Понимание пришло стремительно и необыкновенно легко. Сначала он нащупал в тумане зыбкую опору, затем поскользнулся и упал на нее, теплую и влажную, как язык. Он попробовал встать, но трясина колыхнулась под ним, не позволив достичь равновесия. Вся равнина была усеяна зарослями палипов. "Аль-ба, -- подумал профессор, -- ускользающая из-под ног планета. Не знал, что первый шаг получится таким неуклюжим". Он проснулся от досады и с завистью подумал о более удачливых первопроходцах. Проснулся в сумерках обзорного отсека технопарка на жестких футлярах антенны биолокатора и обнаружил, что совершенно один. Над ним светилась туманная полоса Малого Пояса Галактики. Он был забыт и потерян, словно первобытный астронавт, улетевший к давно погасшей звезде. Тут-то профессора осенило.
-- Янтарный ковчег, -- произнес он. Мягкие стены погасили эхо. -- Янтарный ковчег, -- повторил он и направился к лифтовой ступени, но перепутал уровень. Оказавшись в диспетчерском зале, он обратился к первому встречному брату по разуму, несмотря на то, что тот был в наглухо закрытом техническом комбинезоне и не сильно выделялся на фоне пестрых панелей. -- Янтарный ковчег, -- сказал Эф, -- я знаю, любезнейший, вас не учили древним языкам и все-таки опишите мне, какую ассоциацию у вас вызывает это сочетание.
Оператор оторвался от работы, и луч индикатора пронзил профессора до звона в ушах.
-- Вы, технари, обязаны мыслить символами. Но известно ли вам, что символ складывается из многих смысловых пластов? Если предки каранайцев назвали планету Янтарным Ковчегом, не обязательно, что суть ее в породе древесного камня.
Ошарашенный оператор поднял руки над панелью и отъехал от пульта.
-- Что вы здесь делаете? Как вы попали сюда без защитного костюма? Будьте любезны, немедленно уйдите на внешние галереи.
Но Эф не был любезен. Он был чрезвычайно взволнован и возмущен отсутствием взаимопонимания. Тот факт, что он проповедовал истину не в собственном классе, а в служебном отсеке чужого технопарка, не мог служить оправданием.
-- Ваш интеллект, напичканный условными рефлексами, не в состоянии осмыслить, чем отличается самый глупый человек от самой умной машины. Милый мой, как только вторичное займет место первоосновы, цивилизация немедленно покатится вспять.

С трудом, Бахауту удалось отыскать заблудившегося профессора, когда конфликт уже грозил выйти за рамки этикета.
-- Приди в себя, -- наставлял он возбужденного друга, возвращая его к куче упакованного багажа. -- Возьми себя в руки.
В темноте профессор извлек из кармана таблетки, которые тут же рассыпались по жесткому рельефу ковра. В отсеке не было ни души, только яркие звезды выходящих из парка кораблей таяли на темном фоне, сливаясь с пыльным галактическим облаком.
-- Не вздумай идти за меня извиняться. Пусть жалуются, -- злился Эф, собирая впотьмах светлые бусинки таблеток и аккуратно складывая их в рот. -- Пусть все знают, какие тупицы теперь обслуживают парки. Кому мы доверяем жизни -- бестолковым мальчишкам, не имеющим понятия о гуманитарных ценностях бытия.
Бахаут разглядывал огни челноков, прибывающих на нижнюю палубу, и ждал, когда подействует успокоительное.
-- Ну и что? Чего ты хотел добиться своей полоумной выходкой? Элементарная фонетическая симиляция -- одно и то же слово переводится на десятки разных языков безо всякого смыслового сходства.
-- Ничего подобного, -- возражал Эф, -- симиляция изобретена невеждами для себе подобных. В языке бессмыслицы быть не может. Другое дело, что мы не хотим понимать скрытого смысла. Фонетические конструкции так же устойчивы в природе, как молекулярные формулы, и так же осмысленны, как структуры генетических кодов.
От меланхоличного созерцания космоса биолог перешел к визуальному анализу каждого аппарата, залетающего в туннели технопарка.
-- Только не делай вид, что ты меня не слышишь, -- ворчал Эф, ощупывая пол под его ботинками.
Биолог опустил на глаза приближающую маску.
-- Что ты собрался мне доказать?
-- Янтарь, -- поднялся на ноги профессор, -- биологический символ времени, -- слово "ба" в языках протоцивилизаций означало "течение судьбы", "движение космоса". Не улавливаешь общего?
-- Допустим...
-- "Аль" -- ковчег, дом, планета, полевая оболочка твоей дурацкой оптики, в конце концов. -- Эф задумался и перед глазами снова возник образ нелюбезного оператора. -- Охрана! Защита! -- осенило его. -- Приставка "аль" даже в современных языках говорит о намерении оградить неприкосновенное. Я перевожу "Альба" как "защита от времени" и заявляю с полной ответственностью, что ни янтарь, ни ковчег не имеют отношения к первичному смыслу названия планеты...
Приемник локатора пискнул, оборвав профессора на середине мысли. Бахаут указал пальцем в пустоту.
-- Видишь точку? Вот она, сейчас появится кольцо. Вот, погляди. Корабль Мидиана. Через час мы выйдем из парка, через месяц -- из Тела Вселенной, через два -- встанем на альбианскую орбиту.
Эф демонстративно повернулся спиной к смотровому сектору. Успокоительное достигло эффекта, и профессор ненавидел себя за это больше, чем за импульсивные помутнения рассудка.
-- Когда-нибудь ты мечтал всерьез о том, чтобы приблизиться к Миграторию? Видишь, он уже заходит на приемник. Какая красота!
-- Не вижу, -- мрачно огрызнулся профессор.

Корабль Мидиана висел в пневматической шахте. Круглый, опоясанный ярким кольцом балансира, едва ли он выглядел больше аудитории Эфа, но зрителей собрал столько, что на узких галереях невозможно было протолкнуться. Изо всех щелей технопарка повылезали зеваки, воочию взглянуть на маневры последнего достижения сверхскоростного кораблестроения. Аппарат напоминал искусственную планету с плотными поясом астероидов, которые, замедлив обороты, гасли и оседали на газовой оболочке шара.
Задумчивого профессора попросили выйти с рабочей площадки, и он с дальней галереи наблюдал разгерметизацию и спуск посадочных платформ. Впервые он видел то, что обычно скрыто от глаз пассажира регулярных маршрутов, коих не допускают в технические отсеки даже по вездесущим университетским пропускам. Он ждал, когда корабль Мидиана будет вывернут наизнанку, а затем собран в целое, частью которого станет он сам. Эф готовился к этому со стоическим отвращением, как маленькая частица "ничто" готовится стать частью огромного "Нечто". Он был так поглощен предвкушением локального апокалипсиса, что не заметил, как оказался на стартовой площадке лифта. Свист надавил на уши и отпустил. Пространство втянуло в себя тишину и замерло. Вокруг было светло и чисто, как на необитаемом острове посреди безветренного океана.

-- Видите ли, -- объяснял Бахаут Мидиану, -- происходит то, о чем я неоднократно вас предупреждал. Профессора осенила идея раньше, чем он приступил к исследованию.
-- Для эфолога это нормальный порядок событий, -- шутил Мидиан.
-- Эфология не допускает нормы ни в каком виде. Эта наука не применима ни к одному мало-мальски конкретному процессу.
-- А если конкретный процесс попробовать применить к науке?
-- Разочарование, -- с грустью отвечал Бахаут, -- глубочайшее разочарование ожидает нас на этом поприще.
-- Это недоразумение можно легко уладить, -- предложил Мидиан, -- подойдем к пульту, я покажу вам планету.
Основные системы жизнеобеспечения корабля располагались в центральной панели, которую навигаторы называли "диском". Он был одновременно гравитационной плоскостью двух полусфер. Поэтому лифт, связывающий две половины внутреннего пространства, мало того что продергивал пассажира через чувствительные органы аппарата, но и переворачивал вверх ногами. Рабочий отсек Мидиана занимал одну плоскость диска, бытовой отсек - противоположную. В навигаторской полусфере располагался полетный архив, смотровые панорамы и прочее, без чего цивилизованный человек не способен обходиться в течение дня, не говоря уже о долгих месяцах перелета. В бытовом отсеке находилось все необходимое для того, чтобы обеспечить надежную сохранность биологического организма, будь это ящик с экзотическими плодами или ученый с мировым именем. Профессор поморщился от перспективы быть упакованным в спальный контейнер, но в кресле пилота ему едва ли было бы веселее. Может быть, в далекой юности, помучившись под руководством опытного наставника, он бы освоил вполне рычаги одноместной машины. Но технику, заложенную в основу данного полетного агрегата, Эф не был в состоянии осмыслить даже в глубочайшем гипнозе. Это казалось ему за пределом допустимого уровня издевательства над мыслительными возможностями естества. Хуже того, все панели управления и приборы системы были рассчитаны на одного-единственного пилота. Эф зажмурился. В один момент он представил себя в нелепой ситуации, воплотившей в себе все подсознательные ужасы бытия: он остался один на этом корабле, и если сейчас же, в считанные минуты, ему не удастся постичь управляющих алгоритмов, неминуемая гибель постигнет все обитаемое мироздание. Испарина прошибла висок...
-- Идите к нам, профессор, -- позвал Мидиан, и полумрак отсека озарило яркое пятно архивной панорамы.
Проекция телескопа зафиксировала последнюю галактику у границы Мигратория, выбрала беззвездную пустошь, прошила ее насквозь, и, пока профессор устраивался у стола, мимо пролетели тысячи нитевидных галактик, сцепленных между собой невидимой основой, доступной для понимания разве что астрономов да навигаторов. Белая звезда остановила гонку, ослепила отсек. Мидиан убрал ее за контур и выделил на картинке едва заметную оранжевую горошину. Она подплыла к наблюдателям, гладкая и светлая, излучающая из прозрачных недр все оттенки природной желтизны.
-- Альба, -- представил ее Мидиан, -- итог последнего опыта телескопического сканирования.
-- Действительно, янтарь, -- согласился Бахаут.
-- Если название "Янтарный ковчег" имеет каранайские корни, -- предположил Мидиан, -- значит, наши предки имели отношение к планете. -- Он вопросительно обернулся к профессору. -- Они, по крайней мере, должны были видеть ее из космоса.
Эф не проронил ни звука, рассматривая исподлобья оранжевый шар. Лишь покинув отсек и оставшись наедине с Бахаутом, он позволил себе предаться глубокому пессимизму.
-- Однако отвратительный сегодня день, -- заметил профессор. Но Бахаут не пожелал развить эту тему. - Ладно, мне-то все равно. Жаль вас, наивных и одержимых.

Корабль выплыл из зоны, выбрал навигационный коридор, и кольцо балансира, вспыхнув ядовитым заревом, рассекло черноту Галактического Пояса.
-- Ты не способен отвлечься от условностей цивилизации и вернуться к чувству первозданного естества, -- проповедовал профессор, - только вслушайся в мелодику звука: аль... ба! Не надо тратить силы на поиск метода и подбор системы. Логический путь полон тупиков, и только интуиция всегда в свободном полете.
-- Мы набираем скорость, -- сообщил Бахаут и затемнил обзорный экран, опоясывающий отсек. В замкнутом пространстве наступил полумрак. -- Придумай себе занятие более достойное, чем третировать единственного пилота. Пересчитай хотя бы свои таблетки. Только не проглатывай все. Может быть, они пригодятся тебе на Альбе. -- Бахаут подошел к центральному столбу, соединяющему бытовой отсек с верхними уровнями полусферы, и открыл панель. -- Иди-ка взгляни на это устройство. В нашем распоряжении бортовой архив, медконтролер, шесть спальных пакетов с полным обеспечением...
-- Наша цивилизация, -- продолжил профессор, -- в основном подчиняется логике, мы утратили способность ею управлять...
Из бархатного настила пола вылез спальный блок и развернулся у ног Эфа под напором жидкой массы внутренней начинки.
-- Аудиоуправление, -- объяснил Бахаут, -- все разумное, драгоценный мой, управляется голосом. Поверь опыту биолога. А все, что не есть разумно, подлежит контролю. Здесь есть превосходный регулятор гравитации. Если Мидиан не будет возражать, я разверну лабораторию прямо здесь.
-- С тобой не о чем разговаривать, -- обиделся Эф. -- Отправь меня на другую сторону диска. Я должен навестить этого молодого человека. Иначе, может статься, очень скоро нам и лететь будет некуда.

Вселенная, которую Ученый совет Пампиронского университета с некоторых пор стал называть разумной, астрофизически разделялась на шесть основных частей. Древние астрономы называли их мегагалактиками. Современники уважали традицию, несмотря на то, что "мегаобразований" оказалось на добрую сотню больше. Эти гигантские галактики образовывали внутри себя подвижные конструкции из астровещества, сжимались и расширялись, сбегались и разбегались, питая творческое вдохновение поклонников апокалипсиса, и вместе образовывали единый организм, формой напоминающий звериный зародыш. Правда, подлинной формы разумной Вселенной пока что никто не видел. Астрографы лишь приблизительно начертали ее контур на титульных картинках своих архивов и клянутся, что нащупали пустоту со всех ее сторон. Но, ввиду огромности масштабов и колоссальности расстояний, их моделирующие программы имеют досадные погрешности воспроизведения. Это эфемерное вместилище разума на профессиональном языке астрономов называлось Телом Вселенной. Это самое Тело, как и положено живому организму, имело "шерстяное" покрытие из множеств тончайших отростков -- цепочек звездного вещества, уходящих в пустоту, рассеивающихся у границы бездны. Именно эти галактические "нити", подвижные и активно неблагополучные, издревле получили название Миграториев. А к названиям, невесть откуда, пристроилась легенда, что один из Миграториев послужил дорогой древним прародителям цивилизации. Нельзя сказать, что их потомки наводнили Вселенную. За миллионолетнюю историю удалось освоить лишь маленький участок телесного "хвоста" и то с изрядной долей белых пятен. Но вблизи обитаемых галактических поясов находилось по крайней мере с десяток миграторных зон. Которая из них послужила дорогой переселенцам, легендой не уточняется. Пампирон, по причине своей исторической молодости, никогда не являлся центром вселенских наук, но здешний Ученый совет поделил обитаемый мир по-своему, на две основных части света: Старую, прилегающую к Миграториям и заканчивающуюся как раз на границе Малого Пояса Галактики, и Новую, уходящую в неведомую бездну дикого космоса . Последняя подлежала детальному изучению всеми перспективными направлениями науки. Первая же была закрыта для навигации, чтобы не отвлекать попусту внимание нового поколения исследователей.
Экспедиция Мидиана имела приоритеты совершенно противоположные, поэтому без лишней суеты, выбравшись за пределы Галактического Пояса, корабль встал на древний и безлюдный фарватер, ведущий к краю Вселенной.
-- Я свободен, -- услышал Эф в динамике связи, -- жду вас, профессор.
Эф погрузился в кресло рядом с панорамой, на которой все еще плавал оранжевый шар, теряя яркость и четкость очертаний.
-- Которая из панорам обладает самой высокой мощностью приближения? -- спросил он нарочито интригующе.
-- Они все одинаково хороши, -- ответил Мидиан, и экран вспыхнул самым сочным светом, на который только способна маленькая планета -- янтарный остров в сплошном океане сомнений трех разумных существ, пришедших их темноты.