-- Э...э, -- протянул Аладон, -- совсем раскис фарианин.
Саим увидел над собой светлое небо, которое тут же заслонила чумазая рожа босианина, и длинные черные волосы едва не коснулись лица фарианского вельможи.
-- Помнишь, что было?
-- Оставь его! -- крикнула Янца, и Аладон ехидно усмехнулся, словно стал свидетелем несусветного позора и намеревался сохранить это в памяти до конца света. Он отошел к мешкам, сваленным на каменистом склоне, и с увлечением погрузился в их содержимое.
-- Что ты делаешь? -- удивился Саим. -- Янца, скажи ему, чтоб не смел рыться в моих тюках. Пусть прекратит!
Но Аладон не прекратил, а еще глубже запустил руку в багаж. Саим вскочил на четвереньки. На узкой тропе среди камней стояла верблюдица. Подле нее сидела Янца, подперев кулаком подбородок, и философски созерцала то ли Аладона, обыскивающего мешки, то ли массивный продолговатый предмет, возле которого были свалены еще не распакованные сумки. Издали предмет был похож на замшелый ствол поваленной сосны, но Саима ничуть не насторожило его происхождение на голых камнях. Он поднялся, бодро доковылял до босианина и встал за его спиной.
-- Слышишь, ты, я еще жив. Перестань сейчас же, иначе я тебя...
-- Стукнешь? -- предположил Аладон. -- Давай попробуй.
Саим обозрел мускулистую спину босианина, развороченные тюки и острые камни, на которых не росло ни единой достойной дубины.
-- Куда ты нас привел, дикарь?
-- Может быть, я дикарь, -- согласился Аладон, -- только не забывай, что это я вытащил вас из тумана. -- Он достал со дна мешка снаряд, завернутый в тряпку, и подошел к стволу. Саим последовал за ним.
Ствол оказался холодным, полым внутри, длиною не меньше чем в пять "аладонов".
-- Металл! -- воскликнул он. -- Хочешь сказать, из этой трубы обстреляли выруб?
Аладон запустил руку внутрь ствола и выгреб охапку грязи.
-- Из нее не стреляли, поди, лет сто.
Саим вырвал из его рук пулю и затолкал в ствол.
-- Гляди, вошла.
Аладон презрительно сморщился.
-- Вошла. А как ты ее обратно вытаскивать будешь?
Проворнее ящерицы Саим добежал до противоположного конца трубы и сунул палец в отверстие воронки, заросшее склизким лишайником.
-- Здесь остался фитиль! Надо же! Фальк был прав. Насыпаешь порох, поджигаешь конец и отходишь подальше...
-- Подальше... -- передразнил Аладон. -- От вас разве отойдешь...
-- Ты вообще можешь убираться отсюда. Дернуло же меня плестись за тобой! Шел бы один - давно бы уже был в Папалонии. Ты что, и впрямь решил, что тебе удастся меня сожрать? Убирайся в свой лес! -- Он подхватил мешки и помчался вниз к тропе. Верблюдица замотала мордой и попятилась. Янца тихонько вздохнула, прикрывая лицо рукавом плаща. Ее коротко постриженные волосы стояли торчком, а под глазом красовался сочный фингал.
-- Только не говори, что я тебя избил, -- психанул Саим, -- я ничего такого делать не собирался. Это босианин завел нас в туман, и хватит. Я иду в Анголею, а вы можете возвращаться домой.
-- Вон там, -- указала Янца на соседнюю гору камней.
-- Не надо считать меня дураком! Я прекрасно знаю дорогу и ориентируюсь получше вас, дикарей!
- - Еще одна труба, -- объяснила Янца.
И верно. На соседнем выступе красовался точь-в-точь такой же металлический ствол, изъеденный лишайником.
-- Труба, -- согласился Саим.
-- И там, -- указала Янца, -- будто кто-то шел и разбрасывал.

Янца вела навьюченную верблюдицу по узкой ложбине, Саим лез напрямик по камням, осматривая каждый ствол, а Аладон шел по его следу. Куски металла, разброcанные как попало, не производили впечатления боевых орудий. Если б Саим собирался обстрелять выруб, он вытащил бы этот хлам на высокую гору и укрепил бы. Но даже вдвоем с босианином они не смогли приподнять ни одной трубы, не говоря уже о том, что двух тюков сухого пороха не хватило бы для того, чтобы забросить снаряд отсюда на Фарианские горы.
-- Глупостью занимаешься, -- ворчал Аладон. Но Саим шел по следу, как муравьед по муравьиной тропе в надежде полакомиться у большого муравейника. -- Надо выходить на равнину. Случится прилив, так и будем сидеть на скалах.
Саим пробирался вперед, и Янца едва успевала за ними петлять по каменному лабиринту, пока в расщелине светлым пятном не показалось ровное полотно воды.
-- Что это? -- Саим полез на самую высокую вершину скалы. -- Откуда здесь океан? Куда ты привел нас? -- но Аладон молчал, а светлое полотно поднималось над каменистой пустыней, намекая упрямому фарианину, что прямо дороги нет, что экспедиция пришла в тупик и теперь одним богам наверняка известно, в какой стороне света следует искать Анголею.
Добравшись до вершины, Саим вытянулся и застыл, опасаясь потерять равновесие. Из-за скал у кромки воды, завалившись набок, торчала черная стрела, пронзая острием низкое небо. Ее верхний конец был едва различим в туманной дымке пейзажа, а ствол казался исполинской башней, словно выстроенной для того, чтобы поднимать на небеса незадачливых искателей приключений.

-- Ну, что? -- кричала снизу Янца. Саим боялся отвести глаза от видения, будто стрела, уходящая в небо, стала третьей точкой опоры, позволяющей ему удержаться на вершине скалы. -- Так и будешь стоять?
-- Вон там, -- указал Саим.
- - Что там?
-- Это самое...
Янца собралась, было подняться, но Аладон преградил ей дорогу.
-- Оставь его. Пусть ищет свою Анголею.

Экспедиция двигалась к побережью в торжественном оцепенении, похожем на последние метры восхождения на вершину. Саим шел впереди, не позволяя обогнать себя никому.
-- Это, должно быть, огромная прика, -- рассуждал Саим, -- шпиль которой вывернул ураган. Или дозорная вышка. Может быть, анголейцы высматривали с нее караванные пути?
-- Может быть, это ствол орудия, -- предполагала Янца, -- большая пушка для снарядов, которые величиной с верблюда...
-- Из которой анголейцы подстреливали ангелов, -- ехидничал Аладон.
-- Если пушка, она как раз нацелена через залив в сторону бывшей Ингуреи, -- соглашался Саим, и его сердце замирало. -- Я же говорил, то, что мы знаем об анголейцах, -- это почти ничего. Может быть, мы будем первыми...
-- И последними... -- добавил Аладон, но его никто не слушал.
-- А если это гигантский телескоп, -- продолжал Саим, -- подзорная труба, проходящая сквозь облака? Из нее видны звезды в любую погоду. Представляешь?
-- Или рупор, через который богомольный магистрат общался с богами...
-- Теперь понятно, отчего богомолы охрипли, а боги оглохли, -- вставил Аладон, но его опять никто не послушал. И только выйдя на прибрежный песок с ошметками тины и обломками ракушек, босианин решился высказать свое собственное суждение о черной стреле, подпирающей небо.
-- Я, конечно, понятия не имею, что это за дрянь торчит из песка, но знаю точно -- гнилое ваше дело, фариане. Мой вам совет: завяжите верблюдице глаза, прежде чем она увидит это.
У кромки воды, завалившись на левый борт, лежал чудовищных размеров корабль, вонзив в небеса единственную уцелевшую мачту.

Размеры корабля не потрясали, не завораживали, даже не удивляли, потому что казались нереальными. Только верблюды, сохранившие первобытную боязнь больших предметов -- инстинктивное почитание божества -- могли по достоинству оценить увиденное. Формой он был похож на плавучий сундук, собранный из пяти плоскостей, сходящихся конусом у киля, -- таких неуклюжих монстров не строили даже древние самутийцы для ярмарочных потех. На бортах располагались по десять рядов пустых бойниц, издали похожих на осиные норы. Вблизи их высота оказалась достаточной для того, чтобы протащить навьюченного четырехметрового дромадера. Киль судна врезался в песок, оценить его глубину было невозможно. Левый борт тонул в песке на два этажа. Мачта казалась толщиной не меньше чем в пять обхватов, а вокруг нее зияли обугленные воронки воздушной помпы, надувающей тепловой дирижабль, который древние анголейцы называли небесным парусом. Единственная лопасть кривого винта торчала из песка неподалеку, образуя навес, под которым без труда укрылся бы от ливня караван, а обломки палубных перекрытий напоминали рычаги, к которым древние исполинские мореходы крепили рулевые канаты.

Из верхних бойниц кое-где торчали уцелевшие пушки, рискуя обрушиться на головы путешественников, но пласты многолетнего мха, облепившие сырую древесину, говорили о том, что если в ближайшую сотню лет стволы не обвалились, то опасаться нечего. Саим с благоговением приложил ладонь к подгнившей древесине.
-- Сосна. Интересно, растут ли теперь деревья такой толщины?
-- У анголейцев был сильный бог, -- напомнил ему Аладон.
-- Что ты хочешь сказать?..
Аладон, в отличие от цивилизованных фариан, говорил именно то, что хотел, не подразумевая лишнего. Он прошелся вдоль ряда пустых бойниц и попытался запрыгнуть на скользкий подоконник.
-- Неси веревку с крюком, -- скомандовал он, -- до сумерек больше часа.
Саим развернулся было идти к верблюдице, привязанной за уступом скалы, но вовремя опомнился.
-- С какой стати ты раскомандовался?
-- Я принесу, -- сказала Янца, но глубокое негодование Саима попало на благодатную почву.
- - Ты намекаешь на то, что мы полезем внутрь?
-- Как можно... Сам полезешь. Мы здесь подождем.
-- Я похож на идиота? В этих кораблях призраков больше, чем древесины. Знаешь, что анголейцы, оставляя корабль, сжигали его дотла и не ступали ногой на то место. Оно считалось жертвенником Босиафа.
Довольная улыбка просияла на чумазой физиономии Аладона. Он подпер плечом накренившийся борт и хитро прищурился.
-- Фрегат-то анголейский, -- напомнил он растерявшемуся фарианину. - Разве ты пришел сюда не за тем, чтобы раскапывать анголейские могилы?
Саим в ответ изобразил идиотский поклон, которым базарные шуты приветствовали титулованных вельмож.
-- Благодарствуйте, перебьемся.
Но хитрая морда Аладона продолжала сиять, несмотря на то, что напор его мощного плеча ни на градус не выправил крена. Да и сам он, огромный безобразный дикарь, смотрелся блеклой козявкой на фоне исполинского вместилища призраков.
-- Что бы ни ожидало тебя внутри, фарианин... оно лучше, чем взбучка Бароля. А я непременно ему расскажу, как ты побоялся зайти на дохлый корабль.

Желание придушить дикаря чуть было не толкнуло Саима на большую глупость. С каким бы наслаждением он выцарапал его наглые черные глазки, втоптал бы их в песок и наплевал бы на это место. Кровь хлынула в голову несчастного фарианина, но разум цивилизованной твари возобладал над звериным инстинктом, и он стал расхаживать взад-вперед мимо обидчика, соблюдая дистанцию вытянутого кулака.
-- С чего это я должен бояться Бароля? Можно подумать... Или мы не сдохнем все вместе в этой мокрой могиле? Почему я должен первым прокладывать дорогу на тот свет?
Янца положила моток веревки у широкого подоконника бойницы.
-- Я захватила факел, может быть...
-- Может, и ты считаешь меня трусом, -- перебил ее Саим, -- только потому, что я не самоубийца? Или ты собралась сама залезть в этот гнилой сундук?
-- Там могут быть карты и книги.
-- Какие карты? -- злился Саим. -- Эти карты выведут тебя в земли, где не бывает дождей? Или, начитавшись книг, ты узнаешь, как выжить при наводнении? Ты даже читать не умеешь.
-- Зачем мы сюда шли?
-- Я шел в Папалонию и не собираюсь копаться в гнилье, свалившемся неизвестно откуда.
-- Эти снаряды чуть не оставили меня без головы, -- рассердилась Янца, -- хочешь, чтоб я спокойно шла мимо?
-- Этот летучий сундук лежит здесь больше века, он не мог обстреливать выруб. Твое дело -- гнать караван, положи факел и не суйся в мои дела. А ты, -- он ткнул пальцем в широкую грудь босианина, -- кажется, подрядился привести караван к Папалонской горе. Не смей стоять у меня на дороге...
Босианин не двинулся с места.
-- В твоем распоряжении час, - сообщил он разгневанному вельможе. -- Дорога в Папалонию начнется отсюда.
-- Ты заманил меня сюда, чтобы похоронить в гнилом фрегате? - вскипел Саим, но Аладон лишь красноречиво указал пальцем вверх, в направлении невидимого солнца, как на стрелку бегущего секундомера. -- Ты, -- бесился Саим, -- собираешься вернуться в лес с чистой совестью, верблюдом и женщиной в придачу...
-- Мои предки говорили: попусту трясти языком -- удачу отпугивать.
-- А твои предки не знают, почему у правоверных альбиан до сих пор не выросли жабры?
-- Когда это альбиане стали правоверными? -- удивился Аладон. -- Сборище попрошаек может верить только в свое ненасытное брюхо.
-- Конечно, твои предки попрошайничать бы не стали... обожравшись крадеными тамаципами.
-- Итак, -- напомнил Аладон, -- до сумерек меньше часа.
-- А если там действительно духи? - испугалась Янца. - Может, не надо?
-- Надо, -- стоял на своем Аладон.
-- Вдруг они его съедят? -- Янца запрыгнула на широкий подоконник. -- Кто там? -- крикнула она в зияющую пропасть мертвого фрегата.
-- Ам...ам...ам... -- энергично ответило эхо.