Первая ночь в фарианском вырубе стала для Янцы мукой бессонницы. Она подозревала, что высоко в горах сновидения отвратительны, но к рассвету была согласна на самый ужасный сон, лишь бы на минуту закрыть глаза. Замкнутое пространство казалось душным мешком, завязанным на все узлы, и она, завернувшись в плащ, пошла под дождь, разыскивать Саима.
-- Тебе не спится? -- удивился Саим, встретив ее на веранде. -- Это дядька Логан небеса всполошил. Чувствуешь, какой денек завтра будет?
-- Это к грозе.
-- Как бы не было чего похуже.
-- Как, ты говорил, звали прабабку Бароля?
-- Баролетта, -- почтительно произнес Саим.
-- Он унаследовал ее имя? Это правда, что она умерла в день, когда он родился?
-- В ту же минуту, -- уточнил Саим, -- увидела его синие глазки -- тут же лишилась чувств и больше не очухалась.
-- Я слышала, что у младенцев глаза бесцветные.
-- То младенцы, -- мрачно пояснил Саим, -- а то Бароль.
-- Никогда раньше не встречала синеглазых альбиан. Говорят, синие глаза у богов. Ты веришь, что он дикий бог?
-- Он сын Андроля Мудрого, внук Андроля Великого, а чей он правнук -- известно одной лишь покойной Баролетте. Говорят, она принесла своего сына из Анголеи и стала женой фарианского вельможи лишь для того, чтобы скрыть происхождение ребенка. Только после рождения Бароля всем стало ясно, чем занималась красавица, вместо того чтобы посещать университетские семинары.
-- Она умерла в вырубе?
-- В монастыре, а что?
-- Хвала богам! -- вздохнула Янца. -- Мне все время кажется, что здесь по ночам бродит дух женщины.
-- Именно здесь он бродит, -- подтвердил Саим, -- эти духи с каждым годом наглеют, но тебе нечего бояться. Бароль ревнив. Он не допустит, чтобы дух его возлюбленной прабабки разгуливал по чужим спальням. Слышишь шаги...
У Янцы екнуло сердце, но, обернувшись к лестнице, она увидела босого богомола, который, задрав подол, стремительно несся вниз.
-- Где Бароль? -- крикнул он, заметив собеседников. -- Где он шастает по ночам? В писарне его нет, в комнате его нет...
-- В лесу, -- ответил Саим, -- он сказал: "Пока не задушу пару штук босиан, спать не лягу". Так и сказал. Утро скоро, дядька Логан, дождись.
Но Логан с той же прытью помчался к нижней площади выруба. Саим хотел что-то крикнуть ему вслед, но не успел, Логан уже напал на Гаха, который не желал среди ночи седлать для него верблюда.
-- Еще одному не спится, -- посочувствовал Саим, -- может, сон плохой увидел? Точно тебе говорю, что-то будет.

Что такое плохой сон, на всей планете было известно одному лишь Баролю, поскольку самый ужасный ночной кошмар правоверного альбианина выглядел безобидной шалостью в сравнении с тем, что ему доводилось пережить при малейшем приступе дремоты. Покровитель сновидений и умерших душ считался самым терпеливым божеством пантеона и если уж отворачивался от твари - значит, имел на то причину. Но отвергнуть разом живого Бароля и покойную Баролетту было с его стороны вопиющей оплошностью. Когда отец Бароля впервые заметил, что сын не спит по ночам -- он отвел его в молельню и заставил просить Юливана-покровителя о милости вернуть утраченный сон. О том, что такое сон, в те годы Бароль не мог догадываться -- это состояние было ему незнакомо, как рыбе незнакомо чувство полета. Напротив, он пугался спящих, как покойников, и не допускал мысли о том, что, закрыв глаза, может на время лишиться чувств. Но молитва ребенка была искренней. Она не могла не тронуть сердце Юливана. И тот не то чтобы сжалился над синеглазым отроком, а просто зло над ним посмеялся. С той поры Бароль обрел дар сновидений, которые утомляли его больше, чем каторжная работа. Андроль Мудрый не мог понять, отчего сын, проснувшись утром, полдня не мог подняться с подстилки.
Сны Бароля были настолько красочны и правдоподобны, что по прошествии лет он с трудом отличал их от реальных событий. А сны, увиденные в детстве, и вовсе вытеснили собой истинное положение вещей.
-- Когда я был ребенком, -- рассказывал он своей подруге по изгнанию из Юливанского царства, -- мы с отцом путешествовали в восточной Папалонии и, добравшись по горам до берега океана, видели настоящий анголейский галеон. Громадное неповоротливое судно неслось стрелой по глади залива на скалистые выступы перешейка, спасаясь от вертких самутийских галер, захваченных ингурейцами в плен. Рядом с галеоном они были похожи на ивовые лепестки. Отец сказал: "Смотри, если тебе не случится увидеть апокалипсис, -- это будет единственным воспоминанием, которое переживет твою смерть". Я хотел закрыть глаза, но веки стали прозрачными, я поднес к лицу ладони, но не увидел их; я хотел отвернуться, но со всех сторон видел одно и то же. Тогда я понял, что апокалипсиса не существует. Потому что он -- сама жизнь в предчувствии неизбежного, именно то, что происходит со мной.
-- Глупо, мой мальчик, думать о неизбежном, -- отвечала невидимая тень.
-- Я боялся, что галеон разобьется о скалы, но вдруг в небо вырвался пестрый шар. Он разросся вмиг, заслонив собой восточный горизонт. Он был похож на видение, которое можно потрогать руками, корабль казался под ним игрушкой, которой не под силу тащить за собой парус. Галеон замедлил ход, поднялся над водой и, когда самутийские галеры пронеслись под его килем, я услышал шум воздушного винта. Он ушел за перешеек в сторону Каменного материка, а шар долго был виден над линией горизонта. Он казался новой планетой с зелеными океанами и разноцветными островами.
-- Как лоскуты материи, -- сказала тень, -- красный лоскут назывался "Иврона", желтый -- "Астрелия", синий -- "Априка", серый -- "Андартина". На этом шаре семь материков -- небесный парус галеона "Земля". Редким избранникам доводилось его увидеть.

Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелые годы Бароль не путешествовал по Анголее и, будучи в здравом рассудке, никогда не приписывал себе вымышленных похождений. Однако галеон преследовал его с той поры что наяву, что во сне... Глядя на небо, он то и дело краем взгляда задевал разноцветный шар неизвестной природы. От взгляда видение тотчас растворялось, не оставив темного пятна на облаках. Часто шар возникал на фоне солнца, но это было давно. Сегодня, в первое утро без дождя, Бароль снова поймал себя на том, что в ожидании смотрит на небо. Светлело необычайно быстро. Выруб на вершине казался темным наконечником горы, грубым и неуютным на фоне нежно-серых рассветных сумерек. И Бароль с наслаждением любовался бы этим зрелищем, если б не споткнулся о Логана, спящего поперек тропы у кромки леса.

Логан спал крепко, будто всю ночь махал метлой, разгоняя облака, и Бароль, склонившись над ним, уже коснулся костлявого плеча, как вдруг его осенила безумная мысль, словно наваждение. Кровь ударила в голову, и он, не в силах противостоять искушению, вынул из-за пояса хлопушку для спугивания птиц и бахнул изо всех сил прямо над ухом спящего богомола.
-- Что ты знаешь о галеоне "Земля", мерзавец, выкладывай все как есть!
От неожиданного испуга Логан подпрыгнул, не вставая на ноги, и вмиг оказался в положении свободного полета, в позе, в которой учат плавать на мелководье сопливых самутийских мальчишек, мечтающих стать мореходами. С той лишь разницей, что воды между Логаном и сушей оказалось маловато для урока плаванья -- всего-то струйка, стекшая с подола его развевающегося халата. Зависнув в метре над тропой, он сделал несколько размашистых гребков руками, но приземлился на то же место, не успевшее остыть от его сонного тела. Удар выбил из богомола сон, однако эксперимент принес результаты. Прежде чем Логан осмысленно открыл глаза и гневно уставился на Бароля, он испустил-таки одну сокровенную фразу, за которую богомольный магистрат должен был лишить его титула и языка, а затем сослать на торговые галеры:
-- Божественная прика! Спаси меня боги! Божественная прика!
-- Как сие понимать, -- склонился над ним Бароль, -- нам, нечестивым богохульникам? -- Логан встал на карачки и попытался отползти в сторону из-под его небесного взгляда. Но взгляд Бароля переместился следом за ним.
-- Если ты сделаешь меня заикой, паразит, кто станет за тебя молиться?
-- Я сделаю тебя почетным богомолом преисподней, если ты сейчас же не расскажешь мне о "божественной прике".
Логан поглядел на светлеющие небеса -- они безнадежно светлели; Логан поглядел на неприступную скалу по имени Бароль, возвышающуюся между ним и вырубом, где несчастного богомола ждали кров, уют, еда, не говоря уже о достойном обществе и любимой работе. Позади Логана простирался дремучий Босианский лес, где его ждали людоеды-босиане да отощавшие потричи, затаившиеся в топях. Там же его ждали ядовитые клещи, зубастые змеи, болотная лихорадка, от которой ноги покрываются кровоточащими язвами. Одним словом, ничего хорошего в Босианских лесах Логана не ожидало. Соревноваться с Баролем в беге ему, тощему коротышке, было смешно, да и шансов на то, что Бароль, побегав за ним по склону, изменит свои намерения, было так же мало, как шансов выжить где бы то ни было, кроме злосчастного выруба, торчащего за спиной Бароля в дымке утреннего тумана.
-- Не знаю, -- внятно и добросовестно отчеканил Логан, но взгляд Бароля не двинулся с места. -- Не знаю, -- повторил он еще раз, будто теперь уж точно попал в цель, в самую что ни на есть глубину потаенной совести синеглазого монстра; и засуетился подниматься на гору, но Бароль наступил на подол его халата. -- Клянусь! -- взмолился Логан. -- Сам не знаю, как это у меня получилось такое сказать?!
-- Кто молится в божественной прике?
Логан опустил глаза.
-- Не знаю. Точно не могу знать.
Глаза Бароля плотоядно блеснули.
-- Кому... молятся?
Саим предупреждал дядьку не раз, что на границе Босианского леса с Баролем порой происходят чудеса. Будто звериные духи все разом вселяются в плоть фарианского вельможи и воюют между собой за территорию его души, лишенной высокого небесного покровительства.
-- Кому? -- повторил Бароль. Логан забормотал невнятное, стараясь высвободить подол халата, как вдруг почувствовал, что намертво прижатый подол вдруг воспарил в невесомости; почувствовал, как ноги оторвались от почвы, а тело, удерживаемое за поясной ремень сильной рукой Бароля, приняло горизонтальное положение и поплыло вниз по склону, вместо того чтобы подниматься домой. Логан держался с достоинством магистра. Изредка дотягиваясь до земли руками, он хватал камни, комья грязи и засовывал их в рот, пока не расперло щеки. Но, как только каменные стены колодца показались в зарослях, чувство собственного достоинства изменило ему. Богомол, не дожидаясь, пока перед ним распахнутся врата смердящей Ингуреи, схватил Бароля за подол и замахал в воздухе голыми пятками.
-- Шпаси меня боги! -- пронзительно завопил Логан, да так громко, что с кедров полетели шишки. Впрочем, вполне возможно, что это были не шишки, а босианская разведка. Возможно, продержавшись на ветвях всю ночь, разведчики под утро не удержались на ветках от хохота. -- Шпаси меня боги! -- вопил Логан. -- Зачем же так... -- изо рта посыпались камешки, бряцая по ступеням колодца. -- Разве я стал не нужен тебе? Разве я не усердно за тебя молился? Разве ты сможешь так поступить со мной?! Очнись! Как же так?! Как у такой удивительной женщины, свет ее праху, мог появиться такой ублюдочный правнук? Я имею звание магистра! Ты не смеешь хватать меня за ремень! Ты не можешь... Ты будешь проклят всеми богами, и ни один, слышишь, ни один из них за тебя не заступится!
Бароль открыл отверстие люка, открепил цепь от подножия постамента и обвязал ею голую пятку Логана.
-- Сейчас проверим, как боги покровительствуют тебе.
-- Бароль! -- взвыл Логан. -- Будь ты проклят! Что тебе надо? -- когда пятка погрузилась в люк, Логан схватился за цепь и чем быстрее Бароль опускал ее вниз, тем проворнее богомол взбирался по ней обратно. Но цепь тяжелела, и вскоре ее конец побрякивал на такой глубине, что у Логана захватило дух.
-- Так кому покровительствуют боги? -- спросил Бароль.
-- Тебе, гаду, -- пищал Логан.
-- А кому святейший магистрат морочит голову?
-- Тебе, бандиту.
-- А кто просился в мой выруб? Кто бился лбом о порог и клялся быть откровенным?
-- Я, несчастный приканский утопленник.
-- Взгляни-ка, -- Бароль прекратил раскручивать цепь, прикрыл люк доской, чтобы голова богомола не вынырнула наружу, и посмотрел на небо, -- что-то боги не торопятся тебя выручать... -- тощий богомол впился пальцами в доску. -- Цепь и та кончается, -- рявкнул Бароль, -- а мое терпение еще короче! -- пальцы Логана соскользнули и забренчали по железным кольцам. -- Хочешь знать, насколько мое терпение короче, чем твоя жизнь? На один локоть, придурок. Смотри, -- он оторвал конец цепи от катушки и побренчал им перед носом Логана. -- Вот и все. Не сомневаюсь, что боги смотрят на тебя и диву даются, от какого дурака принимали поклоны.
Но Логан, стиснув зубы, продолжал карабкаться наверх, а тяжелая цепь все сильнее тянула его на дно преисподней. Когда в руках Бароля осталась последняя связка колец, чувство собственного достоинства изменило Логану вновь.
-- Что ты хочешь знать, будь ты проклят?!
-- Кому, -- еще раз повторил Бароль, -- кому молились боги на галеоне?
-- Нет, нет, ты все не так понял! -- зарыдал Логан, и цепь выскользнула на камни, но не успел несчастный богомол икнуть от ужаса, как Бароль прижал ее конец ногой и повторил вопрос:
-- Кому молились на галеоне?
Логан сейчас же подтянулся и просунул нос между перекладиной и бортом колодца. Но, увидев, что его жизнь отныне даже не в руках Бароля, а всего лишь под носком его ботинка, чуть не лишился чувств.
-- Все! Все, не двигайся, -- забормотал он, -- только не шевелись. Я... все, что знаю... На галеоне "Земля" родился бог... Только родился их бог... От какой-то небесной силы и нормальной женщины. Не знаю как, я за это не отвечаю. Земля -- божественная прика, родина бога. Галеон -- папалонская легенда, клянусь! Планета бога, только и всего.
-- Какого бога? Фарея? Ангола? Отвечай же...
-- Да что тебе отвечать, ты сам знаешь лучше меня. Я же не спрашиваю, откуда ты все знаешь...
-- Что-то у меня нога зачесалась от твоей пустой болтовни.
-- Только не шевелись, -- взмолился Логан, -- я все расскажу... что знаю. Все, что хочешь. И то, чего не знаю, расскажу, только стой спокойно. Не надо нервничать.
-- Что за бред ты понес?
-- Ты сам рассказывал историю. Ты знаешь, почему я не позволил тебе закончить рассказ, -- Логан осторожно подтянулся выше, и его лысая макушка поравнялась с ботинком Бароля. -- Никто из смертных тварей не должен произносить его имя, а с твоего паршивого языка оно непременно слетит.
-- Чье имя, Логан?
-- Знаешь, что натворил Ингур, чтобы отомстить анголейцам? Он рассказал своим тварям все. О том, что Альба -- могила бога, альбианский пантеон -- шайка убийц, и пока им поклоняется хоть одна тварь -- на планете покоя не будет.
-- С чего ты взял, что я знаю об этом? -- удивился Бароль. -- Я сочинил эту историю для тебя и понятия не имел, как она закончится.
-- Боги!!! -- взвыл Логан, и эхо унесло вой на глубину преисподней. -- Клянусь, я отрежу свой длинный язык... как только освободятся руки. Я старый, никчемный, жалкий болтун, не достойный ни милости, ни сострадания. Я... -- Логан запнулся, увидев, что Бароля распирает от хохота, а кольцо цепи медленно выползает из-под его ноги. -- Сколько там?.. -- спросил он полушепотом, покосившись на башмак, как на последнюю милость богов.
-- Три кольца, -- ответил Бароль, -- и вся преисподняя в твоем распоряжении.
-- Вот оно как, -- прошептал богомол, -- отчего ж она так коротка, жизнь моя праведная? -- он готов был прочесть молитву прощания, но лицо Бароля в один миг стало серьезным и сосредоточенным.
-- Излагай сначала и по порядку, как на коллегии магистрата. Что-то я ничего не уразумел. Где чья колыбель? Где чья могила?
-- Хорошо, -- воспрянул духом Логан, -- только стой и не двигайся. На нашей планете убили бога, того самого, которого ингурейцы считали истинным божеством. Убили, замуровали в камень и написали имя.
-- Кто убил?
-- Кто-то из пантеона. Не важно. Эта могила -- начало координат. Никто из нас не может приблизиться к ней...
-- Короче...
-- Короче некуда, -- захныкал Логан, -- я тебе не сказку сочиняю. Это история цивилизации.
-- Ладно, что с богом?
-- Богом-отцом?
-- А что, еще и дети были?
-- Бог-сын, в честь него назвали планету, на которой убили отца...
-- Альба?
-- Его они тоже убили.
-- Кто?
-- Наш пантеон несчастный, откуда я знаю кто? Они все покрывают друг друга.
-- За что сына-то?
-- Откуда я знаю? -- завыл Логан. -- Так вышло. Неужели ты думаешь, что они признаются?
-- А отца за что?
-- А...а! Бароль, подними меня. Он был стар, слаб, немощный старик...
-- Постой, откуда у мертвого бога мог появиться сын? По каким таким законам мироздания?
-- По недоразумению, -- вопил Логан, наблюдая, как из-под башмака Бароля медленно, но целеустремленно выползает следующее звено цепи, -- так случилось! В том-то и пакость ситуации, что он не должен был появиться, но эти женщины! О! Ты не знаешь, на что они способны! Короче, его прикончили, а теперь боятся могилы.
-- Чьей могилы?
-- Отца! Отца! Я говорил тебе, тупица, а...
-- А сына?
-- При чем тут сын?
-- Где сына-то похоронили?
-- Не знаю, он убежал от них...
-- Мертвый? -- улыбнулся Бароль. -- Ай да сын!
-- Не знаю, -- простонал Логан.
-- Угнал галеон и был таков?
-- Не знаю, твоей прабабке тоже всю жизнь мерещились галеоны.
-- Что значит мерещились? -- он вынул из люка насмерть запуганного богомола. -- Ну и бред же ты нес. Моли богов, чтобы я хоть что-нибудь понял.
Логан без сил упал на камни колодца и возблагодарил небо, а Бароль тем временем сматывал цепь, пытаясь восстановить в памяти все предсмертные откровения богомола.
-- Бог-отец, -- рассуждал Бароль, -- бог-сын... Дух возмездия, довлеющий над пантеоном убийц. -- Он потряс Логана за плече. -- Неужели это так просто, убить бога? -- но Логан бормотал молитву, и Бароль, вытерев лопухом окровавленные ладони, взвалил его на спину и понес в выруб. -- Бог-отец, -- повторял он, пытаясь уловить в этом хоть чуточку здравого смысла, -- бог-сын... хоть этих прикончили. Мне заботы меньше. Нет чтобы и остальные между собой передрались. А? Логан? Слабо богов перессорить?
Логан неожиданно пришел в себя, обвел мутным взглядом удаляющийся пейзаж Босианского леса и хлопнул Бароля по плечу.
-- Я член коллегии магистрата. Не смей богохульствовать, когда сидишь со мной на одном верблюде.
-- Мокрое место осталось от твоего магистрата. Сколько раз тебе говорил... Зачем меня разыскивал?
-- О боги!!! -- Логан вздохнул и повис на спине мучителя. -- Они говорили со мной! Сам Фарей говорил со мной языком ветра.
-- Слышал я, как ты голосил. Не давал ветру слова вставить. Что же сказал Фарей такого, что заставило тебя выскочить в ночь из молельни?
-- Он послал меня за тобой. Увидишь, боги по-прежнему к нам благосклонны.
-- Как базарные торговцы рыбного дня -- так и норовят всунуть тухлятину подороже. Ты не спросил, что они хотят от меня взамен? -- но Логан в ответ лишь беззвучно шевелил губами, проклиная тот день и час, когда запер на засов свою старую добрую прику.