-- Все наверх! -- звал Саим, проносясь, как смерч, по верандам выруба. -- Все в прику! -- Бароль, запершись в писарне, лихорадочно сортировал карты на две кучи. В первую летело все, что фарианские вельможи времен Андроля Мудрого успели изрисовать остроумными пометками, как то: обозначить Старую Прику центром вселенной или разлиновать координатную сетку, переместив исходную точку отсчета в новые земли. Во вторую кучу попадали папалонские оригиналы, в которых координаты отсутствовали, а гипотетический центр вселенной объявлялся величиной таинственно-неопределенной. -- Тебя это тоже касается, -- крикнул Саим в пробоину жалюзи, -- посмотри на небо...
И впрямь, столько света обитатели выруба не помнили с давних лет. Казалось, облачная пелена над горой стала тонкой, ровной и светлой, как полотно папируса, от горизонта до горизонта ; она была настолько непривычна для глаз, что казалась обманом.
Когда Бароль поднялся на деревянный настил верхней площади, фариане уже сидели на перилах в ожидании чуда; один Гарфизиус возился на полу, расчерчивая на досках одному ему понятные астрономические узоры. Логан, удалившись в молельню, протяжно завывал хвалу небесам, успокоительную для соплеменников и необременительную для богов, проще говоря, разминал глотку.
-- Полдень, -- сказал Бароль.
-- Полдень, -- согласился Гарфизиус, вколачивая в щель трезубую линейку.
-- Солнце должно быть в зените!
-- Должно, -- подтвердил астроном.
-- И где ж оно, чтоб ему лопнуть?
Гарфизиус виновато попятился от чертежа, будто почувствовал вину за светило, что позволило себе отлучиться без уважительной причины, но на всякий случай встряхнул секундомер до нулевой отметки.
-- Вон там! -- закричал рыжий математик и указал на север. В тот же момент свет залепил Баролю глаза, и восторженная фигура Олли растворилась на фоне солнца. Тени поползли по веранде вслед за улетающим облаком, и Бароль не успел разглядеть ничего, кроме сочных черных полос.
-- Не затеняйте карту, -- попросил Гарфизиус и припал с секундомером к точке, в которой трезубая линейка указывала на деления шкалы.
Олли упал с перил и бросился к запертой двери молельной будки, где Логан, узрев пятно света на полу молельни, залился едким богомольным фальцетом.
-- Что? -- спросил Бароль, но Гарфизиус замер над тенью, изредка поглядывая на секундомер.
-- Хоть бы Логан не охрип, -- шептал Олли, -- хоть бы продержался еще немного... Но тучи набежали на солнце раньше, чем богомол напелся вдоволь. Саим даже постучал в стену молельни, чтобы тот не надрывался зря. Прежнее обреченное уныние вернулось на вершину горы, а солнечные блики сбежали вниз по южному склону.
-- Так что? -- Бароль присел на корточки возле распластавшегося у чертежа астронома.
-- Я могу попробовать нарисовать солнечную галерею... Я постараюсь сделать схему...
-- Нечего пробовать! -- гаркнул Бароль. -- Иди и рисуй, да только попробуй не постараться!
Гарфизиус едва успел вырвать из пола свой измерительный инструмент, как его тут же сдуло с веранды. Похоже, он не воспользовался лестницей лишь потому, что на пути к ней возвышалась грозная фигура Бароля.
-- Ты это видел? -- кричал Логан из полумрака молельной. -- Не говори потом, что не видел, что боги забыли тебя!
Взгляд Бароля сделался мрачнее грозовой тучи, а рука потянулась к поясному футляру, где могла находиться либо малая подзорная труба, либо большая дубина, полированная о спины босиан. В любом случае, богомол успел захлопнуть дверь и забаррикадироваться, прежде чем Бароль сделал первый шаг в его сторону.
-- Нам лучше спуститься вниз, -- сказал Саим и подтолкнул Янцу в сторону лестницы.
-- А что? Что такое произошло? -- недоумевала она.
-- Гроза начинается, сматываться пора.
За ними неохотно потянулись остальные умиротворенные наблюдатели, которым оказался не чужд инстинкт самосохранения. Покидая веранду последним, Фальк еще раз с надеждой и тоской посмотрел на небо.
-- Бедняга Логан, -- вздохнул он, -- ночью ему влетело, в полдень ему влетит, к вечеру от него одни подштанники останутся...

-- Выходи, -- приказал богомолу Бароль и стукнул ногой по дверце молельни, отчего доски, любовно и тщательно подогнанные Фальком, зловеще хрустнули, -- выходи по-хорошему. -- Логан не издал ни шороха, ни писка. -- Ты видел их милость, гадкий попрошайка, ты знаешь, что от такой милости мы все скоро окажемся на дне океана. Или от подхалимства у богомолов вырастают жабры?
-- Разве я виноват, Бароль? Спаси меня боги! Я лишь приоткрыл тебе истину. Ты говорил, что истина дороже веры. Так прими ее, какая есть...
-- Я сказал, что мне нужен богомол, способный договориться с богами.
-- Я договорюсь, -- оправдывался Логан, -- клянусь тебе. Обещаю.
-- Выходи, -- Бароль снова пнул ногой дверь, но на этот раз загудела вся стена, -- иначе я разнесу твою конуру... -- Логан снова затих, не решаясь прошептать молитву во спасение, которая казалась ему как нельзя кстати. -- Хочу взглянуть тебе в глаза, хочу показать тебе, где я видел их "милость"...
-- Ты скажи мне, что попросить, -- упирался Логан, -- а я уж не выйду из молельни, пока не выпрошу. Скажи теперь, пока я здесь, пока боги не забрали меня, видя, каким несправедливым унижениям подвергают их верного слугу.
-- Вот что, слуга, -- Бароль взял себя в руки и начал разгуливать вокруг молельни, выискивая щель, сквозь которую можно было бы, наконец, увидеть бессовестные глаза богомола. Но постройка лодыря и бездельника Фалька оказалась исполненной на редкость добросовестно. -- Скажи мне откровенно, как истину, способны ли твои покровители построить еще один небесный галеон?
-- Для богов нет ничего невозможного... -- искренне ответил Логан.
-- Привязать к нему парус, который поднимет их галеон выше неба?
-- Должно быть... Как же иначе?
-- Достаточно ли у них огня, чтоб накачать этот парус, как верблюжьи горбы, и поддерживать в нем тепло до истеченья времен?
-- Думаю, найдется.
-- Так попроси этих убийц не искушать мои низменные инстинкты, а построить корабль, собрать свое добро и убраться с Альбы так далеко, чтоб не было видно обратной дороги.
Пауза повисла под сводом молельни. Бароль, чтоб оживить диалог, стукнул по стене кулаком.
-- Ты слышал меня, Логан? Чтобы убирались отсюда прочь! Чтоб ни милости, ни духу их не было здесь, отныне и вовеки веков!

Фальк, стоя на веранде писарни, рассматривал верхние этажи, ожидая, когда с прики полетят поломанные доски. Но, кроме глухих ударов и выкриков обезумевшего от гнева Бароля, сверху ничего не летело.
-- Если молельня выстоит, -- поддерживал его Хун, -- считай, что получил папалонскую степень инженерных наук. Я буду гордиться тобой.
Но Фальк не чувствовал ни гордости, ни волнения, которое сопровождает каждого достойного студента при экзамене на ученую степень. Он лишь изредка прикусывал губу и пытался определить по звуку, в какую именно часть строения ударила очередная "молния", и корил себя за то, что гнев Бароля, который был похлеще небесных стихий, в инженерном проекте предусмотрен не был.
Однако прика выстояла, и боги, сжалившись над слугой, не позволили добавить ни единого синяка к его истерзанному телу. Небо затянули мокрые тучи, а Бароль, слегка поостыв, спустился в писарню, чтобы встать над душой Гарфизиуса.
Астроном старался так, что вспотел, и, протянув Баролю кусок папируса с вычерченной траекторией солнца, не имел ни слова добавить к своим расчетам.
-- То есть ты хочешь сказать, что планета опрокидывается набок? А это что?
-- Старая Прика, -- уточнил Гарф, -- это место, если я не ошибся, встанет точно на полюс и будет новым началом координат.
-- Как ты сказал? -- вскрикнул Бароль, и Гарфизиус с испугу припал к столу. -- Началом координат? Каких координат?
-- Астрономических, -- неуверенно ответил Гарф.
-- А где эта точка была до сих пор?
Гарф ткнул пером в полюс -- центр Каменного материка, расположенного северней Анголеи.
-- И ты молчал?!
-- Меня никто не спрашивал. Никто... никогда, -- оправдывался астроном.
-- Что ты налетел на него? -- заступился Саим. -- Это общая астрономическая разметка. Каждый нормальный альбианин считает центром координат свою прику.
-- И ты это знал?
-- Что тебя возмущает? -- спросил Махол. -- Все мы не вчера родились. Каждому что-нибудь да известно.
Бароль расстелил карту на середине стола, не убирая с полюса указательного пальца:
-- Спрашиваю всех, что находится в этом месте?
На минуту в писарне образовался вакуум молчания.
-- Камни, -- проявил сообразительность Фальк, -- кроме камней, на этом материке ничего быть не может.
-- Ты уверен, -- спросил Бароль, -- что планета первый раз опрокидывается набок?
Фальк изобразил на лице растерянное недоумение, которое тут же повторил Гарфизиус.
-- Миллионы лет тому назад, -- предположил он, -- эта точка могла быть экватором.
-- Подожди, подожди, -- протиснулся к карте Рыжий Олли, -- ты хочешь сказать, что взрыв вулканов начал переворачивать планету?
-- Он вовсе не то хотел сказать, -- вмешался Бароль, -- а ты, если не можешь найти применения своей математической интуиции, возьми карту с замерами высот ледника и посчитай, как скоро они растают, если полюса окажутся на экваторе. Для остальных еще раз повторяю вопрос, что может находиться в этом месте?
-- Ты, наверно, имеешь в виду... -- еле выдавил из себя Махол.
-- Да, я именно это имею в виду, -- настаивал Бароль, не сводя глаз с анголейского писаря.
-- Могила бога?
-- Какого бога?
-- Кто их разберет? Я точно не знаю, сколько их было в пантеоне, а куда они деваются -- тем более не знаю. Спрашивай Логана.
-- Тайны магистрата, -- предупредил Саим, -- нельзя.
Бароль обернулся к засевшему в угол рыжему математику.
-- Подсчитал?
-- Приблизительно...
-- Скоро ли нас затопит?
-- Скоро.
-- Как глубоко?
-- Утонуть хватит.
-- Вот видишь, нельзя... Перед смертью все можно. Давай, дед, выкладывай все, что знаешь.
-- Нет, -- влезла в разговор Янца, -- при чем здесь бог? О чем вы говорите? Босиане рассказывали, что там лежит камень, на котором написано имя. Но это не бог, а какое-то недоразумение.
-- Больше миллиона лет назад, -- холодно ответил Бароль, -- на этой планете недоразумений быть не могло.
-- Это же легенды, -- успокаивал его Махол, -- сказки, которые Папа Ло рассказывал первым студентам, когда только открыл университет.
-- Что за сказки?
-- Что планету населяли божества, против которых наш пантеон бессилен. Тогда они убили одного из них и дали планете его имя.
-- Значит, на камне написано "Альба"?
-- Конечно, если только есть такой камень...
-- Что за супербожества?
-- Покровители наших богов, -- объяснил Махол.
-- Как же они ухитрились убить одного из них?
-- Папа Ло говорил, очень просто: кулаком по голове -- вот и все.
-- Ты путаешь, дед, Папа Ло жил в позднепапалонской эре, потом университет получил его имя.
-- Ну уж нет, -- уперся Махол, -- не знаю, кто там жил в позднепапалонскую эру, но знаю точно, что университет основал Папа Ло. Он обучил анголейцев грамоте, научил делать папирус, строить корабли, -- он научил их всему на свете. Он своими руками вынянчил цивилизацию, -- ты не знаешь, и не спорь.
Бароль обескураженно опустился на скамейку.
-- Может, -- спросил Саим, -- то был другой Папа Ло?
-- Не может быть.
-- Может, кто-то назвался его именем? Альбианин не может жить так долго.
-- О, да! -- вспомнил Махол. -- Папа Ло был старожилом еще в те времена. По легенде, ровесник богов. Он мог бы занять место в пантеоне, но разругался с богами. Те прокляли его и приговорили к бессмертию. Но имейте в виду, эти легенды сам же Папа Ло сочинил.
-- Скажи, Бароль, -- снова вмешалась Янца, -- это правда, что твоя прабабка был его ученицей?
-- Да.
-- Это правда, что она сбежала из монастыря, чтобы слушать уроки Папы Ло и провела с ним десять лет?
-- Да.
-- Как такое возможно?
-- Знаю как, -- сказал Фальк, -- я тоже кое-что слышал об анголейском старике, который так долго жил, что позабыл дорогу на тот свет. Это глупо с его стороны. Хоть раз в двести лет на том свете надо отмечаться -- будешь возвращаться свежим младенцем. Чего ради трястись над прожитыми годами...
-- Замолчи, -- перебил Саим, -- видишь, ему дурно.
Баролю и впрямь было не по себе.
-- Баролетта что-нибудь рассказывала о нем твоему отцу? -- спросил его Махол.
-- Никогда.
-- У Папы Ло была собственная библиотека, в которую он никого не впускал. Он называл ее "Фантастические тетради". Боюсь, что Баролетта знала об этом. Если Папа Ло действительно ровесник богов -- представляешь, чьей рукой написаны первые фолианты?
-- Я, серьезно, кое-что могу рассказать про Папу Ло, -- снова вмешался Фальк, -- если хотите, конечно... Ну... если не хотите... -- Бароль, вопросительно подняв бровь, перевел взгляд из пустоты на болтливого Фалька, и тот осмелел. -- Это байки моего учителя, его учитель был учеником настоящего анголейского инженера, который слышал эту историю от своего учителя, учитель которого был, в свою очередь...
-- Давай же... -- торопил его Саим.
-- Я и даю... Словом, дело было в Старой Прике времен древних фарианских царей. В этих землях прошли эпидемии, и царь Вариад послал в Анголею караван за магистратскими богомолами, но вместо них явился тамацип -- птица с головой старца, которому кланялись самые влиятельные молельники. Он вошел в будку, выгнал оттуда зевак, велел всем в округе заткнуть уши и задал богам такую встрепку, что альбиане потом много лет жили и благоденствовали. Кто слыхал -- те диву давались. Говорят, поносил хранителей последними словами, угрожал, шантажировал. Говорят, такой брани в Старой Прике испокон веков не было. Пыль, говорят, вокруг столбом стояла. А когда старец вытащил свои перья на свет -- то оглядел молельню и сказал: "Поднимите шпиль к небесам и не стройте ничего выше шпиля. Боги становятся глуховаты, им надо чаще напоминать, кто они". С тех пор на шпиль пускают полную длину сосны, чтоб под облака...
-- Запиши, -- кивнул Бароль, -- последний из Вариадов был моим прадедом...
-- Если только... -- вставил Саим и наткнулся на сердитый взгляд потомка династии Вариадов.
-- Ты что-то хотел сказать?
-- Дядька Логан считает, что от Баролетты можно было ожидать сюрприза... Что вроде бы сам Папа Анголейский питал к ней... возвышенные чувства.
-- Был влюблен до сумасшествия, -- уточнил Бароль, -- грозился руки на себя наложить. Ну и что? В тот же год она стала женой царя Вариада и родила Андроля. В тот же год начались ингурейские войны.
-- Не так быстро, -- попросил Махол, а благодарные слушатели при упоминании об Андроле Великом подняли вверх ладони, что означало благодарность небесам за сей бесценный дар.
-- И дед был влюблен в нее, -- сказал Бароль, -- вернее, помешан. Эта любовь лишила его рассудка, но Баролетта не пожелала ответить взаимностью, и деду ничего не оставалось, как устроить войну. Первое жерло преисподней он смастерил своими руками, а, покончив с ингурейцами, сын-победитель вернулся к ней и снова получил отказ.
-- Ну почему? -- возмутилась Янца. -- Женщины часто рожают от сыновей и отцов. Это укрепляет породу.
-- Спроси, что было у нее на уме... Издержки папалонского образования. Она изучала медицину и верила нелепым предрассудкам. Кончилось тем, что Баролетта отвела своего воинственного отпрыска в монастырь и заплатила такую дань, что бедный дед, забыв обо всем на свете, провел несколько безумных ночей в объятиях первой красавицы монастыря...
-- Которая Баролетте в подметки не годилась, -- уточнил Саим.
-- Придержи язык, это была моя бабушка. Из ее ложа Андроль, к тому времени уже Великий, пополз обратно к своей возлюбленной матери и умер, обнимая ее колени.
-- Ужасная женщина! Я бы так не смогла! -- вздохнула Янца.
-- Но это еще не все, -- продолжил Бароль, -- мой несчастный отец оказался таким же безумцем. Он родился на руках Баролетты также безнадежно влюбленным, будто унаследовал судьбу отца. Но, в отличие от Андроля Великого, он был Андролем Мудрым и не преследовал свою бабку любовными домогательствами, а честно служил Старой Прике, время от времени совершая походы в поисках недобитых ингурейских вояк и устанавливая для них новые жерла преисподней. Гораздо менее успешные походы он совершал в монастырь, в надежде найти женщину, способную хотя бы отчасти заменить ему Баролетту. Но однажды родился я. В тот день Баролетта умерла. С той поры Андроль Мудрый в монастырь не заглядывал.
-- А зря, -- огорчился Махол, -- в те времена там было на что поглядеть. Очень даже...
За столом наметилось оживление.
-- Ты пишешь, дед, -- окликнул его Фальк, -- или витаешь в мечтах? Если пишешь, не забудь добавить, что последним посетителям монастыря у порога глаза завязывали, чтоб не пугались твоих "красавиц".
-- Откуда тебе знать, мальчишка?!
Фальк скопировал сладострастный взгляд Махола.
-- Ах, почтеннейший, что ты знаешь, о моей жизни!..
-- Завязывать глаза -- какой срам. Да ты настоящей женщины в глаза не видел.

Янца покраснела до корней волос. Мужское общество, позабыв о приличии, с ураганной скоростью углублялось в тему, которая никоим образом ее не касалась. Эта тема не коснулась бы ее даже в том случае, если б ей хватило смелости забраться на стол, раздеться и принять одну из поз, которыми опытные монастырянки встречали богатых гостей. В этом случае ее бы просто смахнули со стола как лишний предмет, заслоняющий воспаленные безумием глаза собеседников.
-- Послушай, -- тронула она Бароля, который в общей свалке дискуссии участия не принимал, -- а что ты сделал с теми двумя лекарями?
Бароль непонимающе посмотрел на нее.
-- Ну, с теми, ореховыми... которые выкалывают глаза...
-- Боги!!! -- схватился за голову Бароль, и все болтуны вмиг притихли. -- Я же совершенно о них забыл.
-- О ком? -- удивился Саим.
-- Вот что, братишка, подбери два камня. Пусть Логан повоет над ними, а Махол напишет что-нибудь вроде... "Эти несчастные бесславно подохли лишь оттого, что ни один из богов не пожелал за них заступиться..."
Дискуссия на монастырскую тему сменилась гулом недоумения.
-- О ком ты говоришь?
-- Ай, какая вам разница! -- отмахнулся Бароль и вышел под дождь.