс товарища за плечо. – Вставай же! Иди в лабораторию. Они тебя ждут. Потом расскажешь, что было, потому что меня всё равно не пустят. Иди… Нельзя, чтобы тебя здесь нашли. Иди хотя бы в свою палату, а то решат, что ты убежал.

Галилей поднялся. По привычке зашел в санитарный блок. По беспорядку понял, что находится в чужом помещении. Не вполне проснувшись, вошёл в лабораторию через проём в стене, которая всё ещё заслоняла служебный отсек от выздоравливающих самоубийц.

Если б Галилей заранее не подготовился к зрелищу, он бы решил, что сновидение продолжается наяву. В кресле у тестового стенда расположилось существо, изогнув продолговатое тело в позе сидящего человека. На макушке существа шевелились усы, искусно заплетённые в косу. Вдоль тела торчали влажные ворсинки и маленькие отростки с детскими ладошками. Нижние отростки немного почёсывали тело, средние – придерживали его в сидячей позиции, цепляясь за подлокотники. Верхние – занимались сахарной корзинкой. Доставали наколотые куски рафинада и отправляли в ротовую щель. Неона протирала существу «глаза», расположенные в верхней части туловища, между щелью для сахара и заплетёнными усами. «Глаза» у существа были черные, круглые, горохом рассыпанные по макушке. Все, как по команде, выпучились на пришельца.

– …Слышал новость? – спросил Мирзаян. – Бездельник не хочет идти с тобой в глиссер. Хочет оставить тебя без навигации в зоне «третьего неба». В жизни не видел такой трусливой, неблагодарной твари!

Существо на секунду вынуло из пасти кусочек сахара.

– Пошёл ты!.. – ответило оно писклявым голосом и сунуло сахар обратно.

– Слышал? Потравить их что ли? Оставить от популяции парочку сговорчивых…

– Шоко шашробуй, – пригрозил ахорный червь, не вынимая сахара изо рта, и исполнил детской ладошкой неприличный жест, больше подобающий пиратам колониального космоса.

– Его можно понять, – заступилась за существо Неона. – На «Гелио» сухо, свет слепит.

– Они от природы слепые, – заметил между делом куратор. – Чёрные пузыри – не глаза, а гидроакустические сенсоры. В воздухе они тоже работают, только от натуги могут лопнуть.

– Если не увлажнять оболочку – обязательно лопнут, – подтвердила лаборантка. – А свет они чувствуют кожей. Галилею придется его тащить в контейнере. Такую-то тушу. Помельче не нашлось никого.

Куратор был раздражён опухшими от работы руками, не привыкшими шарить по дну коллектора. Он не сводил глаз со стенда, сканирующего состояние червяка. Лаборантка продолжала увлажнять сенсоры и смазывать кремом усики на длинном пузе.

– Интересно, что бы предложил сам червь? – спросил Галилей.

– Он уже предложил, – сообщила Неона. – Имплантировать тебе в мозг железу своего мёртвого родственника, гниющего на дне коллектора. Не навсегда. Потом он предложит вернуть покойному орган.

– Не проще мне будет договориться с диспетчером?

– Ты вне закона, умник… – напомнил куратор. – Не понимает! Все ещё думает, что можно перехитрить систему контроля.

– Пойми, – уговаривала Неона, – твои шансы увести глиссер в безопасную зону равны нолю. Ни один диспетчер не будет с тобой сотрудничать, ни один пилот не согласится помочь тебе. А с его ахоркой ты можешь пользоваться навигацией без идентификации. У него прямой доступ в сеть.

– С такими возможностями, – удивился Галилей, – моя голова будет стоить больше, чем весь орбитальный флот.

– Всё не так просто. Вестибуляр ахорника идентичен производному типу, – объяснила Неона. – В лучшем случае, ты будешь его понимать – он тебя нет. Был бы ты суррогатом – проблемы бы не было.

– Можно подобрать адаптер, – предложил Галилей.

– Можно, – подтвердил Мирзаян. – Можно подумать, у меня в клинике склад адаптеров! Пока я его закажу, пока сделают… Чего уставился? – обратился он к червяку. – Думай! Пусть голова хоть чем-то отличается от задницы!

– Он думает, думает! – заступилась за существо Неона.

– Если б он думал также продуктивно, как гадит, мы бы уже достигли границы Вселенной и вернулись обратно!

Никаких признаков мыслительного процесса на физиономии червяка Галилеем замечено не было. Впрочем, на его мясистом теле не было замечено даже физиономии как таковой. Работала только ротовая щель над куском рафинада, и немного морщилась макушка. Червяк ленился сосать и старался грызть сахар, но не имел подходящих зубов.

– Нет, так не годится, – ворчал куратор. – Не будет навигации – я на риск не пойду.

– Может, контактёр сойдёт в качестве биоадаптера? – предложил Галилей.

– Суррогат идентичных частот, которого не жалко… тебе в компаньоны. А что? – куратор обернулся к червю. – Вон их, идиотов, сколько гуляет по парку. – Червь под шумок, утащил ещё одну палочку рафинада и позволил смазать кремом ворсинки у себя на спине. Для этого он нагнулся вперёд и узорно заплетённые усики, упали на «глаза» словно чёлка. – Сколько суррогатов без толку жрут и гадят! Все как один дебилы и лодыри…

Червь вынул изо рта обсосанный кусок и указал лапкой в сторону Галилея.

– Этот сгодится, – сказал он.

Что-то рухнуло за спиной. Присутствующие вздрогнули. Лаборантка перестала оказывать ахорнику косметические услуги, куратор отвлёкся от стенда. Галилей обернулся. Только червь сунул недоеденный сахар в рот и продолжил обрабатывать его беззубой пастью.

На пороге лаборатории лежал Каспер. Испарина покрывала его лицо. Юноша побледнел так сильно, что руки и ноги стали белее сахарного куска.

Несчастного подняли. В один момент для парня нашлось свободное кресло и немного лекарства, тонизирующего впечатлительный организм.

– Никогда! – заявил Мирзаян. – Этот слюнявый молокосос отправит меня на вечное поселение за границу соляра!

– Если расскажет об этом дядьке, – согласилась Неона. – Но ведь он не расскажет. В память о Сэме… Правда?

– Идиотка! Собралась прибрать мою клинику? – взревел куратор. – Выжить меня и прибрать!.. – он вышел из помещения, лаборантка последовала за ним.

– Гал… – Каспер взял товарища за руку. – Пожалуйста, не мешай им. Если ахоры возьмут меня в сеть, я пройду тесты в любую школу. Как хорошо, что я суррогат. Был бы я человеком, разве бы пригодился?

– Нет!

– Я должен сделать это для Сэма. Зая немного покричит и поймёт: я – ваш единственный выход. Кроме меня вам сейчас никого не найти.

После операции у Неоны не осталось сил снять с себя медицинский комбинезон. Она стояла у зеркала, рассматривала перламутровую серёжку, которую носила за ухом, и не заметила в лаборатории пришельца.

– Зая не собирается дать тебе отдых?

– Не твое дело, – ответила лаборантка.

– Имплантацию мог бы сделать сам.

– У меня та же лицензия, что у Заи. К тому же манипуляции делает автомат, я только контролирую.

– Он свалил на тебя всю работу, чтобы кормить рыб?

– Мои отношения с Заей не касаются никого, кроме меня и Заи. О чём ты хотел говорить?

Женщина расчесала волосы, собрала их в пучок и завернулась в халат, похожий на тот, что носят после душа самоубийцы.

– Иди в свой модуль и выспись. У тебя есть модуль, в котором Зая тобой не командует?

– Из-за ваших с Сэмом делишек меня со дня на день лишат работы, значит и дома. Почему ты вышел из глиссера?! Мог бы остаться за пультом. Уже сто раз отцепил бы «банку», пока они не опомнились. Никакие стюарды не рискнули б помешать.

– Может быть, это было главной ошибкой всей моей жизни, – признал Галилей.

– Так сильно дезориентировался? – Неона устроилась за рабочим столом.

– Скорее не был уверен, что жив.

– Среди информологов, которые так или иначе имели отношение к Полярным Обсерваториям, человека по имени Шайен нет, – пузырь экрана стал расползаться безнадёжно зелёным светом, пустым и пронзительным, как первобытная Вселенная, не ведающая своих границ. – Другие идеи есть?

– Поищем информацию о скафандре. Это старая модель, её редко заказывают. Фирм, которые торгую ими, тоже немного. Обычно они ведут учёт покупателей. Если Сэма нет в списках, поищем другого заказчика: человек чуть выше ростом и чуть уже в плечах.

Измождённое лицо лаборантки скрылось за гарнитурой.

– Биометрия должна учитываться, – согласилась она. – Но Сэм мог взять первый попавшийся… Он сильно не по фигуре?

– Не сильно. На крайний случай сойдёт.

– Нужно знать маркировку. Полярные Обсерватории иногда заказывают защиту для своих орбитальных платформ.

– Не такую. «Тяжёлые» скафандры на телескопах ни к чему. Они нужны на открытых ремонтных базах.

– Странно, что космоты не используют роботов для наружных работ.

– Используют. Но умные аппараты дорого стоят, а глупые никому не нужны. Давай… я попробую определить модель, а ты – выяснить, кто заказчик.

– Дата выпуска?..

– До Новой Доктрины, не позже.

– Сомневаюсь, что Сэм разбирался в защитных костюмах. Он даже глиссер на стеллаж поставить не мог, подкачивал парковочные программы. Вряд ли он видел разницу между простым и сложным скафандром, «тяжелым» и «легким». Наверняка приобрёл, чтобы не мёрзнуть.

Модели «тяжёлых» скафандров, вереницей поплыли в зоне проекции. Вместе с моделями на заказчиков полилась реклама рассылок. Галилей очень скоро нашёл похожий. «Предназначен для наружного ремонта на промышленных базах и стыковочных платформах…» – выдал информацию производитель.

– Остаток небольшой. Модель устаревшая. Индивидуальные настройки… – обратила внимание Неона. – Если покупал Римас, будем знать, для чего. Сабуров не мог ему сделать подарок?

– Мог, – согласился Галилей. – Шутка вполне в его стиле. И всё-таки я надеюсь, что это не он.

– Знаешь, что акадеп принял решение эвакуировать второй телескоп? Такой же, как ваш. Он будет законсервирован до выяснения обстоятельств. То есть, навсегда. Второй телескоп подразумевался для участия в экспериментах?

– Не знаю.

– Между вами не было контакта?

– Было, конечно! И менялись бригадами, и стажировались. Я прекрасно знаю их инженерные службы, но в науку не лез ни у себя, ни у них.

– Не думаю, что Римас с капитаном «Кардиналя» общался также доверительно, как с вашим Сабуровым. Хотя… зачем тогда эвакуируют персонал? На всякий случай, если не хочешь светиться, не ищи контакта с коллегами. Скорее всего, им почистят мозги на одной из закрытых баз депарбеза.

– Найди мне список заказчиков на скафандры. А лучше отдохни, я сам поищу.

– Неона!!! – раздался из коридора рев куратора. – Где эта дрянь?! Почему её нет, когда она нужна?

– Ну вот… – вздохнула лаборантка, – будем считать, отдохнула.

– Я сам поговорю с ним. Скажу, что отправил тебя домой.

– Неона!!! И ты здесь? – удивился Мирзаян, наткнувшись на Галилея. – Знаешь, что устроил юный паршивец? Удрал! Отошел от наркоза и в окно. Тварь! Почему она не привязала дебила? Сколько раз говорил: дебилов – привязывать!

– Идём, я объясню, почему… – Галилей повёл рассерженного куратора по коридору мимо прикрытых дверей, за которыми притаились суицидальные пациенты.

– Удрал вместе с ахоркой, дерьмо! С трансплантатом, который стоит больше, чем моя голова!

– Пойдём, подумаем, куда он удрал.

– К себе в заповедник удрал, сволочь! Куда же еще?

– Значит, надо его оттуда вернуть… вместо того, чтобы реветь на всю клинику.

– Вернуть?! – еще больше взбесился куратор. – Каждый идиот знает, только на территорию путь закрыт. Это конец! Клинику можно закрывать и искать место в пансионе для слабоумных. Все лицензии аннулируют! Все статусы урежут до иждивенца…

– Сядь, – Галилей закрыл дверь кабинета куратора, но Мирзаян не присел. Он начал ходить вокруг стола, пиная пустой пакет из-под корма.

– Надо устроить революцию, чтобы получить доступ на их территорию. Надо отправиться в колонии и вооружиться, как последним головорезам!

– Отдай чип, и я прошвырнусь в гости к Касперу.

– Чип? – не понял куратор, но ходить вокруг стола перестал.

– Я – добрый друг наследника Тетриархов, имею право его навестить. Отдай чип и ни о чём не волнуйся.

– Весь мир против меня сговорился. И ты заодно.

– Хочешь вернуть Каспера в клинику – отдай. Боишься, что я убегу? Я и так убегу. Отдай, и я привезу сюда парня с ахоркой.

Куратор вынул из кармана футляр для хранения ценностей и кинул на стол.

– Давай! Подставляй свою бестолковую голову депарбезу! Пользуйся моей добротой. Но имей в виду, в чип внесены изменения: ты больше не Галилей с телескопа! Ты психопат, удравший из клиники!!!

Не откладывая дела, Галилей вызвал такси прямо с парковки клиники и, не зная маршрута, заказал «правительственный поселок». Машина поднялась над парковой зоной, взлетела до орбитальных высот, словно не знала, куда податься. Галилей перестал различать строения и аллеи. Его взору открылся невероятной красоты ландшафт, похожий на узор, искусно заплетённый вдоль экватора. От изощрённых линий у Галилея перехватило дух. На орбитальной базе ему предлагали «экскурсию экваториального пояса», но пришельцу было не до красот. Тогда он готовился первый раз ступить на Землю с новым паспортом и важной миссией. Тогда он думал, что Римас уже заждался его, и голова была занята другими вещами. Теперь же ему хотелось только любоваться экватором, но ландшафт поменялся. Заповедник для деятелей Доктрины уже сверкнул куполами у горизонта, поросшего лесом. «Вы никогда… никогда не найдёте границ Вселенной…» – вспомнилось ему, и на душе стало легче. В один момент пришельцу явилась надежда. Точнее полная безнадёга вдруг отступила, освободила место другим вариантам, потому что Галилей смирился и понял, что вся его жизнь, от и до, не больше чем информационная составляющая, записанная на ненадёжный носитель. Просто носитель, информация и больше ничего. Он понятия не имел, как убедить мальчишку вернуться, но верил, что эта задача ничтожна по сравнению с той, что ставили перед собой учёные его телескопа. «Ничего, кроме информации и носителя, – повторил он. – Чушь! В этом мире есть что-то ещё. Что-то, кроме… В противном случае мир бы скоро устал от самого себя. Он не дожил бы то тех времён, когда ракета Гагарина оторвалась от парковочного стола. Нет, – решил Галилей, – в этом мире должно быть что-то третье… Хотя бы для равновесия».

– Здравствуйте, господин Галилей. Позвольте, я провожу вас в дом, – обрадовался старый слуга и поклонился гостю.

– Хозяин по-прежнему рад меня видеть?

– Я рад видеть вас, господин Галилей, больше хозяина. Я счастлив, что вы здесь, потому что кроме вас Каспер не слушает никого, – слуга пошёл по аллее, Галилей последовал за ним. – После смерти господина Самуэля молодой хозяин сам не в себе, – сетовал Адо. – А вы, господин Галилей, так похожи на покойного, что и отличить невозможно!

– Почему Каспер здесь? Чего испугался? – спросил гость и понял, что вопрос прозвучал бестактно.

– Мой хозяин ничего не боится, – объявил пришельцу слуга. – Это необыкновенно смелый мальчик.

– Мне тоже так показалось.

– С детства он был так смел, что сам научился плавать в пресной воде. И даже когда упал с дерева, совсем не плакал. Когда господин Каспер был мал, он единственный не боялся великого Террания Тетриарха, бывшего куратора колониального департамента, которого боялся сам Президент. Господина Террания боялись все. Только Каспер мог без страха залезть к нему на колени в минуты страшного гнева. Когда хозяин скончался, Земля на три дня погрузилась в скорбь, и только Каспер не плакал. А сейчас плачет, – с сожалением сообщил слуга. – Он плакал два раза в жизни. Когда скончался господин Самуэль и теперь… – воспоминания накатились на слугу, и он остановился, чтобы предаться печали. – Господин Самуэль был его единственным другом, и Каспер до сих пор не смирился с утратой. Мальчик к нему привязался. Только сейчас у его слез другая причина. Я не знаю, какая, поэтому не могу утешить его.

– Веди меня к нему, Адо. Я знаю, как утешить твоего господина.

Каспер действительно плакал, заедая горе конфетами. Упаковки от сладких кубиков были разбросаны по ковру. Страдалец сбежал из клиники, не сняв операционной рубахи, и даже не думал избавиться от неё. Так и сидел у колонны. Наследник особняка с распухшими от слёз глазами нервно теребил коробку сладостей.

– Послушай, малыш, – Галилей присел рядом, – я хочу, чтобы ты понимал, что с тобой происходит.

– Я не пойду на «Гелио»! Гал, я боюсь! Не важно, что наговорил тебе Адо. Я боюсь так сильно, как ещё не боялся. Всё, что угодно, только не позор перед памятью Сэма. Я не выдержу страха! Я заору на всю палубу. Все узнают о наших планах. И о том, какое я ничтожество, тоже узнают. Ты думаешь, Сэм испугался сбежать в космос? Думаешь, ему стало жалко поделиться информацией, которая находится в его голове? Он покончил с собой, потому что чувствовал вину. Он обвинял себя и только себя в том, что произошло с телескопом. Он долго мучился, я долго старался его утешить, но не смог. Адо обманул тебя. Это Сэм, а не я, был до безумия смелым человеком. По сравнению с ним я трус и подлец.

– И все-таки послушай, что я скажу. У тебя в голове ахорная железа…

– Да, – не стал отрицать юноша.

– …которая начала работать в человеческом мозге.

– Да… Зая сказал, в течение часа должна включиться.

– В твоей голове сетевая точка твари, которая в жизни не выползала из своего аммиачного болота. Адо меня не обманывал. Ты смелый парень, если согласился на это. И сейчас боишься не ты, а червяк, который сидит в твоей голове. Сейчас все червяки подземного мира дрожат от страха и стараются тебя запугать, потому что родились в коллекторе и никогда не видели неба – ни «синего», ни «черного». И Колец Сатурна не видели. Только потолок, облепленный слизью. Представляешь, каково им? – Каспер шмыгнул носом и уставился мокрыми глазами на разбросанные фантики. – Но они – не ты. Ни один червяк не смог бы ради друга бросить дворец и переехать в бункер полярного поселения, где даже деревья до коленки не дорастают. Все знают, что ты смелый мальчишка. Даже Зая не мог этого отрицать. Просто тебе надо научиться отличать свои страхи от тех, что тебе навязали. На это уйдёт время. Придётся набраться терпения. Не позволяй червякам руководить собой. Давай договоримся так: на «Гелио» мы отправимся вместе, если уж Зая ставит такое условие, но с глиссером я буду работать один, а ты вернёшься, и будешь ждать меня в клинике.

– Нет! – возразил Каспер. – Я знаю, что люди думают о суррогатах. Вы думаете, что мы всегда уверены в своих суждениях. Но это не так. Я никогда ни в чём не уверен. Вы думаете, что мы не умеем объективно смотреть на мир, и не видим в людях ничего, кроме выгоды. Вы думаете, что мы живем чужими, навязанными истинами…

– Ну… ты уж не наговаривай на нас, людей.

Каспер закутался в операционную рубаху словно замёрз.

– Я ничего обидного сказать не хотел. А ты… – он поднял глаза на гостя, – Если б Сэм знал, что ты выжил… Неужели ты не мог дать знать?

– Я делал это на протяжении всей дороги.

– Но он не получал никакой информации.

– Если б ты подумал, то понял бы, почему… – Галилей указал на антенну над крышей строгой кураторши департамента коммуникаций. – Римас работал с секретными файлами, а ты помогал. После катастрофы депарбез заблокировал ему все доступы к связи.

– Но мы не знали… Может быть, он остался бы жить, если б знал, что ты спасся.

– Произошло то, что произошло. И в этих обстоятельствах надо жить, потому что других не будет.

– И ты не боишься силы, которая убила твой телескоп?

– Нет, не боюсь.

– Но ведь ты тоже можешь погибнуть.

– Я знаю, зачем живу. Поэтому мне не страшно.

– А мне страшно. Разве ты не понял? Я боюсь за тебя.

Подготовка к празднику началась с ночи, которая в экваториальных широтах отличалась от дня, только источником освещения. Неделя была объявлена «выходной» для праздного люда, и «трудовой» для всего остального. С восходом солнца над парком поплыли контейнеры, набитые увеселительной дребеденью. Очередь в ракету Гагарина удлинилась и напугала музейный персонал. То и дело информатор умолял народ не толпиться над смотровым окном, потому что в соседнем квартале есть точно такая ракета, а очередь гораздо короче. Бригада технического обслуживания тащила робота для чистки фонтана. Вернее сказать, робот, похожий на слона с намотанным на спину хоботом, тащил на себе бригаду, тяжело переставляя «ноги». Над газоном, на котором сидели Каспер и Галилей, вспыхнул баннер. Сообщил, что места на парковках личного транспорта проданы на неделю вперёд, так что надеяться можно только на свои две ноги. Сетевые трансляторы наперебой предлагали каждый свою картинку предстоящего торжества.

– Опять что-то празднуют? – дошло до Галилея.

– Выборы же, – Каспер развернул конфету. – Хочешь?

– Кого выбираем?

– Президента Разумного Мира. Каждый год выбираем. Как думаешь, Гал, ахорник сильно обиделся, когда я принял его за глиста?

– Ты сильнее обидишься, когда узнаешь, за кого они принимают нас. Перестань жевать сладости. Ты не ахорник, Каспер, ты человек. Мы же договорились.

Каспер вздохнул. Галилей нахмурился. Оба уставились на пожилую особу, которая мчалась к центральному фонтану, обгоняя воздушный транспорт. Наверно боялась пропустить процесс чистки. Щуплый человечек толкал двухъярусную кабину, в которой играла музыка. «Вход через приватный турникет», – было написано на нижней дверце. В верхнем окне красовался череп с перекрещёнными костями, который подмигивал сидящим на газоне пациентам психиатрии. «Мы хотим сказать слово в поддержку Ли Канна», – доносились детские голоса. Компания молодёжи репетировала агитки за своего товарища. Народ со всех сторон прибывал, располагался на газонах, разворачивал кресла, надувал домики, похожие на тот, в котором Галилей впервые ночевал на Земле. Над пересечением дорожки с главной парковой магистралью, повис монитор. Напротив клиники приземлился и заработал гравитационный куб – любимое развлечение юных космотов. Молодёжь заходила в корпус аттракциона и беспомощно махала руками, путая верх и низ. Люди прыгали с пола на потолок и радовались, когда не получалось устоять на ногах. Только отсутствие больничной одежды говорило о том, что это аттракцион, а не филиал клиники Мирзаяна. Молодые люди считали, что «куб» – хорошая тренировка перед командировкой на АКСу. Только Галилей понимал, что работа на космических базах не имеет ничего общего с кульбитами в невесомости.

– Если хочешь, можешь внести в список своего кандидата, – предложил Каспер. – Все так делают: вносят знакомых, а потом, когда идёт голосование, агитируют. Как только не изгаляются. Такие кандидаты больше процента не набирают, зато всем весело.

– А если набирают?

– Тогда ещё веселее. Пять процентов – и ты всю неделю почетный гость в общественных местах. Тебе дарят подарки и освобождают люксовые места.

– И я могу внести кандидата?

– Конечно! Если б закон о выборах не давал такую возможность, разве люди пришли бы сюда? Разве получился бы праздник?

– Кто может стать Президентом?

– Кто угодно. Красивый человек с искренней улыбкой и приятным тембром голоса. Он должен иметь правильную дикцию и достаточный интеллектуальный коэффициент. Требования, в общем-то, простые: натуральная генетика. Синтеты и полусинтеты не имеют права на президентство. Люди, у которых мозговые чипы больше допустимой ёмкости – тоже. Но вносить в списки можно кого угодно, даже домашних дукеров.

– Зачем?

– У нас демократия, – напомнил Каспер.

– Демократия, это когда миром может управлять дукер?

– Ты экстремально рассуждаешь, Гал!

– Потому что беспокоюсь за человечество. Когда к власти открыта дорога кому угодно, дукер окажется первым в очереди.

– Президент не имеет власти. Он – лицо Разумного Мира. Президент будет выступать в сетях, рассказывать, что сделано для прогресса цивилизации; разъяснять законы тем, кому непонятно. Потом опять будут выборы. Слушай, а если ахоры обидятся, они не будут мне мстить?

– Если ты не позволишь. Будешь объедаться сладким – позволишь им собой понукать.

– Мирзаян разрешил. Три конфеты в день – законная доза. А ты такой злой, потому что до сих пор не получил списки?

– Я не собираюсь выбирать Президента.

– Списки покупателей скафандров я имею в виду. Ты не понимаешь, что такое праздники. Это время, когда не работает даже справочный автомат. Сейчас все сетевые ресурсы заняты трансляцией, потому что для человечества выборы Президента важнее, чем поиск Шайена.

– Я бы поспорил.

– Вот увидишь. Кончится эта муть – списки сразу появятся. Ты ведь думал, что скафандр Сэму подарил я? Скажи, ведь думал?

– Была мысль. Вещь недешёвая. Её мог подарить только состоятельный человек.

– Кончатся праздники, получишь списки, и я сразу реабилитируюсь в твоих глазах. Признайся, ведь ты до сих пор подозреваешь меня?

– Скафандр мог подарить человек, который переживал за Сэма.

– Сэм не любил принимать подарки. И не от каждого принял бы. Почему-то мне кажется, что этот костюм он сам и купил.

– Значит, говоришь, можно в списки внести любого.

– В президентские – да.

– И в случае пяти процентов…

– О! Можно зайти на ярмарку сладостей и до смерти обожраться.

– И без приглашения явиться на борт «Гелио»?

– Не переживай, Зая купит места в первом классе, лишь бы от нас избавиться. Думаешь, не купит? Ты ведь и его шкурку подставил. Вернее, Сэм подставил. Вернее, мы все подставили Заину шкурку.

– Значит, говоришь, можно кого угодно…

– Кроме себя. Это автомат аннулирует сразу. Таковы правила. Но, если хочешь, я могу внести тебя в список. Суицидалов, вроде нас с тобой, можно. Только психических инвалидов нельзя.

Девушки в костюмах космонавтов-первопроходцев подошли к пациентам и вручили каждому по хлопушке.

– Здесь надо нажимать, – объяснили они, – а этот конец направлять к небу.

Именно так Галилей и сделал, чем вызвал ропот соседей по газону. Голограмма с портретом кандидата накрыла с головой всех, навела помехи на пейзаж праздничного парк-квартала. Голографический портрет мужчины удивительной красоты взмыл в небеса, ослепил улыбкой электорат и рассыпался вдребезги.

– Надо нажимать, когда будут выступления в его поддержку, – объяснил Каспер. – Если нажимать просто так, могут побить те, кто агитирует за конкурентов. Но не переживай. Если побьют, то не сильно, синяков не останется. Это же ритуал.

Галилей дождался, когда внимание к его персоне утихнет, направил хлопушку в газон. Голограмма обесцветила участок травы и сгинула в облачке пара. 

– Ахоры тоже не знают, – сказал вдруг Каспер.

– Что?

– Не знают, кто подарил скафандр. Они не знают про Сэма Римаса ничего. Гал, как такое возможно? Неужели дош добрался до их сетей?

– Обсерватория не торгует сладостями…     

– Эта последняя на сегодня, – юноша развернул мармеладный батончик. – На праздник можно себе позволить одну дополнительно. Просто я чувствую перед червяками вину. Обещаю, на «Гелио» не съем ни одной конфеты. Памятью Сэма клянусь, даже и не позарюсь.

Ночь перед отъездом Каспер провёл у зеркала наедине со своей персоной, и никого из посторонних не жаловал: ни куратора, ни лаборантку Неону, что старалась всячески ему угодить. Не жаловал Каспер и Галилея, но из комнаты не выгонял, только нервничал, когда тот внимательно смотрел в его сторону. Изящный кипер переминался на птичьих ножках. Ботинки с блестящей подошвой стояли у двери, но Касперу не нравился клок волос, который никак не укладывался на макушку.

– Гадость какая, – не выдержал он и закрылся в санитарной комнате.

Кипер присел рядом с ботинками у порога. Его крышка была украшена стразами, замки декорированы золотыми цепочками. Галилею показалось, что кипер вздохнул, когда выпустил лишний воздух из камеры с багажом. Таких красавцев он видел только на выставочных витринах. А этот, вероятно, был сделан по спецзаказу для великого Тетриарха от благодарного населения Метрополии.

Утомившись ждать, Галилей заглянул в санитарную. Каспер стоял перед зеркалом умывальника в том же отрешённом состоянии духа, только волосы оказались выкрашены в зелёный цвет и торчали дыбом. Струйка изумрудного геля текла за ворот. Юноша не мог оторваться от отражения. Словно решал, тошнит его от зрелища или он переживает припадок восторга.  

– Зелёный – значит настоящий, – ответил Каспер на вопрос, который задал сам себе от лица Галилея. – Зелёный – цвет истины, цвет жизни, цвет пешеходных зон и бытовых секторов на размётках дальнего космоса.

– Идём на площадь, я решил внести тебя в список, – решил Галилей. – Утром свернут тумбы, ночью начнётся голосование. Надо идти сейчас.

– Ахора кое-что хочет тебе сказать. Предупредить хочет…

– О чём?

– Люди считают их слепыми. Так это чушь. Ахоры видят лучше людей, только по-своему. Люди видят фантомы, ахоры – истину.

– Окрашенную в зелёный цвет… Идём!

Чтобы не дать товарищу времени для раздумья, Галилей повёл его, не переодев, не отмыв головы от зелёной краски. Взял за руку и направился к фонтану, где топтался митинг избирателей. С Каспера еще капала краска. Цвет волос и вид больничной одежды привлёк внимание празднующих.

– Зачем, Гал? – не понимал он. – За меня никто не станет агитировать, значит, никто не проголосует.

– Твое полное имя – Тираний?..

– …Тетриарх Третий. Гал, ты серьёзный человек! У тебя аналитический эгрегор, и ты решил побеситься как последний бездельник! Разве ты забыл, что на рассвете мы отбываем на «Гелио»?

– Значит, надо поторопиться.

– Этого чудика поставь в фонтан, – пошутил распорядитель и указал на Террания Тетриарха Третьего, зелёного с головы до ног.

Галилей взял тайм-аут. Ему стало интересно, как будущий Президент среагирует на бестактность. Он не пожалел о потраченном времени.

– Завтра меня изберут, – сообщил наследник обидчику, – угадай, что я с тобой сделаю? Я выращу у тебя на носу кактус, большой и колючий!

Сказанное – прозвучало. Галилей прошёл к избирательной тумбе под гул одобрения и торжественно открыл окно бюллетеня.

– Как, ты сказал, зовут?.. – уточнил он громко, обращаясь к товарищу. – Терраний Тетриарх Третий? Хочешь стать Президентом, малыш Тетриарх?

– Вообще-то не хочу, – признался юноша, и толпа загудела ещё сильнее, затопала ногами в знак одобрения, затарахтела трещётками. – Точнее, хочу… но дядя Ли за это даст мне по шее. Гал, пойдём отсюда, мне нужно тебе кое-что сообщить.

Последнего кандидата народ проводил особенно горячо, но Каспера волновало другое.

– Ахоры просят, чтобы ты, когда мы прибудем на «Гелио», не торопился.

– Чем быстрее сделаем дело, тем раньше они получат назад свою железу.

– Не понял меня… – расстроился Каспер. – Попробую ещё раз: ахоры впервые будут курортными пассажирами первого класса, впервые разложат телеса на солярной палубе. Может, первый и последний раз окунутся в минеральный бассейн. И ты хочешь укоротить удовольствие? Если ты сделаешь так, ахоры обидятся.

– Ахоры мне угрожают?

– Пока только просят. Если откажешься выполнить просьбу – начнут угрожать. Просто ещё не придумали, как.

– Прекрасно! А теперь объясни своей усатой компании, что мы направляемся не на курорт. Командую экспедицией я, и действовать буду по ситуации. Для тех, кого не устраивает, Мирзаян закроет коллектор, и пусть ползут в минеральный солярий через канализацию департамента безопасности.

Каспер задумался. В задумчивости он преодолел газон и кактусовый забор. В задумчивости вскарабкался на подоконник, потому что не привык ходить через дверь. 

– В чём дело? – спросил Галилей.

– Всё хорошо. Ахоры согласны иметь с тобой дело.

– А Тетриарх Третий? Каспер! Посмотри в зеркало, на кого похож! С таким выражением лица тебя в общественный сортир не пустят, не то, что на «Гелио». Либо ты проведёшь границу между собой и червями, либо я отвезу тебя в зоопарк!.. То есть, я хотел сказать, в заповедник… И попрошу Адо тебя запереть.

– Нет, Гал, ты не сделаешь это! Адо не должен знать. Он слишком стар для таких новостей. Он может спятить от страха.

– Тогда держи себя в руках, – приказал Галилей. – Веди себя как хозяин стада червей, а не как стюард.

– Разве я похож на стюарда?

– Ты похож на глиста! На двухметрового резидента канализации с акустическим сенсором вместо глаз.

Задумчивость Каспера продолжилась до утра и закончилась в медицинском эвакуаторе, на котором Неона везла пациентов в порт, но застряла в тоннеле, переполненном по случаю праздника. Галилею показалось, что юноша нечасто путешествовал под землей. Сначала он беспомощно озирался, потом зажмурился, испугался, что висящие сзади машины вдруг попрут и раздавят. Тяжёлая «вагонетка» почти упиралась в бампер бутафорским «клювом», устрашающим только юнцов. Если б Галилея пустили за пульт, он бы застопорил ход и врубил полную мощность движка – дал бы «клюву» вагонетки оплавиться, а потом «нечаянно» – заднего хода, чтобы на наглой «морде» навсегда отпечатался маркер психбольницы. Только этика Новой Доктрины запрещала персоналу клиники пускать пациентов за пульт медицинского транспорта.

– Ахора хочет тебе сказать, – шёпотом сообщил Каспер, – что генетически они ничем не отличаются от людей. Если б человечество замуровали в помойной яме, оно бы тоже выглядело неважно.

– Ладно, – согласился Галилей. – Будет возможность – разрешу полежать на солярной палубе. Не будет – мне плевать, как ахоры относятся к человечеству.

Платформу, которая поднимала на орбиту простого смертного, Каспер тоже видел впервые. Даже растерялся при виде толпы, мечущейся между портами. Он бы запутался, заблудился в значках и указателях, если б Неона не подвела его к стойке. Молодой человек прошёл контроль и растворился в посадочной зоне. Галилея задержал турникет. Психиатрический диагноз возник на табло.

– Клиника считает целесообразным отправить его на отдых, – заявила Неона. – От солярных процедур мы ожидаем длительную ремиссию.

– Человеку с таким диагнозом требуется сопровождающий.

– Его компаньон уже ушёл на посадку.

– Нужно внести имя сопровождающего в паспорт больного.

– Кандидат в президенты от экваториального округа, – сообщил Галилей, – Терраний Тетриарх Третий. – Он решил, что шутка вполне соответствует диагнозу, но Неона нахмурилась.

– Не понимаю твоё игривое настроение, – сказала она. – По-моему самое время сосредоточиться.

– Сосредоточенность уместна в сортире, – ответил ей Галилей. – А у меня праздник. Выборы Президента.

Женщина дождалась, пока турникет обработает информацию, и долго смотрел вслед пассажиру. Может, прощалась с ним навсегда и о чём-то жалела. А может, наоборот, радовалась, что избавилась от проблемы.

Будущий Президент забыл о конфетах и замер у смотрового экрана, когда челнок подходил к «Гелиополису». Не шелохнулся, пока стюардесса не пригласила на выход. Он жадно осматривал рекламу курорта, карту палуб, лагуны бассейнов и бань с горками и водными каруселями. Галилей удивился, но на борт «Гелиополиса» никто кроме них не вышел. Челнок закрыл порты и продолжил движение по маршруту. Они остались вдвоём в зоне для прибывающих, отгороженной воротами с изображением солнца. Барельеф из янтарного полимера сиял и простирался лучами во все стороны мира. Галилей удивился ещё больше, когда заметил, что на базе отключён турникет. Он не понял, откуда взялись два стюарда за спиною Каспера. Сделал шаг к товарищу, но стюарды преградили дорогу.

– Не торопись, – попросили они.

– Парень со мной. В чём дело?

– Волноваться не надо.

Солнечные ворота распахнулись с треском фейерверков и оглушительным рёвом труб. Свет праздничных фонарей обесцветил рекламу. Музыка ударила по ушам. Всё замелькало вокруг, закрутилось, запрыгало, завизжали люди, сбившиеся в толпу, полезли друг дружке на головы. Откуда ни возьмись, выплыла разноцветная башня, украшенная цветами. Она была похожа на цилиндры, сложенные пирамидой, и определённо символизировала что-то важное.

– Поздравляем Террания Тетриарха Третьего с победой в туре!!! – закричала толпа и затопала ногами по палубе, едва не сбила платформу с гравитационного вектора. – Поздравляем Нового Тетриарха!!!…

Капитан «Гелиополис-сигмы» в парадном костюме выступил навстречу гостям. За ним шеренгой стоял инженерный состав. Впечатлённые стюардессы утирали слёзы восторга, гости пуляли в потолок голограммы с портретами Каспера. Юноша шагнул навстречу, но споткнулся о порог, взмахнул руками и распластался на ковре парадного холла, прямо у ног толпы.

Всё закончилось также нелепо, как началось. Точнее, прервалось антрактом, потому что медперсонал «Гелио» принял решение надеть на голову виновника событий успокаивающий чепец – релаксатор тревожных клиентов. Мир, который сошёл с ума, ненадолго взял себя в руки. Почётного гостя отнесли в номер, уложили в кровать. Беготня по палубам продолжилась без его участия. Сначала медицинский персонал бегал наперегонки с обслуживающим; потом полотёры наперегонки с агрегатами, начищающими ковры. Дверь закрылась. От сумасшедшего мира остался лишь угол, заваленный цветными коробками, пирамидами из цилиндров.

– Торты и подарки нужно будет вернуть организаторам праздника в целости и сохранности, – предупредила горничная.

Не то чтобы Галилей собрался присвоить пустые коробки, но пару штук в руки всё-таки взял. Лёгкие, почти невесомые, ими можно было спокойно кидаться в одариваемую персону, не причиняя увечий. Горничная с опаской смотрела на гостя, как на макаку, пойманную в воздуховоде. О таких культурных традициях Галилей не знал ничего. Он не предполагал, что можно сделать подарок, никого не обременив барахлом. На телескопе, на котором прошла его жизнь, традиция была бы вполне уместна и здорово сэкономила площадь.

– Внутри – газ? – предположил он.

– Воздух, – объяснила горничная, – он тоже недёшево стоит.

– Делать торты из голограммы не пробовали?

– Мы не дикари, – оскорбилась дама. – Мы привыкли относиться к гостям с уважением. Приятнее, когда можно держать подарок в руках. Алые коробки – знак любви, – пояснила она, – коробки белого цвета символизируют надежду на долгую дружбу. Полосатые – намекают, что человек не должен забывать о нуждах дарителя…

– И все накачаны воздухом?

– Его выпустят, а реквизит упакуют. У нас принято чествовать важных гостей.

– Я бы с удовольствием получил в подарок что-то более ценное. Отмычку, например…

– Победи сначала в туре с двадцатью процентами голосов, – ответила горничная, вынула из рук постояльца коробки и швырнула в общую кучу. – Здесь влажные полотенца, здесь сухие, – объяснила она, указывая на полки. – Полотенцами пользоваться умеешь? Здесь бар с напитками, здесь термошкаф. Будут вопросы – зови.

Галилей хотел уточнить про магазины с отмычками, но решил не вести себя как дикарь, воспользоваться справкой. Прислуга ушла. Каспер сорвал с головы чепец.

– Гал!!! Что происходит? Где я?

– На борту «Гелиополис-сигмы» сегодня праздник, – сообщил секретарь постояльцу. – Работают только дежурные бары и банкетные залы пассажирских палуб. Необходимые для отдыха вещи можно заказать в номер через доставку. «Универсальная отмычка для портовых креплений и неисправных контейнеров» не входит в список необходимых вещей. Приятного веселья!

– Как себя чувствуешь? – спросил товарища Галилей.

– Как кретин! – Каспер сел на кровати, потирая лоб. – Мне кажется, произошла какая-то чушь. Помню, как набил себе шишку и всё. Больше ничего не помню. Надеюсь, ничего дурного я себе не позволил?

– Только самую малость.

– Кажется, свалился в бассейн?

– Не совсем в бассейн… Не то, чтоб свалился… Ты проник в технические отсеки и нырнул под трубы, в кислоту, где чистят солярные фильтры, – уточнил Галилей. – То есть, повёл себя как нормальный червяк, которого Мирзаян отпустил на свободу.

– Зачем?

– Чтобы никто не видел у тебя на лбу шишку. Только зря старался, дружок. Твоя шишка с трибуны прекрасно была видна.

– Что я делал на трибуне? – испугался юноша.

– Первый раз – произносил речь.

– А что, было несколько?..

– Каждый раз, когда стюардам удавалось тебя поймать, ты влезал на трибуну.

– Разве я убегал от стюардов?

– Не то, чтобы убегал... Скорее, вы носились по кругу. Ты покушался на торт, предназначенный для банкета. Они защищали стол. Ты раздевался и требовал намазать себе живот кремом – тебя ловили, чтобы намазать. Их терпение кончилось, когда ты шлёпнулся в ванну с гелем для дезинфекции. Он вытравливает жёлтый налёт…

– И что? – насторожился Каспер.

– Посмотри, какого цвета твоя шевелюра.

– Нет! – юноша кинулся к зеркалу и остолбенел.

– Синий – признак идиотизма? – предположил Галилей. – Не знаю, совпадают ли цветовые маркеры землян с маркерами космоса. У нас синий – цвет магистрального транспортного сегмента.

– И я в таком виде выступал перед публикой? Гал, я надеюсь, не наговорил лишнего?

– Только по делу, – успокоил Галилей. – Всё сказанное строго соответствовало истине: и то, что собравшиеся – стадо безмозглых дебилов. И то, что все они пожалеют о том, что тебя не взяли в школу обсерватории. О том, что тебе плевать на Новую Доктрину, ты тоже не умолчал, и о том, что дядька твой, Линар Канн, – сноб, обуянный манией величия.

– О, ужас!!! – Каспер схватился за голову.

– Это ещё ничего. Ужас в том, что хроника с твоим выступлением разошлась по сетям, и бьёт рекорды просмотров.

– Я умру, Гал!

– Не сейчас. Смерть тебе уже не поможет.

– Зачем ты внёс моё имя в списки?! Я же говорил, ничего хорошего из этого не выйдет!

– Просто недооценил твой политический темперамент. Не учёл, что это передаётся по наследству.

– Это не я, это ахорники! До них я умел себя контролировать. Это они натворили, а мне отвечать!

– Я тебя предупреждал! Зая предупреждал! Не стоило потакать червям конфетами и сладкими булками!

– А дядя Ли… Сколько набрал голосов дядя Ли?

– Ты, друг мой, рванул так, что никому из кандидатов за тобой не угнаться. Семь процентов дяди Ли против твоих двадцати – трескучий провал.

– Нет! Я не хочу дальше жить! Дядя Ли так мечтал, так долго готовился к этому, так много работал над дикцией…

– Конечно, – согласился с Каспером Галилей. – Кроме того, дядя Ли не кидался с трибуны ботинками и не обещал покончить с Доктриной.

– А я обещал?.. – слёзы навернулись на глаза молодого человека. – Я кидался в людей ботинками? Почему ты меня не остановил? Почему не прикончил меня прямо там…

– Потому что ты взялся мне помогать! – напомнил Галилей. – Или уже передумал? Или твоя новая компания из коллектора изменила планы? Ты уже большой мальчик, Каспер, и должен вести себя как взрослый человек, а не как взбредёт в голову. Должен сам нести ответственность за свои слова и поступки.

– За свои! Но, Гал, у меня проблема! Я не могу отвечать за червей. Они сидят в коллекторах и со смеху умирают, а я…

– У меня тоже проблема. Когда человек, который взялся мне помогать, идёт не в ту сторону, я беру его за ухо и веду за собой!

На минуту Каспер задумался. Не исключено, что переосмыслил предыдущую жизнь. Решение, принятое им, прозвучало однозначно определённо:

– Я умру, Гал. Если хочешь, давай умрём вместе. Попросим горничную принести таблеток и вместе их выпьем. За нами придут, а нас уже нет. Здорово, да?

– Гениально.

– Давай?

– Давай попробуем ещё раз подумать. Скажи мне, Тетриарх Третий, насколько планетарное человечество готово выстилаться перед успешным кандидатом в Президенты?

– Канны меня не простят никогда, – спохватился Каспер. – Дядя Ли знать меня не захочет. Зая меня скормит рыбам.

– Успокойся!

– Гал, я действительно болен червём. Иначе своего поведения объяснить не могу. Или черви меня сожрут – или родственники. Не знаю, что хуже. Как только закончится тур…

– То есть пара суток в нашем распоряжении ещё есть.

– Потом… я буду проклят публично и предан позору. Даже транспортный турникет не будет считать меня человеком.

– Но пока ты лидер экваториального сектора, скажи мне, до какого экстаза эта толпа способна дойти?

– Ой! – вздохнул Каспер. – До какого угодно. Это же ритуал.

– Ритуал? Это истерические припадки, вот что это такое!

– Ну да, ритуальные припадки счастья. Только не истерика, а медитация. Думаешь, все они психи и подхалимы? Нет! Это что-то вроде игры, но я не хочу…

– Некоторые твои поклонники доигрались. Их унесли на носилках в медицинскую зону.

– Конечно. Люди по-разному переносят экстаз, но эти игры не для меня.

– Похоже псих на борту «Гелио» – я один, – пришёл к выводу Галилей.

– Истерия закончится, когда изберут Президента. Потом все будут плевать в его портреты. Это другая часть ритуала. К этому тоже нужно правильно относиться, но ты же знаешь, я собираюсь стать учёным, как Сэм. Мне эти действия ни к чему.

– То есть сейчас ты в праве требовать от них всё, что угодно?

– И даже обязан. Они от меня этого ждут. Иначе не будет праздника и веселья, но...

– Даже пульт управления «Гелиополиса»?

Галилей заметил, что глаза помощника остекленели от страха.

– Зачем он мне, если я всё равно не умею управлять платформой.

– Чтоб было ещё веселее.

– Гал, а можно я потребую что-то другое?

– Можно, – разрешил Галилей. – Заставишь их вскрыть отсек с аварийным шлюзом и делай что хочешь.

– Ой! – воскликнул Каспер и закрыл рот ладонью. – Гал, они уничтожат глиссер, если ты его отстыкуешь. Ты умрешь. Мы умрём… Нас уничтожат прямо на орбите, перед смотровыми палубами.

– Разве ты только что не хотел умереть?

– Но ты…

– Разве ты не хотел умереть вместе со мной?

Галилей поставил перед зеркалом испуганного юношу с синим чубом, раскрыл его кипер. Из барахла, собранного в дорогу, он выбрал полосатую кофту фривольного фасона, в которой ахорные черви намеревались дефилировать по солярной палубе, и такого же фривольного фасона штаны.

– Надевай.

– Зачем? Я туда не пойду!

– Пойдёшь!   

Рыжие полоски на кофте гармонировали с цветом волос, но Касперу совсем не нравилось отражение в зеркале. Не нравилось до такой степени, что он всякий раз норовил отвернуться. Галилею стоило труда натянуть на него одежду. Только обуви в багаже будущего Президента не оказалось. Ботинки улетели в толпу и были разорваны на сувениры. Похоже, туда же улетели пляжные тапки.

– Послушай, дурень! – сказал Галилей и взял товарища за шиворот, чтобы тот перестал изворачиваться, как глист на медицинском столе. – В мире нет ничего, кроме информации и носителя. И то, что происходит здесь – не более чем мусорный файл, который значения не имеет. Просто один дурак сейчас пойдёт и сделает важное дело. То, которое начал его лучший друг Сэм. То единственное, ради чего, возможно, вы оба, конченных дурака, появились на свет. Сейчас же возьмёшь себя в руки и выполнишь моё поручение, иначе я не знаю, что с тобой сделаю! И с колониями твоих родичей тоже… Из коллектора и из заповедника... Уразумел?

– Да. Только я к толпе не пойду. Гал, давай ты пойдёшь вместо меня и скажешь, что я уступаю место Ли Канну. Скажешь, что добровольно...

– Значит, не уразумел. Повторю для бледного суррогата: сейчас ты пойдёшь на пассажирскую палубу, включишь червя и продолжишь дурить на всю амплитуду. Кидаться коробками и плясать на столах. Будешь это делать до тех пор, пока персонал не откроет нужный отсек, а там – по обстоятельствам.

– Я не пойду…

– Пойдёшь! Или покатишься... Или полетишь кувырком – решай!

– Я опозорюсь, Гал! Я опозорю свой род!

– Ты уже опозорил всё человечество! Тебе ли терять!..

– Я не пойду.

– Пойдёшь, потому что здесь твоя жизнь станет совсем невыносимой. Уж я позабочусь. Веришь, что позабочусь? – Каспер только всхлипнул, потирая шишку на лбу. – Вижу, что веришь, – улучив минуту, Галилей выставил товарища в коридор.

Почётный отряд стюардов подхватил героя, понёс в холл, где ждали благодарные избиратели. Взрыв ликования захлестнул его с головой. Всё вокруг заискрилось, загремело салютами из цветов, которые взлетали к потолку и медленно оседали на головы. Волна людская захватила и Галилея, пронесла по фойе и выронила на лестнице. На момент пришелец потерял ориентацию. Всюду толпился народ. Лозунги с портретами Каспера украшали стены там, где располагались табло. Инфотумбы вместо справок выдавали поздравления. Лифты ездили хаотично. Галилею казалось, что кабины двигаются под музыку, в такт раскрываясь, в такт закрываясь, ритмично позвякивая. Только коридор, ведущий к аварийному отсеку, был пуст. Витрина бара освещала сумерки. Именно здесь Галилей решил дождаться событий, а заодно немного придти в себя. Здесь ему ничто не мешало сосредоточиться, кроме одной детали: вместо буфетного манипулятора за стойкой стоял человек, совершенно равнодушный к празднику. Ему было тесно в узком пространстве между шкафами, но человек не сделал рабочее место удобным. Можно было подвинуть стеллаж, чтоб не снести локтями ряды фужеров, расширить стойку… Локти бармена двигались точнее манипул, словно он проработал здесь много лет. Человек в нарядном фартуке сосредоточенно натирал стаканы салфеткой.

– Чем угостить? – спросил он клиента с интонацией, характерной для общественных автоматов.

– Кофе.

– Зелёный? Белый?

– Натуральный, пожалуйста.

– Здесь все сорта натуральные. С наполнителем или без?

– С кофеином.

Бармен манерно приподнял брови, давая понять, что заказ принят. Нехорошая мысль завозилась в голове Галилея: Мирзаян прав, только псих, обуянный идеей фикс, может пробираться к цели по вентиляции в мертвой тишине и подозрительной пустоте. Здесь опасность висела в воздухе. Источник не определялся. Варианты не просчитывались. Порт почтового департамента и санитарная комната были не просто закрыты. Их не существовало на новой гладкой стене.

Чашка кофе встала на салфетку перед клиентом.

– Приятного аппетита, – пожелал бармен и продолжил полировать посуду.

Его бледные пальцы ловко проникали в горлышки узких бокалов. Тонкие, похожие на девичьи, словно он всю жизнь хранил их в футляре. Идеальная форма черепа была срисована с анатомического эталона. Равнодушный взгляд не простирался дальше посудной полки.

– Необыкновенный сегодня день, – заметил Галилей.

– Конечно, праздничная неделя, – согласился бармен.

– Чего же не празднуешь?

– Работаю. Не хочу оставлять рабочее место.

– Это правильно. Следящая аппаратура хорошо, а пара глаз надежнее.   

– В каком смысле? – не понял бармен.

– Я говорю, хорошая мысль поставить на сектор дополнительную охрану. Мало ли…

– Я не охрана, я дежурю в буфете.

– Я и говорю: неглупая мысль поставить лишнюю пару глаз.

– Но я обыкновенный буфетчик.

– Конечно. Пара глаз на таком опасном участке во время праздника просто необходима.

– Конечно… – повторил бармен и застыл. Перестал тереть салфеткой стакан. Застыл так неожиданно, что забыл закрыть рот. На мгновение Галилей перестал дышать, но собеседник оперативно перезагрузился. – Я просто бармен, – с достоинством повторил он. – Ты не за того меня принял.

– Прекрасно, – Галилей с грохотом поставил пустой стакан.

Буфетчик не вздрогнул.

– Да, – повторил он уверенно, – я – бармен.

Поднимаясь, Галилей зацепил стакан локтем и тот, прокатившись по стойке, упал ему под ноги.

– Ах, как неловко получилось! – воскликнул он и нагнулся. В щели над полом он не увидел человеческих ног. Из-под фартука бармена торчал ступинатор – конечность боевого робота. Технику такого типа, да ещё в камуфляже андроида, на гражданских бортах можно было применять только в чрезвычайных, из ряда вон выходящих обстоятельствах. – Мне жаль…

– Не стоит сожаления, – успокоил «бармен» и принял поднятую с пола ёмкость. – Всё в порядке. Все хорошо.

– Ещё кофе, пожалуйста.

«На месте охраны, – рассуждал Галилей, – я бы поставил здесь не военный «комбайн», а хорошего телепата. Одного на палубу. И не имел бы проблем. Человечество слишком расслабилось от Доктрины. Недозволительно, преступно. И если я немного его встряхну – будет только на пользу». До недавнего прошлого Галилей был уверен, что он, дремучий космот, отдалился от жизни. Чем дальше, тем больше жизнь Метрополии казалась ему детской вознёй, от которой ненадолго отвлеклись воспитатели.

Звуки музыки застали клиента за восьмой чашке кофе. Коридор озарился светом из арки фойе, замелькали салюты, послышались возгласы ликования. Скоро в пустой отсек вступили танцующие стюардессы. Шли строем, хлопали в ладоши и приседали на ходу, эффектно выгибая попы. За ними, в зареве фейерверка, шла бригада пилотажной группы с почётным капитаном судна. Следом, в окружении стюардов, по воздуху плыл трон похожий то ли на торт, то ли на цветок, в котором утопал синий чубчик. Из лепестков торчали в стороны голые пятки успешного кандидата.

– …А там у нас что? – спрашивал юноша, водя по сторонам пальцем.

– Здесь у нас временно закрытые почтовые шлюзы, дальше – комната отдыха персонала, санитарная и переход на стыковочную палубу, – объяснял капитан.

– Хочу! – заявил будущий Президент, и процессия продолжила шествие.

Перед авангардом рухнула переборка, которая минуту назад казалась непреодолимой. Голова процессии внедрилась в служебный отсек. В коридор полилась толпа. Самые практичные избиратели облепили бар. Галилея сначала вдавили в стойку, потом размазали по стене. Он попал в самое сердце стремнины и был унесён ею вместе со стулом. Стул «отстыковался» в коридоре транспортной палубы, когда седок сделал попытку подобраться к президентскому трону.

Перегородки падали одна за другой.

– Здесь паркуется челнок сменного экипажа, – рассказывал капитан, тыча пальцем в закрытые люки. – За этим портом – грузовые баржи, которые доставляют питание и ресурс. Сейчас они также пусты, потому что работает комиссия, и палуба не принимает борта. Только самых дорогих гостей.

Из-за количества «дорогих гостей», набившихся в отсек, Галилей не мог встать на ноги. Его давили со всех сторон.

– Здесь аварийное судно, – продолжил экскурсию капитан, – которому мы хотим помочь разобраться с поломкой. Но сегодня праздник, сегодня все отдыхают.

– Хочу видеть судно, – сказал будущий Президент, и люк открылся. Ни одного охранника Галилей не увидел. Ни над головами празднующих, ни под ногами, куда его, в конце концов, утоптала толпа. Он узнал следы сажи на светлом покрытии, и пополз, расталкивая чужие коленки. Никто не шёл в аварийный катер. Все ждали, пока будущий Президент выскребется из трона и сползёт по цветочным лианам на пол. Несколько услужливых рук помогли ему не потерять равновесие. Как только босая нога Террания Тетриарха Третьего переступила порог и растворилась в темноте салона – на борт повалили все. Галилею пришлось проявить настойчивость, чтобы оказаться в числе счастливчиков. В давке и темноте он змеёй прополз к пульту и скрылся за ложементом.

Никто и не думал обращать внимания на ползущего по полу человека. Девушки азартно шептались и хлопали ресницами. Стюарды, хлопали ушами. Под рабочим столом Галилей нашёл свою гарнитуру, на которую зарились обитатели «помойной горы». Чумазый скафандр, брошенный в санитарной комнате, был возвращён на место и поставлен у пульта. Его нелепая поза насмешила молодых стюардесс. Девицы не могли понять, есть внутри кто-нибудь или костюм пустой. Они не знали, как это проверить, поэтому щипали скафандр за рукав и ждали реакции.

– Катер потерпел аварию и нуждается в специальном ремонте, – сообщил капитан и понял, что перебрал с ритуальным гостеприимством, а может, получил втык от специальной комиссии. – Попрошу всех посторонних покинуть борт.

Персонал потянулся на выход из душного помещения. Галилей замер, старался не дышать, пока будущий Президент выслушивал рассказы о подвиге охраны, спасшей катер от неминуемой гибели. Как только последний экскурсант вышел на палубу, подобострастный тон капитана сменился на деловой.

– Мы всё осмотрели, – заявил он, – а теперь должны выйти. Здесь находиться нельзя. Если господин Терраний Тетриарх согласится пройти в музей, он увидит галерею судов и услышит многие занимательные истории от наших гидов.

Несносный мальчишка сел на пол.

– Хочу сам разобраться в причине аварии! – заявил он.

Парочка любопытных стюардов притормозила у порта.

– Нам повезло! – крикнули они в коридор. – Господин Тетриарх Третий согласился помочь нам разобраться в причинах аварии. Ещё немного, и одной загадкой во Вселенной станет меньше! – от взрыва восторга задрожало даже пилотское кресло. Надежда согрела сердце угонщика. «Скорее всего, борт обесточен, – утешал себя он. – Значит, не удерживается магнитным замком. Только скобой, которая порядком разболтана от постоянной беготни. В лучшем случае зажим можно разогнуть перчаткой экзопротеза. В худшем – придётся искать «отмычку» на соседних бортах.

– Прекрасно! – сказал капитан. – Тогда я позову сюда сотрудников комиссии, пусть устыдятся. Пусть поймут, что никто кроме наследника Великого Тетриарха не поможет спасти аппарат.

– Зови! – разрешил новый Президент человечества.

Капитан шагнул в коридор. В один момент Галилей оказался в скафандре. За спиной капитана он успел не только закрыться внутри, но и скопировать нелепую позу костюма до того, как на борт зашли два сотрудника с серьёзными выражениями лиц. Издалека было видно, что ребята не празднуют. Не утруждая себя политесом, один из них поднял Каспера с пола и вышвырнул на руки избирателям.

– Наш дорогой Терраний Тетриарх Третий решил задачу, с которой не справились лучшие умы человечества! – объявил капитан и народ загудел, затрещал, захлопал... – Новый Тетриарх спас аварийное судно! Специальная комиссия благодарит будущего Президента и выражает надежду…

Какую именно надежду выражает комиссия, Галилей не услышал. Порт закрылся. Сотрудники депарбеза выражались исключительно нецензурно, проверяя, всё ли на местах и не затерялся ли кто в отсеках. Галилей закрыл глаза, чтобы не моргнуть от острого луча света.

– Охренели… – жаловался один другому.

– Кто знал, что его сюда принесёт! – оправдывался коллега за человечество.

Луч скользнул по скафандру, упал на кресло, пошарил в тёмном пространстве под рабочим столом.

– Гарнитуру стырили, – заметил наблюдательный член комиссии и заглянул под кресло.

– Я осмотрю пассажирский, – отозвался напарник.

Конус света перетёк в пассажирский отсек. Голоса стали тише, зашумел автомат, ответственный за герметизацию порта. Последний раз на пол пилотской кабины лёг коридорный свет. В салоне наступила темнота и тишина, в которую Галилей поверил не сразу. Ещё минуту он стоял неподвижно в нелепой позе. Уловки и приколы, ставшие классикой для космотов, почему-то были неизвестны землянам. Будь он сотрудником депарбеза, первым делом заглянул бы в скафандр. Вывернул бы его наизнанку, чтобы точно знать: внутрь не заложен робот с неизвестной программой. Если б он стал Президентом этого Неразумного Мира, первым делом навел бы порядок в службах безопасности.

Галилей дал время сотрудникам комиссии удалиться, вручную запустил механизм открытия стыковочного порта. На аварийном причале погасили свет. Скафандр обнаружил мощное «сонное поле» – излучение, которое тормозит биологические процессы и применяется в основном в буфетных шкафах. Галилей активировал экзопротез в перчатке, чтоб отогнуть зажим. Зарядка скафандра таяла на глазах. За перчаткой активировалась манипула до плеча, а вскоре всему костюму пришлось работать на экзоскелет. От напряжения Галилей взмок, поскольку терморегулятор отключился в первую очередь. Зажим ослаб. Катер стал заваливаться в гравитационную плоскость. Угонщик едва успел прыгнуть на борт и задраить порт.

– Самуэль Римас, – представился он, но пульт не ответил.

– Навигация блокирована, – предупредил секретарь. – Без навигации полеты в орбитальной зоне недопустимы.

Онемевшими руками Галилей вытянул маневровые рычаги и запустил «аварийную расстыковку» – два мини-движка, о которых знали даже не все пилоты. Их разрешалось применять только на «мёртвых» причалах, если стояла задача любой ценой отойти от порта. Аварийная система всегда была автономной и не подчинялась никаким департаментам. Хлопок по корпусу был похож на подзатыльник нерадивому стажёру. Борт отбросило в карантинную зону. Галилею пришлось пристегнуться, чтобы не выплыть из ложемента. Инерционным ходом он вывалился за габаритный экран и начал вращаться в опасной близости от платформы – ситуация, в которой сдуру оказываются все новички. Пара минут – и беспомощный борт будет автоматически возвращён или отброшен защитным полем, но Галилей новичком не являлся. Он умел восстанавливать баланс даже с отключённым двигателем. Пилот ещё питал надежду поставить «банку» на грунт, но бортовой компьютер работал не с навигацией, а с департаментом безопасности.

– Борт-Обсерватория! – услышал он. – Говорит платформа «Гелиополис-сигма». Манипуляции должны быть прекращены. Пилоту следует принять меры для аварийной стыковки. – Борт-Обсерватория! – повторил динамик. В последней реплике звучали сердитые интонации человека, оторванного от банкета.

Аварийный борт успел отойти от портов на расстояние, которое затрудняет автоматическую стыковку с базой, но допускает стартовое включение двигателя.

– Борт-Обсерватория… – повторил диспетчер. – Борт-Обсерватория… Кто управляет?

– Кто-то управляет… – подсказывали коллеги.

– Приказываю немедленно лечь в дрейф и перестать маневрировать. Борт-Обсерватория! Судно будет захвачено спецбортом. Манипуляции должны быть прекращены, аппарат следует подготовить для безопасного входа в док.

Визор скафандра транслировал обзор не хуже бортовых панелей. Сигарообразный монстр-«Гелиополис» в облаке плазмы, напоминал конфету Каспера – длинную, гладкую, в корке сладкой глазури.

– Борт-Обсерватория, – злился диспетчер, – маневры на арестованном судне противозаконны. Служба орбитальной безопасности требует отойти от пульта и не препятствовать стыковочным маневрам.

Галилей активировал последние ресурсы экзопротеза. Снял крышку рабочего блока, вырвал из системы пенал с платой памяти.

– Борт-Обсерватория! Прекрати манипуляции в целях собственной безопасности! Борт будет захвачен в течение пяти минут.

– Пора бы… – согласился угонщик и отпустил в свободное плавание разбитый пенал.

Вслед за ним разлетелись по отсеку детали и модули жизнеобеспечения. Галилей вынимал конструкции из липких креплений, разрывал оболочки и отпускал «полетать». Из технических шкафов вываливались баллоны с воздухом. Канистра, лопнув в руках, испустила водяные шары.

– Ну… – обратился Галилей к неработающему сенсору связи. – Пошла седьмая минута.

– Борт-Обсерватория… – послышался голос. – Прекрати маневры и прими безопасное положение в ложементе.

Обзор закрыло кольцо диафрагмы. Камера «спецборта» наползала на корпус. Гравитация швырнула Галилея на потолок, скафандр раздулся, лишив его возможности шевелиться. Белой пеленой заволокло визор.

– Бо…о…орт-Обсервато…о…ория… – услышал он и понял, что костюм исчерпал ресурс.

Разбойнику полегчало. «Человечество-то совсем не беспомощно, – решил разбойник. – В случае чего, сумеет за себя постоять».

– Бывает… – спокойный голос куратора Мирзаяна обращался не к пациенту, а к вышестоящему уполномоченному лицу, поэтому интонация была сдержанно-раздражённой. – В каждой работе бывают издержки. Прошу прощения, не я открыл ему турникет…

В нос проник запах ангара, контактного с космическим вакуумом, который космот ни с чем бы не спутал. Двигатель работал далеко. Мощный, ровный, характерный для транспортных платформ. По полу мотался сквозняк, что говорило о багажном статусе отсека, и о том, что визор открыт. Галилей не слышал человека, с которым общался куратор, но догадывался, что общение не было взаимно приятным.

– Что можно требовать от психического больного? – рассуждал Мирзаян. – В клинике он вёл себя тихо. Кто мог подумать?..

Обесцвеченные предметы предстали взгляду Галилея. Ему казалось, что тело куратора стало прозрачным, похожим на рыбу в экране рабочего стола. Если присмотреться, внутри можно было различить сосуды и органы, которые шевелились и дёргались.

Мирзаян тяжело вздыхал, морщил лоб. Его красные от натуги уши шевелились при каждом слове.

– Если я не изолирую пациента, он так и будет охотиться на бесхозные суда… – объяснял он невидимым оппонентам.

– Встать можешь? – Неона склонилась над телом «больного», такая же прозрачная и бесцветная.

– Могу попробовать, – предложил Галилей.

– Тогда ползи к эвакуатору. В отсеке падает кислород.

Женщина сопроводила ползущее тело, помогла занять пассажирское кресло и закрыла порт.

– Сними скафандр, – попросила она.

– Холодно.

– Не выдумывай! Костюм придётся отдать департаменту безопасности. На исследование. Ты, говорят, разбомбил архив?

– Я?

– Депарбез не уверен в том, что ты психопат. Но пока не доказано – ты под протекторатом медицинской конвенции. А потом…

– Найди челнок, который закинет меня за четвёртый соляр, и забудь, что я был.

– Что ты сделал с файлом, придурок! – рассердилась Неона. – Разбил его или спрятал? И почему бросил Каспера, когда вы должны были работать вдвоем? Мне надо понять, что случилось, чтобы знать, как действовать дальше.

– Заина клиника может не бояться за репутацию.

– Не тебе решать, чего нам бояться. Можешь убираться хоть за пределы Галактики, только учти: мы свои обязательства перед клиентами выполняем.

– Считай, что я тоже выполнил обязательство.

– Но ты не знаешь главной новости дня.

– Каспер стал Президентом?

– Я получила списки заказчиков на скафандры.

– Шайен?

– Шайен. Ты был прав, он инженер-инфолог, специалист по спектральным приборам.

– Где он?

– Где-то на нулевых эшелонах, – предположила Неона.

– В Метрополии?

– Поищем – найдём. Но раз ты не хочешь возвращаться… Раз ты отправляешься ловить удачу за марсианский соляр...

Досье инфолога заставило Неону задуматься, забыть, что в лаборатории она не одна. Галилей бессовестно рассматривал ее сережку за ухом, пока женщина не накинула капюшон.

– Да, Герк Шайен – настоящее имя, – сказала она. – Инженер-инфолог. Смотри, с кем тебе предстоит иметь дело: человек обвинён в «краже имущества», которую юридическая комиссия не смогла доказать. А уволен… «за систематическую порчу лабораторного оборудования, авантюризм, разгильдяйство и хамское отношение к коллегам». Освобождён от должности куратора учёной группы. Однако статуса и лицензии не лишен, иначе вряд ли б Сэм имел с ним дела. Что роднит инфологов с астрономами? И там и там мощнейшие спектральные приборы, которые постоянно выходят из строя. Ты уже попрощался с Каспером? – вспомнила Неона. – Он ждет тебя в коридоре.

– «Настройщик спектрального и биоплазменного оборудования, – прочёл Галилей. – Бывший сотрудник альматории»… лаборатории, которая занимается «вестибулярной коррекцией».

– Альматории много чем занимаются. Твой Шайен, кроме взысканий и штрафов, имеет несколько патентных заявок и исков в академический департамент за то, что тот «невнимателен к его научным трудам». Вот… «требовал средства на собственные исследования», но всякий раз получал отказ. Если интересует формулировка: «разрешение на сборку и испытание оборудования, прямо или косвенно относимого к ПАВ-технологиям, кому попало не выдаётся, поскольку деятельность рискованная». Можешь полюбоваться портретом «уволенного за разгильдяйство».

– Объясни мне, чем альмология отличается от психиатрии?

– Психиатры изучают свойства предмета, альмологи – сам предмет. – Галилей улыбнулся, рассматривая портрет инфолога, а Неона лишний раз вздрогнула. В сумерках кабинета ее подопечного вполне можно было принять за Сэма. – По сути, альмология более фундаментальна, но она не относится к медицинским наукам. Альмология, теоника, «Редактор» АДФО со всеми возможными ПАВ-приборами – тема, в которой разбираются только инфологи. Ребята, которые немного с приветом. На твоем месте я бы понаблюдала Шайена, прежде чем идти на контакт. – В рабочей зоне появилась сумма, на которую инженер-инфолог был оштрафован за порчу имущества. Сумма, достаточная для покупки лаборатории на солярной орбите. – Интересный факт, – обратила внимание Неона, – он также, как ты, избавился от чипа идентификации. Точка связи недоступна…

– Что за прибор он «собирал и испытывал», неизвестно?

– Так тебе и напишут! Все, что «ПАВ» – требует специального допуска, даже если это бред, не получивший патента. Техническое описание искать бесполезно даже в каталогах академ-департамента. Судя по всему, его там и нет.

– Надо навестить бандита, – решил Галилей. – Если точка связи не ответит, используй поисковик или… как вы разыскиваете убежавших клиентов? По «альменным флюидам»? В детстве я был уверен, что альмологи изучают солнце… Не знаешь, не изобрели еще способа пересадки души из одного организма в другой?

– Тебе зачем? – удивилась Неона. – Твоих проблем оперативная реинкарнация не решает. Ничьих не решает. И все-таки… сходи, попрощайся с наследником. Кто знает, свидитесь ли еще? На этот раз Зая всерьез намерен от него избавиться.

– Я виноват перед мальчишкой.

– Заодно извинись.

– Зря внес его в президентские списки.

– Кого туда только не вносят!

– С его именем надо быть осторожнее.

– Ничего страшного не случилось. Двадцать процентов голосов – дань памяти деду. Старика Тетриарха боялись и уважали, хотя сволочью он был редкой. Но… люди, которые делают историю, могут себе позволить. У Каспера шансов нет. Он не пройдёт интеллектуальный тест, обязательный для всех Президентов Разумного Мира. Только клан опозорит. Канны не допустят.

– Что не так с парнем?

– Тёмная история. Явно была интеллектуальная травма. Не исключено, что связанная со смертью деда. Дед-Тетриарх ушел неожиданно. Что случилось – семейная тайна. Парню было лет десять отроду, вряд ли он что-то мог понимать. Зая не понял из его психоанализа ничего, хотя работал с ним основательно. Сэм не понял, хотя общался с Каспером ближе всех. Попробуй ты…

Наследник Тетриархов заждался товарища и начал терять терпение. Молодой человек был напрочь лишён волос, умыт, одет в дорогой костюм. Верный кипер сидел на корточках возле лифта, подставлял хозяину спину, и тяготил его больше, чем лысина.

– Случилось страшное! – сообщил наследник. – Гал, мне конец! Меня отправляют в школу этики и артистического мастерства. Они спятили! Сделай что-нибудь или я покончу с собой! Это совсем не то место, где мне надо быть. Школа для бледных суррогатов. Я не проживу там и дня.

– Ты свободный человек, Каспер.

– Дядя Ли запрёт меня в заповеднике, если я не отправлюсь в школу.

– Я бы поговорил с твоим дядей. Но, боюсь, меня к нему не подпустят.

– Гал, сделай что-нибудь. Иначе мой прах отправится на орбиту Сатурна.

– Когда тебя отправляют?

– На орбиту?

– В школу…

– Уже прислали машину. Она на парковке, но я не мог не повидаться с тобой.

– Малыш, возьми себя в руки. Постарайся не злить родню, а я разберусь со своими делами и подумаю.

– Гал! Ты, правда, меня не бросишь на Земле одного? Правда, возьмёшь с собой? Ты не поступишь со мной также как Сэм! Если ты это сделаешь, я жить не буду. Поговори с Мирзаяном, пусть полечит меня до тех пор, пока ты здесь, а потом выпишет нас обоих. Я всё оплачу.

– Вот что мы сделаем, парень… Сейчас ты отправишься в школу...

– Нет!

– …и будешь ждать меня там. Как только освобожусь – приеду. Тогда и поговорим. Не в клинике, не в заповеднике. Поговорим там, где нас не услышат.

Цель маршрута лежала в промышленной зоне, вдали от воздушных транспортных коридоров. Там, где стоял вечный смог, и с высоты все казалось бесцветным: одинаковые коробки строений, ровные, словно расчерченные таблицей. Навигация не допускала в зону частных бортов, и Неона включила фонарь спецтранспорта. Машина опустилась на газон перед офисным зданием. «Испытательная Лаборатория Х-полимеров», было написано на крыше. Здание со всех сторон окружала искусственная трава, не испорченная дорожками. Парадные двери присутствовали для декорации, имели торжественный вид, но не имели открывающих механизмов. Здесь же, на полимерном газоне, имелся фонтан – признак благополучия и процветания. В детстве Галилей считал, что Х-полимер годится только для искусственных растений. Это чудесное вещество росло подобно кристаллу и восстанавливало форму после деформации. Он знал, что в структуру полимера может быть заложен запах, но на борту АКС синтетические ароматы не одобрялись.

Неона развернула схему строения. Лифты спускались по транспортным стволам поэтапно, с пересадочными площадками. Толстые воздуховоды соединялись перемычками с трубами древних времен. Заброшенные подземные этажи были залиты укрепляющим составом, засыпаны шлаком. Но со временем среди них образовались норы и полости, очищенные энтузиастами подземелий. У транспортного туннеля, утопленного в грунт до «исторической» глубины, жили люди, паразитировали на дармовом электричестве. Машины, летящие по «трубе», производили его с избытком.

– «Общество поклонников сновидений»… – прочла Неона. – Твой Шайен где-то там. На всякий случай, возьми отмычки. – Из технички вывалилась бутылка антисептика, перчатки, ультразвуковой свисток…

– Мне спускаться по вентиляционным трубам? – спросил Галилей.

– Зачем? Транспортный ствол идет прямо к ним. Боюсь, что по трубам тебе придётся выбираться обратно. Лучше при себе иметь ключ. Мне спокойнее будет, – Неона вручила пациенту профессиональный инструмент. – Пользоваться не разучился?

– Такую рухлядь пинком вскрыть можно.

– Пинком будешь вскрывать то, что умеешь пинком ремонтировать. Видишь, окошко торчит из травы? За ним коридор, в коридоре лифты. Я на связи.    

Окно открылось, не дожидаясь пинка. По полу в направлении лифтов, пролегала хорошо утоптанная дорожка. Возможно, нелегальным проходом пользовались не только поклонники сновидений. Человеческие следы разбегались по норам. Указатели приглашали гостя дёшево купить дрессированных тараканов, взять бесплатный урок медитации, и просто расслабиться в естественном грязевом растворе, характерном для зоны. «Общество поклонников сновидений» посетителей не ждало и услуг не оказывало. Галилей толкнул дверь. Постучал в неё сначала тихо, потом громко. В конце концов, пнул. Перегородка завибрировала. Из щелей посыпался шлак. Что-то сорвалось с потолка и с лязгом загрохотало по полу.

– Ты шумишь? – спросил голос.

– Я, – не стал отпираться гость.

Волосатая физиономия с опухшим лицом показалась в проёме. Дверь заскрипела. В полоске света появились живот и плечи. Человек предстал перед гостем абсолютно голый. Густая шерсть покрывала его от макушки до пят. Даже из подмышки свисали кисточки.

– Ты? – уточнил хозяин.

– Мне нужен Герк Шайен . Я инженер с «Погонщиков Скорпиона». Передай, что пришёл человек от Римаса и хочет поговорить.

– Хоть с «Дрессировщика Тараканов», – ответил волосатый и загрустил.

Он развернулся к гостю такой же волосатой спиной и удалился, демонстрируя недовольство.

Дверь хрустела, словно открывалась впервые за последние тысячу лет. В коридоре мерцала лампа, добытая на раскопках. Часто расположенные двери апартаментов говорили о тесноте. Строение рассыпалось бы от времени, если б со всех сторон его не подпирали глубокие сваи лаборатории Х-полимеров. Никто не взялся проводить Галилея. Пространство напомнило железный коридор над коллектором клиники. Только здесь на каждой двери висела табличка с именем постояльца и списки вопросов, по которым можно беспокоить, и по которым нельзя. На двери Шайена запретный список преобладал: инфолог запретил обращаться к себе по поводу долгов, здоровья, обещаний, розданных в незрелые годы… по поводу украденной у родственников коллекции бабочек, утерянных или просроченных чипов и пропусков в различные заведения… В списке благоприятных тем находилась одна: «…если когда-нибудь распроклятая сестрица Гаргана сдохнет и решит оставить мне состояние».

Галилей порадовался ясно сформулированной цели и открыл дверь. Хозяин спал, распластавшись на ковре из дутого полимера. Ковер занимал всё пространство пола. На стене мерцал запыленный иллюминатор. Из полок и шкафов торчали наружу личные вещи поклонника сновидений, среди которых преобладали обломки аппаратуры. Ботинок с толстой подошвой в единственном экземпляре стоял на почётном месте. Обойма капсул с усыпляющим газом была использована до конца. У изголовья стопкой лежали новые обоймы. Голову Шайена закрывал шлем. Он не просто спал. Он видел сон. Дёргал ногами, словно убегал от кого-то, и тяжело дышал. Вероятно, бежал давно. На внешней поверхности визора было нарисовано два иероглифа:

– «Всё или ничего! – прочёл Галилей. – Сейчас или никогда!» Герк! – обратился он к спящему и поднял визор. – Герк! Всё и сейчас! Слышишь меня?

Человек перестал «бежать» и перевернулся на бок. Он был немного похож на портрет, который Неона разыскала в справочной сети. Вероятно, с тех времен прошли годы и не все оказались счастливыми.

– Герк! – повторил Галилей, поднял человека с ковра, прислонил к стене.

Инфолог вздрогнул. Не успел Галилей раскрыть рот, как пропустил удар в челюсть. Поклонник сновидений подпрыгнул, пробил тонкий пластик иллюминатора и выбросился из комнаты вперед головой, в пустоту подземелья, мерцающего транспортной магистралью.

– Стой!!!

Облако пыли закрыло обзор. Направление бегущего путало эхо. Галилей лез по конструкциям, от колонны к колонне, пока путь не преградил дырявый коллектор подземной трассы. Перекрытия разошлись по швам и дрожали от потока летящих машин. Блики искрами рассыпались по мрачным сводам фундамента. Секретарь заметил опасную концентрацию газа, но Шайен только набирал скорость, перепрыгивая с одной конструкции на другую. Достигнув тупика, он полез на колонну по ржавой лестнице. Галилей задержал дыхание, затаился. Концентрация газа над магистралью была самой опасной. Каждый следующий шаг беглецу давался труднее, вскоре активность сошла на «нет». Отравленное тело Шайена само рухнуло в руки.

– Я инженер с «Погонщиков Скорпиона», – представился Галилей. – Надо поговорить.

Поклонник сновидений не шевельнулся. Пока Галилей вытаскивал инфолога из загазованного пространства, сам едва не надышался отравой. Он вскрыл секцию старой вентиляционной трубы. – Дыши! Я поднимусь, открою задвижку, воздуха будет больше.

Галилей добрался до развилки, вывернул на себя гору грязи с заклинившей перемычки, измазался в саже, которую веками не чистили, а когда вернулся, не нашел Шайена на месте. Инфолог исчез, плотно заперев спасителя в вентиляционной трубе. Прошло время, прежде чем Галилею удалось найти другое окно и выйти наружу. Вокруг стоял первобытный мрак. Только машины летали по трубе, сверкая огоньками сквозь дыры. Он прошёлся вдоль магистрали, но не увидел иллюминатора, из которого проник в этот мир. Подземелье казалось безликим и одинаковым во всех направлениях.

– Сам выберешься? – спросила Неона. – По совести сказать, я не поняла, как ты туда залез.

– Сам не понял, – ответил ей Галилей.

– И как оттуда выбираться, не знаю. Хочешь, перешлю тебе карту коммуникаций?

– Твоя карта старше ракеты Гагарина.

– Другой нет.

Пока товарищ прорубался к свету, Неона поднялась на крышу лаборатории и протоптала дорожку вдоль батареи вентиляционных «турбин».

– Ну?… – спросила она, завидев чумазую физиономию. – Тебе ещё интересно, что случилось с «Погонщиками»? Или забросить тебя за марсианский соляр? – она отошла, чтобы не испачкать одежду. – Похоже, твоей шкурой чистили вентиляцию, а мордой пробивали засоры.

– Первая попытка не удалась, – согласился Галилей.

– Идём, попробуем решить задачу, не пачкаясь об неё.

Неона повела пациента по пустым этажам, спустила на лифте к главной инфотумбе фойе.

– Сообщение департаменту безопасности, – обратилась она. – Анонимно. Срочно. Есть информация, что Герк Шайен, член «Общества поклонников сновидений», готовит взрыв главного энергоузла комбината «Х-полимер». Теракт планирует приурочить ко второму туру Президентских выборов. Прошу принять меры.

Сделав дело, Неона направилась к окошку в грунте по протоптанному пути. Выбралась на газон и заняла место в эвакуаторе.

– Подождём, – сказала она. – Посмотрим, за что мы платим налоги Доктрине. Видел в реале, как работает спецконвой?

– «Чёрные пауки»? – уточнил Галилей, – которые проходят все турникеты?

– Возьми… – Неона кинула на сидение салфетки, – приведи себя в порядок.

Трап поднялся, эвакуатор замкнул контур, завис над газоном в злорадном предвкушении. Зрелище не заставило себя ждать. Диск с синими фонарями на днище сию минуту спустился к фонтану. На траву выпрыгнул человек и, не мучаясь сомнениями, направился к нужному окошку.

– Они ж его заберут.

– Зачем? Пять минут скана и клиент на свободе, если, конечно, не замышляет теракт.

Пошли томительные минуты ожидания. Аппарат депарбеза ближе припал к траве, но на грунт не встал, ни одной персоны не выпустил.

– Думаешь, найдётся?

– Куда денется? Эти найдут даже границу Вселенной.

Трап «синеглазки» отошел, раздражённый Шайен вывалился на газон из окошка. Встал, отряхнулся и направился к трапу в сопровождении конвоира. Вскоре его тщедушное тело пропало во чреве машины.

– Бедняга...

– Сиди! – приказала Неона, когда заметила, что товарищ собрался за габарит.

– У лифта его возьму.

– Не высовывайся. Он будет в таком состоянии, что вряд ли дойдет до окна.

– Зая научил тебя садистским приёмам?

– Тебе нужен процесс или результат? – не поняла лаборантка. – Не нужна помощь – скажи. Зая велел от тебя отделаться, а я трачу собственный выходной.

Подозреваемый Герк Шайен был вышвырнут из машины на полимерный газон. Несчастному даже не предоставили трапа. Тело упало в траву – «синеглазка» взмыла в высь и скрылась в пелене смога. Мокрый с головы до ног, обессилевший человек поднялся, но не устоял на ногах. У Галилея заныла распухшая челюсть. Инфолог немного пошатался на четвереньках, подполз к фонтану и рухнул лицом в вазон, выплеснув из него половину воды. Освежившись, он сел на траву и стал трясти головой, смахивая брызги с черепа.

Неона подняла с пола бутылку антисептика.

– Поди, угости… – предложила она.

– Отравится.

– Этот? Смотри, как бы не умер от счастья!

Галилей приблизился к страдальцу, продемонстрировал ярко-синий контент бутылки.

– Выпьешь? – предложил он.

Разящий молнией взгляд вспыхнул на бледном лице инфолога; сканом прошёлся по территории и сфокусировался на сосуде. Рука не сразу попала в цель. Хватала воздух и тряслась, как неисправная манипула ремонтного стенда. Галилей помог «системе» осуществить захват. Он опомниться не успел, как ёмкость была вскрыта и выпита. Всё случилось так скоро, как только смог протечь антисептик по горлу бутылки. Жидкость словно провалилась в бездну. Впалые щёки инфолога порозовели, взгляд утратил агрессивную остроту и приобрёл безразличие в отношении к незнакомцу.

– Закурить есть? – спросил он.

Галилей вернулся к эвакуатору и передал пожелание лаборантке. В руки упал цилиндр с загадочным узором на корпусе.

– Зажигалку возьми… – за цилиндром из машины вылетел лазерный «карандаш». – Прикури ему, а то порежется… траву запалит.

Едкий дым едва не сжег Галилею легкие. Он попробовал прикурить сигарету с другого конца...

– Дай! – инфолог выхватил цилиндр, развинтил его, отшвырнул прочь и вставил в зубы зелёную палочку, обёрнутую прозрачной фольгой. – Космот что ли? – догадался он. На конце сигареты вспыхнул огонёк, неведомый пришельцу аромат распространился вокруг курильщика.  

– Надо поговорить.

– Это я тебе врезал? – Шайен указал на челюсть собеседника. – Сам виноват! Не надо будить человека, когда не знаешь, что ему снится.

– Погиб телескоп, с которым работал Самуэль Римас.

– Никакого отношения не имею!.. Прошу не впутывать.

– А я имею, и буду впутывать, пока не пойму, что случилось.

– Я похож на справочную тумбу?

– Не делай из меня идиота, Шайен, а то будешь похож на покойника. Что за дела тебя связывали с Сэмом? Для чего ты отправил ему скафандр?

Шайен поперхнулся и долго бил себя в грудь. За это время можно было сочинить какую угодно легенду, но инфолог не стал утруждаться. Откашлявшись, он поднял на собеседника пустые глаза.

– Фавора! Ты меня с кем-то спутал.

– Я спутал?

Галилей с трудом сдержал желание встряхнуть за шиворот оппонента. Он взял себя в руки и прогулялся до медицинского эвакуатора, чтобы успокоиться, дать Шайену возможность подумать.

– Морочит голову, – сказала Неона, – если хочешь знать моё мнение: этот тип тебе врет. Смотри, как глаза прячет, придумывает, чего бы ещё наврать, – она приблизила изображение курящего на траве Шайена. – Ну да… если б мозги не раскисли от алкоголя, уже бы придумал. Хочешь, поговорю с ним сама?

– Погоди… – Галилей вернулся к Шайену и уселся напротив. – Что за ПАВ-прибор ты патентовал в акадепе? Это оружие?

Взгляд Шайена, до сих пор сфокусированный на огоньке сигареты, рассредоточился, остекленел и потерял фокус, словно превратился в пузырь. Создал иллюзию отсутствия. Такого способа уйти от вопроса Галилей не наблюдал нигде прежде, и на момент растерялся.

– Ты обознался, – повторил Шайен с интонацией справочного автомата. – Я ничего не патентовал.

Только выпавшая из рук сигарета выдала его состояние. Инфолог пошарил между полимерного ворса. Его плечи дрожали, тело, обернутое мокрым бельём, вибрировало от страха. Вместо сигареты Шайен нащупал бутылку, опрокинул ее и подождал, пока последняя капля со дна перетечёт на язык.

– Чего испугался? Всё худшее позади. Никого в живых не осталось.

– Сочувствую, но ничем не могу помочь!

На этом терпению Галилея пришёл конец. Он схватил оппонента за мокрое белье и понёс к машине, но в последний момент инфолог проявил чудеса изворотливости, выпал из салона на травку, вскочил на ноги и в мгновение ока скрылся в подземельях лаборатории Х-полимеров. 

Первой пришла в себя Неона.

– Кажется, ты не заинтересовал его темой.

– Попробую ещё раз.

– Хватит. Он напуган до смерти.

– Испугался синего фонаря на эвакуаторе…

– Не будь наивен. Шайена уже не найдёшь. И спецконвой второй раз на ту же туфту не купишь. Теперь его не найдёт никто, и я не могу торчать здесь до бесконечности. Начинается смена. Зая меня уволит.

– И это будет главной твоей удачей. Ладно… – согласился Галилей с лаборанткой и спрыгнул с трапа. – Возвращайся в клинику, не надо ждать. Я нескоро вернусь.

– А вернёшься?

Дверь инфолога была распахнута. Сквозь иллюминатор в комнату сочился опасный газ. Галилей забрался в подземелье и присел у коллектора, потому что не знал в какую сторону двигаться. Он не нашёл даже следа ботинка на слое пыли. Точнее, следов было множество, словно все поклонники сновидений вдруг сорвались с належанных мест. Галилею до слез захотелось домой, в космос, простой и понятный. Забыть о скитаниях по Земле, такой родной человечеству и такой враждебной для человека. Он не видел смысла в дальнейшем пребывании здесь, но и возвращаться скитальцу было некуда. Чем дальше, тем острее он чувствовал, что «отпуск» идёт к концу и ему придётся найти работу, чтоб не сойти с ума. Планета-прародительница высосала из него больше сил, чем он готов был потратить. «Вы никогда не достигните края Вселенной, – вспомнил он завещание Римаса. – Слышите меня, люди, никогда!»

В один момент Галилей очнулся от забытья, словно вспышка озарила его сознание: или я встану и пойду, или задохнусь. Он вспомнил обещание навестить Каспера. Подумал, что Неона, возможно, ждёт его наверху, а он отключился от связи. «Космотам нужно запретить сетевую связь Метрополии, – думал Галилей, – в виде обязательного карантина, как минимум на год… чтобы не сойти с ума». Чувство безысходности придавило одинокого человека. Ему казалось, что жизнь подошла к концу. Он сделал всё, что смог и может спокойно принять снотворное. Все обоймы, что валялись в комнате у Шайена.

– Опасная концентрация газа, – напомнил секретарь, и скиталец побрел наугад. Туда, где конструкции подземных перекрытий поднимались вверх, к свету солнца. Туда, где была жизнь, немного свежего воздуха и много людей, таких удивительно прытких и бестолковых.

Сначала дорога вела по своду коллектора, вдоль корпусов полимерной лаборатории. Потом поднималась вверх, на территорию склада, которым не было конца. В Х-полимерах нуждался весь космос, в понимании причин катастрофы – не нуждался никто. Пространство сумеречных помещений делилось на сектора, удобные для захвата орбитальной платформой. В каждом громоздились контейнеры. Крыша была похожа на ночное небо. А может быть, на планете раньше срока наступила ночь. Кто-то хорошо поработал, завершил дела и отключил систему «соляр», чтобы немного поспать, как это делали шутники на диспетчерском пульте его телескопа.

Кроме Галилея на складе присутствовали роботы-транспортёры. Каждый норовил связаться с секретарём пришельца, чтобы понять статус. Но даже «Моби-Эн», универсальная для всего человечества, не понимала статус «пациента клиники суицидов». Вместо справки о ближайших транспортных узлах она излагала пришельцу историю полимерной промышленности. «Х-производство, – утверждала «Моби-Эн», – одно из немногих, оставшихся на планете. Причина тому – повышенная секретность технологического процесса и нежелание правообладателя, владельца фабрики, менять дислокацию». Наследник идеи – параноидальный субъект, готов был платить любую сумму за аренду площади, лишь бы цеха не сдвинулись со своих исторических территориальных позиций.

Когда зелёная дорожка вывела на открытую площадь, ноги с трудом несли Галилея. Городской квартал поднялся из тумана прямым углом строения и массивной информационной тумбой. Галерея бутылок с разноцветными жидкостями тянулась вдоль улицы. Мёртвая тишина стояла вокруг, словно жители покинули ужасное место, не погасив свет в витрине. «Это витрина? – подумал Галилей. – Или элемент декора? А может быть, музей цвета и формы?» Ни одной живой души у бутылочного ряда не наблюдалось. Он свернул внутрь квартала, но доказательств жизни на планете Земля не нашёл. Разве что сквозняк с ароматом заводского тоннеля. Того, что вёл его из-под фундамента к свету.

Взгляд задержался на ёмкости с прозрачной жидкостью. На дне лежал шарик тыквы. Хвостик, отрезанный от стебля, торчал забавным крючком. На тыкве сидела кукла с колокольчиком. Галилей взял бутылку за горло, но оторвать от постамента не смог. Витрина насмерть прилипла к товару.

– Образцы руками не трогать, – предупредил секретарь.

– Как его получить?

– Сначала активироваться для связи.

Галилей опустил визор и получил послание от Неоны, которая потеряла его из виду и начала беспокоиться. На бутылке появилась цена изделия. Руководство к употреблению оказалось таким сложным, что Галилей не понял половины слов.

– Оплатить, – согласился он и ёмкость, упакованная в чехол, выпала из ячейки.

В проекции появился финансовый отчёт со стрелочкой опущенной вниз. Галилей сравнил стрелку со своим «восходящим» эгрегором и не нашёл объяснения. «Неужели счёт может быть таким же суррогатным, как человек?» – удивился он, и вдруг заметил ребёнка. Девочка с длинными волосами стояла перед прилавком и с интересом вчитывалась в этикетки. Галилей осмотрелся, но не нашел никого из взрослых. Ребёнок не производил впечатления потерянного, и никакого внимания на постороннего дядьку не обращал.

– Скажи, пожалуйста, что означает стрелка, опущенная вниз, на банковском чеке? – спросил Галилей.

– Значит, ты живёшь в долг, – ответил ребенок и подпёр щёчку указательным пальцем, словно осуждая поведение незнакомца. 

– То есть, у меня на счету закончились деньги?

– Или он заблокирован, – уточнил ребенок, продолжая изучать прилавок.

Галилей показал девочке купленную бутылку.

– Я собираюсь поехать в гости к другу, который любит тыкву. Как думаешь, такой напиток будет приличным?

Девочка осмотрела ёмкость с оранжевым шариком.

– Если твой друг ест тыкву, для него любой напиток – приличный, – сказала она. – Но вообще-то… от такого пойла часто бегают в туалет. Хочешь спать хорошо, возьми ещё это и всё смешай, – она указала на чёрную жидкость в маленькой фляжке.

Галилей последовал совету ребенка, и счёт с опущенной стрелочкой увеличился вдвое.

– А как мне выйти к транспортному узлу?

– Туда, – махнула рукой девочка.

– А ты?.. Не боишься оставаться одна? Может, пойдёшь со мной?

– Зачем ещё? – ребёнок обернулся к незнакомцу. В широко раскрытых глазах застыло недоумение.

– Чтоб поискать твоих нянек. Дети не должны ходить по Земле одни.

– Поищи няньку для себя, – предложила она.

В глубине квартала Галилей действительно увидел станцию: арку гофрированной трубы, в которую мог без труда влететь двухэтажный меридиональный экспресс. Перед трубой топтались два человека, старались разместиться вдвоем в одноместной машине, чтоб сэкономить на переезде. Галилею экономить было нечего, он хотел убедиться, что эти двое не потеряли ребёнка у прилавка с выпивкой. Но пока дошёл, проблема размещения была решена, машина замкнула контур, сорвалась с платформы и исчезла в трубе. Галилей занял место в соседней машине и подождал, пока компьютер опознает в нём «пациента».

– Полярный сектор, – произнёс он. – Кемпинг «Помойная куча».

– «Мусорная гора»? – уточнил навигатор.

– Точно.

Галилей дождался, когда цифра на его счету упадет ещё ниже, и с облегчением откинулся в кресле. Представил, что однажды вернётся домой. Вообразил, что где-то, на границе соляра, его всё ещё ждут. «Бывают люди, которые бросают свои дома и скитаются по свету, – рассуждал Галилей. – Бывают дома, которые бросают своих людей и пропадают неизвестно где». Галилей представил себя ребёнком, брошенным в алкогольном отделе. Ему показалось, что потерянный дом, как нерадивые опекуны, обязательно вернётся за ним, и жизнь потечёт знакомыми «магистралями». Только больше никогда… Никогда в жизни, ни за что на свете он не будет сматываться, не предупредив близких, не спросив совета у старших, не подумав сто раз: так ли важно чувствовать себя свободным от тех, кого любишь, и от тех, кто любит тебя? А главное, стоит ли оно того? Ужасная мысль пришла Галилею в голову: не отлучись он тогда с телескопа, возможно, катастрофы бы не случилось.

Неторопливо и обстоятельно Монц разлил по стаканам остатки тыквенного напитка. У его ног за ночь выросла гора шелухи. Сумерки над Полярным ненадолго сменились зарей и вернулись на место. В блиндаж забредали люди и выходили, не найдя участия, потому что Монцу было не до клиентов.

– Если хочешь знать моё мнение, скажу… – подытожил дежурный кемпинга. – Умеешь ты, парень, найти себе приключений! Я бы держался подальше от конторы, которая имеет офис в открытой экваториальной зоне да ещё с окнами в парк-квартал. И что они?.. Кактусов вокруг себя насажали? Место под кактус в открытом грунте в наше время – бессовестная, никому не нужная роскошь. Даже не знаю, что бы я делал на твоём месте. Даже не представляю, как я на твоём месте мог оказаться. Ещё на «извара» нарвался! Это уж ни в какие порты… Разве тебе в детстве не говорили: «извар» – самый гадкий эгрегор из всех известных.

– Скорее он обошёл меня стороной, – признался товарищу Галилей.

– Люди после контактов с «изваром» болеют. Он может убить только потому, что твоя модель гарнитуры лучше, чем у него.

– Человек был просто напуган. 

– Ты про Шайена?

Галилей указал на синяк, который успел растечься по челюсти.

– Я даже не обиделся за то, что получил по морде. Просто не смог объяснить, почему он повёл себя так. Вообще-то за такие вещи я привык давать сдачи.

– А я про девчонку, с которой ты говорил у прилавка.

– Но Монц! Она ребёнок.

– Типичный «извар». Им при рождении вырубают ген роста. Убить нельзя – на их месте появится трое новых. Перевоспитать невозможно. Решили так: если «извар» проживёт жизнь в теле ребёнка – от него на порядок меньше проблем. Они думают, что ребёнку ни силы, ни ума не хватит на гадости. Глупость! Детская жестокость – самая бессмысленная и беспощадная, потому что лишена тормозов.

– Я думал, она потерялась.

– «Извары» частенько проводят время у прилавков с опасными штучками. Особенно любят оружие. Они разговаривают с тобой как взрослые, хотят, чтобы ты видел в них ровню. Ещё лучше, восхищался ими.

– Девочка хотела, чтоб я оставил её в покое.

– Наверно поняла, что ты не угостишь её «розой».

– Ты смеёшься надо мной, Монц, а мне не до смеха.

– И мне не до смеха. Когда я вижу беспомощного космота, который решил, что Земля –большая АКСа, где все коллеги и братья… Столько дней ты здесь, и всё ещё не заметил разницы.

– Я к тебе пришёл не затем, чтобы выслушать поучение, а за помощью. Кто кроме тебя объяснит, что здесь происходит? Жители Метрополии для меня загадка. Хоть бы немного научиться их понимать.

– Верно, – согласился Монц. – Никто кроме Монца не объяснит. Только я ума не приложу, как искать твоего Шайена. И стоит ли? С этого типа толку не будет. Одни проблемы.

– Придётся найти.

– Если Шайен из местных, без чипа, да ещё ориентируется в подземелье – выброси из головы. Можно надеяться, что вернётся сам, когда придумает, как на тебе заработать. А он придумает, даже не сомневайся. Я смотрю на инфу, которую вы достали из сети. Твой Шайен – восходящий «дарма»! Конечно! Кому, кроме «дармы» придёт в голову выбивать финансы из акадепа? Их стремление разбогатеть доходит до абсурда. Мой тебе совет – не связывайся. 

– Почему он не захотел со мной говорить? Может, принял за Римаса? Не так уж мы и похожи. Потом… я сразу сказал, кто я есть.

– Не захотел говорить – значит, не решил, сколько взять с тебя за разговор. Хм… – удивился Монц. – Обычно люди бегают от «дармы». Если б ты убежал от его оголтелого энтузиазма, было бы логичнее. Да, некоторым образом нетипичное поведение. Эти люди готовы поиметь на деньги весь мир.

– «Сейчас или никогда… всё или ничего…» – это что такое?

– Инфантилизм, – пришёл к выводу Монц.

– А что такое «фавора»? Ругательство или персонаж сновидений?

– Вообще-то эгрегор. Правда, в реале несуществующий.

– Это как? – не понял пришелец.

– Он обозвал тебя «фаворой»? Геймер, значит! Прими, как комплимент. Не увлекался «Демоникой» – ни за что не поймёшь игровых заморочек. «Фаворы» – вроде как «отмеченные судьбой», шанс отступить от логики. Ну… – задумался Монц, – персонаж, который может влиять на теон… на сюжет… провоцировать будущее… Ты влез в его мысли и чувства. Сделал что-то, чего он от нормального человека не ждал. Значит – «фавора». 

– Но я не сделал ничего ненормального!

– Пойми, важно не то, что он болтает, а то, что он делает. Для эгрегора «дарма» есть одно святое понятие – банковский счёт. Теперь скажи, разве много средств у тебя на балансе?

– «Немного» – слишком лестно сказано.

– Тогда на что ты рассчитывал? Римас был состоятельным парнем, а «дарма» нюхом чует деньги.

– Всё-таки я его напугал.

– «Дарму» испугать может только штраф. Мой совет: свяжись с банком. Не исключено, что твой баланс уже в минусе.

– Именно там, – признался товарищу Галилей. – Но, мне кажется, причина в другом.

– Люди твоего эгрегора слишком вязнут в анализе. Никто, кроме «маруны» не способен раздуть Вселенную из пылинки. А с такими, как Шайен, разгадка всегда на поверхности. Причина побега может быть так проста, что тебе в голову не придёт.

– Поэтому я пришёл к тебе. Не знаю простых причин. Назови хоть одну.

– Внезапный понос, – предположил Монц. – Люди подземелий едят отбросы. И курят, и пьют… Ты не пробовал делать это одновременно? – Галилей предпринял еще одну попытку связаться с инфологом с гарнитуры Монца. – Почему это, собственно говоря, у тебя кончились деньги? – не понимал собеседник. – Когда ты явился сюда на экспрессе, был в порядке. Когда смылся – прихватил с собой глиссер, который стоит больше, чем вся моя «куча» с инвентарём.

– Кончился я – кончились деньги.

– Подозрительная контора тебя пригрела, – напомнил пришельцу землянин.

– Они – единственные, кто согласился заняться моей проблемой.

– Не пробовал навести о них справки?

– Мне всё равно.

– Галилей! – рассерженная Неона возникла в проекции перед Монцем, и тот от удивления приподнял брови. – Я просила тебя не отключаться от связи! Почему ты ведёшь себя как дебил? Мне искать с тобой контакт через депарбез? Может быть, в космосе можно зависать годами, но здесь ты пока ещё пациент, и я бы просила…

– Что-то случилось, Неона?

– Случилось. Мне говорить в присутствии этого хмыря или ты вернёшься в клинику?

Брови Монца приподнялись ещё выше.

– Здесь мой друг.

– Прекрасно. Тогда имей в виду, экипаж «Кардиналя» пришёл на карантин восьмого соляра и сгинул. Больше полутора тысяч человек персонала. Не могу найти о них информацию. Всё очень плохо, Гал. Если ты хоть немного дорожишь своим прошлым, не пытайся искать с ними связь.

– Понял тебя.

– Это не все. Каспер сбежал из школы. Устроил истерику. Просит найти тебя.

– И что?

– Ничего хорошего. Зая посадил его в «карцер» и запретил персоналу приближаться к двери. Персоналу… – подчеркнула Неона. – Насчёт пациентов разговора не было. Видел наш карцер? Лучше тебе вернуться.

– Не знаю, что делать с этим серийным самоубийцей.

– Каспер – не самоубийца! – рассердилась женщина. – Если ты до сих пор не понял, он человек, который однажды может занять пост в правительстве Новой Доктрины.

– Несмотря на дефект интеллекта? – пошутил Галилей.

– Там все дефективные. И с Каспером всё гораздо серьезнее, чем кажется. Человек просит тебя о помощи, а ты шатаешься по помойкам.

– И как ему в карцере без конфет?

– Вообще-то, Гал, я тоже рассчитывала на тебя.

– Хорошо, я вернусь.

– Не думаю, что его проблемы решит конфета.

– Уже возвращаюсь.

Экран погас. Поднятые брови Монца стали опускаться на место.

– Вот это контора! – удивился он. – Даже карцер имеется… для будущих членов правительства.

– Они мне нужны.

– Еще бы! Такие нужны всем. Не поверишь: второй раз тебя провожаю и второй раз боюсь, что не свидимся.

– Свидимся, – Галилей достал из потайного кармана футляр размером с семечко тыквы. – Спрячь это подальше и сохрани. – Галилей заметил, как рука Монца дрогнула. – «Бомбочку» хочу закопать на делянке. Но имей в виду: если дорога жизнь и рассудок – ни за что не пробуй вскрыть инфу.

– Это убило твой телескоп?

– Можешь спрятать надёжно?

– Куча просторная, – согласился дежурный. – Но… попаду под скан – учти, депарбез все координаты срисует. А не срисует, так заблокирует. Ты вот что… для верности напиши чего-нибудь на футляре. Что-то, что поможет опознать, не спутать с чужим…

«Всё или ничего, сейчас или никогда»,– написал Галилей два компактных иероглифа.

– Я попаду под скан раньше, – пообещал он. – Найдёшь меня, если сможешь. Расскажешь, что было, если не вспомню.

– Правильно, – согласился дежурный. – Правильно сделал, что решил отдать мне, не стал закапывать сам. Ходит тут один барабан, не может найти свою яму. Я предупреждал: моя голова надёжнее.

– «Барабан» – эгрегор? – поинтересовался на прощание Галилей.

– Барабан, – нахмурился Монц, – это очень пустой и очень звонкий человек. А ты – займись своим счётом. Человеку неприлично уходить в минус. И помни: если с тобой случится дерьмо – мне будет грустно.

Карцером в клинике суицидальной психиатрии называлась тёмная комната в цокольном этаже. Туда Неона относила кактусы-мутанты, которые чахли от света. Только в абсолютной темноте их тела наливались лоснящейся желтизной, а колючки разрастались так буйно, что вынуть растение обратно не представлялось возможным. Особо разросшиеся индивиды так и оставались на пожизненном заключении.

– Можно, я туда не пойду? – спросила лаборантка. – Зая зовёт. Орать будет.

– Не ходи, – разрешил Галилей.

– Не хочу иметь дела с кланом Каннов. У меня своих дел полно.

Дверь открылась. Галилей не увидел в карцере ничего, кроме ботанической массы, растолстевшей от стены до стены. Растение распёрло и пронзило собственными колючками. Галилей поднял с порога иглу и ужаснулся, когда расцарапанная голова Каспера высунулась из зарослей. На его лице зияла ссадина. Ухо распухло. Дорогой костюм, в котором он убежал из школы, сильно испачкался.

– Гал… – обрадовался узник, но, приглядевшись, расстроился. – Тебя-то за что побили?

– Выходи.

– Гал, я не вернусь в школу. Пусть меня здесь запрут навсегда.

– Вылезешь сам или тебя тащить?

– Вылезет, – ответил голос. Такой естественный и спокойный, что Галилей не сразу отреагировал. Обернувшись, он не узнал инфолога. Человек был прилично одет. Череп прикрывала изящная шапочка. Лицо было выбрито и умыто. Только опухшие веки напоминали о вчерашних событиях. Взгляд, спокойный и ясный, говорил о том, что будущее никакого отношения к прошедшему не имеет. – Вылезет, – повторил Шайен. – Колючки ночного мутанта – совершенный воспитательный инструмент. Не могу утверждать, – сказал он, указывая на иглу в руках Галилея, – но исследования ботаников прошлого века показали, что на их острие выделяется вещество, которое стимулирует интеллект.

– Каспер, выходи! Мне некогда с тобой церемониться, – повторил Галилей. – Поднимись в комнату, приведи себя в порядок. Займусь тобой, как только поговорю с человеком.

– Поднимись в комнату и наберись терпения, – добавил Шайен, – Твой друг нескоро освободится.

Галилей направился к лифту. Герк Шайен последовал за ним с достоинством конвоира. Оцарапанная физиономия Каспера высунулась за порог, чтобы проводить компанию.

– Не хотел… – начал оправдываться инфолог, как только двери лифта изолировали собеседников. – Прошу понять правильно: действовал от самообороны, чтоб не попасть в твою «синеглазку».

– Это был медицинский эвакуатор.

– Не понял, что машина гражданская. У твоей девицы взгляд «чёрного конвоира». Обиделся? Расслабься…  Так тоже нельзя: хватать живого человека, тащить, не объясняя причины.

– Я пришел к тебе с серьёзной проблемой, а ты повёл себя как дурак.

– Допустим, – согласился Шайен, высоко задрав подбородок, – я не вполне соображал. И что же? Человека, который временно неспособен к анализу, нужно хватать и тащить? Ты Галилей с «Погонщиков Скорпиона», который обосрал «Геолиополис» и был оштрафован на полный ремонт.

– Хочешь предъявить претензию за прерванный сон?

– Не угадал.

– У меня на счету ничего не осталось.

– Сочувствую.

– Решил посмеяться над человеком, у которого проблемы?

– Сочувствую ещё раз.

– Мы не начали разговор, а ты меня уже раздражаешь.

– Бывает. Ты тоже не сразу добился моей симпатии. Если б не залил люксы обезьяньим дерьмом, я бы не стал с тобой говорить.

– Зачем явился?

– Хороший вопрос, фавора! Зачем человек явился в клинику суицидов? Плохие мысли приходят мне в голову… в последнее время все чаще и чаще.

– Хочешь, дам в челюсть? – предложил Галилей.

Герк выпрямил сутулую спину и стал выше Галилея на полголовы.

– Как ты сказал?

– В морду хочешь? – повторил Галилей. – Полегчает с одного удара.

– Нет, – решительно возразил инфолог. – Я бы принял какой-нибудь бермуды для тонуса. За счёт заведения, если с них не убудет.

С вежливым поклоном Герк Шайен выпустил товарища из лифта и последовал за ним к окошку, где пациенты клиники получали довольствие и лекарства.

– Две «розы», – заказал Галилей.

– Какие? – уточнил раздатчик.

– Какие наливают буйным психопатам.

– Чтобы успокоить?

– Нет!!! – рявкнул на робота пациент. – Чтобы взбодрить!

Два бокала мигом выстроились на стойке. Розовая жидкость ринулась из шланга и вспенилась на дне, выпихнула на поверхность пышную шапку пены. Галилей дождался завершения процесса и опорожнил бокал. Герк Шайен немного помедлил, убедился, что организм космота усвоил жидкость, затем в точности повторил действо. Напиток в глотке Шайена исчез мгновенно, розовая пена пошла пузырями из носа и капнула на чистый костюм.

– Мощный напиток, – заметил инфолог, размазывая каплю по животу.

– Это всё, что ты собирался мне сообщить?

– Нет.

– Что еще?

– Жизнь – вполне терпимое удовольствие!

Галилей присел у свободного столика. Шайен занял место напротив. К ним мгновенно присоединился исцарапанный Каспер. Не только голова, всё тело юноши было покрыто царапинами. В рукаве застрял обломок колючки, но несчастный не обращал внимания. Он терпеливо ждал, пока товарищ «поговорит с человеком» и примется за него. Шайен не спешил. Он рассчитывал, что непрошеный гость поймет, кто здесь лишний, но Тетриарх Третий демонстрировал наследственное упрямство.

– У парня теофазная деформация личности, – поставил диагноз инфолог. – Если надо – могу поправить. – Он подождал, когда присутствующие проанализируют сказанное. – К тому же зацикленность на твоей персоне? Так и будет «работать» тенью, если не принять меры. Тебе нужна тень?

– Он зациклен на Сэме Римасе, человеке, который покончил с собой после гибели телескопа. Каспер считает, что я на него похож.

– Ни малейшего сходства. Чего хочет от жизни этот пацан?

– Стать астрофизиком, как Сэм, – ответил Каспер. – И Гал обещал мне помочь.

– Вздор! – инфолог повернулся к юноше. – Ребёнок хочет, чтобы его любили. До сей поры, никто кроме Сэма его не любил. Теперь твоя очередь, Гал. Парню не нужна наука. Учёные – несчастные люди. Делают вид, что понимают природу, которая не понимает сама себя. Выдвигают гипотезы, доказывают… и считают, что всё хорошо, когда их «банки» пропадают на границе соляра.

Галилей вышел в сад, присел на парапет. «Завербоваться на АКСу, которая набирает персонал, и бежать, – решил он, изучая колючку ночного мутанта. – Бежать, не спрашивая себя ни о чём. Глупо стараться понять то, что не поняли Римас с Сабуровым. Даже если докопаться до истины – неужели от этого станет легче?» Галилей не заметил, как инфолог вновь оказался рядом. Пятно на его груди посветлело. Взгляд приобрёл снисходительность мудреца, постигшего суть.

– Всё хорошо, – сказал он, словно извиняясь за вторжение на территорию чужих мыслей. – Я имею в виду парнишку, что привязался к тебе. Он возвращается в школу. Мы во всем разобрались. Доволен? Ничего фатального, простая заглючка судьбы.

– В какую школу?

– Туда, где учат грации и риторике. Сегодня же будет просить прощение у педагогов. Почистит костюм, обработает раны и отправится. Я не вижу за парнем карьеры танцора, но и связываться с ним не советую. «Лизуны» никогда не станут друзьями. Они «лижут» каждого, кто погладит…

– Что убило мой телескоп? Оружие, о котором человечеству неизвестно?

Герк нахмурил брови, но серьёзным не стал. Он всё ещё был в эйфории по поводу «исцеления» Каспера.

– Всё, что сильнее тебя, может называться оружием.

– Что это было? Я должен понять, отчего разлетелась вдребезги моя жизнь. Контакт с цивилизацией, которую мы не видим?

– Успокойся, пришелец с «Погонщиков». Вопрос «контакта» признан инфо-казусом во времена, когда человечество дальше орбиты не залетало. Сколько было предъявлено доказательств, что мы не одни во Вселенной – столько же последовало опровержений. Предъяви ещё одно – увидишь, ничто не изменится.

– Тогда, что? Сабуров просил Сэма тебя разыскать. Почему? Что за прибор ты патентовал?

– Прибор! – подчеркнул инфолог. – А не технику безопасности для работы с ним. И к заявке не прилагал даже руководство пользователя, потому что сам не знаю его возможностей. Но ведь вы, астрономы, умнее всех. Так? Так… – сам себе ответил инфолог. – Мало того, что я поплатился карьерой… Мало, что меня обозвали профаном-авантюристом… Со мной перестали общаться коллеги!  В конце концов, я, как и ты, потерял все.

– Ты хотя бы понимаешь, за что.

– Веришь?.. Не понимаю.

– Зачем пришёл, если не хочешь помочь?

– Мы на разных волнах. Тебе нужен ответ немедленный, точный. У меня его нет. Чтобы объяснить, что случилось с твоим «Скорпионом» уйдёт половина жизни.

– Ты меня раздражаешь, Шайен.

– Телескоп погубило невежество и самонадеянность учёной группы Сабурова. Я говорил Римасу… Предупреждал их обоих. Но разве меня кто-нибудь слушал? Они учёные, я – профан. Если капитан перед смертью понял, что без меня не справится – кто ж виноват, что он не понимал это раньше? А я… могу тебя спросить, что случилось с глиссером Сэма? Где он сейчас?

– Депарбез отбуксировал его на закрытую базу.

– Тьфу тебе на язык, фавора! Им смелости на это не хватит. Сунули в утилизатор и все дела! Что произошло? Энерго-информационная атака?

– Не знаю. Я не инфолог.

– Давай разбираться. В архиве был перегруженный файл… Был или нет?

– Был.

– Как ты его вычислил?

– Он был единственный.

– Как умудрился открыть?

– Подумал и умудрился…

– Дурак ты, Гал! Ты жив только потому, что мне удалось всучить скафандр твоему недалёкому «родственнику». Будь хоть каплю мне благодарен! Опиши этот файл…

– Да… – вздохнул Галилей. – Теперь понимаю, почему Римас не захотел иметь с тобой дело.

– Просто я хорошо тебе врезал, – напомнил инфолог. – Синяк заживёт – пройдёт и обида. 

– Ты первый человек на Земле, с которым мне не хочется разговаривать. И, тем не менее, ты нужен мне больше всего человечества. Парадокс, – Галилей укололся иглой мутанта и успокоился. Может, вдруг поумнел. Может, понял, что его собеседник такая же жертва, а не причина всех зол.

– ПАВ-прибор, который я пытался патентовать, назывался «колба», – сказал Шайен. – Декодер. Вторая ступень линейки АДФО. Я разработал конфигурацию Аннигилятора, с которым эффект активного «серого поля» можно выводить за контур в любую удалённую точку.

– Деструктор? – уточнил Галилей.

– Деструктор – для тупоумных физиков. Инфологи называют прибор Декодером, что в сути совершенно не одно и то же.

– Второй прибор линейки… после Аннигилятора…

– Браво! Врубился.

– Рассказывай.

– Вот что я скажу, инженер «Погонщиков»: если Сабуров прислал тебя ко мне – сначала слушай и отвечай на вопросы, а уж потом…

– Говори… – разрешил инженер.

– Двадцать лет я ждал очереди в патентной комиссии. Двадцать лет уговаривал акадеп выделить мне время в лаборатории, потому что ПАВ-прибор без стенда не соберёшь. И что я узнал? Над моим изобретением уже трудится институт по заказу Полярной Обсерватории. А изобретатель вовсе не я, а коллектив телескопа, который со мной не то, что советоваться – знаться не хочет. Я обращался с протестами. Предупреждал, что дело может кончиться плохо. Меня успокоили: «колбой» занимаются серьёзные люди. К тому же в проекте два экземпляра. Один отправится на телескоп, а другой… Мне намекнули, а я наивно поверил, что смогу забрать его, если не буду оспаривать авторство. И что я узнаю потом? Вторая «колба» отправилась на другой телескоп. Сначала я надеялся на здравый смысл астрономов, предлагал услуги в качестве консультанта, мирился с унижением и насмешками. Думал, отправиться на телескоп вместе с Римасом, но Римас в последний момент отменил экспедицию. Решил, что дорога отнимет драгоценное время.

– Расскажи о «колбе», – попросил Галилей. – До сих пор я имел дела только с одной конфигурацией Аннигилятора.

– С движком системы «теле-болид», – уточнил инфолог. – Первой ступенью линейки, самой универсальной и примитивной. «Шарик» даёт импульсный эффект. Он ограничен аннигиляционным контуром.

– Что даёт твоя «колба»?

– Не спеши. Инженерный подход к информологическим проблемам всегда кончается катастрофой. И ведь что удивительно: чем более фундаментален учёный болван, тем труднее ему понять…

– Давай без лирики!

– Представляешь, что такое Поле Абсолютного Вакуума? Основы информологии изучал? Или на АКСах готовят инженеров на одну задвижку?

– Поле Абсолютного Вакуума состоит из апсант – первичных накопителей информации, – ответил Галилей. – И «серой зоны». Кажется так? «Излучения», которое не имеет амплитуды волны, поэтому физики считают его абсурдом, а инфологи строят на нём науку.

– Объясни мне, инженер с телескопа, главную задачу «серого поля».

– Не берусь определить, которая главная…

– А я тебе помогу: главная, она же единственная задача – вычищать инфу с апсантных решёток. Теперь переведи это свойство на физические объекты.

– Полная аннигиляция, – решил задачу Галилей. – Информационная и физическая.

– А теперь скажи, во что бы превратился наш мир, если бы не очищался от хлама?

– Не понял ход твоих мыслей.

– Поясняю. Чем отличается «шарик»-Аннигилятор теле-болида от «колбы», которую разработал и спроектировал я? Движок болида в сути своей аннигилянт, ограниченный контуром. «Фантомик» мерцает между информационной природой и материальной. Контент в контуре, соответственно, аннигилирует и материализуется. Если пилот внушает машине, что она не на третьем соляре, а на шестом – материализуется на шестом. Согласно третьему постулату информологии, ей всё равно, в какой координате «собрать» объект, лишь бы частота соответствовала.

– Три соляра «рабочим шагом» – это ты размахнулся. На соседний – и то опасно, если ты не клиент Мирзаяна.

– Пилотировал?

– Не важно. Суть твоей «колбы» в чем?

– Суть такова: «шар» работает в ограниченном контуре. Если аннигилянт неограничен, он забивается естественной частотой, и мерцающего эффекта не возникает. Соответственно, невозможна телепортация. Но… – инфолог выдержал паузу, – мы не должны забывать, что в линейке АДФО работают не физические законы, а информационные. Разницу уловил? Не уловил. Назови мне пять постулатов информологии…

Галилей напрягся:

– «Информация нематериальна», – припомнил он.

– Молодец. Назови второй.

– «Информация… всегда имеет противоположный смысл».

– Правильно, – подтвердил инфолог, пока Галилей вспоминал третий. – Из первого и второго постулатов проистекла материальная природа мироздания, как антитеза информационной.

– Третий: «информация не имеет пространственно временных координат».

– А на третьем – стал реален теле-болид. Транспорт принципиально иных возможностей, которым человечество не смогло овладеть по причине тупости, трусости, лени и запредельного самомнения. М… да, – Шайен призадумался.

– «Информация всегда первична по отношению к материи и самодостаточна сама по себе», – продолжил Галилей. – Пятый и четвертый законы.

– Молодец. В акадепе не знают ни одного. Сэм на меня рассердился, когда не смог вспомнить третий…

– «Колба», которую ты изобрёл – усовершенствованный «шарик» теле-болида?

– И Римас с Сабуровым так считали, – обиделся инфолог. – «Колба» – принципиально иной инструмент даже по отношению к «шару». «Колбой» можно дотянуться до любой точки пространства. Я рассчитал выход импульса из закрытого контура, при котором луч не забивается естественной частотой. Моим Декодером можно заменить оборудование обсерватории; можно сделать доступной связь идентичного формата на любом удалении от источника; можно... столько всего интересного сделать! Но разве мне дали поработать с прибором? Астрономы присвоили обе «колбы» и решили, что обойдутся без моего участия! Я говорил! Предупреждал: человек, который не знает пяти постулатов, однажды доиграется с инфо-прибором. Доигрались! 

– Телескоп не могла убить «колба». Какие задачи они собирались решать с её помощью?

– Спроси с них теперь!

– Как её собирался использовать ты?

– Я потратил на идею всё, что имел, – жаловался Шайен. – Ладно… один образец, а то сразу два! Попросил Римаса по-человечески. Обращался к нему, как к разумному существу, и что услышал?..

– Шайен! Для чего ты задумал прибор?

– «Серое поле» для человечества – абсолютная неведь! Мало того, что оно ничего не знает об этой природе… мало того, что знать не хочет, оно запретило себе даже думать… Человечеству мало сделать открытие. Ему нужно доказать, что открытие того стоит. И этого мало! Надо доказать, что с открытия будет польза! И этого мало тоже! Чтобы протолкнуть идею нужно убедить, что без неё никак нельзя обойтись, а ещё лучше, макнуть цивилизацию в дерьмо и подождать, пока нахлебается. Может быть, я неправильный человек, – признался инфолог, – но я не боюсь. Я готов работать над темой. Только впредь делать это буду один. Без дураков и невежд. Видишь, к чему приводит невежество? Кто-то вляпался – а я виноват!

– Никто тебя не винит в том, что случилось.

– Обвинят, когда поймут, что я в этой истории не самое пустое место. Когда ты явился, я решил, что уже… Даже гордился собой.

– Теперь успокоился?

– Теперь мои риски продуманы, взвешены и следуют логике, поэтому я нашёл тебя сам. Хочу, чтоб ты знал: я предупреждал Сабурова и Римаса; говорил, что дело рискованное. Предлагал услуги в обмен на пустяковую просьбу.

– Взять тебя на «Скорпо»?

– Я делаю их работу безопасной – они дают мне возможность провести исследования на своём оборудовании. Я не сую нос в их дела – они не спрашивают, чем я занимаюсь в обсерватории. Обе стороны до конца своих дней держат языки за зубами.

– Тебе были нужны спектральные машины. А им?

– Видишь ли… Римас с Сабуровым о моих делах не трепались, и уже не натреплются. Я, со своей стороны, брал такие же обязательства.

– Но ведь ты не сделал их эксперимент безопасным.

– Но ведь и они не дали мне поработать.

Собеседники помолчали, посмотрели на гуляющего по парку. Человек брёл с закрытым лицом, не разбирая дороги, пока не наткнулся на пальму. Наткнувшись, упал. Упав, продолжил лежать. Вероятно, потерял ориентацию в виртуальном ландшафте.

– Расскажешь... – поинтересовался Шайен, – как тебе удалось прочесть файл, и где он теперь?

– Мне не удалось ничего прочесть. Только вскрыть. Случилась авария…

– Энерго-информационный коллапс, – поправил Шайен. – Безконтурная аннигиляция. В результате – «провалился» здоровый орбитальный сегмент. Не только «Сигма» обнулила программы.

– На моём борту «фантомика» не было.

– Откуда знаешь, если не смог прочесть файл?

– Я немного знаком с устройством катеров орбитального класса.

– Дурак ты, инженер! Такой ж дурак, как Римас.

– Хочешь сказать, что коллапс спровоцировала информация?

– Если б мне удалось получить гиперфайл…

– Подозреваю, что файл стёрся.

– Инфу, которую принял Римас, стереть невозможно. Она пишется на принципиально иные носители. Ни одна программа очистки архива её не возьмёт.

– Что за инфа?

– Выход в «серое поле»… я думаю. Не записалась. Такая инфа не пишется. На носителе сформировалась «информационная дыра» и теперь… что оттуда попрёт – никто заранее знать не может. Когда я понял, что произошло на орбите – протрезвел. Думал, прикидывал, возможно ли такое вообще? Агония «Скорпиона» имела длинные фазы. Работала моя «колба»… да с их мощнейшими телескопами… 

– Что за «выход»?

– Чтобы тебе, инженер, проще было понять: доступ в «серое поле» дает возможность качать контент с материальных носителей в свободную инфозону. Но идея бессмысленна, пока нет полной линейки АДФО. Фиксатор и Оператор для акадепа – фантастика.

– Перекачка контента с материальных носителей в свободную инфозону – абсурд даже с точки зрения информологии.

– Абсурд – это наше бесподобное человечество со всеми его понтами и комплексами. Но ты же не сомневаешься, что оно существует?

– Только вдумайся: человек может диктовать законы природе! Да кто мы такие?

– Скажи, инженер, как тебе удалось открыть файл?

– Заглючил его по хроналу. По третьему закону информологии, чтоб тебе было понятно.

– Вот это да! С точки зрения инженерной навигации – ход бессмысленный, но у пилота аварийного борта, который отчаялся выйти к родным портам… очень даже могло прокатить. Инфология, детка! Заглючил… и что?

– Только фраза Сабурова: «Он вернулся с другой стороны, с нами кончено, найди Шайена». Римас пытался тебя найти?

– Сабуров обращался не к Римасу, а тебе, – по спине Галилея пробежали мурашки. – Ты меня искал и нашёл. Понял, как работает инфозона?

– Они живы?

– Абсурд. После такого даже архивных альмен не могло остаться.

– Тогда кто ко мне обращался?

Инфолог впал в задумчивость. Человек на газоне дёрнулся. Попробовал встать, начал хвататься руками за несуществующий поручень. Сначала искал его в пространстве вокруг себя, потом стал шарить в траве. В конце концов, снова лёг и затих. Человек, у которого наверняка был дом на Земле, зачем-то валялся на парковом газоне. Человек, у которого от жизни осталась лишь кактусовая колючка, смотрел на него с больничного парапета.

– Кто вернулся с другой стороны? – спросил Галилей. – Тоже не знаешь?

– Все равно не поверишь, если скажу, – ответил Шайен. – Как ты додумался заглючить хронал?

– Вырубил, да и все. Что тут думать? Нормальный приём пилота, который имел дела с теле-болидами.

– Вам в лётных школах за это руки не отрывали?

– Мы не на школьных симуляторах развлекаемся. Мы работаем в реальном космосе. И борта попадаются всякие, и обстоятельства тоже.

– Вот это номер ты провернул, фавора! Я думал, Римасы все тупые. Взял и отрубил от «банки» хронал. А дальше?

– Очнулся, когда «Сигма» пристегнула борт к аварийке. 

– Инфозона… – укрепился в своей догадке Шайен. – Человек не выдерживает прямого контакта. Конечно, ты не понял… Вот что, инженер «Погонщиков», больше не вскрывай этот файл. Во всяком случае, без меня. Не вскрывай, пока я не пойму, как они это сделали. Странно… Странно, что Сабуров пошёл на это и не эвакуировал вахту.

– Телескоп контролировал половину Галактики. Кроме «колбы» работали тысячи приборов и научных программ. Это нереально.

– А обсерваторский блок?

– Хочешь повторить опыт?

– Если обсерваторию отстегнуть от ствола и увести в безопасную зону?

– Маневровые движки только у инженерного корпуса.

– А в дрейф?

– Дрейфуют такие блоки обычно в сторону Магистрали. Потом объясняйся с Космотрансом, что он там делает. Проще отстегнуть тебя вместе с твоим Декодером. Надо было сразу говорить с Сабуровым, а не с Сэмом. Отправляться на телескоп, собирать учёную группу…

– Да кто бы меня пустил на ваши порты? Кто бы стал слушать? Откуда я знал, с кем говорить – с кем помалкивать? От акадепа со мной на контакт выходил только Римас, и то, когда его один раз хорошо «коротнуло». Ваш капитан… если хочешь знать, вообще не интересовался моей персоной.

– Сэма «коротнуло», и он не захотел тебя слушать?

– Он не считал меня учёным. Общался как с лаборантом. Требовал отчёта по безопасности, как будто я прятал его под матрас. Что я мог? Отправил ему в подарок последний скафандр и даже не услышал «спасибо».

Собеседники умолкли, наблюдая, как человек с закрытым лицом пытается встать с травы. Его виртуальная гравитация не совпадала с реалом. Несчастный жестикулировал, словно обращался к прохожим за помощью.

– В иллюзоре живёт… – предположил Галилей.

– Андроид для секса, – ответил инфолог. – Убежал от хозяина и адрес забыл. Есть такая игра: я от тебя убегаю, а ты – лови. Только этого почему-то не ловят. Дешёвка. Одноразовый вариант. Секс-андроиды отличаются тупостью и навязчивым поведением. Ничего… – успокоил Шайен товарища. – Подберут, отмоют, кому-нибудь впарят. Здесь много таких. А ты, я смотрю, паршиво ориентируешься в реале.

– Значит, сам в иллюзоре живу. 

– Отдай файл, Гал! Зачем он тебе?

– С чего ты взял, что файл у меня?

– Ты ж не дурак, чтоб оставить его на глиссере.

– Если б я вынес файл – отдал бы его прямо в руки департамента безопасности, – объяснил инфологу Галилей. – Так я дурак или не дурак?

– Что делать будем?

– Разбираться. Нельзя допустить, чтобы трагедия повторилась.

– Давай, разбирайся! Шли в акадеп заявку на расследование. Получишь грант – будешь богатым и знаменитым. Что напортачили твои астрономы – никто кроме меня не поймёт. А мне не дадут даже вникнуть. Смирись и забудь.

– Со второго телескопа сняли команду. Среди них – ученые не хуже наших. Некоторых я знаю лично.

– Ты не знаешь, как «депарбезы» чистят мозги. Как, сняли команду? – дошло до Шайена. – С «Кардиналя» сняли команду?

– Экстренно эвакуировали.

– А с АКСой что?

– Телескоп законсервирован на неопределённый срок.

– Забудь про своих астрофизиков! Скажи, ты уверен, что АКСа в «консерве»? Что они не сняли оборудование, не увезли и не спрятали?

– Когда расформировывают базы, вроде наших, экипаж годами пакуется. Учёные никому не доверяют демонтаж. С «Кардиналя» команду сняли мгновенно.

– Римас курировал только «Кардиналь» и «Погонщиков» Вторая «колба» на пустой, никем не охраняемой базе… Оставь в покое свою колючку, послушай меня.

– Хочешь захватить «Кардиналь»?

– Да ты послушай! Я не умею обращаться с АКСами, даже расконсервировать её без тебя не смогу. Гал, рискнём! Не рискнуть сейчас – всё равно, что плюнуть в лицо судьбе, а судьба не прощает хамства. Не хочешь, чтобы трагедия повторилась – помоги мне вернуть прибор, дай возможность поработать в обсерватории. «Кардиналь» с «Погонщиком» – близнецы с одного конвейера. Ты должен знать базу, как родную. Хочешь… скажу, кто «пришёл с другой стороны»?

– Нет, не хочу!

– «Нет» – ты сказал сгоряча, не подумав, потому что всё ещё зол. Завтра утром примешь другое решение.

– Все, что мне надо, я узнал.

– Допустим. Но что ты скажешь, если на «Кардиналь» отправят новую вахту, и они повторят ошибку?

– Почищу память, и буду жить дальше.

– Кто тебе мешал это сделать сразу? Я скажу… Сама судьба привела тебя на Землю.

– Она же унесёт меня от Земли подальше.

– Я тебя унесу. Вот увидишь, завтра утром ты иначе посмотришь на моё предложение, потому что всё хорошенько взвесишь.

– Ты фантазер, Шайен, а Римас с Сабуровым были учёными.

– Тем не менее, ты задаёшь вопросы мне, а не им.

– Знаешь, чего может стоить прогулка до «Кардиналя»?

– Гал, я тоже хочу понять, что случилось. У телескопов общий архив. Кто знает, как депарбез решит судьбу базы. Расформирует или уничтожит. Сейчас в нашем распоряжении пустая обсерватория…

– Меня не выпустят за «третье небо» с паспортом пациента.

– Я буду сопровождающим.

– Не диагностированный психопат сопровождает человека с фиктивным «суицидальным» анамнезом на границу соляра, поработать с прибором, который одну АКСу уже убил. Очень в духе землян.

– Значит, банковский счёт у нас один на двоих нулевой?

– Отрицательный.

– Вот, что мы сделаем: ты пойдёшь к моей распроклятой сестрице и заглючишь её по хроналу, как стёртый архив. Пусть думает, что все ещё молода и красива. Пусть даст хотя бы на дорогу туда…

– Даже не надейся.

– Гарга тупее самого примитивного турникета. Только не называй ее Горгоной. Там с чувством юмора проблем больше, чем с интеллектом.

– Не нравится мне это.

– Главное, чтоб ты ей понравился. Пусть даст мне доступ к счетам и всё. Хватит на транспорт и на сопровождение. Даже на подкуп диспетчеров, если вдруг закрыты попутные зоны. Поди к Гарге. Ты ей понравишься.

Галилей поглядел в глаза собеседника и увидел лишь бездну азарта. Абсолютную уверенность, что все проблемы этого мира решаются просто или не решаются вообще.

– Если так хорошо знаешь сестру, почему не обратишься к ней сам?

– Так ведь и она меня знает. Даже к порогу не пустит. Мы близнецы. Война между нами началась до рождения. Как только у зародышей появились хвосты – мы начали драться хвостами. Родители просили репродуктологов рассадить нас по разным ёмкостям, чтоб не поубивали друг друга. – Галилей улыбнулся и собрался идти, но Герк схватил его за рукав. – Моя сестра – не просто глупая женщина. Она феноменально тупа. Ты получишь удовольствие оттого, как просто решится задача. Пара комплиментов её плешивому парику, откровенный взгляд в декольте… она страшна, как кальмар после случки с насосом. Главное виду не подавать. Пойми, что я для неё интереса не представляю. Ты – другое дело.

– Не люблю решать простые задачи.

– Можешь её усложнить, – разрешил Шайен, – только не увлекайся. На «Кардинале» мы должны быть раньше ликвидаторов. Если получится – половину Вселенной тебе обещаю. Другую – возьму себе.

– Герк, ты не слышишь меня! Грабить твоих родственников не пойду.

– Пойдёшь, – стоял на своём инфолог, – когда поймёшь, что другим способом нам не разбогатеть. Я же не прошу отнять у хорошего человека последний пончик. Я хочу, чтоб ты забрал у самки тарантула часть денег, которые ей всё равно не пойдут на пользу. А мы их пустим на дело.

– Если твоя сестра не сдаст меня в депарбез…

– Не сдаст, если не будешь упоминать моё имя. Ведь ты не будешь этого делать, если хочешь уйти живым от самки тарантула?

– Почему родители не поделили между вами наследство?

– Поделили, – ответил Шайен. – Ей деньги, мне мозги. Не знаю, что хуже: деньги без мозгов или мозги без денег. Решайся, Гал. Гарга живёт в Заповеднике Игл. Слышал про район для богатых отшельников? Видел, может быть, с орбиты? Верхушки небоскрёбов торчат почти в стратосферу.

– Пусть торчат хоть за пределы Вселенной. Я не разбойник. И против твоей сестры ничего не имею.

– Но ведь ты пришёл сюда разобраться. Сделать так, чтобы следующее поколение не повторило ошибок. А я реально могу помочь. Просто для этого нужно работать. Само не свалится.

– Нужно выбирать способ достижения цели, если не хочешь, чтоб «синеглазки» преследовали тебя даже во сне, – Галилей предпринял ещё одну попытку отделаться от Шайена, но снова был схвачен.

– Что мне сделать, чтоб ты поверил: удача сама идёт в руки. Сейчас или никогда! Тот, кто тебя направил ко мне, понимал… Он рассчитывал на тебя.

– Кто это был?

– Потом всё поймёшь, а сейчас просто поверь. Информология решает любые задачи. Даже те, от которых отказались другие науки. Скажи, отправить в школу твоего дружка было просто?

– До сих пор не удалось никому, – признался инфологу Галилей.

– Кроме меня. Именно сейчас, Гал, ты мне должен поверить. Как тебе доказать, что это судьба?

– Видишь предмет? – Галилей продемонстрировал собеседнику иглу ночного мутанта. – Прежде у «ночного монстра» отвалятся все колючки, чем я подпишусь на подобную авантюру.

– Клянись…

– Клянусь: отныне и навсегда решать свои проблемы без помощи хвастуна с замашками хозяина мира. 

– Гал! – окликнул его Шайен. – А кто мне откроет карцер?

Неона удивилась просьбе.

– Ключ? Дверь в карцер всегда открыта снаружи. А что делает в клинике этот тип? Кто его приглашал поселиться?

Не получив ответа, женщина последовала за компанией, желая присутствовать при событии. Инфолог на вопросы не отвечал. Он сосредоточился на задаче, но попятился, когда ночной мутант нацелил на него колючки. Сначала действие напоминало чтение «речитативных кодов», которым подростки АКС ломали замки «взрослых» баров. И у Галилея в детстве такие номера проходили, особенно когда удавалось копировать интонации капитана Сабурова – лично ответственного за весь алкоголь телескопа. «Речитативные коды» считались сложными, поэтому охотно выходили из строя.

После нечленораздельного бормотания наступила фаза телодвижений, которые тоже не удивили пришельца. В космосе он видал и не такое: двери, которым надо вежливо кланяться, чтобы открыть; лифты, которые с места не сдвинутся, пока не пассажир не замахнётся кулаком на управляющую панель…

Шумовая феерия довершила картину маразма. К топанью ногами и ритмичным взмахам рук добавился свист, переходящий в рычание. Неона вышла в фойе. Галилей отступил на шаг и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Головокружение заставило его последовать примеру лаборантки. Ситуация заходила в тупик, потому что жёлтый кактус продолжал топырить колючки величиной с кинжал и даже не побледнел от сеанса.

– За всю свою жизнь не видел столько психов, сколько здесь, в Метрополии, – признался Галилей. – Что происходит?

– С Шайеном? Или с человечеством? – уточнила Неона.

– Когда человечество перестаёт выживать, оно начинает деградировать. Первый признак – эмоциональная распущенность.

– Всё от праздности. Слишком большое поголовье бездельников. Цивилизации столько не нужно.

– Или ваша Доктрина не знает, как его применить?

– С тобой не поспоришь, Гал. Кругом ты прав. Одно непонятно: если ты такой умный, зачем перекладываешь проблемы на дурака? Разве не видишь, кто он? Теофазная личность в стадии обострения.

Неона ушла, а Галилей, погуляв по пустым коридорам, решил закончить пари, убедиться, что диагноз поставлен.

– Эй! Герк… – позвал он и коснулся рукою кинжальной колючки. Дрожь пробежала по телу пришельца. Колючка была мягкой, словно сделанной из Х-полимера. Нежной и тёплой. – Герк... – Галилей стал ощупывать все колючки подряд. Некоторые с легкостью вываливались из гнёзд, другие шатались и гнулись… – Слышишь меня, инфолог… – обратился он в пустой коридор. – Поработай со своей судьбой. Может она пришлёт тебе достойного компаньона. А я не знаю, что делать. Просто не знаю.

Ночь Галилей посвятил изучению личности Герка Шайена, поскольку челюсть от встречи с ним продолжала болеть. Он лишний раз убедился, что инфосфера Метрополии – монстр, которым гордилась цивилизация, сплошь состоит из дыр. Само название «сеть» обрело архаичный смысл. Галилей знал, что в давние времена этим приспособлением охотились на рыбу. Добыча оставалась, вода утекала. В эту ночь всё случилось наоборот. Улов состоял из сплошной воды. «Рыба» в сети цивилизации Новой Доктрины даже не заплывала. Галилею удалось найти изображение Герка Шайена двадцатилетней давности, а также ни о чем не говорящие фрагменты его биографии. Все выглядело так, будто человек не имел образования и научных работ. Просто однажды, проходя мимо альматории с надвинутой на лицо гарнитурой, потерял равновесие, ввалился на объект и не нашёл возможности выйти обратно. Выход нашёлся сам, когда деятельность этого человека стала приводить к поломкам и выходу из строя дорогостоящего оборудования. Если б не этот факт, Галилей считал бы товарища великим мистификатором.

Над парк-кварталом занималась заря, а челюсть ныла всё больше. Боль стала распространяться на ухо, на горло и, в конце концов, лишила пациента шанса уснуть. Галилей был бы рад закончить сутки убойной дозой снотворного, но из персонала в клинике ни души не осталось. «Испортить спектроскоп так, чтобы потерять работу, – размышлял он. – Разве что отправить его туда же, куда Сабуров с Римасом отправили всю мою развесёлую жизнь».

Галилей вышел в сад подышать, вернулся, поднялся к буфету за теплым напитком для горла и едва не поскользнулся у кактуса. Он решил, что пациенты разлили коктейль, но, приглядевшись, обнаружил слой опавших колючек. Лысый гигант, похожий на многоярусную подушку, торчал до самого потолка. Его собраться, заполонившие внутренний двор, также стремительно облысели и стали похожи на надувные торты.

– Завтра кому-то влетит… – решил Галилей. – Хорошо бы не только мне. Странно, – подумалось ему вдруг, – может быть это не ботанические экземпляры, а новые технологии Х-полимеров? – Галилею показалось, что кактус он мог бы вылепить сам и украсить колючкой, которая не отвалится, но не сейчас... Когда-нибудь, когда пройдёт время. И только в случае, если новая жизнь принесёт в его душу покой.

Из информации по делу Герка Шайена Галилею удалось извлечь точный адрес Гарганы – «распроклятой сестрицы», проживающей в Заповеднике Игл. Утром следующего дня, когда солнце выплыло из-за вышек восточной части квартала, Галилей направился к станции «Золотой Струны» – самого толстого экспресса, огибающего экватор. Никто не удерживал пациента, никто не пустился в погоню. Только витрина цветочного павильона заставила ненадолго притормозить. В праздничную неделю здесь толпился народ. Теперь, когда в рассветном парке не было ни души, он мог полюбоваться цветами и, в первую очередь, осмотрел всё колючее. Кактусы цветочной витрины были в порядке, но «цвели» неестественно ярко. Вдоль стенда вереницей стояли букеты, вероятно, такие же полимерные. Пришелец не разбирался в ботанических организмах, поэтому не имел возможности отличить живое от продукта Х-полимера. Он вспомнил куст лилий, подаренный его няньке кем-то из прежних воспитанников. «Береги себя ради нас» было написано на вазоне. Букет стоял в коридоре и благоухал искусственным ароматом, запрещённым Доктриной на всех без исключения АКСах. Этого запаха не было ни в одном каталоге. Иногда Галилею казалось, что лилии не пахнут вообще, иногда запах казался противным. Культурой его обоняния не занимался никто.

Пришелец сунул нос в букет с единственной целью – хоть на момент, хоть в воображении вернуться домой. Секретарь павильона тут же выставил прейскурант и задал вопросы, на которые Галилей не имел желания отвечать. Бутоны лилий на его родном телескопе вопросов не задавали. Они раскрывались утром, а вечером сжимались, точно соблюдая земные сутки. По ним можно было сверять хронометры. Только незадолго до катастрофы цветочный «механизм» выдал сбой. Цикл увеличился сначала на минуту, потом на две, потом учёный совет бросил наблюдать Вселенную и посвятил себя разгадке тайны букета. Галилею стало грустно оттого, что тайна останется неразгаданной. Ему стало жаль цветов. И пока он жалел растения, не так остро чувствовал боль.

После разговора с Шайеном Галилей нуждался в анестезии, потому что боль потери стала накатывать с новой силой. Так плохо ему не было с тех времён, когда он осознал происшедшее, и решил, что жизнь потеряла смысл.

– Хочешь выбрать букет? – секретарь павильона выставил перед покупателем проекционную «куклу». Пожалуй, в праздничной толчее можно было её принять за живую персону, также как эти цветы и растения. – Давай, помогу. Какие цветы ты предпочитаешь? Запах, размер бутона? Может быть, тебе больше нравятся бабочки?

– Не знаю, будет ли это удачным подарком для женщины.

– Какой цвет, запах, форму бабочки предпочитает твоя женщина?

– Не знаю. Мы ещё не знакомы.

– Тогда подойдёт белый. Он ни к чему не обязывает, но намекает, что дарящий имеет чистые намерения.

– Не уверен, что мои намерения чисты.

– Тогда можно украсить крылья витиеватым узором и усилить эффект запахом дикой фиалки. Он помогает ввести в заблуждение. Женщина, к которой ты идёшь, молода и красива?

– Боюсь, не очень.

– Поэтому ты смотришь на кактус?

– Хочу узнать, отчего у них выпадают колючки.

– От ненадлежащего ухода, – ответила «кукла». – Чтобы правильно ухаживать за кактусом, нужно зайти в нашу справку и ввести точную маркировку ботанического экземпляра.

– Дай-ка мне лучше бабочку с витиеватым узором, – заказал Галилей. – Большую и ароматную.

«Моби-Эн» дождаться не могла, когда клиент разрешит ей выложить на обзор все на свете причины, по которым кактус может лишиться колючек. Среди них были самые экзотические и самые банальные. Химические формулы вещества, которых не хватает растению, и миллион причин, почему может не хватать вещества. Только ни одна не объяснила, почему это случилось разом на всей плантации клиники.

Остановка экспресса называлась «Заповедник Игл». Пустые тамбуры намекали пассажиру, что здешние обитатели общественным транспортом не пользуются. «Струна» остановилась на подземной станции под плоскостью низкого потолка, гладкого, как зеркало, не имеющего опоры. Из сегмента выгрузились только автоматы-контейнеры и растворились в пространстве раньше, чем Галилей огляделся. Пара информационных тумб, фонтан среди клумбы... Здесь растения были только живые, о чём предупреждали специальные ограждения. Обилие воды, обтекающей цветочные горки, тоже говорило о богатстве района. Тумба приветствовала гостя с достоинством, не швыряя ему в лицо дешёвой рекламы. Секретарь обратился по имени, из чего стало ясно: информация о пассажире молниеносно поступила по нужному адресу. Провокационных вопросов, однако, не прозвучало. Нравоучений не последовало. Здешние нравы существенно отличались от кемпинга. Заповедник Игл пленил Галилея с первого взгляда.

Гость был уверен, что компьютеру заранее известна цель визита, но всё же назвал имя и адрес. От тумбы отделился курсор и побежал по полу, указывая направление. В ответ на замешательство, бегунок подвис, и Галилей смог рассмотреть гида. Он был похож на ящерку, нарисованную на переносице Теаны. Крошечные лапки топтались в нетерпении, глазки нервно моргали. Существо обернулось. «Пошли, – будто сказало оно, – я покажу тебе нужную башню. Без меня не найдёшь». Галилей пошёл, «ящерка» побежала вперёд, всякий раз оборачиваясь, когда сопровождаемый начинал отставать.

Площадка пассажирского лифта спустилась с потолка. Курсор встал на задние лапки, начал хлопать себя по ушам, но как только Галилей догадался включить гарнитуру, исчез. Прозрачный цилиндр накрыл пассажира. «Моби-Эн» выдала своего клиента за новичка, и секретарь Заповедника попросил не отключаться на время пребывания в зоне.

– Здесь уникальный архитектурный комплекс, – сообщил секретарь. – Если заказать экскурсию, скучно не будет.

– Спасибо, – ответил гость, – мне и так жить нескучно.

Кабина герметизировалась, в воздухе повис значок активной гравитационной панели. Земля стремительно ринулась вниз. Металлические цилиндры небоскрёбов во всём великолепии обступили его. Не то иглы, не то струны-башни, гладкие и прямые, вонзались в небо, словно держались за его эфемерную твердь. Они уходили так высоко, что макушки терялись из вида. «Иглы» торчали из травы на расстоянии полутора километров друг от друга, блестели отражением тысячи солнц, а гид не переставал сыпать справками: как и когда был построен этот архитектурный шедевр, сколько стоит приобрести здесь жилье, какими удовольствиями будет обладать приобретатель и почему в зоне никогда не бывает тумана, а рассмотреть её красоту можно без помощи фильтров и ретрансляторов. Галилей бы с удовольствием рассмотрел земные красоты ещё в детском возрасте, пользуясь возможностями обсерватории, если бы планету не укрывало защитное поле. Не все земляне знали, что на уровне девятой орбиты существует экран, который изолирует Метрополию от любопытных взглядов из космоса. Для желающих же совершить экскурсию предлагались миллионы обзорных туров, ни один из которых не проходил по Заповеднику Игл. Галилей уже догадался, что место здесь уникальное. Он видел глазами именно то, что существует в реале, по этой причине его финансовый счёт устремлялся вниз, обгоняя самые быстроходные лифты. Галилей не возносился к орбите, а совершал экскурсию, от которой только что отказался. Здесь всё было не так, как на родных автономных базах, даже высотомер имел свои символы, из которых космоту не было ясно, где именно он находится: на Земле или уже на «девятом небе».

– Вы никогда не достигнете края Вселенной, – согласился с Римасом Галилей. – Умное, самолюбивое человечество, способное создавать грандиозные свидетельства своего честолюбия, где-то да обломается. А, скорее всего, споткнётся о самое себя.

Мимолётная невесомость застала путника где-то между основанием и вершиной, когда ни того, ни другого не было видно без приближающего эффекта. Площадка вошла в тоннель, по спирали обогнула башню и встала в фойе.

Прозрачный «стакан» кабины поднялся, позволил пассажиру сойти. Гостя ожидали два кресла и низкий стол, – готовый офис для приёма посетителей. Пришелец и не ждал приглашения в будуар. Принимающая сторона не удостоила его даже собственной голограммой. Только низкий голос звучал в помещении, и тот казался искусственно синтезированным, как всё вокруг.

– Ничего не меняется в полоумном мире, – сообщил гостю голос. – Новый попрошайка прибыл точно по расписанию. Эй… Сколько Геркулес обещал тебе за наследство? На каком проценте вы сторговались? Только не ври, что не знаешь моего братца.

– Мне хотелось бы узнать его лучше, – ответил голосу Галилей. – Более того, я пришёл просить, чтобы ты не давала ему ничего, хотя бы в ближайшее время. Иначе дело может кончиться плохо.

– Для кого? – не поняла сестра Гарга.

– С деньгами Герк может сделать глупость, которая будет стоить жизни не ему одному.

Высокая дама в халате, с платком, искусно намотанным на голову, вышла в фойе. Галилей достал из кармана кокон. Оболочка лопнула. Внутри зашевелилось что-то тёплое, задёргалось и вдруг развернулось перед дамой большой белой бабочкой с узором на крыльях. Существо вспорхнуло, исполнило пару неуверенных кульбитов над столом, наполняя фойе ароматом фиалки. Лёгкий сквознячок пронёсся по помещению, облачко пыльцы растворилось в воздухе. Бабочка поднялась к потолку и опустилась точно на платок, уложенный на хозяйкиной голове. Вцепилась лапками и застыла.

Сказать, что женщина испытала шок, значит, ничего не сказать. Паралич лишил её не только остроумия, но и голоса. Она замерла с распахнутыми глазами, словно ослепла. Шок продолжался, пока насекомое не взмыло к потолку. В следующий раз оно опустилось на спинку кресла. Гарга Шайен взяла себя в руки, подхватила подол, приблизилась к бабочке и наклонилась, разглядывая её «витиеватый узор».

Галилей ждал. Надеялся, что дама удостоит его аудиенции. Рассчитывал, что подарок смягчит её нрав, но скоро засомневался. Он знал: в Метрополии подарки требуют особенной деликатности, чтобы дарящий случайным образом не подчеркнул своего превосходства. Только Галилей был нищ, а Гаргана Шайен – богата и элегантна. Галилей был никем, а эта женщина занимала роскошный апартамент. Он не надеялся даже на знакомство.

Бабочка спорхнула с кресла и приземлилась на край стола. Исполненная достоинства дама присела рядом и предложила гостю занять кресло подальше от бабочки.

– Обычно брат присылает ко мне уродов, – сообщила она. – В последние годы я только и делаю, что принимаю его посланников. Значит, не давать ему денег?

– Поговори со мной о брате.

– С человеком от Геркулеса у меня не вяжутся разговоры. Нет, тут что-то не так. Выкладывай напрямую, какие указания получил?

– Только синяк.

– Это он тебя?.. – Гарга указала на разбитую челюсть пришельца. – Надеюсь, ты не остался в долгу.

– Мне надо расспросить о Герке у человека, который хорошо его знает.

– Ты простодушен. Это выглядит подозрительно.

– Просто не хочу тратить время на игры, в которых не разбираюсь. У меня его слишком мало. Не исключено, что твой брат мне может помочь. Но, пока я не доверяю человеку, не могу принять его помощь.

– А мне доверяешь? – прищурилась Гарга.

– Ты мне помощь не предлагала.

– И даже не била в челюсть. Что хочешь узнать о брате?

– Его выгнали из альматории за кражу оборудования, которую не смогли доказать. Это действительно была кража или произошло событие, о котором учёные предпочитают не докладывать?

– Был агрегат – не стало агрегата. Это что?

– Я не очень понимаю специфику работы инфологов, но ПАВ-технологии предполагают спонтанные аннигиляции.

– Вот что я тебе отвечу, гость: никто, кроме Геркулеса с краденой машиной дел не имел. Выносил он её по частям через дверь, депортировал через окна или аннигилировал, чтобы материализовать в своей конуре – кому это интересно? Он материально ответственное лицо. Был… лицом. Теперь от него и задницы не осталось.

– Я хотел уточнить…

– Послушай, гость! Я выплатила все его неустойки только для того, чтобы не позорить клан. Между прочим, сумма была немалая.

– Он пошёл работать в альматорию, чтобы иметь доступ к мощным приборам. Какой смысл их красть?  

Гарга закинула ногу на ногу и закатила глаза в потолок, под которым порхала большая белая бабочка, пахнущая ночной фиалкой.

– Доступ к глубокому кошельку, – уточнила она. – Геркулес с детства был одержим идеей разбогатеть. Он решил, что научное открытие, которое всколыхнёт мир – самый короткий путь к цели. Разве у него на лбу не написано? Он и теперь уверен: достаточно родить идею, чтоб потом всю жизнь снимать прибыль. Грави-панель, к сожалению, изобрели до него. Теперь ПАВ – единственная перспективная область.

– И очень опасная.

– За опасность платят хороший коэффициент, а братец всегда был жадным до денег. Не дам! – постановила Гаргана. – От меня он получит средства только на погребальный обряд.

– Разумно, – согласился гость.

– Так ты, в самом деле, не будешь просить?.. – ещё раз уточнила женщина и удивлённо приподняла брови. Точно, как делал её брат, чтобы выразить собеседнику недоверие. – С тобой случилась беда? – догадалась она. – У тебя вид несчастного человека. Потерял кого-то из близких?

– Всех сразу.

– По вине моего непутёвого брата?

– Нет.

– Впервые слышу, что несчастье случилось, а Геркулес ни при чём. Только не торопись делать вывод. Неприятности этой цивилизации, как правило, без него не обходятся. Просто связь не всегда очевидна. Послушай моего совета, гость: проанализируй беду ещё раз. Я уверена, связь найдётся. И что? Он действительно допрыгается до неприятностей, если получит от меня транш?

– Наверняка. Я бы сказал, неизбежно.

– Уверен?

– Больше чем в пяти постулатах информологии.

– Какая сумма решит вопрос?

– В другой ситуации, я бы разговаривать с твоим братом не стал, но в моей – может помочь только он.

– Значит, ситуация безнадёжна.

– Когда терять нечего, приходится рисковать. Расскажи мне о нём ещё.

– Что тебя интересует, несчастный человек. Может ли он украсть? Может. Убить? Может. Предать – легко! Мой брат Геркулес способен на все низости рода человеческого во имя своих безумных идей. Так ладно был бы учёным. Он ведь и инженеришка, скажем прямо, неважный. Учился с трудом. Еле-еле сдал тест…

– Почему родители лишили его наследства?

– Лишили? – удивилась Гаргана. Её статная фигура провалилась в кресле, будто человек внезапно лишился опоры. – У этой скотины повернулся язык?.. – женщина встала, поправила подол халата, прошлась по фойе до лифта и вернулась.

«Либо «розы» нальёт, – предположил Галилей, – либо в окно вышвырнет». Свободный полёт мог начаться с границ стратосферы и закончить жизненный путь пришельца на полимерном газоне планеты. Такой короткий, бессмысленный, но насыщенный впечатлениями жизненный путь. Он бы не стал сопротивляться такому исходу. Однако ничего подобного не случилось. «Розу» в богатых домах наливали только званым гостям, а окон в Заповеднике Игл не было предусмотрено проектом, поскольку верхние этажи находились в зоне разреженного воздуха и планетарный ресурс не транжирили. Гаргана взяла себя в руки и вернулась в кресло.

– Шайены – древнейший геймерский род, – сообщила она. – Когда-то очень известный. Издавна наши предки зарабатывали состояние на прокачке тархов. «Серые» кланы – работа искусная, кропотливая. Навыки передаются из поколения в поколение. На продаже удачно прокачанного тарха можно заработать состояние, которое обеспечит безбедную жизнь новому поколению. Но лишь один из миллиона получается настолько удачным, что начинает приносить прибыль. И в Игре, и в реале. В кланах геймеров – это главное сокровище. По традиции оно передаётся самому азартному из наследников. Самым азартным был Геркулес. Но этот дебил, получив наследство, даже не активировался в Игре. По прошествии лет персонаж обесценился до статиста. Кто виноват?

– По традиции, если отказывается главный наследник – право переходит к ближайшему родственнику. Почему ты не стала играть?

– Потому что тарх от меня отказался.

– Разве может персонаж отказаться от игрока?

– Тарх-Шайен смог. Он входил в сотню самых мощных и совершенных тархов «Демоники». Он мог все.

– Чем он это мотивировал?

– Фоновая вестибуляция только у Геркулеса.

– То есть, «восходящий» эгрегор?

– Точно. С другими наследниками Тарх-Шайен работать не захотел.

– И ты не можешь ему простить…

– Не могу простить позор клана. Из богатых и успешных геймеров мы превратились в пустой генофонд.

– Почему он не стал играть?

– Эту тему Геркулес не обсуждает ни с кем. Только спроси – убежит от тебя  в подземелья.

– Спасибо за совет.

– …Если только ты сам не геймер «Демоники». Увлекался?

– Нет, – улыбнулся гость, – предпочитал симуляторы, но игра-то известная. 

– Ты пилот? – догадалась Гаргана.

– Инженер, но лицензию пилота имею.

– Космот?

– Когда-то был.

– Странно… что вас свело? В Метрополии жизнь скучна, если ты не игрок. В игре, которой занимались Шайены, можно было жить интересно и весело. Только мой недалёкий брат предпочёл играть в жизни. И, говоришь, доиграется, если открыть ему счет?

– Обязательно. Человек из клана геймеров может себе позволить… не видеть разницы между игрой и жизнью.

Гаргана махнула рукой, словно непутёвый брат Геркулес находился в соседнем кресле.

– Какие надежды на него возлагали! Он мог стать сказочно богатым и влиятельным человеком. Вместо этого спятил на своей информологии: начал искать тархов в реале. Сначала изобрёл теорию, что человечество произошло от них. Решил, что сможет доказать эту ахинею комиссии акадепа. Потом увлёкся приборами, которые невозможно создать.

– Тархи – твари информационной природы?

– Компромисс между информационной и материальной. Инфома, которую можно совершенствовать бесконечно. Из амулета вырастить трехголового дракона, ручного и ласкового, способного плевком обратить цивилизацию в прах. Тарх-Шайен был таким.

– Они приходят из «серого поля»?

– С какой стати тархи беспокоят космота? На прокачку этих тварей уходят сотни лет. Тебе, как новичку, Совет Игры не даст даже примитивной инфомы. Прежде проживёшь в «Демонике» десяток человеческих жизней. Я знаю великие кланы Игры, успешные и богатые, которые в жизни не возьмутся за тарха… – женщина вздохнула, глядя на бабочку с узорными крыльями. – Этот психопат теофазный, мой братец, не просто опозорил себя. Он поставил крест на клане Шайенов. Наши родственники, как дефективные мутанты, вынуждены платить за услуги репродуктивным центрам. А раньше… даже на генетическом материале можно было хорошо заработать. Мало, что он опозорил род. Он превратил нас в беспомощных иждивенцев. Так какая сумма решит вопрос?

Лифт вернул Галилея на станцию «Золотой Струны», когда планета отвернулась от солнца, а экспрессы увеличили интервал, чтобы сократить его на солнечной стороне.

– Формируем маршрут? – спросила «Моби-Эн», но Галилей не ответил. – Ты не в порядке? Есть проблемы привыкания к гарнитуре? Отрегулировать громкость и тембр? Изменить настройки? Дать справки по ближайшей инфраструктуре… выбрать нужное из списка… вывести список целиком на обзор… сделать с обзора проекцию… объёмную проекцию… плоскостную…

– Отстань! – сказал Галилей и поймал себя на том, что стал похожим на обитателей Метрополии, вечно погружённых в себя. На «генофонд», который не любит принимать решение вместо компьютера. Однажды это должно было случиться, потому что космот наконец встал на Землю двумя ногами. Сегодня первый раз в жизни космос, не то чтобы отпустил бродягу, но немного ослабил хватку. – Едем в школу Каспера, – объявил секретарю Галилей. – Нужно оповещение адресата и оптимальный маршрут.

– Школа публичной политики и юриспруденции… – уточнил секретарь, – учебное заведение, которое готовит будущих…

– Вот что меня бесит в Метрополии, так это справочная система! – вспылил пользователь. – Сто раз поклонишься, прежде чем получишь простую справку, но каждому столбу про тебя известно!

– Справочная система считает своим долгом предоставить полную информацию, – стал оправдываться секретарь.

– Я просил?.. Я не могу решить, в каком объёме получать информацию? Я похож на дефективного мутанта?

– До школы можно добраться по третьей меридиональной ветке. Станция «Школьная Площадь». На турникете гостю подгружают локального гида. Его следует активировать и подчиняться указаниям в точности. Отключение от сети на территории кампуса будет приравнено к нарушению порядка. Кроме школы публичной политики, в зоне много учебных заведений и легко заблудиться. Предпочитай общественный транспорт, он бесплатный, а у тебя имеется долг. Человек, имеющий долг, не может пользоваться платным транспортом при наличии бесплатного.

В ожидании экспресса Галилей ещё раз поинтересовался состоянием собственных дел, увидел несколько безответных обращений Шайена и послание от Неоны, которой инфолог успел надоесть. Банковский долг Галилея за истекшие сутки увеличился многократно. Он представить не мог, откуда взялась такая убойная сумма, поэтому запросил подробности, и понял, что каждая минута на Земле человека без денег обходится очень дорого. Когда на счету водились средства, жизнь не стоила ни шиша, потому что доходный процент покрывал издержки за использование воздуха и прекрасные планетарные виды. Они, как выяснилось, тоже просмотрены не бесплатно. Галилею насчитали за пользование подогретыми тротуарами, за бесцельное топтание у общественного фонтана, которое имело тариф. Даже консультация по колючкам у цветочного павильона… Галилей поинтересовался, какая участь ждёт человека, если ему в принципе нечем платить за то, что он жив. И как скоро ответственность настигнет банкрота. В ответ получил справку из этического кодекса Новой Доктрины, согласно которой добрый человек может всю жизнь задарма топтать тротуар у фонтанов. Он будет пользоваться доступным транспортом и жильём, носить одежду, которую выберет из специального каталога, питаться едой, которую доставят  прямо к столу. Достаточно сообщить идентификационный код и заявить о несостоятельности. Еда же, уверял секретарь, будет вполне приличная. Та самая, что для всякого прочего контингента, питательная и богатая витаминами, только что без излишеств. Выплаты пособий на «никчемность» будут соответствующие текущей экономической ситуации. Но если гражданин-иждивенец однажды разбогатеет, то может быть уверен – банк вытряхнет из него за выпитое и съеденное с процентами. Несчастному придётся расплачиваться до конца своих дней. Путём несложных расчётов Галилей пришёл к выводу, что субъекту, который иждивенствовал в течение года, лучше не богатеть и даже не стараться найти работу.

– Ничего постыдного в этом нет, – уверял этический кодекс Доктрины. – На планете Земля таким способом существует девяносто процентов популяции.

– А остальные десять?

– Живут на сбережения, полученные в наследство, получают грант на общественную программу. Воспитание детей… – сообщил секретарь, немного порывшись в сети, – попечительство, участие в культурных проектах, в развитии творчества, самообразовании и самозанятости населения… Всё предполагает расширенные пособия.

– А бездельники? – удивился пришелец. – Зачем они в таком количестве здесь нужны?

– Как зачем? Это наш генофонд.

– Что такое генофонд? – уточнил Галилей с опаской.

Для космотов всех поколений это слово являлось ругательным, таким же неприличным в обществе, как для землян – «суррогат».

– Генофонд, – ответила с гордостью «Моби-Эн», – бесценный ресурс цивилизации. Талантливые учёные и смелые первопроходцы с орбиты не падают. Они формируются из генофонда путём длительного естественного отбора. Казалось бы, человечество изучило геном «от и до»… казалось бы, может моделировать организм любой сложности, исключая все возможные сбои и отклонения, но!.. Сколько генетики не пробовали создать гениальную личность – все попытки терпели крах. Это прерогатива самой природы.

– Один-ноль в пользу информологии, – заметил Галилей, но обсуждать идею с Энциклопедией отказался.

Третья линия меридионального экспресса была старой, почти исторической ценностью, и проходила по территориям таких же старых районов. Галилей видел кварталы, в которых давно не селился народ. Этажи дорог и пешеходных галерей, построенные во времена, когда его телескоп только проектировали на далёкое будущее. Старые города, виденные на симуляторах, оказались не похожи на прототипы, однако ненадолго отвлекли пришельца. «Люди умирают – города остаются, – подумал он. – Что останется от меня, когда я умру?» «Моби-Эн» учуяла внутренний диалог и немедля предложила услуги. Во время поездки пришелец узнал, когда и кем был построен городской квартал, плывущий за окнами, кто здесь проживал и чем занимался; какие развлекательные заведения находятся вблизи, и что стоит знать туристу, чтобы не выглядеть идиотом.

Поезд вошёл в тоннель, пейзаж сменился рисованной «хроникой», которой не хватало только ракеты Гагарина, низко летящей над прилавком со сладкими пирожками. «Что мне, что Гагарину… вырваться на орбиту – подвиг с риском для жизни, – рассуждал Галилей. – Только ему за это поставили памятник, а мне – надают по шее».

«Хроники» сменились морским пейзажем, разлитым поверх городского квартала, и эта несуразица только добавила колорита планете. «Ничего от меня не останется, – осознал пришелец, – ни на планете, ни в Галактике. Кто я такой? Столько народу гораздо более достойного прожили и ушли, не оставив наследства. На капсуле с моим прахом будет написано просто: «умер потому что родился», потому что всякая рождённая тварь должна умереть. Особенно, если не имеет средств к существованию. До «Школьной Площади» оставалось полторы остановки. Сеть, которую Галилей обязан был держать в активном режиме, начала собирать информацию о школах и учебных центрах района.

Сквозняк кондиционера носил по полу шарик, похожий на «голубка». Соседи забыли в кресле пищевой контейнер. Галилей достал из кармана конфеты, купленные для Каспера. Развернул одну и положил на язык, но ничего не почувствовал. Вкус еды он потерял вместе с координатой телескопа на бортовом компьютере в один злополучный день. С тех пор ему было всё равно: что минеральный коктейль, от которого воротят носы пациенты Неоны, что изысканные сладости для наследника Тетриархов. Лишь бы что-нибудь отправить в желудок и не чувствовать за поясом дискомфорт.

– «Инициативный Центр Репродукции», – сообщил секретарь. – Здесь заранее занимают место в тамбуре, потому что в зоне частичный карантин и пустые сегменты не открываются, если нет входящего пассажира.

Сам не зная зачем, Галилей занял место.

– «ИЦР» занимается вопросами репродукции частных лиц, – уточнил секретарь, – не задействованных государственными программами. Это приватная остановка. Никаких публичных объектов в зоне нет. Чтобы попасть на приём, нужно заранее получить приглашение.

Галилей отключил гарнитуру и стал в тишине ожидать остановки экспресса. Вскоре к нему присоединились два существа, пол которых он определить затруднился. Люди сопровождали пузатый кипер и сосредоточенно молчали.

– Не подскажешь… – обратился Галилей к одному из них, – Новая Доктрина позволяет размножать суицидальных психопатов?

Ответа не прозвучало. Люди вышли на станции, следом за ними выплыл «беременный» кипер. Пришелец ступил на платформу, похожую на зал ожидания космопорта. Люди с кипером направились к турникету «неонатального» корпуса, который пропустил их без церемоний, но закрылся перед пришельцем.

– Надо иметь допуск и быть в сетевой доступности, – сказал турникет, – подойди к инфотумбе, там… где офис генетиков, – уточнил он и мигнул указателем в нужную сторону.

Пока Галилей шёл, «Моби-Эн» основательно просветила его по всем «репродуктивным» вопросам: объяснила, чем андрогины отличаются от гуманоидов. Откуда берутся «тупиковые мутации», и почему они «технически» бесплодны. Что такое «чистый генофонд», и какие дотации Доктрина выплачивает женщинам, согласным выращивать  естественные половые клетки. Секретарь предостерёг Галилея от идеи «умышленно отказаться от пола» и предупредил о сложных заболеваниях, которые угрожают поклонникам данной «моды».

Краткий экскурс завершился унизительной идентификацией личности: представлением Инициативному Центру банкрота без финансовых перспектив, пациента психиатрического «курорта», ограниченного в возможности распоряжаться собой… Галилею показалось, что инфотумба сморщилась от отвращения, но анкету приняла к сведению. А чем ей было заняться? Народу к генетикам почти не было. Всего по персоне на скамейку, сложенную из мягких кресел. И те не спешили попасть на приём. Некоторые уснули, другие пропали в сетях. Возможно, забыли, зачем пришли. Когда из корпуса вышел человек в медицинской форме, никто и не дернулся. Галилей немедля воспользовался ситуацией. 

– Можно поговорить? – обратился он к генетику. – Рассказать о проблеме и узнать, как ты к этому отнесёшься... – генетик притормозил. – Хочу взять на воспитание малыша. Думаю, буду хорошим наставником. Но не знаю, можно ли это сделать.

Сотрудник опешил, но, будучи человеком наблюдательным, сообразил, что клиент не зря топтался у тумбы. Позорные данные идентификации, которым Галилей желал провалиться, выложились на обзор. Сотрудник задумался, изучая биопаспорт. Состояние счёта его интересовало в последнюю очередь. Возможно, у Галилея, как у Герка Шайена, на лбу был нарисован знак голодранца, жаждущего богатства.

– Я подумал… – оправдывался Галилей, – если кто-то из родителей, заказавших наследника, вдруг откажется… Насколько мне известно, это бывает.

– Своего завести не хочешь? – неожиданно спросил генетик. – С твоим уровнем интеллекта можно воспользоваться государственной программой поддержки. Зачем сирота? Средний коэффициент сироты, от которого отказались, в разы ниже, чем у тебя. С чужим ребёнком будет неинтересно. Не обследовался ещё?

– Это как?

– Если подписаться под государственную программу, можешь иметь сразу двух и самостоятельно выбрать пол. Близнецы обойдутся дешевле. Обратись в Экваториальный Центр, мы занимаемся только частным заказом. У нас ты сможешь продать генетический материал, если конечно захочешь.

– Прямо сейчас? – удивился клиент.

– Если решил – можешь продать сейчас.

– И купят?

– Купят.

– А сколько дадут?

– Торговаться будешь после обследования. Мало ли, какие дефекты найдутся. Ты ведь жил в космосе?

– Жил.

– Плохо. О!.. Да ты клон! – заметил генетик и резко заторопился. – О чём речь? Мы работаем только с оригинальным ресурсом.

Галилей присел, потому что ноги отказались нести его дальше по жизни. О том, чтобы завести наследника, он всерьёз никогда не думал. И подумать не успел, как получился облом. Его родовая ветвь должна была завершиться на нём после семи идентичных клонов. По легенде, так решила одна богатая дама, когда её любовник по имени Римас променял её на молодую особу. Женщина вложила состояние в проект, согласно которому каждые полвека на свет должно появляться её «любимое тело» с мозгами, не отягощёнными опытом прошлых взаимоотношений. Только почему-то сама не воспользовалась плодами проекта. По другой легенде, основателю рода кто-то проспорил именно такой бонус, бессмысленный с точки зрения здравого смысла. Галилей не очень интересовался вопросом. От прародителей наследник не получил ничего, кроме имени «Римас». Ни жизненных задач, ни фамильного состояния. А может быть, получил. Может, на Галилее закончились и идеи, и средства. Последние деньги клана растратил Сэм. Пришельцу достался лишь пустой кошелёк и полный загадок космос.

Из какого хаоса возникла «династия», теперь уж не знал никто. Раз в полвека на свет исправно появлялись одинаковые организмы, каждый со своими «дефектами». Ни один из шести предшественников не повторил судьбы предыдущих. Не повторились ни профессия, ни характер. Все семеро отличались друг от друга так, словно не имели ничего общего кроме внешности, и та была под вопросом. А главная штука, что никого из них, кроме Галилея, не осталось в живых. Все умерли молодыми, потому что брались за непосильную ношу. Все надорвались, все допрыгались до проблем, которые преодолеть не смогли. Такая «программа рода» больше годилась для боевых тараканов, которыми нелегально торгуют экспедиторы Космотранса. Для кактусов или пираний, пожирающих всё вокруг. Почему была выбрана эта схема, а не какая-нибудь поумнее, было не его, Галилеево дело. Его дело было появиться на свет, учиться, работать, потому что на АКСах никого не кормили бесплатно. О продолжении рода он задумался только теперь, сидя в кресле фойе репродуктивного центра, и мысль нашла в голове благодатную почву.

Инфотумба анализировала анкету клиента и выдавала утешительные советы. Машина додумалась до того, до чего никогда бы не додумался Галилей: «Надо заняться здоровьем. Полная санация творит чудеса, – утверждала машина. – В нашем центре оздоровительные процедуры выльются в такую-то сумму… Следует серьёзное внимание уделить поиску женского донора. На это уйдёт время, но благоприятная комбинация возможна. Статистически, клон может иметь здоровое потомство, если безукоризненно следует предписаниям. В тяжёлом случае не надо пренебрегать психиатрической помощью…» – клиент увлёкся и не заметил, как обзавёлся компанией.

– Вот ты зачем сюда явился! – услышал он. – А я подумал, что ты решил меня навестить!

– Каспер? – очнулся Галилей.

– …Решил, что ты едешь ко мне. Наивный я, правда?

Молодой человек надулся, и Галилей неожиданно для себя получил то, зачем пришёл в ИЦР: сироту, от которого отказались родители. И теперь мог совершенно спокойно о нём заботиться.

– Чуть-чуть не доехал, – объяснил опекун и отдал ребенку конфеты.

– Ой! – удивился Каспер. – Для меня? Значит, всё-таки ехал… – юноша стал успокаиваться, когда заложил за щеку сахарную «подушку». – Ну… тогда ещё ничего. Жить можно. Я даже вышел на станцию, хоть мне и нельзя. Специально, чтобы встретить, чтоб ты не плутал по кампусу. Потом мне показалось, что ты проехал мою остановку. Отключил сеть и спишь или разговорился с кем-то из пассажиров. Ты же любишь поболтать с незнакомыми. Только с теми, кто в тебе нуждается, говорить не любишь.

– Извини, малыш. Застрял в дороге. Решил заняться здоровьем. Видишь, какая очередь.

– Это не очередь, – заявил Каспер, глядя на сонных клиентов. – Это наши. В кампусе их гоняют, заставляют плавать, в игры играть, чтобы развивались физически, а они проезжают остановку и сидят здесь часами. В подогретых ложементах. Им напитки бесплатные носят, в сетях дают зависать.

– Как твои дела, Каспер?

– Хорошо, – отчитался юноша. – Ко мне прекрасно относятся, у меня хорошие педагоги по танцам и речи. По риторике так себе, но дядя Ли сказал, его скоро заменят. Со мной занимается индивидуальный психолог. Между прочим, не такой хам, как Зая. Правда, и я уже не веду себя как дурак. Могу сказать речь. Не падаю в обморок при виде толпы. Теперь я веду себя как уверенный в себе начинающий оратор, у которого много идей в голове и все государственной важности.

– Тянут на Сверхновую… – пошутил Галилей. – Сверхновую Доктрину, я хотел сказать.

– Тянут, – согласился начинающий оратор. – С некоторой натугой.

– Каспер, одолжи мне денег, сколько не жалко.

– На репродукцию? – удивился юноша. – Гал, ты спятил!

– Нет. Если доверяешь, просто так одолжи. Лучше тебе не знать, зачем. Ты ведь предлагал деньги Сэму? Ему были не нужны, а мне нужны, даже очень. Я согласен получить в долг сколько угодно, и не буду обещать, что скоро отдам. Не буду обещать, что отдам вообще.

Юноша приложил ладонь к сердцу.

– Я готов отдать тебе всё, что имею, – сказал он. – Только денег у меня больше нет. Я и раньше мог распоряжаться не всеми финансами, а теперь… после наших похождений на «Гелио» – дядя Ли мой опекун и куратор. 

– Значит, дядя Ли присвоил тебя вместе с состоянием.

– Нет, он отсрочил моё совершеннолетие до наступления умственной зрелости, потому что физической ему показалось мало. Вообще-то, дядя Ли желает мне счастья. То есть, заботится обо мне. Короче, до окончания школы и получения социального статуса, я не имею права распоряжаться деньгами. Но… – Каспер огляделся, выключил гарнитуру и перешёл на шепот. – Я могу продать Оперу вместе с кивой. Она очень дорого стоит.

– Выброси из головы. Твоя Опера стоит не больше паркового фонаря. Кива может потянуть больше, если найдётся идея, как её применить.

– Это собственность деда, которой не может распоряжаться никто, кроме меня. Опера и особняк. Но особняк я продать не могу, а Оперу вытащить из павильона можно быстро и просто.

– Оставь её для потомков.

– Мне уже предлагали за эту штуку хорошие деньги.

– Разговор окончен!

– Разве? По-моему только начат.

– Мы говорим о разных вещах.

– Нет, мы говорим о том, где взять деньги. Если не продать Оперу, то я не знаю, где взять... Надо было раньше думать, до того, как мы отправились на орбиту и навели там погром. Есть другой вариант – попросить поклонников скинуться. Знаешь, сколько их у меня? В кампусе я – знаменитая личность. Мне каждый день приходят послания и предложения дружить. Если я скажу, что нужны средства на предвыборную раскрутку…

– Я тебя выпорю раньше, чем дядя Ли доберётся до твоей знаменитой задницы.

– Ко мне подходили даже в экспрессе, – вспомнил наследник. – Но если дядя Ли узнает, что я ехал в общественном транспорте… 

– Вот и сиди в кампусе. Учись риторике. Мне не нужны общественные поборы. Общественная огласка тем более.

– А если не говорить, на что пойдут средства? Пусть думают, что на новый музей. Это модно.

– Дядя Ли тебе покажет музей… И правильно сделает.

– Он, конечно, узнает, – согласился молодой человек. – Вернее, ему доложат. Дядя Ли узнаёт всё, что захочет. Гал, если скажешь, для чего нужны деньги, может, мы выпросим это у государства? То есть, я выпрошу. Ты же знаешь, как я умею добиваться цели. Эта черта мне досталась от деда, а дядька, не смотря ни на что, все-таки меня любит.

– Нет, парень, мы ничего не будем выпрашивать. Я пришёл проведать тебя, убедиться, что ты в порядке. Мне не понравилось, как Шайен отнёсся к тебе во время нашей последней встречи. Не знаю, что он сказал, что сделал, но ты внезапно уехал, и мне было неспокойно.

– Тот человек, что пришёл к тебе в клинику с пятном на костюме? – вспомнил Каспер. – Ничего особенного не сказал, – юноша принял позу Шайена и даже немного ссутулился. – Он сказал: «Ты, мелюзга! Видел синяк на челюсти Галилея? Так вот, не уберёшься с моей дороги – у тебя будет такой на всю морду!»

– И всё?

– Всё. Я решил, что глупо мешать. Этот человек тебе нужен больше, чем я. Я решил не убивать твоё время. Ты же обещал приехать, когда разберёшься. Гал, можно я вернусь с тобой в клинику?

– Хватит с меня клиники. И с тебя тоже хватит.

– Куда же ты денешься? Давай, переедешь ко мне в заповедник. Продадим Оперу, отправимся куда-нибудь путешествовать?

– Ты вернёшься в школу, и будешь учиться, стараясь как можно меньше раздражать дядьку.

– Но ты обещал! – воскликнул Каспер.

– Я ничего не обещал! И контракт на воспитание сироты не имею! То, чем я занимаюсь – не детские игры! А я – не Сэм! Посмотри на меня внимательно и заметь разницу!

Спящие студенты проснулись, чтобы посмотреть на сердитого Галилея. Увлечённые сетью, слегка отвлеклись. Каспер застыл с оттопыренной щекой, за которой таяла большая конфета.

– Тогда возвращайся к Зае, – ответил он. – Философствуй с ним в кабинете, и напивайся «розой» в компании кактусов. Сам станешь похожим на кактус. Какая разница, откуда я возьму деньги? Это ведь мой долг перед памятью Сэма… На! – он снял гарнитуру с уха и протянул обидчику. – Неона хочет с тобой говорить, а ты опять отключился.

– Никаких Опер! – приказал Галилей. – Чтобы я больше этих глупостей от тебя не слышал. Никаких поборов с поклонников, потому что долги приходится отдавать с процентами, на которые ты не заработал. Запомни, пожалуйста: ничего бесплатного не бывает даже для генофонда! Дядька правильно сделал, что лишил тебя статуса. Я бы на его месте поступил точно так же. Да, Неона!.. – ответил он и позволил собеседнику прожевать конфету. – Что случилось?

– …Понимаю, что тебе до нас дела нет, – пожаловалась лаборантка. – Только клиника с твоей подачи превратилась в притон для дебилов! Я предупреждала: умственная отсталость – не наш профиль. Не знаю, может быть, тебе нравится с такими общаться, но мне они ни к чему.

– Не обращай внимания на инфолога, – посоветовал Галилей, – сам отвяжется.

– Пока отвяжется, я потеряю работу.

– Выгони его!

– Выгоняла. Он возвращается и снова ходит за мной. То дурой меня обзывает, то предлагает секс. 

– Запри его в карцере. Он, кажется, был в восторге от игл ночного мутанта. Считал их совершенством природы.

– Я бы предпочла, чтобы ты отвадил его от клиники навсегда, и впредь с дебилами общался подальше от заведения.

– Он мне нужен.

– Зачем? – удивилась Неона. – Разве не понятно, что это клоун?

– Ладно, я возвращаюсь, – пообещал Галилей. – Прямо сейчас.

Неона ждала пациента на парковке, и тот заподозрил неладное. Шайена не было видно нигде. Ни на крыше, ни в буфете, ни в палате, в которой царил бардак. Лаборантка проводила пациента до порога, чтобы видеть реакцию. Одежда Галилея была вывернута наизнанку. Перекопанная постель стояла на боку. Из шкафов и тумб были выброшены вещи Каспера: горшочки для кактусов валялись вперемешку с упаковками от конфет.

– Любуйся, что он устроил, – сказала Неона. – Этот псих решил, что ты прячешь файл, украденный с глиссера. Просил тебе передать, что без его помощи ты пойдёшь по скользкой дорожке Сэма, а я до конца карьеры останусь у Заи на побегушках. Как тебе заявление? – женщина обнаружила в хламе упаковку снотворного и тут же спрятала в рукаве. – У меня никогда не будет собственной практики и клиентов. А почему? Потому что ношу белый водяной камень, – она подняла прядь волос, чтобы показать серёжку, спрятанную за ухом. – Разве видно?

– Боюсь, что да. Это жемчуг?

– Камень рода. Мать его носила всю жизнь и была успешным учёным, основала кафедру в институте психиатрии. Это память о семье, я не демонстрирую её кому попало. В конце концов, какое Шайену дело до моей карьеры? Может, мне удобно работать здесь, но это не значит, что я ничтожество.

– Он прав. Ты тянешь на себе всю работу, а Мирзаян бессовестно тобой помыкает.

– И ты туда же?

– Твой профессиональный статус не ниже. Шайен, может, излишне прямолинеен, но прав.

– Знаешь, что он задумал? Отправиться на «Кардиналь». Думаешь, разбираться в тайнах? Ничего подобного. Он собирается спереть прибор, который возможно, погубил телескоп.

– Знаю.

– У него есть шанс проникнуть на базу?

– Без меня – нет.

– Гал, я тебя не пущу! Запру в карцере. Только через мой труп ты отправишься ему помогать. Сам – пусть катится! Пусть творит, что захочет.

– Так он и покатится. И, чего доброго, помощника себе найдёт. Такого же ненормального. Скажи мне, как психиатр, он болен?

– На всю голову! – подтвердила Неона. – Как врач говорю: обострённая прогрессирующая теофаза. Диагноз, который требует постоянного наблюдения. Если в такие руки попадёт опасная вещь…

– Пусть лучше она попадёт в руки деятеля вроде Сэма?

– Ты всерьёз веришь, что он сам разработал прибор?

– Не знаю.

– Люди с его диагнозом выдумают ещё не то. Где подтверждение? Где доказательства, что не украл? Что прибор, о котором он говорит, вообще существует? Я наводила справки: второй ступени АДФО нет и в проекте, а личность по имени Герк Шайен – вор и мошенник. Последнее доказано. Первое – под вопросом.   

– Можно посмотреть на твою жемчужину?

Неона с раздражением выкрутила из уха серьгу и положила в протянутую ладонь.

– Нейтральный минерал, – объясняла она, пока белая капля переливалась светом вечернего солнца. – Я здесь не потому, что это ношу, а потому что мне так удобно. И уйду, когда захочу. Когда сочту нужным. А ты… Короче, я всё сказала, а ты – делай выводы!

– Красивая штучка.

– Обыкновенная, – ответила женщина и вернула серёжку на место. – Идём. Я буду благодарна, если Шайен сегодня же уберётся из клиники и забудет сюда дорогу. Он знает о трагедии телескопа не больше тебя. Сабуров мог ошибаться. Их с Сэмом легко понять: ребята попали в передрягу, хватались за любую возможность. А ты… с какой стати с ним церемонишься? Им должны заниматься психиатры другого профиля. И вообще, я бы его из карцера не выпускала.

– Он в карцере?

– Твой инфолог не давал ни жить, ни работать. Испортил растения. Перессорился с пациентами. Заглючил раздатчик – решил поставить себя на довольствие. Усиленный рацион себе прописал. Зая узнает – пустит его на корм рыбам. Выпускай своего приятеля сам… и катитесь ужинать в ресторан. Короче, валите отсюда оба! – сказала женщина и удалилась.

Герк подполз к порогу карцера. Его глаза, не привыкшие к свету, сузились до презрительных щёлок.

– Предатель, – произнёс узник. – Правильно, всегда так поступай: проворачивай за моей спиной делишки. Все так делают. Да, космот, я деньги люблю! – заявил он, поднимаясь и отряхивая одежду. – Что ещё сестрица обо мне рассказала? Я действительно люблю деньги больше всех вас вместе взятых. Больше скажу: когда мне предложат выбрать между деньгами и этим миром, я выберу деньги, потому что женщины всё равно бросят, друзья предадут, карьера окажется лженаукой, а деньги останутся...

– Деньги тоже убегут от тебя, Шайен.

– Да, и деньги от меня убегут, но по ним я буду плакать меньше всего. Понял? Вот за это я их люблю! А людей – ненавижу!

– Пойдём наверх, пообщаемся.

– Что ты плёл обо мне этой дуре? О чем вы договорились за моей спиной? Никогда не прощу.

– Разве я просил прощения?

– Что я сделал тебе плохого? Разве хоть раз обманул? Чем заслужил недоверие? Нет, ты ответь, чем?

Галилей вытолкнул Шайена из лифта и вернулся, чтобы запереть карцер. Чтобы на ночного мутанта не падал свет коридора. Он слышал ругань с соседнего этажа и в глубине души соглашался с упрёками, потому что действительно не доверял. Никому из землян Галилей не смог бы довериться целиком, разве что каждому понемножку. На полу карцера валялась пустая ёмкость, выдранная вместе с куском витрины; упаковка драже, которые помогали пьяному чувствовать равновесие. Гаргана была права. Его товарищ промышлял воровством, причём не старался этого скрыть, потому что крал из принципиальных соображений. «Этот дурак уверен, что мир виноват перед ним, – утверждала Гаргана, – и обязан не только извиниться, но и материально компенсировать душевный надлом». Галилей ещё раз ощупал колючки, уцелевшие на лысом теле мутанта. Они напоминали мягкую хвою, которая неуверенно, но всё ещё держалась за ветки. Словно решала, кому проиграть пари.

В палате Герк успокоился. Прекратил истерику, даже прибрался – поставил на место кровать.

– Гарга не даст тебе денег, – сообщил Галилей. – Но обещала оплатить счета, которые не покажутся ей безумными.

– Ей кажется безумной даже порция ванильного крема. Она считает, что достаточно половины порции.

– Мы не обсуждали размеры дотаций.

– Она оплатит только билет до орбиты в один конец.

– Там нас и развернут.

– Нам повезёт! Должно повезти. Только бы дотянуть до шестого соляра, а там… Ты знаешь их транспортные базы! Экипаж расслабляется – «банка» на открытых причалах.

– Знаю, – подтвердил Галилей. – За попытку угона сразу отрывают башку. Там ребята простые.

– Можно наняться в Космотранс на вахту в один конец. Так делают, чтобы экономить на транспорте.

– Я-то наймусь, а тебя куда деть? Выслать почтой?

– Я такой же инженер как ты!

– «Барабан» ты… с фоновым «вестибюлем»!

– В крайнем случае, могу сопровождать грузы.

– В экспедиторы ворьё не берут. Своего хватает.

– Тогда ищи выход сам, – обиделся Герк. – Думай, что делать, а я рассмотрю предложения.

– Я ещё ничего не решил.

– Всё решено. Тебе надо время, чтобы смириться с мыслью: мы выдвигаемся к телескопу и точка! Всё или ничего! Сейчас или никогда! Цель будет достигнута любой ценой.

– Сначала ответишь мне на вопрос.

– Да, – подтвердил Шайен. – Меня попёрли за кражу. Да, я украл, и что? Я для себя это сделал? Я это сделал для науки, для прогресса отупевшей цивилизации! Для того чтобы она хоть чуточку поумнела! А как я должен был поступить, если по-другому никак? Из-за одного прибора встала работа, а шеф упёрся: без санкции акадепа ни шагу. Как будто акадеперы что-то понимают в ПАВ-технологиях.

– Эту историю я знаю и без тебя.

– А что ты хотел спросить? – не понял Шайен.

– Нет… ничего.

– Спрашивай!

– Я передумал.

– Нет, ты ищешь повод отделаться от меня, потому что не находишь причину.

– Когда захочу отделаться, мне не понадобится повод.

– Послушай, Гал… Да, я не эталон благочестия, но «колбу» с «Кардиналя» надо забрать. Нельзя оставлять её ни акадеперам, ни депарбесам. Всё равно не освоят прибор, только угробят Галактику. Если получится, мы сдвинем с мёртвой точки научный прогресс, и дебилы-инфократы больше не помешают. Пожалуйста, поверь. Рискни. Что ты теряешь? Они отняли у тебя всё, даже не извинились. Ты для них больше чем покойник: тебя просто нет. Судьба сохранила твою жизнь для того, чтобы рискнуть. Мы будем изучать самый удивительный феномен из всего, что может предложить человеку природа. Дело опасное, но оно того стоит. Может быть, это единственное, во имя чего стоит жить. Поверь, более грандиозной задачи человечество до сих пор перед собою не ставило. Даже не предполагало, что есть такие. Гал, да если б ты мог представить, какие перспективы стоят за Декодером, ты бы не сомневался. Ты бы сказал, что до этой минуты цивилизация занималась белибердой, и только теперь может понять, что собой представляет мир, откуда он взялся и почему Вселенная не имеет границ…

– Не имеет?

– Я знаю, что ты чувствуешь. Сам бы не доверял такому проходимцу, как я. Но шанс выпал именно нам. Тебе и мне. Сама судьба выбрала нас из многих. И вон ту сердитую тётку, которая заперла меня в карцере, тоже возьмём с собой…

Неона приоткрыла дверь и осмотрела порог.

– Что случилось? – спросил Галилей, заметив расстройство. – Потеряла что-нибудь?

– Серёжку. Наверно, плохо закрепила.

– Когда выходили из палаты, она была на тебе.

– Точно помнишь?

– Она была на тебе даже в лифте. В лаборатории смотрела?

– Серьгу потеряла, детка? – обрадовался Шайен.

Неона вышла. Галилей осмотрел захламлённый пол на месте, где Неона снимала серёжку.

– Перетряси здесь всё, – распорядился он. – Добавь света, пройдись по полу на всякий случай… и приберись!

Галилей вышел следом за расстроенной лаборанткой.

– Это не просто камень, а память рода! – сокрушалась женщина.

– Жемчужина – не инфома. Пропасть не могла. Одежду смотрела?

– Смотрела.

– Разденься и перетряхни ещё раз.

– Бесполезно, Гал. Искала везде!

– Значит, надо поискать свежим глазом. Поднимай своих пациентов, пусть подключаются. В лаборатории есть индикаторы минералов?

Женщина прислонилась к стене и закрыла руками лицо.

– Я не могу её потерять...

– Возьми себя в руки! Надо мобилизовать народ.

– Все спят.

– Шайен так орал, что разбудил даже червяков в коллекторе. Я организую поиск, а ты – приведи себя в порядок и подумай, как оптимизировать процесс. Сканер найди.

– Он здоровый, как шкаф!

– Найди портативный.

– Нет у нас портативных! Зачем они здесь?

– Неона! Кончай паниковать! Надо действовать!

Женщина отправилась в лабораторию и пропала. Она не вышла, когда пациенты клиники прочёсывали территорию, разбитую на сектора. Не откликнулась на призывы Шайена, который обследовал палату и много чего нашел, но только не то, что надо. Утром к дежурству приступил куратор Мирзаян, и не увидел в случившемся трагедии. Накричал на Неону, отругал пациентов, мельтешащих по коридору. Отобрал портативный сканер, который с трудом удалось добыть, и тут же запер прибор в шкафу. Мирзаян пригрозил уволить персонал и выписать всех, кто ползает по периметру на карачках. После событий дверь лаборатории оказалась наглухо заперта. 

– Всё идет хорошо, – уверил Галилея инфолог. – Нам нужна эта женщина. Она – наш оберег, открывашка для турникетов, маршрутная карта на край Галактики. Ты не знаешь, какие полномочия у психиатров, работающих на Мирзаяна! Его клиентура – весь кабинет министров.

– Не надейся. Ты для неё – псих теофазный. И я… такой же.

– Тогда напомни красотке основы теоники, которые она прогуляла в школе: из теофазных личностей вырастают самые грандиозные идеи цивилизации, которые двигают её по пути прогресса.

– И самые безумные, которые губят…

– Нас будет трое, фавора! И всё получится. Я с самого начала это знал, но не видел третьего человека. Теперь вижу. Эта женщина – то, что нужно. Ты же не хочешь, чтобы к нам по дороге прилип какой-нибудь чмырь? Если нас будет трое – шансы возрастут многократно, потому что троица – устойчивая система опоры. Вот увидишь, она согласится. За тобой она потащится на край Вселенной.

– Скажи проще: она тебе нравится.

– Она – мне, ты – ей. А я понравлюсь тебе, как только получу прибор. Когда-нибудь, он будет называться «колба Шайена», а ты…

– Прибор могли эвакуировать с «Кардиналя» вместе с персоналом.

– Не могли. Акадеперы – тупицы и трусы! После того, что случилось с «Погонщиками», они законсервируют АКСу навечно. Включи мозги, инженер! Если б они забрали «колбу», зачем эвакуировать экипаж? Поди к нервной тётке и пригласи в экспедицию. Пригласи сейчас. Они только что поцапались с Мирзаяном. Поди, пока она его ненавидит. Начнёт работать – снова полюбит.

Галилей пошёл, хотя сам от себя не ждал большей глупости. Пошёл, словно поддался гипнозу и по дороге не придумал никакого оправдания своему поступку.

– Неона… – позвал он. – Это Галилей. Надо поговорить.

Дверь приоткрылась. Заплаканное лицо мелькнуло в проёме и скрылось в приватной комнате.

– Входи, – пригласила женщина. – Только не вздумай меня утешать. Сядь и послушай. –

На полу стоял упакованный кипер. Шкаф, где хранились личные вещи, был пуст. Рабочее поле мерцало архивной зачисткой. Файлы с пометкой «Н» исчезали один за другим. Неона была одета в дорожный костюм и серьёзно настроена. – Через час найдёшь Мирзаяна и обрадуешь… – попросила она. – Скажешь, чтоб искал себе новую лаборантку. Прошу тебя об одолжении, потому что сама с ним разговаривать не могу. У меня от него чесотка! Что я смешного сказала? – рассердилась женщина, заметив улыбку на лице пациента. – Думаешь, не уйду? Думаешь, не найду себе такого же места? – Неона вытерла салфеткой нос и сунула руки в карманы. – Никогда бы не согласилась работать на урода, если б не боялась потерять специализацию. Когда-то самоубийцы были благодарными, хорошо платили за реабилитацию, а теперь только проклинают. Скоро депармед решит, что их расстройства лечить нерентабельно и запретит препятствовать суициду. Думал, я за эту работу держусь? Хватит. Устроюсь в бригаду реанимации. Сутки дежуришь – неделю спишь.

– Не торопись. Одной авантюрной экспедиции позарез нужен психиатр с суицидальной специализацией. Похоже, ребятам всерьёз надоело жить.

– Так я и знала, – вздохнула Неона.

– Ты принята на работу.

– С ума сошёл? Вам не суицидальная нужна... а параноидально-психиатрическая терапия, пока не поздно. – Вас обоих доставили не по адресу. Здесь люди восстанавливаются после попытки самоубийства. Планируют её пациенты другой лечебницы.

– Хорошо, что ты согласилась. Я боялся, откажешь.

– Нет… – обречённо вздохнула женщина. – Вокруг дурака весь мир дурнеет. Кто вас выпустит за орбиту, двух тупиц?

– Трёх, – уточнил Галилей. – Инфолог сказал, втроём пустят.

– Куда? Может, я неправильно тебя поняла?

– Туда, где Мирзаян тебя не достанет. Где на борту космический ноль и кислорода процентов десять! Зато приятная компания и интересная работёнка.

– Прекрасно… – Неона опустилась в кресло и уставилась в пузырь мерцающего экрана. – Дай минутку подумать, – попросила она, – куда вас определить. Есть хороший пансионат для теофазных… обуянных идеями вселенских масштабов. Контингент подходящий: ученые и студенты. Надо правильно составить анамнез. Некоторых вылечивают. Правда, толку – ноль. Сплошь рецидивы.

– Шайен считает, что «колбу» лучше забрать. И я с ним согласен.

– При желании… найдёте в пансионе единомышленников. Лекции будете друг дружке читать. По инфологии. У них расширенный доступ к библиотекам. Не удивлюсь, если в подвале своя обсерватория.

– Неона, а вдруг Декодер спроектировал он? Допусти невероятную мысль: мы лично знакомы с человеком, который просчитал фантастический прибор. Ходили по одним коридорам, дышали одним воздухом и отказались помочь, когда он просил нас о помощи. Как ты будешь жить с этой мыслью?

– Он вор и мошенник.

– Скорее всего… Но вдруг он при этом ещё и гений? Да, он странный малый, но от фактов не увернёшься. Логика в его рассуждениях есть. Пусть информационная, пусть непонятная никому, кроме «теофазных психов». То, что мы не понимаем друг друга – нормально. Мы люди разных миров, но Вселенная одна на всех, и пока ещё без границ. Может она не Вселенная вовсе, а опасная «инфа», записанная на недоступный «носитель».

– Если тебя легализовать, как уцелевшего с телескопа, получишь психическую инвалидность, а это пожизненное пособие, и немалое. Хватит женщинам на подарки. Будешь себя хорошо вести – будут выпускать в парк к каруселям.

– А если дело не в «колбе»? Тебе спокойно жить, когда АКСы пропадают на границе соляра? Хочешь дождаться, когда проблема доберётся до Метрополии?

– Что ты мне предлагаешь?

– Работу.

– Суицидального психопата не выпустят на орбиту. Тем более не доверят управлять транспортом.

– Детали экспедиции я буду обсуждать только с её непосредственными участниками.

– С шарлатаном, – напомнила лаборантка. – С «поклонником сновидений», который перестал отличать иллюзии от реальности.

– Распаковывай кипер и продолжай работать. Нам понадобится эвакуатор, чтобы добраться до «Гелио».

– Хорошо бы запереть в карцере вас обоих. Пусть Зая разбирается… я буду далеко.

– Ты запираешь туда всех, кого не можешь вылечить?

– Только безнадёжных. Меня за маневры с эвакуатором без разрешения Заи лишат не только лицензии, но и статуса.

– Мы с Шайеном возьмём тебя в заложницы. Выживешь – получишь пособие.

– Нет… надо вас определять в пансион, пока я ещё на работе. Говорила Зае: не надо тащить в клинику непрофильных пациентов, если не знаешь, что с ними делать. Ещё Сэм был жив – говорила. Я во всём виновата! – вспомнила лаборантка. – Я притащила в клинику Сэма. И тебя… настояла, чтобы Зая не отдавал в депарбез. Почему-то мне стало жаль вас обоих.

– Тебе просто нравятся симпатичные парни. Так почему не прогуляться за соляр в приятной компании?

Первое явление «распроклятой сестрицы Гарги» состоялось в день отбытия на орбиту. Эвакуатор стоял у склада с экипировкой «для покорителей космоса». Герк Шайен вел провальные переговоры с инфотумбой. Жаловался на жизнь, на сестру