Дед монотонно бормотал, водил пальцем по мелко исписанным страницам массивной тетради. При развороте она занимала всю площадь стола, плетеные закладки элегантно свисали по краям, кое-где касаясь Саимовых коленей.
-- ...тогда откроется древняя могила, придет бог и расступится перед ним океан. Альбиане очнутся от забытья, поднимутся со дна к небесам, протянут руки к светилу и скажут: позволь нам видеть тень средь ясного света, различать силуэты гор в белых морях облаков, позволь узнать линию горизонта там, где свет неба сливается со светом воды...
Третий час проповеди на жестком кресле давался Саиму труднее, чем трое суток в седле, на его ерзанья и кряхтения безумный старец обращал внимания меньше, чем на паучью суету.
-- Послушай, дедушка Ло, я сам умею читать...
-- ...ибо никто из нас, -- повысил голос старик и поднял к своду потолка скрюченный указательный палец, -- никто из нас не выйдет из мрака скитаний, ослепленный путеводной звездой. Никто и никогда! Ты слышишь меня, глупый мальчик? Никто и никогда не увидит альбианских сокровищ, потому что войти в этот храм может только бог.
-- Да ладно... -- Саим не желал даже думать о том, что прописное пророчество станет для него покрепче железного замка на воротах.
-- Ты слышал, мой мальчик? Никогда! Ты пришел увидеть мои "тетради", мимолетным взглядом пробежать по миллионам лет и судеб таких же, как ты, скитальцев, приговоренных жить в тюрьме иллюзий...
-- Я пришел спасти библиотеку...
Скрюченный палец застыл перед носом измученного фарианина.
-- Всю жизнь я пытаюсь сломать пределы познания и с каждым разом все больше убеждаюсь, что одной лишь глупости свойственно не иметь предела. Однако глупость Саима слишком масштабна даже для моего осмысления, ибо в своем размахе не имеет аналогов во вселенной.
-- О, сказал! -- восхитился Саим. -- Это все про меня? -- он проследил направление взгляда старика, не зацепил ли он эту развесистую фразу из писаного листа.
-- Это агония цивилизации, мальчик. Стихия, призванная ее погубить, не отступит, не получив жертвы. Ваши жалкие жизни ей не нужны. Она раньше тебя пришла за "тетрадями". Взгляни на гравитаскоп -- ты поймешь, что сон хранителя Альбы не сможет оберегать их вечно. Послушай... -- Он перекинул листы до следующей закладки.
-- Послушай ты меня, -- Саим положил грязную ладонь на раскрытую страницу, но тут же отдернул ее. Бароль за такое свинство обязательно дал бы ему по шее -- на исписанной странице остался размашистый отпечаток пятерни. Да так внятно, что вывести его -- означало загубить как минимум полуторачасовую проповедь.
Но дед не расстроился, а как ни в чем не бывало перевернул испачканную страницу.
-- Боюсь, сынок, это все, что способна оставить в наследство цивилизация фариан.
-- Послушай меня, дед. Если ты думаешь, что эта напасть пришла за твоими "тетрадями", -- думай. Я не знаю лекарств от безумия. Не мне тебя разубеждать. Меня же учили доверять очевидному: тают льды Каменного материка, планета меняет полюс. Ты привык жить пророчествами -- живи, но если я взгляну на библиотеку -- полюса не перевернутся и твоим пророчествам ничего не грозит. Я должен вернуться и рассказать всем, что видел библиотеку своими глазами. Если у нашей цивилизации нет будущего -- пусть хоть прошлое будет... Действительное прошлое, не монастырские сказки.
-- Эх, Саим, Саим, -- покачал головой старик, -- тебя бы учить да учить. Нехитрое дело глядеть в подзорную трубу. А ты хоть раз спроси себя по совести, для чего меняет полюса твоя планета?
-- Уверен, этому есть объяснение.
-- Как минимум, два. В том все и дело. Одно вы называете логическим и смотрите в подзорную трубу, другое -- фатальным и спрашиваете разъяснений у богомолов. Ты видел две борозды на каменной дороге, но не понял, что колесница идет вперед лишь на двух опорах. Убери одну -- и угодишь в пропасть.
-- Мы уже летим в пропасть, дедушка, -- взмолился Саим, -- не я откручивал колеса и не тебе меня за это наказывать.
Дедушка Ло скептически осмотрел своего чумазого собеседника, и приговор его был решительно безнадежен:
-- Ты очень славный, но очень глупый мальчуган.

В следующий раз он захватил с собой в паучью каморку немного еды. Положил ее перед пленником и устроился на матрасе.
-- Расскажи мне о Баролетте. Все, что знаешь, с тех пор, как она покинула Папалонию.
Саим взглянул на угощение и счел это особо дерзким папалонским издевательством. Перед ним лежал микроскопический брикет из прессованной мешанины -- то ли травы, то ли высушенного верблюжьего плевка размером с земляной орех и вдобавок две желтые пилюли, похожие на те, которыми псевдоанголейские лекари пичкали безнадежных доходяг в староприканской богадельне. Это меню выглядело менее аппетитно, чем волосатая гусеница, выловленная из склянки с водой, которую Саим с трудом отыскал на полу и чуть не вывихнул плечо, чтобы до нее дотянуться.
Брикет с пилюлями он проглотил не жуя, с тем же двояким чувством, что и гусеницу, и не то чтобы насытился, но голод вместе с усталостью вдруг перестал терзать его истощенный организм. И не то чтобы прежняя сила вернулась к его некогда нормально развитой мускулатуре, а только коварная мысль зашевелилась в бессовестной голове: что если дождаться, пока дед уйдет прочь рыдать по своей Баролетте, и попробовать еще раз разорвать веревки?
-- Ничего я тебе не расскажу, -- ответил он влюбленному старцу, -- ты не захотел мне помочь и дал повод поступить с тобой точно так же.
Дед не удивился, а лишь погрустнел.
-- Напрасно...
-- Если б на моем месте была Баролетта -- ты разрешил бы ей все.
-- Однажды она была на твоем месте. Фариане украли мою девочку, а боги позволили им это сделать. И те и другие будут наказаны.
-- Если ты озлобился на фариан -- отдай библиотеку им назло.
-- Опять за свое, -- вздохнул старик, -- ты слишком юн, чтоб отличить добро от зла. Я сам скажу тебе все, что следует передать по наследству тем поколениям, ради которых вы пускаетесь в авантюры. Всего одна фраза. Тебе не трудно будет ее запомнить. Она стоит многих библиотек.
-- Скажи мне одно, Баролетта видела эти тетради?
-- Это была моя ошибка. Теперь я отдал бы все, чтобы не совершить ее. Но время имеет два сечения, мой мальчик. Одно -- рождение, другое -- смерть. А между ними -- вечный ураган, сквозь который надо пройти без остановки, не оглядываясь назад. Ты счастлив уже тем, что не утратил способность предчувствовать смерть. Это я, а не ты оказался в безвыходном положении.
-- А боги ?..
-- Что боги? Они так же нуждаются в сострадании и так же мстят, когда не получают его. Было время, когда они нуждались во мне, -- тогда я мог позволить себе многое. Пришло время, когда я в них нуждаюсь, поэтому сижу здесь, прячусь, чтоб не видеть ваших жалких попыток выбраться из могилы.
-- Ты видел богов своими глазами?
-- Что ты себе вообразил! Зачем нужен бог, которого можно увидеть? -- Дед забеспокоился и спешно собрался уходить.
-- Дедушка Ло! -- прокричал ему вслед Саим, но дедушка уже задвинул засов. Саим схватился за подлокотники, напрягся, и тугие веревки, опутывающие его ноги, хрустнули одна за другой. Кресло заскрипело и одним махом сложилось, как деревянный конструктор, с грохотом, способным разбудить охрану на краю света. На минуту он затаил дыхание, а затем осторожнее паука прокрался к ступеням люка и сполз к двери с железной решеткой окна. -- Дедушка Ло! -- не дождавшись ответа, Саим прислонился спиной к двери и уперся ногами в каменные ступени. Петельные штыри вылетели от напора. Он не успел удивиться, как оказался в коридоре, и, не удержав равновесие, ткнулся головой в мускулистый живот босоногого субъекта, стоящего в позе стражника. Субъект издал пронзительный визг, похожий на крик чайки, фарианин чуть не оглох и, отпрянув, увидел громадную птичью голову на плечах человеческого существа. Саим кинулся назад к дверной дыре своей каморки, но стукнулся о гладкий камень стены. Дверь словно растворилась за его спиной, и удар клюва пришелся чуть-чуть левее плеча. Каменная крошка посыпалась на пол. Чудовище подпрыгнуло, повернуло к нему черный глаз величиной со спелую сливу и, сжав клюв, замахнулось головой для нового удара.
-- Папа Ло!!! -- завопил Саим. Следующий удар едва не пришелся по голове. Он увернулся и, отпихнув ногой птицу, кинулся наутек. Ципотам бежал за ним следом. Пустой коридор имел форму кольца и не имел ни единой дыры, в которую можно было ускользнуть. Ни единой двери, в которую можно было бы постучать, попросить о помощи. -- Папа Ло!!! -- кричал Саим. И всякий раз, проносясь мимо пробоины в камне, оставленной птичьим клювом, кидался на стену в надежде, что загадочно исчезнувшая дверь так же загадочно появится снова. Скоро он понял, что ципотам выносливее его, и соревнование в беге означало, что с каждым кругом шансов уцелеть в поединке у Саима все меньше. Упав на пол, он бросился под ноги твари, и едва ципотам, споткнувшись, загремел по полу, Саим навалился на него сверху, схватив обеими руками за клюв. Грозное существо оказалось неуклюжим, оно было так обеспокоено невозможностью разинуть пасть, что Саим без труда связал веревкою пояса ципотамовы ноги и руки. Он бы пожертвовал кожаный ремень на то, чтобы связать клюв, но это уже казалось лишним. Глупый ципотам катался по полу, стараясь подняться, и только беспомощно стучал клювом в следы Саима.
-- Папа Ло! Где ты?
Ципотам подбирался к нему ползком на животе, а Саим, не спеша, прогуливаясь по кругу, ощупывал глухую стену.
-- Как же это меня угораздило... -- сокрушался он. -- Эй, кто-нибудь! -- но, кроме целеустремленного ципотама, шуршащего за ним по пятам, в каменном мешке ни одной живой души не оказалось. -- Папа Ло!
-- Кто тебя надоумил кругами ходить?
Саим вздрогнул. На месте поверженного чудовища сидел старец Ло, согнувшись в три погибели, пытаясь распутать зубами веревку.
-- Твой дикарь-проводник смекнул, что нельзя двигаться против урагана? Аладдин?
-- Аладон, -- поправил ошарашенный Саим.
-- Аладдин... Древнее, хорошее имя. Означает "благородный вор". Первобытные дикари так называли самых ловких сыновей.
-- Что вор -- это точно, -- согласился Саим, -- а что касается благородства -- не сказал бы...
-- Возьми свой пояс. -- Папа Ло встал на ноги и отряхнулся.
-- Чокнутый старик! Я же мог убить тебя.
Старик с уважением оглядел Саимову широкую грудь под рваной рубахой, коснулся пальцами его мертвецки бледных скул и спутавшихся волос, которые на манер босианского дикаря были разбросаны по плечам и давно позабыли о расческе.
-- О, мальчик, если б ты был способен на это -- я подарил бы тебе библиотеку и все сокровища мира в придачу, -- он церемонно развернулся и уверенно пошагал против урагана.
"А ну тебя..." -- подумал Саим и так же уверенно последовал за ним.

Присутствие урагана проявилось сразу, но, к счастью, не россыпью двойников. Пол кольцевого коридора, некогда ровный, деформировался в широкие ступени винтовой лестницы и устремился вверх. Саим не обладал острым зрением дикаря и прежде чем видеть в темноте, должен был сначала привыкнуть к ней. Зато, привыкнув, ориентировался ничуть не хуже, чем при свете факела. Винтовая лестница поднялась к вершине горы, и то, что Саим увидел на последней ступени, заставило его серьезно усомниться в правдивости своего ночного зрения. Под сводом потолка стояла кровать, добротно устроенная, деревянная, с резными опорами. На таких, должно быть, спали когда-то самые титулованные анголейские вельможи. Но между подушкой и матрасом, как раз на уровне шеи, два высоких бруса держали отточенное квадратное лезвие. Оно крепилось на веревке, веревка была намотана на соляной камень, который, в свою очередь, держался одним богам ведомо на чем, поскольку затыкал собой отверстие в дыре потолка и светился кристалликами в матовом небесном свете. Все, что удерживало эту эфемерную конструкцию, можно было назвать удачным фокусом или божественным недомыслием.
-- У вас, бессмертных, свои причуды, -- сказал Саим, в надежде, что выживший из ума дед всего лишь приготовил для него очередное испытание, но дед улегся на кровать, и Саим застыл на месте, боясь сотрясать воздух даже шепотом.
-- Бессмертие - проклятие богов, избавить от него могут только боги, но я нашел способ использовать их оружие... Хочешь знать, почему прекратились дожди? Смотри, -- он указал пальцем на потолок, -- малой струйки воды хватило бы для того, чтоб избавиться от бремени бытия руками тех, кто обрек меня на эту муку. Вместо этого я нашел средство остановить потоп и теперь только на гильотине могу спать спокойно. Но, поверь мне, мальчик, вода -- не единственный способ погубить вас. Боги хитры.
-- Смешной ты, дед.
Папа Ло развернулся к своему собеседнику, кровать скрипнула, и высокие брусья под лезвием заходили ходуном. Саим съежился от страха.
-- Проклятье богов -- великое оружие. Но, чтобы научиться владеть им, одной жизни мало.
-- Неужели это так трудно -- умереть? Неужели ты до сих пор не смог уговорить богов ?..
-- Я просил богов послать мне убийцу! -- остановил его дед. -- Не всякий, кто грозит кулаком, может бросить камень. А мне нужен тот, кто не промахнется, кто не станет думать о своих потомках, тот, в чьей руке не рассыплется меч, потому что будет продолжением души... Кого ты привел сюда? Честолюбивую девочку и дикого хитреца. Когда ты устроил фейерверк на западном склоне -- я испытал восторг. Мне показалось, что ты и есть тот самый чужестранец, который придет однажды освободить меня. Я решил, что скоро увижусь с моей Баролеттой... Но ты -- всего лишь напуганный мальчишка. Ты ничего не знаешь о жизни, и твоя цивилизация гибнет, потому что не научила тебя убивать.
-- Клянусь, -- выдавил из себя Саим, -- я сделаю все, как ты скажешь. Я стану убийцей, подлецом, негодяем. Я сотру тебя в прах и утоплю в океане, но сперва ты мне скажешь, где находится библиотека.
-- Не знаю, мальчик. Может быть я не прав, потому что прав ты. Я знаю одно, никто из смертных не увидит библиотеку, как бы я ни старался тебе помочь... Это еще одно проклятие богов. Против него я бессилен.