Дядюшка Гренс все-таки вынужден был возобновить не вовремя прерванный спуск в нижний павильон, утомительный, а главное, унизительный для своего отшельнического достоинства. Но прежде чем он осознанно решился на этот шаг, прошло немало дней, и небо заповедника на заре окрасилось в кровавый цвет, не характерный даже для его апокалиптических фантазий.
Он прошелся по поляне вокруг особняка Матлина, несколько раз прокричал "ау". Но, не дождавшись ответа, был вынужден подняться в рабочую комнату на второй этаж, где бледно-желтым эфирным свечением тлело нечто огромное, взрывоопасное, ядовитое, то, что Феликс привык называть панорамой и через которое (Гренс это знал наверняка) был выход на связь со всеми закоулками ЦИФа.
-- Але, -- прошептал он, -- я знаю, что ты меня слышишь. Выйди поговорить.
Панорама не шевельнулась, а Гренс опустился перед ней на колени и горько заплакал.
Феликса в ЦИФе как раз таки не было, но как только ему стало известно, кто сидит и плачет на полу его особняка, он примчался сей же момент, не пытаясь выяснить, что произошло, чтобы не травмировать и без того подавленного Гренса.
-- Я дождался, -- сообщил Гренс, -- когда мальчики, наконец, уснут... Я пообещал им не делать глупостей. Теперь ты мне пообещай.
Матлин кивнул в ответ, будто заранее был согласен на все.
-- Голли мне сказал, что ты надеялся... -- Гренс покряхтел, пощупал себя за бороду, почесал затылок, пока у него не сложилось впечатление, что все внимание Матлина без остатка нацелено только на следующую фразу. -- Спасибо тебе за надежду, хоть она оказалась напрасной.
-- Что с Альбой? -- испугался Матлин.
-- С Альбой? Они оба не в себе. Я затрудняюсь сказать, кто больше. Вчера мы чуть не потеряли Альберта, -- сегодня я уже опасаюсь за рассудок Голли.
-- Что? Что значит "чуть не потеряли"? Это нормальная потеря сознания или... был яркий свет, когда вы "теряли" его?
Гренс отмахнулся, дав понять, что не собирается переживать заново этот неприятный момент, а тем более выслушивать его научное объяснение.
-- Он тебе больше не достанется. Можешь забыть о нем. Голли сказал, что не даст ему просто так "покончить" с собой. Знаешь, что ответил этот мальчик? "Я не с собой собираюсь покончить, а с тем кошмаром, который меня окружает". Скажи, пожалуйста, ученый человек, этот ребенок однажды просто растворится в воздухе и больше ничего не будет?
-- Я сразу предупредил тебя, кто он, -- спокойно ответил Матлин, и это спокойствие чуть было не стоило ему скандала, -- спасло лишь полное отсутствие сил у Гренса, который не был уверен даже в том, что сможет самостоятельно подняться с пола, из красной полосы вечернего солнца.
-- Ах, Альберт, Альберт... -- бормотал он. -- Если бы я только знал, как добраться до твоего отца. Что же мы натворили...
-- Я должен увидеться с ним.
-- Зачем? -- удивился Гренс.
-- Может, я смогу сделать то, что не получилось у вас с Голли...
-- Ты хочешь отговорить его "покончить с кошмаром"?
-- Терять уже нечего.
-- Есть, -- возразил Гренс, -- еще как есть... Его добрую память о тебе. Больше ты от него ничего не получишь. Это тебе не Андрюша Короед, которого можно замучить до смерти, вытащить с того света и снова замучить. Этот мальчик, может быть, не знает, чего хочет, зато точно знает, чего не хочет. У меня сложилось впечатление, что он не хочет жить, и я его прекрасно понимаю... даже в чем-то завидую. А вообще-то... - Гренс со скрипом поднялся на ноги, -- я должен вернуться к рассвету. Единственное, что могу посоветовать тебе по старой дружбе, -- расспроси моего засранца. Как следует допроси. Чаще всего он, конечно, обманывает. Найди способ заставить его говорить правду. -- Он так же скрипя, развернулся и поковылял к лестнице.
-- Ты уверен, -- остановил его Матлин, -- что я не должен даже проститься с ним?
-- Да, -- спохватился Гренс, -- чуть не забыл! -- он вынул из кармана обрывок клеенки. -- Возьми. Это все, что он велел тебе передать. Больше вам действительно говорить не о чем.
Когда фигура Гренса растворилась в алых лучах заката за дальними аллеями, Феликс рискнул развернуть послание и прочел его в окно, распахнутое над садом. Вдумчиво и выразительно, как учили на пионерских линейках. Будто под окном стояла ликующая толпа соратников по борьбе, а не мертвая безветренная тишина.
Все можно ставить на дыбы,
Гнуть телеграфные столбы,
Тысячелетние дубы -- корнями к небу брошены...
Не гнется лишь тугая нить,
Прочнее... не с чем и сравнить,
Одна лишь линия судьбы, направленная в прошлое.
Не прочел он вслух лишь последней, самой красноречивой строки, смысл которой навсегда остался для него загадкой: "Феликсу Матлину, другу моего отца, с уважением и благодарностью посвящаю".
Еще секунду Феликс находился в стадии осмысления происходящего. Впрочем, никто не знает, чему равнялась секунда такого осмысления. Вполне возможно, что минутам, часам, но алое солнце еще не успело коснуться краешка павильонного горизонта.
-- Стой!!! -- закричал он в вечернюю тишину парка. -- Гренс, остановись! Вернись! -- но обратно вернулось лишь сонное эхо.
Феликс бросился к панораме и вывел обзор с единственного уцелевшего "глаза-наблюдателя", ушедшего под купол павильона. В красных сумерках паркового ландшафта было отчетливо видно, как крошечная фигура старого Гренса из последних сил, что есть мочи, улепетывает в направлении горы, подозрительно бодро перебирая уставшими ногами и опираясь на белую палку с крюком на конце.
-- Ксарес, -- Матлин переключился на связь с ЦИФом, -- помоги мне, родной. Я за все отвечаю. Это последний раз, когда я отвечаю за все.
Ксарес настороженно поглядел на него из темноты переходного отсека, в котором его застала связь.
-- Ты решился?
-- Еще не совсем. По дороге решусь окончательно.
Ксарес еще раз настороженно поглядел на Матлина и по-человечески кивнул.
-- Мне надо время, чтобы подготовить индикатор. Часа три.
-- Через три минуты я буду у тебя, -- ответил Матлин и вскочил в лифт.
Индикатор, который мадистологи между собой обычно называют "зеркальным", Ксар раздобыл у Кальтиата. Точнее, получил в подарок. Это приспособление, казалось бы, совершенно бесполезное для фактуролога, изначально применялось для индикации и коррекции технических биоструктур, подверженных "глюкам" переменной агравитации: разболтанные ускорители мкроскоростного диапазона, оборудование антенн, элементы конструкций, побывавшие в аномальных зонах, -- все эти "тонкие материи" в критической ситуации подвержены такой аномалии, как сдвижка временной координаты. Чтобы выявить сдвижку, точнее сказать, идентифицировать предмет, иногда используют такого рода "зеркала" для выявления возможных агравитационных отклонений в системе. Но Кальтиат нашел этому полезному изобретению применение совершенно нетрадиционное и использовал не иначе как для индикации призраков. Сам он призрака любой сложности распознавал без помощи технических средств, но если кто-нибудь сомневался в диагнозе Кальтиата -- индикатор окончательно устранял недоразумения.
Внешне аппарат был похож на гибкую раму. В раме располагался невидимый глазу экран, который в нормальном режиме обладал эффектом идеально отражающего зеркального полотна. Фактически в сбалансированном состоянии он и был идеальным отражающим полотном. И каждый "нормально сбалансированный" пользователь мог увидеть в нем реальное отражение. Но призраки, двойники, мадистогенные проявления любого характера, не обладающие крепкой агравитационной (в данном случае временной) привязкой, непременно наводили помехи. Изображение запаздывало, опережало, трансформировалось или отсутствовало вовсе, что приводило "нечисть" в неописуемую ярость, чреватую потерей контроля.
С самого начала Ксар с Кальтиатом настаивали на "зеркальном" тесте, приводя массу аргументов в защиту такого метода, но Матлин не принял ни одного и наотрез отказался от подобных экспериментов над Альбой. Несмотря на то, что оппоненты навалились со всех сторон. Он и сейчас не принял бы ничего подобного, если бы не ощущал, что время уходит...
Ксарес смог отрегулировать зеркальный контур до полной идентичности отражения, и, если возможные деформации не напугают Альбу до смерти, Матлин надеялся получить его истинную координату "бытия". Имея четкий диагноз, он готов был обращаться к кому угодно: к специалистам по агравиталистике, которые заняты такими серьезными проблемами, что вряд ли станут слушать его, адаптированного фактуриала. Он готов был идти за помощью к самой мадисте, если б только знал, куда идти. Когда-то, увидев прибор впервые, он решил испытать его на себе. По форме эта штука удивительно напомнила ему старое овальное зеркало, висевшее в прихожей московской квартиры все его детство. Но, протрезвев от воспоминаний, он увидел в нем себя пятилетним мальчишкой, отчаянно корчащим рожи, намазывающим на стекло кусок пластилина, и сказал: "Хватит. Для Альберта это будет слишком". Ксар не настаивал. Только поинтересовался, что это было у него в руках и зачем это надо намазывать на зеркало? "Ты когда-нибудь был ребенком?" -- спросил его Матлин, но ответа не получил.
Не получилось у Матлина и опередить Гренса. Когда они с Ксаром глубокой ночью вышли из лифта на соседнем ярусе заповедника, папа Гренс уже штурмовал последний подъем. Встреча состоялась у самого порога хутора.
-- Убей лучше меня! -- кинулся к Матлину Гренс. -- Сначала меня убей! Я не позволю! Не пущу! - но, увидев Ксара, резко изменил траекторию и, приведя в боевую готовность свою крючковатую палку, занял оборону у входа в дом.
Матлин снял протектор, швырнул его в грязный снег и засучил рукава.
-- Ну, давай!
Разогнавшись с порога, Гренс пошел на таран, но Матлин успел схватиться за палку и рванул ее с такой силой, что Гренс, не останавливаясь, пролетел задом до ближайшей канавы и завалился на спину. Но подниматься на ноги не спешил.
-- Убей меня, Матлин! Сейчас же убей меня! -- кричал он, захлебываясь в истерике, хватая руками комья грязи. -- Только не трогай мальчика! Я не хочу этого видеть. Сначала меня...
Матлин подошел к нему и воткнул палку крюком в землю.
-- Смерть надо заслужить. Не знаю, получится ли у тебя... -- скрип двери оборвал его на полуслове. Голли, сам на себя не похожий от усталости, вышел на порог с зажженной лампой.
-- Заходите скорей. Он без сознания.
Феликс с Ксаром вошли в дом и плотно заперли дверь на засов. Альба лежал на полу в большой комнате, раскинув в стороны руки, бледно-зеленый, покрытый испариной, в разорванной на груди сорочке, будто ему не хватало воздуха, несмотря на то, что все окна в комнате были открыты нараспашку. А Голли, поставив лампу возле его головы, аккуратно стер губкой пот сначала с лица Альбы, потом со своего лба.
-- Не знаю, что делать, -- сказал он. -- С каждым разом его труднее приводить в чувство. Это может продолжаться сутки...
-- Я, конечно, могу откачать... -- предложил Ксар.
-- Не надо, -- остановил его Матлин, -- поставь зеркало к стене и закрой простыней.
-- Что вы придумали? -- испугался Голли.
-- А ты принеси ведро холодной воды.
-- Холодной воды? -- переспросил он.
-- Или это поможет, -- пообещал Матлин, -- или я немедленно отдамся на растерзание твоему отцу. Времени нет. Мы должны попробовать. Это действительно шанс -- и для него, и для меня.
Принимая от Голли таз с водой из холодного умывальника, Феликс непременно прочел бы молитву, если бы имел хоть малейшее представление, как это делается.
-- Расстегни ему рубашку до пояса и уйди прочь.
Голли успел отскочить, но брызги достали ему до колена. Альба не шелохнулся, только чуть-чуть приоткрыл глаза. Матлин приподнял его за плечи.
-- Ну давай, парень, возвращайся к нам. Здесь есть кое-что для тебя...
Альба подтянул под себя колени и лениво потер руками мокрые глаза.
-- Феликс? -- удивился он.
-- Поднимайся. Ты можешь стоять?
Он огляделся по сторонам, но, увидев Ксара, удивился еще больше.
-- Феликс, ты издеваешься надо мной? Конечно, могу...
-- Взгляни, что мы принесли, -- Матлин поднял на ноги промокшего до нитки Альберта и подвел к белому полотну, закрывающему кусок стены. -- Это зеркало, -- объяснил он, -- специально для тебя. Ты не должен его пугаться, если ты смелый мальчик.
-- Нет, ты действительно надо мной издеваешься, -- вертел головой Альба, пытаясь смахнуть с волос как можно больше брызг. -- Когда это я пугался зеркал?
-- Ты можешь разбить его вдребезги -- оно твое.
Ксар взялся за край простыни, а Голли забился в угол и закрыл лицо руками.
-- Нет!!! -- раздалось из открытого окна. Папа Гренс налег грудью на подоконник и попытался закинуть колено, но не нашел за что схватиться руками, по самый локоть вывалянными в грязи. -- Мальчик мой, иди к папе!
Альба обернулся.
-- Дядя Ло? Вы тоже надо мной издеваетесь?
Дядя Ло так и застыл в раме, как собственный портрет. Только глаза его на этот раз были гораздо более безумными, а физиономия -- гораздо более чумазой.
Повернувшись, Альба увидел в зеркале себя... бревенчатую стену, сплошь увешенную картинами, Голли, забившегося в угол между скамейкой и шкафом, безумные глаза дядюшки Ло и Матлина, который стоял у него за спиной и любовался отражением Альбы с таким недоумением, будто принял его за обман. Альба даже обернулся, чтобы убедиться, все ли в порядке с чудаком Фреем. Его отражение обернулось в точности так же.
-- Спасибо, -- улыбнулся он и шагнул к зеркалу, -- это именно то, что нужно. -- Он снял с себя мокрую рубашку и швырнул под ноги отражающемуся двойнику. Но мокрая тряпка шмякнулась об стену и приземлилась рядом с такой же мокрой тряпкой, летевшей ей навстречу. Однако Феликсу показалось, что тряпки в полете все-таки успели поменяться местами. "Обман зрения", -- сказал он себе. Картинка в зеркале не изменилась.
-- Ты в порядке?
-- Спасибо, Феликс, я так долго этого ждал. Ты ведь простишь меня, если узнаешь, что все это было глупой шуткой?
-- Что именно?
-- Все, что было... То, что я успел наговорить и наделать. Теперь все, обещаю... Где-то в глубине души ты ведь никогда не сомневался в том, что я фантазер, но никогда меня не предал. Правда?
-- Как ты меня напугал, паршивец. Что я тебе только не прощу... все, что хочешь, -- с облегчением вздохнул Матлин и отошел от зеркала, благо, что Альба уже самостоятельно держался на ногах, хоть и не соображал, что болтает. Матлин чувствовал, как медленно и постепенно рассудок возвращается к нему, и с удовольствием наблюдал, как двойник Альбы, такой же мокрый и довольный, стоял по ту сторону зеркала. Они интересовали друг друга, похоже, в одинаковой степени и уж гораздо больше, чем заботы "дядюшек" об их здоровье.
-- Слава богу, -- проговорил Матлин и направился к Гренсу, -- иди-ка умойся и свари нам хорошего кофейку, а я, так и быть, сделаю у тебя генеральную уборку. -- Но интуитивный импульс все-таки заставил его на мгновение обернуться назад: зеркальный двойник закрыл глаза, развернулся и медленно пошел прочь. Альба сделал шаг за ним вслед.
-- Остановись! -- успел крикнуть Матлин, но добежать не успел. Следующий шаг -- и индикатор утратил свое зеркальное свойство. Альбы перед зеркалом уже не было. -- Стой! Верни его, Ксар, сделай что-нибудь...
Когда в контур рамы вернулась зеркальная поверхность, Матлин увидел лишь самого себя, безумные глаза Гренса в оконном проеме на фоне утренних сумерек да Голли, который так и остался сидеть на полу между скамейкой и шкафом.
"Что-то изменилось вокруг, -- рассуждал Феликс, вглядываясь в зелень парка с балкона своего особняка, -- то ли небо стало непривычно серым, то ли мне это мерещится? Наверно, будет дождь. Все парит... парит... Сколько можно стоять? Пора заниматься делом. Вот только я не помню, остались ли у меня здесь какие-нибудь дела?" Сколько времени Матлин простоял на балконе -- он ни за что бы не угадал. Он снова не был в состоянии отличить минуту от часа. Он лишь помнил, что точка на пологом склоне холма, ведущего в заповедник, была крошечной, а теперь стала похожей на человеческий зародыш. Сколько можно было стоять, опираясь на заросшие мхом перила, перебирая в памяти какие-то нескладные картинки на осколках разбитого зеркала и стараясь выложить из них новый узор, -- более нелепое занятие на этот час трудно было себе представить. В голове прокручивалось одно и то же алое полотно с наспех нашитыми лозунгами: "Зачем ты пришел сюда, человек?" "Что тебе здесь надо?" "Почему теперь стоишь, не уходишь?" "Может тебе некуда уйти? Так скажи..." "Зародыш" увеличивался в размерах, разрастался, заполнял собой пространство сада, и Матлину уже страшно было повернуть взгляд в его сторону, и только одна мысль: "Что это может означать?" молниеносно привела его в чувство. Присмотревшись, он не сразу понял, что это вовсе не эмбрион, а фигура, навьюченная тюками выше головы. С третьей попытки ему удалось узнать в этой фигуре Голли Гренса, который к тому времени уже пересек границу павильона и нырнул в заросли парка. Протрезвление Матлина сменилось неприятным ощущением озноба.
"Еще один, -- думал он, -- такой же, как я. Что ему сейчас ни скажи -- он не поверит ни одному слову. Только тогда, когда через двадцать лет он сам будет стоять возле этих перил..." -- от этой сцены у Матлина сжалось сердце, и он готов был простить несчастного акрусианина за одну порцию хорошего дождя. Но дождь не шел, а Голли уже поднимался по ступенькам. Его рюкзак занял собой выступ, служивший некогда тумбой для каменного льва, того, что двадцать лет назад порвал цепь и сбежал в заповедник вслед за павлином. Матлину показалось, что именно этот огромный рюкзак и есть единственный признак жизни на планете призраков.
-- Теперь я буду жить здесь, -- сообщил Голл, -- если ты, конечно, не возражаешь... -- и остановился у зеркала Кальтиата, небрежно повернутого "лицом" к стене. -- Решил оставить его себе?
Феликс не ответил. К тому моменту все на свете уже утратило смысл -- от печального облика зеркал до знамения грядущего апокалипсиса. Теперь его особенно раздражали бессмысленные вопросы и больше всего на свете -- правильные ответы на них. Голли Гренс, сколько знал его Матлин, всегда олицетворял собой неиссякаемый источник правильных ответов на все на свете бессмысленные вопросы бытия.
-- Ты еще не догадался, -- спросил Голл, -- чем его пугали зеркала? -- Феликс опять не ответил. Даже не пошевелился, только взгляд перестал блуждать по зелени сада и сконцентрировался на ступеньках крыльца. -- Хорошо, я объясню. По ту сторону плоскости, -- Голл указал в центр пустой зеркальной рамы, -- он видел то, чего не должен был видеть никогда... То, что могло его уничтожить. Свой взгляд, Феликс. Единственное оружие, против которого был бессилен. Он боялся только самого себя. Больше ему нечего было бояться.
-- И ты не смог ему объяснить, -- взорвался Матлин, -- что это отражение!..
-- В том мире, -- спокойно ответил Голл, -- где жил Альберт, отражений нет. Там реально все, даже зеркальный двойник. Ты бы на его месте не побоялся?..
Феликс успокоился так же быстро, как вышел из себя, но не нашел что ответить. "Что же это за мир такой?.." -- хотелось ему узнать, и в его мире стало бы одним бессмысленным вопросом больше.
-- Мы должны помочь отцу собраться. Даже если вы в ссоре. Я уверен, он наберет с собой груду барахла. Надо успеть это выгрузить...
-- Феликс, ты бредишь.
-- Через месяц-полтора здесь ничего быть не должно. Все продумать надо сейчас. Когда начнется -- думать будет некогда...
-- Очнись, -- остановил его Голли, -- все уже кончилось. Давно кончилось.