-- Это я во всем виноват, -- сокрушался Эф. -- Я знал, что мои слова ничего не значат для вас. Ноль! Абсолютная пустота! Что каждое слово, сказанное мной, должно быть заверено коллегией Ученого совета!..
-- Ты слишком самокритичен, -- успокаивал его Бахаут, -- и все-таки будет уместно, если мой допуск войдет в программу управления машиной. Всякое может случиться. Я один остаюсь трезвомыслящим и в критической ситуации хочу иметь возможность поднять вас на орбиту. Уж поверьте, уважаемый Мидиан, с этим маневром я справлюсь не хуже вашего.
Уважаемый виновник паники лежал тут же на медицинском столе под работающим биосканером в полной готовности к любым, даже самым радикальным оценкам своего легкомыслия, и старался извлечь из памяти события прошедшего дня. Из кромешного мрака выплывали песчаные столбы, светило, вдруг оказавшееся в зените над северной широтой. Песочный холм вырастал из-под ног, обволакивал тело, забрасывая маску пыльной крошкой. На месте некогда отважного и полного жизни первопроходца вырастал одинокий курган, смердящий сигналами бедствия. Мидиан вспомнил, как Бахаут выкопал его воздушной струей с полутораметровой глубины. Как Эф вместо того, чтобы помочь, устроил над его телом истерическое душеизлияние с требованием немедленного ухода на орбиту. Оцепенение прошло, когда Мидиан взялся за рычаги машины. Теперь он сомневался, что все это творилось наяву. И это, и то, что привиделось раньше, и то, что могло бы привидеться, если б он не позволил пескам всосать себя в недра планеты. Над ним замаячило удивленное лицо профессора.
-- На кого оно было похоже, сынок?
-- На кота, -- ответил Мидиан, -- желтоглазого зверя человеческих размеров.
-- Удивительно, что оно не пыталось вас сожрать. -- Сказал Бахаут. -- Теперь ломай голову, как животное таких размеров могло выжить в пустыне.
-- Это я во всем виноват, -- снова возопил Эф и пропал из зоны видимости Мидиана. -- Почему я не отправился с вами!
-- Будешь виноват, -- уточнил Бахаут, -- когда твои зловещие фантазии сожрут тебя целиком и примутся за нас.
-- Какие фантазии?! О чем ты?
-- Да брось, -- начал злиться биолог, -- гипнотизируй своих студентов. Здесь тебе не место для экспериментария. -- Он развернул медицинскую панель и обозрел показания, снятые с организма Мидиана. -- Поднимайтесь, коллега. Обещаю, что на территории корабля желтоглазые коты вас не потревожат. Объясни же мне, наконец, -- он снова обернулся к расстроенному профессору, -- почему твои галлюцинации портят жизнь только вдохновленным романтикам? Почему ни одна из них до сих пор не пристала ко мне, например... Как ты только посмел! Мальчишка пошел один в пустыню на сутки! И ты ему вслед... Чтоб тебе не держать свой дрянной язык за зубами!
Профессор укусил себя за манжету перчатки.
-- Хоть бы раз услышать от тебя доброе напутствие! Нет. Ляпнешь гадость и радуешься. Видишь ли, ему никто не поверил...
-- Ты прав, ты прав, -- казнил себя Эф. - Это я во всем виноват. Только я во всем виноват.
-- Довольно трагедий! -- Мидиан поднялся с ложа и отключил биосканер. -- Если мое тело не представляет интереса для медицины, значит, экспедиция продолжается. Сегодня, так и быть, работаем с орбиты, а завтра снова идем на грунт.

Ни сегодня, ни завтра, ни двое суток спустя под лучезарным простором медлительного альбианского светила ни единого признака жизни обнаружить не удалось. Как не удалось обнаружить ни единого доказательства тому, что многие миллиарды лет назад на этой планете могла сформироваться какая-нибудь элементарно жизнестойкая биоформа.
-- Природа альбианских ураганов уникальна, -- рассуждал Бахаут, -- ею должны серьезно заняться астрофизики. Надо смотреть зону целиком, весь Миграторий. Разве можно делать выводы, стоя на грунте? Ураган может объяснить все: и планетарные сдвиги внутри системы, и изменения оси вращения, и ваши циклические провалы, если на то пошло...
Но единственный астроном экспедиции больше интересовался местной фауной, чем загадкой стихии. Он отвел корабль на дальнюю орбиту и "вспахал" биосенсорным индикатором огромный пласт экваториальной территории.
Буря не возобновлялась. Словно планета приглашала пришельцев еще раз принять участие в этой маленькой феерии. Но ни один из пришельцев не торопился вернуться на грунт. Эф демонстративно презирал себя, съежившись в кресле пилота, а Мидиан занимался настройкой индикатора, не теряя надежды обнаружить хотя бы малейший энергетический всплеск.
-- Вот что я вам скажу, дорогие мои шизофреники, -- произнес биолог, появившись на лифтовой площадке навигаторской, -- вы не одиноки в своих попытках сойти с ума. Очень скоро я присоединюсь к вам.
Эф и Мидиан, как по команде, развернули кресла. Руки биолога были перепачканы растворами, увеличительная маска висела на шее, шевелюра стояла дыбом, но лицо еще выражало остатки душевного равновесия, хоть и поблекшие от титанического усердия.
-- Либо вы сейчас же пойдете со мной и скажете, что все это галлюцинация, либо я не знаю, как быть дальше...
Эф и Мидиан подлетели со своих кресел и ринулись в бытовой отсек, где невозможно было протиснуться между беспорядочными развалинами оборудования. Перед взглядами наблюдателей Бахаут разложил два одинаковых образца скальной породы и поочередно подверг их обстоятельному химическому анализу.
-- Я все повторю у вас на глазах с осколком камня одной и той же скалы. Два образца дают совершенно разный результат. Пожалуйста, могу повторить сколько угодно. Можете проделать это сами.
Эф поднес к яркому лучу две банки с каменной крошкой и потряс.
-- С одного и того же участка? -- уточнил он.
-- Абсолютно.
На обеих банках были указаны даты взятия образцов. Разница между ними была не более полутора суток.
-- Эту пробу ты взял во время урагана? -- спросил Эф.
-- Именно так.
-- А эту, соответственно, до... -- он поставил обе емкости на лабораторный стол и отшатнулся. -- И что же нам говорит химический состав?
-- Помнишь запах гниющих библионов? Первый образец, взятый до урагана, по составу близок к известняку. Но второй... я готов поклясться, что это окаменелость слежавшихся листов папируса.
-- Бред, -- предположил Мидиан.
-- Бред, -- подтвердил биолог.
-- Бред, -- согласился с ними профессор, выдержав истинно профессорскую паузу. -- Снаряжайте-ка вашу летучую букашку, дорогой Мидиан.

У развалин скалы, в тишине безветренной и безоблачной пустыни, с самого утра Бахаут трудился, не покладая рук. Он устанавливал буры на разные глубины, программировал работу приборов при экстремальных состояниях атмосферы. Проверял и перепроверял все, что должно было работать в урагане. Эф с Мидианом все это время прогуливались по пескам, вооружившись нехитрым устройством, отпугивающим фантомы, равно как и сложные биологические субстанции.
-- Встретишь, -- консультировал профессор младшего товарища, -- не проявляй испуга. Подумай о чем-нибудь отвлеченном. О женщине, например. У тебя имеется женщина?
-- Не имеется.
-- То-то вас, молодых, тянет на приключения. Эфемерные твари тонко чувствуют стресс и не подходят к наблюдателю, если, конечно, не имеют цель откусить ему шлем. Подпусти это поближе и ни в коем случае сам не провоцируй контакт.

Ураган застал их среди полуденного зноя. Мрак подступал со всех сторон, пыль летела к небу, и скоро без маски стало невозможно дышать. Бахаут занес в машину рабочий мусор и подключился к связи.
-- Ну, где вы бродите? Пора.
Профессор, забравшись на любимый задний диван, полез в карман за таблеткой.
-- А я остаюсь, -- сообщил Мидиан.
-- Вы хотите сказать, мы остаемся, -- предположил Бахаут.
-- Вы отправляетесь на орбиту, а я остаюсь на грунте. Держите связь, делайте запись. В любой момент мне может понадобиться ваш совет.
-- Исключено.
-- Я должен быть здесь один. Без фантазий профессора, без машины в укромном месте, без вашего контроля, Бахаут. Наши ресурсы не бесконечны, а риск экономит время. Не так ли, друг мой?
На такое безрассудство Бахаут не нашел убедительных возражений. В таких случаях он прибегал к гипнотическим дарованиям Эфа, но профессора сразил мертвецкий сон за полсекунды до начала разговора. Расчет Мидиана был математически точен: в течение минуты контур машины должен быть замкнут, иначе защитное поле не справится с напором песка.
-- Сейчас вы мне нужны на орбите, -- убеждал Мидиан задумчивого биолога. -- В конце концов, это моя экспедиция и вы не вправе нарушать ее замысел.

Красная "букашка" взлетела вверх и растворилась в мутных слоях атмосферы. Мидиан устроился в расщелине скалы и закрыл глаза. В ушах звенело, и клонило в сон. Противотуманная маска позволяла обозревать всклокоченную пустыню до края горизонта. Он видел только гримасу Бахаута и чувствовал себя виноватым мальчишкой, запертым в безлюдный отсек на вечно дрейфующей платформе. Время летело так быстро, что можно было увидеть движение столбика на хронометре, отсчитывающего минуты как секунды. "Здесь я состарюсь гораздо раньше", -- почему-то решил Мидиан. Может, потому, что альбианские сутки оказались длиннее, и он адаптировался к этому так легко, словно Альба и впрямь была его родиной. Теперь он не верил в это ничуть. Песок шелестел о складки комбинезона, искры летали в сумеречном небе. Пульс ударял по вискам, отсчитывая то ли часы, то ли годы.
-- Небо светлеет, -- сообщил он Бахауту на борт корабля, -- ураган кончается. Я по-прежнему один.
-- Вы бы видели, Мидиан, какую красоту я наблюдаю сверху. Кольца идут по всему экватору, их сносит на полюса. Ах, если б профессор был "жив"... Какая красота творится мимо его ученого ока. Он посмотрит записи и непременно скажет, что я нарисовал это сам...
Мидиан поднялся взглянуть на работу оборудования, оставленного биологом, и метрах в ста от лагеря заметил силуэт большого кота. Далее он уже не различал ни слова. Потоки восхищения с борта корабля достигали его безликим шумовым фоном, не имеющим ни малейшего смысла. Кот же подпрыгнул в песчаные облака, схватил зубами летящий в его сторону плоский предмет и понесся прочь. Мидиан пулей вылетел из укрытия.
-- Ко мне! Ко мне! -- донеслось до него, словно его внутренний голос убежал вперед и, ударившись о невидимую стену, вернулся обратно. -- Ко мне! -- кричал детский голос. Мидиану казалось, что ритм ураганного времени отбросил его в детство, что он слышит собственный голос. Он уже догнал следы на песке, которые растворялись под опадающей пылью.
-- Ко мне! -- послышалось совсем близко, и из тумана поднялся мальчишка. Белобрысый и кучерявый, в широкой рубахе, прикрывающей голые коленки. -- Ко мне! -- повторил он и засмеялся, увидев Мидиана, законсервированного в защитный костюм. Кот ткнулся мордой в подол его рубахи. Мальчик резко выхватил из кошачьих зубов дискообразный предмет, подбросил его вверх и отпрыгнул. -- Лови!
Кот сиганул на немыслимую высоту, словно под лапами был трамплин вместо песочной каши, щелкнул зубами и пригрунтовался, исполнив сальто. У Мидиана от лязга клыков остановилось сердце.
-- Вот и промазал! -- крикнул мальчик, и они наперегонки бросились догонять улетевшую игрушку.
Пока Мидиан понял, что диск летит ему в руки, пока бросил в песок прибор, отпугивающий фантомов, пока оценил траекторию приближения, они оказались совсем близко, и диск, тяжелый, как осколок камня, со всего маху, стукнулся об его перчатки.
-- Дядя, отдай, -- сказал ребенок, -- а то папа меня отругает. -- И Мидиан первым делом оценил свое самообладание, ибо сказано это, как и все предыдущее, было на его родном языке. На языке цивилизации, которая за все свои миллиардолетние циклы развития ни разу даже не приблизилась к альбианскому Миграторию. Мидиан восхитился присутствием духа и полной ясностью сознания. Он положил игрушку в протянутые руки ребенка и нагнулся, как это делают взрослые, прежде чем обратиться к маленькому человеку.
-- Как тебя зовут, мальчик? -- спросил он.
-- Ладо, -- ответил ребенок, словно ждал этого тривиального вопроса.
-- А меня -- Мидиан. Дядя Мидиан.
-- А меня Макролиус. Пантер Макролиус, -- ничтоже сумняшеся добавил зверь густым, хриплым басом, и Мидиан, ни на миг не утратив самообладания, ударился маской шлема о песчаную оболочку планеты.