Зеленое море реликтовых зарослей оживало под утренним солнцем. Рассвет начался раньше, чем предположил профессор, -- возможно, его чары на ближний космос не распространялись. Мидиан мчался на запад, не спуская глаз с бортового хронометра. Зелень придавала небесам изумрудный отлив, характерный для парниковых оранжерей. Ночные испарения леса достигали средней атмосферы, и в безветренный сезон зеленое сияние окутывало планету сплошным поясом. С орбиты она была похожа на бурый монолит, кокетливо обвитый серпантином. Первые университетские поселенцы не придумали ничего лучше, чем назвать свое пристанище Пампироном, что в переводе означало "зеленый шарф".
Панель приборов машины позеленела, даже светлая перчатка на рулевом рычаге стала ярко-салатовой. Мидиан заметил "трезубец" и сбросил высоту до макушек крон. Если б не встреча, он погрузился бы в заросли сию же секунду. Его организм истосковался по зелени необычайно. Если б судьба не уготовила ему "родиться" астрономом, он наверняка стал бы ботаником, несмотря на то, что по сей день это самая редкая и самая элитная специальность во всех известных ему университетах. Он и теперь способен был рискнуть карьерой ради маленького участка почвы под открытым космосом, чтобы ничего не делать, только наблюдать, как из нее вылезают ростки и тянутся к облакам, разворачивая нежные листочки. Но "трезубец" космопорта надвигался на него, разрастался по небу, занимая все больше площади обзорного монитора. Мидиан отключился от связи, поднял машину к нижней границе стратосферы и, выполнив условный маневр, приступил к торможению.

На парковочных воротниках не было ни души, и жерла приемников, некогда смердящие копотью, поросли мясистыми мхами. Мидиан, привыкший к машинам больше чем к собственным ногам, всегда удивлялся гуманитариям, презирающим частный транспорт. Эти представители высшего рассудочного типа с упоением "свищут" толпами по грунтовым туннелям, что позволяет им сосредоточиться на самих себе и не отвлекаться на праздную чепуху, вроде погоды за сферой аудитории.
Отсчитав вниз две сотни парковочных этажей, Мидиан заметил одинокого человека в форменной куртке смотрителя заповедника. Жестом он приказал остановить машину, включил посадочный сигнал и стал ждать с видом злорадствующего охранника, которому в начале смены подфартило сцапать богатенького браконьера. Под брюхом машины возникла голографическая картинка пятизначного числа и зафиксировалась на обзоре. Парковочный ли номер она имела в виду или намекала на размер штрафа, Мидиан предпочел готовиться к худшему и стал осматриваться по сторонам в надежде, что профессор прибудет вовремя. Смотритель знаком приказал снять защиту машины и открыть контур. Если б не уверенность этого субъекта, Мидиан непременно бы прикинулся беспилотным манипулятором. Но смотритель будто заранее знал, что в кабине человек, даже не пытаясь выйти на связь ни с пилотом, ни с его базой.
Едва Мидиан успел опустить купол и наполнить легкие влажным экваториальным ароматом, человек тут же проник в машину и расположился в пассажирском кресле.
-- Бахаут, -- сказал он чрезвычайно выразительно, давая шанс собеседнику включиться в свой специфический язык с первого слова. -- Это мое имя. Я биолог. Эф посвятил меня в ваши планы и попросил встретить. -- Но, видя обеспокоенность молодого человека, неловко поджал под себя ботинки, испачканные зеленой жидкостью. -- Не тревожьтесь, мне можно доверять. Я его друг. Боюсь, что единственный друг.
Все что угодно могло успокоить Мидиана, только не дружеское участие столь влиятельных и, несомненно, целеустремленных особ.
-- Разве я делал тайну из своих намерений?
-- Ах, Мидиан... -- вздохнул Бахаут, -- вы, взрослый человек, удивляете меня студенческой простотой. Разве от профессора-эфолога могут быть тайны? Готов спорить, что вы не собирались посвящать в свои планы никого на этой планете.
Биолог обладал той же возрастной неопределенностью, что и профессор. Они были чем-то похожи. Не внешне. Так бывают похожи люди, проведшие десятки лет на одном корабле и по возвращении чувствующие труднообъяснимую тягу друг к другу пополам с таким же труднообъяснимым отвращением. "Чего я уж точно не делал, -- отметил Мидиан, -- это не представлялся по имени ни одному ни другому".

На нижнем воротнике, на берегу волнистого моря сосновой хвои профессор Эф с нетерпением дожидался свидания, и едва в проеме лифта показались долгожданные фигуры, он красноречиво указал на часы.
-- Что-то долго копаемся...
Бахаут увлек его в кабину, и лифт погрузился в темноту густых крон. Стены стали прозрачными, они спускались вниз среди сплетенных ветвей, заросших мхом, словно облепленных бархатом. Мох затянул стволы до корней и образовал ковер, утыканный редкими острыми лучами дневного света. Запах прохлады здесь кружил голову, пробиваясь в вентиляционные шахты.
-- Вы бледны, друг мой Мидиан, -- заметил профессор, когда кабина лифта уперлась в грунт, -- это похоже на аллергию. Людям вашей профессии чистая флора должна вредить.
Едва ли физиономия Эфа в зеленных сумерках выглядела более румяной, но Мидиан вежливо улыбнулся и первым ступил на мох. Если раньше сомнения в реальности происходящего терзали его эпизодически между делом, то теперь он был уверен наверняка: все, начиная с минуты, когда он первый раз переступил порог аудитории, и до сего шага есть плод его аллергических галлюцинаций на почве одержимости альбианской протоцивилизацией. Все до мелочей, и особенно живой взгляд профессора, с отеческой тревогой наблюдающий первые шаги дитя в дикую природу.
-- Нравится? -- спросил Бахаут, и почва под ногами астронома обрела твердость. Мидиан заставил ее окаменеть, ибо вынести это состояние было невозможно. -- Вокруг "трезубца", -- объяснил биолог, -- закрытое пространство. Здесь не ведутся записи и не ходят зеваки. Здесь вы не встретите ни одного ядовитого ботанического экземпляра. Зона была сильно намагничена приемником. Обратите внимание на уклон стволов. Этим деревьям по семь сотен лет. Но после закрытия космопорта они отрастили дополнительный ярус и теперь с каждым годом прибавляют в росте. Здесь уникальная биосфера. Вы убедитесь, если пройдете с экскурсией весь экваториальный пояс.
-- Таким образом, -- вставил Эф, -- все ваше свободное время будет израсходовано Бахаутом. Видите ли, с некоторых пор он лишился лекционной практики.
Биолог недружелюбно покосился на товарища.
-- Друзья мои, -- продолжил Эф, -- я привел вас сюда не для экскурсий. Это одно из немногих мест на планете, позволяющих соблюсти полную конфиденциальность. Как подсказывает опыт, местные растения не только не ядовиты, но еще и не болтливы.
-- Им наверняка можно доверять, -- намекнул Мидиан, но профессор не торопился принимать это на свой счет.
-- Вы предполагаете на Альбе разумные формы жизни? - спросил он. - И вам не нужен биолог? Один из первых специалистов биодиагностики?
Бахаут от прилива скромности только и смог что опустить глаза. Словно в этот момент решалась судьба его пошатнувшейся карьеры. Мидиан был удивлен таким поворотом событий, и чувство реальности происходящего стало вновь ускользать от него.
-- Это не биологические формы, -- ответил он.
-- Как вы можете с такого чудовищного расстояния определять качество форм?
-- До провала... планету исследовали биосканером несколько поколений астрономов. Я подтвердил эти тесты. Но информационная экспертиза ментасферы доселе не проводилась. Этот метод, профессор, построен на базе вашей теории лингвистических матриц.
-- И что же? -- любопытствовал Эф.
-- Явные помехи фона.
-- Какой природы?
-- Осмелюсь утверждать, что разумной.
-- Что скажешь, биолог? -- профессор, не скрывая удовольствия, наблюдал озадаченную гримасу Бахаута.
-- Можете выбросить свой биосканер, вот что я скажу. Считайте, что он не справился с задачей. Как вы делали замеры? В каких частотных диапазонах? Удивительно, как нынешнее поколение астрономов быстро освоилось с биотехникой. Чтобы диагностировать биоформу, нужно, как минимум, приблизиться к орбите.
-- Именно это я собираюсь сделать, -- напомнил Мидиан, но профессиональное самолюбие Бахаута было задето не столько безответственными выводами астронома, сколько саркастической ухмылкой профессора.
-- Вы не делаете вторичный анализ спектра и не имеете дела с реальным физическим объектом.
-- Да, -- согласился Мидиан.
-- Вы знаете, что тонкий прибор в преломленной среде допускает погрешности, а вы встроили его в телескоп и сочли, что этого достаточно...
-- Именно так.
-- Странно, что вы не обнаружили на Альбе пуп вселенной.
-- Я готов показать записи, -- предложил Мидиан.
-- И записи ментасферного сканера, -- спросил Эф, -- тоже можете показать?
Мидиан отстегнул от манжета приемник, подал его профессору и активировал связь с орбитальным архивом.
-- К сожалению, монитор остался в машине, -- объяснил он, -- но помехи и на слух достаточно четкие.
Профессор пристроился ухом к транслятору и начал отставать.

-- ...Они расселились в галактике и завещали потомкам никогда не возвращаться на родину... -- процитировал Бахаут. -- Вы читали оригиналы каранайских манускриптов? Конечно! Простите мне бестактный вопрос, но почему вы уверены, что это Альба? Их родиной могла быть любая планета Миграториев.
-- У меня нет допуска в Пос-Миграторий, -- неожиданно признался Мидиан. -- Зона закрыта для навигации.
-- Хотите сказать, что патент на экспедицию невозможен?
-- Исключен...
-- Из-за деформации зоны?
-- Эта зона "сжирает" объекты планетарной величины. Подумайте, имею ли я право подвергать вас такой опасности... У меня не будет возможности даже обеспечить связь.
-- Эх, молодой человек, -- вздохнул биолог, -- если б наши с вами исследовательские амбиции зависели от патентов, мы бы вряд ли назывались учеными.
Чем дальше собеседники уходили от лифтовой башни, тем больше отставал профессор.
-- Никогда не читал глупых манускриптов, -- кричал он вдогонку. -- Что значит не возвращаться на родину? В конце концов, мы не каранайцы, чтоб подчиняться капризам предков. Вот что надо иметь в виду: чем древнее источник, тем больше вероятности фальсификаций. -- Догнав собеседников, профессор вернул транслятор с откровенно фальшивым безразличием. -- Не знаю, что сказать об этих звуках, но могу порекомендовать хорошего навигатора.
-- Спасибо, -- ответил Мидиан, -- я справлюсь.
-- Наверно, вы очень богаты?
-- Не бедствую.
-- Вот я и подумал, что неловко с моей стороны предлагать вам материальную помощь. Но, скажите, чем еще я могу посодействовать экспедиции?
-- Только дельным советом.
Пауза, затянутая профессором, сначала казалась многообещающей. Но "светило" науки внезапно передумал и резко прибавил шаг, рассекая мох носками ботинок.
-- Приятно иметь дело с мудрым и самостоятельным человеком, -- сказал "светило" и добрые предчувствия Мидиана померкли: если запись фона пуста, если за лингвистические матрицы он принял посторонние помехи, зачем бы Эф стал предлагать ему навигатора? -- а если человек к тому же богат, -- продолжил профессор, -- я имею дело с тройным удовольствием.
-- Это я понял, -- съязвил Мидиан, -- получив счет за абонемент. Вряд ли в вашей аудитории когда-нибудь появится нищий, даже если он с ходу способен включиться в язык эфологии.
-- О, да! -- согласился профессор. -- А что прикажете делать? Что, по-вашему, плодит нищету, если не инфантилизм и безделье? А что плодит безделье, если не природная тупость? Я нашел самый верный способ оградить себя от общества тупиц.
-- Способность заработать состояние не обязательно гарантирует восприимчивость к наукам.
-- Бахаут, -- профессор, не останавливаясь, обернулся к товарищу, -- среди твоих лучших учеников когда-нибудь попадались экземпляры, не способные самостоятельно оплатить курс?
Но Бахаут был так глубоко погружен в себя, что не услышал вопроса.
-- О чем мы теперь говорим... -- возмутился он, -- какой срам! Слышали бы нас студенты. Я вот что хочу спросить у молодого человека, если, конечно, мне позволено надеяться на откровенность... Вы боитесь взять на себя ответственность за лишнего члена экспедиции или разделить ее с тем, кого знаете недостаточно хорошо?
-- Я с удовольствием возьму вас, Бахаут, -- ответил Мидиан, и Бахаут успокоился. Еще некоторое время он молча сопровождал гостей, но вскоре новые проблемы стали провоцировать очередную серию вопросов: каков объем багажного отсека корабля? Можно ли перевозить в нем чувствительные приборы без дополнительной герметизации? Какие уровни защиты предусмотрены конструкцией и допускается ли ее отключение в рабочем режиме, если использовать корабль для разведки с орбиты?
-- Как только вернетесь, все непременно расскажете мне, -- настаивал Эф. -- Сделайте подробную запись. Как жаль, что я не смогу держать с вами связь. Но если оставить промежуточные ретрансляторы...
-- Исключено, -- возражал Бахаут, -- мы не можем так транжирить полетное время.
-- Кто-нибудь же должен вас страховать. Подумать только, я отсылаю в Миграторий лучшего друга, лучшего ученика и очень симпатичного мне молодого, бесспорно талантливого астронома и не имею возможности осведомиться об их участи!
-- Это не твой проект, -- обрубил его биолог, -- и ты не будешь им распоряжаться.
На памяти Мидиана еще никто не разговаривал таким тоном с признанными корифеями наук, но профессор был на удивление сдержан.
-- Я мог бы взять проект под контроль и добиться поддержки на уровне Вселенской программы изучения аномалий.
-- Кто станет слушать тебя в Совете?
-- Станут, -- заверил Эф, -- меня им придется выслушать, а вот тебя и к порогу не допустят.
-- С каких пор тебя стали воспринимать всерьез на ученых сборищах? Каждый чиновник, заступая на должность, знает: если за дело взялся Эф, значит, это не дело, а гнусная авантюра.
-- Я имею влияние на Совет, когда это действительно необходимо, потому что не протежирую проходимцев, вроде тебя.
-- Зато мои ученики не считают меня шизофреником...
-- Тем не менее у меня по-прежнему кафедра. А ты? Что осталось у тебя, кроме перспективы полоть грядки в парниках? Ты даже ученую степень получил по недоразумению, только потому, что коллеги поленились противостоять такому нахальству. И то, что я терплю тебя до сей поры, говорит о моей незаурядной способности к убеждению, которая распространяется даже на Совет...

Сначала Мидиан деликатно отстал, затем свернул в сторону. С тяжелым чувством он побрел сквозь чащу экваториального леса. Вопли спорщиков достигали его на расстоянии. Друзья уже перешли на личности и припомнили друг другу все -- от студенческих афер с тестовыми машинами до финансовых махинаций, предпринятых в зрелые годы, когда один другого то ли взгрел на целое состояние, то ли подвел под крупную неприятность. В результате одному пришлось продать оборудование, другому -- последнюю совесть, но кто при этом был виноват, по ходу скандала понять было невозможно.
"Уж не пора ли с Пампирона ноги уносить?" -- думал Мидиан. Оба субъекта вызывали в нем чувства до крайности противоречивые, и оттого беспокойство в его душе сменялось тяжким ощущением бесперспективности всего задуманного. Он шел в глубь зарослей так быстро и целеустремленно, что не заметил, как отстали голоса. Буря эмоций утихла. Он стал замечать под ногами кусты с влажными почками, которые источали аромат смолы и липли к голенищам высоких ботинок. Он набрел на чистое озеро, залегшее среди голых корней, увидел желтые бутоны болотных цветов на древесной гнили. Они напоминали кожистые мешочки, набитые пудрой и "ухали", сжимаясь от прикосновения, выпуская облачко пыльцы. От озера текли ручьи, урчали на каменистых порогах. Под уклоном деревья были выше, и темнота казалась непроходимой. Мидиан уже готов был раствориться в сумерках чащи, но заметил, что Бахаут гонится за ним, держа в руках свою форменную куртку. "Уж не подрались ли они?" -- предположил Мидиан.
-- Я зову, зову, а вы не слышите, -- жаловался биолог. -- Так недолго и заблудиться. Оденьте, прошу вас. Для моего спокойствия. Здесь навигационный контроль и связь. У вас не будет проблемы с ориентировкой. К тому же не простудитесь и не схватите аллергию. Эф просил меня узнать, когда и куда ему следует прислать переводчика?
Полдень следующего дня Мидиана вполне устроил. Он назвал свой номер на парковочной площадке космопорта, выразил благодарность за трогательное участие, надел куртку и устремился прочь.
-- Вечером я непременно вас найду, -- прокричал вдогонку Бахаут, но Мидиан лишь скептически улыбнулся.

Так и случилось. Бахаут нашел его вечером, в точности как пообещал. Но не в дремучих реликтовых зарослях, а в студенческой гостинице, где Мидиан, порядком вымотанный за день, устроился на отдых, предварительно отключившись от связи и оставив машину подальше от места ночлега, в целях отвлекающего маневра. Бахаут проник в комнату, волоча длинный футляр упакованной антенны биолокатора, который не поместился бы здесь ни вдоль, ни поперек. Но биолог проявил сообразительность и упер агрегат одним концом в угол потолка, другим -- в противоположный угол пола и только после этого сумел протиснуться обратно к двери. Он объяснил Мидиану, что на площадке лифта его дожидаются еще три футляра, которые как раз встанут поперек. Все остальное оборудование он намерен переправить самостоятельно к полудню в указанное место космопорта.
-- Я думал сегодня погрузить самые габаритные вещи на дно багажника, -- сказал он, закрывая за собой дверь, -- но не нашел машину. Извините, ночь на Пампироне так коротка. Столько надо успеть.

"Это уже слишком", -- рассердился Мидиан, подтянул к себе пульт компьютера и сделал запрос в университетском архиве: "Эф. Доктор философии. Профессор". Задача попала в общий каталог, и машина, без уточнений, приступила к работе. "Бахаут, -- продолжил Мидиан, -- доктор биологии, доцент кафедры практической ботаники. Сотрудник экваториального заповедника. Интересуют автобиографические сведения, не вошедшие в официальный справочник". Машина задумалась. "Не представляющие общественного интереса, -- уточнил Мидиан, -- ничего секретного знать не хочу, только то, что не пользуется спросом в статистике".
Послужной список Бахаута оказался невелик. В юном возрасте он, по настоянию отца и деда, прошел университетский тест и был принят на факультет естествознания, состоявший в то время из двух кафедр: физмата и психологии. Его предки до сотого колена были уважаемыми учеными-физиками и наивно полагали, что отпрыск продолжит династию. Бахаут, при первом подходящем случае, променял фамильную традицию на сомнительную экспедицию биоразведки и исчез на много лет из-под бдительного ока родителя. В экспедиции он всерьез увлекся биологией. По возвращении с отличием окончил ботанический курс, получил степень магистра от ученой коллегии Пампирона. Участвовал в десятках экспедиций в Новый Свет, занимался микрофлорой планетарных биосфер ; опубликовал научные труды по циркулярной динамике герметичных пространств и получил массу предложений поработать в прикладных отраслях. Однако остался верным фундаментальным принципам университета, предпочел скромную должность декана, совмещая ее с любимым хобби -- вождением экскурсий в реликтовом парке. Этим благородным делом он занимался бы до сих пор, если б не карантин в связи с утилизацией старого космопорта.
Все это слегка успокоило Мидиана. Он расслабился, и футляр антенны, нависший над изголовьем кровати, уже не казался угрожающим предзнаменованием будущего.
Творческая биография Эфа, по сравнению с тиражированным официозом, выглядела столь же невзрачной и скудной на эпитеты. Его происхождение было засекречено, а значит, предки, если таковые были, вероятнее всего чистили ковры в провинциальных курортных пансионах. В юности Эф попал на университетскую комиссию по рекомендации школы и был приглашен на факультет химических технологий. Но химия его не привлекла, и, едва переступив порог курса, он перебрался на теоретическую философию, которая его, в свою очередь, также не вдохновила, поскольку не обнаружила ничего общего с его собственной эмпирически-интуитивной картиной мироздания. Эф перешел в класс математики, но с треском провалил первый же проверочный тест. Это заставило его углубиться в основы молекулярной физики, но из глубины этих основ его также извлекла очередная проваленная проверка, и несчастному ничего не осталось, как вернуться к философии. Отсидевшись некоторое время и получив более-менее удовлетворительный результат на экзамене, он решил посвятить себя биологии. В результате снова провалил тест и ничего полезного из этой науки для себя не извлек, кроме знакомства с Бахаутом. Снова вернувшись на философский курс, он сделал первое в своей жизни практически полезное дело -- научился обманывать тестовые машины. Чем снискал громкую славу и популярность в среде нескольких поколений студентов. Прежде чем его с треском вышвырнули из университета, Эф успел войти в историю своим рекордно высоким интеллектуальным коэффициентом. Именно эти крайности честолюбия привели беднягу к позорному разоблачению. Следующие годы он, униженный и обреченный, вскапывал плантации лабораторного ботанического класса, окучивал, удобрял и поливал... под дружеским руководством преуспевающего Бахаута. В это время количество "вундеркиндов" философского курса зашкалило за все допустимые статистические пределы. И ученая коллегия Пампирона предложила изгнаннику сделку: его возвращение на факультет, возможность доучиться до степени магистра, но взамен... чтобы ни одна студенческая особь никогда впредь более не смогла воспользоваться его растреклятым методом при общении с аттестационными компьютерными программами. Джентльменское соглашение обеими сторонами было выполнено, и вслед за степенью магистра Эфа ожидали заманчивые научные перспективы. Он безвылазно пропадает в университете много лет, повышает ученую степень и занимает должность доцента, но вдруг, неожиданно для всех, соглашается на экспедицию биоразведки, которая ставит крест на его дальнейшей философской карьере, и после долгих лет опалы на свет появляется особая наука, которая с трудом пробивает себе дорогу. С этой наукой взошла новая звезда Эфа. Апогеем его карьеры стал собственный курс в террариуме пампиронских догматиков.
Эта информация успокоила Мидиана еще больше и развеяла сомнения относительно личностей двух ученых особ. Он бы с удовольствием закрыл глаза и поспал перед суматошным днем, если б не последняя фраза, которая чуть было не прошла незамеченной: "На сей момент место нахождения и род деятельности профессора Эфа не представляется возможным определить". Он вскочил с кровати, словно антенный футляр рухнул на него с потолка. "Не представляется возможным определить, -- настаивал архивариус, -- нет , это не опечатка. Уверяю, что вы ошибаетесь... Нет, нет... фальсификация исключена. Мы имеем только достоверную информацию". Это значило, что вчера Мидиан не зевал на лекции или за последние сутки ученой коллегии удалось-таки доказать лженаучность профессорских изысканий. В глубине души Мидиан готов был с этим согласиться, но представить себе, что теория универсальных лингвистических построений как часть эфологии оказалась такой же пустой аферой... Его нелепая, чуть было не сбывшаяся надежда получить универсального контактера прикрылась вместе с курсом эфологии за ночь до старта...
Незамедлительно Мидиан послал запрос на кафедру и получил обескураживающее уточнение: профессор действительно закрыл лекционный абонемент, распустил студентов, взял расчет и исчез.

До полудня времени было предостаточно. Мидиан погрузил в машину сокровища Бахаута и направился в эфо-класс, как нормальный слушатель, по лабиринту внутренних коммуникаций. Но на подходе к последнему лифту, в холле, где обычно собирались слушатели перед лекцией, его повстречал угрюмый диспетчер.
-- Если вы заплатили вперед, -- сказал он, -- можете получить обратно...
-- Могу я узнать, что случилось?
Диспетчер имел явно побитый вид. Видимо, Мидиан был далеко не первым возмущенным поклонником науки.
-- Мы привыкли к странностям профессора, -- ответил он. -- И потому наш контракт со слушателями не гарантирует полного авторского курса. Вы можете получить запись.
-- Могу ли я встретиться с кем-нибудь из его близких учеников?
-- Можете, -- сказал диспетчер и пошел восвояси.
Пока Мидиан метался по пустому холлу, время шло, приближался полдень. Прежде чем возвращаться к машине, он последний раз взглянул на монитор университетского справочника. Такой пустоты в гуманитарных корпусах ему никогда прежде видеть не приходилось. Будто вслед за профессором весь мир сговорился покинуть его в минуту крайней нужды.

На удивление быстро Бахаут отозвался по связи. Исчезновение Эфа его ничуть не растрогало.
-- Вы же не собираетесь отменить экспедицию из-за этой досадной неувязки? Знаете что, окажите мне услугу. Я подниму оборудование на ворот "трезубца", а вы заберете меня по дороге.
В назначенный срок Мидиан стремительно приближался к старому космопорту, и яркий жилет Бахаута лучше посадочных схем указывал ему место парковки. Одинокая фигура биолога возвышалась над кучей походных контейнеров. Высота кучи больше соответствовала намерениям переселенца, нежели исследователя, но времени на объяснения не оставалось. Лишь только опустилось защитное поле контура, Бахаут приступил к погрузке.
-- Я вам так скажу, -- успокаивал он печального Мидиана, -- если профессор подался в бега, значит, на то была причина. -- Но никакого успокаивающего эффекта реплика не имела, если не сказать, напротив... -- Не аннигилировал же он, в конце концов когда-нибудь прибежит обратно.
-- Мы остались без переводчика.
-- Как вы сказали? -- биолог замер с коробкой на погрузчике.
-- Экспедиции необходим переводчик. Я уже излагал профессору суть проблемы. Мне нужен эфолог. Безразлично, студент или лаборант, свободный на ближайший семестр. Я оплачу услуги.
-- Друг мой, -- участливо произнес Бахаут, -- я всю жизнь проработал на Пампироне, изучил основы многих наук и могу со всей ответственностью заявить, что за все время не встретил здесь ни одного эфолога и не обнаружил ничего похожего на науку там, где расположена кафедра эфо-дисциплин. Я знаю только профессора, имею представление о масштабах его ученых амбиций и могу подтвердить, что он действительно имеет дар завораживать аудиторию несмышленых юнцов. Поверьте мне, Мидиан, здесь нет оснований для оптимизма. -- Усевшись на контейнеры, Бахаут указал рукой в направлении нового космопорта. -- Мы сэкономим путь, если пойдем по прямой, и сэкономим силы, если не будем скорбеть об изжитых иллюзиях.
В ответ Мидиан лишь грустно покачал головой: "Эх, Бахаут... Если б ты доучился на физмате, то узнал бы, что прямая дорога не всегда оказывается самой короткой".

На площадях космопорта, в отличие от эфо-класса, всегда было людно. Возможно, толчею прибавляли отъезжающие по домам любители научных мистификаций. Мидиан ловил последний шанс, вглядываясь в случайные лица, но не находил среди них ни одного вчерашнего соседа по аудитории. Ни с кем из них он прежде ни разу не заговорил. Его излишняя самонадеянность не позволила поинтересоваться ни именами, ни координатами тех ста с лишним страждущих душ, которые, может быть, еще не расстались с иллюзией. Он оставил биолога наедине с багажным отсеком и присел на теплую ступень площадки. Его мучил приступ дурноты от вечно бегающих и суетящихся сотрудников экспедиторской службы, встречающих орбитальные челноки ; от постоянно смердящей импульсами рации курьеров ; от душного марева прогретого солнцем пространства палубы.
-- Опаздываем. Нехорошо. -- Услышал он спокойный голос за спиной. Ступенькой выше как ни в чем не бывало присел профессор и укоризненно нахмурился. -- Я уже заподозрил подвох. Нет, представьте себя на моем месте, -- предупредил он удивленную реплику Мидиана, -- я бросил все, разогнал студентов, извинился перед коллегами, как последний мальчишка, прибежал в космопорт и обнаружил, что меня надули.
К такому повороту событий Мидиан оказался не готовым и схватился за голову.
-- Я вот что решил, молодой человек, -- продолжил профессор, -- если мои разгильдяи справятся с вашей проблемой, то я с ней справлюсь и подавно. Или вы считаете, что ученики должны превосходить своего учителя? Вздор. Я проверял эту теорию много раз и скажу откровенно: моим бездельникам ответственное дело лучше не поручать.