Космогенетика, наука о развитии космоса, в сигирийской трактовке начинается с физики энергетических взаимодействий и кончается формой биопаспорта, который обязан иметь каждый путешественник, покидающий пределы родной среды обитания. Физику мне позволили не читать. Это было признано бездарной тратой времени. В Секториуме я, похоже, стала первой сотрудницей, которой не рекомендовали перегружать себя информацией. Мишу с Адамом подвергли противоположной крайности, заставили сдать экзамен такого уровня сложности, который сигирийские ученые считали недоступным для человека. Вышло наоборот: Миша сдал, а Адаму отказали в переэкзаменовке, ввиду бесперспективности усилий на данном поприще. Все, что касалось биопаспорта, я прочла немедленно и подумала, что с этой штукой я чувствовала бы себя в космосе гораздо увереннее. Во всяком случае, на бутылке, брошенной в океан, имелась бы заводская этикетка. Все, что находилось между физикой и паспортом, так называемая, общая теория эволюции, разместилось в моем сознании следующим порядком: Наша Галактика входит в систему Метагалактик, которые также в свою очередь являются частью системы, состоящей из аналогичных объектов. Сколько их - сигирийской теории познания неизвестно. Точнее, она ловко обходит вопрос, предлагая теорию циклической последовательности вместо того, чтобы прямо ответить: конечна или бесконечна Вселенная. Теория утверждает, что природа мироздания, всего лишь переходная фаза от мироздания предыдущего к мирозданию будущему. То есть, бытие - не более чем эстафетная палочка, которую следует не уронить на дистанции и передать по наследству. Ни слова о том, будут ли наследники новым этапом развития или побегут с той же палкой по тому же маршруту. У каждой цивилизации свои скелеты в шкафу, у кого НЛО, у кого перспективы развития. К категории универсальных понятий можно отнести разве что семь расовых групп: семь направлений мутаций гуманоида. Из них, соответственно, вытекают все основные различия, начиная с биохимического состава организма, кончая адаптацией к среде обитания. Мы, земляне, относимся к самой многочисленной, четвертой группе. Хорошо это или плохо, трудно сказать. Альфа-сиги относятся к ней же и комплексом неполноценности не страдают, не смотря на то, что интеллектуальный потенциал рас все-таки имеет зависимость от группы. В каком направлении он возрастает, не важно. Мы в любом случае посередине. Первая расовая группа состоит из женщин и гермафродитов. Последняя - полностью бесполая. Удивительно, что мужская цивилизация в чистом виде невозможна. Сообщество мужских особей через несколько поколений становится бесполым. В то время как женское сообщество может сколько угодно времени нести свою половую функцию, воспроизводя исключительно женскую популяцию. Хотя, казалось бы, что удивительно? В первой группе так и происходит: на определенном этапе развития женского организма в нем сам собой возникает зародыш. Это позволяет природе контролировать поголовье, страхует от демографических кризисов, но затрудняет естественный отбор. То есть, исключая качественные прорывы развития, обеспечивает консервативное существование в устойчивой среде. В седьмой группе картина противоположная. То есть, воспроизводство цивилизации уже не в компетенции естества. Оно происходит под контролем самих размножающихся особей. Откуда берутся такие различия, непонятно. Переход из одной расовой группы в другую тоже логически не совсем ясен, он предполагает мутацию, несовместимую с жизнью. Причины мутаций непонятны тем более, особенно на первой и седьмой ступенях, где биотип не претерпевает ярко выраженной эволюции; этот процесс усиливается по мере приближения к четвертой группе, и угасает по мере отдаления от нее. Словно природа, создавая гуманоида, собиралась проскочить критический коридор, но притормозила и увязла.
Надо сказать, что сигирийская наука перевернула мое представление об эволюции. Сначала на месте этого гигантского перевертыша возникло недоумение. Но, по мере дальнейшего изучения космогенетики, меня все чаще посещали сомнения, что эволюции вообще можно придать хотя бы символическое направление. Что эволюция, если она действительно существует, это не парад достижений молекулярного хозяйства от одноклеточной водоросли к гуманоиду, а постоянный поиск баланса одного направления развития биоматерии со всеми прочими. Можно сказать, что человеческая цивилизация развивалась на Земле, используя все остальные биологические линии, как вспомогательный материал. А можно сказать и так, что цивилизация пчел использует в своем развитии пчеловода в качестве вспомогательного материала. Каждая линия достаточно самостоятельна и изолирована друг от друга лучше, чем кажется на первый взгляд. Допустим, человечество себе доказало, что пчелы ничего не знают о его существовании, что не замечают человека и даже разглядеть не могут, потому что так устроен пчелиный глаз. Однако сиги насчитали в пчелиных "танцах" тысячи символов, относящихся напрямую к человеку. Есть ли в человеческих языках столько же терминов, которые относятся к пчелам? Парадокс в том, что человек изучил возможности глаза пчелы, но не знает, каким образом ее мозг обрабатывает информацию с глаза. Сиги обнаружили, что у собак, оказывается, существует речь. Не лай, а речь. Лаять собак научили люди, и собаки используют лай по большей части для контакта с людьми. Если же случается гавкать друг на друга, то только с целью продемонстрировать что-то своим двуногим товарищам. Я приняла это за шутку и хотела пропустить раздел, но к нему прилагалась записи: стая собак в окрестностях городских помоек разбирает ссору на совете. Далее - смысловая расшифровка. Удивительно, как из набора зевания, икания и гудения, на которые способна собачья гортань, пришельцы вычленили устойчивые понятийные образы. Конечно, языки животных структурированы не так, как человеческие, но, в отличие от большинства земных языков, они имеют естественное происхождение. В то время как русский, допустим, уходит корнями к санскриту, санскрит теряется во времена миссионеров, а на его аналоге общается между собой половина Галактики. В том же разделе было сказано, что развитие естественных языков Земли противоречит здравому смыслу. Точнее сказать, легкость, с которой они развиваются здесь, объясняется ментосферной аномалией, которую нужно изучать, изучать и еще раз изучать, прежде чем делать вывод; верить впечатлениям наблюдателей - такой же дурной тон, как рассматривать проблему внеземных цивилизаций в Академии наук. Впрочем, пришельцы не обязывали нас, землян, верить им на слово. Наоборот, призывали критически анализировать очевидные факты: "Может быть, это все-таки не НЛО?" - спрашивали они, показывая запись зависающего над городом дискообразного облака. "Нет, - отвечали мы, - это самая натуральная "тарелка", вернее, сигова "кастрюля" с базового челнока в дрянном камуфляже". "Но ее же совсем незаметно", - обижались инопланетяне. "Кому как..." - отвечали мы.
Наши соседи по Галактике, сигирийцы, как и земляне, делятся на локальные расы. Точнее, на три основные "сигирийские расы", которые объединило не только название и территория. Они имеют единые представительства на внегалактическом транспорте. В Андромеде у них общие технические базы. В Нашей Галактике - поселения в районе Сириуса. То есть, мы, земляне ориентируемся на Сириус, говоря об их месте обитания, как на наиболее яркую видимую звезду. Альфа-сиги, "родственники" шефа, и бэта-сиги, невысокие гуманоиды с темной кожей, занимают несколько планет. Секториане бывали только на Блазе. Зэта-сиги, к которым относится Индер, обычно вояжируют, привязываясь к сигирийским космопортам. Их истинная родина потеряна. Вблизи Сириуса они держат свои "репродуктивные базы", поскольку излучение белых звезд им полезнее прочих. По этой причине зэты имеют полное право называться сигирийцами. Обычно они курсируют между Сигирией и Андромедой, обслуживают транспорт, вынуждены подолгу бывать в условиях, далеких от комфорта. Жизнь с трубками в носу не считается для них подвигом. Миллионы лет эволюции научили их терпеть. Хотя, изначальная среда обитания зэта-сигов не отличалась от человеческой. Теперь эти существа могут дышать только влажной газовой смесью. Они имеют рост от двух до трех метров и замкнутый цикл организма, характерный для "вояжеров". Это позволяет им долго находиться без пищи и работать без праздников и выходных. И зэта-сиги, и бэты, и мы с альфами относимся к четвертой расовой группе. Только бэты считаются женской расой, альфы - смешанной, как земляне, а зэта-сиги - понятия не имею. По нашему Индеру не скажешь: голос у него гнусавый и гулкий, половых признаков из под халата не видно. С бестактными вопросами он обычно посылает нас к шефу, а шеф - куда подальше. Термин "вояжеры" и "поселенцы" означает тип цивилизации, который по своей значимости не уступает номеру группы. Их принято записывать единым символом. Например, 4П - поселенцы четвертой расовой группы, это мы и альфы. Или 4В - вояжеры четвертой группы, это наш загадочный доктор Индер. Принято считать, что вояжерный тип характерен для последних трех групп: пятой, шестой, седьмой. Впрочем, "вояжеры" - еще не значит кочевники, как и "поселенцы" - еще не факт, что мирные хлеборобы. Издержки механического перевода. Типы "В" и "П" дают представление лишь о способе существования относительно сфероидного пространства. Что, в свою очередь, в сочетании со многими другими нюансами, формирует понятие о цивилизации в целом и индивидууме в частности. "Поселенцы", таким образом, осваивают наружное пространство сфероида, "вояжеры" - внутреннее. Поэтому первые, как правило, встречаются на естественных планетах. Вторые - внутри космических станций и кораблей. Под этот стереотип вполне подходят "поселенцы" с искусственных дрейфующих геоидов, на внешнюю оболочку которых намагничен суррогат атмосферы. А также "вояжеры", зарывшиеся в норы естественной планеты, где внешний климат проще игнорировать, чем сделать пригодным для жизни. Никакого парадокса. Имеет значение только способ освоения пространства, потому что именно этот факт во многом определяет психику. Сиги приводят простейший тест, как распознать в человеке информального "вояжера" или "поселенца" при помощи реакции на испуг: информал-"поселенец", испугавшись, широко откроет глаза, "вояжер" - зажмурится. Разница оказывается принципиальной: "поселенец", уловив тревожный сигнал из внешнего мира, рефлекторно мобилизует органы восприятия на получение из того же внешнего мира дополнительной информации. Что это было и как себя вести, ему должен подсказать инстинкт, рефлекс, среда обитания, частью которой он является. У "вояжера" картина противоположная: окружающий мир это, зачастую, его рук творение, он знает его досконально, не ждет сюрпризов, и ответ на вопрос: "Что это было?" может найти только в самом себе. А для этого следует приглушить свои органы восприятия, чтобы не мешали анализировать процесс и синтезировать идею. В его окружающем мире не может быть источника, который диктует модель поведения, и от того, как тщательно он сконцентрируется на решении задачи, может зависеть все.
Руководствуясь тестом, мне удалось выявить среди знакомых только одного "вояжера", которым оказался Миша, и пятерых явных "поселенцев". Все остальные реагировали на испуг не так, как было написано в учебнике. Володя, например, выругался и прищемил палец. При этом его глаза остались в прежнем состоянии. А Алена раскусила мои намерения раньше, чем я приступила их осуществлять. - Я такой ерундой занимаюсь с каждой новой группой студентов, - заявила она. - Скажу точно, по сигирийской методике даже негра-альбиноса среди них выявить невозможно. Хочешь, покажу тест, от которого зажмурятся все "поселенцы"? - Не надо, - ответила я и зажмурилась заранее. - Сиги так же разбираются в человеческой психике, как я в их летательных аппаратах. А Мишкин... Что Мишкин? Если вникнуть во все его поведенческие аномалии, можно на докторскую накопать. В доказательство к сказанному, Алена насовала мне кипу брошюр по психологии, которые я читала в дополнение к некорректным тезисам космогенетики. Эти книжки хороши были уже тем, что их можно было читать и в модуле, и наверху, и в транспорте, и стоя в очередях. В конце концов, читая подряд все правды и вымыслы о человечестве, написанные людьми и сторонними наблюдателями, я поняла, что эта цивилизация меня интересует. Возможно, более чем все прочие явления космоса. Еще год назад мне казалось, что я знаю о человечестве все и, если нам удастся решить проблему Критического Коридора, последний том будет поставлен на полку. Сейчас я стала понимать сигирийцев, которые примчались сюда наблюдать, и не считают, что заняты рутинной работой.
В моей жизни многое изменилось. Появились племянники. Мне дважды повысили зарплату. Один раз в связи с инфляцией, другой - по причине радения на работе. Новые подруги смотрели на меня странно: я не принимала участия в вечеринках, не стремилась повысить свои социальный статус или обустроить быт посудомоечной машиной. В моем доме вечерами не горел свет. Со стороны могло сложиться впечатление, что я как робот, отработав смену, укладываюсь в футляр. Миша сделал систему под кодовым названием "цветомузыка", которая автоматически включала лампы в верхнем доме, если наступала темнота, переключала их, рисовала на шторах тени и вырубала свет после одиннадцати. Теперь дом жил без меня. Снаружи висели скрытые камеры наблюдения, которые информировали меня о приближении гостей, выводили картинку на телевизор. Просмотр вечерних телепрограмм, чаще, чем рекламой, прерывался сериалом "В мире животных": вот крадется соседский кот вдоль моего забора, вот ворона села на перила крыльца, а вот собака наделала на калитку. Я попросила Мишу отрегулировать сенсоры на человека. С того дня мой забор "метили" только доги и сенбернары. - Ты не видишь разницы между животным и человеком? - спросила я Мишу. - Там, где я работаю, - ответил он, - нет ни людей, ни животных. - Все-таки, будешь регулировать сенсоры еще раз, поинтересуйся особенностями биотипов. Это гораздо интереснее железа. - Что ты понимаешь в железе, женщина? - ворчал он, и лез разбирать антенну. - Что ты вообще понимаешь в жизни? Она интересует тебя, как шахматная партия, но ты не хочешь быть фигурой на доске. Впрочем, двигать фигуры ты тоже не хочешь. Для этого ты слишком ленива. - Кто-то же должен наблюдать партию со стороны. - Вот, вот! - соглашался Миша. - Высшая форма интеллектуального онанизма.
"Двигать фигуры" мне действительно не хотелось. Семен Семеныч утверждал, что это последствие психического стресса и рекомендовал Веге выждать время. Вега и не стремился меня эксплуатировать, даже не приглашал в офис, предпочитал являться ко мне на работу. У себя на родине он копировал записи свободных волонтеров, некогда наблюдавших человечество. И, так как душа волонтера, по его мнению, была чересчур поэтической, то и вольных фантазий в мемуарах следовало ожидать выше нормы. Он отзывал меня к подоконнику в фойе читального зала, раскладывал прозрачные пластины со столбиками текста и ждал разъяснений. Только тогда я чувствовала свою значимость в жизненном процессе, к которому испытывала столь сильный исследовательский интерес. "Что за мужик к тебе ходит? - спрашивали библиотекарши. - У тебя с ним роман? Он женатый?" - Имейте в виду, - предупредила я шефа, - наши дамы интересуются... Могут проверить личность в бюро пропусков. - У меня Мишин пропуск, - объяснил Вега. Это означало, что о его личности каждый может фантазировать в соответствии со своими запросами. Он же, сохраняя инкогнито, продолжил подсовывать мне тексты, не обязывая являться в контору. А вместе с тестами подсовывал зарплату, принципиально отличающуюся от зарплаты библиотекаря; и шурупы тоже подсовывал, потому что вкручивание шурупов всегда оставалось почетной обязанностью секторианина. Последний шуруп был завернут мною в курилке женского туалета. На него сразу повесили зеркало, в котором коллектив давно испытывал нужду, и я день потратила, чтобы заставить технарей вернуться за пульт и вычислить новый ракурс. Миша с Адамом героически уклонялись, шеф делал вид, что не разбирается в технике, Индер как всегда был занят. Я вспомнила Алену, свой первый день в офисе, первое впечатление от работы, и то, какой нереальной она казалось вначале.
Зеркало, к счастью, украли. Может быть, моя карьера сложилась бы иначе, если бы не глупая ссора с Юстином, если бы не мой скверный характер. И, надо же, теперь, когда я приблизилась к цели, о которой в тот год боялась мечтать, мои перспективы вернулись к тому, с чего начались: прожить жизнь среди книжных полок. - Не боись, - успокаивал Миша, - скоро человечество выйдет в сеть, завалишься работой. Будешь самым незаменимым экспертом Галактики. Только учи инглиш. - В нашу сеть? - удивлялась я. - Вот еще! У человечества своя сеть, у нас своя. Про интернет слыхала? - И что мне там делать? - Как, что? Сортировать информэйшн на две кучи: "тру-о-булщит". - В нашей сети или в человеческой? - Ты только не спроси об этом шефа! И, я тебя умоляю, занимайся инглишем. До русских сайтов нам как до Луны на самокате, а "переводчик" в конторе глючный. Кстати, - вспомнил Миша, - отладка "переводчиков" - твоя прямая работа. - Моя работа в Хартии. - В объятиях Птицелова, - издевался Миша. - Даже слов таких не произноси. Забудь обо всем, что дальше Останкинской телебашни. Благодари бога, что твои дружки сюда не явились.
При упоминании о Птицелове мне становилось грустно. В Секториуме к этой проблеме было своеобразное отношение: каждый понимал суть происходящего по-своему, каждый стремился утешить, пока Алена не запретила произносить при мне слово "птица" со всеми производными формами. Ее табу никто преодолеть не посмел, только от сочувствующих взглядов легче не стало. Миша выждал момент и преподнес мне павлинье перо, которое Адам украл в зоопарке. Решил проверить, зарыдаю я или нет. Мне стало смешно. Я представила, что с ним сделает Алена, когда узнает, но жаловаться не стала. За пером последовала открытка с голубями и плакат с цыплятами в корзинке. Я знала, что готовится зонд на Марс, что Миша получил задание, что с "Марсиона" он меня не достанет, потому что Лунная База ограничила связь. Вблизи населенных планет пришельцы не болтали лишнего, чтобы не светиться. Я верила, что меня оставят в покое. Только в последние дни весны передо мной особенно часто возникал образ мускулистого гуманоида, облаченного в тканый плащ. Образ всплывал и подолгу находился рядом, как навязчивая идея. Миша исчез, но образ Птицелова не поблек, Миша вернулся с обломками зонда, но образ ярче не стал. Он жил независимо от моих переживаний; я то и дело оглядывалась по сторонам, а когда становилось тревожно, звонила шефу и спрашивала, не появлялся ли на нашем звездном небе посторонний объект? - Все чисто, - отвечал шеф, и я благодарила небо за то, что жива.
Зимний сад разрастался вверх и вширь. Миша поставил в зарослях беседку, и мы просиживали в ней часами. Адам прятался от кого-то наверху, поэтому часто баловал нас своим обществом. Индер неделями не выходил из лаборатории, Вега пропал, и только Алена трудилась за весь коллектив, прибавляя к своим безразмерным суткам новые дополнительные часы. Когда в одно прекрасное утро Адам сообщил, что Алена в психушке, никто не удивился. - Никого видеть не желает, - предположила я. - Кидается табуретками, но ехать все равно надо, так что собирайтесь. Вечером будем чаевничать. - Не угадала, - ответил Адам. - Она хочет видеть тебя. Так что собирайся, а мы с Михаилом почаевничаем. Он выложил на стол кусок французской ветчины, и вручил мне сумку со всем оставшимся содержимым: пачкой дискет, долларами, скрученными трубочкой, пеналом с болтами, все, что требовалось передать Алене в больницу. - Пожалел бы больную девушку! - возмутилась я. - Бегать с дрелью по Кащенко! - Обижаешь! - Адам продемонстрировал мне содержимое пенала. - Новая модификация. Называется "гвоздь". Можно забивать молотком, объектив крепкий. - Бегать по Кащенко с молотком, это ж совсем другое дело! - добавил Миша, нагружая толстый кусок ветчины на хлеб. - Ладно вам, - сказал Адам, - девушка там работает. А вы тут прохлаждаетесь.
Библиотечный аванс целиком ушел на приобретение кофе. Володя встретил меня в гараже, снабдил транспортом и объяснил дорогу. На его разрисованном "болиде" я кое-как докатилась до больницы. На стоянке возле административного корпуса возвышался черный Аленин джип, возле него скромно приютилась "Волга" главврача. Я поняла, что попала по нужному адресу, но не успела причалить, как бритый охранник ткнул в капот антенной радиотелефона. - Э!.. Отъезжай. Здесь не паркуются, ясно? - Почему? - удивилась я. - Я сказал, нельзя. Ясно? - А где можно? Он махнул телефоном в неопределенном направлении и приложил аппарат к уху. Охранник был занят серьезным делом: охраной стоянки от желающих на ней парковаться. Ему некогда было отвечать на вопросы. До разрешенной стоянки пришлось два раза обогнуть квартал, но когда я вернулась к больнице, вежливая медсестра проводила меня до самой палаты. Алена одиноко стояла у окна. Перед ней на подоконнике была развернута плантация кактусов. Больничную кровать устилали журналы. Тумба была заставлена пакетами из-под соков. На полу возвышалась кипа бумаг. Медсестра закрыла за мной дверь. - Да... - произнесла Алена, не оборачиваясь. - Трудно тебе будет жить. Окно выходило как раз на "запретную" автостоянку. Я приготовилась слушать нотацию. Если Алена начинала учить меня жить, значит, настроение у нее отвратительное. А если настроение у Алены отвратительно, лучшее, что можно сделать, это переждать, чтобы не испортить его еще больше. - Трудно...- повторила она. - Что-то надо делать с твоим характером. Нельзя быть такой размазней. - Мне надо было полезть драться с этим лысым товарищем? Это глупо. Я считаю, что кучу дерьма лучше обойти... - Дерьмо надо уметь переступать, - заявила она. - Дерьмо не должно влиять на твои планы. Если возьмешь за правило обходить каждую кучу, никакого прогресса не будет. - Будем считать, что куча попалась слишком высокая, и закончим этот разговор. - Нет, не закончим, - она наконец-таки повернулась ко мне лицом. - Если есть характер, высота кучи значения не имеет. Над твоим характером нужно работать. - Хорошо, - согласилась я, и стала распаковывать сумку. - Нет, не хорошо! С твоей патологической склонностью к конформизму везде и во всем, ты никогда не будешь иметь достойной работы. Уйдешь на пенсию в должности младшего библиотекаря. Ты об этом мечтала со школьных лет? - Ладно, как я должна была поступить? - Во-первых, - начала Алена, и приняла позу, в которой обычно наставляла студентов, - никогда не останавливайся, если видишь, что тебе навстречу плывет говно. Тем более не вздумай шарахаться... это гарантия, что говно потянется за тобой. Делай то, что считаешь нужным. Ставишь машину - ставь. Нечего удирать. Подошел - достала зеленую бумажку... Или шеф тебе денег не оставил? - Сколько же ты ему сунула? Алена тяжело вздохнула и отвернулась. - Похоже, сотню, - призналась она. - Больно ревностно он стережет мой "вездеход". - Надо глядеть, что суешь... Она вздохнула и, как ни странно, промолчала. - Кстати, Адам передал тебе несколько зеленых бумажек. Если ты вдруг еще раз захочешь впереться на служебную стоянку... - Алена не отреагировала, - и гвоздей. Тут еще чистые дискеты, журналы из твоей почты, кассета из автоответчика... - Ты в курсе, что Адама опять разыскивает милиция? - Что случилось? - Не знаю. К Вовке следователь приходил. Из Минской прокуратуры, между прочим. Не иначе как пупок нашелся. На твоем заборе висел. - Не может быть. Я давно их выставила с участка. Там теперь просматривается каждый метр. После того, как соседи на них пожаловались, я приняла меры. - Меры? - Алена вскипела от возмущения. - Меры против Мишкина и Адама? Ты первый день знакома с этой шайкой маньяков? - Хорошо, я лично буду подниматься наверх каждые два часа. - Каждые тридцать минут! - строго сказала она. - И еще, всю следящую аппаратуру, которую они навесили, отправь в свою вакуумную урну. Уничтожь, пока они не превратили твою халупу в публичный дом. Нет, - Алена всплеснула руками, - твоя наивность иногда умиляет! - Здесь кусок ветчины, которую они не успели сожрать, - продолжила я разбор сумки, - варенье абрикосовое, кофе... - Кофе! - воспрянула духом она. - Вот что мы сейчас с тобой сделаем, так это врежем кофе! - и вынула из-под матраса кипятильник. У меня мороз пробежал по коже. То ли от предвкушения Алениного фирменного напитка, то ли от вертепа, который сейчас наверняка имеет место быть на территории моего хозяйства. Уж больно загадочное выражение лица было у Миши, когда я изымала ветчину. Не отпустил бы он меня с ветчиной кататься по Москве на машине, если бы не имел серьезную причину от меня отделаться. - Знаешь, у меня в последние дни дурацкое предчувствие, - пожаловалась я. - Мне постоянно мерещится Птицелов. - Значит, явится, - ответила она. - Сюда? - А куда же? Шеф поклялся, что не выпустит тебя больше. Пусть явится. Это шанс решить твою дерьмовую проблему. - Что же мне делать? - Ждать. Пока Птицелов до тебя не доберется, ничто не сдвинется с мертвой точки. - Хотелось бы знать, куда оно сдвинется, а то может быть и не надо. - Ни скажи. В твоей ситуации, куда бы ни сдвинулось, все лучше. Очень хорошо, что он тебе мерещится. Между вами есть связь, значит, не зря тебя таскали по циркам. - Я надеялась, что это пустые галлюцинации. Думала, ты меня полечишь. - Я психолог, а не психиатр, - ответила Алена. - Галлюцинации - не по моей части. И твоя проблема никакого отношения к психиатрии не имеет. Ты глупость сделала, что сразу не поехала с ним. Флионеры для сигов мифические персонажи. Ты могла войти в историю, а вместо этого чуть не стала посмешищем. Мне стыдно за тебя, подруга. - В каком смысле? - Скажи кому-нибудь в Сигирии, что флионер пригласил тебя в гости, а ты выпендривалась! Засмеют. Да за это умереть стоило. Все равно, что к нормальному человеку подлетит НЛО и предложит покататься. - Алена, ты можешь понять, что я его боюсь? Тебя в детстве учили: не ходи с чужим дядей! Он что-то от меня хочет, а я как девочка, понять не могу, и спросить неудобно. - Здесь тем более не у кого спрашивать, - сказала она. - Вега сам ни черта не понял. Ты вляпалась в ситуацию, непонятную даже сигам. Твое счастье, что ты не понимаешь, насколько все серьезно. Теперь вместо того, чтобы делать дело, отсиживаешься в библиотеке. - Осенью увольняюсь, - пообещала я. - Мы начнем работать в сети. - Что тебе сеть?.. - Будем отслеживать материалы. Нам с тобой придется разобрать информацию от палеоконтактов до последних свидетельств очевидцев. - Неужели?.. - Я буду делать экспертизу по критерию "правда или фантазия", ты - определять, псих это писал или нормальный человек. - Ну, и какому кретину это понадобилось? - Не волнуйся. Большая часть работы будет на мне. Вега вернется, все тебе подробно растолкует, что и зачем. - Вот уж ему придется постараться... И чем скорее он вернется, тем больше шансов, что я найду время выслушивать бред. - Вряд ли, - предупредила я, разливая кипяток по больничным стаканам. - Миша сказал, что Лунная База закрыла наши порты на профилактику. - Чего? - удивилась Алена, закладывая себе столовую ложку кофе. - Какая еще База? В Воронеже он торчит. Всего-то на всего. А ты не знала? И чем он занимается, тоже не знаешь? - Откуда? - Хорошо сидишь? Держись крепче, сейчас упадешь с кровати. Я заглянула под кровать. Оттуда мерцал тусклый экран ноутбука, такого же контрабандного, как кипятильник. - Давай, говори... Алена хлебнула кофе и рассмеялась. - Наш Вергилий Батькович участник уфологической конференции, - сообщила она. - Делает доклад по теме: "Сплавы, используемые в корпусе инопланетных летательных аппаратов, по материалам анализа проб, взятых на месте посадки НЛО". - Наш Вега? - не поверила я. - А потом он отправится в Париж, участвовать в семинаре по химическому составу топлива, найденного на местах посадок. - Это серьезно? - Слишком серьезно, - заявила Алена. - Не надо быть психиатром, чтобы понять, насколько это серьезно. - Она взяла свой стакан и удалилась к окну, наблюдать пустующую автостоянку. - А ты говоришь... - с грустью произнесла она. - Деградирует контора. Не то слово. Шеф у нас теперь главный очевидец и контактер, тебя сослали в библиотеку, Беспуповича рано или поздно менты возьмут за жопу и упекут лет на двести по совокупности деяний, а Мишкин такой триппер схватит, от которого его не избавит даже Индер. - Она взглянула на меня назидательно, сверху вниз, желая в сотый раз предостеречь от легкомысленного поступка. - Продолжай, - попросила я. - Ты еще про Володю не сказала, про Олега Палыча... - Вовчик уже допился до белых чертей. А Олегу все до барабана. Лишь бы на его акварели с крыши не капало. Теперь только мне не хватало погрязнуть в интернете с тобой за компанию. - Предпочитаешь стоять у окна и любоваться макушкой охранника? - Да, - согласилась Алена, - одно то, как народ пугается этого жирного хама, дает представления о психике больше, чем шкаф литературы. Знаешь, - вдруг сказала она, - что суть загадочной русской души я, наконец-то, поняла здесь, стоя у этого самого подоконника. - Объяснишь? Алена подняла горшочек с кактусом и протянула мне: - Вот... наши медсестры увлекаются. Скоро сесть негде будет из-за колючек. Возьми, поставь на видное место в библиотеке. Сама поймешь.
Когда я принесла кактус на работу и поставила рядом с карандашницей, я заранее знала, что ничего не пойму. Что это не более чем тест, которым Алена постоянно подвергает своих знакомых. Я знала, что, выждав время, признаюсь и попрошу разъяснений. Я точно знала, что, немного поворчав, она растолкует все так ясно, что мне останется удивиться и устыдиться своей лени, беспомощности и нежеланию работать над собой. Начальница, склонившись над моим столом, чуть не легла на колючки грудью. - Какой хорошенький, - умилилась она, и пощупала нежный пучок, прорастающий из макушки. - Тебе подарили? - Дали попользоваться, - ответила я. В тот день я не смогла работать. Даже пытаться не стоило. То есть, по привычке, я, конечно, вставила в печатную машину пару карточек, но кактус пресекал мои трудовые порывы. Каждый проходящий мимо непременно к нему цеплялся, потому что колючие растения в библиотеке не разводились. Только гладкие и преимущественно крупные. Они стояли в вазах фойе, свисали со стен в читальных залах. На них отродясь кроме уборщицы никто внимания не обращал. Новый объект на моем столе вызвал повышенный противоестественный интерес. Каждый подошедший читал своим долгом его пощупать. К концу дня образовалась статистика: из 17-ти человек, подошедших к столу, 12-ть трогали колючки. Из них половина - машинально, не акцентируя внимания на предмете. Из тех, кто не трогал: двое очень хотели, но боялись, двое подходили с другой стороны стола и не смогли бы дотянуться, и только одна дама никак не отреагировала на кактус, потому что у нее были заняты обе руки ящиками с картотекой. Она припала к столу только для того, чтобы перевести дух. К тому же дама была близорука и надевала очки только тогда, когда уединялась за рабочим столом. Она весила с полтонны, имела склочный характер, выжженную химию на голове, красилась, как проститутка, и считала, что именно очки ее портят.
Алене я позвонила прямо с работы, не утерпела. Каждый час тянулся бесконечно долго. Голова могла треснуть от обилия гипотез. Я поднялась к чердачной лестнице, дождалась, пока уйдут курильщицы и достала телефон. - Что я говорила! - ответила Алена. - Это тебе не книжки читать. Живая психология. Заметила? Руки сами тянутся к тому, что может уколоть. Без привкуса страданий жизнь русскому человеку не кажется полноценной. Прочти Библию! Это комплекс неразумного дитя божьего, кинутого на произвол судьбы. Инфантилизм в масштабах нации! Вечная ментально-генетическая шизофрения: я буду страдать, пока у него глаза не лопнут смотреть на мои страдания. Никакой нормальный человек это понять неспособен. Поэтому я всегда говорю: русских, пока не поздно, надо перемешать с неграми... Я представила себе выражение лица медсестры, которая могла случайно оказаться под дверью палаты. Я испугалась, что Алену привяжут к кровати в смирительной рубашке, что отберут компьютер и кипятильник, что запретят подходить к окну. По-моему, она кричала на всю больницу, словно только и желала причинить себе неприятность. Что поделать, русский человек, которого поздно смешивать с негром. Да и стоит ли портить черную расу? Жизнь без привкуса идиотизма для Алены Зайцевой ценности не имела никогда. Мне надо было еще спуститься в подсобку за Библией, занести в хранилище книги, взятые мною под честное слово для домашнего чтения, поблагодарить вахтершу за то, что нашла мой пропуск и не понесла к начальству с докладной. Сегодня у меня была запланирована масса дел, о которых я начисто забыла. День кончился. Дверь внизу громыхала. Спускаясь по лестнице, я по привычке обернулась. На верхней площадке стоял Птицелов. Он не стоял, а висел, не касаясь ногами холодного пола. Его взгляд был спокоен и безразличен. Складки плаща шевелились, обдуваемые несуществующим ветром... Сначала я сделала шаг к нему. Желтые глаза под капюшоном остались неподвижны. Я поняла, что он не видит меня, и напугалась до смерти. Ворвавшись в кабинет, я схватила сумку, выскочила в вестибюль, кинулась вниз по лестнице, но вовремя одумалась и с той же скоростью взбежала наверх. У чердачной лестницы не было ни души, в коридоре не было ни души, и в верхнем вестибюле... Только двери хлопали внизу за убегающими библиотекарями, утомленными рабочим днем и галлюциногенным запахом клея.