"На кого ты похож, Фрей? -- спрашивал себя Матлин, задыхаясь под куполом платформы. -- На блоху под блюдцем. Любой идиот полюбуется на тебя с удовольствием и порадуется, что не на твоем месте. С этим пора кончать. Через полтора часа "шхуна" войдет в зону видимости, -- Баю и так считает меня помешанным. Настал день, когда я вынужден с ним согласиться. Господи, какая жара..."
Песчаный шар планеты мутнел перед бурей, ставил шерсть дыбом, как напуганный зверь. "Хорошо же я выгляжу, -- рассуждал Феликс, -- Раису только и надо что продлить агонию бешеной блохи, проверить, не мутирует ли она в дракона. Не исключено, что на меня уже делают ставки: что свалит меня раньше -- нервы или жара? Ни то ни другое, Раис! Но почему бы не доставить тебе удовольствие на прощанье, не дать вдоволь насладиться моим беспомощным состоянием так, как только ты умеешь это делать? Давай, другого случая не будет".
Сегодня был день особого торжества, достойного банкета в кругу родных и любимых. День получения "аритаборского диплома" с отличием и распределения на все шесть сторон мироздания, ни в одной из которых ни родных, ни близких у Фрея не было. А потому он даже представить себе не мог, как поведет себя, увидев Раиса. Упадет на колени, чтобы вымолить благословение, или задушит голыми руками, чтобы одним посредником в его жизни стало меньше. А может, в этот приезд следовало бы задушить сразу двух или трех? Он почувствовал приятную судорогу в ладонях и решил, что на этот раз будет являть собой образец благодушия...
Именно по причине своей душевной непредсказуемости Фрей спустился один на ту самую платформу, где впервые его нога коснулась планеты, и терпеливо дожидался Раиса, который медлил предстать перед ним. Каждую секунду промедления Матлин считал дополнительным баллом к своей "дипломной оценке". "Не может быть, чтобы он не почувствовал, как страстно я жажду его увидеть, -- рассуждал Матлин, -- он не так наивен, чтобы рассчитывать на то, что я расклеюсь от жары или оглохну от ветряных трелей. Даже если купол расплавится и ляжет на платформу, а звуковые волны начнут чеканить по нему узоры, я не уберусь отсюда никуда, пока он не выберется из чрева планеты".
Несколько раз Матлину являлись галлюцинации Раиса, но они не мешали ему держать себя в форме. Он многое успел вспомнить и переосмыслить из пережитого здесь: от ранних контактов с крылатыми дунами до поздних конфликтов с самим собой. Первые симптомы своего осмысленного присутствия здесь, где несбыточные мечты оказались его единственным спасением. Такие несбыточные, чтоб близко к себе не подпускали. Такие далекие, чтоб можно было идти за ними, не думая о пройденном пути. Такие нелепые, чтоб никому другому не могли прийти в голову. После этого открытия он лучше стал понимать тех, кто его окружал, и тех, к кому он не был равнодушен. Но так и не начал понимать ни Раиса, ни его братьев по разуму.
Появление Раиса на платформе дало о себе знать мгновенным параличом мыслительного процесса, выработавшимся у Матлина на уровне рефлекса, как стоп-сигнал, предупреждающий о приближении посредника на критически близкое расстояние. Именно этим рефлексом, а не пресловутыми флюидами, которыми будто бы обладают существа этой расы, Матлин научился распознавать любого из них за версту.
Раис возник на платформе один, без сопровождающих любопытных особ, которые в нижнем городе частенько преследовали его; безо всякой защиты, как от высоких температур, так и от неуравновешенных собеседников. Стоял и с интересом рассматривал Фрея, будто перед ним был не Фрей, а пузыри кипятка, застывшие ледяными шарами.
-- Я рад увидеть тебя, -- поздоровался Раис.
-- Я рад тебя поздравить, -- ответил Матлин, -- с успешным жертвоприношением. Ты прекрасно все рассчитал, даже то, что твой ученик достаточно глуп, чтобы не воспротивиться этому.
Раис скромно улыбнулся.
-- Ты всегда был моим любимым учеником. Я доволен, что не впустую потратил время.
-- Потому что я научился получать удовольствие от того, как ты меня используешь?
-- Я и рассчитывал на то, что мы проведем время с обоюдной пользой. Мне было интересно с тобой, Фрей.
-- Ты погубил Альбу. Мне с этим человеком тоже было интересно.
-- Ты пришел ко мне, чтобы научиться видеть и понимать, а значит, не должен упрекать себя за неразумные поступки. Для твоего понимания я сделал все что смог. На большее мы не договаривались.
-- Ни секунды не сомневался в том, что ты найдешь себе оправдание.
-- Ты остался бонтуанцем, -- с сожалением произнес Раис, -- тебе тяжело понять, что центра мироздания не существует и уж тем более он не проходит через тебя.
-- Я остался человеком и намерен оставаться им впредь. И если центр мироздания через меня действительно не проходит, то через Аритабор он не проходит подавно. Но я знаю точно, что никакие причины... ни за что на свете не заставят меня предать своего ученика. Даже если весь ареал разлетится вдребезги, я не стану жертвовать существом, которое мне доверяет.
-- Не доверяй и не будешь предан... -- Раис подошел к Фрею поближе, -- ты был моим любимым учеником, но далеко не самым способным. В первый же день я пытался объяснить тебе: то, что произошло с тобой, происходит сейчас и произойдет в будущем, -- это не чья-то прихоть и не твоя разумная воля. В человеческом языке я обнаружил лишь одно подходящее слово -- судьба. Как бы мы ни старались ею распорядиться -- она всегда будет одной-единственной, неповторимой, только потому, что ты не один и центра мироздания не существует, -- разве не в этом заключается твое счастье?
-- Ты погубил его...
-- Твои эмоции, Фрей, -- твой панцирь. Пока ты прячешься в нем, ты лишен способности трезво смотреть на вещи. Ты не хочешь думать -- боишься, что я окажусь прав.
-- Напротив, -- ответил Фрей, -- я хорошо подумал, прежде чем говорить с тобой. Подумал так, как ты учил, -- со всех сторон... тайных и явных, и кое что для себя уяснил. А главное, что я заставлю тебя все это выслушать прямо сейчас, здесь, поскольку другой возможности не будет.
Раис покорно опустился на пол и по своему обыкновению подпер запястьями подбородок, что выражало чрезвычайный интерес к личности собеседника. Намек на "тайные" астарианские информатеки ни на миллиметр не укоротили его благодушную улыбку, которую он в последнее время адресовал исключительно Фрею. Кое-кому могло даже показаться, что без улыбки Раис на Фрея смотреть не способен, что будто бы от этого его организм теряет один из своих чудодейственных витаминов терпения и снисходительности, не характерных для аритаборской расы. Но Фрей был уверен -- Раиса научил улыбаться именно он, в первый же день знакомства. Больше он не встречал ни одного улыбающегося посредника.
-- Как часто вы вынуждены совершать жертвоприношения? -- спросил Фрей, но Раис лишь удивленно склонил голову набок. -- Раз в двадцать... тридцать тысяч лет? Чаще? Сколько их уже было, Раис? Если я не ошибаюсь, счет пошел на критические величины? -- Раис хитро прищурился. -- Впервые за свою историю вы использовали для этой цели бонтуанца. Разве не так? Разве с самого начало это не было самым банальным выходом из положения? Кого-кого, а бонтуанцев вы знаете, как самих себя. И заманить толпу "меченых" фактуриалов вам не составило бы труда. Объясни, почему вы не делали этого раньше? Да потому, что боялись. Потому, что у самого бестолкового бонтуанца шансов больше, чем у кого бы то ни было, понять, какую игру вы с ним затеяли. Надо объяснять почему? Потому что это ваше собственное отражение в "кривых зеркалах", которое вы не смогли терпеть даже в пределах Аритабора. Это ваше порождение, Раис, от которого вы поспешили избавиться, как от больного младенца, чтобы он не портил вашей чистой породы. Но младенец стал монстром и жаждет поквитаться за свое счастливое детство. Если я ошибался -- поправь меня.
Раис с сожалением развел руками и приготовился слушать дальше. Эта теория его искренне увлекала.
-- Теперь ты понимаешь, в чем прокололся? -- продолжил Фрей. -- Впрочем, не знаю, вина это твоя или беда? Может, удача от вас отвернулась, -- это значит, что ваш нейтралитет с мадистой порядком наскучил одной из сторон. Догадываешься какой? -- Фрей уселся напротив Раиса и постарался поймать его блуждающий взгляд. -- Считай, что мадиста до вас добралась , и я с удовольствием послужу в ее руках орудием расправы. Хочу, чтобы ты знал об этом и на угрызения совести с моей стороны не рассчитывал.
Взгляд Раиса, на удивление, не попытался ускользнуть. Напротив, стал чрезвычайно сосредоточенным.
-- Все, что ты сможешь сделать, -- спокойно произнес он, -- это пойти своей дорогой. И поверь, моей заслуги в том нет. Твоя природа сделала тебя человеком способным; твоя цивилизация сделала тебя человеком мыслящим; я лишь старался помочь тебе стать человеком самостоятельным и рад, что мне удалось.
-- Ты сделал меня человеком жестоким. Не сомневайся, я смогу свернуть с любой дороги, чтобы пройтись по твоей голове и сказать: ты был моим лучшим учителем, я недаром провел с тобой время, мне есть с кого взять пример. Но прежде я сделаю то, чего не сделал ты, -- постараюсь понять тебя; ту цивилизацию, что сделала тебя "человеком без принципов", и, имей в виду, мои методы познания могут показаться жестокими даже тебе. Только если когда-нибудь ты захочешь понять меня -- не надейся, что аритаборской аналитики для этого хватит. А если нет -- могу лишь пожелать тебе достойно встретить апокалипсис. -- Матлин решил было встать и пройтись, пока кровь не закипела в его венах и он не начал "испускать дунов", но неожиданно для себя рухнул на пол. По прошествии времени он не был уверен в том, что это не проделка Раиса. Но, повалившись на теплую каменную площадку, понял, что невольно произнес расхожую аритаборскую цитату: "желаю тебе увидеть апокалипсис", что означало: "доживи до конца, умри, ни о чем не жалея", но истинного смысла этих слов никто, кроме самих посредников, не понимал. Матлин понял, что совершил ошибку номер один по технике безопасности общения с посредником, которая гласит: никогда не произноси слов, смысла которых не знаешь, никогда не принимай того, чего не можешь понять. Иначе: не хватайся за то, чего не сможешь поставить на место. "А если я не знаю, -- злился Матлин, -- смогу ли поставить на место? Откуда я узнаю, если не схвачу?" "Остановись, -- отвечал каждый раз Раис, -- и подумай. Хотя бы запомни, как стояло..." "Прошло уже двадцать лет, -- подумал Фрей, -- страшно вспомнить, каким я был мальчишкой".
-- Да, -- подтвердил Раис, -- и теперь тебе до зрелости еще далеко -- в этом твое спасенье. Что это, Фрей? Ты давно не позволял мне думать вместе с тобой.
-- Я прощаюсь, Раис. Неужели ты не в состоянии понять даже этого?
-- Нет, -- Раис невозмутимо поднялся над ним, -- не так-то просто проститься с Аритабором. Эти годы будут следовать за тобой. В новой жизни будет много всего, гораздо более трагичного. Ты многое захочешь забыть, но Аритабор будешь вспоминать с той же нежностью, что и Землю. И я не стану с тобой прощаться. Ты был и останешься моим любимым учеником.
-- Ты напутствуешь?.. Или читаешь нотацию?
-- Я лишь пытаюсь заглянуть в твое будущее.
-- Что-нибудь видно?
-- Ты доверяешь моим пророчествам?
-- Да, -- ответил Матлин, -- но не заставляй меня поверить в то, что это судьба.
-- Ну что ж, -- улыбнулся Раис, -- ты проживешь долгую жизнь, и она тебе никогда не наскучит.
Когда бонтуанская "шхуна" ушла с орбиты, буря утихла. На поверхности платформы не было ни души, кроме одинокой, неподвижно стоящей фигуры посредника.
-- Смотрите, как посветлело небо, -- заметил кто-то из наблюдателей, выходящих наверх, -- говорят, во время бури здесь чудовищная жара...
-- Говорят, что, если каждый из нас увезет отсюда на память стеклянный шарик с песком, -- сказал другой наблюдатель, -- верхние галереи города когда-нибудь выйдут на поверхность. А что об этом думают аритаборцы?
-- Выйдут на поверхность? -- переспросил посредник и задумался... -- Не раньше, чем племя улыбающихся людей вернется сюда опять.
-- Невероятно! -- воскликнули удивленные наблюдатели, а посредник столь же невозмутимо перевел взгляд на светлеющее небо.
-- Это будет нескоро, -- добавил он, -- есть время подумать, отчего мне так приглянулась его улыбка.
В этот день бонтуанская "шхуна" покинула орбиту навсегда. Это был последний исход бонтуанцев из Аритабора.