-- Не спать... не спать... не спать, -- тормошил себя Саим, -- еще немножко и все станет ясно. -- Сутки подходили к концу. Саим не спускал глаз с затылка босианина, который нервно ворочался в седле. -- Сидеть! -- приказал Саим. -- Не вздумай удрать. Знаю я эти фокусы. Думаешь, я наглотался тумана, так и соображать перестал? Не спать... не спать...
-- Гляди! -- крикнула Янца.
У обочины дороги красовалась высокая фигура точно такого же дикаря. Второй Аладон появился неожиданно, словно, увидев караван, спрятался за камень, но в последний момент передумал.
Саим схватил за плечи своего попутчика, повернул к себе и простился с очередной иллюзией о странном племени босиан -- будто бы дикари напрочь лишены способности удивляться, будто эта способность -- привилегия исключительно цивилизованной твари. Физиономия Аладона была не то что удивленной, а почти ошарашенной. Физиономия Аладона, стоявшего у обочины, зеркально повторяла ту же гримасу, -- оба они вполне сошли бы за отражение друг друга, если б один не сидел в седле, а другой не стоял на ногах.
На всякий случай Саим достал из сумки нож. Верблюдица нервничала.
-- Второго я не возьму, -- ворчала Янца.
Пеший Аладон сделал знак рукой, смысл которого оказался понятен лишь его двойнику. Аладон "в седле" немедленно к нему спустился.
-- Как думаешь, о чем они разговаривают? -- Саим перелез поближе к Янце в среднее седло. -- Как близнецы...
-- Он выберется из урагана, -- удрученно ответила она, -- теперь-то уж точно выберется.
Аладоны впрямь смотрелись как братья, наряженные в одинаковую одежду.
-- Послушай, мы ведь можем таким манером раздобыть целое стадо верблюдиц?
-- А чем их кормить? -- спросила Янца. -- У нас для одной -- ни крошки.
-- Если на дне мешка найдется хотя бы одна травинка...
-- Сидел бы ты, не дергался.
-- Понять бы, как они это делают. О чем они спорят? О чем вообще босианин может спорить сам с собой?
-- Вычисляют вращение урагана, -- предположила Янца. -- Если выберется хоть один -- близнецы исчезнут.
-- А мы? -- испугался Саим, но сразу взял себя в руки. -- Нет, ему не удастся меня облапошить. Этого не может быть! Разве я сумасшедший? -- В знак презрения к происходящему он накинул капюшон и отвернулся к черной стене скалы.
-- Давай решать, -- сказала Янца, -- кого из них везем, кого оставим. Или жребий бросим... Уж больно они одинаковы.
Один из близнецов побрел назад, другой взялся за седельное крепление.
-- Нет, погоди, -- воспротивился Саим, -- сначала ты кое что объяснишь.
-- Я объяснил, -- сердито проворчал босианин, -- мы вошли в ураган. Если повернешь назад -- на мою помощь больше не рассчитывай.

Который из них сел в седло, который пошел пешком, сказать было невозможно, только Янца была права, отказавшись взять четвертого пассажира. По прошествии времени на спине перегруженного дромадера не нашлось бы места для всех близнецов. Если в фарианском вырубе с недавних пор было принято измерять высоту в "баролях", а злость в "поварах", то исчисление суток отныне велось исключительно в "аладонах". Саим же, вместо того чтобы бубнить пустые молитвы, вспоминал монастырскую сказку про молнию-фрегат, летающий в облаках без экипажа и навигатора, способный появляться и исчезать одновременно в разных местах. Сказку повторяли все поколения фариан, каждое на свой манер, но никогда не досказывали до конца. Теперь он точно знал почему -- детские сказки допускали только счастливый конец.
-- Интересно, -- допрашивал Саим Аладона, -- что бы сказали твои предки, увидев своими глазами то, чего не может быть? Как бы они оправдали...
-- Очевидное не нуждается в оправдании, -- отвечал Аладон.
-- Ну, объясни...
-- Зачем? Разве не достаточно видеть?
-- Ведь этому нет объяснения.
-- Тем более.
-- Но все-таки, удивившись, мы обязаны попытаться понять...
-- Обязаны? Мало ли чем можно удивить дурака.
Саим отвернулся, но обижаться не стал. У него не было ни сил, ни терпения выдержать обиду. Если глупый босианин увидел ураган в ясном небе, на гладкой воде -- он не поймет, что настоящий ураган, точнее, его действительный эпицентр, находится теперь в голове Саима. На одном витке смерча можно увидеть и понять одно и то же превеликим множеством способов: от "ну вас всех..." до "Боги мои! Ведь мы первые альбиане, имеющие шанс осмыслить это уникальное состояние природы!"
-- Ну, пожалуйста, -- настаивал Саим, -- скажи, что ты чувствовал, когда впервые увидел его...
-- Зависть.
-- Зависть! Зависть! -- фарианин задергался от нетерпения. -- Зависть к кому?
-- К тебе. Ты не повернул назад и может быть никогда не узнаешь, сколько "потерянных Саимов" маячат по скалам Папалонии.

Шли минуты... за ними -- часы... за часами -- "аладоны". Саиму казалось, что верблюдица бежит по внутреннему кругу каменного колеса. Чем быстрее она бежит -- тем раньше сутки сменяют друг друга. Но небо оставалось таким же безжизненно невесомым, -- ни капли дождя не упало на камень, ни ветерка не прошлось по зеркалу океанской воды. Саиму казалось, что это не вода, а изнанка неба, где-то под ним скачет по скалам такая же верблюдица и не подозревает о том, что она -- всего лишь отражение. Природа Папалонии проявляла полнейшее безучастие ко всем на свете ураганам. Саим, закрывая глаза, видел дорогу на скалах; открывал глаза -- видел ту же дорогу и радовался, если монотонный пейзаж вдруг нарушала одна-другая пухлая поганка или молния, закатившаяся в щель скалы. Он обожал рассматривать молнии. Особенно если ярко-оранжевый шар, способный держаться в воздухе, переливался, как праздничная стекляшка фонарика, вывешенная над дверью прики в день удачных молитв. Оранжевый цвет напоминал Саиму детство.
-- Когда на Альбе жили боги, -- рассказывал он, -- эти шары летали всюду. Над Каменным материком был целый рой. Предки называли их "глазами богов". Привяжется такая штука к каравану -- и прика не нужна. Как думаешь, босианин, за нами следят?
-- Кому ты нужен... -- меланхолично ответил Аладон. Каждые сутки он становился все менее разговорчив; каждый новый вопрос вызывал в нем все больше раздражения. Чутье дикаря подсказывало недоброе. Саиму же давно было безразлично, какой ужасный финал таит в себе бытие урагана. Теперь, в загробном царстве умершей цивилизации, он чувствовал себя центром мироздания; ему впервые так захотелось жить, что даже мысль о смерти стала безразлична.

-- Теперь их двое, -- сказала Янца.
-- Ну и дела... -- растерялся Саим. Два жирных Аладона маячили на подъеме дороги, и Янца многозначительно подняла вверх палец, что означало: одно посадочное место и ни персоной больше. Тем более что до смены суток оставалась добрая половина пути. -- Зачем их двое? -- ругался Саим, но, подъехав ближе, успокоился. На уступе скалы торчало два смуглых продолговатых образования высотой в рост -- то ли надутые кожистые мешки плесени, то ли пустые коконы гигантских насекомых; едва покачиваясь в воздухе при отсутствии ветра, они производили впечатление живых существ. Саим взобрался на уступ и не мог отвести глаз.
-- Вместилище зловонных душ, -- объяснил Аладон.
-- Почему же зловонных?
-- Сейчас узнаешь. Уйди подальше и заткни уши. -- Он вынул из футляра кинжал и только пробил упругую оболочку -- хлопок отшвырнул в стороны обоих. На месте кокона зияло неровное каменное жерло с лохмотьями белой пленки у горловины.
Поднимаясь на ноги, Саим пытался понять, оглох ли он или в Папалонии напрочь отсутствует эхо? В фарианских горах от звука такой силы неминуемо случился бы обвал. Но голос Янцы вернул его в чувство.
-- Вы живы?
-- Живее не бывает, -- обрадовал ее Саим. Впервые за время скачек по черным камням он обнаружил некоторые признаки чувств на ее лице, и это вдохновило его больше, чем гипотетические руины цивилизации, которой, вполне возможно, вовсе не было на свете.
Янца поднялась на площадку, подползла на четвереньках к дыре, столкнула в нее камешек и прислушалась.
-- Глухо, как в преисподней.
В голове Саима все еще бродило несуществующее эхо. Голоса окружающего мира он воспринимал пунктиром... в промежутках между паузами глухоты.
-- Иди, понюхай. -- Янца подтащила к дыре Аладона и заставила его сунуть голову в скважину. -- Там есть что-нибудь? Смола... или дерево?
-- Или папирус, -- добавил Саим.
Аладон втянул воздух, казалось, весь воздух, находившийся в полостях скалы, и на его перекошенной физиономии отразился весь набор химических элементов планеты.
-- Что вы ищете? -- спросил он, и у Саима сердце екнуло от волнения.
-- Книги, карты, приборы... цивилизацию.
-- Так бы и сказал. -- Он еще раз понюхал дыру, и тошнотворная гримаса вконец обезобразила босианскую физиономию, и без того не слишком привлекательную. Сердце Саима заколотилось, ибо тошнота, по его разумению, есть самая естественная реакция дикаря на запах цивилизации.
-- Что?! -- закричал он.
- - Если б я хоть раз в жизни понюхал книжный папирус...
Саим быстрее молнии бросился к седельным сумкам.
-- Не старайся, -- окликнул его Аладон, -- ничего похожего на запахи твоего барахла. Поди-ка... понюхай. Так пахло внутри корабля.
-- Огненная вода? -- удивился Саим.
-- Только не в древесине, а в ржавом железе.
-- Думаешь, внутри разлито горючее?
-- Зачем же?.. Все закрыто в сосуде. Но там его залежи.
-- Надеюсь, -- забеспокоилась Янца, -- вам не придет в голову зашвырнуть туда факел?
-- А что? -- обрадовался Саим. -- Рванет так рванет! Увидим всех богов!
-- Сомневаюсь, что с того света дорога домой короче, чем из центра урагана, -- сказал Аладон.
-- Как думаешь, Ангол примет жертву от фарианина?
-- Если ты вывернешь наизнанку его возлюбленную Папалонию... -- Аладон задумался. -- Жертву -- не знаю, а твою голову точно примет.
-- Вот, -- глаза Саима сверкнули, -- именно! Либо мы вывернем Папалонию наизнанку -- либо боги замотают нас насмерть в каменной вертушке. Тот, кто прячется от нас, вынужден будет выйти и поздороваться. Или мы не за этим тащились на край света?
-- Довольно, -- рассердилась Янца, -- либо вы сейчас же успокоитесь и подниметесь в седла, либо дальше я еду без вас. -- Но Саим сцапал ее за подол при попытке улизнуть с уступа.
-- Никто не знает, откуда здесь огненная вода.
-- Вспомни, что творилось в долине, -- сплошное кладбище кораблей! Не мы одни сюда рвались. И что? Один из них долетел и теперь валяется на дне пещеры, а я не для того сюда шла, чтоб моя голова лежала на облаках.
-- Мы подожжем веревку. Будет время отойти подальше от взрыва.
-- Не выйдет, -- босианин со знанием дела осмотрел скалистый горизонт, словно понимал толк в горных взрывах, -- обвалом накроет дорогу. Мы не протащим верблюда по острым камням.
-- Не торопись, Саим, -- уговаривала его Янца, -- у нас впереди столько вздутой плесени... Найдем дыру пошире, спустим тебя вниз, и ничего не придется взрывать.
-- А если не найдем?
-- Она права, -- подтвердил Аладон, -- взрыв, конечно, хорошо, но жить тоже неплохо.
-- Суток хватит, чтоб отойти от обвала?
-- Может быть, но как ты попадешь в дыру факелом с такого расстояния?
-- Я знаю как, -- заявил Саим, -- уходим отсюда.

Едва Аладон попытался залезть в седло, как перед ним на дороге было выложено три просмоленные тряпки для факела и моток веревки, которым следовало привязывать эти тряпки к камешкам, чтобы липкая конструкция спускалась вниз, а не тормозила о стенки скважины. Сверху Саим положил кольца огнива.
-- Знаешь, как пользоваться?
-- Ты решил, что я остаюсь?
-- Именно. Как только поймешь, что мы на безопасном расстоянии, кидай факел и спускайся к дороге.
-- Поищи дурака! -- воскликнул Аладон и полез в седло, но Саим стащил его обратно.
-- Обещаю, мы подберем тебя... не пройдет и половины суток. Вон там, впереди...
-- То, что вы подберете там, меня не интересует. Я не анголеец, чтоб летать на такие расстояния.
-- Доверься мне.
-- Сам себе доверяйся.
-- Или ты хочешь, чтоб я повернул назад? Ты же видел своих двойников. Это проверенный факт.
-- В центре урагана не бывает проверенных фактов. Факт в том, что фантазия лишила тебя ума. Твоих двойников я тоже видел -- такие же дураки, как ты.
-- Аладон, дружище, послушай...
-- Или вы оба подниметесь в седла, -- пригрозила Янца, -- или пойдете пешком. -- В доказательство серьезных намерений она поставила верблюдицу в стойку, из которой следовал мощный рывок вперед. Саим с Аладоном вцепились в седельные крепления и злобно переглянулись, но спорить не стали.

-- А ты -- трусливый беззубый паук, -- ворчал Саим, когда экспедиция благополучно отмахала "пол-аладона" пути.
-- От безмозглого потрича слышу, -- поддержал беседу босианин.
-- Огненная вода в железном сосуде -- это уже полцивилизации. Она могла навести на след библиотеки. Если б не твоя трусость, мы могли бы уже рассматривать книги, а не трястись по горам.
-- Чем плохо трястись по горам? Все лучше, чем лежать под обвалом.
-- Еще не родилась та напасть, что найдет на тебя управу. Тебе не грозит даже мука раскаяния. Там, за подъемом, чистая совесть тебя уже ждет. Но я обязательно расскажу двойнику, как ты вчера шарахнулся от поганки.
-- Никто не может знать, что ждет за подъемом, -- философски заметил Аладон, -- там, где побывали твои мечты, ничего реального не осталось.
-- Ты еще не передумал топать домой?
-- Разве от тебя отвяжешься?
-- От меня? Разве не ты маячишь туда-сюда по дороге?
-- Я давно был бы дома, если б не пожалел тебя, беспомощного фантазера.
Саим чуть не поперхнулся от возмущения.
-- Ах, вот как! Я тебе еще где сказал: можешь убираться в свой лес. Мы не нуждаемся в твоем сострадании.
-- Вы -- это кто? Хочешь, расскажу, от какой поганки шарахнешься завтра ты?
-- Замолчи! -- Саим вцепился пальцами в шерсть обвислого верблюжьего горба. -- Ты не смеешь говорить об этом, потому что не понимаешь, о чем говоришь.
-- Я же дикарь. Говорю, что вижу. Пройдет время, и ты опять начнешь нуждаться во мне. Подождать тебя у обочины?
-- Аладон! -- крикнула Янца.
-- Что я такого сказал? Разве я не предупредил, что мы влипли?
-- Перестань. Заткнитесь вы, оба, наконец, у меня чесотка от вашей ругани.
Саим ехал в седле задом наперед, изучая бессовестно-наглую физиономию босианского дикаря, который, пресытившись светской беседой, уже начинал дремать. Но стоило урагану зайти на новый виток, как твердое здравомыслие фарианина опять захлестнул прилив беспорядочных впечатлений. На этот раз ему показалось, что дорога, оторвавшись от верблюжьих копыт, приподнялась и медленно поплыла в сторону. Ничего не произошло, только мерная иноходь сбилась с ритма. Позади громыхнул взрыв, словно пять ингурейских вулканов подобрались к Папалонской горе, чтобы расквитаться за свой легендарный позор... Далеко-далеко... бесшумное эхо рвущихся камней догнало караван, чтобы сбросить его с обрыва, и покатилось дальше невидимой волной. Западная сторона неба чуть не извергла утреннее солнце, окрасив матовым светом неподвижные облака.
-- Вперед! -- крикнул Саим.
-- Назад! -- Аладон выскочил из седла и повис на шее верблюдицы над пропастью. -- Назад! Назад!
Янца едва успела набросить капюшон на глаза обезумевшего животного, как плетеная подпруга лопнула, и тюки с дорожным барахлом полетели вниз. Сзади, из-за пологого подъема, прямо на них надвигалось пыльное облако, подобно лавине, вбирая в себя все, что попадалось на пути, дорогу мертвого колеса, без надежды и отчаяния пройденную тремя пропащими душами из Фарианских земель.