Самая чертовщинка здесь начиналась в полдень. Безразлично, ливень на улице или солнцепек. Главное, чтобы в комнате, кроме Шурки, никто не присутствовал. Стоило скрипнуть половице в коридоре -- чертовщинка прекращалась, вернее сказать, затаивалась на время, пока скрип половиц не удалится на кухню и не закроет за собой дверь.
"Седьмой день работы вируса "полтергейст", -- записал Шурка в блокноте и выжидающе уставился на монитор, который не проявил ни малейших признаков жизни.
-- Ну, извини, -- сказал он, -- давай начинать, я уже здесь.
Шурка перелистал страницы блокнота. "День первый" -- эта зараза еще не называлась ни вирусом, ни полтергейстом. В первый день ее не стоило даже описывать в блокноте. Что-то есть... что-то мешает работать, рябит по экрану, роется в архивах, перебирает меню, изучает... "принюхивается", выстраивает длинные предложения из "козявок" с вопросительными знаками на конце. "Троянец," -- подумал Шурка и попытался от него избавиться, но даже после форматирования диска вирус не исчез и шаг за шагом продолжил осваивать содержимое компьютера, поражая своим терпеливым упорством. Будто внутри завелся кто-то живой и самостоятельный. Окончательно добило Шурку то обстоятельство, что компьютер невозможно было отключить. Даже после того как шнур был выдернут из розетки, чертовщинка немного растерялась, но от этого не утратила яркости изображения. Ни о чем подобном Шурке слышать не доводилось.
К часу дня все безобразия прекращались, до полудня следующих суток. На второй день работы "полтергейст" обрел дар общения и его вопросительные "козявки" сменились вполне осмысленной попыткой вступить в контакт. Но дискета с записью контакта не читалась, и присутствие в комнате любого постороннего лица действовало на вирус отпугивающе.
"Какой сегодня день? -- спрашивал "полтергейст". -- Какое число? Год? Какая погода на улице?"
"7 ноября 1917 года", -- набирал Шурка на текстовой панели.
"Полтергейст" удивлялся.
"Да брось, я вполне серьезно. Который теперь час? Минуты? Секунды?.. Нет, батенька, твои часы отстают на целое столетие. Чем занимаешься? А что, половину Москвы под снос пустили? Это война прошла или подземные гаражи строят? По Садовому кольцу вереницы котлованов. Это зачем?"
"Где это?" -- спрашивал Шурка, и буквы на экране сменялись планом изучаемой части города с высоты птичьего полета. Затем проекция резко падала вниз и обозначала квадрат, в котором можно было разглядеть надписи на касках строителей и их ядовито-оранжевые комбинезоны.
"Всю Москву расковыряли", -- писал вирус поверх картинки.
"Наверно, меняют трубы, -- отвечал Шурка. -- Впрочем, я этим не интересуюсь".
"А чем ты интересуешься?"

-- Лучше б ты такими делами не увлекался, -- советовали Шурке на работе. -- Летают какие-нибудь идиоты, фотографируют местность. В принципе, есть такая аппаратура... Проверь, не встроена ли у тебя в монитор антенна с питанием... но с другой стороны...
-- ...С другой стороны, -- уточняли другие знатоки, -- это дорогостоящее удовольствие. Просто так развлекаться не будут. Ты спроси, что им от тебя нужно?

Третий и четвертый день работы вируса особым разнообразием друг от друга не отличались:
"Восход солнца во столько-то..."
"Ну и что?"
"Ничего. Интересно. На каких частотах работают каналы телевидения?"
"Не знаю".
"Вот на таких-то..."
"Ну и что?".
"Ты еще не рассказывал мне о своих друзьях".
"Я с вирусами о личной жизни не разговариваю".

-- Нет, это типичный "говорун", -- успокоили его на пятый день работы "полтергейста". -- Кто тебе его засадил, вот в чем вопрос! Теперь он так и будет болтать с тобой с двенадцати до часу.
-- А ну-ка, покажи! -- выскочил за Шуркой в коридор еще один коллега-доброжелатель и, соблюдая методы строжайшей конспирации, перелистал его желтый блокнот с нехитрыми и бессмысленными диалогами. -- Точно могу сказать, что это не "говорун"! Похоже, тебя хакеры зомбируют. И не почувствуешь ничего! Только в один прекрасный день выполнишь все, что прикажут. Это совершенно точно, слышишь?
-- Еще один маньяк, -- подумал Шурка, но с этого момента в душе его поселилось беспокойство, и полудня следующего дня он дожидался в некотором леденящем оцепенении.

"Меня зовут Шура Бочаров", -- представился он вирусу на шестой день работы.
"Очень приятно", -- ответил вирус.
"Так вот, господин "очень приятно", мне не очень-то приятно что-то делать, не имея понятия, для кого и зачем. Либо мы вносим полную ясность в наши отношения, либо позвольте откланяться...".
"Полтергейст" некоторое время переваривал информацию, а Шура нетерпеливо барабанил пальцами по полировке стола.
"Я нуждаюсь в твоей помощи, -- написал вирус на экране. -- Дело очень деликатное. Боюсь, что никто лучше тебя с ним не справится".
"С этого надо было начинать, -- ответил Шура. -- Итак..."
"Встретимся?"
"Встретимся? -- удивился Шура. -- Как и с кем?"
На экране появилась проекция города и ухнулась вниз, застыв прямо над крышей дома. Только после того как картинка уплыла в сторону, Шурка, наконец, узнал свой собственный подъезд, затем дорогу, по которой он обычно топает до метро, срезая подворотнями. Одна за другой промелькнули таблички с надписью станций; " птичка" вылетела на загородное шоссе и стремительно понеслась. Но что это за шоссе и что за лесисто-дачная местность, Шурка сообразить не успел. Изображение затормозило на повороте с трассы, где, кроме километрового столбика, никаких указателей не имелось , и несколько раз скользнуло по размякшей от дождя грунтовой дороге, уходящей в лес.
"Встретимся здесь завтра утром... Что скажешь?"
Но Шурка не знал, что и сказать.
"Как я узнаю тебя?"
"Я сам тебя узнаю, не думаю, что там соберется толпа..."
"Личная безопасность..."
"Гарантируется!"
"Почему бы тогда не встретиться где-нибудь поближе? Может... в районе "Сокола" в одиннадцать?"
"Извини, -- ответил "полтергейст", -- это невозможно".
"Черт возьми, зачем я тебе нужен?!"

В тот же день у Шурки здорово разболелась голова. "Не поеду, -- решил он и успокоился, даже улегся спать раньше обычного, -- определенно не поеду. Да я и в бреду не вспомню, где он показал мне этот перекресток! Да ну..."
Геннадий Степаныч сильно удивился, вернувшись с работы и обнаружив сына в постели.
-- Па, тебе завтра нужна машина? Нет? Не понял... Мне надо кое-куда прошвырнуться. Это недолго. Да, я сплю. Рано вставать...
"Определенно не поеду, -- решил он окончательно, -- пусть скажет, зачем. Пусть скажет, кто такой. В конце концов, кому надо?.." -- Шурка накрыл голову подушкой, но тут же подскочил, будто его цапнуло за ухо что-то ядовитое, и в одних трусах побежал на кухню, где Геннадий Степаныч, еще не снявши пиджака, принимал лечебную порцию кефира.
-- Папа! 152-й километр... Грунтовка идет от шоссе через лес... Там ведь должен быть указатель? Это же дача Альбы?
-- Угу, -- булькнул в кефир Геннадий Степаныч.
-- Ты точно помнишь, что это 152-й километр?
-- Да, -- подтвердил отец, -- указатель они перенесли, когда делали объезд... Кстати, нам пора бы его проведать.
-- Ясно. Мне все ясно, -- сказал Шурка и, вернувшись в свою комнату, повалился на кровать. -- Нет, это точно, что завтра я никуда не поеду.

В восемь утра его разбудил стук входной двери. Елена Михайловна, проводив мужа на работу, просунулась в дверь Шуркиной комнаты.
-- Ты выспался? Завтракать со мной будешь?
Шурка вскочил с постели с необыкновенной легкостью, будто вовсе не спал минуту назад, а только и делал, что дожидался приглашения к завтраку; накинул халат, заперся в ванной, но вместо того чтобы принимать душ, сунул голову под кран с холодной водой и держал ее так до первых признаков обледенения.
-- Куда ты собрался ехать на машине? -- поинтересовалась Елена Михайловна, выкладывая на тарелку горячие бутерброды.
-- Уже никуда.
-- А куда собирался?
-- К Альбе.
-- Он звонил?
-- Послушай, кроме Наташиных родственников, у него кто-нибудь есть?
-- Не знаю...
-- Но вы же подруги! Неужели она ничего тебе не говорила? О его отце, в конце концов, что-нибудь ты должна была слышать?
-- Должна, -- согласилась Елена Михайловна, -- но не слышала. А что это ты вдруг хватился?..
-- Вспомни, все же при вас было. Зачем из этого делать тайны?
-- Какие тайны, Шурочка, о чем ты?
-- Как ты думаешь, кто может интересоваться Альбой, если не родственники?
-- А кто им интересуется? -- Елена Михайловна застыла над чашкой с кофейником в руках.
-- Тетя Наташа раньше лета здесь не появится, правильно?
-- Она бы позвонила нам, -- уверенно ответила Елена Михайловна, и струйка кофе так же уверенно устремилась в чашку, -- обязательно позвонила б. Родственников у них здесь не осталось. А кто может им интересоваться? Кто-нибудь из старых клиентов? Разве что... но ты их предупреди, пусть сначала говорят с папой.
-- Альба уже достаточно взрослый.
-- Нет, лапочка, -- возразила Елена Михайловна, -- сначала пускай приедут сюда. Я отвечаю перед его матерью.
-- А его теоретический отец, вообще-то, может знать о его существовании?
Елена Михайловна улыбнулась.
-- Видишь ли, дорогой. Тетя Наташа мечтала иметь ребенка еще задолго до появления Альберта. В таких ситуациях женщины иногда делают глупости и совершенно неважно, кто его отец, знает ли он об этом... Возможно, это была случайная компания...
-- Возможно, тетя Наташа так напилась...
-- Шура! -- возмутилась мама. -- Что ты говоришь! Ешь быстренько, мне надо собираться.
Елена Михайловна замерла у подоконника, вглядываясь в утренние сумерки двора. Эта привычка у нее появилась с приобретением первой машины и не пропала даже после того, как для машины был куплен гараж. Но раздражение сына она почувствовала спиной, по лязгу ложки в стакане и нервным поерзываниям на табурете.
-- Может быть, конечно... может быть, -- согласилась она, -- иногда, говорят, одного стакана вина достаточно, чтоб ребенок потом на всю жизнь... Но ты, -- обернулась она к Шурке, -- не имеешь права рассуждать... В конце концов, это не наше дело. Главное, что все устроилось. Так что ешь и не ломай себе голову. Если тете Наташе этот отец не нужен -- Альберту он не нужен подавно. Мы его семья.
-- И на портрете точно не он? -- переспросил Шурка.
-- Ну что, ты не знаешь Альку? -- всплеснула руками Елена Михайловна.
-- Точно не он?
-- Он тебе еще не то наплетет, а ты уши развешивай.
-- Ну, мам...
-- Ну что "мам"? Я сто раз тебе говорила, что не знаю этого типа.
-- Может, просто не узнаешь?
-- Да ну, имя редкое. Я бы запомнила. Да и Наташа бы от меня не скрывала.