Каждое посещение Гренсом-младшим аритаборской лаборатории вызывало у Матлина чувство необъяснимой тревоги, ощущение, будто что-то непременно плохое должно произойти, при этом совершенно непонятно, откуда именно ждать приключений.
-- Как дела? -- спрашивал он каждый раз у Голли, слоняющегося вокруг стенда, а сам боялся повернуть голову. -- Чего он хочет?
-- Ничего, -- отвечал Голл, -- неделю не выходит из оранжереи. Сидит под деревом, улыбается, детство вспоминает.
-- Разговаривает с тобой?
-- Иногда... на отвлеченные темы. Он изменился, Феликс.
-- Наконец-то.
-- Боюсь, не в лучшую сторону. Аритабор ему не по вкусу.
-- Только не говори, что не можешь справиться с мальчишкой, -- рассердился Матлин, -- на Земле его давно мама заждалась, а в ЦИФе -- папа, пока он тут сидит под деревом... Ладно, пусть сидит. Только не упускай его из вида.
-- Я, собственно, к тебе как раз по этому вопросу, -- нерешительно начал Голли, -- одна дурацкая идея-фикс его все-таки обуревает. Не знаю, насколько это связано с душевной болезнью, о которой ты говорил... -- "Ну, вот. Началось", -- подумал Матлин и приготовился к тому, что его абстрактные опасения начнут воплощаться в конкретные формы. -- Он хочет повторить твой трюк... с Али-Латином. Остаться один на неуправляемом корабле в бестранзитной зоне.
-- Что за бред? -- удивился Матлин.
-- Я пытался ему объяснить, что это бред, что второго Латина не будет, но он уверен, что это и есть отправная точка эксперимента, который ты затеял. Что раскручивать события надо именно оттуда.
-- Интересный поворот...
-- Мне показалось, -- добавил Голли, -- он искренне хочет тебе помочь. И уж, по крайней мере, имеет право знать, что с ним происходит.
-- Ладно, впусти его на корабль и отправь по дальней орбите.
-- Одного?
-- А что делать? Главное, чтобы ты в любой момент смог вернуть его суда. Пусть хоть чем-то будет занят.
Голли утвердительно кивнул.
-- Ах, да, -- вспомнил Матлин, -- сделай ему "картинку" на внешнюю панораму. Пусть все будет так, как в тот раз с Али-Латином.
Голли еще раз кивнул и вышел.
-- Ну что? -- набросился на него Альба. -- Разрешил? Отпустишь?
-- Нет, пока не объяснишь зачем.
Альба вцепился в побег молодой лианы, выдрал ее с мясом, обнажив нежную мякоть древесины, и тут же, словно испугавшись содеянного, закрыл ее ладонью .
-- Я с вами рехнусь, это точно.
-- Ты не должен ничего от меня скрывать.
-- Я не могу здесь! Не хочу! Еще немножко -- и я перестану за себя отвечать.
-- Здесь я за тебя отвечаю. Можешь расслабиться...
-- Не могу! Не могу! Не могу!
-- Послушай, головастик, -- рассерженный Голли извлек своего подопечного из зарослей за ремень, на котором крепился кислородный протектор, -- ты сейчас же кончишь психовать, будешь вести себя достойно, как подобает истинному землянину, и прежде всего объяснишь мне по-человечески, что ты задумал? Что дало тебе право считать себя главным в этой истории, в то время как ты, маленькая гадость, самый, что называется, побочный продукт.
-- Поставь меня на пол, -- прошипел Альба, -- и имей в виду, если ты не выпустишь меня на корабль, Феликсу придется за меня покраснеть...
-- Феликс здесь совершенно ни при чем...
-- Еще как при чем, -- перебил его Альба, -- если я узнаю, зачем Латин вышел на его корабль, может быть, я смогу узнать и о себе. Только я смогу быть посредником между ним и Латином. Или они так и будут тестировать меня на стенде?
-- Ладно, сиди тихо. Я сказал, что ты хороший мальчик, но если Феликс узнает, какой ты псих, он бросит дела, чтобы отвезти тебя на дачу к Татарскому.
Альба послушно уселся в зарослях.
-- Иди же, поставь корабль на старт.
-- Сейчас пойду.
-- Ну так иди...
Уединившись на болфе в стартовой зоне, Голли в первую очередь отдышался. Анализировать ситуацию было бесполезно. Никакой аналитической взаимосвязи происходящего с произошедшим он не видел. Скорее, это напоминало инстинктивный порыв, один из тех проблесков сомнительной "аритаборской" интуиции, в которой он мало что смыслил. Отец обучал его странной науке человеческой психологии на личном примере, не утруждаясь разъяснениями, будучи уверенным, что сыну эта наука никогда не пригодится. О, если б только старый Гренс знал, как был не прав! Если б только старый Гренс знал, какую смуту творил в душе ребенка. "Когда-нибудь я сделаю из тебя человека!" -- кричал он всякий раз, когда Голли удавалось вывести его из себя. От этих слов маленький акрусианин убегал на чердак, потому что не мог понять их сокровенного смысла. "Почему ты не сделал из меня человека? -- недоумевал он теперь. -- Почему я, зная о людях все, не научился их понимать?"
Он проверил маневровые системы по очереди, вручную приводя их в нейтральный режим и запирая кодом, вскрыть который не смог бы даже Суф. Вывел из летного архива "картинку" панорамы, не имеющую ничего общего с аритаборским астропейзажем и несколько раз проверил надежность страховочной блокировки, на случай, если Альбе удастся вскрыть панели управления. Но Альба, появившись на корабле, первым делом подозрительно оглядел его самого.
-- Если эта штуковина привезет меня на Землю или в ЦИФ, так и знай, я вернусь и рассчитаюсь с тобой за все.
-- Ой, как страшно! -- огрызнулся Голли. -- Сейчас нырну в лианы, только сперва отправлю тебя подальше и буду очень признателен, если ты мне поможешь. Гляди сюда: это блок аварийной связи...
-- Ничего не хочу знать! -- Альба закрыл глаза и заткнул уши. -- Только отправь меня в зону, из которой Латин вытащил Феликса и больше ни слова, даже не смей за мной следить.
-- Не знаю, что ты задумал...
-- Пожалуйста, -- взмолился Альба, -- ответь мне на вопрос, только искренне, как землянин землянину, как ты считаешь, животные могут думать?
Голли опешил. Он ожидал провокации, но совершенно не с той стороны.
-- Могут, конечно. Только не так, как люди.
-- А как? Представь себе привязанного к забору йогурта, который дернулся бежать за кошкой. Что он думает? Ах, эта проклятая цепь, которая меня не пустила. Правильно же?
-- Допустим, -- согласился Голл.
-- А что думает в этой ситуации человек? Ах, этот чертов кретин, который привязал меня к забору. Да? Что думает в этой ситуации гуманоид Ареала? Ах, эти чертовы обстоятельства, которые сложились так, что вынудили одного несчастного кретина всякий раз привязывать меня к забору! А что в этой ситуации будет думать мадиста?
-- Ну, продолжай.
-- Никогда. Не смей больше никогда спрашивать, о чем я думаю. И не рассчитывай, что тебе удастся контролировать мои мысли.
-- Вот теперь я понял, о чем ты думаешь, маленький беспомощный фантазер. Ты возомнил себя мадистой и боишься, что Феликс тебя раскусит. Иначе ты бы не удрал со стенда и не рвался б отсюда...
Альба собрался возразить, но передумал и демонстративно повернулся к Голли спиной.
-- Оставь меня одного.
-- Противно смотреть, когда ты такой. Уж лучше бы сидел у отца на хуторе, -- произнес Голли и так же демонстративно покинул корабль. "В этой ситуации нормальный человек просто обязан как следует хлопнуть дверью, --- рассуждал он, -- теперь я понял, отчего мне так неуютно". Точнее, он понял это, наткнувшись на одно из стихотворных излияний, которые отец бережно подбирал за Альбой: "В пустой кромешной темноте мне двери не найти. Мне неуютно было жить. Я чувствовал себя чужим, но как же мне уйти?" Отсутствие дверей! Неужели этот юный сочинитель иногда бывает прав? Может, не стоило ему мешать? Может, отпустить его пока не поздно? -- но корабль уже зашел на дальнюю орбиту. -- "Поздно", -- успокоил себя Голли и еще раз прогнал в памяти последние показания бортовых панелей, не оставил ли он лазейку для маленькой гадкой "мадисты", которая за последние дни утомила его больше, чем самый дальний перелет.
На следующий день Матлин отправился на поиски Голли и нашел его в той самой оранжерее, под тем же деревом, где несколько дней назад просиживал Альба.
-- Наматывает круги по орбите. Доволен, как идиот, -- опередил его вопрос Голли.
-- Сегодня начинаем работу со стендом. Ты нам поможешь?
Голли ничего не ответил, и пока Феликс праздно прогуливался по галереям, собирая вокруг себя как сторонников, так и противников грядущего эксперимента, старался побороть в себе то же самое ощущение дискомфорта, которое недавно мучило Альбу. Пытался понять, каким образом оно могло передаться ему теперь, когда, казалось бы, все должно успокоиться и вернуться в прежний ритм. Он перешел на другое место, но чувство тревоги не покинуло его. Он спустился в лабораторию Феликса и Баю, в которой не было ни души. И на галерее этого уровня не было ни души. Даже на соседних галереях признаков жизни не наблюдалось. Будто обитатели Аритабора внезапно провалились неизвестно в какую дыру, один за другим, как песок в скважину.
Он удержался от соблазна порыться в архивах лаборатории, имея к ним бесконтрольный доступ. И это произошло с ним впервые. Много лет следуя за Феликсом по местам скопления засекреченной информации, он тренировал силу воли, выдержку, но так и не натренировал... Сейчас ему впервые просто не хотелось. Было неинтересно, пусто, тошно и одиноко без маленького вредного существа. Глупого, бесполезного и беспомощного, которое он привык всюду водить за руку. Дня не проходило, чтобы Голл не мечтал от него избавиться. А теперь каждую минуту ждал его возвращения и впервые в жизни начинал понимать своего отца по-человечески, а не так, как подсказывал ему природный инстинкт цивилизации, где уважающие себя граждане никогда не станут посвящать жизнь воспитанию сопливого поколения. Перед ним пульсировал пустой куб экрана панорамы. Шли последние часы, минуты до начала работы. Ничто не нарушало пустоты, пока экран не вспыхнул фоном того же оттенка, что аварийный индикатор болфа.
Манжет Голли сработал "на прием", в контуре панорамы ясно и четко прорисовалась серия навигационных позывных: "Срочно! Срочно! Срочно! Вернись на корабль!"